Народу в приемной на удивление мало: хомячок с девочкой и огромный мраморный дог с мужчиной в костюме.
- Привет!
Я падаю на сиденье и опускаю переноску с Борхесом на соседнее. Мужчина кивает, девочка даже не глядит в мою сторону. Она прижимает хомяка к груди и гладит его вдоль позвоночника.
Почти сразу мужчину зовут в кабинет. Они с догом протискиваются в дверь, мешая друг другу, и пропадают почти на полчаса. За это время между мной и девочкой происходит такой диалог:
- У-у, какой большой хомячок.
- Это морская свинка.
- А как зовут?
- Эльза.
- А тебя?
- Отстань, извращенец.
Соплячка. Но через пару лет будет самое то: сиськи там, задница.
Я кожей чувствую недовольство Борхеса и заглядываю к нему. Борхес целит на меня свои сузившиеся от света лампы зрачки. Сквозь прутья переноски - это именно переноска, не клетка; клетки запрещены, - он смотрится бывалым зэком.
- Пардон муа.
Убиваю время, заглядывая девчонке под юбку. Ничего, кроме темноты, не видно, но я строю сладострастную и мину, и она начинает ерзать и цепляться за своего хомяка, как за спасательный круг. Все-таки симпатяжка. Но дура.
Открывается дверь. Появляется дог, поводок, мужчина. Выглядит он так себе. Какой-то бледный, еле идет.
- Как там? – спрашиваю.
Он собирается ответить, но тут пёс прибавляет шагу и вытягивает его за собой.
На девочку много времени не уходит. Она возвращается почти сразу, глаза заплаканные, лицо в зеленке.
- Заходите.
Осторожно, чтобы Борхес не потерял равновесие, поднимаю переноску, захожу внутрь. Просторный кабинет, стол, тут же рядом больничная койка, столик на колесах, накрытый белым вафельным полотенцем.
За столом сидит орангутан в халате. Перед ним разложены ручки и карандаши, он перекладывает их с место на место. Халат распахнут на груди, видны густые рыжие волосы.
- Здрасьте.
Орангутан поднимает голову. Глаза смышленые, но на рожу – дурак дураком. Светило, мля.
- Вот, - говорю.
Ставлю переноску на стол, открываю дверцу. Борхес выходит, трясет круглой головой, по очереди оттягивает задние лапы. Потом, видимо вспомнив, что он здесь по делу, говорит:
- Мррау!
- Уф! Уф! – отвечает орангутан.
Они продолжают в том же духе еще несколько минут - я даже успеваю заскучать, - потом вдруг оба замолкают и смотрят на меня. Я смотрю на Борхеса. Борхес впервые в жизни отводит глаза.
- Уф! – говорит орангутан.
Голос из-за спины:
- Раздевайтесь.
Я вздрагиваю, оборачиваюсь. Медсестра. Человек, симпатичная: сиськи там, задница.
- Что?
- Раздевайтесь. Ложитесь. – Она указывает на койку.
Я смотрю на Борхеса. Борхес второй раз в жизни отводит глаза.
Я снимаю рубашку, брюки, ложусь на койку. Сестричка готовит шприц, выпускает воздух.
- Больно не будет?
- Нет. – Ставит укол.
- Эй!
Прежде, чем белый дым заполняет мою голову, успеваю заметить, как орангутан вскакивает из-за стола, вразвалочку подходит к столику на колесах и срывает с него полотенце. Что-то блестящее отвратительные волосатые пальцы белый дым блестящее белый дым белый дым белыдым белыдым белыдым белыдым белыдым белыдым белыдым былыдым былдым дыдым былыдым былдым дыдым былыдым былыдым былдым дыдым былыдым былдым дыдым былыдым былдым дыдым быдыдм мыдымбылдыдымм ммммм ммм мммммм мм мм мммммммм
***
Что я могу сказать? Жизнь продолжается. Сиськи? Задницы? Я стал больше спать, больше смотреть телевизор. За последний месяц я поправился на шесть кило. Иногда я трусь о диванные подушки, но все реже и реже. Так что жизнь продолжается.
И, кажется, Борхес стал любить меня еще больше. Разве это не главное?