О парной, пране и паранойе

Артем Ферье
Как известно, ближе к старости людей тянет на мемуары...
Что ж, мне уже двадцать восемь… Пора начинать!

И написать хочется о днях, канувших навсегда. Днях, когда я (и многие мои друзья) были простыми ребятами, молодыми, беспечными раздолбаями с амбициями, но без финансовой базы под них. И наши заботы, и наши фобии, и те «переплёты», в которые мы попадали, - были вполне заурядными, житейскими, но забавными.

Сейчас я вспоминаю о том времени с теплотой. Возможно – и с ностальгией. Хотя это, разумеется, вовсе не значит, что я готов «махнуться» с собой ювенильным и «начать всё сначала». Но «понастальгировать» - почему б и нет?

Начну мемуарный цикл, пожалуй, с этой незатейливой истории.

Итак, шёл девяносто пятый год. Мне было восемнадцать. Димка, парень, приютивший меня, «питерскую лимиту», в своей квартире, - был тогда на год старше (сейчас, конечно, разница подсократилась). Я учился на филфаке Университета, он – на «юре».

Учились? Скажем так: знакомились с профессорами на экзаменах. И пожалуй, такое наплевательское отношение к учёбе было лишь одним из многих проявлений родства наших душ. Но – показательным.

 Мы подрабатывали в основном литературными переводами. На том и сошлись в одном издательстве. Димка – время от времени составлял договора для кого-нибудь из знакомых. Я – иногда пробивался с публикациями в какую-нибудь прессу сомнительной белизны. Кое-как выкручивались.

Обитали вместе уже год. Когда нам обоим, конченным интровертам и мизантропам (к тому ж – и «натуралам»), становилось совсем невмоготу совместное житьё в Димкиной «однушке» – мы брали боксёрские перчатки… смывали кровь, застирывали тельняшки, ставили мебель на место. И снова было весело.

На самом деле, мы не так уж и стесняли друг друга. Потому что примерно раз в месяц в Димкин вертеп заваливалась кодла человек в тридцать… и, выпроводив их дня через три беспробудного порока, Димка говорил с похмелья, сквозь стук своей печатной машинки: «Какой же ты, Тём, по сути, компактный…»

Я ухмылялся, поминая старый еврейский анекдот:
- Что называется: «Введи в дом козу…».

Время от времени и мы (вместе или порознь) выбирались в гости к кому-нибудь из приятелей. Часто – на дачу. А в тот июль Димка предложил скататься к одному пареньку в Можайский район. В самое дальнее захолустье Можайского района – где-то на границе со Смоленской областью.

Я – мялся и отнекивался:

- Слушай, да я этого Колю твоего – два раза видел. И в последний из этих двух – свесил его за ноги с балкона, вниз головой. Уж не помню, за что… Ты уверен, что он будет безумно рад моему визиту?

 Димка – убеждал:
- Он будет в восторге! Он сказал: никогда не получал такого экстремального кайфа! Да ладно, Колька – милейшее существо. И дача у него – ничего себе. Домик хороший. Главное – баня есть.

Гхм! Баня? Это актуально! Дело в том, что уж две недели мы прозябали без горячей воды. И ещё две – впереди. Была такая скверная мода в российских мегаполисах: отключать летом горячую воду, для какой-то там профилактики. Насколько знаю, кое-где в Москве и сейчас такое безобразие творится.

Да, баня – было бы неплохо. Можно, конечно, и дальше по московским подругам мотаться, с полотенцем в сумке – но разнообразие ведь не повредит? Кстати, о птичках!

- Барышни будут? – капризно осведомился я.

Димка развёл руками:

- Ну, кто из нас на филфаке учится?

Я криво усмехнулся:

- Понятно, зачем я тебе понадобился!

***

Отчасти я был прав: на днях Димка поругался со своей подругой, которая не пожелала переться в баню за Можай, и нуждался в утешении. Последнее время – сильно горевал и потому в день поездки пребывал в сердитом похмелье.

И в том была вторая причина той настойчивости, с какой он тянул меня на Колину дачу: Димка смерть как не любит рулить с бодуна. Потому – милостиво уступил баранку. Сделал из меня шофёра и сутенёра в одном лице. Что ж, мне не привыкать, особенно – к сутенёрству. Лицо моё – только с виду приличное, а душа – полный мрак. Давно бы продал дьяволу – да у того валюты подходящей не нашлось. Говорит: целая турецкая лира – неразумная переплата за такой утиль.

Сам хозяин тачки сидел рядом и зудел всю дорогу. Поучал, как обращаться со своим хромоколёсым одром. К слову, мы были тогда так бедны, что Димка ездил на сорок первом «Москвиче», а я – на метро и на Димке.

- Ты недокручиваешь, разгону нормального не даёшь! – ворчал он. – Так – только свечи засирать! Поагрессивней надо. На второй – до шестидесяти. На третьей – до сотки. На четвёртой – до ста сорока. Ну а там уж, на пятой - плавный разгон.

Пожимаю плечами:
- Я к батиной «Волге» привык. И там не надо ничего докручивать до иерихонского рёва! Сама едет.

- «Волга» - ясен пень. Она и на низах тянет. А тут – жиговское двигло. Оно оборотики любит.

- Ребят, мы вас не слишком смущаем? – заскучавшие девчонки подают голос с заднего сиденья. Их две. Мои одногрупницы. Настя и Света. Обе брюнетки и обе милые. Похожи, как сёстры. Но Света говорит, что еврейка.

Вообще-то, я никогда не был уверен в том, что есть такая нация – евреи. Я и в существовании русских не очень уверен. Как какому «типичному» блондину с голубыми глазами аутопсию генеалогии ни сотворишь – так или польское, или германское нутро вскроется. Во мне вот – вообще французская кровь плещется. И мой далёкий пращур, лейтенант наполеоновской армии Артюр де Ферье, судя по фамильным портретам, присвоил мою физиономию за пару веков до моего рождения, конкистадор-неудачник. Между тем, иные знакомые отмечают какую-то «исключительно чистую русскость» моего мордабельного типа. Но я бы так сказал: негра от китайца в этом мире - пока что отличить можно. Однако не думаю, что подобное положение вещей сохранится долго.

 А евреи… По-моему, когда человек называет себя евреем, – он просто декларирует некое мировоззрение и стиль поведения (или вовсе дурака валяет). А когда девица еврейкой прикидывается – она словно берёт на себя обязательства быть рационалистичной, не устраивать истерик на ровном месте и отделять витальные развлечения от фатальных увлечений. Это удобно и ценно.

Димка – особенно неравнодушен к симпатичным евреечкам. Благо, те всегда принимают его за «своего»: он брюнет и интеллигент. Сейчас – заигрывает с обеими сразу.

- А что, не поговорить ли нам о литературе, барышни? О классике? Вот, к примеру, что вы думаете об эротической компоненте произведения Толстого «Маша и медведи»?

Барышни едва ли задумывались над этим вопросом – и Димка вещает.

«Видите ли, «медведями», на специфическом жаргоне, называют активных гомосексуалистов. А тут целых три… Да-да, по сути, это маленькое создание, эта крошка, искренняя, непосредственная и естественная, то бишь «натуральная» - она перевоспитывает их. Открывает глаза… Стульчик, чашечка и тем более постелька – конечно, это значимые фетиши… Вернее, «постелька» - это уж совсем прозрачный эвфемизм…»

Я, чертыхаясь, продираюсь сквозь пробку на Минке. Димка разливается похмельным похотливым соловьём.

«Нет-нет, не надо представлять русскую литературу этакой синечулочной старой девой. Эротический элемент – он имеется, его не может не быть. Только закамуфлированный шибко. Вы ещё скажите, будто у Тургенева барыня не вожделела Герасима и приказала утопить Муму не из ревности, подозревая желанного дворника в латентной зоофилии! Да, у Тургенева этого не написано открытым текстом…. Но литература – это вам не газета «Спид-Инфо»! А уж такой знаменитый порнограф, как Толстой, – по определению не мог обойтись без сексуальной компоненты. По сути, ведь и гиперболоид инженера Гарина – это сугубо фрейдистский символ. И когда толстосум Роллинг крушит заводы из окна поезда – что это, как не субституция полового акта? А уж "Князь Серебряный", со всеми этими садо-мазо опричными заходами, - чего стоит? Да Толстой – маньяк! А вспомните его скандальное «В бане»! Кстати…»

***
Когда съехали с шоссейки на глинистую грунтовку, Димка наконец освободил меня от водительской повинности:

- Ты дороги не знаешь… Если, конечно, можно назвать дорогой эту… менструацию литосферы!

Действительно, недавно шли мощные дожди, и грунтовка напоминала клейкую ленту для ловли беспечных легковушек. Лужи стояли океанические. Димка преодолевал их на скорости, цепляясь одним бортом за берег, отчего машина кренилась почти вертикально. Барышни восторженно взвизгивали, когда мутно-бурые цунами ломилась в поднятые стёкла.

Добрались без проблем. Желая усугубить впечатление, Димка с юзом вертанулся на площадке перед воротами и, залихватски прянув задом, пришвартовал свой «Москвич» бок о бок с «девяткой» юного хозяина большого кирпичного дома.

Как ни удивительно, Коля действительно был рад меня видеть. Вероятно, он то ли крайний добряк, то ли мазохист. Скорее всего – и то, и другое.

- Вот тот парень, который держал меня за ноги! – с гордостью объявил он своей подруге.

Потом была рутина – куда ж без неё? Мы с Колькой таскали воду из деревенского колодца и рубили дрова, а Дима, сославшись на похмелье, нетрудоспособность и «надо ж кому-то дам развлекать», играл с девицами в покер на веранде. Не желая опошлять нарождающуюся дружбу денежными расчетами, играли они на раздевание.

Конечно, Дима – подонок, как абсолютно все мои приятели и сам я. В школе – он зарабатывал картами на жизнь (правда, всё больше – преферансом). Поэтому, когда мы натаскали достаточно воды и накололи достаточно чурок, барышни вовсю рекламировали своё нижнее бельё. А худенькая Вика, Колина подруга – избавилась уже и от лифчика.

- Дальше – нам стеснительно! – кокетливо заупрямилась Настя (брюнетка, которая нееврейка).

- Да чего уж там… - Димка усмехнулся. – Всё едино – бани не миновать!

- А у нас купальники есть!

Вмешался Колька:

- Oubliez les, mademuazelles! – он учился в МГИМо – и я непроизвольно поморщился от его французского. – C’est que la temperature… - замялся, махнул рукой и закончил по-русски: - Короче, я парилку до ста пятидесяти разгоняю. Купальники – поплавятся нафиг!

Не сказать, чтобы девушек необычайно расстроило это предупреждение…

Мы разложили костер под шашлык, затопили баню, выпили немножко пива. Выкурили символический косячок на всех…

Смеркалось. Особенно сумеречным – сделалось Димкино сознание.

Есть у него такая забавная особенность. Обычно – он редкостный пофигист. Но с похмелья – подвержен приступам самого лютого чувства ответственности. Особенно – когда на старые дрожжи примет бутылки три-четыре пива и пыхнет немного анаши. Если больше – приходит в норму. А в этой критической точке «недоодурманенности» - сугубая клиника.

Я застал его перед «Москвичом»: Дима стоял в напряжении и совершал некие загадочные пасы руками.

- Ты чего? Тайцзи своё вспомнил, что ли?

- Освежаю моторную память. И подключаюсь к мировой пране.

- И что говорит прана?

- Прана говорит, что, кажется, я забыл перекрыть стояк с горячей водой! – Дима потянулся к воображаемому крану. – Смотри: вот я закручиваю холодный вентиль. До упора. А горячий… - скрюченная кисть повисла в воздухе. – Точно забыл!

- И чего?

- На кухне подкапывает. Бойко. Давно собирался поменять кранбуксу – да руки не доходили.
 
- Значит, опять прольёшь этого хача снизу, - философски заметил я.

Напрасно я брякнул: у Димки это больной мозоль. Как-то месяц назад, затрепавшись по телефону с подружкой (той самой, с которой поругался на днях), он не уследил за постельным бельём, полоскавшимся в ванной под струей. Спохватился – лишь когда в коридор вынесло простыню, а к входной двери волнами прибило соседа снизу, продрогшего горемычного таджика.

Тот, понятное дело, возмущался: «Эй, что такое у вас творится? То шумите целый ночь – то вообще!»

«Ну, сегодня-то никто не шумел!» - очаровательно улыбнулся Дима.

«Да! Сегодня вода сверху шла! Лучше б шумели!»

«Спасибо, мы учтём!» - заверил Дима и протянул страдальцу последнюю «стобаксовку». В те времена, замечу, это были изрядные деньги в России: раза три побелить потолок и переклеить обои.

Такая дворянская щедрость обошлась Диме почти в неделю без пива. Тяжкое потрясение для психики! И на этой почве совестливости и абстиненции мой друг заработал нешуточную проливо-фобию.

- Пожалуй, метнусь всё-таки – и проверю! – пробормотал он.

- Куда метнёшься? В Москву? – я дёрнул его за рукав.

- А какие ещё соображения?

- Двести кэмэ туда – двести обратно. Да говно вопрос!

- Значит, буду часа через три.

- Димыч, ты охерел? Куда ты сейчас такой красивый поедешь? Ты ментам больше отстегнёшь, чем всем твоим соседям за их халупы протечные!

- Да ладно! Пока до трассы доберусь – выветрится всё. Сколько я выпил-то?

- По ходу, до хрена! Слушай, давай, когда вернёмся – я пройдусь по квартирам под тобой и сверну башку каждому, кто покажется провокационно мокрым! Ты промочишь – я до конца замочу, чтоб не мучились! Идёт?

- Не смешно… Нет, как говорится: «ехать надо!»

- Значит, я тебе сейчас ноги переломаю!

Дима усмехнулся металлически надменно:
- Рискни!

Да, он действительно умудрился нарезаться с четырёх бутылок. Или – «дурь» так крепко проняла его? Но восприятие реальности – точно неадекватное, кривоватое какое-то. Так, Дима сейчас помнит, что на пару дюймов выше моих шести футов – но, кажется, совсем забыл, у кого из нас второй дан! И, наши боксёрские игрища – это очень мило, конечно, но сделать из него инвалида, секунд за пять, – для меня суще пустяшное дружеское одолжение!

- Не становись на моём пути, ибо то – путь долга! – похлопал меня по плечу. – И не трепыхайся: всё будет оки-доки!

Что ж, поломать ему ноги – никогда не поздно. Но – почему бы сначала не попробовать иные профилактические средства?

- Хорошо. Если ты такой мудак – в счастливый путь. Но я бы на твоём месте - рисовой каши с маслом на кишку бы закинул. Чисто – придавить пары этанола.
Дима задумался. Окликнул Кольку, возившегося с мангалом:

- Коль! У тебя рис в хозяйстве водится?

Я же тем временем обратился к своим одногрупницам:
 - Барышни! Надо спасти человека. Благородная миссия.

- Которого человека? Диму?

- Да. Надо занять его. Любой ценой. Хотя бы – минут на десять.

- Любой ценой? Ты о чем? Как можно-с?

Я покривился: достало уже это ****овитое кокетство!

- Девушки! Дело серьёзное. Этот идиот решил скататься в Москву. Проверить, закрыл ли он кран. И решил – твёрдо, как мог бы быть твёрд его… сами поняли… если б не эта чёртова паранойя! Короче, кто из вас собирался трахаться с ним? Надеюсь, определились уже?

Мне-то – без разницы: я их обеих тестировал, и обе – качественные.

Девицы малость стушевались. Потом Света призналась:

- Вообще-то, мы в «бридж» сыграть хотели. Ну, пара на пару. По скользящему графику.

- А то – и вшестером можно! – с энтузиазмом подхватила Настя. – Коля с Викой – тоже классные!

Нда… Тоже вариант! Филфак есть филфак: люди прогрессивные, нравы свободные.

- Ну, - говорю, – тогда монетку киньте, кто его задержит!

- Ладно, я – «займу» Диму! – вызвалась Света.

Что ж, логично: они уже целовались…

И пока добрая Света пыталась занять Диму, доедавшего рисовую кашу, я, под покровом сгустившегося сумрака, творил мерзкую диверсию. Коля – ассистировал.

Попутно – я комментировал свои действия. Передавал опыт.

«Вот мы видим автомобиль М-2141, как бы запертый на ключ. Но дело в том, что у всех машин, имеющих замок капота спереди, доступ к моторному отсеку организуется при помощи гвоздя или отвертки за две с половиной секунды… Вуаля!»

 Я осторожно и бесшумно поднял капот, подпёр стойкой. Продолжил лекцию:
«Однако ж, владельцам Жигулей-«классик», у которых замок капота сзади и как бы недоступен, обольщаться не следует. Эти «тазики» – вскрываются за полторы секунды!»

- Это тебя на филфаке научили? – почтительно поинтересовался Коля.

- Ага… Та-ак… Что бы сотворить, этакое душевное?

- Может, клемму с аккумулятора сбросить? – предложил Коля.

Я смерил юношу снисходительным взглядом:

- Нет. Дима – конечно, идиот, но не дебил!

***

Минут через пять Дима вышел на крыльцо. Окликнул хозяина дома:

- Коль, куда ты ключи мои задевал? Я на столе их оставлял! Что за шутки?

- Да в серванте они. В левом ящике. Все ключи – там!

«Ладно, не будем мешать товарищу! – негромко сказал я Коле с гнусной ухмылкой. – Пошли в предбанник. Пивка дёрнем за дело слаженное, тёмное…»

Вскоре подтянулась обескураженная Света. Прошептала мне на ухо:
«Я честно старалась его заинтересовать – но он упёрся. Говорит, пока кран не проверит – не будет ему ни покоя, ни радости. Слушай, а у него всё нормально?»

- Если с головой – то нет! – ответил я. – В остальном – нормально. Но только – не тогда, когда ненормально с головой. Не расстраивайся. Недалече он уедет!

Над машиной я надругался цинично, подло и грамотно. Заглушил два контакта на трамблёре кружками, вырезанными из сигаретной пачки. А поверх – положил такие же кружки из жести. Заметьте, только два контакта из четырёх. Движок заведётся. Дышать, правда, неровно будет – на двух-то цилиндрах. Но Дима поначалу решит, что холодный просто. Греть не станет. Вытянет подсос - и рванёт в Москву поскорей. А как на грунтовку выйдет – вот в тех-то хлябях и засядет, при такой хилой моще! Правда, мерзавец я отпетый? Куда там жюльверновскому Негоро с его топором под компасом!

Конечно, по «застрятии», Дима почует неладное и примется прочищать все контакты, да зажигание выставлять. Но в темноте – практически нереально разглядеть мои затычки в глубине резиновых муфт. И можно до седых волос скрежетать по бутафорской жести кончиком надфеля – но электропроводность картона от этого не повысится! Comme on dit, счастливо поебаться, Диман!

Я расплылся в осоловелой пивной улыбке, предвкушая злоключения друга в глиняной трясине - и те вычурные эпитеты, что будут отпущены в мой адрес, когда он протрезвеет и оценит заботу.

От этих приятных мечтаний меня отвлёк рёв движка за окном. Как и ожидалось, Димка тронулся без разогрева. Но… Гхм! Как-то слишком уж уверенно!

Я выскочил на воздух. Вгляделся в чёрный силуэт машины, оставшейся в одиночестве на площадке. Подошёл ближе. И самые худшие опасения подтвердились: это был Димкин «Москвич»!

Вернулся в предбанник.

- Коль, ты все ключи в ящик положил? И от своей, и от Димкиной?

- Да, а что?

- Поздравляю: он их перепутал. И машины – тоже. Укатил на твоей «зубилке».

Знаете, чем мужская истерика отличается от женской? Женщина – никогда не скажет:

- Мне отец яйца оторвёт, если придётся «девятину» со штрафплощадки выкупать!

Что ж, перспектива вероятная. В смысле – что менты машину на «штрафплощадку» уволокут. А Димку – того дальше: на чужой тачке, без документов на оную… Ночью… Пока разберутся – почки могут осесть дюйма на три. Но что Колин папаша кастрирует сына – это вряд ли.

Утешаю, поспешно выдёргивая из трамблёра свои коварные заглушки:

- Не боись. Твой батя наверняка ещё захочет поняньчиться с маленькими!

- Ну, блин, пришьёт потом. Он хирург.

- Вот видишь: всё не так страшно. Да нагоним мы его сейчас! Или он сам просечёт, что не его тачило…

В погоню пустились все: девушкам тоже было интересно. Настигли «беглянку» быстро. Благо, она была стоячей. И стояла она – посередь такой ЛУЖИ, что впору паромное сообщение через неё открывать. Вода доходила почти до самых дверей.

Димка торчал рядом, по колено в жиже. Был он босиком, без штанов, но в джинсовке – что смотрелось прекомично. Пытался подсунуть под колесо охапку прутьев, наломанных в лесу, что подступал прямо к дороге.

При нашем приближении – удивился не слишком. Лишь распрямился и с чувством произнёс:

- Да пожрёт шайтан печень того козла, который проектировал коробку передач этого высерка автопрома! Всё не по-людски!

Объяснил, как было дело:
- Обхожу эту лужу, на второй. Дальше – в горку. Движок чахнет, захлебывается. Врубаю первую… То есть, мне так показалось. Газанул – и вот кругом вода! Тут-то только и просёк, что Колькину лохань умыкнул!

Мы с Колькой не катаемся по земле от хохота лишь потому, что грязная она, земля. Но удержаться на ногах – стоит нам титанических усилий.

Здесь следует пояснить для людей, далёких от таких чудес конструкторской мысли, как ВАЗ-2108 и 09. У «восьмёрок» и «девяток», в отличие от всех нормальных машин, задний ход расположен очень близко к первой передаче. Перепутать с непривычки – легко. Поэтому знающие водители стараются не прижиматься на светофоре к бамперу «девятки»: оставляют побольше места для «осмысления». Особенно, если за рулём там – скажем, девушка.

- Ладно, - Димка деловито чешет затылок. – В «Москвиче» у меня трос. Сейчас за форкоп её пристегнём – и назад выдернем.

- А почему не вперёд? – праздно любопытствует Света.

- Да тут гомолингамно: точняк по центру лужи встала. Но спереди – горка. Не вытащу, наверно, - обращается ко мне: - Тём! Подтолкнёшь маленько?

Я прикидываю. «Девятка» - переднеприводная. И если толкать её из лужи назад – через две секунды будешь похож на чемпиона по рестлингу в грязи. А через пять – превратишься в сущего голема.

Качаю головой:
- Конечно, подтолкну! Только не сегодня. Кажется, не я машину в лужу засадил!

- Резонно… - соглашается Димка. И, всё так же деловито, он окончательно избавляется от одежд. Объясняет барышням: - Согласитесь, дамы, мудя проще отмыть, чем шмотки стирать.
Дамы хихикают.

Цепляет трос. Я сажусь за руль «Москвича». Коля кидает свои джинсы на заднее сиденье, кроссовки – на пол, шлепает по луже к «девятке». Тоже занимает пилотское место. Дима упирается в капот. На лице – целеустремлённость, достойная Сизифа. Ниже – тоже весь из себя античный. Не Геркулес, но за Апполона проканал бы… для сельской местности, для усадебного парка какого-нибудь графа Охвостьева…

Спасательная операция прошла успешно и быстро. Но, конечно, Диме хватило… Он был «в полном шоколаде». Весь глинисто-глазурный. Свежее слепленный «адамчик», ранним утром шестого дня, до доводки рашпилем.

Решили заехать по пути на озеро: вымыть «девятку», Димку – да и вообще всем не мешало искупаться, после этой передряги.

Дима, озабоченный чистотой своих чехлов, восседал всю дорогу на капоте, на манер этакого свадебного пупсика-переростка. Я вёл аккуратно, но у озера не удержался: газанул – и резко притормозил над самым обрывом. Совершив грациозное сальто, Димка взорвал ночную тишь громовым матерным возгласом и ещё более громовым плюхом.

Ополоснувшись, мы выкурили на берегу новый косячок. Не порока окаянного ради, а токмо для умиротворения нервов.

- Ну что, не тянет больше в Москву, краны проверять? – спросил я.

Димка фыркнул:

- Да мы склеротики с тобой! Воды-то горячей – нетуть! Потому и не перекрывал я её. Верно мне всё прана просемафорила!

- Ндя? И вот чего бы твоей пране сразу не напомнить, что нет воды? – проворчал я.

Вдруг взвился Колька:
- Вода? Горячая? Бля! Мы ж огонь оставили в печи!

- И что?

- Ну как… Мало ли. Котёл ****ёт… Или – стена загорится.

- Да с какого… - но Колька уже мчался к своей «девятке», с резвостью ишака Ходжи Насреддина, которому Багдадский вор засунул перечный стручок под хвост.

Мы подъехали к дому через пару минут после хозяина. Разумеется, единственный пожар в округе – бушевал в смятенном Колином сознании. Печка же, благополучно трудившаяся весь вечер, являла поразительную индифферентность к наличию или отсутствию зрителей.

Димка высунулся из машины и речитативно продекламировал:

«Финская баня, когда ж ты сгоришь?
Глупый царевич, ну что ты кричишь?»

- Чья бы корова… – огрызнулся Коля, уже пришедший в себя.

Я покашлял:
- То ли дурь суетная такая попалась - то ли паранойя воздушно-капельным путём передаётся…

Несколько часов спустя, после бани и много-много пива, прижимаясь в блаженной неге и дрёме к… не то Свете, не то Насте, но едва ли Вике, и уж тем более – не к Диме и не к Коле… надеюсь… я вдруг вспомнил, что оставил в ящике бюро, в своей комнате, в родительской квартире, в городе, породившем меня и Революцию-17… оставил свой школьный интимный дневник! И подумал: если он вдруг попадёт в руки батюшке – тот мужик крепкий. Профессор кислотных щей, поклонник Кизи-Лири и матёрое светило филологии. Его – хрен чем проймёшь. Но для добрейшей матушки – мои сексуально-наркоманские откровения могут стать чрезмерным культурным шоком.

«Угнать машину - и смотаться в Питер!» - решительно подумал я, засыпая.