Решено! С завтрашнего дня, целую неделю я говорю только то, что думаю, только правду.
Уже сегодня вечером, накануне понедельника, я чувствую легкую дрожь.
Я чувствую себя стоящей на вышке для прыжков в воду. Причем, на самой высокой. При этом меня в детстве топили и теперь у меня неизлечимая водобоязнь. Но прыгать надо!
А страх оттого, что сегодня вечером я с ясной отчетливостью осознала, что я не помню, когда я в последний раз говорила правду!
Нет, я не патологическая врунья. На вопрос «который час?» я смотрю на часы и если стрелки показывают десять не отвечаю, что скоро полночь.
Я имею в виду другую правду, ту, которую заменяют «ложь во спасение» или то, что принято называть дипломатией. А также ту, которую обычно скрывают от самих себя, заталкивая как можно глубже в таинственный мешок, называемый подсознанием.
С завтрашнего дня этой моей правде предстоит выйти из-за кулис. Мне очень страшно, но я решилась.
Понедельник
Я работаю референтом-переводчиком в офисе одной очень солидной фирмы. Я получаю приличную зарплату и по мнению друзей, знакомых, родственников, соседей и сослуживцев должна исключительно дорожить своим местом и испытывать благоговейный трепет не только в стенах фирмы, но и далеко за.
За время моей работы я свыклась с этой мыслью и выучилась со всеми, за исключением разве что дворника, который бьет собак, поддерживать чудесные, доброжелательные отношения.
Ровно в десять я прихожу на работу.
Первую, кого я вижу, это Леру, немного худощавую, красивую женщину. У Леры абсолютно все в порядке. У нее прекрасный муж, замечательные дети, отменное здоровье, большая зарплата, собака филу-бразильеру и свой личный имидж-мейкер. При этом Лера почему-то страшная стерва, завистливая и злобная. Все знают, что она интригует и регулярно «стучит» начальству. И никто ничего не может с ней сделать.
«Привет, Ленусик!», нараспев приветствует она меня. Она смотрит с улыбкой и ожидает услышать привычное: «Здравствуй, дорогая!».
«Здорово, вредительница», - спокойно говорю я.
Лера не верит. Она думает, что это юмор. Тем не менее, зажженная зажигалка останавливается на полпути.
«Странные у тебя шутки с утра».
«Какие уж тут шутки», я стою перед ней и ищу в сумке ключ от кабинета.
«У вас имеются ко мне претензии, девушка?», в голосе Леры слышатся металлические нотки.
«Немало», - твердо произношу я и смотрю ей прямо в глаза.
«Начнем прямо здесь?».
«Как угодно».
Лере угодно отойти в сторону - дойти до моего кабинета не хватает терпения. Мы начинаем. Я произношу все то, что до этого слышала в ее адрес только моя собака. А именно - «интриганка, стукачка, подхалимка...», «ты используешь отвратительные методы для самовыживания и самоутверждения...», «будь мы мужчинами, я бы вызвала тебя на дуэль...».
Правда льется из меня как горячий гейзер из источника. Я чувствую себя миссионером-обличителем, Жанной Д’Арк, революционером на митинге. Через несколько минут мне это порядком надоедает.
За это время Лера исчерпывает все оттенки цветов на своем лице и теперь смотрит на меня ледяным взглядом. «Ты просто завидуешь», произносит она и уходит в кабинет к начальнику. Она просит секретаря никого не пускать.
Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов.
За полтора часа, пока Лера обсуждает с шефом утреннее ЧП, я успеваю пообщаться более чем с половиной коллектива. Двум сотрудницам я честно говорю, что с их фигурами лучше ходить в скафандрах и не позорить достойное имя покойного Версаче. Главному компьютерщику дружелюбно советую приобрести новый свитер, вместо нынешнего, в котором он похож на беженца. Одному из менеджеров объявляю, что его положительное мнение по поводу своей трехдневной щетины сплошная иллюзия. Начальнице отдела достается фраза «лень, матушка, раньше вас на свет родилась».
К обеду весь коллектив взирает на меня с ужасом. Мне кажется, что они всерьез советуются о том, какой психиатр лучше.
Во второй половине меня вызывает шеф. Он тих и спокоен. Он сажает меня напротив и предлагает кофе. Я отвечаю, что ненавижу этот напиток. Для него это новость. До этого я никогда не отказывалась. Я говорю, что не отказывалась только потому, что хотела ему угодить и еще потому, что вопросы с ним легче решаются за чашкой этого «опиума» и еще лучше, если с коньяком.
Шеф невозмутим. Он мягко заводит разговор о том, что в жизни каждого человека бывают кризисы и лучше, если в эти тяжелые минуты человек не замыкается в себе, а преодолевает его вместе с самыми близкими людьми, в том числе, с коллективом.
Я выдерживаю паузу и отвечаю:
«Беда в том, что вы не настоящий самурай. Вы не до конца следуете самурайскому кодексу».
Шеф смотрит на меня с большим сочувствием.
«Но вы умный человек и за это я вас уважаю. Иначе бы вы не смогли держать в относительном порядке этот змеиный террариум, который вы интеллигентно именуете рабочим коллективом».
Шеф ласково сообщает, что дает мне отпуск до конца недели и советует срочно отправиться к морю. Слава богу, доход пока позволяет. Он так и говорит «пока позволяет».
Я ухожу с работы раньше времени. У меня в душе смутное чувство. Правда кажется мне похожей на серную кислоту.
Вторник
На следующий день я никуда не спешу.
Сначала я вижу вопрос в глазах моих родственников. Затем вопрос обретает словесное воплощение: «Что случилось? Почему ты не идешь на работу?».
«Мне дали отпуск до следующей недели».
«?»
«Вчера на работе я всем сотрудникам сказала, что я про них думаю. Весь трудовой коллектив в ужасе. Шеф решил дать мне возможность прийти в себя, но не исключено, что меня уволят.»
Минут на десять в квартире воцаряется тяжелая пауза. Мои родители и брат пытаются понять как им следует реагировать. Первым нарушает тишину брат Дима. Он бодро говорит, что идет играть в футбол, потом в гости к другу Коле и чтобы его не ждали к обеду, а возможно и к ужину.
Дима поступает правильно. За четырнадцать лет своей жизни он стал мастером тактики по избежанию конфликтов в семье.
Монолог начинает мама. Она не спрашивает меня, почему так получилось, но она точно знала, что этого следовало ожидать.
Я узнаю про себя интересные вещи. То есть, кое что я уже слышала. Например, про то, что никогда ничего не могу сделать правильно, я знаю с детства. Для меня также не новость, что единственный пример, на который мне следует ориентироваться в жизни, это мои родители. Они достойно прожили жизнь, сделали хорошую карьеру и всегда со всеми сохраняли прекрасные отношения.
«Интересной вещью» оказалось у меня наличие непомерной гордости, сомнительные друзья и плебейская прическа, сделанная у какого-то Десанжа («Шарлатан очередной!» - подает реплику папа). «Кто еще скажет тебе правду, если не самые близкие люди! Остальным все равно!».
На это высокой ноте мама бросает тряпку на пол и уходит к папе.
Через минуту я стучу к ним в комнату.
Я снова чувствую дрожь, как перед прыжком в воду.
«Дорогие родители! Во-первых, я хочу сказать вам, что я вас очень люблю!».
Папа вздрагивает, а мама бледнеет. Такое признание они слышат от меня в первый раз.
«Я вам очень благодарна за все, что вы для меня сделали». Это я сама для себя осознала только сейчас.
.«Я счастлива, что у меня именно такие родители, как вы. Но ...- на этот раз правда тащится как несмазанный локомотив в гору, - мне кажется, что моя индивидуальность не вполне может раскрыться рядом с такими сильными личностями как вы. Я все время боюсь поступить неправильно! А я хочу иметь право совершить ошибку так, что бы никто меня за нее не упрекал! Я хочу осознать ее сама!».
«Затянувшийся инфантилизм!», неуверенно констатирует мама.
«Может быть мы зря выгнали Павлика?», спрашивает папа.
«Павлик - дурак! (Павлик - это мой бывший муж.) Я бы и сама его выгнала! А вернее, я бы просто не вышла за него замуж. В нашем разводе вы не виноваты. И забудьте все, что я наговорила по этому поводу. Мне просто нужно было оправдать собственную глупость.»
Я ухожу в свою комнату и чувствую себя как после хорошей тренировки в тренажерном зале. Боже мой! Как же это трудно! Хотя, собственно, что такого я сказала? Правду про Павлика и несколько фраз о собственном комплексе, который мучил меня ... уже ...как минимум... десять лет?! И все это время я ни разу не могла решиться заговорить об этом?!
Через некоторое время я прихожу в себя и набираю номер двоюродной сестры, с которой не разговариваю уже полтора года. В свое время мы поссорились на почве выборов в Думу. Вернее, это послужило толчком. Противоречия между либералами и демократами обнажили наши с сестрой личные переживания, которые, если честно, были связаны с одним мужчиной. По странной случайности один из демократов оказался на него похож... Но, впрочем, дело это забытое, а суть в том, что сестры мне все эти полтора года очень не хватало. Хотя я убеждала себя, что она заблудилась в собственной гордыне, что нам с ней не по пути, и я прекрасно без нее обхожусь. Это была ложь.
Сейчас я позвонила сестре, чтобы сказать правду.
Я так и говорю: «Мне тебя очень на хватает. Мне кажется, что наша ссора - полная чушь. Я знаю, что родственные отношения не должны портиться ни из-за какого мужчины. Иначе грош этим отношениям цена.»
Сестра молчит и мне кажется, что у этой паузы не будет конца. Через некоторое время она просит позвать к телефону маму. В ее голосе слышится плохо скрываемый испуг.
Судя по тому как мама весомо произносит «м-да!», я понимаю, что разговор затянется надолго.
Но мне это уже все равно. Сейчас я должна дождаться Диму. Ему мне тоже есть что сказать!
Среда
Родители разговаривают и ходят очень тихо. Со мной обращаются как с послеоперационной больной. Я не реагирую. Хотя, в общем-то, они правы. Говорить правду - похоже на операцию.
Теперь мне начали звонить друзья! На работе им говорят, что я в отпуске. Они ничего не понимают и хотят выяснить, в чем дело. Сейчас им предстоит это узнать.
Первой на меня попадает Лариса.
«Ленка! Что случилось? В каком таком еще ты отпуске?».
Я коротко пересказываю в каком.
Лариса начинает меня воспитывать. Слова цепляются друг за друга и неумолимо выводят к моей нынешней сверхзадаче. На заявление моей подруги, что «жить надо с умом» я отвечаю, что давно хотела сказать:
«Ты живешь во тьме! Нельзя думать только о мужчинах и занавесках. Существуют другие вещи - прекрасные и великие. Ты же смотришь на жизнь как из-за стойки буфета - ждешь посетителей в надежде, что один из них окажется настоящим полковником. Твоя жизнь скудна и уныла. Оторвись хоть ненадолго от парикмахерских и распродаж, посмотри в небо, а то умрешь как муравей».
Лариса молчит (но к этому я за два дня уже привыкла), после чего задает логичный вопрос: «Ты что, бредишь?». «Нет, я только говорю правду».
«В таком случае, до свидания!». Трубка летит с такой силой, что я не удивлюсь, если Лариска напоследок наших отношений выставит мне счет за аппарат.
Дальше все идет как в ускоренной видео перемотке.
«Привет, Оля! Я давно хотела тебе сказать, что твои отношения с Андреем могут испортить отношения со всеми твоими друзьями. Нельзя каждый день по несколько часов заставлять всех выслушивать про твои страдания!»
«Что?»
«Ты понимаешь, что это самый настоящий вампиризм! Мало того, что все должны тебя слушать, так еще все должны тебе сопереживать!»
«Что с тобой!»
«Вся твоя любовь - сплошная иллюзия! Мираж! Ее не существует. Ты варишься в переживаниях, которые сама себе придумала!»
Ольга не молчит, она драматически плачет.
«И прекрати звонить по ночам Насте, чтобы она тебе гадала по телефону!!»
В трубке слышатся частые гудки.
«А, это ты, Денис. ...Что? ...Ездил со своей Ниной покупать ей пальто? Хочешь, скажу тебе правду, что я думаю по этому поводу? Твоя Нина - типичная мещанка, которая окрутила такого идиота, как ты. Она заставляет тебя вкалывать с утра до ночи и все только для того, чтобы выудить из тебя деньги, купить себе очередное барахло и после этого еще тебя же и презирать. Ты знаешь о том, что она тебя презирает?».
«Да иди ты, знаешь куда!».
Последний опыт неудачный. Я звоню Артему, нашему с Лариской другу детства и спрашиваю его напрямую: «Ты хочешь взглянуть в глаза правде?». Артем почти кричит: «Нет!» и бросает трубку. Судя по всему, он уже предупрежден.
Четверг
Все, выходной! Иначе у меня «крыша» съедет. Как, впрочем, и у всех окружающих.
Сижу дома, смотрю кино под названием «Святая ложь». Очень хорошо себя чувствую. И никакой правды сегодня!
Никто не звонит.
Пятница
Сегодня все будет спонтанно. То есть я иду на улицу, захожу в магазины, в кафе, гуляю. Если встречаю знакомых, разговариваю с ними по честному, с незнакомыми, впрочем, тоже.
Для начала я встречаюсь в лифте с соседом с девятого этажа. Наши отношения примечательны тем, что его два раза кусала моя собака. В первый раз он хотел подать на меня в суд, после второго - убить. Надо отдать ему должное - он не сделал ни того, ни другого. Почему, неведомо. Кто-то говорил, что ему лень, а кое-кто утверждал, что он тайно в меня влюблен. Выдвигалась даже гипотеза, что он специально спровоцировал мою собаку, чтобы завязать со мной знакомство. Думаю, что это полная чушь, потому если раньше он смотрел на меня просто равнодушно, то после инцидентов с собакой - с отвращением.
Впрочем, я ему все равно очень благодарна, хотя всячески это скрываю и выражаю это тем, что при наших встречах держу себя крайне заносчиво.
Сегодня все происходит по-другому.
Мы почти доезжаем до первого этажа, когда я вдруг кротко произношу: «Спасибо».
Сосед смотрит так, словно услышал от меня сообщение о воздушной тревоге.
«Я говорю спасибо за то, что вы не опустились до мести и позволили нам с собакой продолжать спокойно жить. Я вам очень благодарна и вообще, если честно, вы мне очень нравитесь. Вы похожи на Ланцелота в исполнении Ричарда Гира ».
Сосед не знает, как реагировать. Через несколько секунд у него на лице возникает какая-то болезненная гримаса, и он предпочитает переместиться в безопасное пространство. Проще говоря, быстро выскочить из подъезда. Наши отношения остаются невыясненными, но я чувствую себя победительницей.
На улице солнце и яркий снег. Я гуляю по Арбату и, как мне вскоре начинает казаться, заискивающе заглядываю в лица прохожим. Некоторые отшатываются. Похоже, мое желание выражать правду приобретает патологическую направленность. Что бы ни сказать хуже, маниакальную. Осторожно! Надо взять себя в руки.
Стоит только мне это сделать, как вдруг сразу:
«Девушка! Разрешите мне нарисовать ваш портрет!»
Я оборачиваюсь и вижу странного молодого человека, с черными, жестко вьющимися волосами, с татуированной свастикой на руке и большим количеством колец. В руках у него карандаш и лист бумаги, приклеенный скотчем к фанере.
«Вы художник?», я замечаю, что с отвращением смотрю на свастику.
«Нет, но сегодня мне захотелось попробовать.»
Я не сдерживаю свои мысли, я произношу их вслух:
«Мне отвратительна идея фашизма, и эта ваша свастика на руке вызывает у меня неприятные ассоциации. И
Суббота
Только спокойно! Сегодня я встречаюсь с ним.
Уже два года наши отношения напоминают мне живую лаву в жерле вулкана. Мы как будто мирно сидим на камешках возле опасной воронки и делаем вид, что не понимаем, какая опасность бурлит всего в нескольких метрах от нас. А уйти оттуда почему-то не можем. Почему, не знаю. Может быть, это любовь.
Сегодня я собираюсь сказать ему вслух все, что до этого говорила мысленно только самой себе. Моя подруга Лариса меня бы раскритиковала. Она бы сказала, что это тактически неправильно и что нужно расставить сети так, что бы он сам проявил инициативу. Но ее совета я не услышу, так как с ней мы, кажется, серьезно поссорилась. Но возможно сегодня это и к лучшему. Крушить так, крушить.
Как всегда мы встречаемся на теннисном корте. Два года назад мне пришлось полюбить этот вид спорта, который, если честно, до этого терпеть не могла! Тем не менее, я выучилась делать подачу сверху и теперь даже испытываю удовольствие от удачно проведенного сета.
Вначале все идет по плану - мы играем три партии, после чего он приглашает меня где-нибудь перекусить. Разговор, как обычно, занудно светский.
На обратном пути я спрашиваю:
«Ты когда-нибудь признавался в любви?»
Пауза.
«Было дело. Но довольно давно. А что?»
«Я хотела спросить насколько это трудно. Просто я собираюсь сделать признание одному человеку, но не знаю как.»
Лава в вулкане начинает потихоньку возмущаться. Я это чувствую почти физически. На современном языке это называется «вибрации».
«Да, в общем, не очень», - неуверенно отвечает он. - «Главное, начать».
«Тогда, если не возражаешь, я порепетирую? Прямо сейчас».
Мы останавливаемся и смотрим друг другу в глаза. Оттого что мои слова будто бы предназначаются кому-то другому, произносить их легче. Они даже выговариваются на удивление легко и связно.
В общем, он узнает все.
Пересказывать признание нет смысла. Оно довольно обычно. Если, конечно, любовь вообще можно считать обычным явлением.
Когда я заканчиваю, я спрашиваю:
«Ну, как?»
«Очень неплохо. На него это должно произвести впечатление.»
«А на тебя произвело бы?»
«Произвело».
«Значит, произвело?».
Шок может выражаться по-разному. В данном случае он выражается в том, что мой любимый сгибает почти пополам металлическую теннисную ракетку, которая по странной случайности именно сейчас оказывается без чехла.
Потом какое-то время мы безуспешно пытаемся ее выпрямить. Это простое действие нас спасает.
Потом? Потом наступает счастье. О нем писать не буду.
Воскресенье
Пора подвести итоги.
В результате моего эксперимента, я:
первое - почти, что уволена с работы. Во всяком случае, отношения с коллегами, скорее всего, безнадежно испорчены.
Второе - ни за что ни про что поссорилась с половиной друзей. Во всяком случае, с той частью, которая имела неосторожность позвонить мне в тот день.
Третье... Ну, здесь все не так плохо. Отношения с родственниками явно повернулись в лучшую сторону. Во всяком случае, сестра сегодня собирается приехать в гости, а родители вдруг высказались в том смысле, что может быть разменять квартиру? И чтобы я жила отдельно? Но это я еще подумаю.
Дальше. Сосед сегодня утром первый со мной поздоровался и даже спросил, как порода у моей собаки. Когда мы прощались, смотрел на меня дружелюбно. Это хорошо.
Ну, а про свою любовь я вообще молчу! Здесь все отлично. Тьфу, тьфу, тьфу. Главное, чтоб не снесло.
Итак, спросим себя честно - нужна ли правда? Вернее, нужно ли ее высказывать. А если еще точнее, нужно ли ее высказывать всегда?
Ну, ответ-то ясен. Правда нужна, высказывать ее нужно, но не всегда.
А если совсем честно, то в чем, собственно, правда? В том, что Лера - сволочь? Но работник-то она хороший! Детей своих любит, в изменах мужу не замечена. Да и вообще все наши сотрудники - отличные специалисты, иначе бы им не платили высокие зарплаты.
Ну, а Лариска? Недостаточно читает и мало думает о высоком? Но зато она верный друг и я много раз в этом убеждалась. К тому же она - друг детства, а это значит, что почти что родственница. А Ольга, а Денис?..
Интересная вещь получается. Правда-то она одна, а вот чуть посмотришь под другим углом и, вроде как, иная!
В общем, так. Сегодня вечером я звоню друзьям и говорю им... всю правду. Что я их очень люблю и что они просто классные ребята.
А завтра утром я иду на работу и честно признаюсь в любви родному коллективу. Как это делать, я уже знаю. Важно, начать, а дальше все пойдет само собой.
А самое главное, что все это будет чистая правда!
Вот как только быть с тем прохожим на Арбате...
Опубликовано в журнале «Cosmopolitan», декабрь 2000 года.