Будда

 


 


Давным-давно, две с половиной тысячи лет тому назад, в далекой и жаркой стране на полуострове Индостан, жил-был один молодой человек. Звали его Будда. Был он телом статен, а лицом пригож да румян. А жил не бедно, не богато – в общем, как доходы от трудов позволяли. Трудился же он в скромной должности самого обыкновенного принца.
Одна лишь беда была у Будды: задумчивость. И через эту вот задумчивость необыкновенную постоянно доставалось ему от старших. И, правда, ведь: не царь, не король еще, даже не визирь там или регент какой – а уже мысли себе позволяет думать. Про обязанности свои, принцевские, правда не забывает, но все – таки…
А когда вызнали сексоты королевские да доложили его величеству, о чем это Будда позволяет себе в часы рабочие мыслить.… Такое началось!
Ладно бы еще мечтал молодой работник о том, как стаж, подобающий должности наработать да знаний-умений, необходимых для продвижения по службе накопить. Или про привилегии разные, по штату положенные - еще понятно было бы! Да хоть бы стихи сочинял, загадки бы разные или кроссворды разгадывал! За это пожурили бы, отчитали да простили.… Нет, шельмец этакий, специалист юный, о таком задумался - ну ни в какие ворота.
Захотелось ему знать все! Можете себе представить? Сам король того государства вместо калькулятора звездочетом из Калькутты пользовался, читал по складам, и жен своих да наложниц по именам всех не помнил, а по номерам не знал. А почему так?
Да потому, что скромностью государь отличается, выше подданных себя в разуме своем и привычках не превозносил. Един он был с народом! Никто не мог сказать: «Вот, мол, самым умным себя считает…» Наоборот, частенько от него слышали: «Ничего не знаю и знать не хочу! Катитесь со своим докладом!» И это было основной политикой государства.
А кто много знал да – те на вредной работе считались. И от профсоюзов тогдашних выделялись им бесплатные путёвки в изгнание, яды разные и процедуры у палачей.
Очень горько и досадно тому королю стало. Всё – таки Будда ему по совместительству ещё и сыном доводился. Но прежде чем решение принимать, решил государь переговорить с принцем.
Вызвал его на ковёр в своём кабинете и спрашивает строго так:
- Что хочешь ты, о сын мой возлюбленный, для услады сердца своего?
А Будда возьми да ляпни по простоте своей душевной, не задумываясь, как сорвать похитрее:
- Хочу всё знать!
- А законы наши ты знаешь? - спрашивает его отец. – Ну-ка, перечисли!
- Кто много знает, тот мало живёт; кто старое помянет, тому глаз вон; - начал читать принц.
- Хватит, хватит! – оборвал его король. – А что, собственно, ты успел узнать из того, что хочешь, о наказание дома моего?
- Немногое, но ценное, отец! – ответил юноша. – Самое ценное из любого знания, а именно: чем больше знаешь, тем больше для тебя неведомого, а жажда познания возрастает при этом.
- О горе мне с таким наследником! – воздел руки старик. – Не я ли тебя учил: «Меньше знаешь – крепче спишь», «меньше знаешь – меньше хочется» … Всё впустую, всех с ног на голову поставил… Ну что с тобой делать, ума не приложу.… Впрочем, ладно. Я ведь тоже грешил по молодости, бывало. Но – обходилось, не попадался. Так что катись–ка ты, правдолюбец этакий, подальше от границ наших, а за желания такие мы звездочёту нашему, калькулятору ненаглядному, блок памяти удалим. Он у него и так переполнен, да и гарантия истекла давно. А ты, сынуля, топай, пока я не передумал. Иди поброди, подумай над поведением своим лет этак с … тридцать. В общем, думать надоест – возвращайся. Должен же кто-то после меня страной управлять…
И пошёл добрый молодец Будда из дома отчего прочь, из государства сего неразумного куда глаза его ясные да пытливые глядели. Выгнали ведь – да странное дело: никакой горести он от этого он не испытывал. И шёл он легко, и плечи расправил, и спину выпрямил, и голову высоко держал при этом.
Странный это был странник: наказали, а он и рад тому. Идёт местами дикими, лихолюдья полными – без оружия и без посоха даже. Ни зверя не боится, ни человека. Дошёл до пустыни – и дальше идёт, ни еды, ни воды си собой не взяв. А идти по ней сорок дней!
И чем даль от дома уходил Будда, тем свободней себя чувствовал. Людей нет совсем – и хорошо! Никто златом – серебром его не обвешивает, гостинцев дорогих не подносит, милостей себе не выторговывает. Ни шума городского не слышно, ни суеты дворцовой не видно. А вокруг – природа дикая, по своим законам живущая. И законы её – видит Будда – куда интересней тех, что за спиной остались.
Вот орёл в небе синем, безоблачном. И больше увидит он – тем более сыт будет.
Вот тушканчик – кроха под кустиком сидит, прислушивается. Правильно: больше услышит – дольше проживёт.
Слон большеголовый по пустыне ходит, воду ищет. Не найдёт воды – помрёт от жажды. А чтобы найти её, знать надо, где искать.
Понял Будда – каждый листик, каждый зверёк по своим законам живёт, чтобы выжить. А малые эти порядки в один в один большой собираются, подобно ручьям, впадающим в реку. И все, и всё в мире этом знание собирают, чтобы нести его во всеобщий поток – от мухи до слона, от пылинки до звёзд.
Чем больше узнавал и понимал юноша мир этот – тем меньше страха перед ним оставалось, тем меньше есть – пить тянуло. И все легче тело его становилось, и всё свободнее душа. А вокруг него дела и вовсе странные творились: хищники никого не трогали, а прочие никого не боялись. Идёт себе Будда по пустыне, а звери за ним собираются и идут туда же, куда и он.
А посреди огромной этой пустыни дерево преогромное росло. Откуда оно тут взялось да сколько простояло – про то никому не ведомо было. Только поговаривали про него и люди, и звери, что стоит здесь дерево со времён начала мира и стоять будет до конца его. Корнями пронизало оно Землю, а ветвями выше облаков поднялось.
И ещё слухи ходили по земле, что под деревом тем люди будут искать правды и знаний. А когда найдёт кто – мир изменится и пустыня расцветёт, цвести же будет до тех пор, пока люди правды этой не забудут. И тогда сад этот волшебный опять в пустыню обратится.
Вот такие сказки в тех краях про дерево это и пустыню ходили. Ничего не знал о них Будда, и всё же шёл точно к дереву. А звери знали, и хотелось им жить в саду, а не в пустыне. Вот и шли они за молодым человеком, чтобы посмотреть, как пески расцветать будут.
Надо отметить всё же, что не первым Будда к дереву шёл. И до него многие из людей, сказок тех, наслушавшись, отправлялись на поиски. Кто – то из них думал о власти великой, что дадут знания, кто-то – о богатствах сказочных, что под корнями дерева того лежат. Некоторые же за правдой шли, но боялись её при этом: вдруг не та правда окажется, что им хотелось бы? А дерево – то не для них росло! Вот и не смог никто найти его в пустыне, и никто из ходивших не вернулся. Замело песком жёлтым их косточки белые, а родичи ушедших и имена их позабыли. А дерево стояло и ждало, когда же придёт тот человек, что и вправду ищет правду, и нет для него ничего дороже и желанней правды – какой бы эта правда не была.
И так мир этот и жизнь наши устроены, что в начале сердце чистое, незамутнённое ищет повсюду истину, а потом истина эта начинает то сердце к себе притягивать. Так и с Буддою случилось: через три дня пути по пустыне дикой увидел он на горизонте Дерево. И увидав, в пустыне дикой увидел он на горизонте Дерево. И увидав, пошёл к нему не сворачивая ни вправо, ни влево, ни назад не оглядываясь. А останавливался лишь ночью тёмной, когда ни земли под ногами, ни Дерева на горизонте не видно становилось. Звери же дикие так и шли вокруг него, днём ясным – дружелюбием своим ободряя, ночью чёрной – теплом своим согревая.
И шёл так Будда ни много, ни мало, а ещё семь дней с тех пор, как Дерево увидел. И к концу седьмого дня пришёл, и сел у корней Дерева, и подумал:
« Вот чудо из чудес, что только вдел я и о чём слышал за жизнь свою недлинную. Кроною своею Дерево это подпирает небеса, а корни его, наверное, пронизали всю Землю. Не иначе, как вобрало оно в себя знания и мудрость всего мира. Ведомы ему все законы и Земли, и Неба. И где же искать мне Правду, как не здесь? Ибо – вот, понял я, хоть и мал мой разум: Дерево из Сердца Мира произрастает, а по ветвям его Творец Верховный на землю сходит и на небеса поднимается. Так что сяду я под сенью Древа и подожду, пока мимо меня Создатель проходить будет. Может быть, он заметит ожидание моё и спросит, что ищу я и что хочу от него получить здесь. И простой мой ответ, и знаю его я столько, сколько помню себя: «Хочу всё знать!».
И ничего более не пожелал Будда даже в мыслях своих. А ждать он был готов столько, сколько потребуется Хозяину Дерева, чтобы пройти мимо. Не обращался к нему Будда с просьбами, считая невежливым по прихоти своей Бога тревожить. А помереть под Древом от жажды и голода – не боялся, потому, как не думал об этом. И жизнь собственная рядом с этим понятиями ему гораздо меньшей величиной казалось, чем дуновение легкого ветерка в пустыне необъятной. Такой вот кротости и смирения необыкновенных был Будда преисполнен с самого детства.
И потекло время ожидания для юного принца и его мохнатых, пернатых, чешуйчатых и прочих спутников. Никто из зверей не уходил, и промеж себя у них мир и дружелюбие царили…
Шли минуты, они слагались в часы, часы укладывались в дни, дни собирались в недели. Но Будда и его друзья не чувствовали тяжести ожидания. Им было радостно вот так вот сидеть здесь, в Сердце мира и ждать того, чьё имя неназываемо, сила неопределима, а доброта безмерна. И само ожидание уже давало Будде мудрость. Понял он, что не страшен ему никакой голод, пока он не думает о хлебе, и не страшна никакая жажда, пока не мыслит о воде. И увидел он: тело – лишь одежда духа, и стоит ли беспокоиться о нём более, чем о плаще дорожном?
И многое другое постиг Будда, пребывая в терпеливом ожидании. Но всё это было лишь мудростью человеческой, а юноша стать. Ибо не было равных ему ни в чём: науки, ремёсла, политика, война и мир, торговля и языки… И править он смог бы всеми народами сразу – всяк бы такому государю подчинился бы с радостью… Но не захотел Будда власти всемирной, и продолжал ждать терпеливо того, зачем пришёл.
И ещё узнал он премного из того, что никому из ша хотел знать ВСЁ. И через некоторое время постиг он искусства разные и ремёсла, что только есть в мире. Все науки, что известны мудрецам земным, стали и ему ведомы, и пожелай он только – мог бы в год, а то и меньше, самым богатым властелином на Земле стать. Ибо не было равных ему ни в чём: науки, ремёсла, политика, война и мир, торговля и языки.… И править он смог бы всеми народами сразу - всяк бы такому государю подчинился бы с радостью.… Но не захотел Будда власти всемирной, и продолжал ждать терпеливо того, зачем пришёл.
И ещё узнал он премного из того, что никому из людей неведомо: языки и законы птиц и зверей, пути в измерения иные и миры, и знания этих миров и измерений… Пожелай он теперь – и смог бы стать вечноживущим наместником Бога во всех мирах, которые тот создал. Но и на этот раз не изменил своему решению упорный правдоискатель. А прошло уже три недели ожидания.
И подошли к нему звери, почувствовав, что может человек понимать их речь и отвечать так же. И сказали: «Друг, становись царём мира! Ибо нет нигде умнее и добрее тебя. Нет никого во Вселенной выше и чище тебя. Возьми эту власть – и не только это пустыня, но и вся земля и все миры покроются самыми благоуханными цветами и превратятся в рай до скончания времён! Соглашайся – и мы навсегда станем дружный с людьми и друг с другом! Пока ты будешь править – во всех мирах не прольёт ни капли крови. Соглашайся!»
Но улыбнулся лишь задумчиво Будда и покачал головой. «Но ожидание твоё бессмысленно! – сказали животные. – Ему по величию. Таких гостей, как ты, не держат у порога! Ждать нечего! Пойдём! Ты и так уже получил всё, что хотел. Пойдём – ты станешь самым великим!»
«Нет, - отвечал Будда – я обещал дождаться – и я должен это сделать».
И звери ушли, недовольно ворча о том, что столько времени потратили на этого непонятного, глупого человека. А юноша остался один под Деревом, среди пустыни.
И остался Будда сидеть, дожидаясь того, к кому пришёл. И на губах его булла всё та же лёгкая улыбка, что и ранее. И не испытывал он ни голода, ни жажды, ни холода, ни зноя – ибо это уже не касалось его. Не сожалел он об ушедших друзьях и упущенных возможностях – не волновало его это. Ничего сейчас не имело для него смысла, кроме одного: возвышенной радости ожидания Хозяина Дерева, которого он обещал дождаться.
Ночью этой не спал Будда, оставшись в полном одиночестве под Деревом среди пустыни. Но не от страха бодрствовал он – кого ему бояться! Не спалось ему в совершенности самого безмятежного созерцания мира, в каком только доводилось пребывать. И усилия принца в постижении мироустройства вознаграждены были и на этот раз.
Пришло к нему самое могучее из всех знаний, что получил он до того. Понял Будда, как созидаются миры, как устроены они – до мельчайших подробностей - и как они живут и развиваются. Пожелай он сейчас – и в мгновение ока, в миг единый смог бы создать свою Вселенную – и стать в ней единственным Создателем!
Но отверг Будда такую мысль, хоть и заманчивой она казалась. А чтобы скромность свою не подвергать большим испытаниям, решил он о чём-то другом подумать. О горах, снегом и льдом покрытых, например. Вот тут и произошла с ним его единственная за всю жизнь ошибка.
Забыл Будда отстраниться от мыслей о миротворчестве перед тем, как о горах думать. А когда вспомнил и глаза поднял – увидел, что не в пустыне уже находится, а в долине горной, о которой задумался. Дерево, правда, на месте осталось, и никто не пострадал, но стыдно стало Будде первый раз за всю жизнь.
Ведь, хоть и нечаянно, а изменил он творение Творца в пределах больших, чем позволено смертному. Так и сидел юноша сокрушался об ошибке своей, пока не наступило утро. Поднялось солнце красное, осветило ледники и снежники горные, окрасило их цветом нежным, розовым. И оказалось, что не видел Будда в жизни своей картины прекрасней и гармоничнее, чем эта. А в долине, где древо вместе с творцом молодым оказалось, не было ни одного камня простого и серого. Каждый из камней – малый ли, большой, или скала целая, или гора огромная – всё из самоцветов наилучших было создано, из пород драгоценных. Были здесь и алмазы голубые, и рубины солнцеподобные, и яхонты, и топазы, и лазурь, и агаты… И каждый камень на своём месте находился, строго ему отведённом – так, чтобы дополнял красоту окружающих его, а те, в свою очередь, раскрывали каждую грань того, что окружали.
Сам вид долины той свойства имел необычайные. Если кто из смертных хоть раз в жизни своей ту долину увидеть смог бы – навсегда бы эта картина в душе его осталась. И забыл бы человек тот навеки страх и боль, жадность и гнев, болезни и печали… И стремилась бы душа его к постижению света и радости, и нёс бы тот человек в мир гармонию и единение с миром… А дни на земле для такого человека продлились бы настолько, что приблизился бы он по срокам жизни своей к горам и рекам великим…
Любой из людей, сотворив такое чудо, подумал бы: «Вот, и Бог всемогущий не создавал ещё такого! Нет нигде в мире такой гармонии и совершенства. Так разве не поднялся я в величии своём выше Всемогущего?» И возгордился бы в свете славы своей заслуженной…
Но не таков был Будда! Не гордость, а отчаяние овладели им, ибо он подумал: « Совершенно созданное мной и, хотя создал я это сам того не желая, разве поступок мой от этого более вежлив? Не дождавшись хозяина дома, в доме не распоряжаются. Вот я, незнаком ещё с Ним, а уже проявил свою неразумность и бахвальство, поступив так. Разве хвалятся перед учителем своими знаниями, когда приходят учиться к нему? Что Он подумает обо мне? О, горе мне, неразумному! Зачем мне всё узнанное, если не научился я за жизнь свою даже вежливости!»
И так укорял себя Будда, сидя под великим Деревом, и не мог успокоить дух свой смущённый. И хоте он одно время стереть созданное им, и восстановить прежнее, бывшее до того. Но подумав, решил, что так поступать ещё недостойнее перед лицом того, кого уважаешь. «Я подожду - решил Будда - пусть Великий Творец, когда увидит самоуправство моё в доме Его, сам определит мне наказание. Так будет справедливо.»
И решив так, успокоил дух свой юноша, и продолжил терпеливое ожидание своё.
На следующий день увидел он вдали сияние ослепительное, и приближалось оно к Дереву с музыкой строгой и торжественной. И спустя некоторое время узрел добрый молодец человека роста великого, с лицом мудрым и строгим, в роскошную мантию из звуков и света сотканную, одетого. И шёл тот человек так быстро, что и птицы бы за ним не поспели быстрокрылые.
Подойдя же к Будде, остановился он и молвил:
- Здравствуй, ученик мой наипервейший! Вижу, что в ожидании меня ты времени даром не терял! Преуспел ты во всём, в чём только мог, и превзошел в конце концов меня, твоего создателя. Создать такое чудо из чудес, как эта долина, я мечтал с того момента, как только создал мир. Но все мои попытки оказались тщетны. Создавал я целые миры и вселенные ради того, чтобы хоть слабое подобие такой гармонии увидеть. И вот – увидел, благодаря тебе. О, почему я не создал тебя сразу, о великий Будда! Столько лет, столько эпох протекли впустую! Нет и не будет мне оправдания за те муки и страдания, что несли миры все эти миллиарды лет, пока я выкручивал Вселенной кости в поисках хотя бы частицы той гармонии, что есть у тебя!
Прошу, умоляю тебя, о величайший из великих! Возьми бразды правления миром этим из моих рук неумелых, сотри всё начертанное мной – ибо я лишь испортил Бытие…
Сотри всё, прошу тебя! Ибо вся Вселенная, созданная мной – суть удел страданий и скорби, ведь у меня живое – страдает, чувствует боль и умирает. А то, что от боли и смерти избавлено – тому и жизнь неведома.
Ты же, стерев такой несовершенный мир, новый построишь, и будет он песней Жизни и Света. Так повелеваю Я, Творец всего сущего! Сотри этот мир, о Будда!
И пал тот человек пред Буддой на колени в просьбе своей униженной! Мог ли принц молодой ожидать такого? Но не шевельнулся Будда, будто бы и не было рядом никого. И повторил свои просьбы и доводы пришедший, пав ниц на землю. И опять не пошевелился Будда, всё так же улыбаясь: спокойно и загадочно.
И в третий раз просил и требовал великан того же, ногу юноши на голову свою поставив. И видно было, что не уйдёт он без ответа.
И тогда сказал ему Будда:
- Отойди от меня и Дерева этого, ибо не хочу я знать тебя более, узнав сердцем своим. Не тот ты, за кого себя выдаёшь, и не своим домом ты распоряжаться взялся. Ты – не Творец, ты – Разрушитель мира этого, и хотел моими руками разрушить то, что тебе не принадлежит. И дарил ты мне чужое в надежде, что окажусь я вором! Отойди отсюда, ибо не следует тебе и лукавству твоему находиться в Сердце Мира. Прочь!
И настолько твёрдо было это сказано, что даже сам Царь Лукавства и лицемерия не стал с ним спорить. Поднялся Лукавый, усмехнувшись недобро. И враз слетели с него одежды светоподобные, и вид его, и музыка изменились. Вместо сияния тьма стала исходить от него, вместо звуков гармонии – грохот адский.
- Тогда прощай. Прилежного тебе сидения под Древом. Может, что и высидишь – корни пустишь, или окаменеешь тут… Только вряд ли дождёшься… Занят старик всегда, очень занят…
И сказавши так, развернулся и пошел обратно. Но успел заметить Будда, как изменилось лицо его ужасно. Ничего в нем от человека не осталось. И если простой смертный увидит лицо это, то счастьем будет для него на месте умереть. А выжившим судьба гораздо более страшная достанется…
Однако ни разговор этот, ни зрелище лица сатанинского нисколько Будде не повредили. Наоборот, похоже было, что сам разрушитель, поглядев на Будду, разрушаться начал в устоях своих. Шел он уже не так скоро и торжественно, а скорее напоминал человека немощного и дряхлого. Пошатываться начал, и ростом как-то пониже стал… Хотя кто его знает – может быть, и прикидывался. Ведь нет во всем мире притворщика и любителя интриг разных большего, чем князь тьмы.
Итак, опять юноша в гордом одиночестве остался. Но это для нас ого гордым было бы. Ещё бы – такого просителя отшить! Но Будде не до гордости было.
Очень переживал он за строгость свою. Может быть, как-то по-другому надо было ответить? Впрочем, все уже сказано, и собеседник ушел… Последние слова его нисколько не смутили Будду, зато напомнили о Том, кого ждал принц. И его сердце вновь наполнилось радостью и спокойствием.
Так прошло еще два дня, и как не отрешен был Будда от забот о хлебе, но жажда начала давать знать о себе. Иссохло тело его под лучами солнца, и кожа начала трескаться, что боль приносило невыносимую. Лопнувшая кожа стягивалась, обнажая мышцы. А от полуденного зноя и они начали усыхать и скручиваться… От боли вначале сбивался и путался стройный ход мыслей, потом темнело в глазах и пропадало сознание. Когда оно возвращалось, осознание мира начиналось с дикой боли, остатками зрения Будда видел лишь вращающиеся цветные пятна. Понемногу он брал власть над этим мельтешением и болью, начиная осознавать себя и различать мир вокруг. Видение его долины придавало ему сил, ибо свойства её были целительны, но чтобы победить надвигающуюся смерть, необходима была вода. Целый каскад водопадов шумел в каких-то ста шагах от Будды, а в полушаге от него вдруг забил родник с голубовато-кристальной водой. Чтобы напиться, ему нужно было лишь упасть лицом вперед, а потом можно было бы встать, пройти – или проползти – эти сто шагов, и оказаться в озерце под водопадом целебной влаги, которая лучше любого врача исцелила бы его раны, и восстановила прежний облик…
А вид Будды изменился невероятно. Не был он уже цветущим прекрасным юношей, и на живого человека походил мало… Почернел от солнца весь, как обуглился будто, весь в ранах от разрывов кожи, и улыбки легкой нет на лице – плоть усохла и стянулась, обнажив зубы и челюсти… Но жизнь и сознание были ещё в этом высохшем, как осенний лист теле. И мог ещё мыслить Будда и двигаться, хотя и непереносимы были муки его.
Но не думал он о прекращении этой пытки и спасении от смерти. Не посылал он проклятий Солнцу и не обижался на Творца, что не замечал тот предназначенного ему ожидания. Как ни больно было принцу, но оставался он всё тем же кротким и тихим в душе своей. И всё так же был верен слову своему: дождаться, не сходя с места своего, Создателя. И потерял он счёт времени, и не знал, сколько уже длится это испытание. Иногда приходило облегчение но, так как глаза его уже ничего не видели – то он и не знал, отчего оно. Или оттого, что пришло время ночи, или оттого, что пришло время смерти… Но в любом случае продолжил бы упрямец своё бдение в надежде услышать один-единственный вопрос: «Чего ты хочешь, человек?».
И пришёл срок, когда не осталось от Будды ничего прежнего: забыл он имя своё, забыл слова человеческие, остановилось для него время и даже страдания покинули тело его, живое непостижимым образом: жила в нём одна лишь надежда…
Не билось сердце, не дышали лёгкие, не видели глаза, а уши давно утратили способность слышать. Стояло в самой чудесной долине самое великое Древо, а под ним сидел самый лучший человек… И вид его был подобен корню древесному, и было в нём жизни не более, чем в зерне просушенном. Ничего в нём не было, кроме надежды и ожидания. И не страшна ему более смерть, ибо стал он в виде таком бессмертным. Дух же его, с телом связи не разорвав полностью, свободу обрёл, живым неведомую. И стал Сидящий подобен Вселенной, ибо стал полностью един с ней.
Много ещё тогда понял Будда из того, что людям смертным с разумом их слабым и духом, в оковы плоти закованным, понять невозможно. Наименьшее же из этих понятий, что ещё человеческому разуму представимо, было понятие о времени и природе его. Так обрёл Будда знания и власть над Временем и миром полностью – ибо стало ему ясно видение прошлого и будущего в любом проявлении – и бесконечно великом, и бесконечно малом. Понятно стало также любое действие и последствия и причины его, как бы далеко они не отстояли.
И оказался дух юноши там, где неведомо само понятие ожидания и отдалённости. Не было в том месте ни времени, ни пространства, и называлось то место Началом и Концом Бытия. Описать это человеку невозможно, так же как нельзя слепому видеть или глухому слышать: не дано им это. Но истолковать видение Будды попробовать можно.
Почувствовал он себя в месте этом звездою яркой и чистой, и было там ещё звезд несколько подобных ему, с ним вместе числом двенадцать. И каждая из звёзд по-своему светила, и каждая чиста была в совершенности своей.
А все они вокруг особенно яркого светила вращались, и светило то было Совершенство Мира, ибо свет от него исходящий был ни что иное, как Закон Бытия.
И приветствовали все звёзды Будду как брата равного им, и понял он, сто и они так же живы, как и он, и в других местах и временах тоже людьми из плоти являются. А приходят они в мир по очереди, которую им Светоч Мироздания указывает. И у всех одно предназначение: свет нести миру, раз за разом принося в мир Истину, как пчёлы в улей мёд приносят.
И протянуло старшее светило к Будде лучи свои в приветствии радостном, и пришло к нему понимание замысла Творца, и наполнилось всё существо его благодатью и благодарностью, нам неведомой…
 А в Сердце Мира под Великим Древом сидел человек, похожий больше на обгорелый корень Ничто не выдавало в нём признаков жизни, ничто мирское уже не могло потревожить его покой бесконечного ожидания и надежды. Не было в его теле ни капли влаги и не могло оно ни пошевелиться, ни слышать, ни говорить, ни видеть. Могло лишь ждать в великотерпении своём. Лёгкий ветерок играл обрывками ткани, надетыми на него и бывшими когда-то роскошным шёлковым одеянием наследного принца Будды… Тот же ветер засыпал мелким песком глазницы его незрячих глаз, вплетал в чёрные волосы опадающие листья и мелкие веточки, по-своему украшая того, кого успел полюбить за это время… И приходили, приползали и прилетали все живые создания со всех концов Великой Пустыни, чтобы попрощаться ещё раз с тем единственным из людей, кто стал им и любим больше жизни и оставлен ими в один из моментов славы его… И подолгу лежали они у ног его, со слезами глядя на то, что осталось от так полюбившейся им улыбки. И звали его на языке своём: «Проснись и оживи, подари нам радость бытия своего, друг! Прости нам слова и мысли, в нетерпении глупом рождённые! Красива и целебна долина твоя, но к чему нам радость, если не можем мы о тебе радоваться! Не покидай нас, останься с нами!».
И стоял над долиной той плач звериный, жалобный, и не было в мире этом плача более грустного. Ведь не умеют звери лгать в чувствах своих, как люди. Разве лишь дети наши способны на такую чистоту сердец – пока не научим мы их притворству лукавому.
Но не просыпался Будда от ожидания своего и уходили звери: одни – в мир теней, горя вынести не в силах, оставляя тела свои у ног Сидящего, другие – к гнёздам и норам своим, с неизбывною тоской в глазах. Стих понемногу плач тот звериный, остался лишь шорох ветра…
И вот, когда не осталось здесь глаз, видеть способных, и ушей, слышать могущих – тогда и появился в долине человек. Роста он был невысокого, возраста преклонного, а одет был скромно. Шёл не торопясь, на посох простой опираясь и, останавливаясь часто, красотой и совершенством местности восхищался бесхитростно.
Так, не торопясь подошёл он к Древу и заметил под ним человека иссохшего и зверей неживых, у ног его распростёртых. Присел тогда странник на корень неподалёку и спросил:
- Что хочешь ты найти здесь, о человек? Богатства ты пришёл искать, славы или власти? Может быть, хочешь жизнь вечную и здоровья отменного? Или, может, просто жить хочешь уже? Или всё разом? Так зачем же ты пришёл сюда и чего же ты хочешь?
И из глубин иссохшего тела прошелестел чуть слышно, лёгкому дыханию эфира подобный ответ:
Хочу всё знать…
-Знания дорого стоят, особенно если хочешь знать всё. Но неужели ты не знаешь всего? И зачем тебе знания, если ты не сможешь жить? Попроси лучше жизнь, и я просто подарю её тебе.
- Нет. Я обещал ждать Твоего прихода и обещал просить лишь одно. Пусть я обещал это сам себе, но я не могу менять обещаний. Может быть, это было глупо – и тогда я должен быть наказан. Но не сдержать обещанного слова я не могу. Решать тебе, но каким бы не было твоё решение – я уже счастлив. Пусть я не вижу и не слышу, но я ощущаю твоё присутствие сердцем своим.
И ещё я хочу просить о наказании меня за изменение мира Твоего, хоть и нечаянно это получилось. И каким бы ни было наказание - я готов принять его от Тебя как должное.
- Я не знаю, что такое «наказание». Я не наказываю, я воздаю должное каждому. И каждый в этом мире получает от меня лишь то, чего он достоин, что он заработал трудами своими. И как дела и мысли его помогают мне, а пуще того – тому миру, который я создал и которому служу, так и даю – по делам и помыслам. Так и тебе же будет воздано, как всем воздаётся – не больше и не меньше. Не раздаю я подарков бесплатных и не караю без вины: каждый лишь обретает заработанное собою и пожинает то, что сеял.
Так и для тебя, Будда, настал час воздаяния. Ты ждал меня – и вот, я пришёл. Ты не требовал ничего из того, что хотел получить – и это зачтётся. Ты держал слово своё и тогда, когда не было ни смысла, ни сил его держать – воздастся и за это. Не роптал ты в сердце своём ни на ожидание, ни на испытания – и потому заслуженное тобой во много крат дороже. Отказывался ты от платы вперед и власти незаслуженной в смирении и кротости сердца своего – и это на чашу весов положится.
А за созданное тобой, хоть и ненароком чудо – разве могу я наказывать за такое? Ведь красота эта и гармония из сердца твоего родились и мир собой украсили. И не возгордился ты содеянным, а большую кротость проявил, нежели раньше…. Теперь же слушай решение моё.
Право знать всё ты заслужил, но во время испытаний и так получил почти все знания мира. Знаешь ты теперь почти столько же, как и я. Одно лишь до сих пор от тебя сокрыто: твоя судьба и моё о тебе решение. Значит, должен я открыть это для тебя. Тогда и закончится твоё ожидание.
Итак, слушай, человек, волю мою! Пусть восстановится плоть твоя – и станет лучше прежней, ибо дни твои на земле ещё не закончены. Пусть глаза твои видят, а уши слышат во сто крат лучше прежнего – ибо лишён ты был и того, и другого. Но более всего чутким и зрячим сердце твоё будет, и в этом лишь твоя заслуга – ты сам его таким сделал.
И в тот же миг открылись глаза и уши юноши, тело вновь ожило и наполнилось соками жизни. И не был он уже подобен корню обгоревшему, а подобен стал живому воплощению Бытия. И исходил от него свет божественный, и невозможно было скрыть его ничем.
И дал Господь Будде одежды новые взамен обветшавших, и вручил посох свой со словами:
- Ступай теперь в мир людей и будь у них учителем. Нужен им сейчас стал наставник знающий, ибо погрязли они в который раз в невежестве об устройстве мира, и разрушают его по незнанию своему. Твоя же задача – больное исцелять, разрушенное восстанавливать, а неразумных – вразумлять. И не будет у тебя орудия для дел этих другого, кроме Любви и мудрости. Найди себе учеников и оставь след после себя в учении своём, и не медли – ибо дни твои на земле не вечны, ты смертен, как и всякий живущий.
А чтобы не сомневались люди в словах твоих и учении – дам тебе знамения свои. Везде, где ступит нога твоя, пусть расцветает земля лучшим, что может произвести на свет. И посох, что дал я тебе – пусть и он подтвердит власть истины мира в словах твоих: где ни воткнёшь ты его в землю – там пусть появится источник воды, чистой настолько, насколько будут чисты слова твои.
Но помни: не первым ты и не последним свет несёшь людям. Приходили в этот мир учителя и до тебя, придут и после. Ничто не вечно, и всё требует обновления. Так же, со временем, обветшают и те знания, что ты можешь дать, и придётся другому учению занять место твоего. А что из Великого Знания ты дашь людям – решай сам.
И ещё кое-что ты заслужил: смотри!
И возник в долине Будды Храм, место которому было только здесь и нигде более. Красотой своей он не спорил с долиною, он был частью её…
-В долину твою, к Храму и Дереву, будут ещё приходить люди – самые чистые и преуспевшие в учении. Пока их немного будет, да и потом больше не станет. Но здесь самые способные ученики смогут учиться дальше. А Храм этот я ставлю в честь испытаний твоих и твердости духа твоего. А поддерживать огонь в Храме и помнить о тебе станут те, кто любит тебя больше жизни своей. Те, кто смертью доказали свою любовь к тебе. Ведь они заслужили это, и такое воздаяние будет самым справедливым.
И при этих словах обратил Создатель взор свой на зверей, что умерли от тоски у ног Будды. И ожили они тотчас, и принялись в радости своей резвиться вокруг Творца и Учителя, и не было их любви и обожанию предела. А было тех зверей двенадцать; и каждому из них отвёл Будда служить в храме по одному году, уступая следующему по очереди его. Так и служат они до сих пор, а люди в их честь года именуют…
А дорогу туда закрыли до поры, пока люди сами путь к тому Храму не откроют чистотой сердец своих. И вокруг долины той выросло вместо пустыни кольцо гор высоких, какие Будде под Древом привиделись. И стоят те горы до сих пор, и проходят через них в долину чудесную всё так же немногие, а в последние годы и тех почти не стало…
А юный Учитель отправился в путь не мешкая, да и сильно не спеша – а так, чтоб вернее было. И шёл он по земле, и радовалась земля, ибо расцветали цветы невиданной красоты там, где ступала нога его. И везде, где посох его земли касался, источники воды, как бриллиант чистой, бить начинали.
И пришёл Будда к людям, и поражались люди делам и словам его, а более всего – свету, от него исходящему. И приняли учение его, и многие сердца свои открыли Любви и Истине, и стали его учениками и последователями.
А сам Будда прожил, сколько ему отпущено свыше было. И хотя знания его позволяли жить ему вечно и миром править безраздельно, и даже собственные миры творить – не изменил он скромности своей и простоте, и ни дня себе не прибавил.
Но придёт время, когда совсем обветшают старые истины, и снова в наш мир придёт Учитель и принесёт новые Знания. И неизвестно нам ни время прихода его, ни имя Учителя. Как знать, кто он будет на этот раз и где придет? Может быть, он назовётся старым именем, а может быть, новым.
Но кто бы он не был, узнать его сможет лишь тот, кто открывает сердце своё Истине и в ожидании своём терпелив и спокоен. Ибо сердце такого человека знает, кого оно ждёт…
 


 
КОНЕЦ.