Quid pro quo
(Одно вместо другого)
Смеркалось. Тучи цвета сафари затянули небо. Вьюга начала свою ночную игру. Вой метели напоминал о существовании африканских саванн — наверное, таким же противным воем местные гиены праздновали там начало ночи.
Северный ветер по¬волчьи зло вгрызался в шеи людей, щели дверей и колеса автомобилей. Двери скрипели, прохожие хмурились, кутались в разноцветные обложки из меха, шерсти и синтепона и исчезали в теплых глотках автобусов и серых домов. Колеса автомобилей не обращали внимания на рыки воздуха, продолжали крутить землю, превращая тела падших снежинок в горсти технологического дерьма — так механизмы отвечали завихрениям снежной пыли.
Это было календарное окончание зимы, конец февраля, что на деле не имело для Сибири ровным счетом никакого значения. Настоящая весна должна была прийти пьяным Первомаем. Сейчас же солнце лишь слегка подразнило, поласкало и раскачало землю, тут же засомневалось, отвернулось, забыло про обещанную весну и вновь погрузило заснеженное пространство в зимнюю купель.
Свет фонарей был тускл и слеп. Смутные блики фотонов терялись в пуржистой светотьме и, казалось, по своей природе не имели ничего общего со вчерашним великолепием закатного индиго.
К вечеру ударил крепкий мороз, недавно склизкая каша смешалась со свежим снегом и застыла на обочинах в виде по¬военному прочных брустверов. Дороги сковал лед, гололедица довершила дело: она превратила весь город в большой танкодром — машины медленно, дисциплинированными колонами перемещались по улицам окуппированного стужей города.
«Мерседес320» остановился перед воротами большого охраняемого гаража и мигнул дальним светом. Автоматические ворота открылись, машина неспешно забралась в светлое и уютное тепло.
У Ивана Ивановича сегодня был трудный день. Вся эта суета с министерскими началась еще вчера. Хотя встреча была спланирована за несколько месяцев, забот от этого не становилось меньше.
Они прилетели утром. Был организован подобающий для таких встреч хлебосольный прием. Встречи, встречи, встречи… кабинеты, конференцзалы, кабинеты... И потом вечер: ресторан, достопримечательности, апартаменты…. Сам губернатор сопровождал его в той поездке.
Сегодня было продолжение. Ему пришлось встать в четыре утра, нужно было съездить в аэропорт, проводить министра сельского хозяйства. Это было вдвойне сложно, учитывая то, что вчера он вернулся домой в два часа ночи. Полдня в чужом городе, недостаток сна, много сигаретного дыма, море новой информации, нетрезвые чиновники, потом длинная и непростая дорога домой, и еще эти непрестанные переговоры…
И самое главное: несмотря на усталость и тяжелую голову, решение нужно было принимать очень скоро, а по всей правде — вчера. И здесь было над чем поломать голову.
Хорошо, что он не пил с ними — для принятия столь важного решения нужна была свежая и абсолютно трезвая голова. Сейчас ему было легче, чем им всем, хотя, надо признать, и он не сумел все время оставаться кремнем и порой чувствовал такие накаты пьяной волны, что вынужден был бросать все и бежать на свежий воздух.
С этим ничего нельзя было поделать: только на неискушенный взгляд могло показаться, что алкогольные чертики обитают в алкоголе, на деле все обстояло по¬другому. Волна накрывала всех. Бутылки спиртного были только сосудами, и стоило лишь приоткрыть пробку, как выпущенный джинн тут же занимал все ментальное пространство: ловко хватал души окружающих, и никто, даже самый непьющий человек, не мог противостоять мощному порыву. И тогда все становилось неважным: хотел — не хотел, пил — не пил, джинн не щадил никого — в пьяной компании невозможно было остаться самим собой и думать как трезвый.
Наверное, этим и объяснялся религиозный запрет для монахов всех конфессий и мастей: нельзя быть там, где ты не можешь быть самим собой. И первым условием в этом списке было требование — избегать общества нетрезвых.
«Правильное поведение ума, правильное поведение речи, правильное поведение тела…» — Ивану Ивановичу пришлось забыть про все из них, и, несмотря на то что он не был адептом буддийских заповедей, сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке. Голова работала не как всегда — войти в привычное русло и починить причинно¬следственные связи могли только сон и время.
Поэтому он не торопился. Мужчина придерживался старого, проверенного еще товарищем Сталиным принципа: если не можешь повлиять на ситуацию сегодня, то лучше всего помолчать, выкурить трубку… возможно, согласиться, затаиться… встать в глухую, внешне благожелательную оборону… вычленить слабые места… понять сущность и иерархию структуры… стратегию и цели организаторов... приемы и тактику исполнителей… раздробить всю информацию на кадры, звенья… выделить огневые точки, обозначить приоритеты… и ударить тогда, когда противник меньше всего ожидает этого… утром следующего после Нового года похмельного дня.
Всю свою жизнь он проработал в горкоме, обкоме, комитете, потом в комиссии, департаменте, администрации... и сейчас внутренним чутьем чувствовал, что наступил тот по¬настоящему важный момент, когда совсем ничего не делать стало совершенно невозможно. Вокруг всерьез запахло жареным, и повара были далеко не первыми, кто почувствовал это.
Обычно он не лез в большую политику. Лишь иногда, чувствуя невыгодное смещение противовесов, вступал в короткую, но эффективную, как у бойца айкидо, схватку: незаметно добивался своих целей, успокаивался и опять залегал на дно. До следующей берлоги. И потом никто не мог понять: кто же стоял за всем этим? И почему, казалось бы, готовая комбинация неожиданно рассыпалась сама собой, как карточный домик?
Аппаратчики высшего звена с амбициями среднего всегда были политическими долгожителями и, наверное, единственными, кто снимал сливки от всех переделов, дрязг, свалок переходов власти — чем и была суть любой революции.
Чаще всего решения Ивана Ивановича не выходили за уровень компетенции начальника отдела — и как хорошо было тогда! Минимум ответственности — максимум эффективности. Сейчас же привычного перевода стрелок было отчаянно мало, требовалось иное, настоящее, стратегическое слово, и вес этого слова должен был быть никак не меньше слова, заместителя губернатора, машина которого и обслуживала его сегодня.
Нужно было чтото предпринимать, если он по¬прежнему желал заканчивать рабочий день во властном гараже. «Предпринимать» же означало стать предпринимателем и рисковать — а вот этого — «рисковать» — Иван Иваныч не любил больше всего. Но, черт побери!.. стабильность — эта священная корова политики — требовала сейчас такой жертвы. Немедленной жертвы! Не предпринимать ничего стало невозможно.
....Это был далеко не лучший год для сельскохозяйственного бизнеса. Колхозники упали на самое дно, и никто не знал, как вытащить их оттуда: цены на зерно росли как на дрожжах, мощная коалиция западных импортеров крепко заморозила введение ввозных пошлин, посевная была не за горами, правительственные лимиты были не распределены, пролоббировать введение ввозных квот и пошлин было совсем не просто…
Сельское хозяйство области получило удар под дых, что вызвало множество брешей, каждая из которых могла запросто отправить в небытие не один десяток героических «Варягов». Областной бюджет был пуст, как неизобретенный карман человека из племени навахо, но в отличие от индейцев куда больше нуждался в деньгах, чем те в пейоте или своих тотемах. На внутренние источники рассчитывать не приходилось — введенный еще Иваном Грозным принцип государственного устройства оставался «современным» и по сей час: провинциальная казна должна быть пуста! Иначе зачем тогда был бы нужен «иван»?
Предстояла упорная и ожесточенная борьба… От этих мыслей пухла голова, решение, если оно и существовало, не могло быть простым. Первый принцип не только системного анализа, но и всей вертикали власти — «абсолюшн»: ничего не делать и ждать, пока проблема не разрешится сама по себе, — не действовал сегодня.
И что было особенно противным в той же степени, как и важным во всем этом ворохе проблем — ныне главным мотивом — только без смеха! — были не деньги. «Смерть» колхозников неминуемо приводила к смерти генералов, офицеров, чиновников и царей. Одним словом это был тот евангелиевский момент, когда только спасая других можно было надеяться на спасение себя. Спастись в одиночку было невозможно. Совсем невозможно!
Департамент сельского хозяйства — мощная структура, но даже он не мог ничего сделать в создавшейся ситуации. Денег не было, а визит министра сельского хозяйства только подтвердил самые худшие опасения Иван Иваныча: «макроэкономика — умная вещь и придумана не нами… Повышайте эффективность, привлекайте инвестиции, конкурируйте и перестаньте надеяться на дядю! Правительство не намерено субсидировать убыточные отрасли и поддерживать отдельных хозяйствующих субъектов. Кто выживет — тот и молодец…»
Все было как всегда. Москва совершенно осознанно повернулась к провинции толстой и богатой жопой. Кроме жалких трансфертов и выхлопных газов президентской критики оттуда не доносилось ничего.
За последние триста лет к топонимическому положению свиньи можно было бы и привыкнуть: умное и сытое лицо всегда смотрело на Запад, нисколечко не стыдясь показывая своим глупый и жадный зад, — если бы не тот же самый вопрос: быть или не быть? — который стал жизненно актуальным для сибирских воевод сегодня: здесь и сейчас.
Деньги импортеров, откаты, оффшоры и счета в надежных западных банках — импортеры хорошо знали, как делать «бизнес». Нужно было бороться, но как? В коалиции с кем, какими средствами и как долго?
Бессилие не снимало ответственности, а, напротив, только усугубляло ее. Особенно остро это чувствовалось сейчас — выборы губернатора были не за горами, и никто, даже самые непотопляемые, не могли быть уверенными в крепости своего кресла. Лес рубят, щепки летят — чиновники хорошо знали и понимали это. Ясно как день — накануне выборов губернатор не будет сюсюкаться с неумелыми слабаками и быстро избавится от балласта.
Электорат — вот что было темой будущего лета! А электорат был тонкой материей… это были еще те сократы… стреляные воробьи… они давно уже не покупались на партийную демагогию и требовали одного — реальных дел! Бесплатного образования, современного медицинского обслуживания, низкой квартплаты, роста занятости, доходов… С этим дело и обстояло хуже всего.
Пиартехнологии — замечательная вещь, только не тогда, когда ты оказываешься в полном дерьме. Врать можно, когда все хорошо или когда все не так уж плохо. Сейчас же народ интересовало только одно — цены. Эти мерзавцы понимали все, они словно экстрасенсы прочувствовали ситуацию на своей шкуре, и еще не родился тот Демосфен, что смог бы убедить их в обратном. Накануне выборов люди словно сходили с ума и отказывались верить в очевидное. Никто из них ни за что на свете не согласился бы поверить тому ясному каждому влиятельному чиновнику факту, что высокие цены — это всегда «временная» трудность, путь к счастью и почти вечное добро. Самое настоящее добро. Такое же реальное, как «звездное небо над головой и нравст¬венный закон внутри каждого человека». Нет, на пиар в этот раз рассчитывать не приходилось. Сволочи не верили в будущие пути, будущее счастье — они хотели получить все немедленно!.. сегодня, а еще лучше вчера! И губернатор был первый, кто лучше всех понимал это.
Иван Иваныч трезво осознавал, что для того, чтобы сохранить свою должность, он должен сделать ни много ни мало, а… оживить!.. восстановить!.. спасти сельское хозяйство целой области! Всего за один сезон! И это в зоне рискованного земледелия! С убыточным животноводческим комплексом! С разбитыми дорогами! С пьяными колхозниками, старыми тракторами, взяточникамипредседателями, разворованными складами, сгоревшими фермами и заросшими бурьяном бесплодными землями...
Но как сделать это? То, что было не под силу даже Хрущеву, нархозам, всем этим сельскохозяйственным холдингам, советским баронам и целым группировкам супервлиятельных людей?
Мысли ходили по кругу — казалось, выхода нет. Воздух приобретал ядовито¬безнадежный оттенок. Нет, так дело не пойдет! Утро вечера мудренее — Иван Иванович остановил травлю: собаки¬мысли запыхались и с высунутыми языками вернулись домой. В теплую конуру уставшего мозга.
Спасительная мысль, как убежавший от гончих заяц, получила еще одну ночь свободы, решено было затравить ее завтра: «Не паникуй! Думай системно! А еще лучше — брось все это и иди спать. Голова сама все решит. И не в таких переделках бывали. Не спеши. Выход найти можно. Всегда».
Дальнейшая пытка была бесполезна, для принятия решения не хватало информации: для получения новых вводных нужно было пообщаться с другими операторами, только после этого можно было бы всерьез соизмерить силу и влияние местной коалиции.
Идти на Москву одному — нет! Это было бы самоубий¬ство! Даже бесноватый Шикльгрубер готовился к плану «Барбаросса» несколько лет. Нужно было как следует все оценить и взвесить, собрать всех, и может, тогда… Опыт подсказывал, что внутреннему голосу следует доверять, и Иван Иваныч снова повторил это.
Сейчас он с удовольствием выпил бы бутылку водки, но не в его правилах было пить посреди недели, так же как оставлять машину на ночь неубранной. Иван Иванович любил порядок во всем — он аккуратно вытряс коврики, протер зеркала и отправился домой. Спать. Завтра было похоже на подступающую сегодня к горлу топь — это будет трудный день.
Неясно, по каким причинам, но так было заведено… испокон веков… давным¬давно… и никто уже не помнил и тем более не мог объяснить почему, но обсуждение всех самых важных вопросов происходило в… гараже! Дада, в гараже — самом обычном боксе. Понятно, что у каждого был свой гараж, но суть дела от этого не менялась и оставалась прежней: водка, сигареты, легкая закуска, серьезные вопросы, значительные лица и… ГАРАЖ.
Надо отметить, что с течением времени сами гаражи все же претерпели некоторые изменения и теперь в теплом гараже Ивана Ивановича была оборудована специальная комната отдыха: стол, кожаный диван, бильярд. Сергей Васильевич — продовольственная корпорация — достраивал сауну; Павел Антонович — банк — оборудовал гараж современным, по последнему слову техники, кинотеатром, а Игорь Владимирович — комбикормовый завод — установил шикарную душевую кабину, японский массажер, итальянское джакузи и теперь задумывался о месте под активный бассейн.
Так повелось — «место встречи изменить нельзя». И дело здесь было не в опасениях быть подслушанными, замеченными вместе или чтото еще. Нет! Священные традиции — вот чему поклонялись и исповедовали они. Эти странные для непосвященных правила помогали всегда — так сделали и на этот раз.
Решено было собраться в гараже Игоря Владимировича. Для этого у всех приглашенных был веский повод, все из них были в теме, и сложившаяся ситуация не устраивала никого из них. Прежде веселое понятие операционной прибыли претерпело волшебную метаморфозу и превратилось в безнадежно грустное понятие операционных убытков.
Бизнес — это машина, и она должна ехать. Всегда. Вперед. Остановка в движении была равноценна ее смерти. Если машина останавливалась, то она не просто стояла на месте, а кренилась, скользила и грозила съехать в кювет, за которым маячила пропасть полного банкротства. Эта была худшая из дорог — даже на БАМе не было таких развалин, к которым привела продовольственная политика прошлого года.
Прежде далекий враг — импорт — незаметно подступил, окружил и перерезал все пути к отступлению. Кроме одного — на свалку, историческую свалку. И все хорошо понимали, что свалка времен первоначального накопления капитала есть худшая из исторических помоек. Когда год идет за двадцать, прибыли, равно как и убытки, растут не по дням, а по часам, как радиоактивные помидоры, тогда цена ошибки становится не меньше, чем неудача при игре в русскую рулетку.
Маленькая ошибка… потом чуть побольше… еще одна… и свалка, как та адская пустота, равно принимала всех, не делая никаких различий по заслугам и месту предыдущей работы. Бывшая конкурентоспособность не значила здесь ничего — таковы законы делового ада. Валяться же на свалке в компании с некондиционными отрубями всю оставшуюся жизнь не желал никто.
В точно назначенное время — 20.00 — к гаражу директора комбикормового завода подъехали четыре машины. Машина генерального директора продовольственной корпорации была самой внушительной из всех них. «Фордэкспедишн» занял все пространство возле входа в тайный картель. По сравнению с ним машина директора комбикормового завода, японец «прадо», выглядела как оголодавший в якутской тайге олень, а «ауди» управляющего банком тихо жалась в тень карниза, как затравленная волкодавом болонка. «Мерседес» не участвовал в общем соревновании, Иван Иванович приехал на машине губернатора и сразу же отпустил ее. Его не волновали проблемы ГАИ, но не в его правилах было ездить за рулем пьяным. Политика — тонкая вещь, а ездить с водителем он не любил.
При всей разности интересов собравшихся роднило общее — они любили свои машины, могли, но не пользовались услугами наемных водителей и верили только себе да ограниченному кругу вхожих в гаражи влиятельных лиц. Таких в городе было немного, обычная административноделовая элита — они приезжали на такие встречи на машинах силовых ведомств, крупных чиновников, директоров заводов, серьезных предприятий и больших фирм. Хуже всего приходилось силовикам — при всем политическом весе и реальной значимости эти парни вынуждены были передвигаться на доисторических «Волгах» либо на неновых и давно уже неактуальных иномарках, как это делал начальник местного ГАИ, мучаясь в пустом «круизере¬80». Смешно сказать, но генералу для того чтобы открыть окно приходилось крутить «веслами».
Здесь, в таких гаражах, раскрывались главные секреты, формировались стратегии и решались наиболее важные вопросы: судьбы людей, городов, регионов и даже страны. Собравшиеся не спешили приступать к беседе. Нужно было немного обождать, настроиться и осмотреться. Пятиминутка молчания была частью древнего, не обсуждаемого никем культа. В таких делах главное — не спешить. Мозговой штурм был невозможен без собранности, мера которой была сопоставима или даже превышала меру концентрации буддийских лам.
Мужчины не торопясь накрыли стол, разложили вещи: хаос словно невзначай брошенных предметов был настолько совершенен, что японские мастера садов камней сразу бы пали ниц, если бы смогли лицезреть это нечеловеческое совершенство. Мастера сибирского водкадзэна выпили по бутылочке пивка, закусили копченым сомом. Игорь Владимирович закурил сигарету, и они принялись обсуждать… автомобильные новости последней недели.
Журналы «За рулем», «Авторевю», «4Х4» были основой и хэдлайнерами их бесед. Не знать последних новшеств в мире автомобилестроения — это была непростительная ошибка, на которой погорело множество толковых, подающих надежды, но куда¬то вечно спешащих молодых людей. Не видеть разницы между роторным и поршневым двигателем, адаптивным круизконтролем и системой стабилизации ESP, не понимать, чем отличается краш¬тест от теста на безопасность, турбокомпрессор от турбоямы, выбег от замедления, или не знать, что такое интеркулер, цепь Морзе, цикл Аткинсона, площадь миделя — по мнению собравшихся, не разбираться в этом мог только последний идиот, и он никак не мог стать достойным членом элитного клуба. После одного из таких косяков вход в мужской клуб был заказан раз и навсегда и глупым молодчиками оставалось только удивляться неблагоприятному стечению обстоятельств, которое неотвратимо, как снежная лавина, и так же эффективно губило все: планы, карьеру, бизнес…
Домашние кинотеатры, сотовые телефоны, аудио, видео, теле¬, вся эта медиатехника — это тоже были машины, которые с неизбежностью гравитации входили в орбиту интересов собравшихся мужей. Яркостный отклик, цветовой охват, маркерное вычеркивание треков, объемность и детализация звучания, S&V¬эффект — это были их вода и воздух, и мало кто лучше них разбирался в этом. Знание последних новостей медиарынка было еще одним условием для сотрудничества равных, почвой, на которой произрастала их дружба.
Не надо думать, что это была компания самодовольных, не умеющих связать и пары латинских слов, ограниченных технократов. Афористичности их образов мог бы позавидовать сам Гете. Его схоластичные высказывания были тяжеловесны и мертвы, по сравнению с горной ясностью и весенней свежестью впитавших янтарную амброзию японской античности сибирских строк. Поэтому никто из них не любил читать книг. Жизнь сама была такой книгой, и стоило только прислушаться к тихому потоку, как пульсирующая мелодия тут же оживала в негромких, не доступных миру непосвященных великих строках.
Они имели право на странности. Больше всего лить стихи любил Павел Антонович. То ли иссохшие в бесплодных цифрах банковские работники, то ли безличный фасад его банка, то ли респектабельная реклама — точно неясно что, но чтото тревожило и постоянно вдохновляло его на рождение бессмертных строк. И больше всего его воодушевляло на это занятие шестьсот граммов односолодового ирландского виски.
— Видишь, это болт… — поэтично сузив глаза, говорил он, после обсуждений о смещении одного из министров. — Привязан к «маме»… Раму он не бьет… Пока ты не достанешь ключ… Ему не страшен прессы путч…
— Это смотря какой болт… русский или индийский. К тому же Раму, седьмую аватару Вишну, так и сам Шива боялся, он и лук его сломал… а ведь никто и согнуть не мог! Так что Раму бить я никому бы не посоветовал… А кто у нас Рама, вы сами знаете… Да и другое: от выдержки, вернее, от места зависит… — уточнял любитель истории Игорь Владимирович. — Бывает так: кажется, что болт совсем в грязи испачкался, зароговел, совсем никудышный стал... кажется, все. А копнешь, почистишь, кислотой протравишь — и как засияет! Яркий, крепкий и лучше нового. Хотя, казалось бы, в таком говне был… Может, еще выберется… так что еще посмотрим…
— Да… то, что привязан к Семье, это хорошо… ценит руку кормящую… но ключ к любому подобрать можно будет… — степенно выпускал дым Сергей Васильевич. — Вот поехали мы в колхоз, с председателем одним встретиться надо было, долги развести. Чувствую, у меня со сцеплением чтото не то… буксует и все… А дорога сельская, заброшенная, вся неровная… Думаю, вот только бы доехать, чтобы без приключений… замдиректора тогда со мной ехал… Еду потихонечку — лишнего стараюсь не прибавлять. Этот же — молодой! — скорее¬скорее. Кое¬как доехали, так он так в запарке и на переговоры пошел… и все в спешке! Я даже и из машины выйти не успел, остался — жду. Думаю, пусть пооботрется: один порешает. Он галопом — вот вихрь! — вперед, и даже с Семенычем, водителем председателя, не поздоровался. Это он зря, думаю, посмотрим… Приходит, ну что, спрашиваю. Ему дорога эта ухабистая надоела, вот он и решил, что все вопросы можно сразу решить, чтобы второй раз не ездить. И что? С места в карьер! «Вы нам должны! Больше года! Отдавайте! Когда, где и сколько?!» И понятное дело: послал его председатель! На три буквы! Ни хрена, говорит, у меня нет, и ни хрена тебе — до нового урожая — не отдам! Вот и весь результат. Мы же со сломанным сцеплением потихонечку и доехали. Постепенно надо было… Потом я один ездил, с председателем не встречался, он на полях был, я через Семеныча… так все и решил… Несколько раз пришлось съездить. Лучше три раза за малым съездить, чем один раз пустым вернуться.
— Короткими дорогами — дураки ездят, — щедро высыпал горсть афоризмов на стол Иван Иваныч. — Не всякая, что под тобой, — твоя. Лучше десять раз остановиться, чем один встать.
— Стопмашина — не беда! Были б целы города! Спешка — глупости конек, как «кирпич» на сто дорог. Хочешь ехать — подожди, люди спать — а ты гони… ¬— никак не мог угомониться и выбраться из ямбической метрики Павел Антонович.
— Это точно. Так Рама и ракшасов победил… Не торопился. Step by step… а ближе к ночи и Раванну одолел… А насчет городов — ты хорошо сказал. В смысле полиса… духовного… древних греков… Да и Хармс насчет «стоп¬машина» в том же духе высказывался…
— А кто они, эти твои ракшасы? — спросил Иван Иванович.
— Демоны, ночные чудовища, враги людей. Если же реально, то так древние индусы мифологизировали и называли малые народности, местных аборигенов.
— Как у нас черножопые?
— Что¬то вроде того.
— И что? Они с ними тоже воевали?
— Еще как! И очень долго.
— И кто победил?
— Конечно, Рама, но это в этом цикле… а потом все начнется заново. Новая кальпа…
— Значит, вечная война… сегодня мы их, завтра они нас…
— А вот ночью хорошо ездить… — думая о своем, сказал Сергей Васильевич. — Хоть и темно, зато машин мало… Порой так и делаю — и быстрее получается… Да и с этими, твоими, Иваныч, министерскими, один хрен, все вопросы только ночью и решаешь… а вот колхозники ночью плывут… быстро ломаются, пьянеют… долго пить не могут… привыкли рано вставать…
— Хуже всего, когда уходишь в ночь с генералами… вот выносливые мужики!
— Главное, чтобы направление было выбрано правильно, а там доедешь… даже и пьяный…
— Плох тот водитель, кто не сможет перепить гене¬рала.
— Плох тот генерал, кто не имеет такого водителя.
В каждом из неспешных высказываний была своя суть, в которой было чтото от рокота античного водопада, что воодушевлял таких мудрецов как Зенон, Сократ, Гераклит — так стоически и так же глубоко они понимали мир. Удивительно, каждый мог говорить о своем, но в целом они отлично ладили и понимали друг друга. Их философия была уникальна, сам Шпенглер с трудом смог бы классифицировать этот тип мышления. Если древние греки воспринимали пространство через физическое тело, а европейцы — через перспективу устремленного в бесконечность горизонта, то к ним наиболее близкими были бы древние египтяне, которые знали, что пространство — это бесконечная дорога, уходящая в пустыню. Магистраль, тропа, путь — вот что было главным образом и субстратом их идей.
Искусство обольщения самых неприступных девушек, тонкости ловли майской нельмы, силки из вязальных спиц, только ими можно было поймать чудо¬птицу — алтайскую дрофу, корчажки на никем не изученных горных карасей, филе дикой козы в тандыре, красивые и умные женщины, охота, рыбалка, пикники — они знали толк в радостях жизни и умели тонко чувствовать это.
Футбол, теннис, дзюдо, гелиоски, фридайвинг, спелеокашинг, горноступы — это были лишь верхушки айсберга, который прятал в своей глубине все разноцветье их интересов. Каждый из них был больше чем просто спортсмен, будь он и чемпион мира, и если бы потребовалось, взмахом лишь одной десницы смог бы победить любого батыра.
Размах их увлечений был удивительно широк, в нем было чтото от Ренессанса. Наверное, если бы потребовалось, то каждый из них смог бы уверенно руководить танковым корпусом, сделать операцию тотальной резекции желудка или сочинить «Лебединое озеро». Леонардо да Винчи и тот с трудом смог бы соперничать с необъятным кругозором этих мужей.
И это было не просто знание — это была «плоть и кость» всех мер, дао отношений, квинтэссенция мировой мудрости, по сравнению с которой изречения китайских мудрецов казались трогательным лепетом недавно научившихся говорить детей.
Пора было переходить к делу. Слово взял Иван Иваныч. Он не стал разводить канитель и в одной фразе обозначил суть волнующего всех вопроса. Надо сказать, что его красноречию, если бы главным критерием была суть и краткость, мог бы позавидовать сам Цезарь:
— Такие дела… — надо как следует подумать, надо почерепеть. Не знаю, что и делать… Если мы не остановим импорт или не получим компенсаций, то всем нашим делам придет ****ец! Быстрый и верный.
— Это точно. Больше одного сезона не протянем. Урожая не будет — в такой ситуации сеять себе дороже, и никто не будет закапывать деньги. Значит, и мои комбикорма будут никому не нужны, — вмиг просек тему Игорь Владимирович.
— И пойду я со своей корпорацией далеко¬далеко… А тебе, Павел Антонович, деньги некому будет давать, и возвращать тоже — все вместе умрем… Со всей областью… — мрачно выпустил дым Сергей Васильевич.
— А потом и со страной…
— И что министр? — спросил Павел Антонович.
— Сказал, что это не его проблемы. Он «макроэкономикой» занимается… Думаю, что американской.
— Что же делать?
— Вот это мы и должны решить.
— Еще эти выборы… По тебе первому ударят… да, Иваныч?
— И не только по мне. Здесь все серьезней, как у того крутого портняжки: «одним ударом семерых убиваю». И мы — вместо мух.
— Значит, встреча не получилась?
— Получилась невстреча. Местных ресурсов не хватит, — Иван Иванович задумчиво посмотрел в потолок, его пытливый ум готов был найти решение где угодно. — Вот что я думаю — хватит отсиживаться. Надо выходить… на Москву. На самый верх.
— И что там? Думаешь, поймут?
— Другого выхода нет. Или мы их, или они нас. «Позади Россия, а отступать некуда»…
— Сложно это будет сделать, — в голосе Сергея Васильевича завибрировал хорошо нескрываемый скепсис. — Кому там моя корпорация нужна… У каждого своя есть, и большей частью западная. И деньги у них другие, один к тридцати… А на идеи всем сегодня насрать.
— Ну что ты сразу запаниковал! — слова Игоря Владимировича прозвучали угрожающе¬строго, так в войну «говорили» пулеметы наших заградотрядов. — Не ссы — прорвемся! Всякое бывало… Дорога — она на то и дорога: то одно сломается, то другое… Починим и дальше поедем.
— А что чинить¬то будем? Людей или идеи? И сколько это будет стоить? В краткосрочном периоде? — деловито поинтересовался Павел Антонович. — Не хотелось бы попасть… Вот давно заметил: как лето — так у банков начинаются проблемы с ликвидностью.
— И у тебя тоже?
— А что, я святой? На одной деляне работаем.
— Короче: денег у нас по¬московским меркам мало, власти — нет, понимания — нет. Наша сила в единстве. Надо искать человека… там, в Кремле… и надежного. Нашего, — резюмировал Иван Иванович.
— Легко сказать…
— Другого выхода нет.
— А где его искать¬то?
— Не знаю. Думайте.
— «Хуже всего для человека/ Стоять с поникшей головой/ И ждать автобуса и века/ На опустевшей мостовой», — вспомнил про ленинградского пессимиста Павел Антонович. — Не найдем человека — будем ездить на автобусах. И стоять на мостовой, как бедные евреи. Но община нам не поможет, они Бродскому¬то и то не оченьто помогли. Иваныч прав.
— Правто он прав… но как?
— Давайте вспомним школьных друзей, однополчан, знакомых знакомых… всех подряд! — предложил Игорь Владимирович и воодушевленно осушил кружку пива. — Ведь есть такая теория, что каждый человек на Земле знает любого другого через цепочку в шесть человек. Значит, ктото из нас опосредованно знает Самого…
— Президента?
— Президент — немецкий резидент, — не удержался от рифмы Павел Антонович.
— Ну ты это брось! — строго призвал к политкорректности Сергей Васильевич. — Он — наш мужик.
— Только мы еще об этом не знаем.
— Когда узнаем — поздно будет.
— Давайте лучше о нашем… В большую политику лезть не нужно. Может быть, легче с другой, с обратной стороны поискать? На Западе. Ведь мы на их машинах ездим и делаем все дела, как они… как они сто лет назад. Вдруг у кого Коля Пауэр — двоюродный племянник, а? Ведь это будет выгодно всем. Что они, не люди, а?
— Хорошая идея. С ними можно договориться, они — не ракшасы.
— Ага, Коля тебе поможет… как Ираку Бен Ладен… Американец — и остановит свой собственный экспорт?! Хаха! Жди! Он скорей разбомбит остатки наших колхозов. У них система — настоящая машина, truck! Всегда едет, и неважно, кто за рулем. Упертые… суки! Об одном думают — ****ый profit!
— Время еще есть. Будем думать. Политики стараться избегать, но не сторониться. Искать! Хорошо искать! И чтоб каждое колесо проверили! Встречаемся через две недели. И решим все окончательно, — подвел итог встрече Иван Иванович.
Все облегченно вздохнули — не каждый день приходится искать знакомство с русской Тэтчер. И что еще хуже — даже не знать, кто она такая. А если это окажется он? И непьющий? Тот, кто знает себе цену? Или еще хуже — с принципами? Да… страшное дело…
Хотя, конечно, каждый понимал, что все это далеко не самый худший вариант. Хуже всего был очкастый, уверенный в себе и торжестве всесильных законов рынка ироничный демократ. Министр сельского хозяйства был одним из них. От кого¬кого, а от этих ждать помощи не приходилось. Совсем. Нужно было использовать старые, хорошо зарекомендовавшие себя мировой историей азиатские методы — искать связи. Лучше родственные, а еще лучше пьяные.
Парадокс: несмотря на все зло, которое несет за собой алкоголь, в мире не было ничего, что бы так просто, крепко и так надолго объединяло людей.
Машины разъехались. Развернулся широкомасштабный поиск. По глобальности охвата и своему размаху он напоминал тотальную войну времен Чингисхана. Задей¬ствованы были все жители и организации города, включая вытрезвители, пенгейклубы и ассоциации пострадавших от наводнения в Монголии уйгурских детей.
В ПТУ, техникумах и университетах города были проведены спецсеминары на не совсем понятную студентам тему: «Дистанционные методы взаимодействия социума в условиях распада автохтонных связей: родоплеменные отношения и географическое распыление». На предприятиях, учреждениях и колхозах в обязательном порядке были проведены собрания, где люди обсуждали один и тот же вопрос: «Сближение экономического уровня развития регионов через интеграцию провинциального этноса к Москве».
Учителя русского языка не понимали зачем, но вынуждены были заставлять детей написать сочинения на тему: «Что бы я сделал, если бы был племянником…» Дети не умеют врать, они не знали о том, что каждый из этих наивных проектов тщательно изучался оперативно созданным спецотделом безупречно выбритых людей. Тех, что с ясными глазами, холодной головой и горячим сердцем.
МОСАД, ЦРУ и МИ¬6 вместе взятые могли бы позавидовать продуманности и спланированности этой операции. Не произошло ни одной утечки информации. Все было сделано настолько искусно, что никто так и не понял, каковы были реальные цели странной акции. Официальная легенда была привычна и ни у кого не вызывала вопросов: «Это установка Москвы».
Местные ФСБ, УВД, налоговая инспекция и общество охотников перепотрошили тысячи анкет, попутно выявив и наказав сотни нарушителей законности. Особенно по¬страдали наивные остяки — именно они вели нелицензированное уничтожение лесных кротов и совсем не платили налогов. В каждой войне есть свои издержки — это было самое строгое наказание для остяков со времен открытия ими Российской Империи.
На карту было поставлено ни много ни мало, а выживание всей области. Но знали об этом только четыре человека. Четыре сибирских мушкетера, взваливших на себя бремя ответственности за весь мир.
Хотя, если говорить всю правду, то и у них, как и у тех благородных французов, были свои личные, для кого¬то мелкие интересы. Помимо понимания власти в изысканной трактовке господина Достоевского — «тайное осознание могущества нестерпимо приятнее явного господства» — у каждого из них был свой маленький бзик.
Так, Иван Иваныч не мыслил жизни без дачи, запаха прелого сена и прогулок на лошадях. Игорь Владимирович скрывал, но не мог ни дня прожить без компьютерных игр, его любимой игрой были виндоузские самолетики, а уикэнд был испорчен, если он проходил вне общества красивых студенток. Сергей Васильевич любил стрелять, слыл страстным охотником, при этом не чурался клубов и с удовольствием уходил в ночь вместе с Игорем и его девушками. А Павел Антонович был почетным членом местного общества филателистов, беспроигрышно играл в нарды и высоко ценил рыбную ловлю. И если был выбор, он всегда делал его в пользу пескарей, тех самых — премудрых пескарей.
Но при всей разности их единило одно — они очень любили свои машины. А это были очень дорогие машины, и сохранить существующее, сейчас очень зыбкое, положение вещей могло только одно — спасение сельскохозяйственной индустрии области. На карту было поставлено все — все, к чему привыкли и чем жили они. И они боролись за свои «машины».
Две недели прошли как один день. Поиск велся круглосуточно. Размах акции напоминал о временах великого переселения народов, не хватало только клубов пыли, конского ржания и запаха пота — так много работы делалось здесь. Не проходило и часа, чтобы ктонибудь из операторов тайного клана не встретился, не созвонился и не пообщался бы с очередным претендентом на поездку в Москву — в гараж власти.
Движение напоминало тайную мобилизацию, и узнай китайские спецслужбы об этом… не ровен час — и началась бы война. Узкоглазые никогда бы не поверили в то, что такая аномальная активность русских вблизи их границ может быть связана с какимто, неизвестным всему миру, сельским хозяйством. Слава богу, стояла облачная погода, военные спутники были бессильны, все обошлось.
И вот пришло время, когда все созрело настолько, что решение предстало перед ними во всей своей громаде и тотальности. В этот раз решено было встретиться в гараже Павла Антоновича. Обсуждение должно было проходить в сверхсекретной обстановке; место встречи было выбрано неслучайно: цифровое и объемное звучание современного кинотеатра сводило на нет все шансы потенциальных врагов и никто, каким бы могущественным он ни был, не мог прослушать или записать историческую беседу.
Друзья степенно расположились в светлом, отделанном в стиле минимализма холле. Все повторялось. Никто не торопился начинать обсуждение, пусть это была не скиния, да и они не иудеи, но все понимали — ритуал должен был быть соблюден до конца. Исключения не делались во все времена: до сих ходила байка про пролетарскую толпу, броневик и Ильича, всем им пришлось терпеливо ждать окончания подобного тайного совета, несмотря на бой немецких пушек с одной стороны и гиканье царских казаков с другой.
Все было как всегда, и постороннему человеку могло бы показаться, что это не собрание крестных отцов и воротил политического бизнеса, а совершенно обычная встреча закадычных друзей: так же медленно, как карты в кино, выкладывалась снедь, вальяжно откупоривалось пиво, ктото чистил язя холодного посола, ктото делал строганину из осетра… Пятиминутка молчания не тяготила никого: каждый особым, свойственным только себе образом настраивался на встречу.
Потолок осеребрили перья зыбкого дыма, его звенья сплелись в причудливую кольчугу, она по¬египетски символичным образом защитила свод. Воцарилась тишина, подчеркнутая кристально¬прозрачным звучанием последнего DENONа. Музыка глубоко и чисто объяла все вещи и, казалось, сама по себе расплескала вокруг субстрат того благородно¬стоического настроя, что только еще пытался обнажить в себе человек. Это был любимый всеми саундтрек к фильму «Бриллиантовая рука»: «А нам все равно, а нам все равно, не боимся мы…» — и он как нельзя лучше отражал суть происходящего дела.
Никто из них не читал Канта, но каждый внутренним чутьем понимал, что сфера человеческих возможностей ограничена пределами возможного опыта, поэтому не стоит полагаться на неуправляемые трансцендентальные вещи, а следует быть реальным. И если же и ставить на чтото, то делать это словно последний в жизни раз — значит и следовательно, никогда не сожалеть о содеянном.
Они многое повидали и уже, наверное, не понимали: как это — оказаться в тупике и по¬настоящему впасть в отчаяние? Выжать из машины предел возможностей — вот что было негласным девизом, который скрытым образом разделяла вся компания. А если машина больше не может, то либо заменить машину, либо умерить амбиции и пропускать обгоняющих тебя — уже не позорных и, видимо, теперь более мощных «москвичей».
— Ну что? — завел речь Иван Иванович. — Начнем?
— Надонадо… — поддержал его Сергей Васильевич.
— Вопервых, сегодня без спиртного. Только чай. О подвигах говорить тоже не будем. Каждый из нас провел большую работу. Особенно отмечу Игоря… и молодой такой… никак не ожидал, что он так быстро сможет выйти на уполномоченного… Опять через водителя?
Игорь кивнул головой, и в этом жесте не было ни одной — ни на йоту! — лишней внушительности, что коричневым пятном убивает, казалось бы, такой хороший фильм.
— Давайте по существу. Обсудим конкретные кандидатуры. Времени у нас мало, посевная на носу, а мы еще даже не знаем, кто поедет в кремлевский гараж. Кто выступит первый?
— У меня два человека, — начал Павел Антонович, — но я уверен в одном. Иосиф Капитонович, пятьдесят лет, филолог, преподаватель литературы, работает в университете, с отличием закончил СПбГУ и, главное — жил в одной комнате с Самим.
— Второй?
— Профессиональный заводчик элитных собак. Но любитель выпить…
— Ясно. Кто следующий?
— Два варианта: архивариус Абрам Моисеевич, моск¬вич, работает в правительственной библиотеке, хорошо знает Его интеллектуальные предпочтения. Архивариус одалживал Самому личные книги, кажется, это было первое издание «Краткого курса истории ВКП(б)» и... Он до сих пор не вернул. Конечно, Он просто забыл, но всетаки какая¬никакая зацепка… хороший повод заглянуть на «чай». И второй: повар Алим, узбек, в деле приготовления плова ему нет равных, работает рядом с правительственной трассой. Сам неоднократно останавливался в этой забегаловке и всегда оставался очень довольным, спрашивал, чем помочь. Деньги за обеды Алим не брал…
Все внимательно выслушали Сергея Васильевича, но, судя по лицам, были впечатлены кандидатами не больше, чем владелец мирной «ауди» — воинственной надписью мafia на замызганном стекле стареньких «жигулей». Слово взял Иван Иванович:
— У меня один вариант. Остальные уже отмел — не пройдут. Не тот уровень. Есть один энергичный парень, Борис, как бог разбирается в машинах, умеет общаться, но местный. Регулировка турбокомпрессора — его конек. Знает пределы сжатия, значит, не боится давления и умеет нажать. И делает это мягко. Какая связь? Через человека, близкого к Ефимычу. Я пробивал — обещали помочь. Реально.
Все высказались — слово было за Игорем Владимировичем, это было не место, где можно было интриговать, и он резко, как водитель самосвала, вывалил главную суть:
— У меня слабые варианты. Предлагаю их не обсуждать.
— Нет уж, дорогой, — одна запаска хороша, а четыре лучше. Рассказывай.
— Ну как хотите. Один канал через уполномоченного: Олег, профессиональный тренер дзюдо, занимался в спарринге с Самим, отлично владеет техникой. Говорят, что прежде даже Сам побаивался его. Недостатки: любит декламировать слово «выпь», делает это беспричинно, не к месту и нараспев: ВЫЫЫПЬ! Говорят, что это ужасно, хуже, чем любой банзай, и, по мнению очевидцев, очень сильно раздражает партнера. Но сколько побед принес ему этот прием!
— Какова причина?
— Возможно, эта «выпь» — следствие мощного коси¬вадза, броска через бедро… спиной в школьного коня и головой в маты. Как утверждают специалисты, пока излечению не поддается. Или, может быть, это способ психологической атаки? Но очевидно одно: если Олег начнет блажить про «выпь» рядом с «товарными интервенциями», «субсидиями» и «отраслевой убыточностью» — нашему делу швах.
— Может за ним понаблюдать? — осторожно высказался Павел Антонович: Олег был уникумом, это был мощный козырь, если верить тому, что его побаивался Сам.
— Не знаю, но врачи говорят, что обычно излечение самого простого невроза занимает годы…
— Второй?
— Однополчанин, сержант Григорий. Но они уже не виделись много лет.
— Значит, не подходит. Зеленые фуражки — братья лишь раз в году, а если они не братались вот уже сколько лет… Настоящий пограничник такого не простит. Даже Самому.
— Ну что, обсудим? Предлагаю обойтись без голосования.
Обсуждение было предельно кратким. Здесь, как и на военном совете, не было времени на анализ сильных сторон претендентов. Все понимали, что наступление должно начинаться неожиданно, а исход битвы определяли исключительно незащищенные точки. Это был закон войны — враг ударял только в слабые места. И таких точек было много.
Архивариус был хорош… но имя портило все дело. Несмотря на совместную жизнь в общаге и некоторую общность духовных интересов — все знали, как Сам относится к евреям. Так рисковать было нельзя, его, как и Иосифа Капитоновича, с вычеркнули из списка. С сожалением. Все знали, что эти тонкие и умные люди умеют не только приспосабливаться, но и хорошо делать дело. А в искусстве ведения переговоров им вообще не было равных.
Повар Алим — на нем застряли особенно долго, — вроде бы устраивал всем. Кроме одного. Всем хорошо известна была парадоксальная привычка Самого заявлять одно и вдруг — совершенно немотивированно! — делать другое. Или напротив: говорить, а потом делать в точности так, как обещал. А другой раз молчать и... ничего не делать. И в этом не было никакой логики — никто не мог предугадать, чего ждать от Него в следующий раз, подготовиться к этому было невозможно. Следовательно, спрогнозировать встречу в закусочной было нельзя, а на ожидание могли уйти годы.
Павел Антонович предложил свой вариант разгадки такого спорадического поведения. По его мнению, мотив подобных поступков фундировался внутренней тягой к сущности противоречия, чем в частном виде и была загадка феномена изотропности, тождественность свойств в любых направлениях. Тогда выходило, что очень даже вероятно, что Сам может догадаться прочитать имя Алима наоборот — Мила — и все пойдет крахом. Никто не сомневался в твердой гетеросексуальной ориентации Самого, ставки были высоки как никогда — Алим не прошел от¬бора.
Все понимали это предельно ясно — нужно было выбрать такую совершенную стратегию, при которой противник не видел бы ничего, даже силу. И тем более в ней не должно было быть и оттенков нахрапистости — в чем и заключался весь фокус: эта сила должны была выглядеть слабой, вроде женской поволоки в глазах или слабоумия умиротворенных хрен знает чем восточных мастеров. И быть такой же скромной. При встрече с Самим все должно было быть идеально: там нельзя было допустить не только искры растерянности, но и одного кварка сомнения, что могло с головой выдать просителя и погубить всю затею.
Сержант Григорий был исключен по причине военной прямоты. Она не подходила для столь деликатного поручения. Со спортсменом Олегом было все ясно и так — он не прошел «медкомиссию».
Оставался один претендент — автотехник Борис. Далеко не все было в нем идеально, к тому же он был местный, но… это был лучший из всех вариантов. Плюс надежда на Ефимыча… В Москву решили послать его.
Мушкетеры допили чай и разъехались по домам.
Уговаривать молодого человека не пришлось долго, он понял все с полуслова. Тем более что тебя об этом попросили ТАКИЕ люди. Для молодого неприметного парня это был отличный шанс. И при удачном раскладе — мощный трамплин, который мог радикально изменить серую жизнь, открыв путь в святая святых — властные гаражи. Борис, ничем не выдав своей радости, взял день на раздумье и согласился.
Сборы были недолги. Больше всего времени ушло на покупку приличествующей случаю одежды. У парня совсем не было необходимых для такого важного случая дорогих вещей: фуфайка, рабочая роба, пуховик да выходные неактуальные брюки, с которыми по старой традиции он любил носить праздничные белые носки. Пришлось поработать специально зафрахтованному миланскому стилисту, и теперь Борис выглядел не хуже итальянского кутюрье. Он получил внушительные командировочные, подробные инструкции, адреса, пароли, явки и отправился в путь.
Встретиться с Самим в гараже особого назначения (ГОН) было ой как непросто. Еще бы! Его охраняла такая гора телохранителей! Беседа же вне гаража была невозможна и полностью теряла нужный сибирякам смысл. Официальная точка зрения — «выпутывайтесь сами» — была хорошо известна, и встреча в кабинете, конечно же, не смогла бы ничего изменить.
У Бориса была хорошая протекция, но это не решало ничего, только давало такой маленький, как у первых космических собачек, шанс на удачное приземление. Оказалось, что инструкции бессильны: когда Сам появится в ГОНе, не знал и Ефимыч; он только вздыхал, курил одну папиросину за другой да разводил руками. Посланник же не мог ждать случайности месяцами: посевная была не за горами, хороша ложка к обеду ¬— вместе с первыми лучами майского солнца испарялся и этот последний и верный шанс. Сидеть в гараже и ждать у моря погоды — нет! Борис с сибирской решительностью отмел такой вариант.
Надо отметить, что для этого была и другая, телохранительная причина: уж очень строго московские эфэсбэшники следили за отсутствием в гараже посторонних людей. К тому же — это было и понятно и ежу — никто не мог пред¬угадать, как отнесется к прошению Сам. Ведь формально Он был ничего не должен…
Закон сохранения энергия, он же импульса, действовал и здесь: чтобы взять — нужно было дать. С этим «дать» и была главная проблема. Что мог дать Самому незнакомый человек? Простой парень, от сохи и Сибири? Понятно, что это не могли быть обычные подарки, презенты, тем более деньги... Кому в Кремле была нужна медвежья шкура, севрюжья икра или баргузинский соболь? Ясно как день, что дело здесь было вовсе не в цене и, может быть, вовсе даже не в ценности самого подарка.
Требовалось иное — креатив, фарт, особое расположение звезд… Лучше всего подходила бы необычная ситуация, роковая, но счастливая случайность... чтото вроде пробитого колеса на маленькой, но победоносной войне. Но ничего из такого не было — Ефимыч не мог помочь ничем, на планете царил мир, Мефистофель сгинул и не появлялся вот уж без малого как триста лет, и только он один, Борис, мог создать, да и то если повезет, чтото вроде этого.
Это была нелегкая задача, которая вновь и вновь возвещала об исключительно русских антиномиях разума противными интонациями вековечно глуховоющего: «Что делать?» Слушать занудную ментальную хрень, не изменяя положения своего тела, было невыносимо — Борис понуро поплелся в гостиницу «Россия» и, не зная, что предпринять, зачемто остановился возле ГУМа, где безо всякого удовольствия купил и съел подозрительный хотдог. Результат не заставил себя долго ждать: его желудок привык к простой пище, сибирским пельменям, а тут — горячая собака! В животе забурлило, ему было от чего застонать.
Странно, но история ежесекундно доказывала, что разрешение самых глобальных, мучительных и мегаэкзистенциальных вопросов всегда происходит както коммунальнообыденно и до примитивного просто. Как случилось и на этот раз.
Борис основательно заперся в туалете, в руках у него был автомобильный журнал. Автомобилестроительный бред немного отвлекал от бури в желудке и надрыва национальной песни. Не зная английского, парень интуитивно доверился американской поговорке: «Открой свой зад и доверься Господу». Заокеанская помощь последовала немедленно. На его счастье, кишечник работал исправно, как климат¬контроль шестисотого «мерса».
Изгнав хотдог, поклявшись себе никогда больше не иметь дела со столичными собаками и закончив дело, Борис встал и нажал на рычаг смыва, но… о ужас! Дерьмо, вместо того чтобы упасть на дно и юркнуть вниз, избрало другой путь и стало подниматься вверх!.. выше и выше!.. и вот уже в скором времени переполнило унитаз, миновало ободок и устремилось наружу! Парень отчаянно огляделся по сторонам — вокруг были только стены… Значит, рассчитывать приходилось только на самого себя…
И тогда Бориса осенило! Как он — вот валенок сибирский! — раньше не догадался! Конечно же! Как просто! Это же очевидно! Эврика! Нужно было просто поставить Самого в такую ситуацию, в которой вокруг Него было бы одно дерьмо! И сделать так, чтобы никто, кроме Бориса, не был бы в состоянии помочь Ему в битве с этим. А уж в чем в чем, а как сделать из дерьма конфетку — в этом автослесарь разбирался лучше кого бы то ни стало!
Остальное было делом техники. Обследовать местность, приготовить надежную машину, тросы, тряпки, спецодежду… Самым сложным оказались сепаратные переговоры с местными коммунальщиками. Но, несмотря на радикальное отсутствие леса, и здесь действовал закон джунглей: «Мы с тобой одной крови: ты и я». Столичные лоббисты быстро въехали в гениальный план провинциального ходока — они тоже давно уже нуждались в контакте с Самим, требовалась крупномасштабная реконструкция старых коммуникаций, которая, в свою очередь, сулила мелкомасштабные, но достаточные для строительства коммунизма в отдельно взятой семье новые откаты.
В идее было множество плюсов. К тому же, как всегда, никто не рисковал ничем: что бы ни случилось, виноватым всегда оставался имярек, какойнибудь дядя Вася. Коммунальщики согласились, дело было непыльным — нужно было просто «посоветовать» одному маленькому человечку приоткрыть засранный десятилетиями, тщательно скрываемый фекальный кран…
Они быстро поняли друг друга, деньги не пахнут, обычное дело… что означало, что в борьбе за благо народа все средства хороши. Попрежнему хороши. И одобрили креативное средство.
Конечно, эти детали были важными, но по сути второстепенными мелочами. Это было как старт в ралли «Париж—Дакар»: впереди расстилалась незнакомая пустыня, с машиной все было в полном в порядке, и теперь исход гонки зависел только от водителя: от удачи водителя. Борис уладил все формальности, еще раз отрепетировал сценарий, проверил надежность крепления финского фаркопа и через три дня отправился на выполнение секретного задания.
Машины с правительственными номерами со скоростью низколетящих самолетов мчались по улицам Москвы. Все шло по плану — тому самому византийскому плану. Казалось, что течение времени не распространяется на этих людей: как и раньше, трасса была чиста, улица вымыта, светофоры заблокированы, постовые отдавали честь, прохожие ломали шапки… и никто не сомневался, что так будет всегда.
Эскорт свернул на второстепенную улицу и, распугивая ревом мигалок местных голубей, понесся вниз по крутому спуску. Оставалось проехать совсем чуть¬чуть, меньше полквартала, как неожиданно чтото случилось…
Только что сухой асфальт оказался покрыт липким слоем какойто фигни. Передняя машина резко затормозила, заюзила и, по¬щенячьи взвизгнув, уткнулась в обочину. Вторая, немного снизив скорость, попыталась объехать ее и влетела в коричневое болото. Широкопрофильные, пуленепробиваемые колеса бессильно крутились и месили вонючую жижу, но этого было слишком мало для того, чтобы сдвинуть бронированный лимузин с места.
Третья машина, в ней сидел Сам, решила использовать весь данный ей немецкой природой запас мощности. Это был отчаянный марш¬бросок вперед: газ был утоплен в пол так, что казалось — еще немного, и у автомобиля вырастут крылья и он перемахнет — улетит ввысь! вдаль!.. — за все улицы и каменные стены. Но, как часто случается при блицкриге, это не помогло, а только усугубило ситуацию: машина пролетела вперед, плюхнулась в серое озеро и застыла перед самым подъемом в середине спуска — в центре бурлящей фекалиями каши. Остальной эскорт не стал рисковать, применил экстренное торможение и благоразумно остался на месте.
Сначала никто не понял, что случилось. Но блаженное неведение было недолгим: вскоре уличный воздух проник через воздухозаборники и комментарии стали не нужны. Никому и совсем. Это было дерьмо! Дада, самое настоящее дерьмо! И что хуже всего — это было народное дерьмо! Сами знаете, какими окорочками питаются бедные рабочие. Да, воняло здесь очень крепко.
И ладно бы, приключись эта история с простым смердом — коллекторы прорывало каждый день, люди месяцами сидели без воды и света, и их трудно было бы удивить подобными передрягами — кто помнил о таких пустяках? Разве что парочка временно безработных и от этого оппозиционных политтехнологов.
Сейчас же дело обстояло иным — принципиально другим! — образом. Для них — слуг народа, полубогов, сверхлюдей, привыкших к стерильному запаху похожих на операционные кремлевских туалетов, — вдыхать такую дрянь было чрезвычайно мучительно. Непередаваемо невыно¬симо.
Наверное, это было хуже, чем дать в задницу, — это еще нужно было бы доказать… Здесь же ситуация была очевидна и понятно каждому, все было как на ладони. Да! Сам плавал в говне! Этих животных! Говне избирателей! Народном говне!
Даже самому дьяволу было бы трудно придумать более изощренную пытку! Это был настоящий кошмар! Сайгон, Хиросима и Нагасаки в одном флаконе! Немыслимо реальный Ссудный День.
Но это были только цветочки. Трезвое осмысление ситуации пришло пятью минутами позже, когда Сам попытался приоткрыть дверцу — но не тутто было! Национальное дерьмо тут же ревущим потоком ринулось в салон, и — спасибо спортивной реакции и водонепроницаемому днищу! Он таки сумел захлопнуть дверцу и выйти сухим из, казалось бы, залившей всю территорию мочи.
Лиха беда начало… Машину вспучило, развернуло, закрутило и, как потерявший всякое управление «Летучий Голландец» понесло вниз — теперь она ничем не отличалась от бумажного кораблика, что пускают мальчишки в весенние ручьи. Напор увеличился, можно было только удивляться — сколько его там скопилось, московского дерьма! И вот уже коловращающаяся масса достигла парадных дверей, приблизилась к подоконникам зданий и — еще немного — была готова хлынуть внутрь безмолвных как сфинксы окружающих домов.
Суета, суета, суета… — так опричники всех времен реагировали на прорвавшееся к верхам народное дерьмо. Никому не хотелось лезть в самый центр смердящей клоаки, а только так можно было спасти ситуацию и вызволить Самого.
Нужно было чтото делать. Совсем бездействовать было нельзя. Так уж было принято у славян с незапамятных времен — вновь требовался Герой. Наконец¬то нашелся доброволец, он, не скидывая бронежилета, с тросом в одной и с рацией в другой руке направился, а потом и поплыл к главной машине. Парень был не промах, и у него бы все получилось, но… ну как всегда, трос оказался коротким. Пришлось возвращаться.
Короткий трос? Не вопрос! Охранники связали несколько тросов, и смельчак вновь бросился вперед в прибывающее, как сель, и бурлящее, как тысяча камчатских гейзеров, пучинистое дерьмо.
Ему удалось проплыть половину расстояния, как чтото застопорилось и стало ясно — у всего есть свой предел. Его богатырских сил было явно недостаточно, чтобы протащить к машине пять стальных тросов. Он бросил автомат, утопил бронежилет, но все было бесполезно — это была тяжелая вода.
Паника закончилась. Начальник охраны взял инициативу в свои руки, в небе над домами барражировали вертолеты, с минуты на минуту ожидалось подкрепление.
Но что могли сделать еще сто великолепно экипированных и обученных головорезов, когда речь шла о такой совершенно нештатной ситуации, как борьба с народным говном? Дерьма вокруг было намного больше, чем ракет подмосковных ПВО. Здесь был нужен нестандартный подход… подвиг… а еще лучше — несколько водолазов, каждый из которых был бы небрезгливым, преверным, таким расгероистым, ну совсем Героем. И начальник охраны тут же назначил пятерых таких.
Православные ребята совершили святотатство — бросились в кипящую реку, даже не перекрестившись. Они старались, как могли, но время было упущено. Новый, еще более мощный поток мерзкой жижи сделал невозможным продвижение вперед. Парни тщетно боролись с течением, бурунами, водоворотами, тросом и воронками… Крики начальника, советы друзей, вой сирен, блики мигалок — все было бесполезно. Единственное, что удалось сделать, так это продвинуться на десяток метров поближе к центру... и понять, что задача не по зубам и роте морских котиков. Что и говорить о группе даже невоенных пловцов!
Уровень нечистот поднялся и достиг форточек близлежащих домов. Правительственный «мерседес» крутился в центре вспучившейся реки, фекалии прибывали и прибывали… Никто не знал, что делать, телохранителям трудно было не запаниковать, парни матерились, как умели, но это не меняло сути дела. Это был неоспоримый fuck’т — Сам попал в полное дерьмо!
Время пришло, вот она — маленькая, но победоносная война! Час «ч» наступил — нужно действовать. Как в революцию: ни позже, ни раньше — только сейчас! Раньше было нельзя, потому что помощь была бы недооценена. Позже — потому что к месту аварии с минуты на минуту должно было прибыть целое подразделение, состоящее из военных тракторов, танков, бэтээров, тяжелых армейских грузовиков, железнодорожных кранов, дальней артиллерии и морской пехоты.
Борис докурил сигарету, завел машину, заблокировал дифференциалы и решительно двинулся вперед. Его похожий на космического монстра тракторный трансформер выглядел очень внушительно. Эту машину он одолжил у одного своего приятеля из Подмосковья. Местный Самоделкин собрал технику из запчастей для охоты на болотную дичь. База «уазика», тойотовский двигатель, подвеска лесоуборочного комбайна, навесное оборудование, могучая лебедка… Особенно впечатляюще смотрелись громадные, в рост человека, колеса от «Катерпиллера». Такой технике все было по колено — болотоход уверенно продвигался вперед.
— Стой! Куда прешь? Ты откуда взялся?
Что¬что, а оцепить территорию и «не пущать» президентская охрана умела не хуже, чем царская. И делала — просто блестяще.
— Кто главный? — Борис резко перевел разговор в нужное русло. — Или помощь не нужна?
— Стой здесь! Сейчас позову. Понял? — хлопнул по кобуре телохранитель и, не теряя из виду Бориса, отсчитал чтото в рацию.
Через минуту к спасителю подошел седой, безупречно выбритый командир. Оказалось, что получить согласование в столь безнадежной ситуации очень просто. Хуже не будет, рассудил начальник охраны, а парнишка был не похож на киллера — после тщательного обыска его пропустили вперед.
— Трогай! — сказал один из замызганных грязью бойцов, испытующе посмотрев в открытое русское лицо. Там не было написано решительно ничего, кроме желания спасти Самого. Это успокаивало и вселяло надежду. — С Богом! — добавил он.
Борис переплюнул через левое плечо и включил скорость. Гигантский квадроцикл взвыл, принялся месить жидкие помои и двинулся вперед…
Наступал самый ответственный момент — именно он определял успех всей миссии. Вытащить из дерьма Самого — это было больше, чем половина дела. Это был шанс на спасение целой области, площадь которой была никак не меньше двух Франций. Замерзшие, брошенные не только православным богом зауральские поля задержали дыхание, березки замерли, стих ветер, остановился стих… далекая, но такая родная сибирская зябь с надеждой взирала на своего героя...
Машина не подвела. Брутальный мастодонт уверенно преодолел коричневое месиво и, бросив якорь, остановился возле машины Самого.
— У тебя фаркоп есть? — крикнул Борис.
Тонированное стекло опустилось, оттуда высунулась аккуратно подстриженная голова с иронично улыбающимися умными глазами. Странно, но Сам не подавал никаких признаков паники, это был тертый калач, наверное, ему не раз доводилось попадать и не в такое дерьмо.
— Нет. Ты где такой агрегат взял?
— Потом расскажу. А за что цеплять?
— Впереди есть крюк, но он… сам понимаешь… в чем…
Нужно было нырять в самую гущину — коричневое говно. Борис был готов к такому развороту событий: ловко натянул ОЗК, перчатки, взял в руки трос, надел противогаз и солдатиком прыгнул вниз. Под ногами не оказалось ничего. Не беда, не растерялся он, быстро сориентировался, пробрался к капоту, набрал полную грудь воздуха и снова нырнул.
Первая попытка не увенчалась успехом — машина не стояла на месте, она мягко, как доска для серфинга, дрейфовала по волнам. Борис вынырнул, огляделся, вдохнул и снова бросился вниз. Здесь было тепло и ничего не видно. Приходилось действовать на ощупь. Руки заскользили в темной жиже ловко, как водяные ужи: капот, бампер, колеса, мост… гдето рядом должен был находиться крепеж. Наконец удалось найти буксирную петлю, но воздух заканчивался, опять всплытие.
С третьей попытки у него получилось закрепить трос, он всплыл и только тут понял, что оказался зажатым между двух бортов. Машины прижались друг к другу, их словно склеило — между ними и бултыхался Борис. Он попробовал раздвинуть железо, ничего не получилось. Течение развернуло их так, что автомобили оказались поперек главной струи, где роль пристани выполнял болотоход, а встречный противоток прижимал «мерс» к борту.
Это была внештатная ситуация, Борис не учел сил водной аэродинамики, и сейчас у него было время пожалеть об этом. Делать вдох становилось все труднее и труднее… Вода бурлила… с берега чтото кричали… из «мерседеса» на него смотрели по¬ленински сочувствующие глаза…
С точки зрения внешнего наблюдателя, все было просто замечательно, но с точки зрения самосохранения рассчитывать приходилось только на себя.
Медлить было нельзя ни секунды: находиться в таком положении было небезопасно, да и помощь могла прийти с секунды на секунду. Решение пришло диалектично из глубины, вновь помогло единство и борьба противоположностей: если не можешь встать над ситуацией, попробуй лечь под нее. Что в этот момент означало лишь одно — надо нырнуть под болотоход! Борис погрузился в воду, проплыл пару шагов и… не смог сдвинуться с места: ОЗК крепко зацепился за какойто болт. Он дернулся раздругой… ни вверх ни вниз… вот бля…
Отсутствие кислорода — лучший стимулятор изобретательности. Борис принялся расстегивать застежки, освободил руки, потом ноги… в голове застучало, потом зазвездило, вспыхнули молнии… Он дернулся, попытался всплыть, но уперся об бронированное дно чертового «мерса»…
Парень отчаянно замахал руками, замельтешил и наконецто продвинулся вперед. Уф!.. Он почувствовал, что свободен, несколько гребков — и Борис всплыл с другой стороны черного членовоза. Теперь дело оставалось за малым — обогнуть машину и забраться в болотоход. После перенесенного («Мой папа чуть не погиб смертью храбрых: утонул в дерьме, спасая…») это были сущие пустяки.
— Ну что, едем? — смахивая темножелтые струпья, крикнул он. — Назад не выйдет… там подъем… только вперед…
— Давай! Жми! — дал санкцию на передвижение человек в черном.
Это было частью плана Бориса — все мероприятие закончилось бы полным крахом, подвези он Самого обратно, к правительственной челяди. Для того чтобы замысел сработал, нужно было немногое — всего лишь три минуты разговора. Один на один. И без чужих ушей.
Так и получилось. Внедорожник фыркнул, как лось, переплывший реку, и остановился на взгорке. Борис спрыгнул вниз и отцепил трос. Дверь лимузина отворилась. Из него вышел тот самый мужчина. Он был чрезвычайно раздражен и не пытался скрыть это.
— Вот ****ь! Твою мать! До чего довели! Вляпаться в такое дерьмо! Только что машину заполировал! Ну я вам, суки! — после чего сбавил тон и, добродушно улыбаясь, продолжил: — А ты кто такой? Откуда взялся?
— Вот взял у друга машину, решил протестировать, у нас в Сибири везде так… Еду, а тут вижу, вы… Вот и подъехал…
— Хороший агрегат. Как зовут?
— Меня?
— Ну не его же!
— Борис.
— Из Сибири, говоришь. Это ты молодец. Я всегда знал, что на сибиряков можно положиться. Не подведут. Не то что эти…
Вой мигалок не дал возможности закончить мысль, кортеж появился из¬за поворота, как привидение, и через пару секунд остановился рядом с ними. Последнее, что успел сказать черный человек, было:
— Если что, какие проблемы… обращайся. Скажешь, что по поводу агрегата из Сибири. Пусть это будет как пароль. Я пойму. Ну давай, спасибо.
Черный человек сел в машину, «мерседес» взвизгнул колесами и скрылся за поворотом. Самая трудная часть дела была сделана, можно было передохнуть, Борис закурил сигарету и сел за руль.
Довершить дело оказалось проще простого. Вдох был сделан — теперь неизбежен был и выдох. Благодаря паролю Ефимыч помог организовать встречу в правительственном гараже. Она была недолгой. Сам внимательно выслушал Бориса, покивал головой, пообещал разобраться и разрешить проблему. К посевной.
На этом и расстались. Двери ГОНа захлопнулись, Борис облегченно вздохнул, крепко выпил с Ефимычем, обсудил достоинства трофейного «трумена» и недостатки меню последней модели «нокиа», после чего полетел домой.
Результат не заставил себя долго ждать. И какой результат — настоящий результатище! Он превзошел самые смелые ожидания.
Новые, еще больше прежних таможенные пошлины были введены в действие на месяц раньше обещанного срока. Ввозные квоты были урезаны до уровня времен «холодной войны». Санитарно¬эпидемиологические нормы были ужесточены до недоступного логическому осмыслению уровня: космические корабли и те допускали куда меньшую чистоту и стерильность, чем требовала теперь санитарная служба от импортеров продовольствия.
Апофеозом борьбы с западными фермерами стало довольно¬таки одиозное, но какое замечательное решение: все перевозки импортируемого продовольствия должны были осуществляться срочно созданной государственной корпорацией, тарифы которой на два порядка превышали сложившиеся в стране.
Бум! Бам! Трясь! Железный занавес опустился — ни один окорочок, зернышко, яичко не могли теперь проникнуть в страну! Наступила новая эра — эра расцвета сельского хозяйства. Если Столыпина можно было бы воскресить, он наверняка тут же бы умер от слез радости. Вот бы порадовался старик! Отечественные колхозники получили беспрецедентный карт¬бланш: наконецто вырваться из долгов, сделать свое производство прибыльным и товарным. И они сумели воспользоваться историческим шансом.
…Урожай удался на славу. Продовольственная корпорация своевременно скупила излишнее зерно. Спрос уравновесил предложение. Цены на зерно установились на удивительно высоком уровне, что с лихвой покрыло все расходы и дало такую сверхприбыль, каковой не было последние сто лет. Все позабыли о прошлых кризисах и извечных ножницах цен. Паритет цен привел к резкому росту производства зерна, молока и мяса. Увеличились занятость и поступление налогов, возникший профицит бюджета привел к коллективному самоубийству группы пессимистически настроенных экономистов… Казна раздулась, как откормленная на забой свинья, и уже не справлялась с ростом незапланированных доходов — пришлось строить бесплатные дома и, казалось бы, прежде ненужные дороги.
Спрос на квалифицированных работников на порядок превышал предложение — ренессанс вузов был столь стремителен, что центральную площадь провинциального городка пришлось в спешном порядке радикально реконструировать. Для этого было применено нестандартное решение. Решено было идти по японскому пути: увеличивать площадь за счет намыва речной земли.
Такое решение запустило развитие строительной отрасли, вызвав тотальную перестройку центральной части города: снос бараков, сараев, домов деревянного зодчества и просто уродливых домов. Их место заняли красивые здания, супермаркеты, интернет¬кафе, ночные клубы и казино… Студенты быстро сформировали спрос на подобные развлечения, что и превратило городок в сибирский Лас¬Вегас.
Дальше — больше: экономический мультипликатор протянул свои щупальца далеко за пределы региона; колхозники в экстренном порядке размещали заказы на военных заводах Запада — отечественное машиностроение работало на полную катушку и не могло удовлетворить дико возросший спрос. Столичные аналитики, возбужденные как последние эксгибиционисты, нервно расстегивали галстуки — это невероятно! этого не может быть! — и говорили о долгожданной точке роста…
Галопирующий рост производства привел к невиданному доселе росту рождаемости, китайцы округляли глаза и завидовали сытым сибирякам… те же знай себе улыбались, читали «Камасутру», укладывались спать в немецкие десять часов и сутками напролет продолжали строгать детей: умных, как евреев, и крепких, как березовые полешки.
Демографический взрыв вкупе с космическим ростом доходов населения еще больше подогрел строительный бум: окрестности города были застроены еще в прошлом квартале, и сейчас проектировщики в спешном порядке разрабатывали план расширения города на новом, левом берегу…
Для этой цели были приглашены лучшие проектировщики Нью¬Йорка, включая престарелого отца города — Роберта Джулиани. Надо сказать, что старик не оплошал и после детального изучения всей, и не только географической, ситуации дал весьма дельный совет — составлять план и проектировать всю инфраструктуру, хорошо осознавая тот неоспоримый факт, что в будущем город неизбежно станет столицей! И не только региона…
Речь американца была тут же строго засекречена, но утечки информации таки не удалось избежать. Все говорили об этом шепотом, но московские риелторы быстро сориентировались и с жадностью серых акул принялись скупать недвижимость. В ход пошло все, включая деревенские туалеты и построенные сто лет назад конюшни татаркидолгожительницы Эльвиры. Процесс принял лавинообразный характер, и мало кто понимал истинную причину этого бума.
Столичные гаражи были закрыты день и ночь напролет — местные водители никак не могли придумать достойный ответ сибирскому Чемберлену. Они хорошо понимали, что продлись такая ситуация еще несколько месяцев или лет, и им — не только президенту — придется ездить на совещания в далекую Сибирь, в чужие гаражи. Нужно было срочно взять стратегическую инициативу в свои руки, но никто не знал, как сделать это.
Процессы развивались так стремительно, что самые дальновидные из московских политиков уже не пытались их остановить, а скрыто налаживали переговоры с местным губернатором, устраивались дворниками в мэрию и строили квартиры в прежде презренной Сибири.
Это была та редкая ситуация, которая как нельзя лучше элиминировала эффективность древнего закона: «хорошие причины порождают хорошие следствия». Проще говоря, чтобы вдохнуть, нужно выдохнуть, или, что то же самое, чтобы получить, нужно дать. Отдельное друг от друга — дать и взять — было неэффективно, да и невозможно. Так же, как движение было немыслимо вне покоя. Это был газ и тормоз — и никто лучше водителей не знал об этом.
Конечно, все обстояло не так просто. Процесс нуждался в обратной связи и постоянной координации. Были и негативные эффекты, например некоторый рост инфляции. Но главное свершилось — направление было изменено, государственная машина двинулась вперед, коммуникации были налажены, точка роста найдена. И она работала. Все остальное было текучкой, обычной работой, и в свете последних успехов совершать ее было увлекательно и приятно.
Что же касается микроцелей, то и здесь дела обстояли как нельзя лучше. Борис настолько понравился Самому, что по его представлению был назначен Главным водителем за Уралом и получил широкие полномочия по всей территории до Хабаровска, включая приграничные территории России.
Это был серьезный козырь — он делал развитие местной экономики предсказуемым и по¬деревенски спокойным. Но Борис не зазнался и продолжил, правда, уже в роли мастера, работать в своем, теперь собственном, автосервисе. Банк помог с кредитом, администрация с местом, комбикормовый завод и корпорация заключили договоры на обслуживание всех своих автомобилей… Его дела шли на редкость удачно.
Выборы губернатора прошли успешно — новым губернатором стал заместитель губернатора, начальник Ивана Ивановича, и теперь новенький «мерседес¬600» радовал водительский глаз в специально отстроенном под его окнами на окраине — чтобы далеко не ходить, не тот возраст — трехэтажном гараже. С мойкой, мастерской, баней и маленькой конюшней. А к осени шеф обещал выделить место под настоящий сеновал... Иван Иваныч как шофер старой закалки ценил стабильность, он приобрел все, о чем мечтал, и сейчас мог быть счастлив, как денщик Петра I Румянцев. Тот тоже не зря гнул спину на государя — за долгие годы службы император пожаловал последнему Измайловский сад в Санкт¬Петербурге.
Банк, в котором рулил Паша, получил высокий международный рейтинг, аккредитовался в крупнейших инвестиционных корпорациях, выиграл подавляющую часть государственных тендеров и был назначен единственным уполномоченным банком по финансированию сельского хозяйства за Уралом. Его кредитный портфель вплотную приблизился к показателям Сбербанка, а коэффициенты надежности превысили все мыслимые пределы. Изменения не прошли даром: управляющий беспричинно поднял зарплату, приобрел суперсовременный катер (вот теперь будет настоящая рыбалка!) и подарил Павлу Антоновичу редчайшую «алатырскую» марку… Еще были коллекционные, освященные тувинским шаманом нарды… А управлять новехонькой, в тюнинговом исполнении «ауди¬кватро» было не в пример легко и до томительных колик в груди приятно.
Комбикормовый завод заработал в три смены и без выходных. Со сбытом не было никаких проблем. Руководство задумывалось о строительстве трех дополнительных линий. Поэтому директор с пониманием отнесся к просьбе Игоря, и тот готовился в скором времени отпраздновать новоселье в элитной четырехкомнатной квартире. При этом директор не стал мелочиться — прошлая квартира осталась за водителем, а специально приглашенный из Ибицы дизайнер воссоздал атмосферу позднего Рима, среднего Китая и будуаров просвещенной Франции: Игорь превратил старенькую «хрущевку» в зону тотального секса. Эксклюзивный внедорожник «лексус» стал достойной сменой еще не старому «форду» и очень помогал при знакомствах с особенно привередливыми особами. Да еще водитель получил в безвозмездное пользование навороченный ноутбук. Все это было похоже на сказку — а как в нее верили молодые красотки! — Игорь был доволен, дымил «Давыдофф» и сдержанно скрывал это.
Сергей тоже не остался внакладе. Прибыли продовольственной корпорации росли, как пивное тесто. Начальник вел себя очень непосредственно, был весел и смеялся задорней, чем сытый малыш: бонусы, двукратное повышение зарплаты, импортный вездеход, спутниковый телефон, оборудованный в гараже тир с большой зоной под пейнтбол… И наконец Сергей убедил директора прикупить новое авто. Ездить на актуальном всегда и везде «порше» было престижно и както… непередаваемо хорошо.
Вот и все — все стало, как прежде. Страна могла спать спокойно. Мушкетеры сделали свое дело — мавры могли уходить. И четыре машины вновь собирались в гараже. Объяснять древнюю традицию никто и пытался. Да и зачем? Если результаты таких сходок были предсказуемы, как часы. Так уж было заведено теми, еще царскими кучерами… а потом и ленинскими водителями.
Так был устроен мир… так было всегда… так было и на этот раз.
Каждый раз после разруливания очередных проблем друзья собирались за бутылкой водки и просмотром одного и того же фильма. Это был вневременной блокбастер, они знали его наизусть, но каждый раз с не меньшим, чем в первый раз, удовольствием смеялись над старыми шутками. Паша вставил диск, включил блюрэй… фильм начался. Мужики степенно чокнулись и выпили водки. Больше говорить было не о чем, они знали, что лучшей частью речи является молчание. Они, как Творец, могли отдохнуть и немного погордиться делами рук своих: «И это было хорошо…»
«Берегись автомобиля» вновь наполнил гараж прекрасно оцифрованными звуками ушедшего вчера…
Что значат законы для человека, который своими руками держит руль и определяет путь? Что значит власть, когда жизнь господина зависит от руля слуги? Что значит принять решение, когда решение принимает твоя тень?
Шоферы всей Земли всегда умели найти общий язык и решить, казалось бы, самые нерешаемые проблемы. И мало кто, включая самую верхушку, догадывался об истинном положении вещей: личный водитель Президента, Сам, не был болтуном и продолжал скромно выполнять нужную всем работу...
Водители всех уровней не возносились, это были реальные мужики, они улыбались, как тибетские монахи, и неприметно, как предутренние мысли мира, продолжали направлять Колесо Власти.