Поездка за жизнью

 1
                Глава 1

     Наташа Маслова невзначай уронила толстую книгу «Комментарий к гражданскому кодексу» на кнопку включения громкой связи.

     Услышав характерный звуковой сигнал «внимания» в зале аэропорта, она, не прожевывая, проглотила кусок бутерброда с любимой докторской колбасой и аскетичным тоном профессиональной дикторши была вынуждена сделать ожидающее своей очереди объявление:

     «Уважаемые пассажиры! Начинается регистрация билетов, оформление багажа и посадка на самолет, вылетающий рейсом авиакомпании «Уральские авиалинии» в Тель-Авив».

     В одно мгновение зазвучал внутренний телефон.
  - Ты, чё, Нэт, крыша съехала? До начала регистрации еще 15 минут, - недовольным тоном возвестила контролер Анжела - ее подруга по заочному обучению в юридической академии, - ты же знаешь их, щас ломанутся на регистрацию, а я еще не пообедала!

     Действительно, возле пятого сектора регистрации оживились полтора – два десятка нетерпеливых  пассажиров, отсчитывающих последние часы пребывания на земле рождения. Они суетливо проверяли, в который уже раз, наличие загранпаспорта, авиабилета в один конец, визы на ПМЖ и хрустящие зеленые купюры, непременно новые. Сколько пришлось потратить времени и сил, наменять внушительную пачку денег «на первое время». Рассованные по разным местам, они причиняли беспокойство эмоциональной стабильности организма.

  - Изя, я умоляю, совсем не помню, куда мы положили тыщу триста долларов. Две восемьсот у меня здесь в сумочке, как ты говорил, для  предъявления. Две двести в видеокамере. Я не понимаю, зачем так неровно разбиты суммы.
 - Мама, ну что вы так громко кричите. Все уже посчитали, сколько денег вы везете в Хайфу.
 - Я тебя прошу, вот уже не надо. Я в Хайфу не хотела. Ты сам …
 - Мама, вы ни разу там не были, что вы можете знать. Ваш сводный брат достойный еврей и уж никак не прогадает.

«Уважаемые пассажиры, продолжается регистрация билетов, оформление багажа и посадка на самолет…»

   - Твоя вещает. Ты ей сказал, что летишь этим рейсом? – диалог ушел к другой паре у стойки буфетного бара.
  - Вот еще не хватало, чтобы она знала, зачем я туда лечу!
  - Знаешь, сынок, ты, конечно, прости меня, но не пара она тебе. Ты у меня статный, красивый. С образованием. А она – диспетчер в аэропорту!
  - Мам, ну что ты каждый раз об одном и том же. Наташка старается, на заочном в юридическом  учится, здесь подрабатывает. Она не виновата, что родом  из деревни.
 - Ладно, ладно… Ты проверил документы?
 - Мам, ну, сколько можно об этом спрашивать? Пойдем на регистрацию, слышишь, Наташка опять приглашает.
    Они выделялись из растущей толпы желающих улететь в эту среду. Похожие внешне,  мать и сын были также гармоничны в едином устремлении спасти друг друга…
               
 - Семен, подойди ко мне, пожалуйста!
 - Не могу.
 - Ну, иди ко мне сюда, с краешку встанешь. Вещи подтащи, чтобы не поворовали. Ребенка, ребенка дай мне. А разрешение, справка где? О, господи…что ты такой               
неповоротливый, - возбужденно выпалила молодая  женщина,  завершающая третий десяток жизненных познаний.

   Очередь в международном секторе аэропорта  зашевелилась, закачалась, вправо-влево, передвигаясь пошажно. Неподъемные багажные сумки и чемоданы добавили новые царапины на глянцевом мраморном полу. В узком пространстве службы авиационной безопасности  поток выезжающих ожидали агенты СОМП (служба организации международных перевозок).

  - Бабушка, ставьте багаж на ленту. Давайте помогу поставить чемодан! Сумочку тоже ставьте, - любезно предложил молоденький на вид  контролер в зеленой униформе.
    Бабуля заметалась среди багажа, нервно подтаскивая к ленте транспортера радиационного контроля плотно обернутую крафт-бумагой плоскую прямоугольную конструкцию.
  - Бабушка, что это у вас? Не нужно это пихать в машину. Видите, что по габаритам явно не вписывается.
  - И что, миленький, мне теперь делать? Я без этого не полечу.
  - Перестаньте, мама, я уже говорил, ваша затея бессмысленна. Зачем нужна эта груда металла в Израиле?
  - Я извиняюсь, придется вскрыть вашу поклажу. Я не понимаю, что вы собираетесь вывезти!

    Сын целеустремленной пожилой женщины зашуршал бумагой, освобождая из плена солнечные зайчики. Они запрыгали по стенам узкими полосками отраженного света от никелированных спинок старинной кровати.

  Очередь остановилась, с интересом наблюдая за сюжетной линией сценического эпизода.

 - Извините, Мира Моисеевна, - заглянув в протянутый паспорт и еле сдерживая улыбку, обратился к пассажирке контролер, - я не знаю, как поступить в данном случае, груз нестандартный, тяжелый. А вдруг это произведение искусства, в этом случае нужно официальное  разрешение на вывоз.

 - Ой, да вы что! Какое же это произведение искусства, это спинки от моей кровати. Я всю жизнь с ней. Сразу после войны мы  с мужем ее купили. Детей своих на ней рожала. Вот и младшенький мой, Изольдик, колыбелился в ней. Вон, какой красавец получился. Мы  с ним здесь вдвоем остались. Я бы и дальше жила здесь, у меня вся жизнь в этом городе прошла. Куда мне под старость-то  ехать?!

 - Да, да. Я все понял, - контролер вернул паспорт разговорчивой старушке, - Людмила! Подмени меня, я к Николаю Павловичу, пусть принимает решение.
- Мира Моисеевна, отойдите, пожалуйста, в сторонку, я приглашу руководителя службы безопасности.

    Очередь двинулась вперед, перемещаясь в таможенную зону.

- Нэт, привет! – раздался резкий голос Анжелы из телефонной трубки внутренней связи, это снова я. С этим рейсом  сплошная умора. Представляешь, одна бабуля прёт с собой на землю обетованную железные спинки от ее кровати. Наш «главный» просто в шоке, не знает, как поступить. Сейчас на досмотр отправили на предмет вложений в полые части… Какая там, Натаха, контрабанда, время тянет. Ясное  дело - с начальством созванивается.
Только я никак не могу врубиться в смысл, почему бабуля панцирную сетку для комплекта с собой не захватила. Где она в Израиле ее найдет?

 - Да, смешно… Только  Бог с ними. Меня сейчас другое беспокоит. Знаешь, Анжелка, что-то странное с моим Андреем происходит. Резко изменился. Сам не звонит, от встреч отказывается. Я понимаю, там мамуля -  доминант, к тому же меня вообще игнорирует. Может, она настроила его против меня? Как думаешь?

 - Наташ, я тебе чё позвонила. Он здесь, в аэропорту. Вместе со своей мамашей. Я выбегала за минералкой, видела их в зале у буфетной стойки. Похоже, они летят…               
- Всё поняла, подруга, спасибо.

   Наташа, понимая, что он ее слышит, скрывая волнение, зачитала объявление о посадке на самолет рейсом в Иркутск. Быстро пролистала базу вылетов в ближайшее время. Среди заслуживающих, по ее предположению, внимания выделила три направления: Москва, Краснодар и Тель-Авив.

   Она торопливо объявила, что командира воздушного судна Павлова просят пройти в гостиницу «Лайнер», и выскочила из диспетчерской, на секунду взглянув в круглое зеркало на боковине шкафа. Ей хватило несколько минут убедиться в правоте Анжелы. Это был он. Таким она его полюбила. Спокойный, несуетливый. Со второго этажа аэропорта ей хорошо было видно его. Он был одет в свой любимый коричневый джемпер и черные джинсы. Екатерина Васильевна стояла рядом в темно-коричневой юбке чуть ниже колена и ярко-зеленом блейзере.
 «Дерево», - подумала Наталья, - «очевидно, коричневый цвет - их фамильный бренд».
Она не видела его мать  раньше, и любопытство распирало ее. Сутолока в  секторе регистрации и расстояние не давали  возможности подробно разглядеть ее внешность. Женский взгляд успел выцепить лишь форму и цвета. Внутренне она призналась себе, что его мать - фактурная женщина. Среднего роста, она держалась подчеркнуто прямо. Темно-каштановые волосы коротко острижены и предоставлены сами себе. Фигура выражала добротность и уверенность. Наташа отметила  стройные ножки с тонкими лодыжками, как и у нее. На таких ножках вполне эффектно могли бы смотреться модельные туфли, а не  «бабский» вариант с широким каблуком. Впрочем, она неплохо смотрелась в свои сорок пять.

   - Мама, что-то подозрительно…  Наташка долго молчит, наверное, ей уже донесли, что я здесь. Давай все же пройдем на регистрацию.
  - Андрей, ну какая разница. Раз ты решил прекратить взаимоотношения, какого черта дергаться, - чуть раздраженно ответила Екатерина Васильевна, - весь в отца, такой же слабохарактерный…   Ладно, пойдем, сынок,  всех не переждешь. Обложились баулами – не повернуться, - подтягивая за собой аккуратный чемоданчик на колесиках, она устремилась в толпу отъезжающих, попадая в  чужое, непонятное для нее поле мыслей, переживаний и действий.

     Наташа никак не могла заставить себя сосредоточиться на работе. Дважды она проговорила объявление о правилах провоза багажа и ручной клади, забыв активировать громкую связь. Она пристально смотрела на фотографию Андрея в деревянной рамке. На его лице было трогательное юношеское выражение открытых миру карих глаз. Короткая стрижка русых волос открывала высокий лоб. Брови разлетелись прямыми стрелами, слегка пригибаясь к височным долям. Нос «греческий». Как говорил Андрей, по нему можно чертить прямые линии. Губы резные. Она хорошо запомнила их, когда впервые  познакомилась с Андреем. Каждое слово, произнесенное им, приковывало ее взгляд к чувственному рту. Верхний левый край  губы как-то по-своему элегантно приподнимался, придавая особую привлекательность. Она не особенно понимала смысл сказанных при знакомстве фраз, ее заворожило движение губ. Она поняла, что влюбилась в них. И лишь потом, после нескольких встреч, ощутила всецелое влияние его магнетической силы.

     Эту рамку Андрей  подарил   на международный женский день. Волнуясь, он сам разорвал оберточную бумагу и поставил  подарок на  письменный стол. Коричневая столешница заиграла бирюзовым цветом  морского штиля. Фигурный изразец был украшен приклеенным в левом верхнем углу желтым корабельным штурвалом. Бутафорский морской канат, закручиваясь и извиваясь, тянулся от штурвала к противоположному углу, заканчиваясь морским узлом в металлическом ушке золотистого якоря.

     Она была покорена не столько подарком,  сколько свершившимся ожиданием какого-либо  внимания с его стороны. Нет, она никогда не оставила бы столь ценную для нее               
вещь в общежитской комнате юридического факультета, где она,  заочница, жила на «птичьих» правах. Наталья ожесточенно «билась» с начальником диспетчерской службы за право держать частицу будущего счастья на рабочем столе в диспетчерской. Сначала открыто, нервно. Потом хитро и льстиво, вспомнив, что она будущий адвокат.

Начальник не устоял от ее доводов о необходимости постоянного присутствия  наглядной  модели криминалистического изучения личности по особенностям расположения глаз, бровей, ушей и всех остальных частей лица и головы.

   - Вот вы, Виктор Степанович, знаете, что по расположению зрачков глаз можно определить характер человека. А по расположению ушей сразу видно, есть в человеке лидерские качества, или бесполезно  ставить такого человека на руководящую должность – он никогда  «не вытянет».  Дедушка  Чезаре Ломброзо был прав: нам надо чаще присматриваться к людям – на их лицах все отражено.
Виктор Степанович завращал глазами и украдкой взглянул в зеркало.
  - Ну и что видно по моим ушам?
  - Я пока еще не знаю, «уши» мы еще не проходили.
  - А этот твой жених, как он вписывается в теорию «твоего дедушки»?
  - Пока исключительно совпадает с моим шаблоном face-контроля. Вот взгляните, Виктор Степанович, доля нижней части лица от основания подбородка до крылышек носа совпадает со второй долей от кончика носа до надбровных дуг, а лоб его чуть больше.
  - И что, хочешь сказать, я глупее, раз у меня лоб меньше?
  - Виктор Степанович, ну что вы сразу сравниваете, во-первых, на себе не показывают, а во-вторых, это совсем не значит, что вы глупее.
  - Ну ладно, Наташа, учитывая мои отцовские чувства к тебе, а еще ты как-никак  землячка, можешь держать изображение своего «френда», но только в свою смену.

     «Со дня «8 марта» прошло немногим больше двух месяцев, а  уже столько изменений», - подумала Наташа. Она сделала пару «дежурных» объявлений и  взяла портрет в руки. Весенний поток солнечных лучей из окна диспетчерской высветил свежесть молодого девичьего  лица, запомнил  и спроецировал его в глубину портрета.  В отражении стекла Наташа   увидела свое лицо.  Ее прабабушка ведала ей, что есть два взгляда на воду: поверхностный и глубинный. Первым можно охватить только широту водной глади, глубинным увидеть себя и свою судьбу.

     Подобно второму сказанию, в  стеклянной глубине ожил ее портрет. Рыжие с каштановым отливом  прямые волосы тяжелыми крыльями опирались на худенькие плечи. Прямая челка  шелковой бахромой закрывала чистый высокий лоб,   касаясь ровной линией чуть приподнятых  бровей. Темный изумруд зеленых глаз был оправлен в восточную канву спелого миндаля. Такой ее Андрей еще не видел.

     Недавно она все же  решилась на эксперимент, зайдя в учебный центр колледжа «институт красоты и грации», где училась ее школьная деревенская подруга. Этот шаг ей дался непросто. Всю ночь ей снился кошмар, как будто ей выдирают волосы огромным пинцетом, прореживая непокорную копну рыжих волос. Она проснулась в холодном поту, реально ощущая боль у корней волос. Тонкие руки с длинными пальцами гребнем вошли в  рыжие космы. Все на месте. Девчонок в комнате не было. Все разъехались к родителям на выходной. Искусственно затягивая утренние сборы, и все же пересилив себя, она решилась идти. Хватит терпеть язвительные колкости по поводу ее гривы.  Даже   Андрей однажды сравнил ее природный имидж с буйной шевелюрой льва Бонифация из ее любимого мультика.

     Рыжий «подопытный кролик» покорно уселся в кресло перед огромным зеркалом аудитории, отдавая себя в причуды выпускников колледжа. Преподаватель сделала вводный инструктаж и отправилась пить кофе. Череда модных девиц сменяла друг  друга.               
Парикмахер уступила послушный манекен визажисту, после макияжа приступила к колдовству маникюристка, приводя в произведение искусства наращенные пластинки
ногтей. Последней была модельер, которая набросала силуэты рекомендуемого к ее новому облику стиля одежды. «Курсовую работу»  показали директору колледжа.

   - Девушка, ты просто звезда.  И не сутулься, пожалуйста. Такой ты должна выглядеть всегда! Я очень довольна работой моих выпускниц.
  - А вам, Нина Андреевна, - обращаясь к статс-даме курса, - я выпишу премию за отличную подготовку сервисного персонала.

    Наташа  «летела» новой внезапно появившейся походкой. Длинные ноги легко отрывали от мокрого весеннего асфальта стоптанные мышиного цвета полуботинки. Заскочив наскоро в общежитие, захватила припасенные на «черный день» деньги из тайничка под тумбочкой и устремилась в торговый центр, одержимая желанием немедленно сорвать с себя старый, пусть и чистый, second-hand.
 
    Денег хватило  на коричневые модельные туфельки и зеленое вечернее платье «от кутюр».
«Ну и пусть все отдала до копеечки. Протяну, девчонки поддержат. Главное, завтра юбилей у Виктора Степановича, и я обязательно пойду», - думала счастливая Наташка.

     Она опоздала и появилась в кафе-баре «Жюль Верн» в момент, когда гости юбиляра разместились в экзотической пещере главного зала -  «плавучего острова романтики и счастья». Метрдотель ресторана, одетый в костюм капитана Флинта, от восхищения прищелкнул языком, помогая снять верхнюю одежду Натальи, и, не отводя пристального  взгляда, медленно подстраивал плечики в опавшую форму плаща, вторгаясь в оставшееся тепло молодого тела. Ей было  приятно от этого  взгляда. Она подошла к огромному в полный рост зеркалу еще раз удостовериться - она ли это на самом деле. Внутри нее пьянящим шампанским бродила новая неизведанная ранее энергия женской самости.

      Внешний облик, отраженный  серебряной амальгамой зеркала,  был исключительно хорош.  Она уже проверила степень вулканической  реакции общежитской соседки - прожженной всеми видами накала страстей Вики Счастливцевой. Наташа заскочила к ней в комнату посмотреться в реликвию женского этажа -  большое узкое зеркало-дверь от старинного платяного шкафа.

    - Эй, ты кто такая, - удивляясь неслыханной наглости рыжей красотки, прокуренным голосом протрубила Вика, - ты че как у себя дома. Давай вали отсюда.   Мужики - этажом выше.
   - Викуля, это я,  Маслова, - уверенно доставая зеркало из угла гардеробной, обозначенной клеенкой в голубую клеточку, - я сейчас, на секундочку  заберу зеркало к себе в комнату, и верну.
Счастливцева в театральной позе «к нам едет ревизор» застыла, сидя на казенной койке.

     Наташа, вернувшись в свою комнату, поставила зеркало  ближе к окну, чтобы весенний день высветил все тени и полутона ее нового облика в объективную реальность восприятия.
Она  открыла фирменный белый лакированный пакет от «покровского пассажа» и достала  первую в своей жизни ценную вещь. Бережно разложив на кровать шелковую зелень молодой травы, стала торопливо сбрасывать с себя серую водолазку и туго обтягивающие бедра  синие джинсы. Достала из чемодана  под кроватью белые нейлоновые стренги и светло-бежевые колготки в хрустящей упаковке целлофана.
      Оглянувшись на дверь, повернула ключ в замочной скважине, создавая пространство безопасности и свободного интима. Обладательница скромного размера бюста освободила верхнюю часть тела от оков повседневного бюстгальтера. Автоматически поправив  чуть прижатые розовые окружья, быстрым движением сбросила комплектные трусики и, поочередно переставляя высокие стройные ноги, заключила упругие красивые бедра в узкий треугольник эластичного нейлона.
      Покрутилась у зеркала, хвастаясь дневному                свету литым рельефом тела и  тонусом молодых мышц. Повернулась к платью, но передумала надевать его сразу. Затянула в тонкую капроновую вязь матовую гладь нижней части фигуры, щелкнув поясом колготок по тонкой талии. Нырнула ступнями ног в элегантный изгиб туфлей, приподнимаясь на высоту средней длины каблука, отчего стала выше и еще стройнее.

     Взмахнула каштановым крылом прямых волос  и пошла …выбрасывая вперед точеные икры ног, высоко поднимая острые коленки. Отражение в зеркале повторяло игривую поступь удаляющейся к дверям комнаты topless супермодели. Войлочный коврик с изображением уссурийского тигра, привезенный Риткой Суворовой откуда-то из-под Хабаровска, цеплялся за пластмассовые набойки каблуков. Разинутая пасть тигра стала роковой в движении по стилизованному подиуму, правый каблук попал в протертую сеть ниточных переплетений нижней челюсти хищника. Отражение оторвалось от зеркала и полетело всей массой «бараньего» веса к закрытым дверям.

   - Эй, ты чё там делаешь, - удивленный голос Вики Счастливцевой протрубил в дверь,
   - Натаха, это ты? Ты откуда упала?
   - Да я это, Вика, я. Коробку со шмотками уронила.
   - А я жду, когда ты зеркало притаранишь. А потом думаю, может «накололи» меня - зеркало к мужикам утащили. Думаю, пойду, проверю, здесь ты или нет.
  - Викуль, я сейчас минут десять и к тебе, - морщась от боли, нарочито бодрым голосом возвестила упавшая модель.

     Как ограничена законом подлости жизненность ситуаций в своих проявлениях. Можно было бы встретиться  лбом с дверью, разбить о порог двери нос, но нет,  всё обязательно должно произойти в комплексном  сочетании физической и моральной боли. Ушиб левой коленки нервным импульсом помчался в мозг сообщить о твердости пола, а бегущая стрелка на новых капроновых колготках визуально попала в глаза, вызывая слезный источник к излиянию.

   «Ааааааа…..», - издала приглушенный крик горечи минуту назад счастливая Наташа, -  «всё пропало». 
    Новые колготки  будут сосланы в деревню, вынашивая золотистые головки лука и чеснока на притолоке кухни, а ей «улыбнулся» юбилей Николая Степановича.

Маслова с сожалением стянула с себя негодную к употреблению синтетику, собралась было заплакать, рассматривая приличную по размеру дыру с двумя стрелками вверх и вниз, но вспомнила о черной подводке на глазах.  Капроновый циферблат показывал  «шесть часов». Наташа вскинула взгляд на круглые настенные часы. Было уже четыре часа. Осталось два полных круга минутной стрелки до желанного праздничного мероприятия.

     Она повернулась к своей кровати. На заправленном одеяле, будто на лужайке, взошла молодая трава. Солнечный зайчик прыгнул из окна, да так и остался сидеть на зеленом поле платья, оставляя яркий след своего присутствия.

    Наташа надела туфли «на босу ногу» и змейкой проникла в шелковую прохладу платья. Подойдя к зеркалу, замерла. На нее неотрывно смотрела молодая красивая девушка, словно фарфоровая статуэтка, светящаяся матовой белизной кожи. Плотный шелк платья послушно повторял силуэт фигуры, опускаясь чуть ниже колен. Спереди идеально прямой линией снизу вверх шел разрез, как будто профессиональный мастер, взяв хорошо отточенные ножницы, стал резать кусок материи, остановился, пропустив промежуток тканого поля и вновь устремился вверх, не щадя целостность ткани. Зеленый приталенный прямоугольник платья распахивался от любого движения Натальи, сверкая  молниями ее тела.  Верхний разрез от яремной ямочки почти до самого пояса позволял заглянуть за плотность шелка, на миг  демонстрируя изящные доли шелковистых бугорков девичьей груди.
               
«Не жалко, что я порвала колготки. Плотный капрон пояса непременно  выглядывал бы из нижней части разреза», - подумала Наташа.
 
     Она всколыхнула пальцами левой руки ровность челки и средним  пальцем создала гармоничный к вырезу платья угол разброса волос. Тонкие черные линии на верхнем и нижнем веке глаз создавали сексуальный фетиш взгляда Клеопатры.

 «Подводка – не только классический, но и модный способ «одеть глаза», - вспомнила Наташа фразу начинающей визажистки из учебного центра косметического колледжа. Черной тушью закрученного спиралью ершика были прокрашены только основания ресниц, оставляя кончики нетронутыми, делая ресницы легкими и воздушными. Румяна аппетитного персикового оттенка восстанавливали свежий цвет лица, идеально подходя к матовому сиянию кожи. Легким прикосновением кисточки визажиста, румяна легли на подбородок, лоб и кончик носа. Тот же цвет на глазах и губах создавал модный  монохромный макияж. Наташа облизнула губы цвета разбавленного «кофе с молоком», оживляя цвет помады,  и осталась довольна новизной облика.

     Глядя под ноги и осторожно ступая по коварному полосатому тигру, она вышла в коридор и, цокая каблуками по деревянному полу, направилась в комнату Вики Счастливцевой.

    Вика приготовила салат из помидоров и стояла с бутылкой подсолнечного масла, намереваясь  полить салат. Да так и застыла, заливая янтарным потоком эмалированную миску. Словоохотливая соседка потеряла дар речи и как «Эллочка-людоедка» выдавала из себя односложные звуки. Опомнившись, она поставила ополовиненную бутылку, отодвинула миску с плавающими в масле помидорами и зарыдала.

   - Наташка, какая ты красивая. А я,  как дикая безрогая корова,  ни молока, ни мяса. Никому не нужна. Только сама и бегаю, урывая кусочки счастья своей наглостью. 
  - Да ты что, Викуля. Надо же, «осиное жало» - рыдает! Я всегда завидовала твоему острому словцу и успеху у парней. И никакая ты не корова. Коровы же не курят. Ты сильная, уверенная молодая, к тому же очень симпатичная.
  - Ты так считаешь, да? - вытирая слезы, стала успокаиваться Счастливцева, - у меня только фамилия счастливая, а счастье до сих пор по другим этажам общаги носится, а ко мне ни ногой.
  - Послушай, Натаха, а ты чё так расфуфырилась?
  - Да вот решила счастье к себе заманить.
  - Ну ладно, не понтуйся. Говори, как есть.
  - Андрей мой потерялся, не звонит и не приходит уже месяца полтора. Видно, не нужна ему такая рыжая образина, как я!
  - Ой, ну сейчас ты гиперсексуальная модель. А чё, в таком виде теперь ходить будешь?
  - Ну что ты. Просто сегодня юбилей у моего начальника авиаслужбы. Решила пойти. Кстати, одолжи мне на вечер блеск для губ.

   Наташа взглянула на громко тикающий будильник и заторопилась в ожидаемое пространство волнительных событий.
   Она улыбнулась в зеркало отражению метрдотеля кафе, стоявшему за ее спиной и направилась в банкетный зал. Минуя холл с бутафорскими сталактитами, с которых крупными каплями  сочилась вода, объединяясь в тонкие струйки серебряного дождя, Наташа, огибая влажный  оазис, вошла в зал.  Стеклянный пол имитировал изгиб песчаной реки, по берегам которой разместились составленные в длинный достархан сдвинутые столы, за которыми плотно сидели гости.  На ветках пальм восседали разноцветные попугаи из папье-маше, в гротах стен горели электрические факелы.  В дальнем углу расположился гитарист в диске сомбреро,  перебирая  струны в звучание  мелодий жизни мексиканских кварталов.
               
     Наташа оробела от гротеска непривычной обстановки. Ноги в коричневых модельных туфельках  недвижимо пристыли  к стеклянной реке. В зале стояла речевая тишина. Все сосредоточились в ожидании первого тоста платного тамады.
- Вы чья, девушка? - повернулся к Наталье шоумен.
 - Я ваша. Я Маслова Наташа.

 - О! Нам стихотворцы нужны, - бравурно выкрикнул внушительных размеров тамада, - проходите на свободное место, украсите команду   правого стола.
Наташа, словно преодолевая плотность водной толщи, двинулась к указанному месту, напряженно сжимая в руке  коричневой ридикюль от Вики Счастливцевой. Гости, все как один, пристально смотрели на божественную красотку, не узнавая в ней рыжую незаметную сотрудницу.
Первой опомнилась Анжела.

  - Наташка, это действительно ты? Вот это сюрприз! – взвизгнула подруга, - иди ко мне, у меня местечко рядом свободное.

     Закрутился вихрь пьяного застолья. «Плавучий остров» стал раскачиваться от прилива эмоций. Уже автоматически отключились каналы самоконтроля и управления. Всех захватила бутафория созданной хозяином кафе сказочной обстановки. Гости разбрелись по «острову». Борт субмарины «погрузился» в морскую гавань острова. Во множество стилизованных иллюминаторов заглядывали любопытные экзотические рыбы. Рубка капитана Немо выглядела особенно таинственно: потайные светильники покрывали рассеянным светом  обитые бордовым бархатом диваны,  приборные доски управления перемигивались цветными огнями, барометры показывали повышенное давление интереса, капитанский стол приветствовал смешение «экипажей»  разных залов дорогим шампанским и ромом.

    Наташа с Анжелой ненасытно поглощали информацию последних девичьих новостей  в уединенном уголке кают-компании.
    Сейф-двери, усеянные россыпью отполированных до блеска металлических заклепок, под тяжестью собственного веса медленно регулировали вход и выход желающих рассмотреть  всевозможные  корабельные аксессуары.

   Что-то необычное произошло с дверью, она неожиданно легко для своего веса распахнулась настежь. И  появился… он, уверенный, в модном темно-синем костюме. Голубая рубашка с расстегнутым воротом создавала стильную небрежность. Широкая полоса трехдневной щетины подчеркивала рельефно очерченный мужественный рот. Короткая стрижка черных волос выдавала характерный контур восточного происхождения. Иссиня-черные оливы глаз пробежались по интерьеру капитанской рубки и цепко захватили всю плоть Натальи.
   - Артур, – представился  высокий красавец, - я очень рад, что вы еще здесь.  Если вы не возражаете,  - обращаясь к Анжеле, - я хочу пригласить на танец вашу подругу…

                *   *   *


    - Нет, это невозможно!  Ты слышишь, Наташка?  Сегодня день какой-то сумасшедший, - как всегда эмоционально прокричала  в трубку служебного  телефона Анжела.
   - Ну, что еще? – опомнилась от реального воображения нахлынувших воспоминаний Наташа.
   - Я тебе перезвоню, - увидев через стеклянные двери служебного помещения скопление контролеров у второй стойки радиационного контроля, Анжела торопливо бросила на базу телефонную трубку и устремилась в гущу событий.

     Очередь устремленных в «светлое» будущее пассажиров международного сектора остановилась, с любопытством заглядывая через плечи впереди стоящих, надеясь прояснить причину остановки. Контролер в фирменной одежде на второй линии радиационного контроля пытался открыть огромный пластиковый чемодан «нарушителя».
               
   Ею стала маленького роста интеллигентная глубоко пожилая женщина.  Седые пушистые волосы, словно одуванчик на ветру, покачивались в такт тремора головы. Виноватым взглядом, высоко запрокинув голову на штатного проверяющего, она почти шепотом пыталась объясниться.
    - Молодой человек, поймите меня, я вас не обманываю. Бутыльки в чемодане совершенно пустые - в них нет лекарственных препаратов. Я каждый из них  аккуратно завернула в газетную бумагу, чтобы не разбились.
   - Откройте чемодан, не задерживайте пассажиров, -  тоном руководителя обратился к испуганной женщине подошедший Николай Павлович.
   - Конечно, конечно. Я совсем не возражаю. Но я не могу вспомнить код на чемодане. Забыла от волнения.
  - Бабушка, вы, пожалуйста, успокойтесь, - ласковым голосом проговорила профессионал по нестандартным ситуациям Людмила, - все очень просто, наверняка код на чемодане совпадает с датой вашего рождения  или с каким-нибудь важным для вас событием.
   - Да, да, доченька. Совпадает. Но я не могу вспомнить, с каким…
   - Может быть, числа кода идут по порядку. Возможна дата рождения, но с обратного  исчисления.
  - Я об этом думала. И решила, что эти стандартные методы не гарантируют безопасности. Легко взять паспорт и вычислить код.
  - Я вообще не понимаю. Если вы говорите, что у вас там пустые бутылки, что в них ценного, из-за чего вы закрыли их «намертво»? - вспыхивая раздражением за задержку в работе, пробасил Николай Павлович.
  - Разве вы не знаете, это же целое состояние, - повернулась для ответа смущенная массовым напором пожилая эмигрантка, - Мне сказали, что в Израиле существует дефицит на бутыльки. Во-первых, их трудно найти, а во-вторых, как следствие первого, они дорого стоят. Я посчитала – это хороший капитал.

  Работники службы и рядом стоящие пассажиры расцвели улыбками недоумения.
 - Учитесь, господа, делать бизнес, - выкрикнул из очереди молодой бизнесмен.
 - Вы правы, молодой человек – «экономика должна быть экономной». Я когда защитила докторскую диссертацию по политэкономии… Боже милостивый, я вспомнила! Код на чемодане – дата защиты диссертации – 17 мая 1971 года. Наберите, пожалуйста, номер 1771…
   - Подожди, сын. Я пойду, узнаю, в чем там дело, - бросила фразу раздраженная задержкой Екатерина Васильевна.  Перешагивая через чемоданы и баулы, она протиснулась сквозь толпу ожидающих к эпицентру события. Велико было ее удивление, когда она узнала в виновнице «затора» своего бывшего руководителя кандидатской работы, профессора Штальман.
  - Нелли Давидовна, неужели это вы? Как тесен мир. Вы тоже летите в Тель-Авив?
  - Катенька! Вот неожиданная встреча. Извините, пожалуйста, это я задерживаю рейс. Помогите мне доказать безобидность моего поступка.

    Екатерина Васильевна обняла смущенную повышенным  вниманием женщину и подошла к открытому чемодану. На никелированном столе возле роликового транспортера, демонстрируя свое содержимое, раскинулся внушительными размерами «банк стеклянной недвижимости». Ровными рядами, плотно друг к другу лежали завернутые в газетные страницы аптечные склянки, прокалиброванные по размерам. Четыре руки включились в работу, выставляя на свободное пространство стола пустую тару. Бутылочки из-под глюкозы, физ.раствора, немыслимыми названиями препаратов выстраивались в стройные ряды, позвякивая друг о друга.
               
 - Молодой человек, пощадите, неужели нужно доставать их все? – взмолилась предприимчивая старушка, - как их укладывать обратно в такой спешке? Катенька, скажите им, что я честный человек, а не контрабандист.
- Ну, хорошо, Паша, - обратился к молодому контролеру Николай Павлович, - выбери из разных частей чемодана по экземпляру – лишний раз удостовериться. Похоже, действительно, бутылки пустые.

   Екатерина Васильевна, повернувшись в толпу,  нарочито громко позвала на помощь Андрея. Представив Нелли Давидовне своего девятнадцатилетнего сына, она попросила его подавать грудой лежащие на полу сохранившие форму газетные футляры.
  - Дорогая Нелличка Давидовна, все же, зачем вам такая пропасть пустых  бутыльков?
  - А как же, золотко мое, я уже далеко не молодая, можно сказать, совсем старая. Болею часто. Анализы нужно будет сдавать. Опять вот, лекарства приготовить в аптечном отделе, семье сына часть везу, тебе могу подарить, если будет нужно. Кстати, а вы зачем летите?
  - Андрюша, забирай багаж Нелли Давидовны. Пойдемте к стойкам регистрации.
В шуме человеческого потока прорвавшейся плотины, она успела шепнуть: «у сына эмбриональный рак»…

    Анжела со свойственным ей любопытством проникла в гущу событий и с  интересом наблюдала за развязкой действия. Не умея скрывать свои эмоции, она резко отпрянула от  установки контроля, когда на «авансцене»  появилась мать Андрея, а затем и он сам.  «Дура», - все же сообразила Анжела, - «я че запрыгала-то, они же меня не знают, это только я видела фотку Андрея». Анжела еще «покрутилась» некоторое время,  рассматривая все подробности внешнего вида интересующих объектов, и в миг, с  внезапно вызревшим планом, устремилась на свое рабочее место.

     Одноместные стеклянные «аквариумы», выстроенные в ровную линию, создавали блок-пост. Разграничивая государственную принадлежность на «свою и чужую», они были наделены полномочиями: пристально рассматривать, задавать вопросы, впускать или не выпускать. Одним словом, – держать границу «на замке». Анжела была тем ключом, который «отпирал» эту границу. А в моменты выезда граждан на постоянное место жительства – «золотым ключиком». Сотрудники таможенного аппарата Анжелу ценили и бранили. Эдакая помесь гончей собаки с дворнягой «пустобрехом». Она имела исключительный «нюх» на выявление нарушений и была отличным по природе физиономистом. Рассчитав траекторию движения интересующей в данный момент троицы, Анжела сменила позицию, вытеснив из «насиженного места» крайнего стеклянного куба свою коллегу.

  - Иринка, посиди на моем месте, мне край как надо быть здесь!

    Ирина, понимая, что спорить бесполезно, прихватила с собой установочные штамп и визовую печать и освободила место целевой «засады». Пропустив без вопросов «божьего одуванчика» и Екатерину Васильевну, Анжела взяла заграничный паспорт Андрея.  Сличая его внешность  с фотографией на документе, она про себя отметила, что он выглядит похудевшим, с отрешенным тусклым взглядом. Взглянув на отражение затылка в наклонном зеркале, размещенном  по всей длине глухой пластиковой стены соседней кабины, зафиксировала себе в память  аккуратную стрижку и два завитка на макушке головы. Ростовая планка подсказала рост объекта – 1,82 метра.
   - Фотография в паспорте не совпадает с вашей внешностью, - вцепилась глазами в лицо Андрея Анжела.
   - Как это не совпадает. Это я - Андрей Валерьевич Смирнов, - вспыхнув румянцем, удивленно ответил объект прицела.
  - На фотографии темные волосы, челка, упитанное лицо. Это не вы!
               
  - Как это не я, - заволновался Андрей, - я это, год назад. Подстригся. Ну, похудел – всякое бывает.
  -  Ваша виза в Израиль открыта на полгода. Сообщите цель вашей поездки.
  -  Я еду в клинику на лечение.

     Анжеле страстно хотелось выяснить профиль и местонахождение клиники, диагноз заболевания, сроки предстоящего лечения, но понимала, что забралась за  планку дозволенности.
   - Пожалуйста, ваш паспорт. Счастливого полета, - Анжела повернула голову к монитору компьютера, нарочито показывая потерю интереса к личности отъезжающего.
За красной чертой ожидания стояла длинная очередь. Частный «Пинкертон» вздохнула с сожалением, сдерживая неуемное желание немедленно катапультироваться к служебному телефону. И лишь когда последний пассажир проследовал в накопитель международного сектора, стремительно сорвалась к вожделенной телефонной трубке.

    - Наташка, он здесь на рейсе. Летит в Израиль на лечение.
В то же мгновение поступила информация от регистрационной службы.
«Закончилась регистрация и посадка на самолет, вылетающий рейсом «Екатеринбург –Тель-Авив», - сдержанно объявила Наташа.

     Огромные оконные витражи второго этажа зала ожидания широкоформатным экраном демонстрировали  географию воздушных перемещений  тысячей человеческих судеб. Тонкая девичья фигурка задерживала свет уходящего дня, формируя силуэт одинокого расставания. Прямые каштановые волосы, пропуская солнечные вечерние лучи, сияли красным цветом «stop». Кто останавливает ее любовь, унося в небо на крыльях серебристого лайнера половинку души, радости и счастья?
  «Я буду ждать тебя… Я это решила»…



                Глава 2


     Широкофюзеляжный первенец  советского самолетостроения  заурчал   двигателями, захватывая мощными турбинами кубометры воздуха, словно желал немедленно насытиться и увеличиться в объеме. Став важным и гордым, пожилой ИЛ-86  сначала медленно, а затем все быстрее побежал по взлетному полю.
 
     Пара крыл закачались в такт соприкосновения колес шасси со стыками бетонных плит, проверяя крепость сотен рассыпанных по могучим крыльям заклепок и целостность самолетных «суставов». Создавалось впечатление, что моноплан перепутал форму взлета  и  решил исполнить свою давнюю мечту: взмыть в небо, словно птица.  И, будто опомнившись, что он все же   птица железная и ему не пристало размахивать крыльями, лайнер собрался в строгости линий и легко взмыл над дачным поселком аэропорта «Кольцово».

   Напряженная тишина судьбоносного ожидания разрядилась. Пассажиры в салоне самолета вновь оживились.

  - Неужели мы все же взлетели, - утирая влажный пот, перевела взгляд от иллюминатора на сына Екатерина Васильевна, - всякий раз на взлете и посадке у меня возникает страх, что самолет  развалится по всем швам. От чего он так трясется и дребезжит?
 - Мама, не беспокойся, перед вылетом их тщательно проверяют наземные технические службы.
 - Так проверяют…  что столько самолетов разбивается.
 -  Наши самолеты надежные, они сделаны еще в период ответственности.
 - Да, а эксплуатируются в период безответственности.               
 - Мама, нашла тему для разговора на борту самолета. Ты же знаешь, как водитель, за рулем авто не говорят об авариях…

 - Изя, посмотри скорее в окно. Покажи мне, где наш дом. Что-то я совсем не пойму, где какой район, - рассматривая панораму города, обратилась к своему сыну Мира
Моисеевна. Изольд Яковлевич придвинулся ближе к иллюминатору и стал внимательно проводить воздушную рекогносцировку.

     Весеннее вечернее солнце набросило золотистую вуаль на промышленный город. Это щедрое украшение не сделало ярким и разноцветным городские кварталы и дома. Лишь природное зеркало центрального городского пруда и золотой шпиль ратуши светились бесконечностью линий  отраженных солнечных лучей.
 
   - Нашел ориентиры. Мама, взгляните на городской пруд. От него вниз по течению реки «Исеть»  «плывем» мимо купола цирка  - до бетонного ствола недостроенной телевизионной башни. Слева от нее ваша «любимая» бывшая Высшая партийная школа, а вон там наш дом.

  - Да, любимая! И, пожалуйста, не язви, Изя. Я в свои годы готовила подходящий управленческий аппарат. Мои некоторые партийные менеджеры, как вы сейчас выражаетесь, достигли «красных кремлевских звезд». И я рада, что вложила в них основы марксизма-ленинизма.

  - Мама, ваш марксизм-ленинизм «на лицо», с высоты птичьего полета все видно. Серая серость и гадкая гадость. Кругом памятники вашей истории.  Хотя бы, возьмите  для примера знаменитое на всю область  «второе Останкино», начали строить в начале восьмидесятых. А сейчас не только другое столетие, другое тысячелетие.  Сколько еще нужно времени, чтобы привести страну в порядок. Вспомните, как вы меня терроризировали этой телевизионной вышкой: «в какую сторону она упадет, если не устоит». А она ни много, ни мало 220 метров.
 - Да, помню,  сынок. Ладно, все обошлось хорошо. А если бы она упала  на нас, сейчас бы и не летели.

   Мира Моисеевна как-то внезапно  притихла, на глазах выступили слезы.

  - Мама, что случилось? Ну, простите меня, я не хотел вас обидеть. Бог с ней, с этой вышкой.
     Екатерина Васильевна услышала за сиденьем своего кресла горькие всхлипывания и повернулась назад. Она узнала в облике пожилой женщины обладательницу «легендарных»  кроватных спинок. Точно такие же с зелеными металлическими прутьями и никелированным полудужьями были у кровати ее родителей в колхозе «Ленинские заветы» Пермской области.

  - Извините, женщина, что-то случилось? Может, вызвать бортпроводника?
  - Ну что вы, спасибо, не нужно. Так все внезапно навалилось. Я до последнего момента не воспринимала всерьез поездку, пока сын не показал документы на выезд.  А сейчас мне вдруг стало так страшно, что я уже больше никогда не увижу  любимого города, своих соседей и эту недостроенную телевизионную башню.
  - Мама, ну что вы говорите, - вмешался в диалог Изольд Яковлевич, - прилетим, обустроимся, и навестите вы свой Екатеринбург.
  - Точно, когда башню достроят, - саркастически ответила Мира Моисеевна, - только не дожить мне до этого.
 - А вы когда-нибудь были в Израиле? – благодаря за внимание, обратилась к сочувствующей пожилая эмигрантка.
 - Да, была…

               
   «Уважаемые пассажиры, командир и экипаж корабля приветствуют вас на борту самолета, выполняющего рейс Екатеринбург – Тель-Авив. Наш полет проходит на высоте 10.000 метров, погода за бортом…»

     Екатерина Васильевна с облегчением повернулась в прежнее положение. Пристяжные ремни и узкое кресло не располагали к длительной беседе. Ее не  интересовала информация об условиях протекания  и безопасности полета с анимационным представлением стюардесс. Она повернулась к иллюминатору и рассеянным взглядом наблюдала за унылым ландшафтом пригорода.
 
    «Середина мая, а погода так и не установилась, голые квадраты полей, темные лужи прудов, черные змейки речушек. Лес напоминает длинную щетину волос на лысеющей голове бывшего шатена», - аморфно размышляла Екатерина Смирнова. Вдруг опомнилась и хохотнула: «Ой, что это я, как в страшном детском рассказе «про черный лес, черную избушку»… Будто и вспомнить нечего».

   Ассоциативно с вопросом Миры Моисеевны, Екатерина окунулась в воспоминания  о первом и единственном  посещении Израиля.

   Все началось с Кипра…
   Удачно реализованный бизнес-проект с государственной недвижимостью периода приватизации принес ей не только личное удовлетворение, но и немалые деньги.  Сразу захотелось жить, опрометчиво кинуться в потребление. Купить норковую шубу, а к ней стильные дорогие сапожки и пару модных деловых и еще непременно вечерних нарядов, сменить старый драндулет на новую иномарку, поставить  капитальный забор на даче. Круговорот «вкусных» фантазий разбился о бытовые проблемы. Дражайший муж, уходя на работу, не закрыл кран горячей воды.  Пришлось отдать «львиную» долю средств на обновление евроремонта у «новых русских» соседей с нижних четвертого и третьего этажей. Попробуй, докажи, что возникли непреодолимые обстоятельства. Два дня не было горячей воды в доме, а потом ее включили. Если бы сосед со второго этажа не оказался начальником жилищно-коммунальной конторы, средств и на поездку бы не хватило.

     Деньги жгут и прожигают любовь, уважение, дружбу,  добираясь до стен совести. Когда стены дрогнут  от нестерпимого жара  и падут, тогда совсем легко становится жить – выбор сделан. Остается ждать, откуда прилетит птица «контролер» и начнет собирать долги за сделанные унижения, оскорбления, предательство.

     Екатерина вспомнила трагикомедию, разыгравшуюся в квартире «затопленных»  соседей.
     Довольно плотный упитанный, с гладко выбритой головой хозяин испорченной квартиры бегал из комнаты в комнату в плотном тумане горячего пара, выкрикивая односложные монологи. Новый паркет из канадского клена по 300 долларов за квадратный метр вдоволь напился водопроводной воды, покрывшись рыжими пятнами аллергии.
Натяжной потолок, гордый за свое иностранное происхождение, долго удерживал водопроводную муть над своей французской соотечественницей, разнаряженной шелковым постельным бельем, двуспальной кроватью. Но и он лопнул, словно плотина в весенний паводок. В детской звонкая капель отбивала дробь на игрушечном барабане. Все вокруг струилось, отслаивалось, набухало. Последний аккорд на натянутой струне нервов хозяина сыграла лоджия.
Когда хозяин  устремился выпустить из квартиры тропическую влагу от горячего муссона, халтурно закрепленный двойной стеклопакет не выдержал резкого обращения с фрамугой и во всю ширину своего великолепия упал с четвертого этажа.
 
   «Ооооо!» - завопил неудачник, - «за что мне все это?!»
Екатерина не видела его слез в мелкодисперсном пару квартиры, но поняла - денег своих она лишилась…
 Вечером этого злополучного дня начались домашние «разборки в Бронксе»...
               
- Валера!!!. Ты не Валера, ты Федул Саватеев из нашего села. Такой же безмозглый и невпопадный. Неужели ты не мог закрыть кран, когда  увидел, что нет воды! Я  такой ценой получила деньги… изворачивалась, сводила и разводила. А ты взял все и …
Екатерина Васильевна умела жарко вкрутить словечко, а то и целый неформатный разворот текста.


 - Катюша, ну извини, так получилось. Я был уверен, что закрыл его.
- Да в чем ты вообще можешь быть уверен? Тряпка – тряпкой. Только подтереть за кем-нибудь и годен.
 - Вот за тобой и подтираю.
 - Что? Ты мне претензии еще будешь предъявлять. Паразит ты на теле человеческом!
 - Катя, ну все хватит, побереги себя
 - Я… «побереги себя»! Ну, в этом ты весь. Опять я сама себя должна беречь. Хоть бы ты поберег. Хоть бы ты что-нибудь сделал для меня, для семьи…. Вообще что-то сделал!… Все мои деньги через кран утекли к соседям.
 - Как пришли, так и ушли, - практически шепотом произнес муж, пытаясь уйти с поля боя в спальню.
 - Ой, поглядите, святой нашелся. Проповедник, мать твою…, - фраза уперлась в закрытые двери спальни – место временного спасения мужа.

    Как  рысь, пойманная в клетке, Екатерина металась по комнате, пока не зацепилась взглядом за красочный проспект туристической компании от ее подруги-директора. Села в кресло и вдруг поняла, что устала. Устала от постоянных дум о «хлебе насущном», о соответствии новому обществу.  «У верблюда два горба, потому что жизнь борьба», - вспомнила поговорку Алки Сакалдиной по поводу накопления буржуйских отложений про запас.

    Проспект открылся на яркой странице предлагаемых услуг путешествия по Кипру. Роскошный отель, система перетекающих друг в друга разноуровневых бассейнов, рыбные рестораны и кафе с национальной и европейской кухней. Она представила себя в летнем  костюме-тройке из натурального шелка цвета шоколада с бирюзовым морским бризом. Легкие волны «плескались» на длинной с запахом юбке, топике-маечке с вертикальной гирляндой коричневых пуговиц  клавишного ряда аккордеона на спине. Третьим предметом комплекта была  юбочка чуть выше колен из того же материала.

     В желудке засвербело от удовольствия, как только она представила свои стройные ножки в скроенной по косой линии с шифоновым подкладом юбке, легких босоножках с бирюзовой дымкой. А еще вспомнила о дорогом раздельном  купальнике с фирменной этикеткой израильской компании, совершенно новом в красивой целлофановой упаковке. Сжатая пружина злости распрямилась витыми кольцами надуманных проблем и подбросила Екатерину к зеркальному шкафу пристенной мебели.

      Екатерина,  спешно распечатала хрустящий пакет со спутанными лямочками и отороченными лоскутками белой лайкры. Оглянувшись на закрытую дверь спальни, она стянула с себя деловую хламиду, повседневный непрезентабельный, но очень удобный  раскомплект нижнего белья.
Под музыку попсового клипа включенного телевизора Екатерина, переминая ногами, натянула эластичные белые ободки плавок на светлый контур треугольного следа, оставшийся от  купальника прошлого сезона.
Не загорелая часть тела не совпала с площадью прикрытия нового лекала купальной принадлежности.
«Ну и пусть торчат бледные полоски кожи, зато целлюлит - нам не грозит», - удовлетворенно поразмыслила зрелая дама, критически рассматривая себя в зеркале. Она приподняла упругую тяжесть спелых грудей и ощутила томную негу скрытого желания.
Расправив  спутанную верхнюю часть купальника, ловко приладила прохладу новой ткани на совершенную округлость женской гордости.
               
    «Валерчик», - пропела елейным голосом сексуальная львица, - «милый… оцени мой новый наряд».
     Двери спальни с осторожностью открылись, пропуская готового к всевозможным неожиданностям смурого супруга. Живописная картина пляжного варианта преображения жены вызвала удивление, казалось бы, уже привыкшего к любым нестандартным выкрутасам этого энергичного создания.
  - Ты что, собралась поплавать у соседей снизу? – съязвил Валерий.
  - Дурачок! Мы едем с тобой на Кипр.
               
                * * *


    Бирюзовые заветные босоножки удалось одеть только через неделю. Острая жгучая боль в правой ступне не позволяла свободно принять элегантный изгиб кожаной модели. Ядовитые иголки морского ежа «римской когортой» дружно вошли в нежную пятку резвой пловчихи.

  - Катя, что ты вечно летишь вперед паровоза. Надо было тебе первой бросаться в ночное море, не зная особенностей обитания местной живности, - произнес сердобольный муж, пристраиваясь с иголкой в руке к усыпанной черными точками гладкой пятке пострадавшей.
  - Ой! Как больно.
  - Не дергайся. А то промахнусь и наделаю лишних дырок. Главное, что нога сохранилась. Ее вообще могла откусить акула.
 - Валера, прекрати издеваться. Акулы на побережье  Средиземного моря не водятся.
 - Правильно, они ходят по берегу в виде отдыхающих и прыгают на бедных ежей.
 - Слушай, а ты положил в чемодан мои сланцы? - перевела  разговор покорная потерпевшая.
Опираясь на фаланги пальцев забинтованной правой ноги, Екатерина дохромала до своего саквояжа. Тяжело вздыхая, она поменяла местами вожделенный костюм-тройку на шорты и оранжевую майку со дна чемодана.

     И лишь через неделю она застучала каблучками босоножек по вымощенной дорожке прибрежной полосы средиземноморья. Легкий бриз августовского прибоя нежно обнимал ее налитые женской зрелостью бедра, ласковым дуновением чувственного порыва прикасался к объемной груди, выдавая природную красоту божественного создания.
Валерий залюбовался аппетитными формами своей жены, ощущая томность в передавленной синими плавками мужской плоти.

  - Ух, ты! Дух захватило от  твоей экспрессии, - театрально-восхищенно продекламировал Валерий, поднимаясь с мягкого махрового полотенца пластикового топчана, - пройдемте, дама, в номера!
  - Валерка, какой ты нахальный, - удовлетворенная  видом своей долгожданной экипировки игриво промурлыкала счастливая Екатерина, - Я приготовила нам сюрприз. Завтра мы плывем в Израиль!
  - Ты уверена!? В тебе проснулся зов предков? Земля обетованная, очевидно, разверзнется, не дождавшись твоей значимой персоны.
  - Какой ты все-таки неотесанный хам. Сколько можно валяться недвижимым бревном под палящим солнцем. Мы  отплываем завтра вечером на теплоходе «Принцесса Сиприя». Я все узнала. Семейная пара из Курска побывали там, им  очень понравилось. Причем, они порекомендовали не тратиться на дорогой билет в комфортабельной каюте, а купить «тикет» в общий салон с самолетными креслами.
  - Насколько я знаю, на пароходе есть палубы, и в нем нет общих «самолетных» салонов. Катя, ты опять лезешь в какую-то очередную авантюру.
  - Я не лезу. А ты бы взял и раз в жизни принял самостоятельное решение и пригласил меня куда-нибудь.
               
 - Я тебя пригласил…  в номера.
  - Короче, мой «ласковый и нежный», я купила два билета по сто долларов в «самолетный» салон. Там мы не появимся, поскольку спать не придется. На верхней палубе будет театрализованное шоу всю ночь.  Будут работать бары.  Музыка, танцы. Яркие звезды, млечный путь на ночном южном небе. Просто сказка! А рано утром мы прибудем в Хайфу. Вечером после экскурсионной программы  возвращаемся обратно.
- Да, мой генерал! Разрешите выполнять? – чеканя каждое слово, Валерий поправил махровое полотенце и растянулся во весь свой средний рост, подставляя солнцу крепкое тело сорокасемилетнего мужчины.
               
                * * *

    Пароходный гудок известил пассажиров о начале путешествия, приглашая полюбоваться  искусством маневра огромного белого лайнера. Мощные корабельные винты закрутили  водную гладь и, словно огромным миксером, стали взбивать соленое морское безе. Прибрежный вечерний воздух теплыми потоками смешивался с прогретым солнцем морем и бурлящей пеной «бежал» вдоль ватерлинии корабля. Гордая «Принцесса» задним ходом вышла из бухты и, развернувшись, взяла курс на Хайфу.

    Екатерина с Валерием стояли, приобнявшись, на верхней палубе, любуясь разноцветной иллюминацией береговой линии. Они еще долго смотрели в сторону берега, пока морской горизонт не совместил  два пространства в одну бескрайнюю линию границы  неба и моря.
   
    Корабль вспыхнул сотнями лампочек, развешанных по контуру палуб одинокого судна в бескрайнем просторе ранней ночи. Белые огни побежали по натянутым гирляндам, освещая  мужской и женский силуэты. Валерий, обнимая со спины Екатерину, чувствовал тепло ее тела. Флюиды любви и доверия, словно рентгеновские лучи, проникали в него, поднимая  волны желания.   
 - Жалко, что у нас не отдельная каюта, - разомлев от пряного морского воздуха, легкой качки и близости жены, романтично шепнул Валерий.
 - Кстати, пойдем, поищем наши «самолетные места», - предложила Екатерина, бросая окурок  дамской сигареты в темные волны моря.

   Беспокойство искателей своих мест усиливалось по мере спускания по уходящим далеко вниз лестничным ступеням. Наконец, бесконечная лестница уперлась в металлическую цвета хаки единственную дверь, за которой слышался шум работающих турбин.
  - Как-то странно, - заволновалась Екатерина, - дальше идти некуда.
  - Похоже, это машинное отделение. Ты ничего не перепутала?

    Неожиданно дверь поддалась и раскрылась, выпуская навстречу путешественникам какофонию громких звуков. В проеме двери появился матрос в темно-синей робе.
    Екатерина, мучительно напрягаясь, составила фразу на английском языке, откровенно русифицируя произношение: «Кэн ю хэлп ми плиз. Вэя ра  ауа плэейсес?». Матрос, не выказав ни доли удивления, взял из рук Екатерины посадочный билет, взглянул на отмеченные места и, показывая рукой вглубь шумного отделения, произнес: «go to  straight ahead and down stairs».
  - Ужас, он сказал, что нужно идти прямо и затем еще вниз по лестнице. Валера, давай туда не пойдем, все равно мы там спать не будем, - не дожидаясь ответа, устремилась вверх Екатерина.

     Несколько обескураженные, они поднялись в ресторан второго яруса. Зажигательная кипрская мелодия, блеск сервированных приборов на белоснежных скатертях  круглых столов подняли настроение, несколько приунывшей Екатерины. Знакомство и беседа за ужином с прибалтийской семьей, сдобренные легким градусом местного красного вина ввели новоиспеченных мореплавателей  в игривое состояние.
   
               
   Туго обтянутые белые джинсы «heut couture» с золотым узким ремешком в поясе, белый блейзер, расшитый цветным бисером, золотистые узконосые туфельки создавали состояние уверенности и собственной неотразимости Екатерины. Она, довольная, поглядывала на Валерия,  отмечая выгодность внешнего вида своего мужа по сравнению с сидящим напротив каунасским Коститусом.
 
   «Все же ему к лицу белая рубашка с коротким рукавом. И хорошо, что я купила ему эти светло-серые  парусиновые брюки», - подумала Екатерина.
Уральская пара с удовольствием приняла приглашение новых знакомых подняться на верхнюю палубу, где начиналось музыкальное шоу болгарских артистов.
   Чистое ночное небо рассыпало мириады звезд над танцующими парами.
  - Вот видишь, милый, как здесь весело и хорошо. Всего час ночи, а спать совершенно не хочется. Осталось всего каких-то шесть часов, и мы прибудем в Хайфу.
   Вдруг музыка резко оборвалась, и в следующую секунду вся иллюминация корабля погасла.
   Вселенная укутала маленький кораблик в тишину мироздания, сначала незаметно, а затем все сильнее раскачивая плавучий оазис обитания.
 
   Включилось аварийное питание, мерцающий тусклый свет вызвал чувство внутреннего дискомфорта и тревоги.  Отдыхающие недоуменно взирали  друг на друга. На английском, немецком и на ломаном русском языке капитан корабля сообщил о незначительном повреждении какого-то генератора, и попросил всех, не создавая паники, пройти в свои каюты.

  - Вот и начались испытания, - сказал Валерий, - от судьбы не уйти, пойдем в наш трюм.

     Небо заволокло тяжелыми тучами, началась настоящая болтанка. Екатерина, больно ударяясь о перила лестничных маршей, как  робот, медленно и неуверенно спускалась вниз, не ожидая ничего хорошего от знакомства с местом будущего ночлега.

   Дойдя до знакомой уже двери, она предоставила возможность Валерию первому открыть ее и зайти. А затем уже она, следом за ним, обреченно вошла, ступая каблучками на металлическую лестницу с наваренными швами против  скольжения. Они молча  обошли целый комплекс работающего оборудования по направляющей стальной  дорожке. Разговаривать не было смысла, грохот работающих машин плотно давил на уши. Валерий оборачивался, контролируя состояние супруги. Какой-то матрос помог открыть еще одну металлическую дверь, похожую на форму игральной карты с огромным «штурвалом» посередине.

   Последний завиток лестницы привел искателей на места «согласно купленным билетам». Плотная металлическая дверь-сейф перегородила мир на два жизненных полюса. То, что увидела Екатерина, подвергло ее в шок. В полутьме трюма, расположенные стройными рядами кресла были битком заполнены людьми, в проходе  тоже были люди. Они лежали на подстилках, укрывшись старыми, потрепанными и рваными одеялами бурого цвета. Пассажирский салон, копошащий движениями и звуками, притих, увидев необычную для них картину:  в широком дверном проеме стояли две фигуры, одетые во всем белом. Словно «святые» опустились в преисподнюю жизненных страданий.

    Екатерина  «приросла» к порогу трюма.  Она ощутила, что время  оставило их и где-то пропало в другом   измерении. И она сама растворилась в незнакомом пространстве.
  - Валера, кто это? Мне страшно!
  - Я не знаю, - завороженный жуткой атмосферой, прошептал Валерий.
     Осторожно перешагивая через тела, к ним подошел стюард – зрелый рослый мужчина лет  «за пятьдесят». Он молча указал на свободные два кресла, предлагая пройти в салон трюма, что-то сказал и скрылся в подсобном помещении.
               
     Валерий двинулся первым, аккуратно перешагивая через ноги лежащих мужчин и женщин с детьми. Качка корабля ощущалась не столь сильной как на верхних палубах и он удачно, не потревожив никого, добрался до своих мест.
  - Катя, иди сюда, - позвал Валерий, вырывая сознание Екатерины из состояния шоковой отрешенности.
Екатерина добралась до своего места и осторожно, словно она садится на тонкий насест, присела на кресло, боясь испачкать белоснежную чистоту джинсов. К ним вновь подошел стюард и положил на колени сидящему с краю Валерию два темно-бордовых одеяла.
- Ху ис зис пипл? – напрягаясь над конструкцией слов, спросила Екатерина.
  -  Pilgrims, -  коротко ответил стюард, удаляясь.
  - Я не поняла, Валера, кто это такие «пилгримы»? Ты знаешь?
  - Мне кажется, что это странники. Помнишь в песне А.Малинина, не знаю дословно, но что-то он об этом поет: «звезда наших странствий гори, не сгорай… мы ищем потерянный рай…рыцари надежды и отваги…бродяги…все мы в этой жизни пилигримы».
  - И что это значит?
  - Это значит, что все эти люди – странники, скорее всего паломники. Направляются к святым местам.

    Екатерина решила удобнее сесть в кресло на полную площадь сиденья, придвинулась, отклонилась на спинку и завалилась навзничь. Спинка кресла,  не оказывая никакого сопротивления, отвалилась, падая на колени спящего сзади мужчины.
  «Уууу…», - зарыдала Екатерина, пряча в ладони лицо.
  - Ну что ты плачешь, мы должны терпеть. Теперь мы с тобой пилигримы. Если хочешь, я поднимусь наверх и попробую найти свободную каюту.
 - Нет свободных кают, - продолжая всхлипывать, ответила несчастная странница, - я заходила в капитанскую каюту, когда ты выходил в туалет. Сказали, что мест свободных нет… Что ты думаешь, я бы оставила не решенным этот вопрос: здесь же невозможно находиться. Кресла грязные, сломанные. Одеяла еще хуже, в каких-то пятнах. Воздух какой-то весь «больной».
  - Ну, ничего, - меняясь местами с женой, успокаивал Валерий, - осталось всего четыре часа до прибытия. Придется потерпеть.

     Шторм разыгрался не на шутку. Туристический лайнер все сильнее и сильнее раскачивался в такт движения волн. Как игрушечный кораблик в забаве  огромного великана  беспорядочно метался   от  ладони к ладони, обреченно подчиняясь потокам воды.
Усталость захватила власть над эмоциями, уводя «странников поневоле» в тревожный сон. Екатерина то погружалась, то возвращалась из дремоты, не понимая истинного существования. Нереальные  картинки бытия путались с видениями сна. 
Она увидела своего сына маленьким. Он сидел на качелях и просил его раскачать. Веревки качелей, закрутившись по выпиленным треугольным направляющим на концах  дощечки,  уходили высоко в небо. Мальчик болтал  ногами, тщетно пытаясь придать качающие движения.
Екатерина ухватилась за концы дощечки и легко потянула смеющегося сына на себя. Отпустила и перебежала, чтобы успеть оттолкнуть снова, любуясь двумя «счастливыми» вихрами на затылке сына.  «Мама, выше! Еще выше! Мамочка, любимая,  еще выше!» – кричал  смелый сын.
Она вкладывала все свои силы, отталкивая  Андрейку от себя. Небо не выдержало силы толчков и отпустило  канат, скручивая его в бесконечную пеньковую змейку. Екатерина закричала, увидев, как в замедленной киноленте, падение сына…

  - Help me! Help me please! – кричала женщина в трюме корабля. Она пыталась прижать руки девочки-подростка, бьющейся в эпилептическом припадке. Стюард, точно выверяя  движения, спешил принести никелированную чайную ложечку. Холодная гладь металла запотела от учащенного дыхания девочки. Зубы выбивали беспорядочную дробь на                плоской части ложки. Мягкая плоть языка сохранилась неповрежденной. Девочка затихла, выпуская пену из уголка рта.

  «О! Господи, где я?», - успела подумать Екатерина, вновь погружаясь в забытье сна
Она держала на руках плачущего сына, спрашивая, где ему больно. «Здесь, мама», - показывал сын, прикасаясь рукой к шортам в области паха.

                * * *

- Мама, очнись! Ты где? – Андрей протянул Екатерине ланч-бокс, - я тебя уже в который раз спрашиваю, ты будешь есть?
  - Да, сынок, - откидывая столик от спинки кресла, задумчиво произнесла Екатерина. Ей вдруг стал так ясен и понятен сценарный ход «неудачного» путешествия в страну самого  великого земного чуда.

   «Я же была  у «стены плача» и не попросила здоровья своему сыну и мужу. Я видела вещий сон и  не поняла. Я даже не подумала, что опасность уже притаилась и начинает  борьбу  за права на моего  сына. Я думала только о себе, о своей значимости, захваченная амбициями самоценности. А сейчас мой сын сидит рядом, потеряв надежду  на спасение. Он же мне показывал, откуда придет «моя боль». Эмбриональный рак яичка…  он раскинул свои клешни, стараясь накрепко вцепиться в жизнь самого дорогого мне человека. И я объявляю ему войну, и буду биться, чтобы победить! Чего бы мне это не стоило…
   Я  потеряла мужа. Он погиб за рулем автомобиля. Это я его заставила  ехать в другой город в дождливую осеннюю погоду ранним октябрьским утром. Это мне взбрело в голову срочно ухватить дешевую мебель для своей коммерческой школы. Даже получив известие о происшедшей аварии, первым делом я подумала о новой иномарке, а не о нем. Как глупо и обидно. Так бездарно отпустить жизнь.
    Даже там, на корабле, я слышала только себя и жалела только себя…»

Не притрагиваясь к еде, она, как наяву,  представила синюю, как море, палубу теплохода.
 
     Прохладное раннее утро плескало на корму корабля брызги прозрачной воды, предлагая смыть тяжесть рваного сна. Желтые облака, поддерживая солнце, поднимали его над  грядой побережья, проецируя контуры отдельных высоких зданий.

Приближаясь к незнакомому берегу, все  виднее становились жилые постройки. Бетонные кубы-дома, разбросанные по упорядоченному архитектурному замыслу, декорировали горные  районы Хайфы. Пограничный катер поприветствовал «Принцессу», сделав почетный круг, словно осматривая и восхищаясь ее красотой, а потом, развернувшись, показал надпись на капитанской будке - «follow me».
  - Катюша, ты замерзла? – Валерий обнял жену за  плечи.
  - Не надо!
  - Я прошу, не переживай так сильно. Я на тебя не в обиде.
  - При чем здесь ты! Какая я дура, повелась на этих «курских соловьев», уши развесила…  «самолетные сиденья»… спать не придется…  Вот и не спали.
  - Знаешь, Катя, так странно, я проваливался в сон, и каждый раз видел один и тот же сюжет, - Валерий встал рядом с Катериной, чуть наклоняясь через перила ограждения палубы, - я не понимал, где реальность, а где продолжение сна. Кто-то постоянно натужно кашлял, хрипел. В полосе света открытой двери туалета я улавливал взглядом ползущих в него и обратно людей. Они постоянно цеплялись за мою ногу. Какой-то мужчина, стоящий  на коленях, повернул ко мне лицо. Мне показалось, что оно было обожженным или в каких-то струпьях. Мне уже сейчас кажется, что это  мне тоже приснилось. И это было разовым видением.  Но я почему-то неоднократно  видел себя за рулем автомобиля.

  Я мчался по лесной дороге, и меня неудержимо сносило в кювет. Я пытался справиться с управлением, выровнять движение и никак не мог. Как будто кто-то, кто  сильнее меня,               
тянул руль вправо. И я летел в бездонную темноту пропасти. Просыпался и вновь летел в кювет.
   - Слушай, прекрати свои страсти. У тебя и водительских прав-то никогда не было.
   - Катя! Смотри…

   Принцесса «Сиприя» пришвартовалась у морского порта, подставив белый бок к широкому причалу. Распахнув двери нижней палубы, она, приглушив королевскую игривость, замерла, словно в почетном карауле. 
Синяя Звезда Давида на белом пустынном поле флага, обрамленная  границами независимости, застыла треугольниками равенства на здании морского вокзала. Все вокруг молчало, ожидая важность прибывших персон. По трапу удивительно тихо, без единого звука голоса медленно перемещались паломники. Плотно, один к одному, они ползли на коленях по наклонной плоскости деревянного трапа. Одетые в разные одежды, искалеченные и больные, они выглядели, как единый организм, подчиненный святой радости свершения – им сияла долгожданная Звезда.

  - Катя, а я даже рад, что прибыл на землю обетованную из трюма, как паломник. И уже совсем скоро прибуду в обитель Иисуса Христа…

               
                * * *

   - Мама, ну что с тобой, переключись на еду. Второе совсем остыло.
   - Андрей, какое сегодня число?
   - Ну, ты даешь… 28 марта.
   - Сегодня три с половиной года, как не стало папы.
«Господи, он ушел к тебе. Он уехал к тебе на новой иномарке…     Но сына, моего единственного сына,  я тебе не отдам!».
   - Мама, о чем ты все время думаешь?
  - Вспомнила этот Новый год. Твой героический поступок.
  - Странно, конечно. А я совсем не помню, как все произошло, - поддержал разговор Андрей, -  петарда разорвалась в руке, я увидел кровь и завалился в «отключке» прямо на балконе. Помню, конечно, до этого ты со мной не разговаривала. Все простить не могла, что я встречаю Новый год с Наташкой в общаге.
  - А как ты думал, сынок. Оставил мать одну.
  - Ма, ну что ты все утрируешь. У тебя были твои подружки. И что мне с ними - хороводы вокруг елки водить? Пришел же я к вам вечером первого числа. И то получил, можно сказать, тяжкие телесные повреждения.
 - Я так испугалась. Когда увидела твою руку, чуть сама сознание не потеряла. Кожа с руки сразу свалилась, как кожура с вареной картошки. Все вокруг кричали, плакали, а ты  молчал, и только крупные слезы катились из твоих глаз. Тебя увезли в ожоговый центр. Под утро привезли из больницы. Ты уснул и проспал до обеда. А вечером у меня самолет в Америку. Боль утихла, и ты не позволил кому-либо везти меня в аэропорт. Одной рукой держась за руль, сделал это сам. Мне было так приятно, что ты проводил меня.
 - Иначе быть не могло. Я же  все-таки тебя люблю.
 - И я тебя тоже.
 - Мама, а всё же… жить-то я буду? – выдержав паузу, спросил Андрей.
 - Будешь, сынок. Обязательно, будешь. Мы с тобой летим за нашей жизнью.
    
    Легко и свободно плескаться в огромном и чистом океане любви своей матери, чтобы,  научившись плавать, утонуть в любви к своей женщине.
В жизни всегда есть выбор, но однажды появляется приоритет. Он скрыт в повседневном бытие. И вдруг ровное спокойное течение жизни прерывается. И ты понимаешь, что появился приоритет. И он абсолютен в своей значимости. Его положение исключает компромисс. Сын уходит к женщине.
               
    Но внезапно появляется Главный приоритет – приоритет жизни. Он подчиняет  всё вокруг. Все устои, значения, привычки, все «побрякушки» жизненной условности  летят  в глубину «ничто». Он заставляет изменить привычный путь, уничтожает страх, рождает мыслимые и немыслимые пути поиска. Найти жизнь, вернуть ее – Главный приоритет…

     Перина облаков раскинулась за бескрайние горизонты обзора иллюминатора, успокаивая взгляд однотонной поверхностью покрова. Лишь отдельные лоскутки прозрачного неба затягивали взгляд в глубину своих причудливых форм. Серебристый лайнер смело нырнул в один из них, погружаясь в облачный пух, с нетерпением ожидая прикосновения с идеальной поверхностью взлетно-посадочной полосы аэропорта имени Давида Бен-Гуриона. Самолет мягко коснулся потертой резиной шасси бетонной поверхности, разрезая крыльями теплую пряную сдобу разогретого ближневосточного воздуха.

    Несмелый поток российских пассажиров растворился в бурном смешении наций и языков, не выделяясь и не влияя на радужную палитру красок главных воздушных ворот еврейского государства.
  - Мама, смотри, стая «грачей» собралась к перелету.
Екатерина с нескрываемым интересом полным фронтом развернулась к группе мужчин, одетых во все черное. Из-под широких шляп двумя черными пружинами закручивались аккуратные пейсы.
  - Ого! Таких мужчин я еще не видела. А зачем они к шляпе прилепили локоны?
  - Мама, ты же историк и не знаешь, что это ортодоксальные евреи. У них сплошные ограничения в жизни.
  - Мой исторический профиль уходит глубоко в древность – далеко  до нашей эры. А про этих мужчин я слышала, что им «выпал самый трудный путь» – читать тогу и делать детей. Я бы такого мужичка рядом с собой и близко не допустила.
  -Да, я представляю, как  бы ты привезла с собой в Россию такого кавалера.
 - Он бы просто вымерз у нас, - громко рассмеялась Екатерина.
Группа одетых в черное мужчин развернулась в их сторону.
  - Мама, ты нарываешься на конфликт. Посмотри, сколько молодых девчонок в хаки стоят с оружием. Причем, оно не камуфляжное, а самое что ни на есть боевое. Арестуют вмиг, как разжигателя национальной розни.
  - Молчу, молчу. Посмотри-ка, похоже, нас ожидают. Вон там, видишь, стоит женщина с табличкой: «Tel ha’shomer hospital».
Пойдем… это наше будущее.

                Глава  3




     Бурная новогодняя ночь растворилась в матовом свечении первого дня нового года.  Раннее утро нового тысячелетия кружило в снежном вальсе миллиарды снежинок, то укладывая их на землю в мелодичном миноре, то в новом порыве властного мажора поднимая вверх.  Улица укрылась свежим  снегом.  Серебристая чистота мягкого покрова отражала свет  еще не выключенных фонарей.

     Наташа осторожно высвободилась из объятий Андрея. Босыми ногами нырнула в его новогодний подарок - мягкие пушистые тапки с мордочками близнецов-котят. Бесшумно подошла к окну. В тишине общежитской комнаты громко щелкал стрелкой механический будильник, отсчитывая секунды ее счастья. Она взглянула на циферблат. Половина шестого утра. Еще несколько часов блаженного комфорта с любимым человеком…
               
      Чугунная гармоника батареи,  застыв монолитностью мехов, отдавала  аккорды тепла обнаженному девичьему телу. Наташа, стараясь не прикасаться к ребрам горячей батареи, потянулась к форточке. Открытый квадрат окна втянул нагретый воздух комнаты, превращая его  в  облачко пара. Сила холодного воздуха потеснила поток тепла и запустила шальные снежинки на подоконник разогреть их застывшие узоры. Наташа, зачарованная красотой зимней сказки, смотрела из окна на безлюдную улицу новой жизненной эпохи.

     «Пришло второе  тысячелетие, а ничего не изменилось. Так же падает снег, так же горят фонари, так же чутко спит улица, готовая в любой момент принять озабоченных своей целью прохожих. Так же, как и в прошлом тысячелетии, громко стучит будильник», - думала Наташа, не замечая прикосновения ажурных льдинок к ее горячей груди.

      Андрей, ощутив отсутствие Наташи, открыл глаза. Осторожно приподнялся и через преграду деревянной спинки кровати увидел, словно вылепленную профессиональным скульптором, фигурку своей любимой. Она, опираясь тонкими руками о подоконник, поднялась на цыпочки и смотрела в матовый экран окна. Полутон между ночью и утром прикоснулся к упругому телу Натальи, обрисовывая натянутые в напряжении подъема точеные икры ног, упругие ягодицы, прямой, как стрела, позвоночник. Угловатые острые плечи приподнимались бугорками ключиц. Рыжая копна волос пышной кроной завершала юное наполненное жизненным соком деревце любви.

   - Эй, Бонифаций! Бони, ты не замерзла стоять у открытой форточки. Не боишься Снежной королевы?
  - Нет, не боюсь. Я ей не нужна. Ей нужен Кай, который валяется в моей постели.
  - Ой, ёёёй… Я боюсь. Иди ко мне, моя храбрая Герда.
  - Сейчас, сейчас. Я только сниму свои лыжи.
  - А где же твоя горностаевая муфточка?
  - Я ее удачно «загнала», чтобы роскошно отпраздновать Новый год. А ты, мой нищий мальчик, чем ты можешь одарить свою отважную девочку? У тебя ничего нет.
  - Да, меня ограбили страшные разбойники, они украли мои одежды. И я совсем голый, несчастный лежу под меховым манто и никак не могу согреться.
 - Сейчас, я немедленно  бегу к тебе, - Наташа, пародируя замедленный бег, приближалась к волнующей и желанной сказочной встрече. Плоский живот, упругие приподнятые дуги грудей, гладкие в изгибе движения колени пробуждали в Андрее инстинкт охотника. Он, имитируя  хищника, готового к прыжку, принял стойку  леопарда, накинув на бедра истонченную ткань байкового одеяла.
  - Иди ко мне, трепещущая лань. Я съем тебя всю без остатка. 
     Наташа прыгнула в кровать и замерла невинной жертвой.
Он слизывал капельки растаявших снежинок с ее груди, распаляясь огнем желанной встречи.
 - Ты вся моя! И я твой…  весь.
   Наступающее утро  разжигало огонь безумной страсти, бережно охраняя ранимость первых встреч и ощущений.
 - Я, конечно, дура…  Не знаю ничего. Ничего, ничего, ничего…  Но мое  тело живет тобой. Мои руки, ноги, грудь... Они не могут «надышаться» тобой, они просто захлебываются полнотой желания ощущать тебя, прикасаться к тебе. Раствориться и заполнить каждую клеточку твоего тебя. Но там, внизу меня, таится боль. И она наказывает меня за откровение чувства к тебе. Я хочу и боюсь. Я говорю тебе это и боюсь себя. Своего откровения и своих слов.
  - …
  - Ты молчишь. Ты осуждаешь меня? Я сделала то, что не должна была позволить себе сейчас?
               
  - Молчи, пожалуйста, молчи. Мне хорошо. Мне так хорошо.  Я храню, я стараюсь, как можно дольше, сохранить  это ощущение. Я не знаю, какую цену назначить твоей щедрости. Это все бесценно. Я доверяю тебе.
  - Ага, ты мне доверяешь? Ты доверяешь мне всего себя?
  - Всего, без остатка.
  - А ты не обидишься?
  - На что я должен обидеться?
 - Ну, понимаешь, моя просьба не совсем обычная.
 - Все прихоти и все твои желания – все для тебя!
 - Правда, ты позволишь мне… и точно не обидишься?
 - Ты меня заинтриговала. Немедленно проси, а то я сейчас же закрываю «бюро добрых услуг».
 - Андрюшечка, я хочу познакомиться с твоим мальчиком.
 - Ууу… А как ты планируешь с ним познакомиться? Он совсем не умеет разговаривать.
 - Ну, тогда я просто на него посмотрю, потрогаю.
      Андрей повернулся на спину и откинул одеяло.
 - Мальчик ждет, иди, знакомься.
Наташа, медленно «вышагивая» указательным и средним пальцами, двинулась по широкой груди Андрея.
 - Я иду по пустынной белой равнине мимо двух симметричных вулканических курганчиков. Спускаюсь к дорожке с редкой тропической растительностью. Обхожу кратер потухшего вулкана, и направляюсь к оазису непроходимых джунглей. О! Я вижу дикого зверя. Он отдыхает после водопоя. Наверное, это бегемот. Нет, я ошиблась. Это слон! Настоящий африканский слон!
 - Ха, ха, ха, - засмеялся Андрей, вздрагивая всем телом.
 - Ой, смотрите, он зашевелился. Похоже, он просыпается. Его хоботок поднимается.
 - Ну, уж конечно… хоботок. Это же не слоненок. А взрослый слон. Сейчас начнет трубить на все саванну.
 - Ты знаешь, я, конечно, читала про мужское достояние…
 - Не достояние, а достоинство, - возразил Андрей.
 - Согласна, вижу. Но мне казалось раньше, прости, что оно некрасивое и страшненькое. А твой мальчик, оказывается, похож на грибок-боровичок.
 - Я надеюсь, ты не собираешься его сорвать?
 - Нет, я же не по грибы пошла, я буду его беречь.  Андрюша, а что ты прячешь под грибком?
 - Там тоже грибы, называются трюфели, –  со смехом поддержал интимно-грибную тему Андрей,     - сумчатые подземные клубневидные грибы.
 - Я обожаю трюфели, мой любимый сорт шоколадных конфет. Я сейчас их съем… Андрюшик, а на одном трюфеле какая-то горошина. Это вырастает новый клубень?
 - Ну-ка, где это? – Андрей нащупал плотную горошину на левом яичке и, не выказывая смущения, предложил: - Будем играть в сказку «Принцесса на горошине». Сейчас проверим, настоящая ты принцесса или нет.
   Он обнял Наташу, погружаясь в необъятные чувства вселенской радости, счастья и любви.


                * *  *


     Фойе поликлиники городской больницы напоминало вокзал железнодорожной станции перед отправлением транзитного поезда.
     Гудящий рой заинтересованных  в своем здоровье пациентов  по одной, понятной каждому из них  логике перемещался, вызывая общую картину упорядоченного  хаоса.
               
     Первые рабочие дни после новогодней гонки празднований начались с посещений врачебных кабинетов гастроэнтерологов, терапевтов, кардиологов, травматологов и  остальных специалистов новомодных мыслимых и немыслимых названий.
      Андрей, дождавшись своей очереди, подошел к окошку регистратуры.
 - Что вы хотели, молодой человек? - бегло  взглянув на Андрея, через оргстекло разделительной  перегородки   обратилась  немолодая женщина в белом накрахмаленном
халате. Обратив внимание на перевязанную руку, в режиме автоматной очереди выпалила: «Травматолог принимает во второй половине дня. Прием платный. Осталось два талона».
 - Нет,  мне нужен «мужской» врач, - смущаясь, ответил Андрей.
 - Говорите громче, кто вам нужен?
 - Мне нужен врач по мужским болезням.
 - Венеролог, что ли?
 - Не совсем, наверное…  Понимаете, я точно не знаю, кто мне нужен…
 - Слушайте, не морочьте мне голову, видите, какая очередь. Говорите внятно.
 - Врач по мужским органам, - нервничая, громко ответил Андрей.
 - Андролог?  Уролог? Сексопатолог?
 - Пусть будет уролог.
 - Уролог ведет прием в кабинете 204.  Ваше фамилия, имя, отчество? Сколько полных лет? – регистратор быстрым движением вывела каракули установочной информации на бланке-карточке, -  идете  через кассу поликлиники - в конце коридора, оплатите, затем на второй этаж, направо. С квитанцией об оплате и с этой карточкой  в общую очередь.

  Узкий коридор второго этажа был заполнен людьми, ожидающими приема. Коричневые дерматиновые кушетки поскрипывали под тяжестью устремленных в кабинетное будущее пожилых женщин. Мужчины и молодые люди подпирали выкрашенные зеленой краской стены.
   - Кто крайний в  204 кабинет? – дважды спросил Андрей. Вопрос дважды остался без ответа.  Десяток пар равнодушных глаз проводили  фигуру молодого человека за белую дверь с надписью «уролог».

    За ламинированной поверхностью медицинского стола сидел мужчина среднего возраста с погрешностью в десяток лет. Ему можно было с уверенностью дать и сорок, и пятьдесят. Светло-рыжие кустистые волосы топорщились вразнобой.
Одутловатое красное лицо отражало явные признаки похмельного синдрома. Он  поглощал бутерброд с толстым кругом докторской колбасы, запивая  крепким чаем из большого фарфорового бокала.
Его полусонный растрепанный вид был настолько живописным, словно несколько  минут назад он соскочил с кровати, успев  запахнуть себя в  халат и плеснуть из чайника кипяток. То ли горячий чай разбавил спрятанный градус разгульного праздника в закоулках объемного желудка, то ли сосредоточенная работа челюстей, расходуя энергию, выделили бисер пота на внушительном  носу.
  - Му, му…- промычал хозяин кабинета, указывая рукой с откушенным бутербродом на свободный стул напротив стола.
 - Что с рукой? – проглатывая кусок незатейливой пищи, спросил уролог.
- Петарда взорвалась.
- Понятно…  В штаны не залетела?
- Нет, не залетела, - усмехнулся Андрей.
- Понятно… «Плачем» от распутной жизни…  случайных половых связей.
- Нет, не плачем. Так… горошина какая-то образовалась.
- А… запущенный процесс развития. Очевидно, украшение приобрел в виде шанкра. Ладно, проходи за ширму и приспусти штаны.
               
     Водопроводный кран зарокотал струей воды, смывая колбасный аромат с коротких толстых пальцев эскулапа. Тонкие резиновые перчатки ловким движением рук заняли защитную позицию безопасного контакта.

  - Так, подойди ближе. Не наплывай. Не наплывай, говорю тебе, - отодвинулся присевший на кушетку для осмотра врач. Пропальпировав только ему известные каналы и пазухи, достал из стоящей рядом тумбочки гирлянду оранжевых пластиковых макетов разного калибра с размерами от перепелиного яйца до куриного. Деловито подобрал нужный образец, практически приближенный к максимальному объему. Примерил к левому и правому направлению.
  - Ну, что ж… размеры достойные. Общего воспалительного процесса не вижу. Локальное уплотнение размером с горошину наблюдаю. Ничего страшного. Одевай штаны. Сейчас выпишу направление, пройдешь курс УВЧ – все будет в норме. Да… еще… половую жизнь временно приостанавливаем.
   Промокнув салфеткой похмельную испарину, уролог выписал приговор, грубо вмешиваясь в чужую судьбу, резко изменяя направление жизни…

               
                *  *  *

 
   Кто-то всегда обладает знанием будущего события. Имеет возможность подготовить его, не раскрывая приготовления к свершению.
   Андрей  не знал, что великая радость может так  захватить чувства и эмоции, что сердце становится огромным и готово выпрыгнуть из груди от переполнения неожиданным счастьем.

     На девятнадцать лет мать преподнесла подарок - большую плюшевую собаку. Что особенного?  Взрослому, почти мужчине, подарить детский подарок при  друзьях, сокашниках и согруппниках. Андрей сделал вид, что рад подарку, и, не глядя, бросил его на кресло.
  - Сын, а что ты так с моим подарком обращаешься небрежно, смотри, «убежит» собака и счастье твое унесет.
  - Мам, ну я, конечно, рад, но мне что… играть с ней, что ли, - наливая спиртное в рюмки гостям, смущенно ответил Андрей.
 - А ты возьми собаку. Собака – она верный друг. Вдруг поможет сбыться твоей мечте.
 - Ну, взял и что?
 - Посмотри внимательней.
Именинник повертел в руках собаку, ощупал, но так  ничего и не заметил.
 - Сынок, возьми-ка ты ножницы и сделай операцию. Вспомни, как ты раньше потрошил свои игрушки.

    Андрей легко вспорол отрезок ручного шва, сшитого  нитками  другого цвета, торопливо влез ладонью  руки в мягкую полистирольную утробу игрушки и на миг застыл от прикосновения к рельефу, неповторимому по ощущениям, - ключей зажигания. Красной зарницей вспыхнуло лицо Андрея, когда он увидел бело-синий символический пропеллер на никелированном брелоке.
  - Мама! Это же БМВ!...    Это мне?…  Это мне подарок?!...
     Поздно вечером, когда  все вместе сходили на автостоянку – взглянуть на новенькую темно-синюю «трешку» и вволю «оторваться» по случаю дорогого и желанного подарка, Андрей впервые задумался о знании будущего.

  - Ма, интересно получается, ты целую неделю знала, что у меня будет машина. А я даже не догадывался. И  это событие, не зависимо от меня, все равно бы произошло. Наверное, кто-то всегда знает: что, с кем и когда  случится?
               
 - Что здесь такого? Ты хотел – я смогла. Слушай, если влезать во всю эту механику: как так получилось, что у меня «нашлись» деньги, а в салоне в это время оказалась твоя мечта – в твоем желанном исполнении. Получится кубик «Рубика» и мне его никогда не собрать.

   «Кто обладает знанием и по чьей воле выписано направление на УВЧ? Ошибка, непрофессионализм, стечение обстоятельств?  Знание врача не принесло радости разрешения «неудобной» проблемы. Кто  включил ограничитель жизненного времени и кто выключит этот таймер», - подумает Андрей спустя полгода.  А пока он ничего этого  не знал - он ежедневно исправно посещал процедуры физиокабинета поликлиники.

   
                *  *  *

     Диспетчер аэропорта «Кольцово» известила ожидающих о прибытии рейса  «Москва -Екатеринбург».

     Андрей, съежившись от февральского холода, стремительно помчался из салона нового БМВ в сторону зала ожидания, на ходу бережно защищая букет  бордовых роз от ледяного пронизывающего ветра. Но и там он не нашел теплой защиты от лютой стужи. Холодные сквозняки от неплотно закрытых  дверей гуляли по фигурам встречающих, заставляя  поднимать воротники и прижиматься к теплой трубе отопления. Некоторые  ожидающие московского  рейса заботливо припасли для дорогих сердцу путешественников валенки и теплую одежду.

    Уже не первый день Андрей боролся с повышенной температурой. Сегодняшняя ночь была особенно тяжелой. Таблетки аспирина на короткий срок давали возможность провалиться в сон, выбрасывая обильный холодный пот. Он дважды менял набухшее от влаги нижнее белье. Но тут же бился в ознобе, закутываясь в одеяло.

     «Господи, я прошу тебя, помоги мне…  Дай мне возможность встретить маму… Я должен  встретить ее сам», - обращался в темноту ночи Андрей.
     Долгий зимний рассвет, словно услышав искреннюю мольбу любящего сына, отпустил натяжение ночных мучений. Андрей смерил температуру – 37, 2. «Вполне сносно, можно ехать».
    На табло высветился номер рейса и дата прилета. Осталось несколько минут до встречи. Андрей дыханием согревал каждую розу. Еще вчера был комфортный зимний «минус». Власть ночи поменяла потоки воздуха, допустив  северную вакханалию сумасбродной пурги…

     У него так же резко изменилась погода жизни,  не спрашивая ни советов, ни пожеланий…
  - Сынок, мой дорогой, здравствуй! Как я соскучилась. Какой здесь страшный холод. В Нью Йорке – минус два. В Москве тоже относительно тепло».
 - У нас хорошая зимняя погода – минус 34. Самое лучшее время для цветения роз.
Екатерина всю дорогу рассказывала о своих впечатлениях, встречах, официальных и неформальных приемах. Жаловалась, как жестока судьба, забросившая зерно ее жизни в вечную мерзлоту одиночества, борьбы и стрессов, а не в сияющую блеском жизни Америку.

     Андрей с усилием прислушивался к словам  матери, понимая, что все труднее увязывает смысл рассказа - словно ватные тампоны вставлены в уши и приглушают ее голос. Он понял, что должен отключить функцию звукового восприятия и сосредоточиться на дороге. Метель плотной стеной снега отражала включенные фары автомобиля, угрожая неизвестностью штормовой завесы…
               
  - Андрюша, я так рада, что наконец-то дома. Спасибо тебе за заботу. За прекрасные розы, - Екатерина обняла сына и поцеловала.
 - Сынок, что с тобой? Ты горячий, как печка.
 - Я не знаю, что мне делать. Уже несколько дней подряд у меня держится температура.
Екатерина мгновенно достала из аптечки градусник...
  - Андрей, у тебя почти 39! Где ты так сильно простыл? Нужно срочно вызвать скорую помощь, - она кинулась к телефону.
  - Алло, скорая? Срочно пришлите врача… Что случилось?... Температура очень высокая…  Нет, не у меня, у сына… Как невозможно? Не завелись машины? От холода? Тьфу ты, что за страна у нас такая, - бросила трубку Екатерина.
 - Мама, я хочу тебе сказать, что это не простуда. У меня воспаление.
- Правильно, такая температура - обязательный признак воспалительного процесса.
 - Мама, мне неудобно говорить, но у меня воспаление по мужской части. Левая часть моего причинного места стала, как камень, твердая.  И больно, если притронуться.
 - Дай я посмотрю.
 - Ну что ты, мама, так не веришь, - стесняясь, сказал Андрей.
 - Сын, я же твоя мама, я тебя родила и знаю тебя всего.
 - Я понимаю. Но…  нет.
 - Хорошо, тогда я тебя спрошу. Ты обращался к врачу?
 - Да, сразу после твоего отъезда.
 - И что? Что он тебе сказал?
 - Он сказал, что ничего страшного. После курса УВЧ все пройдет. Назначенный курс я прошел, но мне после каждого сеанса становилось не легче, а, наоборот, хуже.
 - И что? Ты почему к нему не обратился снова, когда почувствовал ухудшение?
 - Я пытался. Но он какой-то «левый». То, мне говорят, он не пришел, то, вот сейчас, он  на больничном.
 - Так, мне все понятно. Я сама берусь за это дело.

     Выдержать нелегкий перелет с одного континента на другой,  восемнадцать часов общего полета и…  снова вернуться в день, не считаясь с логикой биологических ритмов и часовых поясов, оказалось трудным делом. Глаза Екатерины самопроизвольно закрывались, как будто безвозвратно ослабли «векодержатели».
 
 - Сын, я сейчас  часа два посплю и будем искать выход.

   …  Прошло более пяти часов. Андрей сидел в мягком кресле, завернувшись в любимый, семейный, в красно-синюю клетку плед. Он смотрел на спокойное лицо матери, не выделяя восприятия отдельных черт лица. Образ мамы - един в самом лучшем исполнении.
«Разве может быть кто-либо более родным и бесценным человеком, чем мама», - думал Андрей, - «она прилетела, и стало  спокойно».
 - Андрей, который час?
 - Половина пятого, мама.
 - Что же ты меня не разбудил. Надо действовать, а не спать так долго.
 - Ты так «глубоко» спала, что не хотелось тебя тревожить.

     Екатерина бодро поднялась с дивана, на ходу поправляя халат, потянулась к телефонному аппарату.
 - Алло! Зинуля, привет. Да,  это я. Екатерина, кто еще… Прилетела. Все в порядке… У меня все в порядке, подробности расскажу при встрече. Выручай, пожалуйста. Нужен грамотный уролог… Не гинеколог, а уролог… Нужен! Слушай, где твоя врачебная этика? Почему нужно все расспрашивать по телефону? Так… хорошо, записываю. Да! Сейчас же позвоню.
  Екатерина подошла к сыну. Поцеловала его в лоб.
               
- Андрюшечка, милый мой сыночек, как ты себя чувствуешь? У тебя же настоящий жар!
Сейчас я все устрою, потерпи чуть-чуть. Ты же знаешь,  твоя  мама, как локомотив на запасном пути. В любое время готова «шпарить» в любом направлении.

    Екатерина несколько раз набирала записанный номер телефона.
 - Уже плюс, - возвращая трубку телефона на базу питания, каждый раз говорила она, - если «занято», значит, кто-то есть. Сейчас мы пробьем их телефонное пространство. Главное, вклиниться.
 - Ну вот, пробили, - вслушиваясь в длинные гудки, уверенно заявила настойчивая мать.
Андрей сквозь плотную пелену собственной температурной защиты улавливал только громкие интонации профессионального голоса  директора коммерческой школы.
Ласковые моменты убедительной речи матери менялись взрывным криком непонимания, отчаяния и угроз. Наконец, переговаривающие стороны нашли компромисс…
 - Сыночек, мальчик мой, проснись. Давай поедем с тобой в больницу. Тебя примет сам профессор, заведующий кафедрой урологии, он остался дожидаться нас.


                *   *   *


   - Екатерина Васильевна, зайдите, пожалуйста, - пожилой профессор Милявский распахнул дверь своего  кабинета-приемной,  приглашая одержимую победой  женщину пройти на разговор.
 - Присаживайтесь, пожалуйста. Я осмотрел вашего сына. Он находится в смежной комнате. Хочу вам сказать, что случай серьезный. Левое яичко, скажу вам популярным языком, одеревенело. Я не понимаю, как можно было дотянуть до такого состояния.
 - Профессор, я узнала об этом только сегодня.
 - Да, но процесс, можно уверено предположить, длится приблизительно три месяца.
 - Что же делать? Что же сейчас мне делать? Это такая тема… мальчики стесняются о ней говорить с матерью.
 - Вам сейчас делать ничего не нужно. Буду делать я. Более того, я уже распорядился немедленно готовить парня к операции. В противном случае мы запустим воспалительный процесс по кровообращению. Вы даете согласие на операцию?
 - Владимир Семенович, если это спасет моего мальчика, я его даю.
 - В таком случае, вы свободны. Можете ехать домой.
     Екатерина вышла из кабинета в коридорную пустоту больницы. Села на кушетку напротив кабинета,  открыла сумочку, порылась в ней. Достала пачку дамских сигарет, зажигалку…
 
    Из-за коридорного поворота на полном ходу вылетела каталка для лежачих больных.

 - Вы что, женщина, - громко крикнула молоденькая медсестра, управляющая каталкой, - здесь курить категорически запрещено!
 
    Не дожидаясь ответной реакции, она распахнула двери комнаты, соседней с кабинетом заведующего кафедрой, и ловким профессиональным маневром въехала в ее пространство. Следом за ней, переваливаясь на коротких кривоватых ногах, вывернула из-за угла  характерная по внешнему виду пожилая  медсестра. Из-под белого колпака неуправляемо торчали седые густые волосы, черная щеточка усов требовала к гармоничному завершению образа стальной кинжал в желтых прокуренных зубах. Она несла алюминиевую стойку капельницы, позвякивая стеклом перевернутых сосудов с прозрачным раствором.

«Странно, - подумала Екатерина, - как она дотягивается до бутылок? Ей, наверняка, приходится вставать на стул, чтобы их водрузить в пластиковые держатели».
 - Эй, милачка, я сама дымлю, как паравоз, но ты спрячь-ка  свой дымаход пока падальше, - с грузинским акцентом протрубила колоритная медицинская особа.               
- Извините,  автоматически получилось, - убирая сигареты в сумочку, согласилась Екатерина. Она завороженным взглядом впилась в белую гладь безликой двустворчатой двери, куда дополнительно на полной скорости влетела сестра-хозяйка с больничным бельем.

    Передернутым затвором автомата щелкнула  металлическая щеколда с внутренней стороны двери.  Створки распахнулись,  выпуская снаряженный к действию медицинский экипаж. Сердце Екатерины сжалось и замерло, словно улитка спряталась  в свой защитный витой панцирь. Она увидела Андрея, ее единственного любимого сына. Он беспомощно лежал, переодетый в больничную распашонку, прикрытый простыней. Белый
чепчик визуально заострил его прямой нос. С левой стороны возвышалась капельница, уходя прозрачной трубкой под простыню.

   Екатерина встала, провожая укомплектованную процессию за поворот коридора.
  - Вы еще здесь, Екатерина Васильевна, идите домой, не волнуйтесь. Завтра с утра можете прийти – он будет в палате, - погруженный в будущий процесс операции, обратился доктор.
 - Владимир Семенович, пожалуйста, позвольте мне остаться. Я не смогу быть дома… Я буду здесь или… где вы скажете.
 - Но операция не будет быстрой. Пока его подготовят, почистят, продезинфицируют…
 - Я буду ждать столько, сколько будет нужно, - Екатерина чуть повысила тон голоса, утверждая непоколебимость принятого решения
 - Ну, хорошо. Учитывая ваши особенные связи, пройдите в ординаторскую. Там есть чай, удобный диван.

                *  *  *


  - Девочка. Давай просыпайся, красавица. Пойдем, покурим.
Екатерина открыла глаза и мгновенно поднялась с дивана. Перед ней стояла усатая медсестра с папиросой в руках.
 - Давай, доставай свою зажигалку. Организм требует никотиновой кислоты.
Екатерина послушно достала из сумочки зажигалку, крутанула большим пальцем по насечке металлического колесика, высекая кремневой искрой газовый огонек.
 - Э… красавица, стой. Я вижу, ты еще спишь. Курить будем на лестнице. Иди за мной!
Пустой больничный коридор хранил ночное молчание. Гулкие шаги двух женщин удалились к лестничному маршу пожарного выхода.
  - Я – Нино Пицхелаури. Из Сухуми.
  - Екатерина, - представилась Смирнова. Быстрым  движением поправила волосы и достала сигареты.
 - Я из Сухуми, - прикуривая сигарету от зажигалки Екатерины, повторила медсестра, - 18 лет назад приехала. За мужчиной поехала, военным. Вдовец – полковник. Голову, понимаешь, совсем от любви потеряла. А сейчас и любовь свою потеряла.
 - Ушел? Бросил?
 - Да…  ушел. Туда ушел…  - показывая выразительный жест средним пальцем руки вверх к потолку, продолжала Нино, -  обижена я, понимаешь, забрал… ОН, меня не спросил.
 А все по глупости, по мужской. Не сказал мне, мой Павлик,  не поделился. Один свою боль носил, стеснялся, -  разжигая яркое свечение на конце сигареты,  затянулась дымом Нино
 - А что случилось?
 - Рак простаты…  Не спасла я его, поздно было. Я из гинекологического отделения в урологическое перешла, поняла, спасать наших мальчиков надо!...
 - О, Господи, Нино, что с моим Андрюшей? - заволновалась Екатерина.
 - Пока все в  порядке. Легче на сто граммов стал. Удалили ему орган.
 - Ужас, - испуганно вскрикнула Екатерина, - все удалили?               
 - Эй, что кричишь! Удалили одно – с опухолью.
 - Уф, Слава Богу. Напугали вы меня.
 - Культуры у нас нет, понимаешь. Разве это культурно, когда скрываем то, что создано прекрасным.
 - Нино, извините, можно я пойду? Где мой мальчик?
 - Сейчас пойдешь. Его в 264 палату должны привезти. Я вот что сказать хочу, дочка. Ты борись, если даже руки будут опускаться. Силу желания жить - мать должна закладывать. Нужно, чтобы ребенок любил этот свет, небо любил. Любил все, что связано с жизнью.
 - Я поняла, я все поняла. Извините, Нино, я пойду…  к сыну.

          Екатерина, охваченная материнским чувством опасности за ребенка, ведомая своим сердцем,  отыскала дверь нужной палаты. Остановилась. Прислушалась. Собственное сердце током крови глушило восприятие  звуков. Ей стало страшно от возникшей  мысли - вдруг только ее единственное сердце бьется в этой больничной тишине.
Оно било в горло, вздымая грудь. Оно рвалось вперед, безошибочно направляя к кровати у окна.

Екатерина Васильевна присела на край койки.  Через тонкую кромку матраца ощущалась  металлическая рама панцирной сетки. Она знала, что дальше присесть нельзя, проволочная вязь застонет, завздыхает памятью тысячей больных. Заскрипит железная  ржа, роняя на больничный пол рыжие паутинки старости. Екатерина сидела, усмиряя бешеный ритм  сердца, боясь повернуть голову на своего сына.
 
       Ее рассеянный взгляд охватил весь оконный проем палаты.
«Как причудлива и непостижима природа», - подумала Екатерина, разглядывая ледяной узор на стеклянных фрамугах. Ей, историку античного периода, всегда была непонятна физика превращений воды в тончайшие иголки нарядных снежинок. Она встала, подошла к окну, царапнула ногтем среднего пальца руки ажурное сплетение тонкого ледяного панциря. Художественное творение природы осталось нетронутым. Ей захотелось взглянуть за матовую снежную ткань на  ранний рассвет зимнего дня. Она прикоснулась кончиком пальца к замерзшему окну, выбрав тонкий участок мозаичного поля. Жизненный ток тепла оплавил кристаллическую связь  морозного плетения.

      Екатерина поднесла к губам влажный холодный палец.
«Холодно… Как сегодня холодно…   Господи, ему, наверное, очень холодно лежать под тонким одеялом!». От этой мысли она потеряла интерес к  созданному  овалу  на холсте оконного проема.

   Екатерина приподняла край одеяла и прикоснулась к стопам его ног: 
«Боже мой, они совсем ледяные». Она с тревогой нагнулась к его лицу. Низко-низко. Он дышал так тихо, что Екатерина еле чувствовала  его дыхание.
   «Андрюша, сыночек, это я, твоя мама! Я здесь, ты слышишь меня?», - шептала Екатерина, боясь разбудить соседей по палате. «Я сейчас, сын… я согрею тебе ноги. Ты будешь жить!», - она прикладывала ступни ног к своим теплым щекам, дышала на них, разминала пальцами рук. «Сын, я прошу тебя, дай тепло своим ногам. Ты должен жить!», - приговаривала Екатерина, с усилием растирая холодные конечности. Она все громче и громче произносила свое заклинание, с неистовым остервенением растирая его ноги. Наконец, она почувствовала: слабый поток  тепла от его  ступней прикоснулся к ее ладоням и, отражаясь как от рефлектора, ушел обратно, растекаясь по ногам. Ей стало легче, сердце успокоилось. Она сняла с себя пуховый платок и плотно обернула теплые ступни ног.

     За окном совсем рассвело. Екатерина оглядела палату. Четыре кровати попарно расставлены у стен больничной комнаты.  Между кроватями стояли «видавшие виды» обшарпанные тумбочки. На каждой  в беспорядке лежали толстые газеты и журналы. Общий стол у окна заставлен полиэтиленовыми пакетами. Стаканы, кружки, ложки,               
кипятильник, рассыпанные по столу сушки, конфетные обертки  составляли больничный натюрморт. Екатерина улыбнулась, - «утро в мужской палате». Она видела, как лицо Андрея посвежело, слегка зарумянилось. От этого ей стало легко и свободно. Она взялась за уборку. Заглянула в пакеты. В каждом что-нибудь находилось. Яблоки лежали вместе с порезанным батоном хлеба. Черный пакет был набит бумажным мусором и яичной скорлупой. На коробке рафинированного сахара лежали использованные пакетики черного чая в ореоле  влажного желто-бурого пятна.
 «Эх вы, мои мужчинки, никак вам не обойтись без женщин», - подумала Екатерина и, собирая ладонью крошки хлеба со стола, замурлыкала мотив любимой песенки.
   Дверь палаты резко распахнулась. На пороге появилась Нино Пицхелаури.
- Вижу, милая, разгребаешь авгиевы конюшни.
- Да, решила прибрать мужскую обитель.
- Вчера вечером я предупреждала молодежь: не уберете весь свой хлам в тумбочки – зарежу! –  усиливая  акцент, иерихонской трубой прогремела Нино.
Екатерина рассмеялась, - Я, как погляжу, вместо кинжала только  одни градусники.
- Градусники – не оружие. Вот клизма – убедительная сила, как волшебная палочка, любое желание – пожалуйста.
- Мальчики, Подъем! Новенькому градусник, всем остальным обещанное наказание – клизма, - Нино быстро засеменила  от кровати к кровати, производя индивидуальную побудку, -  А ты давай, Катерина, к Семену Викторовичу в кабинет – шагом марш.



                Глава 4


- Смирнов из 264 палаты, к тебе девушка пришла, спустись на первый этаж! - раздался звонкий крик из коридора  постовой медсестры Марины.
Андрей услышал свою фамилию, загнул уголок страницы расхожего детектива в мягкой обложке, бросил его на тумбочку, натянул на себя с головой одеяло и под жалобный скрип кровати отвернулся к стене.
 - Смирнов, я не поняла, в чем дело. Спишь что ли? К тебе пришли, - пышнотелая Марина, понимая, что три пары глаз с соседних кроватей раздевают ее снизу вверх и сверху до низу, беззастенчиво поставила ноги на ширину плеч. Она считала, что лучший способ лечения в урологическом отделении – импульсно-эротический. Поэтому всегда носила минимум нижнего белья, понимая, что тонкая белая бязь халата порождает ток эротического проникновения за просвечивающий матовый подол.
 - Я не сплю.  Я не пойду, - глухо буркнул Андрей из-под одеяла.
 - То есть, как «не пойду». Ты что, плохо себя чувствуешь? – Марина нагнулась над кроватью, обтягивая халатом  крупное упругое наглядно-демонстрационное пособие, украшенное треугольным кантом плавок, уходящих острым углом воображения в головокружительный мир фантазий подопытных больных, - Андрей, прекрати капризничать, ты уже здесь восемь дней. Она приходит к тебе каждый день. А ты ни разу к ней не вышел.
 - Значит, так надо. Можешь идти заниматься своими делами.
 - Ну, ты – хам! Я тут стою перед ним, распинаюсь, уговариваю. Как будто мне заняться больше нечем… В общем, поступай  как знаешь, - Марина круто развернула бедра, упираясь взглядом в расширенные зрачки «обучаемой» аудитории, - эй, Куропятов, слюну утри, тебе еще вредны большие дозы волнения – швы разойдутся.
               
     Не успел еще утихнуть гогот  в отношении комментария медсестры и ее лечебного курса, как двери распахнулись, и «корма широкопалубной шхуны»  вновь стремительно заплыла в мужскую ремонтную гавань.

– Смирнов, тебе секретный пакет, - отсигналила Марина и также  стремительно удалилась в свои территориальные воды, оставляя на темно-синем одеяле бумажный треугольник надежды.
Андрей приподнялся на кровати, взял треугольник тетрадного листа. Ухмыльнулся при мысли: «Наташка… выдрала листок из лекционной тетрадки. Как в военный период свернула в почтовый остроконечный пакет и, наверняка, побрызгала духами». Он поднес к носу бумажное послание, втянул  тонкий аромат девичьей спелости и, не читая, наугад вложил в страничное пространство детектива.
Повернулся к коллегам - заложникам судьбы - и, предвосхищая их любопытные вопросы-расспросы, предложил расписать «пульку» на четверых.
     Ему сегодня везло,  впрочем, как  всегда.
Он никогда ни в чем не нуждался. Осознанный период мужского почкования, когда еще не мужчина, но уже не подросток, сверкал калейдоскопом развлечений. Школьные экзамены не волновали. Ночные клубы, знакомства, первые утверждения мужской полноценности.
Деньги не считаны. Они просто не кончались.
Заботливая мама обеспечивала всем. Он мог позволить многое не запоминать,  забыть поздравить мать с международным женским днем, но она никогда не забывала положить на стол сумму денег на поздравления случайным и не случайным увлечениям – «пусть сынуля учится ухаживать за девушками».
В этом круговороте праздности он забывал думать о себе. О себе  - как о взрослом мужчине. И лишь однажды его «остановил» старинный друг матери, спросив о  будущем -  перспективах после окончании школы.
 - Андрей, ты надумал дальше учиться? - спросил  доцент кафедры юридической академии, находясь,   у них в гостях.
 - Нет, - тихо ответил Андрей, - я не хочу.
 - Не будешь учиться дальше?!- разыгрывая роль заготовленного сценария по просьбе Екатерины, Владимир бурно отреагировал,  - Знаешь, что… пошел ты …к такой-то матери. Сиди в своем болоте…  в овраге будешь валяться со своей девицей. На какие шиши ты будешь ее кормить?! Убирайся отсюда. Ты не достоин сидеть с нами за одним столом!

     Андрей вышел, прикрыв дверь своей комнаты. Он слышал, как его мать, энергичная, волевая женщина, с испугом и растерянностью прошептала: «Володя, что ты наделал. С ним так никто не разговаривал. Он убежит из дома и не вернется».

 - Ты, Катерина, как говорится, « не с.ы в капусту». Мы не успеем выпить третью рюмку, как он заявится.
Андрея вдруг рассмешило ненормативное выражение доцента. Он отсчитал два алкогольных подхода и вышел в гостиную.
 - Ну ладно, дядя Вова, как-то все неправильно. Я иду…  в юридический. Я должен это сделать. С чего нужно начинать?
 - Молодец, Андрюха, теперь я пожму тебе руку. Решение правильное.
И действительно, Андрей  сам от себя не ожидал…  бесконечная череда репетиторов, теоретическая муштра, сладкое ощущение зародившейся силы воли - распахнули двери престижного ВУЗа.

    Карточная игра затянулась, поглощая  время.
Больничный сон, темной сетью усталости охватил соседние палаты. Потрепанные принудительной дезинфекцией  тапочки из кожзаменителя все реже доставляли своих  временных хозяев в курилку и обратно. Синее дежурное свечение аварийной лампочки на                стене коридора удерживало нависающую с потолка тьму. Лишь электрический свет дневных ламп палаты №  264, жалуясь о своей безлимитной эксплуатации, вытянул желтый предательский язык через дверную щель коридора.

   Звучный такт босоножек отразился эхом пустого пространства, останавливаясь у дверей палаты.
  - Мальчиши, в чем дело? Отбой для кого? - в дверном проеме стояла Марина, перетягивая резинкой от бигудей плотный хвост ржаных волос.
 - Мариша, не волнуйся,  для тех отбой… кто кончил с жизнью половой - сдавая карты на последний круг, рассмеялся  Андрей.
 - Кстати, Смирнов, ты еще должен пройти на укол. Специально для поэтов-юмористов - шприц с ядом дожидается  в процедурной, - закрывая дверь за собой,  парировала медсестра.
 - Вот змеища искусительница, - прищелкнул языком Дмитрий Куропятов, - я бы с ней стал…
 - Димон, с твоей наилегчайшей категорией -  не взять такой вес, - смеясь, заметил Пашка Проханов, потягиваясь во всю  мощь своего кряжистого торса.
 - Че ты ржешь, мал золотник…  Такие  - вертких любят. Ты пока развернешься, я уже несколько подходов сделаю.
 - Мал клоп, да вонюч, - отпарировал Павел, -  она тебя одной ляшкой придавит – не заметит. А я как прижму… мало не покажется.
 - Ладно, мужики, кончай базар. Я выиграл, - бросая на стол фартовый веер карт, победоносно заявил Андрей, - Пашка, с тебя шампунь. Я – в душ.


                *  *  *


   Андрей, на ходу вытирая волосы казенным застиранным до  бесцветного однообразия полотенцем, подошел к двери процедурной. Не ощущая внутреннего перемещения дородного тела медсестры, прислушался: «неужели уснула». Осторожно, подушечками пальцев постучал в дверь.
   В процедурном кабинете  никого не было. Андрей вошел, не полностью прикрыв за собой дверь. Сел на  табурет.  Оперся локтем на пластиковую поверхность медицинского стола.  Комната, отделанная белым кафелем, была очень просторной. Вытянутая вдоль она занимала два широких проема окон. Стерильная чистота процедурной исключала наличие штор. Ночные  окна создавали эффект аквариума. Андрей ошутил себя одиноким карпом в  отделе «живая рыба». За столом стояла ширма, прикрывающая от окна, зеленого дерматина, кушетку.  «Странно», - подумал Андрей, - «зачем столько пространства. Ни разу не видел здесь столпотворения больных». 
     Упавшая от неловкого движения локтя неодушевленная шариковая авторучка, звучно прыгая по кафельному полу,  включилась в жизненный процесс влияния.
     Андрей быстрым движением накрыл ее больничным тапком, поднял и … увидел на столе прямоугольник типографского шаблона.  Его фамилией и инициалы очерчены неровным красным овалом. Рядом  алел тревогой жирный восклицательный знак.
Авторучка сыграла свою краткую роль, не претендуя на свою ценность. 
То, что он прочел, захватило его холодом ужаса… 
Он пытался сложить отдельные врачебные каракули в частичный смысл понимания.

      Цитологическое исследование № 4646:
     1 степень.  Фиброаденома   Ст.ост дата подпись
Индивидуальная карта амбулаторного больного: диагноз, анамнез, проведение ХТ.

    Аббревиатура «ХТ»,  короткая, как удар хлыста, бьет сильно, жестко в самое сердце. Андрей все понял, чуда не случилось…   ХимияТерапия. Неужели это все…  он только                привык к мысли, что  не единственный  облегченный мужчина: в стране их много, а в мире еще больше. Даже в палате, рядом с ним,  еще  трое без мужской симметрии…  Он поверил: с этим можно жить. Но как жить с новым знанием о себе. Красный карандашный грифель очертил круг, ограничивая  жизненное пространство.

     - Андрей, ты на укол…   долго ждешь? – в процедурный кабинет с шагового разгона  влетела медсестра Марина. Кабинетная пустота вмиг исчезла.   
Энергия медсестры веерным выстрелом, ударяясь во все ограничители процедурной, отражалась, пересекалась потоками, заполнила все пространство помещения.

Марина выхватила из рук Андрея бумажный медицинский шаблон и, не замедляя движения, филигранно вписалась на квадрат табурета во главе стола..   
    - Ну, и что ты там увидел? Что увидел, я тебя спрашиваю! Молчишь… ну молчи. Я тебе скажу. Это не приговор. Это временная остановка. Понимаешь, как в светофоре, красный свет. Нужно остановиться. Я потом будет зеленый.
   - Зеленый у меня уже был. А сейчас красный – и он «завис» надолго…  навсегда.
   - Андрей, смотри мне в глаза. Я тебя прошу смотреть мне в глаза, что ты… как ягненок на заклании.
   - Слушай, а это мысль… на заклании… Меня выбрали в жертву Богам, - Андрей повернулся всем корпусом к Марине, говоря  упрямым взглядом «ну, что ты можешь еще мне сказать, всё до простоты очевидно».
   - Давай выпьем, - Марина срезала жесткий взгляд Андрея.
   - Не понял.
   - А что тут не понимать. Спирт. Самое лучшее лекарство. Вы мужики слабые создания. Любите решать проблему алкоголем. Никакой борьбы, залил душу спиртным, распустил нюни и, как растение, зачах на корню, - Марина энергично выпрямила свое пышное тело и устремилась к стеклянному стеллажу, доставая из него двухсотграммовую бутыль с этикеткой «ЯД!».
  - Я не буду.
  - Будешь. Я здесь  решаю. Двадцать граммов яда – лекарство.
Марина поставила на стол мерные мензурки, достала из тумбочки бутерброд с сыром, спелый помидор.  Разрезала его скальпелем на «арбузные» дольки увлажняя соком бумажную салфетку. Точно отмерила граммы.
   - Давай, выпьем. Знаешь за что? За жизнь! Жизнь – не попрошайка, чтобы выпрашивать в ней бонусы для себя. Жизнь – ищейка, чтобы искать выход и находить его!
  - Ну, ты – философ.
  - А то как! От вас учусь. В каждой палате по Диогену.
  - Я никогда не пил спирт. Я не умею.
  - Наука не велика, но … тоже наука. Я спирт уважаю… да ладно, ты не вздрагивай, я не алкоголичка. Уважаю – как явление. Подумать только, он лечит… и калечит. Можно сказать вся медицина – на спирту. Растворитель мощный. Синтез лекарств  не идет без этанола, опять же …приготовление настоек…
  - Да, я знаю, народный напиток – настойка боярышника.
Марина засмеялась шутке, понимая, что удалось ввести Андрея в процесс управления.
  - Спирт нужно пить так… - Марина подняла мензурку, - …сначала носом втягиваешь в себя воздух…  делаешь выдох ртом. Затем залпом выпиваешь. Делая глотательные движения, одновременно вибрируешь диафрагмой. Потом набираешь полную грудь воздуха, хотя об этой части процедуры можно не говорить, она выполняется автоматически.

   Андрей пододвинул к себе мензурку, поднимая мерный пластик, закрутил содержимое, поднес к носу: «Фу, гадость», - резко отвел голову от алкоголя и шумно выдохнул.
  - Ну, вот последнюю стадию процедуры ты уже выполнил.
  - Не.е..е.. конкретная гадость. А, водки-то, нет?
   - Андрюха, ну ты воо..ще. Водку… в процедурной. Ты хочешь, чтобы меня уволили с работы.
Андрей засмеялся: «Водку, значит нельзя, а спирт – можно».
  - Спирт чуть-чуть можно. Это – лекарство. Чистит слизистую… и не только гортани, иногда мозги прочищает, - Марина не стала дополнять фразу: «применительно к тебе...».
  - Слушай, что-то я уже забыл, что нужно делать в начале.
  - Показываю, - Марина на выдохе залпом опустошила мензурку, задержала дыхание. Показывая ладонью в районе солнечного сплетения,  сдерживая вдох, завибрировала, смачно вдохнула: «Ну вот, все очень просто. Давай ты».
Андрей выдохнул, задержал дыхание, пока подносил мензурку ко рту, не выдержал, шумно вдохнул, засмеялся: «на первый раз вышла осечка».
- Короче, чтобы освоить твою теорию, нужно проходить долгую практику. Я выпью так, как все нормальные пьют.
Марина, ломая пополам бутерброд с сыром, кивнула соглашаясь.
Андрей зажмурил глаза, автоматически выдохнул и залпом влил в гортань миллилитры спирта. Мгновенно соскочил с  табурета, зашарил по воздуху руками.
- Что случилось, что ты хочешь? – смеясь, спросила Марина, уплетая половину бутерброда.
- Воды! Дай скорее воды.
- Воды нет, видишь графин пустой. Возьми, заешь помидором.
Пока Андрей осваивал сочный помидор, Марина продолжила теорию пития спирта.
- Тут у нас полгода назад химик лежал на стационаре…
- А! понятно, - Андрей, хмелея, многозначительным намеком закивал головой.
- Да ладно ты, я реально говорю настоящий химик, а не тот, что ты думаешь, даже какой-то профессор. Он говорил, что спирт запивать водой вредно. Там внутри, в смысле в желудке  спирт  встречается с водой и образуется новое химическое соединение, азеотроп называется.
- Как, как называется? - Андрею вдруг стало беспричинно весело.
- Ну, что ты лыбишься, я это слово долго учила. Записала на листочке бумаги и держала на столе. Каждый раз перед приходом  профессора в процедурную повторяла. Вот и запомнила. Вот этот самый азеотроп - крайне не полезный. А чем не полезный, я что-то профессора не спросила.
- По-твоему получается спирт разбавлять водой нельзя. А как тогда готовят водку.
- Я же не говорила, что нельзя. Я говорила запивать нельзя.
Марина заметила, что Андрею наскучила пустая спиртовая тема, и он ищет взглядом свою амбулаторную карту.
- Слушай, ты зачем пришел… Правильно на процедуру. Вот сейчас мы и займемся ею. Она проворно вскрыла упаковку со шприцем, подломила ампулу. Втянула желтоватую жидкость, пощелкала пальцем по тубе шприца, собирая пузырьки к игле. Встала, качнув грудью, расправилась во весь рост, тонким фонтанчиком выпустила воздух через иглу.
- Андрей, на позицию! Вставай, снимай штаны.
Он поднялся, чувствуя, что захмелел. Встал, растярянно взглянул на окна…
- Иди за ширму… Ты что стесняешься? Опусти штаны ниже…  О! Смело.
Андрей ощутил легкий шлепок по ягодице. Продолжал стоять, ожидая укола.
-  Держи салфетку.
Андрей послушно прижал салфетку, продолжая стоять со спущенными до колена штанами.
Марина бросила в корзину шприц, подошла  к Андрею: «Что ты стоишь?»
- Жду укол.
- Я тебе его уже поставила, глядя пристально в глаза Андрею, и несколько волнительно ответила Марина.
- Я не заметил.

   Волнение Марины передалось Андрею. Горячая кровь застучала в висок, загуляла по телу, наполняя и напрягая плоть. Марина почувствовала напряжение Андрея, опустила взгляд вниз: «Ого, у тебя тут настоящее «достояние республики»!».

                продолжение следует...