Cерая жизнь, 2 главы

   

    1. Других примет там нет - загадок, тайн, диковин,
 Пейзаж лишен примет и горизонт неровен...
 Там в моде серый цвет - цвет времени и бревен.
       Иосиф Бродский

 
   2. Если я и продал свое сердце, то кто же виноват в этом, как не ты со своими обманчивыми сокровищами! Это ты, злобный дух, привел меня к погибели...
       Вильгельм Гауф



ГЛАВА 1.    БУДНИ СЛУЖБЫ ТРУДА

     12 апреля в 7 часов 40 минут Иван Арнольдович Потанчиков вышел из своего дома, скорбно вздохнул и  неторопливо направился к месту службы, которое располагалось в 17 минутах умеренной ходьбы. В этот день он не ожидал получить от работы чего-либо яркого и хорошего, но такова жизнь: работаешь для заработка! Для души можно телевизор посмотреть или книжки там. Хотя, если честно, новые книги Потанчиков давно уже открывал вяло и неохотно, предпочитая им журнальные публикации. Политикой он теперь почти не интересовался, но старался  быть в курсе, так как имел за собой на службе репутацию "продвинутого", умного работника. В общем, досуг все равно надо чем-то занять,  когда в 41 год ты еще не женат, материальное положение весьма посредственное, а дети от лежания на диване ничуть не отвлекают (по причине их отсутствия). Потанчиков остановился на перекрестке 2-х главных в Пестровниках улиц – проспекте Ленина и бульваре Мира - и смачно закурил, он делал так почти каждый день. Ветер был весенний, довольно сильный и противный, зажигалка все время гасла, но труды Ивана Арнольдовича даром не пропали: он продолжил дальнейший путь с зажженной сигаретой.
      Сегодня - как всегда в понедельник: планерка у начальника Службы Труда, планерка в отделе, где трудился Потанчиков, прием бездельников, выбравших вариант бесплатного обучения на другую специальность, обед в дешевой столовой, разговоры с сослуживцами о том, о сем, оформление документов на обучение безработных. И все - восемь часов благополучно убито! Можно идти домой и продолжать убивать время уже в домашней обстановке. Скука, серость... Потанчиков так яростно затянулся, что подавился дымом и некоторое время стоял и откашливался. "Сигареты стали ни к черту! Доперестраивались!" - решил Иван Арнольдович и, по привычке, появившейся у него в последние годы, грубо матюгнулся про себя. Заметим читателю, что в своих личных проблемах русские провинциалы склонны винить кого угодно: правительство, международное сообщество, которое не дает России кредитов, Президента РФ, мафию, Америку, соседей, начальника и т.д. , но себя - ни за что.  Проходившая мимо молодая женщина поздоровалась с Иваном, и он, ответив ей, долго вспоминал, кто она такая. "Наверное, из этих – безработная",- решил ведущий специалист отдела проф. обучения городской Службы Труда и вздохнул - женщина была весьма привлекательна. "Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую..."- как поет этот длинноволосый ублюдок",- подумал Иван Арнольдович и вздохнул тяжко.
      Хотя Потанчиков разменял недавно пятый десяток, выглядел он еще вполне бодро: среднего роста, хорошего телосложения, со светло-русыми волосами, которые, однако, в последнее время стали приходить в упадок,  умными  сероватыми глазами, правильной формы носом и несколько оттопыренными ушами (за них на службе героя за глаза звали Ушастик)... В разговоре Потанчиков мог удачно пошутить, что-нибудь процитировать из последних теленовостей или выступлений пародистов, был довольно деликатен и не любил лезть людям в душу, поскольку чужими делами мало интересовался. Почти 10 лет Иван Арнольдович проработал в местной газете "Пестровградский вестник" и научился сходиться с людьми самого разного разбора. Это ему помогало теперь и в Службе труда, где он работал четвертый год. У Потанчикова была отдельная двухкомнатная квартира,  предельно просто обставленная, но с телевизором и видеомагнитофоном, велосипед "Урал", который заменял ему другие виды личного транспорта, а также собака Джерри, которую ему всучили уезжавшие на ПМЖ в Германию приятели и от которой он был, как уже год, не против избавиться. Гулять с Джерри два-три раза в день становилось, чем дальше, тем мучительней, да и на собачье питание деньги потихоньку утекали. Была у Потанчикова розовая мечта - купить компьютер, но исполнение все откладывалось по естественной финансовой причине: зарабатывал Иван Арнольдович маловато, а взяток ему почему-то не давали!
      Жены и детей у нашего героя не было, хотя почему так получилось, сказать сложно.  В молодости Иван был достаточно симпатичным юношей, и девушки в то время у него были, пусть не так много, но... Не сложилось ни с одной, не склеилось... То Потанчиков делал предложение полюбившейся девушке и получал "полный отлуп",то увлеченная героем девица самостоятельно делала предложение ему, и Иван  с неделю предавался философским размышлениям о гармонии двух душ и сомнениям в известной порядочности бойкой избранницы. В результате к 27 годам, когда большинство друзей Потанчикова уже обзавелись женами и детьми, он все еще находился в раздумьях о нужности брака. К этому времени Потанчиков успел отслужить в армии и закончить филфак университета в областном центре, нужно было устраиваться на работу. Он приехал в родные Пестровники, где прошло его детство, и по протекции материной подруги, работавшей в горисполкоме партийным инструктором, сумел устроиться журналистом в местную газетку. Работа казалась молодому человеку интересной и важной, а зарплата вполне приемлемой, в школе столько не платили. Друзья немного поиздевались над свободолюбивым  Потанчиковым,  поздравив его с должностью "бойца идеологического фронта", но вскоре притихли, так как их инженерские зарплаты раза в полтора уступали его заработку.
       Главный редактор газеты Илья Романович принял молодого специалиста внешне очень дружелюбно, посетовал на внутренние проблемы "Вестника" (мало грамотных людей, брат!) и назначил Потанчикова корреспондентом сельскохозяйственного отдела, в душе надеясь, что темы земледелия и скотоводства быстро отпугнут дипломированного филолога. Однако Иван Арнольдович так лихо взялся за дело, что его корреспонденции скоро оценили даже в областной прессе: началось время перемен и бойкие заметки с изрядной долей критики в адрес руководства стали приветствоваться. Это было самое лучшее время в жизни нашего героя: он искренне верил, что своими статьями и заметками служит благому делу Демократизации и Гласности, он искренне переживал отстранение от дел Ельцина и вполне сочувствовал разоблачениям Сахарова, Гдляна и прочих. В августе 1991-го, как и очень многие, проклинал ГКЧП и трусость Горбачева, верил в успех новой "ельцинской" России. Личная жизнь Ивана Арнольдовича в то время вообще как-то мало увлекала, встречи с женщинами и расставания происходили по ходу дела; он сопереживал России и ее обновлению, а она, как ему тогда мнилось, не забывала о нем.
        В те годы у Потанчикова был бурный роман с секретаршей газеты Любашей, которая оказалась у них почти сразу после школы, не поступив в институт, но глобальные общественные события казались герою важнее любви, пусть и страстной. Любаша не спорила с Иваном  (хотя в душе и проклинала этот ветер перемен, отвлекавших ее "предмет"), поддакивала ему в разговорах и даже не возражала против доп. работы, которой Потанчиков безбожно ее загружал вечером: Люба перепечатывала все "срочные" материалы и громкие заявления, которые Иван считал нужным иметь под рукой в редакции.  Спустя год,  в июне, Любаша поступила в Билибинский университет на исторический  факультет, встречи их стали довольно редкими и какими-то скучными. А затем все само собой прекратилось: через год Люба вышла замуж за своего сокурсника, и Потанчиков вполне искренне поздравил ее с замужеством...
      В 1992 году Иван Арнольдович, почувствовав на себе груз гайдаровской реформы, стал  больше задумываться  о цене свободы, о декларируемых ельцинским окружением идеалах и реальной  шкурной  практике новых российских правителей. Страна распродавалась оптом и в розницу, демократы обвиняли в падении уровня жизни кого угодно, но не себя, Борисы Березовские, Потанины и Абрамовичи открыто сколачивали несметные состояния, относительно дешево покупая природные ресурсы и поменявших окрас госчиновников. Коммунистическая и националистическая оппозиция делались все привлекательней  в глазах рядовых граждан, однако их лидеры предпочитали  заниматься  демагогией и бесконечным нанизыванием угроз ельцинскому режиму. Все говорило о назревании гражданской войны. Потанчиков решил быть вместе с народом.
       В "Пестровградском вестнике" к переменам относились по-разному; Илья Романович, коммунист с большим стажем, сначала порывался сдать партбилет и стать добрым ельциноидом, но затем, почувствовав ситуацию, стал в тихую оппозицию новой власти, хотя передовицы "Вестника" и украшали заголовки типа: "Демократию в массы!", "Почему мы боимся ругать начальство?",  "Приватизации бояться, в новой России не жить!" и др.  Другие сотрудники редакции, видя неуверенность начальника, сначала говорили что кому в голову взбредет (главное - так и писали!), но затем стали осторожничать и искать хотя б какую-то опору. Многие скучали по застойным временам, тогда-то все было ясно: кто плохой, кто хороший, кого грязью облить, кого медом помазать. Первые свободные выборы городского начальства вообще всех в редакции перепугали не на шутку: вдруг какой-нибудь придурок с рынка в мэры пролезет? Но заявления кандидатов остались заявлениями, а мэром стал ,как и положено в провинции, самый тихий и удобный для городских тузов человечек с замечательной фамилией Пугало.
          Потанчиков, который во время выборов активно занимался интервьюированием кандидатов и выявлением их "политической платформы", выявил, что ни один из них толком не разбирается даже в собственной "экономической" программе, что деньги на избирательную кампанию они либо получили из рук анонимных доброжелателей, либо из фондов предприятий, на которых занимали руководящие должности. Иван взял да и написал об этом в "Вестнике". Илье Романовичу после публикации пришлось выслушать немало неприятного, даже жутко обидного в свой адрес, и  главный редактор окончательно решил для себя, что Потанчиков как журналист газету перерос и нуждается в перемещении либо в областное издание, либо куда подальше. К тому же обстановка в стране накалялась и разрешилась расстрелом Белого Дома в октябре 1993-го.
         В редакции в целом сочувствовали больше Парламенту, чем Ельцину, но в статьях о событиях в Москве ничего не писали: был дан строгий, хотя и негласный запрет. Потанчиков подготовил мате-риал о сентябрьских событиях ,связавшись по своим каналам со знакомым московским журналистом, но Илья Романович статью не пустил, а Ивану пригрозил увольнением. В этот момент отношения Потанчикова с редактором окончательно расстроились, и тот и другой поняли, что пришло время расстаться. Да и события, последовавшие за расстрелом Парламента, показали, что с былой свободой публикаций временно покончено. Иван Арнольдович даже взял месячный отпуск, чтоб немножко развеяться, и поехал в Москву. Там его сразу же поразила перемена, произошедшая с его знакомыми. Былые правдолюбцы об октябрьских событиях говорили как-то вскользь и старались не занимать определенной позиции.  В московских газетах  о  событиях писали, но Потанчиков чувствовал, что былой задор у критиков  пропал  и  все ожидают от Бориски новых потрясений. Иван прогулялся неподалеку от расстрелянного Белого Дома, поклялся отомстить Ельцину и компании, но,  заметив  направившегося к нему милиционера, сделал крюк и  благополучно  вернулся  назад  к метро.  В конце своего пребывания в столице Иван Арнольдович  хорошо выпил с приятелем-журналистом в небольшом ресторанчике на Чистых прудах за "гибель русской демократии", потом вместе они съездили к какой-то даме не вполне благонравного поведения и продолжили банкет. В своей речи, обращенной к этой особе, Потанчиков возложил надежды на новую русскую оппозицию, затем вместе с ней и приятелем напился до чертиков, станцевал с дамой замысловатый танец (приятель в это время уже спал на коврике в зале) и даже заночевал... Несколько уставший и скисший, Иван вернулся домой, в день приезда показался на работе, заглянул к Илье Романовичу, но редактор "Пестровградского вестника" почему-то даже не спросил Потанчикова, что же такого интересного тот видел в стольном граде Москве.
      Через пару недель Иван Арнольдович встретил бывшего одноклассника Володю Лукоморова, работавшего художником-оформителем в Службе труда, и тот намекнул ему, что у них освобождается место и Андрей Андреич будет не против, если Потанчиков это место займет. Андрей Андреич Сыроедов был заместителем начальника городской Службы труда, старым партработником и в общем-то грамотным и цивилизованным человеком. Потанчиков несколько раз сталкивался с Сыроедовым по делам службы, и они отличали друг друга в безликой массе провинциального чиновничества. Андрей Андреич любил порассуждать о старых советских временах и невыгодно представить на их фоне временa нынешние,  Потанчиков с ним сначала до хрипоты спорил, а в последнее время все чаще соглашался. К тому же Сыроедов отвечал по службе за связи с прессой, и Иван Арнольдович спокойно получал у него всю необходимую информацию об уровне безработицы в Пестровграде и районе... Потанчиков позвонил вечерком Сыроедову, и тот подтвердил, что проблем  с  приемом "такого грамотного человека" со стороны руководства Службы Труда не будет, но лучше решить с Ильей Романовичем "все по-честному и миром". Иван Арноль-дович заметил, что  Илюха только рад будет, но Сыроедов, страхуясь, попросил письмо от редактора - Потанчиков пообещал. "Секретарша у нас свеженькая, и Пашюте пока не дает!"- неожиданно  закончил разговор Андрей Андреевич. Потанчиков усмехнулся: о том, что начальник Службы труда Паша Блюдолизов, бывший комсомольский деятель, и  его зам  Сыроедов, который в свое время Пашюту в комсомол принимал, а потом, можно сказать, своими руками в кресло начальника усадил, находятся теперь  далеко не в лучших отношениях, ходили легенды.  Блюдолизова Потанчиков тоже знал неплохо, хотя совсем его не уважал и считал "карьерюгой".
       В январе 1994-го Иван Арнольдович подал редактору заявление о своем переводе в Службу Труда ведущим специалистом по проф. обучению. Илья-редактор, не скрывая своей радости, подмахнул бумагу и стал всячески приветствовать выбор Потанчикова: "И правильно, что на одном месте-то сидеть! Там и профиль другой, и к молодежи поближе.  Опыт у тебя большой, справишься, я думаю. Да и зарплата, конечно: денежка она везде счет любит". Иван исподлобья посматривал на Илью Романовича, который уже пару месяцев просто не давал ему заработать на сверхнормативных публикациях, и думал, послать того подальше или не послать. Впрочем, портить отношения с редактором "Вестника" особой нужды не было, и Потанчиков сдержался. С другими работниками газеты он также попрощался весьма сдержанно, за прошедшие десять лет состав редакции поменялся незначительно и особо дружеских отношений у Потанчикова ни с кем из сотрудников не возникло.  Отпраздновав день рождения в конце январе, Иван Арнольдович приступил к новой работе в отделе профессионального обучения городской Службы труда, где и работал по сей день.
    ... Потанчиков толкнул тяжелую железную дверь, за которой располагалось ведомство по трудоустройству граждан, и вошел в узкий подслеповатый коридорчик, который ,впрочем, быстро расширялся и оборачивался относительно просторным вестибюлем, где производился первичный прием и учет безработных. Иван Арнольдович уныло отметил, что за два выходных дня на работе ничего не изменилось. Мимо него пролетела Леночка Горкина, секретарь Пашюты, миловидная девушка 20 лет с модной прической, и на ходу поздоровалась. Потанчиков буркнул привычное "здрасте" в ответ и повернул направо - к своему кабинету. Проходя мимо пятого кабинета, где располагался юридический отдел службы, Иван отметил, что Татьяна Тарасовна уже на месте и активно мажет губы перед зеркалом.  Юрист "Татьяша" Пухина не так уж давно появилась в Службе труда, но уже успела составить довольно лестное  мнение о своих деловых качествах и крайне нелестное - о своем поведении и форме одежды. Татьяше было чуть за 30, она была выше среднего роста, стройная, что называется "в теле" (или как говорили в Пестровниках, фигуристая), у нее были замечательные черные волосы, карие глаза с поволокой, пухлые зовущие губы и чуть вздернутый  носик. Татьяна Тарасовна обожала стиль "мини" и часто носила столь коротенькие юбочки (и зимой и летом), что своим фривольным видом  отвлекала безра-ботных граждан мужеского пола от серьезных мыслей по поиску работы. "Грымзы" из отдела трудоустройства даже жаловались Пашюте, что Татьяша часто без всякого дела прогуливается по коридору и частенько заглядывает к ним, когда у них много безработных мужичков.
      Но это, конечно, было чистой неправдой, тем более что Пухина была замужем уже более 8 лет, причем жили супруги все эти годы довольно мирно. Просто Татьяна очень любила обратить на себя внимание, да и  какой симпатичной бабенке, читатель, не простится такой невинный грешок! Пухина, как и почти все дамы Службы труда, юлила перед  Пашютой, который и пригласил ее сюда год назад, не портила отношений с въедливым Сыроедовым, которому она непосредственно подчинялась, сохраняла боевой паритет с бухгалтерией и "дружила", точнее,  поддерживала отношения с Томой Брысиной и Иваном Арнольдовичем из отдела профессионального обучения. Другие работники не произвели на очаровательную Татьяшу должного впечатления.  Начальницу отдела проф. обучения  Ряжапову Татьяша невзлюбила с первого  аппаратного совещания, где Интилья Максимовна как бы вскользь, довольно резким тоном, заметила, что короткие юбки лучше всего смотрятся на молодежной дискотеке, а не в солидном учреждении, на это тогда  Татьяша не нашла что ответить. Вскоре Пухина поцапалась с Ряжаповой по поводу какого-то незначительного эпизода с подпитым безработным Мишей Капитоновым, который, по словам юриста, не получил должного внимания и "психологической поддержки" в кабинете Интильи Максимовны (мужичок, который третий раз за два дня являлся к Интилье, был прямо назван "алкашом" и отправлен восвояси). Обиженный Капитонов, далеко не первый раз попадавший на учет в Службу занятости по причине увольнений с очередной работы и не вполне трезвого поведения, в поисках Святой Истины забрел в кабинет юриста. Там, заметив реакцию «человечью» реакцию Татьяши на  его проблемы, он стал выяснять,  как составить на Интилью жалобу позабористей.  Конечно, Татьяша горой встала на сторону "пострадавшего гражданина", громко заметив Ряжаповой на совещании, что "нахамить обиженному жизнью человеку всегда легко"... Пашюта эту неприятную и даже скандальную ситуацию бодро разрулил, но виноватой в инциденте  осталась все-таки Ряжапова, которая и раньше, что называется, любила «хамнуть». Впоследствии этот инцидент не добавил отношениям Интильи и Татьяши христианской терпимости. Неприязнь между двумя дамами сохранилась и даже усилилась.
      Пухина пришедшего Потанчикова заметила и сделала приветственный жест, наш герой вяло поздоровался с ней и проследовал далее. Возле кабинета с табличкой "Отдел профобучения и психологической поддержки  безработных граждан" Иван остановился и стал шарить по карманам в поисках служебного ключа. Его напарница Брысина вечно опаздывала и приходила не ранее 15 минут девятого: двое детей, муж-инженер и собака, с которой нужно гулять. "Неужели забыл?",- напрягался в поисках Иван Арнольдович. Однако вскоре ключ был найден в боковом кармане куртки, куда он неизвестно как попал, и Потанчиков вошел в помещение, где ему предстояло провести неполных 8 часов (рабочее время за вычетом перекуров и походов по другим кабинетам). Он снял куртку, повесил ее на недавно поставленную в кабинете стойку-вешалку и направился к своему "рабочему месту", как любила выражаться начальница отдела Ряжапова. На своем столе Иван Арнольдович не заметил никаких существенных изменений, груда папок с делами безработных уныло намекала на предстоящую писанину: чтобы отправить одного тунеядца на обучение, нужно было заполнить семь бумажек и половину из них - подписать у Паши. Наш герой вздохнул и бодро принялся за привычное дело.
      Минут через двадцать после этого в кабинете появилась его напарница Тамара Брысина, невысокого роста, худенькая, коротко стриженая дама лет 40 с небольшим, с крокодильей сумкой через плечо. Сослуживцы вежливо поздоровались и, обсудив скверную апрельскую погоду, обратились к своим делам. Брысина, посидев за своим столом минут пятнадцать, ускакала к Интилье выяснить настроение начальства и "вообще". Потанчиков свою непосредственную начальницу давно уже переносил с большим трудом и старался лишний раз не напоминать ей о своем существовании. Рабочий день постепенно закручивался. К Потанчикову заскочил один знакомый, недавно потерявший работу, и Иван терпеливо объяснил ему систему постановки на учет и определил "на вскидку" размер возможного пособия; заглянул было Лукоморов, Потанчиков отрицательно помотал головой, сославшись на загруженность (Владимир Ильич обычно забегал потрепаться или стрельнуть сигарету либо пару тыщ до получки).  Брысина вернулась и доложила, что Интилья "не в настроении, у нее сын заболел и с мужем что-то...",  Потанчиков пожал плечами: семейные дела начальницы его мало интересовали. Пришла дамочка Люда из отдела трудоустройства и спросила у Потанчикова какую-то важную бумагу. В районе пол-одиннадцатого послышался жизнерадостный голосок начальника Службы труда: Пашюта вернулся с аппаратного совещания у Главы города и, судя по всему, был доволен собой и своей деятельностью. "Вот хорек паскудный! - подумал Иван Арнольдович,- все у него в ажуре: начальство ценит за преданность, жена симпатичная, двое детей, оклад, говорят, ого-го и премиальные каждый квартал, машинку недавно купил. Сумел пристроиться комсомолец!". И в словах Ивана Потанчикова была немалая доля непреложной истины.
        Павел Васильевич Блюдолизов в свои 35 лет имел за спиной весьма неплохую для провинциального городка карьеру местного "начальничка". Он закончил ту же школу, что и Потанчиков, и, хотя глубокими знаниями по предметам не блистал, зато сумел отличиться во всевозможных пионерских и комсомольских делах, два года был комсоргом школы и даже съездил в легендарный "Артек" по бесплатной путевке. Паша сам был родом из рабоче-  крестьянской  среды:  отец всю жизнь пахал слесарем на самом крупном в Пестровниках Металлургическом заводе, два старших брата тоже начинали свой путь в большую жизнь на этом заводе, мать, приехав из деревни, устроилась сначала на местную птицефабрику птичницей, а затем доросла до должности начальницы отдела сбыта куриной продукции. Происхождение свое Паша всегда помнил и еще лет в 15 твердо решил, что "париться у станка" он не будет, а постарается быть поближе к партийной кормушке. Еще в школе он усвоил простое партийное правило: поменьше дискуссий на отвлеченные темы, поближе к начальству, от которого ты зависишь!  Нельзя сказать, что Пашюта совсем не верил в идеалы коммунизма и не читал Ленина с Марксом: конечно, нет. И любил, и верил, и читал. Но серьезно в теорию не вдавался, а в вечности власти Компартии не сомневался ни на минуту.
         В челябинском политехническом институте, куда он поступил не без помощи начальства, история повторилась. Паша очень быстро занял видное место в комсомольской организации сначала своего факультета, а потом и институтской, получил пост заместителя комсорга института по работе с несоюзной молодежью и "развернул работу" не на шутку. Блюдолизов не уставал вдалбливать своим сокурсникам идеи о  правильности  "социалисти-ческого  выбора" и о моральном  кодексе строителя коммунизма. И не только говорил, но и делал: по его инициативе в институтской общаге  стали  систематически  проводиться  комсомольские  рейды. Выявляли прогульщиков, алкоголиков и развратниц. Выявляли, "чистили" на собраниях, бывало, и исключали.  "Далеко пойдешь, Павлик! - говорил ему с серьезной миной парторг института Самуил Яковлевич Парашин.-  Только под ноги смотри, не обступись".  Но Паша и не думал оступаться. Жил он скромно, водку не пил, с гулёвыми  девушками не общался, в основном, дружил - по "комсомольской" линии. Служил как мог, думал о будущем. Сессии Паша сдавал вовремя, хотя и не без греха - помогали, что говорить! Ну как такому правильному парню да не помочь... Сокурсники над Блюдолизовым подшучивали, в хорошие компании не приглашали, но связываться не связывались - себе дороже. Пашка был злопамятным и мстил за свои личные обиды тем, кого он  числил  ниже  себя  по  придуманной  им  социальной лестнице, и мстил ,хотя и подловато, но метко. Перед теми же, кто казался ему в то время существами высшего партийного порядка, благоговел.  Или  вид  делал? кто ж знает... Особенно сошелся  с парторгом  Парашиным; тот попивал и попивал хорошо, так Паша, бывало, и за бутылкой сбегает и закусочку организует и "прикроет", если надо. А как Паша шашлыки готовил, как водку разливал, как веселые куплеты под гитарку пел: вот где истинный талант проявился!  Эх, челябинские начальнички, - не оценили вы Блюдолизова в полной мере... 
         Еще в институте Пашюта сделался кандидатом в партию, надеялся и коммунистом тут же стать, не успел. Парашина переместили по партийной линии, а новая институтская организаторша Пашу почему-то полюбить не успела. После института Блюдолизов сходил в армию на полтора года, там его и приняли в Коммунистическую Партию Союза. По протекции определили Пашюту на непыльную должность писаря с возложением на него привычных ему "комсомольских" обязанностей .  Из армии он писал "правильные" письма своим влиятельным знакомым и искренне надеялся на персональное светлое будущее.
         Оказавшись в 1986 году в Пестровграде, Павел Васильевич со всеми своими положительными характеристиками и дипломами отправился к Первому секретарю горкома Роме Авилову.  Тот о Пашюте был наслышан, но лично не знал, так как недавно был переведен в Пестровники из шахтерского Коркино.  Поговорив полчаса с Пашютой и отметив его угодливость и постную физиономию,  Авилов сделал свои выводы: поэтому год с небольшим Блюдолизов отработал по специальности в заводоуправлении ПМЗ. Но бывшие соратники  вступились, и вскоре Блюдолизов уже сидел в пестровниковском горкоме комсомола инструктором. Перестроечные времена он воспринимал осторожно, многое не понимал и не принимал, но Горбачеву верил беззаветно, хотя и видел, что творится - не слепой ведь. В 1988-89 все высшие городские парт аппаратчики один за другим потянулись в бизнес, места стали освобождаться со сказочной быстротой.  Тут надо было не зевать, да Пашюта и не зевал. В январе 89-го он стал третьим секретарем  горкома комсомола, а уже в 90-м Сыроедов, всегда благоволивший Паше и занимавший в то время пост  замести-теля председателя горисполкома, присмотрел Пашюте  местечко комсомольского секретаря в соседнем уральском городке. Паша в то время уже встретил свою будущую жену Людочку, красивую и неглупую девушку с роскошными каштановыми  волосами, влюбился и уезжать особо не хотел.  Однако Сыроедов настоял:"Карьеру надо делать, мальчишка! А девок везде хватает". Паша с трудом убедил Людочку, что так надо и "раз Партия сказала, то комсомол ответил есть...", та немного поупрямилась, но согласилась подождать годик-другой.
         Тот год - 1990-й - оказался очень сложным для Павла Васильевича: на новом месте дела как-то не пошли, не приняли его в соседнем городке; из Пестровграда до него доходили слухи, что Людочка без него не скучает и того и гляди...;  комсомольская молодежь пошла какая-то дотошная и требовала дискуссий в духе времени, которые Пашюта терпеть не мог. Но Блюдолизов не унывал: все же не у стан-ка, да и оклад приличный плюс возможности!  Вторым секретарем комсомола в этом городке работала Таня N  (фамилия ее не сохрани-лась), она-то и ввела Пашу в курс комсомольской нравственности. Частые выезды на природу местного партактива и последующие убойной силы пикники там были правилом, и Пашюта "воленс-ноленс" этому правилу должен был следовать. К тому же Таня была дамой привлекательной и неглупой, имела мужа и  двоих детей, так что Паша практически ничем не рисковал... Были у Паши и другие возможности, но они были связаны с некоторым риском, а рисковать Блюдолизов не очень любил, боялся. Раз в две-три недели (как получалось) Паша, как угорелый, мчался в Пестровники и не заходя домой - к ней, к Людке.  Он был старше ее почти на семь лет, и это его любовь еще больше укрепляло.
       И подарки-то ей, и слова любви, и горячий шепот о будущих  успехах... Люда сообразила наконец, что Пашка своего все равно в жизни добьется и согласилась в принципе на брак, хотя  токарь мет- завода Боря Попатов, тупой парень с мощными бицепсами и нездоровыми амбициями, был, по ее девичьему мнению, парнем куда как "покруче". Но уж шибко лих был на девок Боря, а  Людочке хотелось исключительно индивидуального подхода. Павел Васильевич стал потихоньку добиваться возвращения в Пестровград, но в
новом  качестве  городского "начальничка". Таня-второй секретарь над ним  иронизировала и обещала подыскать ему в своем городе "девочку что надо" и даже "целенькую". Но Паша ее слова серьезно не воспринимал, плевал на них. Влюблен был в Людку, что поделать. Хотел жениться только на ней, и все тут! Даже на работе Пашюта стал вял и скучен, вдруг начал покрикивать на подчиненных, а один раз даже посмел на аппаратном возразить что-то первому городскому начальнику/!/. Начальник весьма изумился такому Пашиному поступку, но оргвыводов делать не стал; время было смутное, да и Пашюта после совещания подошел униженно извиняться.
        Весной 1991-го освободилось хорошее место в горкоме партии Пестровников, и Сыроедов, как обещал, предупредил об этом Пашу.  Следовало действовать быстро и решительно. Авилов в те годы уже покинул град Пестров; заменили его на делового Макара Тихоныча Шихова, который партийной шкурой чувствовал, что номенклатурные времена уходят надолго. Шихов принял Пашу как родного, поговорил с ним о том о сем, узнал, что Пашюта вот-вот женится /"Пора уж! правильно поступаешь. А то агитируем за брак, а сами..."/, и предложил Блюдолизову должность заведующего отделом трудоустройства в исполкоме. Блюдолизов ожидал другого и намекнул на освободившееся место в горкоме партии. Шихов рассмеялся: "Место-то хорошее, кто ж спорит! Да вот надолго ли?  Безработных чем дальше, тем больше, а из партии теперь, сам знаешь - как крысы с корабля! Времена, Паша, изменились". Блюдолизов намекнул на стесненное материальное положение и отсутствие квартиры. Шихов куда-то позвонил, с кем-то пообщался и обещал Пашин квартирный вопрос уладить за полгода. "Пока могу дать 2 комнаты в общаге, или сам, Пашка, сними квартиру, а город оплатит! Да не делай такую физиомордию, я тебе добра желаю,"-  закончил разговор первый партийный секретарь Пестровграда.
         Пашюта сходил еще к Сыроедову, заручился его «добром» (работать ему предстояло под непосредственным руководством Андрея Андреича) и выбор сделал, хотя на душе его было неспокойно - должность казалась ему маленькой и не такой уж доходной. Но делать было нечего, в соседнем городке его почти не удерживали (только Танька всплакнула), и в мае 1991-го Пашюта уже приступил к новым для  себя  обязанностям главного специалиста по городской безработице. В его отделе тогда работало всего три человека, но с объемами и отчетами они вполне управлялись. Вскоре Паша женился на своей Людмиле, и Шихов не подвел - в сентябре молодожены вселились в новую двухкомнатную квартирку.   Августовские дни Блюдолизов как-то особо и не почувствовал – хлопот было много. Но последовавшие затем события убедили его, что Шихов как в воду глядел: казавшаяся незыблемой КПСС рухнула в одночасье и погребла под собой очень многие перспективные судьбы. Блюдолизов видел, как заметались работники горкомов партии и комсомола после известного указа Е.Б.Н.-а, как быстро возрос его авторитет в качестве начальника бюро трудоустройства, которым он стал уже в декабре после реорганизации горисполкома. И в душе он благодарил своего партийного босса, который видел много дальше ,чем тот же Андрей Андреич. "Еще меня на учет поставишь,"- шутил в те дни Сыроедов, но глаза его не смеялись, а сам он резко сдал после подлых дел М. Горбачева и развала СССР.
         Штат сотрудников службы занятости вскоре был расширен, саму службу перевели в отдельное помещение, Пашюта выбил кредит и купил для бюро новенький "Москвич". С февраля 1992-го количество безработных в городе стало стремительно возрастать, появился городской фонд занятости. Пашюта развил активную деятельность: заключал договора о трудоустройстве с предприятиями, орал на совещаниях, что "у безработицы, товарищи, женское лицо, а что мы сделали для этих женщин?", выбивал деньги на пособия и на проф. обучение. Он понял, что его время наконец-то пришло и теряться не стоит. На Пашу обратили внимание даже в области, тем более  кое-какие старые связи еще работали. Блюдолизова стали чаще приглашать на многочисленные областные семинары и совещания по проблемам безработицы и женской занятости, и уж сколько там проблем было решено, сколько водки выпито, сколько всего съедено - ни в сказке не сказать, ни пером не описать! Павел Васильевич одним из первых в области компьютеризировал свою службу, добился создания Клуба для релаксации незанятых граждан, выбил несколько лишних ставок, создал отдел по проф. обучению и переобучению безработных. Людочка родила ему сначала дочь, потом снова забеременела, и Пашюта чувствовал, что все у него "о кей!": служба идет, начальство им довольно, бывшие друзья уже по имени-отчеству обращаются, мать им гордится, а братья с женами по-черному завидуют. И он порой по ночам сам себе немного завидовал, тихо вставал и по полчаса простаивал перед зеркалом - любовался.
       Летом этого же года произошло еще одно приятное для Паши событие: Сыроедова потихоньку выжали из состава новой городской администрации, и он пришел к Блюдо-лизову проситься на работу. Конечно же, Пашюта принял Андрея  Андреича "как родного", напоил чаем и сразу же согласился, что вакантное место заместителя начальника службы вполне тому по плечу. Однако Андрею Андреичу очень не понравился новый вальяжный стиль Пашюты, который после десятиминутной беседы стал вдруг тыкать Сыроедову,  который все еще считал себя важной персоной в городе и к тому же был лет на 20 старше "мерзавца" Пашки.  "Эх, знал бы, что так  обернется - место для себя придержал бы! - думал Сыроедов, слушая разглагольствования Блюдолизова. - А так работай теперь под всякой шелупенью". Однако делать было нечего, и Сыроедов смирился со своим новым поло-жением. Он быстро вошел в курс дела, понял, что службе остро не хватает грамотного экономиста и толкового бухгалтера, и проинформировал Пашюту об этом. Блюдолизов экономиста заменил, а бухгалтерию трогать отказался; причины были. Отчеты для города и области Андрей Андреич составлял мастерски, всегда  этим славился. Сыроедов также быстро понял, что Службе Труда не хватает рекламы в самом городке и вплотную занялся этой проблемой, организовав установку информационных щитов службы и  проведение всякого рода "горячих линий" и дней "защиты от безработицы".
        Все бы хорошо, но после рождения второго ребенка Паша стал еще более осторожным, чем был раньше, и еще более мнительным. Ему вдруг стало казаться, что Сыроедов метит на его место:"карьеру на старости лет решил сделать, хрычок седенький"; Блюдолизов перестал разбирать предложения Андрея Андреича по существу, а все время искал в них какой-то подкоп для себя. Юриста Капитолину Антоновну, которая когда-то пару лет работала с Андреичем, Пашюта ни с того ни с сего заподозрил в  явной симпатии к Сыроедову и стал искать предлог , чтобы от нее избавиться. Бухгалтерия службы Андрея Андреича тоже невзлюбила - за грамотность в финансовых вопросах, и главбух Танзиля Рахатовна  с слезами на глазах жаловалась Пашюте на придирчивость его заместителя. К тому же дочка Танзили Рахатовны была в дружеских отношениях с Людочкой, и это также влияло на Пашину позицию. "Взял, дурак, на свою голову! Вот доброта и оказывается хуже воровства,"- все чаще подумывал Пашюта, совершенно не вспоминая о той поддержке, которую ему оказывал в свое время Сыроедов. "Избавляйся от этого партяги, а то сожрет тебя с потрохами,- шептала по ночам Паше любимая жинка. - Да и в бухгалтерию ему зачем лезть? Он что партийный контроль у тебя?". Конфликт назревал.
       Завершился же он ,как и следовало ожидать, вполне мирно. Не было ни громких разборок, ни выстрелов, ни подключения к столь важному делу спецслужб и оперативников. После нескольких неприятных стычек с новоявленным замом Пашюта бросился было в область с жалобой на Андрея Андреича (самостоятельно освободить его от должности Блюдолизов не мог), однако в областной Службе, где у Сыроедова были свои  "зацепки",  рассудили верно и Паше мягко намекнули, чтоб он сидел в своем Пестровграде тихо, занимался проблемами безработицы  и работал с Сыроедовым "во единой команде". "Иначе вас могут не понять, Павел Васильевич! Сигналы тревожные идут... Взять вашу секретаршу, к примеру. Что она себе по телефону позволяет! А ведь это подбор кадров, который, сами знаете! В общем, Павел Васильевич, дружески вам говорю: вас могут не понять и /пауза/ сделать  выводы!"- выслушал жалобщик Блюдолизов от специалиста областной службы Анжелы Геннадьевны Моковой, дамы хотя и несимпатичной, даже глуповатой, но весьма влиятельной.
         Страшно перетрусив и прокляв свою подозрительность, Пашюта вернулся домой на щите... После этого Блюдолизов снова стал говорить Андрею Андреичу только "вы" и  более внимательно  относился к его предложениям по улучшению работы. Наушницу Солганову в порыве гнева Пашюта даже отчитал при всех за сущую безделицу,  а прежнюю секретаршу Лорочку, девушку миловидную и безотказную, но весьма малокомпетентную в области секретарского искусства, уволил, взяв вместо нее умненькую Горкину. Андрей Андреич со своей стороны не зевал и активно проводил в области линию на "рокировку" с Пашютой, но в то время у него ничего, увы, не получилось. В санатории, расположенном неподалеку от Пестровников, через месяц состоялся слет областного руководства по проблемам безработицы, и тут уж Пашюта проявил себя во всем блеске -  лично закупив мясо, готовил шашлыки, разливал водку, рассказал бесчисленное количество анекдотов, даже сплясал у костра: так обхаживал начальство. Это обстоятельство в конечном итоге и решило дело: Блюдолизов место начальника Службы труда за собой сохранил, а Сыроедов остался при своих. Моськина во время вечернего банкета предложила тост за мудрое решение областного начальства - соединить энергию и открытость Пашюты с умом и опытом Андрея Андреича; все пирующие тост поддержали, а некстати упившийся заместитель областного Начальника Рыбников от широты души полез лобызаться с "подлецом Пашкой". Сыроедов  скрыпнул зубами, но сдержался - ждать он  умел: посмотрим еще, кто кого пересидит! Но ни одним движением не выразил он разочарования: напротив, тост поддержал и даже что-то подвякнул переместившемуся после целования к нему Рыбникову. Одним словом, мир, хотя и очень худой, был восстановлен; работа местной Службы труда, подобно  дерьму в пестровградской канализации, потекла в прежнем рабочем ритме.
          
      До 11.40 час. Потанчиков и Брысина вели прием  незанятых бездельников, а затем в кабинет профобучения важно вплыла Интилья Максимовна. Вяло поздоровавшись с Потанчиковым, Ряжапова попросила его закончить на сегодня прием ("Томочка возьмет ваших клиентов, не беспокойтесь!") и срочно заняться ответом на очередной областной запрос . "Это важнее, Иван Арнольдович, я вам говорю!"- "Так ведь срок - до конца недели"- "А зачем тянуть-то, Иван Арнольдович, зачем тянуть резину?" Потанчиков махнул рукой и более внимательно поглядел на запрос: ответ можно было сделать часа за 3.  Он же, подумав, решил провозиться с ним до конца сегодняшнего дня: не то Ряжапова снова что-нибудь на него навесит. Начальница давно не вызывала в нем  никаких положительных чувств, хотя поначалу их отношения складывались едва ли не идеально; однако впоследствии, после одного неприятного инцидента, Иван Арнольдович раскусил подлую натуру Интильи и замкнулся в общении с ней. Она тоже вынуждена была мириться с его "высокомерием", так как работу свою Иван изучил хорошо и со статистикой у него никаких проблем не возникало. Когда появилась дополнительная ставка, Интилья выбрала из безработных шуструю и покладистую Брысину, заодно возложив на нее  негласную функцию контроля за непокорным Иваном Арнольдовичем. Хитрая и вечно спешащая жить Тома старалась не портить отношений ни с Ряжаповой, ни с Потанчиковым и по мере сил гасила постоянно возникавшие в отделе "недоразумения"; к тому же она сначала не собиралась в « гадюшнике» долго задерживаться, однако судьба распорядилась иначе. Так втроем они работали уже полтора года и успели порядком поднадоесть, даже немного опротиветь друг другу.
        Интилья Максимовна Ряжапова (представлять, так всех представлять!) была 50-летней худосочной, смугловатой и довольно высокой женщиной с неопределенным выражением лица, носила строгие деловые костюмчики и чуть затемненные очки. Вышла замуж она довольно поздно, в 32 года, за бывшего военного, а в тот исторический период работника базы военторга Алексея Акакиевича Ряжапова, причем их брак едва ли можно было считать счастливым. Муж Лёша, хотя и был ровесник Интильи, вел себя намного бойчее и жизнерадостнее, периодически попадал в сомнительные истории и, что ж греха таить,  попивал. Бывало, молодые часто ссорились, даже дрались (Интилья ничуть не уступала здесь муженьку), иногда разбегались на пару недель, но потом все восстанавливалось, и месяц-другой проходил более-менее спокойно. Интилья родила ребенка в 35 лет и очень переживала за своего Юрку: тот рос болезненным и хилым, а к 12 годам характером и манерами все больше напоминал отца, учился неохотно, прогуливал уроки, часто врал и капризничал. У мужа Леши уже был сын от первого брака /он платил алименты на него/, и Юрочкой он не то чтобы не интересовался, но относился к нему и его здоровью достаточно спокойно, без истерики. Родители Ряжаповой, коренные пестровчане, не очень-то жаловали зятька и за глаза хаяли его среди знакомых, Лёша платил им ответной нежностью, называя их "убогими". Частые конфликты с мужем и сыном отнюдь не молодили мадам Ряжапову, Интилья это чувствовала и еще больше раздражалась. На работу в Службу труда она попала по высокой (областной) протекции. Пашюта быстро "сделал" под нее отдел, поскольку посчитал ее работником исполнительным, да и с Лёшей, который в эпоху Перемен сделался коммерсантом, у него были кое-какие свои делишки. Ряжапова, работавшая до этого в горисполкоме на довольно низкой должности, почувствовала прилив сил и углубилась во всевозможные книжки по трудоустройству, психологической поддержке и проф. обучению безработных. 
        Она искренне хотела построить работу отдела по последнему слову Запада, однако быстро поняла, что Пестровники - не Париж и не Лондон, тут действуют свои неписаные, но свято чтимые «местные» законы. Хотя обучаться на бухгалтера или водителя хотели многие безработные, но существовала лимитная установка, которую не стоило нарушать. Поэтому следовало производить соответствующий профотбор, но отнюдь не по западным рецептам. Ряжапова поначалу возмущалась протекционизмом, царившем в Пестровниках вообще и в их службе в частности, но потом успокоилась и, поговорив с мужем, решила действовать "как надо". Как всегда немного датый Лёша попутно заметил: "Ты сильно не выделывайся там, Интя, а то ведь под жопень вышибут! У вас весь город тут по блату и живет, и торгует, и по бабам бегает". За слово "жопень" Алексею пришлось перед женой извиниться, но смысл слов показался Интилье справедливым. Она тихо "прижалась", и отдел ее заработал, как работали многие официальные отделы в этом прескверном городишке. Когда нужно было по работе поконфликтовать с кем-то из сотрудников, Интилья конфликтовала, когда нужно было поздравить Пашюту или Сыроедова с очередным праздником, бежала в числе первых, когда нужно было "переобучить" нужного ей, Пашюте или кому-нибудь  человечка, посылала на обучение, даже не проводя тестирования и никчемного собеседования. При этом Интилья Максимовна до боли в зубах любила поговорить о том, как "гуманно" работает их служба, как нужна она городу "в этот переломный момент" и как именно должны вести себя сотрудники  службы и "МОЕГО отдела", консультируя и  релаксируя безработных пестровчан.  Потанчикову это казалось смешным и нелепым, но он вынужден был мириться с данными качествами начальницы, философски размышляя о том, что бывают, увы, бабы и стервозней.
        Когда, выдав задания, Ряжапова наконец покинула кабинет Потанчикова- Брысиной, Иван Арнольдович встал и предложил Томе "перекурить". Брысина, конечно, не курила, но Потанчикова поняла и шустро повесила на дверь кабинета табличку с загадочной надписью: "Технический перерыв - 15 минут".  Иван Арнольдович налил заранее приготовленную воду в литровую банку и включил кипятильник, а Тома побежала звать на чай юриста Татьяшу, а заодно разнюхать, как идут дела в других подразделениях. Потанчиков глянул на часы: до обеда оставалось чуть больше часа, так что можно было сразу и поесть, а обеденное время отдать прогулке. Иван достал сверток с принесенным из дома обедом: батон "Русский", плавленый сырок и грамм двести вареной колбасы. В это время в кабинет втерлась броско одетая Татьяша с заварочным чайником и початой пачкой зеленого чая, который, по ее мнению, был необычайно полезен для "морды лица" /особенно, дамам ее возраста/.   Пока  Татьяша колдовала с заваркой, Потанчиков успел покурить и посетить туалет. Вернувшись, он застал Брысину и Пухину за интеллектуальной беседой о растущих ценах "на все" и поразительном креме "L^Atual", который несомненно омолаживает кожу и решает многие женские проблемы. Батон и колбаса были уже аккуратно нарезаны и лежали на двух тарело-чках, которые наряду с тремя стаканами, сахарницей, двумя маленькими ложечками, тупым ножом, турецким заварочным чайником и кипятильником составляли весь столовый инвентарь кабинета проф. обучения. Иван Арнольдович взял свой стакан чая и включился в живую беседу. Обсудили последние политические новости, недостойное поведение Солгановой,  отсутствие морали в современной России, некомпетентность таких кадров Службы, как Ряжапова и Хорошилова, несвоевременную выплату пособий по безработице и последнюю Татьянину покупку /вельветовый жакет/...
- Какая там демократия, Иван, о чем ты говоришь,- горячилась Татьяша.- Ты только посмотри, кто счас на коне: ворюги да бандиты! Кто успел урвать, тот и процветает...
- Кто же спорит? - удивился Иван Арнольдович, дуя на горячий чай.
- Вот именно! - сочла нужным поддакнуть Тома Брысина.- А мы тут сидим, за копейки вкалываем.
- Ну и что теперь делать, - улыбнулся Потанчиков.- Взять пистолет и на Марковский перекресток идти?
- При чем тут пистолет, - Пухина покачала указательным пальчиком правой руки, на котором сиял недешевый перстенек.- Крутиться надо, вот и все. Стать нужным в городе человеком и деньги делать. Вот ты, Иван, всех тут знаешь, вырос здесь, а что...
- Для этого совесть надо сразу потерять,- заметил Потанчиков.- Или чорту заложить за выгодную цену.
- Да уж станешь тут... в наших Пестровниках,- влезла Тома.- Вон мой Саша сколько раз в администрацию завода ходил, знаете?  Рацпредложения у него такие, можно в два счета производство наше поднять. Предлагал модернизировать станки, даже чертежи делал...  И что дальше?
- Твоего мужа не поняли? - поинтересовалась Татьяша, много раз слышавшая об огромных "талантах" Брысина.
- Да какой там!- безнадежно махнула Тома рукой.- Там каждый за свое место держится, лишний раз пукнуть боятся.
- Да Южанин там все захапал со своими замами,- зевнув, приоткрыл завесу тайны над местным метзаводом Потанчиков. Харитон Игнатьевич Южанин был генеральным директором металлургического завода и в эпоху Большого Хапка отнюдь не растерялся.- Скупили они акции за бесценок - за выкупленные у работяг ваучеры (спасибо гаду Чубайсу), сейчас счета в банках пооткрывали, по заграницам разъезжают, опыта набираются.
- Южанин, говорят, пять квартир в городе имеет и в Билибинске для дочери квартиру в самом центре купил,- нажаловалась коллегам завистливая Брысина.
- Да черт с ним - с вашим Южанином, - Татьяша манерно пригубила чаю и взяла с тарелочки бутерброд.- Что с ним тягаться, он на нужном месте в нужное время оказался, только и всего. Надо о себе думать, исходя из возможностей.
- И что же ты надумала? - поинтересовался Иван. Такие разговоры происходили в их кабинете уже не однажды, но ничем сериозным никогда не заканчивались.
- Надо организовать свое дело,- пояснила Татьяша.- Допустим, кафешку открыть или клуб какой-нибудь... здесь у вас приличному человеку вечером пойти некуда.
- А налоги, а бандиты? - усмехнулся Потанчиков; идея открытия "своего дела" овладела Пухиной еще в то время, когда она маялась без работы, и до сих пор не оставляла ее.
- Бандитов бояться, шампанского не пить, - хмыкнула Татьяна.- Все вы, мужики, боитесь чего-то, опасаетесь...
- У нас тут два кафе уже есть - "Уралочка" и еще это новое, где раньше пельмени лепили, - попутно сообщила Тома, жуя  колбасу.- Только после восьми вечера лучше не ходить: синева сплошная, мат да разборки.
- Я о чем и говорю, - оживилась Татьяна.- Надо сделать кафе для своих, ну для нас, интеллигентных людей... Взять кредит, купить оборудованье, персонал у нас в службе за два дня набрать можно.
- Мечты, мечты,- Потанчиков с наслаждением  развернул плавленый сырок "Городской".- Кто-нибудь будет?
- Ешь сам,- разрешила Татьяша.- Мы твой обед, наверное, умяли?
- Кюшайте, кюшайте,- ответил Потанчиков с грузинским акцентом и кислой миной.- Лишь бы на пользу...
- Еще чаю поставим?- задала риторический вопрос Тома.- Вода-то есть.
      Пару раз в кабинет нагло, несмотря на предупреждающую табличку, заглядывали какие-то сомнительные и явно неработающие лица, но, вникнув в ситуацию и оценив важность общения сотрудников, поспешно исчезали. Хотя батон с колбасой исчезли со стола на изумление быстро, Иван Арнольдович вскипятил еще литр воды - пить так пить!
- Че там с пособиями творится? - решила поменять тему беседы Брысина.- Ведь из области-то деньги вовремя поступают, да, Таня?
- Из области - вовремя, но ведь у нас тут бухгалтерия не зря сидит,- Татьяша сделала загадочный вид и тихо добавила.- Слышала, что Пашюта с Танзилей деньги через какой-то коммерческий банк крутят, а проценты - себе, ясно? Вот как крутиться надо.
- Да вранье конечно,- Потанчиков чуть не подавился своим противным сырком,- деньги же идут через казначейство, как тут прокрутишь?
- Не волнуйся, Иван,- ухмыльнулась Пухина и, посмотревшись в зеркальце, поправила прическу.- Наш Васильич умеет договориться.
- Потому что совести ни на грош, - заметила Тома.
- Да он же трусливый! - помотал головой Потанчиков.- Будет Пашюта связываться с таким делом... Да и Сыроедов не дремлет.
- Трусливый не трусливый, а машину на какие деньги купил? – Брысина уставилась прямо на Потанчикова.- Он зарплату получает не министерскую.
- Какой бы наш Паша не был, а про себя и про семью не забывает,- резюмировала Пухина.- Вот мужик так мужик, не то что мой.
- И мой тоже, - поддакнула несчастная Томочка.
- Ну так разводитесь и выходите за Пашюту, он молодой еще у нас!- ухнул Иван и хватил сразу полстакана.- Фу-у...
- Увы, место занято,- пискнула Брысина.- Да и ладно, перебьемся как-нибудь с тем, что есть.
- А слышали новость про нашу Хорошилову?- Татьяша перевела разговор, так как не хотела, чтоб кто-нибудь за дверью случайно услышал чего-нибудь лишнего про их "замечательного начальника".- Вот ведь ведьма старая, уж на пенсию два года как пора, а она...
- А как с безработными разговаривает,- включилась в заочную травлю начальницы отдела трудоустройства Гертруды Васильевны  Брысина.- Выйдите за дверь, говорит одному мужику, от вас водкой воняет! Я когда сама на учете стояла, она мне...
- Да погоди ты, Тома! - перебила подругу Пухина.- Я только вчера узнала от Антонины Петровны (она в администрации с ней работала), что она вообще-то, между нами...
        Разговор коллег принял новый увлекательный оборот... Около половины первого снова заглянул Лукоморов и вызвал  Потанчикова в коридор. Дамы тяжко вздохнули, обратили внимание на время и пошли мыть импровизированную посуду- возле седьмого кабинета уже толпи-лось с пяток бездельников, так и рвущихся на переобучение. "А попец у бабы этой ого-го! Я бы ей того- этого…" - довольно явственно буркнул один из них - плохо одетый, прыщавый парень с синяком во всю правую сторону лица, провожая восхищенным взглядом проплывшую в сторону уборной  Пухину. Та хотя и услышала, но не повернулась и в душе согласилась с "нахалом". Второй безработный - старичок-пенсионер в очках на белой резинке – посмотрел вслед Томочке и счел нужным сообщить: "У этой светленькой тоже попец что надо! Мне б лет десять скинуть, я бы...". "А хули им не нагулять-то. Сидят тут целый день, сраки лишний раз не подымут!"- был ему бесхитростный ответ.
      Тем временем дело шло к обеду, и стоявший неподалеку Потанчиков, уяснив нехитрую просьбу Лукоморова, кивнул. Затем подошел к кабинету, пригласил всех войти и быстро выявил, что кому из безработных нужно. Троих попросил подождать Брысину, остальным двум написал в их "погонялках", что в переобучении они в настоящий момент не нуждаются и отправил восвояси. Словоохотливый старичок, сразу плюхнувшийся на стул возле стола Брысиной, затеял было с Иваном Арнольдовичем беседу о погоде, но Потанчиков довольно сухо ему ответил и уселся за стол: нужно было готовить ответ на принесенную Интильей бумажку. Вернулась Тома, строго взглянула на пенсионера и благожелательно на молодого парнишку с синяком. Работа отдела закипела с прежней мощью... Пять минут второго Брысина "расправилась" с последним клиентом и, быстро завернувшись в свой старенький плащик, отчалила домой обедать. Потанчиков вышел в коридор: из помещения бодро выпроваживали последнего посетителя, Пашюта с Сыроедовым и Солгановой уже умчались обедать (их на обед и обратно развозили на служебной машине), из приемной слышался журчащий голосок Горкиной, которая трепалась с кем-то из "своих" по телефону. Все как обычно: скука и серость...
       Иван Арнольдович решил пройтись с полчаса, есть все равно уже нечего, а сидеть в полуподвале все время обеда ужасно не хотелось. Он оделся, закрыл кабинет и пошел к входной двери. Выглянула симпатичная Горкина: "Иван Арнольдович, вы - в магазин? Ку-пите мне мороженку, я денежку вам дам, ладно?". Потанчиков остановился и внимательно осмотрел стоявшую в проеме стройную Леночку в белой блузке и бежевой юбочке: просто "зайка", что говорить; даже выглядит сегодня моложе своих 22 лет! Арнольдович счел нужным пафосно ответить: "Не денег я жажду, Леночка, а только любви Вашей денно и нощно!". Горкина прыснула и как бы случайно тронула Потанчикова за левое плечо: "Вы всегда говорите, что полный отпад... Я даже не все понимаю". Потанчиков пожал плечами: "Так как насчет любви, Леночка?".  Горкина подвигала  худенькими плечиками и довольно заметила: "У меня же жених есть, я же Вам говорила...А так просто любовь крутить я не согласная!". "Ах, Лена, как пережить твой жестокий отказ?  Разве что напиться водки до свинячьего визга?" - Иван Арнольдович вздохнул, сделал вид, что хочет поцеловать Леночку (она быстро отстранилась) и проследовал мимо. "Так купите мне мороженку?" - "Куплю, успокойся."- "Деньги я отдам!" - "А как же иначе... Откроешь, когда постучу, о кей?". Иван Потанчиков выбрался на воздух и с шумом прихлопнул могучую входную дверь, замок звонко щелкнул: раньше получаса нечего и думать было попасть сюда. "Сидим тут как в тюряге,- подумал Иван Арнольдович и двинулся по направлению к улице Ноябрьской.- Еще Горкиной мороженое купить потом, не забыть бы".
       Он дошел почти до середины Ноябрьской, но потом свернул в сторону озера Пестрое. Природа привлекала нашего героя куда больше, чем унылые узкие улочки с однообразными домишками и неизбежными ларьками. Потанчиков выбросил докуренную до самого фильтра сигарету и пошел по переулку Тихому, радуясь выглянувшему на какое-то мгновенье солнышку и просыпающейся природе. Хотя идти было не очень удобно - грязновато, Иван Арнольдович миновал переулок и вышел на берег еще лежавшего во льде озера. Домишки, выстроенные на прибрежной полосе, были как на подбор неказистые и какие-то грязновато-серые. "Там в моде серый цвет - цвет времени и бревен," - вспомнил Иван, поразившись наблюдательности поэта-лауреата. Здесь идти было немного легче, и вскоре Потанчиков добрался до ледяной глади Пестрого. Несмотря на разгар дня, на озере почти никого не было: два-три едва видневшихся рыбака, несколько мальчишек, что живо обсуждавших возле замерзших камышей неподалеку от Общего пляжа, какой-то невысокий человечек в темном плаще, стоявший возле небольшой проруби, которая располагалась возле самой тропинки, и внимательно в нее смотревший.
         Потанчиков в очередной раз вздохнул, снова пожалел о своей серо проживаемой жизни и ступил на вытоптанную посередине озера дорожку; снова закурив, Иван Арнольдович пошел вперед. Потанчиков решил погулять по льду минут двадцать и вернуться, чтобы успеть зайти в ближайший открытый магазин и купить бессердечной Лене Горкиной ее  мороженку. Иван Арнольдович и не подозревал еще, что от встречи, которая в корне поменяет его дальнейшую жизнь, отделяет его не более пяти минут. Он спокойно шел по замерзшей глади озера и чувствовал лишь необычно сильное биение своего беспокойного сердца, что, впрочем, тут же приписал трем выпитым стаканам крепкого чая.



ГЛАВА 2.   ЧЕЛОВЕК В ТЕМНОМ ПЛАЩЕ

       Хотя Потанчиков шел неторопливо, он очень скоро достиг того места, где располагалась прорубь или, если точнее, небольшая полынья. Смотревший в нее незнакомец в темном плаще оказался невысоким худым, даже хилым человечком с черными, как смоль, волосами, которые так и вились по ветру, и каким-то тусклым взглядом серых, немного навыкате глаз. Он внимательно посмотрел на подошедшего Ивана Арнольдовича и сразу же оживился. Наш Потанчиков вообще был  вежливым человеком, к тому же ему очень хотелось посмотреть, что такого интересного увидел странный человечек в полынье. Иван счел долгом поздороваться с незнакомцем и спросить его, возможна ли сегодня рыбалка. Человечек вежливо ответил на "здрасте" Потанчикова и снова на него уставился. Взгляд незнакомца был какой-то холодный и колючий, будто он рассматривал Ивана через увеличительное стекло. "Наверное, клиент наш, не дождался очереди и мается бедолага,- подумал про себя Иван Арнольдович.- Ведь где-то его я уже видел". Человечек улыбнулся, как бы  прочитав  мысли  ведущего специалиста, и вдруг заявил опешившему Ивану:
- А ведь вас-то я и ждал, любезнейший Иван Арнольдович! Вот уж двадцать минут как дожидаюсь, пока вы там с мадмуазель Горкиной беседовали.
- Что вы говорите? - Потанчиков был немного смущен: как мог этот человечек знать о его мимолетной беседе с Леночкой? Подслушивал, а потом бегом сюда прибежал? Да зачем ему это... и что вообще он хочет сказать?
- Я случайно узнал о всех ваших проблемах и решил предложить свои услуги,- скверно улыбнувшись, объяснил человек в темном плаще.- Вы недовольны своей серой жизнью, не так ли?
- Доволен я или нет, вас это не касается! - рубанул Потанчиков. Наверное, этот тип слышал его разговор с Брысиной и Пухиной; да и сколько раз он замечал, что безработные со скуки слушают их болтовню во время "тех. перерыва", вот и все объяснение.
- Как же, как же...- замахал руками человечек.- Еще как касается, можете мне поверить!
- И что же вы хотите предложить?- Иван решил выяснить намерения незнакомца.
- Сделку, честную сделку, не более. Вас, я уверен, заинтересует мое деловое предложение.
- Вы что - работодатель что ли? - немного засомневался  Иван Арнольдович и вдруг ни с того ни с сего подумал, что неплохо бы окунуть этого нахала с головой в прорубь.
- Что вы, что вы...- незнакомец даже захихикал.- Работать я вообще не люблю, тем более работу давать... Просто я предлагаю решить все ваши проблемы в несколько дней, а вы за это...
- Все проблемы? - изумился Потанчиков и швырнул докуренную сигарету рядом с прорубью.- Вы что же волшебник что ли?
- Можно сказать и так, - важно согласился человечек.- Пусть волшебник, только не очень добрый. Так что условия сделки со мной лучше соблюдать.
- Знаете что, дорогой!- Иван Арнольдович взглянул на наручные часы, но они стояли - минутная стрелка замерла на 22 минутах второго (именно в это время он и подошел к полынье).- Давайте лучше прекратим этот разговор и пойдем каждый...
- Ты ведь, Иван, хочешь всего ничего: стать начальником Службы труда, получать много денег, водить дружбу с влиятельными людьми, переспать с Татьяшей и жениться на Горкиной, - вдруг перебил Ивана волшебник. - И я могу помочь тебе в этом.
- Что Вы несете! - возмутился Потанчиков, неприятно поразившись осведомленности незнакомца.- Все это бред... И откуда вы знаете, как мы зовем Пухину?
- Иван Арнольдыч, Иван Арнольдыч...- снова захихикал незнакомец.- Неужели до сих пор не понял, с кем имеешь дело?
- Идите к чорту! Не желаю ничего больше слушать, - почти крикнул Иван и, развернувшись, пошел было прочь от волшебника.
       Но, к удивлению своему, он смог сделать лишь два шага и замер, будто примороженный. Иван в ужасе обернулся и увидел, что стеклянные глаза человечка так и вперились в него, а сам волшебник не кажется уже столь незначительным и хилым. Ничего на озере не изменилось: так же орали что-то мальчишки на берегу, видно было, что один из рыбаков двинулся к берегу со своими санями; но Иван наблюдал это совсем другими глазами, как наблюдаем мы действо по телевизору, не в силах повлиять на происходящие события. Незнакомец улыбнулся и приблизился к Ивану на расстояние вытянутой руки
- Напрасно вы так горячитесь, Иван Арнольдович,- человек говорил вкрадчиво и негромко.- Это все ваше глупое горячее сердце... Сколько у Вас было возможностей изменить свою жизнь, вспомните-ка, и что же? Вы не поступали здраво, на основании Вашего холодного рассудка, а действовали часто «по сердечному порыву», принимали все, как говорится, близко к сердцу. А что вышло?
- Что значит что? – тупо переспросил Иван.
- Вам уже 40 лет, Вы умный, образованный человек, не лентяй, не пьяница. А чего Вы достигли в жизни? Ни семьи, ни машины, ни положения в обществе…  Простите за искренность! Посмотрите-ка на Пашюту или даже на Дрангу из вашей службы, они же в пять раз уступают Вам по своим деловым качествам, недалекие, в общем-то, людишки, а где они и где теперь Вы?
- К чему весь этот треп, - Иван начал терять терпение. – Вы сами не лектор, случайно?
- Мы, увы,  много ошибок в жизни совершаем из-за своей горячности, - незнакомец сделал вид, что не понял грубости. - Мы многое теряем, позволяя поддаться смешной человечности и великодушию. Но ведь можно все исправить!
- Что исправить? - не в силах шевельнуться, Иван говорил с трудом, ему казалось, что тело его коченеет с каждой минутой. Незнакомец, казалось, полностью овладел его движениями; Иван даже подумал, не сон ли все это? Только сильные толчки его беспокойного сердца напоминали ему, что все это происходит в реальности.- Чего Вы хотите?
- Взамен за исполнение всех ваших бессердечных, но вполне логичных и понятных желаний я прошу самую малость, - незнакомец  немного  замешкался, но затем достаточно явственно произнес,- Ваше сердце.  Не так уж и много, правда?
- Вы что же хирург? - хотя Ивана поразила нелепость предложения незнакомца, он все же задал этот вопрос.- Вы крадете и трансплантируете органы, так?
- Конечно, нет,- махнул рукой волшебник.- Этим прибыльным делом занимаются обычные жулики, хотя их можно по-человечески понять. Я делаю все мгновенно, без боли... Вы ничего и не почувствуете, кроме облегчения. Сделка ужасно выгодная, Иван Арнольдович, соглашайтесь!
- Послушайте,- Иван почувствовал, что окоченение постепенно отступило, и переступил с ноги на ногу.- Предложение ваше нелепо, фантастично! Но даже, если посчитать, что Вы не сумасшедший, то должны же понимать, что я не проживу без сердца и нескольких минут. Какая же мне выгода от исполнения моих желаний?
- Что ж, с умным человечком и поговорить любопытно,- кивнул головою незнакомец.- Хотите доказательства волшебства? Законное требование.
- Извините, мне уж пора,- Потанчиков полностью восстановил контроль за своим телом и желал одного - поскорее закончить этот странный разговор и вернуться на работу.- Обед заканчивается, работа знаете...
- Вы успеете, не беспокойтесь,- пожал плечиками человек со стеклянными глазами.- Что же касается моего мастерства, то смотрите сюда.- И незнакомец распахнул свой темный плащ, под который, как ни странно, не было надето ни свитера, ни рубахи… Иван вдруг с ужасом увидел, что на том самом месте, где должно было располагаться сердце незнакомца, грудная клетка была открыта и там отчетливо пульсировал какой-то странный орган, казавшийся  очень похожим на округлый кусок льда. Волшебник наслаждался смущением Ивана и даже не сразу запахнул плащ.- Теперь ты, Иван, убедился, что можно легко обходиться без сердца? Да от него сам знаешь, одни болячки... Скажу более, в ваших Богом забытых Пестровниках уже несколько человечков живет без своих природных сердец, и эти люди счастливы, все у них в жизни получается. И они надеются прожить целую вечность, но только с искусственными холодными сердцами  в груди.
- Но это невероятно, невозможно...- Иван был потрясен.- И кто эти люди?
- Я познакомлю тебя с ними,- ухмыльнулся волшебник.- Пока же, Иван, даю тебе один день и одну ночь на размышление: завтра в это же время приходи на это место, если решишься. Знай, Иван, что никому и никогда ты не должен говорить о нашей встрече. Это в твоих же интересах, кстати...
- А если я не приду? - уточнил Потанчиков.
- Тогда будешь продолжать свою скучную жизнь до скончания века,- равнодушно ответил человечек.- И никто тебе не поможет, никто из НАС не придет уже за тобой. – Он помолчал, наслаждаясь замешательством Ивана, и снова напомнил. - Завтра я буду ждать тебя здесь в половине второго!
- Как Вас зовут?- Иван не знал, зачем он спросил это, но его вопрос, вполне невинный, очень разозлил человечка.
- Ах, Иван, Иван - ты часом не дурак? Кто ж спрашивает такое? – незнакомец всем своим видом выразил негодование.
- Но как  мне Вас называть? и вообще...
- Если хочешь знать, как обратиться ко мне в своих мыслях, называй просто - Стеклянный Человек. И все, достаточно.
- Но согласитесь... - начал было Потанчиков. Вдруг поднялся необычайно сильный ветер, он закружил над головой у героев, раздул полы темного плаща Стеклянного Человека,  сорвал кепку с головы Потанчикова и отнес ее на несколько шагов в сторону.
        Небо потемнело, казалось, нового дождя не миновать. Иван Арнольдович бросился за своей кепкой, а когда поднял ее с ледяной глади, не увидел возле полыньи никого. То ли незнакомец просто прыгнул в нее, то ли растворился в воздухе. Иван простоял несколько минут в совершенном смятении, закурил, заметив попутно, как предательски дрожат его пальцы, и, решив обдумать увиденное позже, поплелся к берегу. Ветер неожиданно стих, а в небе стали появляться солнечные просветы.
       Забыв про мороженое для Горкиной и вообще обо всем на свете, Иван Арнольдович минут пятнадцать бессмысленно кружил по Ноябрьской, пока его не окликнула шедшая с обеда Татьяша. Он уставился на нее, как будто видел первый раз, и достаточно сухо отвечал на ее очередной рассказ об успехах Солгановой на почве личного обогащения.  Впрочем, Татьяша, болтая о крупной покупке бухгалтерши, о которой она только что от кого-то узнала, не замечала смущения Потанчикова, лишь попутно задев его замечанием, что он совсем скис в последнее время... Вместе с Пухиной Потанчиков вернулся на службу в пять минут третьего и, проигнорировав открытое возмущение ждавшей его в коридоре с мороженым Горкиной, отправился к Лукоморову. Ему очень захотелось поговорить об увиденном с кем-то, кто не подвергнет его сообщение сомнению и даже, может, посочувствует и даст совет...
        Однако Володи на месте не оказалось, он был отправлен Сыроедовым в городской клуб им. Сладкого проверить, насколько готовы там к проведению мероприятия Службы  труда- Дня профориентации, намеченного Пашютой на 23 апреля. Напарник Лукоморова по кабинету Соломон Моисеевич Дудкевич, национальность которого соответствовала его характеру, важно покачал головой и сказал, что не знает и знать не хочет, когда Володя вернется: "Сам понимаешь, может через часок  обернуться, а встретит знакомого кого - раньше пол- пятого не жди. Еще и наберется как следует!"... Войдя к себе в кабинет, Иван рухнул как подкошенный на стул и замер. Мысли его путались, он все никак не мог убедить себя, что встреча со Стеклянным Человеком случилась на самом деле, а не привиделась ему по причине общей усталости и отвращения к жизни.
         Вернувшаяся с обеда Брысина сообщила, что Интилья просит его срочно согласовать ответ на запрос с Андреем Андреичем, прежде чем он понесет к ней на утверждение. Потанчиков выслушал Тому и неуверенно спросил, кто такой Андрей Андреич. Брысина фыркнула и, стараясь перевести этот нелепый вопрос Ушастика в шутку, заметила: "Вы, Иван Арнольдыч, наверно, не ограничились, сегодня чаем, да?". Потанчиков покраснел и что-то извинительное пробормотал в ответ. "Просто наша Интилья страхуется как всегда,- прокомментировала Тома.- А Сыроедову все равно показать бумагу придется, ведь он...".  Потанчиков просветлел лицом, вспомнив имя-отчество заместителя Пашюты, и поспешно перевел разговор на что-то другое. Он включил компьютер, вошел в редакторскую программу и часа два провозился с ответом на областной запрос. Брысина за полчасика довольно бодро заполнила дела безработных, принятых до обеда, еще раз полила цветы, стоявшие на подоконнике, посмотрела на себя в зеркало и куда-то смылась: то ли в отдел трудоустройства, то ли снова попить чайку к Татьяше.
       В четыре часа вошла Горкина и официальным тоном попросила Потанчикова зайти к Андрею Андреевичу с отчетом. Иван Арнольдович кивнул секретарше и продолжил свою работу. "Он просил вас срочно зайти!"- не уходила Леночка, обиженно косясь на Ивана Арнольдовича. "Я слышу, Лена. Через десять минут все будет готово,"- буркнул Потанчиков, не отрываясь от компьютера. "Мое дело телячье - передать и отвалить,"- пошутила Леночка, аккуратно поправила рукавчик своего бежевого жакета и собралась уходить. "Послушай-ка, Горкина,- окликнул ее Иван и, немного помолчав, совершенно неожиданно для себя ляпнул.- Ты ведь ко мне неравнодушна, да? Ты не смущайся, я замечаю... Замуж за меня пойдешь?". Леночка была так изумлена этим неожиданным предложением Потанчикова, которого она действительно выделяла среди других мужчин, работавших в Службе, отмечая его ум и галантность, что чуть было не сронила папку с бумагами, которую держала подмышкой. Потанчиков уставился на изменившуюся в лице Горкину и терпеливо ждал ответа. "Вы, Иван Арнольдович, больше так долго не гуляйте, - сухо заметила Лена.- Вас, наверное, сильно ветром продуло...". "Про ветер ты точно!"- кивнул головой Иван, с необычайным интересом, как бы заново рассматривая молоденькую секретаршу. Да, она, конечно же, очень хороша плюс умница, каких в Пестровниках днем с огнем не сыщешь. Интересно, спит уже с кем-нибудь или держится? Видел как-то женишка ее - ничего интересного: заурядный  бычок, смуглолицый какой-то... и поговорить-то с ним, наверно, не о чем. Ну что молчишь, попала в неожиданное положение? Давай, думай, как выбраться из ситуации.
       Леночка, решив, что Иван Арнольдович просто придуривается, но в новой для него серьезной манере, съязвила: "Вы с Татьяной Тарасовной, интересно, хорошо прогулялись? Ага? Где тут про мороженое помнить". "Да ну черт с ним, с твоим мороженым... Или, Ленка, я в тебе ошибаюсь?"- наступал Потанчиков. "Я вам сто раз говорила, что я...- Лена вдруг остановилась, поразившись взгляду Ивана: он был непривычно холодным и колючим; ей почему-то стало вдруг страшно, неуютно как-то.- Давайте эту тему закроем!". "Слушай, Горкина,- Потанчиков бросил клавиши и обеими руками схватился за голову.- А если бы я был начальником этой паршивой службы или даже банкиром, ты бы без разговоров согласилась бы, верно?". Лена фыркнула и повернулась к двери, куда стремительно врывалась запыхавшаяся Брысина. "Скажи только да или нет!"- настаивал Иван, не обращая внимания на вошедшую Томочку. "У Горкиной, Иван Арнольдович, вообще-то имя есть,- Лена напоследок решила устроить Ушастику небольшую выволочку.- И прошу Вас обращаться ко мне на "вы"! Я же Вам не тыкаю, правда?".  "Я учту твое замечание,"- рявкнул Потанчиков, уже едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить паршивой Горкиной. Лена пулей выскочила за дверь кабинета, а Тома сокрушенно засюсюкала, осуждая заносчивость секретарши:» Подумайте, какие мы тут важные стали, прямо не хуже Павла Васильича...».  Потанчиков вернулся к отчету и вполголоса заметил: "Все вы хороши тут, одна краше другой; Леночка-то еще более-менее". Брысина уставилась на Ивана Арнольдовича, но не нашлась с ответом, решив про себя, что Ушастик совсем обнаглел.
        Минут через семь  Потанчиков закончил отчет, вывел его на принтере и, сообщив Томе, куда он пошел, двинулся по направлению к кабинету заместителя начальника Службы А.А. Сыроедова.  Брысина от нечего делать включила компьютер и тупо уставилась на экран: поиграть во что-нибудь? Этот Потанчиков точно парень с приветом, скажет иногда - ну прям в лужу ... И ведь относишься к нему по- человечьи, а он... Жениться ему срочно надо, а то так и сгинет один, отсюда и проблемы. Тома вздохнула, решив этот важный для себя вопрос, затем ловко выбила на экран игру "Перестройка" с заставкой в виде рожи Горбачева и занялась ею с привычной решительностью, которая вообще была ей свойственна и которой очень опасались ее рациональный муж Саша и два подрастающих сына. Ведь у нее все не так и плохо, если начистоту! Интилья ею довольна (обещала поговорить с Блюдолизовым о прибавке к зарплате), на ужин она сегодня приготовит (так, мясо не достала ведь из морозильника!), ладно, обойдутся макаронами с яйцом. Ах, мать твою, опять долбанный Демократ потонул - ну-ка давай заново! Рабочий день Брысиной вовсю продолжался.
        Иван Арнольдович на всякий случай стукнул в дверь заместителя начальника и ,не услышав ничего в ответ, вошел в кабинет к Сыроедову. Андрей Андреич сидел за столом и читал какую-ту бумажку; бросив суровый взгляд на Потанчикова, он махнул рукой в сторону стула и продолжил чтение. Иван был хорошо знаком с этими аппаратными приемами бывшего партяги, но сегодня это вызвало в нем некоторое раздражение. "Ишь надулся от важности,- подумал Потанчиков,- а кто ты такой есть? Чинуша, бывший начальник и в душе жополиз". К своим пятидесяти восьми годам Андрей Андреич действительно несколько располнел и полностью поседел, красный цвет лица его говорил о часто повышенном давлении, а на руках резко обозначились венные артерии. Андрей Андреич остро чувствовал, что никакого особого почтения в ведомстве Пашюты к нему не испытывают, что его деловые предложения часто даже не дослушиваются до конца и игнорируются, что некоторые сотрудники, симпатизирующие Пашюте, не устают судачить о его скором увольнении или переводе "куда-нибудь подальше".
       Сыроедов, за последние 20 лет работы в исполкоме привыкший к уважительному, даже искательному отношению к своей персоне, очень переживал по этим  незначительным поводам, и его атаки на Блюдолизова часто были связаны именно с психологическим фактором. Еще менее удачно сложились его отношения с главбухом Солгановой, которая не уставала везде повторять, что у нее один начальник и что Сыроедов "не бухгалтер и никогда им не будет".  Конфликт с Пашютой, который для Андрея Андреича едва не закончился инфарктом, подтвердил опасения, что новое областное руководство уже не ставит на "старые кадры" и что через полтора годика его, скорее всего, спровадят на пенсию. А Сыроедов чувствовал в себе большой потенциал всем руководить, все контролировать, проверять и перепроверять; он понимал, что в эпоху Перемен дал маху, не пристроился, как сумели это сделать другие местные начальнички, его сверстники.  К тому же его любимая дочь, которой недавно исполнилось 32, задавала им с супругой жару, меняя официальных мужей на гражданских и наоборот. Периодически у них дома болтались внук и внучка, и если 10-летняя Оксанка была еще довольна спокойна и исполнительна, то ее сводный брат Кирюшка, старший пятью годами, отличался нравом неуемным или, вернее, диким. Время от времени у него с дедом вспыхивал скандал то по поводу невыполненных им поручений, то по поводу его "дурацкой прически" и "дурацких взглядов", то по предположению об украденной им из кошелька мелочи; скандал обычно заканчивался "изгнанием Кира из дома обетованного".  Но, бывало, бабка с Оксанкой входили с Кирюшкой в альянс, и тогда Сыроедову бывало несладко... Иногда он искал забвения во встречах и выпивках со старыми сослуживцами, но не слишком надежное сердце не позволяло увлекаться этим. Да и разговоры с "бывшими" обычно вертелись вокруг одного и того же предмета - "вот раньше-то помнишь, Андреич! а сейчас...". После этих вечеринок ощущение от безвозвратно потерянной жизни только усиливалось.
         Сыроедов, не взирая на "вражескую пропаганду" через СМИ, продолжал читать  "Правду" и  "Советскую Россию", принимал идеи, провозглашаемые "зюгановцами" и "анпиловцами", но чутье бывшего крупного руководителя подсказывало ему, что песня коммунистов в этой стране спета и шансов на Реставрацию, даже частичную, социализма в РФ остается все меньше и меньше. Ельцина он ненавидел всей душой, как и всю его "гайдаро-чубайсовскую" Камарилью, мечтал о Судном дне над демократами и расстреле всех, кто бы причастен к развалу великого СССР. Но годы шли, власть ельциноидов только укреплялась, народ быстро позабыл "нравственные идеалы строителя коммунизма" и рвался к богатству, молодые реформаторы своим поведением убеждали, что все кончено и что "кто не успел, тому уже нечего делать на празднике жизни". Сыроедов был человеком умным и умел просчитывать ситуацию, он не терял прежних связей с теми, кто устроился прекрасно и мог еще помочь ему или его внукам, однако бывший коммунист не мог не понимать, что в новой обстановке все решают не дружеские отношения, не идеология, а чистоган - деньги или власть, которую можно на эти деньги обменять.
          Денег Андрей Андреевич не скопил, а его влияние в Службе было теперь столь мизерным, что вряд ли кто-нибудь из деловых людей Пестровников захочет иметь с ним серьезное дело. Андреич думал, искал варианты, убедил дочь открыть свое дело (она на пару со вторым мужем торговала сначала на рынке, а потом оформила на себя небольшой магазинчик с помпезным названием), в общем "шевелился". Однако результаты были столь неважные, что впору было плюнуть на все и потихоньку стариться, надеясь на приличную пенсию и сад в кооперативе. Но этого-то честолюбивому Сыроедову не хотелось, ох как не хотелось! И он продолжал терпеливо исполнять свои обязанности, выслушивать колкие замечания от Пашюты и получать гадости от Солгановой, надеясь в глубине души на скорое изменение ситуации.  И правда, чего только в России не бывает!
       Выждав минуты 3-4, Андрей Андреич счел нужным заметить Потанчикова и попросил у него подготовленный ответ на областной запрос. Иван Арнольдович положил перед Сыроедовым бумагу и продолжил разглядывать пейзаж за окном.
 - Просил вас зайти в 4 часа, а сейчас двадцать минут пятого,- уточнил Сыроедов, взял со стола ручку и впился глазами в ответ.
- Когда Горкина мне сказала, я еще не закончил,- сухо пояснил Иван Арнольдович.- Да и к чему такая спешка? Ответ ведь можно отправить в четверг...
- Все вы молодые да умные,- прокомментировал ситуацию Сыроедов.- Видно, мне на пенсию пора, как думаешь?
- Вам виднее, - пожал плечами Иван Арнольдович, который не в первый раз слышал подобное заявление.
- Вот здесь цифры не бьются!- нашел ошибку в ответе Сыроедов и заметно оживился.- Вот отправили бы так...
- Где не бьются, все бьется,- Иван Арнольдович вытянул шею, чтоб посмотреть на отчеркнутое красной чертой место в подготовленной бумаге.
- Как же, как же, Иван Арнольдыч, - Сыроедов ткнул ручкой в графу "итого".- Вот здесь смотри внимательно... Пересчитай, если не веришь. И вот здесь слово не дописано! - Зам. начальника еще что-то подчеркнул и вернул бумагу Потанчикову.  Лицо Сыроедова еще  больше  покраснело.- Учишь вас, учишь...
- Ага, верно, тут исправлю,- Потанчиков заметил оплошность и согласился с хитрым лисом.- Это меня Горкина отвлекла... Будем стараться.
- Да уж надо бы,- Андрей Андреич отложил ручку в сторону и потянулся к пачке сигарет.- Курить будешь?
- Можно и покурить,- кивнул Потанчиков.- Ладно, исправить - две минуты. Завтра с утра отдам Пашюте на подпись.
- У Интильи согласуй, - напомнил Сыроедов, закуривая.- А-то опять побежит к Пашке жаловаться, что мимо нее бумаги идут.
- Чего ей не бегать, она ж спортсменка у нас.
- Это точно, - ухмыльнулся Андрей Андреич, который был о Ряжаповой не слишком высокого мнения.- Бегать к начальнику она мастер спорта. А вот отчеты составлять хреново умеет, не дано.
- К пенсии научится,- Потанчиков вытащил свою пачку (Сыроедов не любил угощать подчиненных) и тоже закурил.
- Тут ее муженек с Пашкой решили... - но возможный рассказ Сыроедова был прерван появлением Леночки, которая принесла  Андреичу какие-то письма под роспись.- За все распишись, ну прямо как в ЦК.
- Я выполняю указание Павла Васильевича,- Горкина вспыхнула, заметив, как улыбнулся Потанчиков при ее появлении.- Вот здесь и здесь, спасибо.
- Скажи ему, Лен, что домой я пешком пойду,- заметил Сыроедов.- Так что одно место в машине свободно, занимай!
- Слушаюсь,- Леночка сделала вид, что готова отдать честь.- Это все?
- Все,- Сыроедов ухмыльнулся, Леночка ему нравилась своей молодостью и не нарочитой естественностью.- Топай, давай...
- Потопала уже, - и Леночка, обдав мужчин ароматом своих новых духов, выпорхнула из кабинета.
- Хороша девка, - поделился наблюдениями Сыроедов.- И умная, и симпатичная, и рас-торопная - а это редко бывает. Давай, Иван, приударь за ней , что в холостяках-то сидеть!
- Приударил, не вышло,- Иван Арнольдович выпустил струю дыма в сторону приоткрытой форточки.- Не мой возраст, наверное.
- Врешь, дело не в возрасте. Девки современные, они на это не очень смотрят! Им важнее, чтоб деньги были или положение какое-нибудь, понятно?
- В общих чертах, - кивнул Потанчиков.- Я так и сказал на днях.
- Ну и что она? - заинтересовался Андрей Андреич.
- Прокатила, конечно.  Денег, говорит, у вас совсем мало, машины нет, положения - никакого, так что идите в баню...
- Да-а, при нашем Пашке положения не достигнешь. Хитрый, подлюга, всех конкурентов под стол загоняет.
- Его понять можно: место начальника одно, а желающих...
- На меня намекаешь? - ухмыльнулся Сыроедов.- Да нет, Иван, мне через годик на пенсию, я уж в верхах не перспективным считаюсь.
- А на ваше место кого посадят? - как бы между делом поинтересовался Иван Арнольдович.
- Бес его знает,- пожал плечами Сыроедов и затушил докуренную до половины сигарету.- Бросать эту гадость надо, да где уж теперь...
- Наверное, Интилью посадит,- продолжил размышлять вслух Потанчиков, хотя и заметил, что это не очень приятно Сыроедову.- А Томочку или Петю Дрангу на ее место?
- Ладно, Иван, я вообще-то пока не собираюсь увольняться,- оборвал подчиненного Андрей Андреич.- Бумагу переделай, в трех экземплярах - на подпись начальнику; один, скажи Горкиной, чтобы мне занесла.
- Будь сделано, - Потанчиков затушил сигарету и поднялся уходить.- На улице, кажется, опять дождь.
- Да так, поморосит- перестанет,- зам. начальника приподнялся и посмотрел в запыленное окно.- А ты работай, умных людей все равно замечают, будь уверен. С Интильей не ссорься, она баба говнистая.
- До свиданья, - Иван Арнольдович был уже возле двери.
- Всего! - попрощался в свою очередь Сыроедов.- Тебе бы, Иван, с Моськиной из области контакт заиметь, она в Управлении влияние имеет.
- Спасибо за добрый совет...
- А ты подумай, как к ней подъехать,- настаивал Андреич.- Она баба одинокая, скучно ей без мужика... А-то всю жизнь в подчиненных Интильи пробегаешь, тебе это надо?
- Подумаю, - и Потанчиков резко открыл дверь, едва не треснув по лбу стоявшую возле нее Брысину.- Ох, Тома, ты как...
- Иван Арнольдович, вас Интилья Макси... зайти к ней,- зачастила перепуганная Брысина, которая любила прежде чем куда-либо войти, послушать, о чем там говорят.
- Ты дверь-то нашу закрыла? Смотри, попрут вещи...
- Я бегом, туда и обратно, - и Тома рысью дернула назад - к седьмому кабинету. Потанчиков хмыкнул и подмигнул Сыроедову.
- Ужасные люди! - рыкнул разобравшийся в ситуации Сыроедов.- Все знать хотят, везде своим рылом тычутся.
- Это точно,- и Потанчиков отправился с почерканной бумагой к начальнице отдела. Безработных в коридоре уже почти не было, в бухгалтерии активно готовились к походу домой, Горкина стояла у зеркала и подводила веки. Она внимательно посмотрела на Потанчикова, но ничего не сказала. Решив наконец  все вопросы с Ряжаповой, Иван Арнольдович добрался до своего кабинета в пять минут шестого. Томы Брысиной, конечно, уже след простыл.
      Иван посмотрел в окно: серый рабочий день заканчивался, он был одним из многих дней, проведенных им здесь. И ничего, увы, не сулило, что новые дни будут чем-то принципиально отличаться от этого.
- Иван, уходишь уже или как? – в кабинет заглянул приятель Потанчикова Евгений Никанорович Докуков, работавший в школе неподалеку и иногда забегавший поболтать или занять до получки.- Я тут попутно шел, думаю, дай зайду…
- А пошли! Что сидеть, - рявкнул Иван и как-то весело глянул в серое, давно немытое окно кабинета.- Айда, Женёк, по пути по пивку хряпнем!
- Благое дело,- оживился Докуков. – Угощаешь друга?
- Само собой, - одевшись, Иван вышел уже вместе с приятелем.
- А я тебе про завучиху нашу такого расскажу, - и педагог школы № 7 Евгений Никанорович с жаром начал занятное повествование про страшные проступки своей начальницы.
      Дождик уже прекратился, и город выглядел хорошо промытым, хотя сникший снежок кое-где еще серел на обочине. Настроение у Ивана Потанчикова несколько улучшилось, но он решил, что Докукову ничего про Стеклянного Человека он говорить не станет. Много вопросов будет, а он сам не уверен, что все правда.  А то и не поверит Евгений, подумает, что по пьяни болтаю. Да и вообще - зачем?
     …Вечером, гуляя с собакой, Иван Арнольдович еще раз пробежал мысленно события прошедшего дня. Пока он с Докуковым пил пиво в затрапезной пивнушке на Ленина, перетирал вконец замусоленные темы, Иван сомневался еще, что пойдет завтра на встречу с незнакомцем. Он, как и хотел, ничего не рассказал о Стеклянном Человеке своему приятелю, тот все равно бы не поверил. Теперь, вечером, Иван уже почти не надеялся, что ему удастся убедить себя поступить именно так – честно и разумно. Да, он должен что-то изменить в своей жизни…  Почему бы не сделать этот страшный, но ведущий хотя б к какому-то просвету шаг? Шаг в неизвестность? А что, собственно, он потеряет? Да ничего! Кроме этой серой безысходной жизни в сером провинциальном городе, скучной работы и сомнительных развлечений.
        Надо было на что-то решаться, и, глядя на резвящегося пса, которому были чужды скука и сомнения, Иван решился. Или почти решился… Что же, утро, конечно, вечера мудренее. Потанчиков лег как никогда рано – около десяти вечера, завел будильник на шесть часов пятнадцать минут и провалился в глубокий сон.


                (ПРОДОЛЖЕНИЕ  СЛЕДУЕТ)