* Посвящается моему другу Шуре Чернову, врачу-реаниматологу, полярнику и альпинисту, обладателю множества талантов, в жизни никому плохого не сделавшему, прожившему и погибшему быстро и ярко. Да будут ему пухом кавказские камни.*
Есть вещи, которые люди совершают не для достижения результата, не в связи с железной необходимостью и не потому что любят их совершать. А для того, чтоб продемонстрировать самим себе безграничность человеческих стремлений на собственном примере. Способность оторваться от рутины и воспарить духом к необязательному и оттого прекрасному.
К таким свершениям относятся восхождения благополучных клерков на Монблан и Эверест, ежедневное бритье нищего бомжа и попытки прибраться в общажной комнате на четыре персоны.
Известно, во что могут превратить свое местообитание четыре незамороченных на бытовых удобствах мужчины, если они студенты, если они студенты-геологи, если они студенты-геологи на последнем курсе, если они студенты-геологи на последнем курсе, склонные к употреблению напитков различной крепости. И они не только могут, но и превращают свое жилье в помесь общего вагона дальнего следования с мастерской безумного художника. Зрелище это отталкивающее, но безусловно красочное и не лишенное прелести.
Несколько деталей: На подоконнике, среди геологических карт и петрографических схем, полускрытый кусками оберточной бумаги и старых газет стоит чайник, из носика которого растет лимонное дерево, самозародившееся из лимонного зернышка пару лет назад, в результате забытия выполоскать из чайника оставшуюся заварку. Комната загромождена стульями, как собственными, так и принесенными из разных мест, на которых Сидор(Леха Сидоров) удачно расположил геологические образцы, согласно имеющейся на стене, рядом с сидоровой койкой карте геологического района в некоем отдаленном месте, по которому Сидор вскоре думает защитить диплом. У одной из стен стоит кровать Кузи(Витьки Кузмина), слегка отодвинутая, поскольку Кузя затеял что-то вытащить из имеющегося под ней чемодана, да передумал, поскольку на пути к чемодану Кузя обнаружил кусок газеты, когда-то служившей оберткой для учебника с интересной по мнению Кузи заметкой, кою Кузя расположившись на кровати поперек, сейчас и читает глубокомысленно поводя бровями и издавая нечленораздельные, но одобрительные звуки. Если приподнять глаза, то можно видеть, как к потолочному светильнику, выполненному из разрезанной консервной банки, проволокой прикручена тульская мелкокалиберная винтовка, принадлежащая временно отсутствующему Фигуре(Серега Безруков). Фигура с Мальком(Рома Байраков) на свадьбе у общего нашего приятеля и в уборке участия не принимают. Еще в комнате находится случайно заглянувший в гости с бутылкой "Агдама" Борух, видевший эту комнату и в лучшие дни.
Уборка начинается случайно, как и все великие события.
- Кузя, - спрашивает Борух, - чего кровать-то отодвинул?
Именно в этот момент, к реальности пробуждается лежащий на койке в другом углу Сидор, до этого тупо пялившийся поочередно то на какую-то каменюку в руке, то на висящую поблизости карту и находящийся в совершенном отрыве от нашего мира.
- Да мы, ващета, прибраться думали - зявляет Сидор ни с того ни сего. Ведь явно ж, минуту назад, никакой уборки не имелось даже в дальней перспективе.
От неожиданности Кузя перестает читать свой обрывок газеты и на его лице отражается немыслимой силы борьба двух желаний. Одно из которых спросить у Cидора, не спятил ли он, объявив уборку в такой момент, когда на дворе суббота и на пороге Борух с гостевой бутылкой, а другое - посмотреть, насколько серьезных результатов можно добиться смелыми и внезапными решениями на переломе истории.
- Да, - с просветлевшим взглядом и более уверенным голосом продолжил Сидор, - И на прошлой неделе думали прибраться, и вообще...
При слове "вообще", он сделал широкий экскурсоводский жест рукой, как бы приглашая насладиться имеющимся великолепием. Оно внушало. Кузя автоматически повел взглядом за движением Сидора и устыдился своей неприверженностью к периодическим уборкам. Сидор, между прочим, был старостой этажа и вообще геологом в авторитете, поскольку происходил из славной магаданской династии потомственных "золотарей"(это такие геологи, занятые поиском и разработкой золотых месторождений, а не то, что вы подумали), а не поступил в университет, как многие, от сохи и станка.
- Ну, прибираться, так прибираться, - сокрушенно согласился Кузя, человек вообще-то незлой и склонный к поддержке внезапных решений старших товарищей, слезая с кровати. Впрочем, обрывок газеты не бросил в мусорную коробку из-под телевизора, а заботливо свернув несколько раз, запихал в задний карман штанов от противоэнцефалитного костюма.
- Обросли понимаешь, бытом и грязью, - брезгливо оглядываясь, заключил Сидор.
Обратился к Боруху:
- Ну раз ты уже здесь, помоги уж чем.
Борух и не думал, что получится отвертеться, да и сознавая свою роль последней капли с его дурацким вопросом про кузину кровать, даже почувствовал некоторое облегчение. Люди всегда иcпытывают облегчение, загремев в ими приведенные в движение жернова истории.
Сидор тоже сполз с кровати, с видимым отвращением пристроил каменюку рядом с подушкой и отправился в сануголок за ведрами, швабрами и тряпками. Надо сказать, что за редкостью влажных уборок в этой части общаги, их запас в сануголке не переводился.
Кузя, по давней традиции уборок вытряхнул все из самодельного книжного шкафа на пол и начал составлять на полки книги, тетради и полевые дневники, не следуя никакому специальному порядку, а просто сначала книги, потом, когда они кончились - тетради, а потом после всего, на нижние полки, дневники и схемы в рулонах.
На полу образовалась внушительная куча всякого добра, среди которого имелись раритеты, могущие украсить любую кунсткамеру, или кабинет психиатра. Например, лифчик Людки Будановой, на котором зеленым фломастером расписалась вся группа "Интеграл", причем на правой чашечке, одинокая красовалась размашистая роспись Алибасова. Каким образом исторический лифчик попал в собственность жителей именно этой комнаты - отдельная драматическая история, которую за недостатком времени мы рассказывать не будем. Еще на полу имелись две половинки зуба мамонта, по уверениям Малька, выбитые им лично из мамонтовой челюсти на практике на Командорах, несколько снаряженных патронов для фигуриной мелкопульки, бутылка из-под японского виски "Никка", вынесеннай океаном к нашему побережью в районе Владивостока и привлекшая внимание работавшего там Кузи своей "старинной" формой и поселившимся внутри крабиком. Рыболовный крючок из кости с привязанной к нему оленьей жилкой, которым снабдили Сидора добродушные оленеводы из Красноярского края, увидев, как тот мается, пытаясь вытащить на берег одного за другим здоровенных таежных тайменей издевательски разгибающих покупные норвежские крючки и легко рвущие леску питерского производства. Сушеная голова одного из впоследствии побежденных тайменей, застывшим взглядом мутных глаз напоминающая преподавателя Трубникова. Много интересного, чего говорить. В другое время повозиться б во всем этом, да повспоминать всякие истории...Покамест это все валится на подоконник, на котором, стараниями малоразговорчивого Кузи остался только чайник с мичуринским экспериментом.
Следующим этапом является подметание и мытье полов, которым пыхтя и ругаясь по-черному занимается лично Сидор. Движется все это дело не сказать чтоб быстро. Во-первых, Сидор торопиться не умеет и не любит, а во-вторых, мытье полов вполне себе напоминает многослойные археологические изыскания. Между прочим, во время мытья под одним из шкафов обнаруживается считавшаяся безвозвратно утерянной пивная этикетка из фигуриной коллекции. Жизнь ее несколько потрепала, но она довольно бодра и Фигура сильно обрадуется. В чем ее ценность, только Г-поду известно, но всякий раз, когда возникают разговоры о невозвратных потерях под пьяную лавочку, Фигура со слезой в голосе ее поминает и все почтительно замирают на несколько секунд.
Борух, надо заметить, все время непосредственно уборки не дурака валял, раз уж собрался помочь, а мыл посуду. Не так уж и мало посуды, эмалированный таз и еще эмалированное же ведро. В-основном, это посуда для питья, но есть и для еды.
В заключении, с выражением на лице "раз пошла тая пьянка..." Сидор стирает под душем в мужской душевой, ни разу на моей памяти не стиранные занавески. Они оказываются бордовые в мелкую оранжевую полоску. За неимением прищепок, да и веревок тоже, мы втроем развешиваем их обратно на багет.
- Заодно и разгладятся, - резонно замечает Сидор и с минуту мы наблюдаем воцарившийся гибрид рисунка из учебника по гигиене жилища и музея Революции, в той части, где имитируются места первых марксистских сходок.
-Лепотааа - умиротворенно произносит Кузя и чинно садится к очищенному от исторических завалов столу, одновременно вытаскивая из кармана недочитанную заметку.
- А то!- довольно хвастливо соглашется Сидор и немедленно спохватывается:
- Такое дело надо отметить!
Стипендия была недавно, приуроченный к ней денежный перевод от богатых магаданских предков тоже не успел еще раствориться в пространстве и Сидор полон радужных планов на вечер.
- Нуууу, воoбще-то я принес... - скромно напоминает Борух.
- Да ладно, - машет рукой Сидор, - хрен ли нам с того "Агдама", - и еще с неостывшей после уборки энергией начинает запихивать в рюкзак пузатые бутылки из специально для них предназначенного стенного шкафа.
Между прочим, бутылки в шкафу исключительно "гостевые", объяснение воспоследует.
Итак, наполнив рюкзак и затянув гoрловину, Сидор берет в левую руку десятилитровую канистру и топает в расположенный через скверик "Гастроном" с целью купить там того ж "Агдама" по лично им придуманному методу. Метод прост, но острoумен. Сидор сдает бутылки и на вырученную сумму покупает вино. Вино сливает в запасенную канистру, освободившиеся бутылки он тоже сдает, берет еще бутылку, которая тут же им демократически выпивается с трущимися поблизости знакомыми из народа, бутылка тоже сдается, на вырученную мелочь покупается полбуханки хлеба и плавленый сырок. Безотходный метод.
Все ж, что ни говори, заслуженный портвейн это вам не то, что портвейн халявный, а портвейн после тяжких трудов по оптимизации окружающего хаоса, это не то что обычная общежитская пьянка.
И достается из-под кровати пыльная гитара, и запаливается хранимая в секрете от коменданта керосиновая лампа, и заваривается в котелке(чайник-то занят) свирепой крепости чай, и вытаскивается из ящика стола сидоровская колллекция трубок... в-общем, день прожит не зря.
У нас прекрасное настроение.
Ой, вот только не надо сейчас напоминать, что под кроватями остались непотревоженные груды образцов, рыболовных снастей и горнолыжно-альпинистских прибамбасов, что в шкафах еще с той войны ждет сортировки постирушка, что одеяла заправлены кривовато, а пол вымыт, на придирчивый взгляд, скорей для соблюдения ритуала. Да, оперировать в этой комнате нельзя. Я б никому не посоветовал в ней оперировать. Я б даже наоборот, посоветовал воздержаться устраивать в ней приемную для беременных женщин или малолетних детей. Но жить в ней можно. И раньше было можно, а теперь и вообще хорошо стало жить.
Мы сделали это. Вот нам вдруг захотелось и вот мы раз! и сделали. Кому обычное дело, а для нас этап преодоления и решения. Воспарение над суетой и обыденностью. Демонстрация широты взгляда на мир и неукротимости человеческих стремлений. А также собственной способности дeлать необязательное и уж тем благородное и возвышенное, в котором не главное результат.
Нечто такое, к чему относятся восхождения на Монблан, ежедневное бритье человека, лучшие дни которого в непредставимо далеком прошлом, и такая вот внезапная уборка в общажной комнате на четыре человеческих тела, не лишенных однако и души.