О ПРИРОДЕ ТВОРЧЕСТВА
Вот был бы я красив… Эдак – высок, широк в плечах, строен, ловок и силён. Обладал бы железной волей, непреклонностью, когда надо, уверенностью в собственной неоспоримости. Наметил бы цель в жизни, научился бы говорить «нет». Воспитал бы в себе напористость, неутомимость, предприимчивость. Стал бы удачлив в бизнесе. С такими данными обязательно бы стал. Имел бы здоровую печень, стопроцентное зрение, крепкую нервную систему и устойчивую психику, не знакомую с депрессиями. Мне бы сроду не пришло в голову сочинять то, что вы теперь и читаете.
КАЖДОМУ СВОЁ
Там далеко-далеко, где небо смыкается с водой, на фоне синего моря – яхта под белоснежным парусом. И на палубе что-то темнеет, мечется и буквально захлёбывается от восторга.
Нет, это не я. Жаль.
Но с другой стороны, только наблюдая с обратной стороны и можно увидеть и описать подобную картину.
Наверное, именно поэтому кто-то деятельный и целеустремлённый стоя там, на палубе, смахивая загорелой рукой, солёные брызги с лица, позирует мне.
Лениво созерцающему художнику, стряхивающему натруженным авторучкой указательным пальцем пепел с сигареты. Здесь. В душной комнате, в продавленном кресле под вентилятором.
И в общем, мы оба получаем удовольствие. Каждый естественно своё.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
Великолепная записная книженция. Белая, гладкая, плотная бумага.
Обложка из натуральной кожи.
Если бы несчастное животное, чья кожа пошла на обложку, знало, чего он там понапишет…
Может не так покорно, шло бы оно под нож забойщика. Но оно не знало, и возможно (почему нет?) отправилось под режущий инструмент с чувством некоего выполняемого долга.
И из кожи его сделали обложку для записной книжки. А из прекрасных деревьев, некогда образовывавших лес, изготовили отменную бумагу. И десятки мастеров пыхтели над этой незамысловатой штукой называемой: «записная книжка».
А он там потом такое накропал…
Право неудобно перед теми кто вложил в неё свои силы, труд, старания… И даже собственной шкуры не пожалел.
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ
Я сидел на кухне, между закипающим чайником и сломанной розеткой и сочинял рассказ. Идея пришла сразу, а рассказ вокруг неё, всё не складывался. Я морщился, ругался, отрешённо смотрел на тарахтящий холодильник и курил, курил, курил…
Притом запивать всё это приходилось водой со льдом. Денег как обычно не было, соответственно не было и пива. Сигаретный дым уже лез из ушей, вода переполнила мочевой пузырь, а лёд застудил горло, когда у меня, наконец, получилось. Я перечитал пару раз и удовлетворённый переписал набело. Отнёс главреду. Тот хлопал меня по плечу, улыбался и говорил, что ему нравится. Через пару дней, прежде чем прочитать мне отредактированный вариант он предупредил, что рассказ даже после редакции остаётся моим, что мне не следует расстраиваться, и что он просто хотел прибавить темпа.
Чёрт его знает, может темпа он и прибавил, но редакция его мне решительно не понравилась. Я попытался, было, мягко объяснить, что своей правкой он угробил основную мысль. В том, что она - мысль была, я естественно не сомневался. Но в итоге плюнул и сказал: Валяйте!
Неделю я чувствовал себя довольно паскудно. А потом позвонил редактор и сообщил, что рассказ в номер всё-таки не пошёл. Очень хорошо, ответил я, и, повеселев, сел писать очередной шедевр.
РЕДАКТОР
Я написал, редактор посмотрел и сказал: Хорошо… но намёки чересчур прозрачные. Я согласился и слегка заштриховал острые места. Редактор оценил и сказал, что кое-где всё ещё проглядывает. Я согласился и затушевал кое-где. Редактор взглянул и спросил: Что это за мазня?
ДОСТИЖЕНИЕ
Убедил. Доказал. Пронял. Заставил согласиться. Вынудил признать. Прошёл через подхихикивание за спиной, недоумение, сочувственное удивление. Через саркастические улыбки и иронические замечания. Через недвусмысленные жесты, наглядно иллюстрировавшие их представления о моих умственных способностях. Через неверие и недоверие. Да просто достал я их видимо. Допёк. Упорством, проходящим по тонкой грани разделяющей его с упрямством. Настойчивостью, граничащей с суетой переходящей в панику.
Десять лет бился. Все десять лет бился рыбой об лёд непонимания и неприятия. И пробил всё-таки!
Согласились они считать меня человеком, имеющим право писать. В смысле сочинять нечто литературное. Даже жена. Правда она довольно своеобразно подтвердила факт моего признания. Ну, и когда же мы увидим гонорары? – спросила она. Но это я вам скажу, дорогого стоит!
Теперь все они относятся к моему увлечению с достаточной долей уважения. Дарят мне всякие канцтовары. Они видят, что меня печатают, нечасто, но всё-таки читают меня и сами, где-то я там периодически выступаю, о чём они тоже слышат. Удивление их теперь не сочувственное, но вопросительное. Они ждут, что будет дальше.
А мне, вот именно теперь, ну совершенно не пишется. Как отрезало. То есть ноль абсолютный!
Оказывается писать не получая при этом их поддержки трудно, но ещё ничего. А вот считаться признанным (в узких конечно кругах, но всё же) писателем и не писать - просто полный обвал.
А они же уже теперь требуют. Говорят: Ну что же ты? Ну где? Когда в конце-концов? Мы на тебя рассчитываем, а ты? Давай, становись знаменитым, что бы мы уже начали тобой гордиться. Ты же писатель!
И что мне теперь, ещё десять лет убеждать их в обратном?
СЛОВА
Слова улетают если их не остановить. Не надеть на стержень, не насадить на грифель, не пришпилить к листу. Да хоть к обрывку какому-нибудь. Салфетка, поля телепрограммы, автобусный билет, сигаретная пачка или спичечная коробка.
И потом ещё надо это всё не потерять.
-Ну вот же я записывал! Помню как щас! Всё помню, кроме «о чём» и «на чём». Нет, «на чём», вспомнил. На десятке, сбоку, очень мелко. Что-то там было интересное.
-Ну ты придурок!!! Ты б ещё на сотенных купюрах сочинял.
Да! я спешил, мне было некогда выбирать поле для деятельности. Ведь они улетают. Расползаются во все стороны. И это жаль. Потому что иногда кажется важным. Возможно, и, даже скорее всего, только для меня.
А ещё ночью, сквозь сон… сочиняю исключительно шедевральное. Когда он тебя ещё не окончательно накрыл, сплошь гениальное прёт. Пытался, пытался, много раз, встряхнуть-поднять - заставить. Записать!
Утром очень жалею. Они ведь улетают…
Если их не надеть на грифель, не подцепить на стержень и не пришпилить к листу.
Ну да, не воробьи. Взмывают ввысь стройными фразами и разлетаются мелкими буковками, запутывая и уничтожая за собой следы примыкания.
Но вот этот момент, когда они появляются… За него я даже от записей готов отказаться.
ОЩУЩЕНИЕ! Вот оно всегда остаётся. Хотя и не всегда помнишь «о чём».
ПЛАГИАТОР
Меня часто с ними сравнивают, где я безусловно проигрываю. Иронически обычно сравнивают, даже саркастически я бы сказал. Ну это же вот… у него. Не помню где, но я читал (а).
Мне нечего возразить. Эти правы, потому что те захватывают и втягивают в свою орбиту. Удержаться трудно, если вообще реально. Если размышлять, однозначно невозможно.
А потом, русский язык он хоть и великий и могучий, но тот же самый. Я ж не виноват, что родился позже, а люблю и ненавижу то же самое. Но меня продолжают ловить на их фразах. О большинстве я просто понятия не имел. Кое что вот в самое последнее время, уже просто что бы убедится лично. Читаю и схожу с ума. Действительно: они написали всё то же самое, что далось мне таким трудом теперь, давно и лучше, и вроде бы даже как-то обидно легко. Ну если не вникать.
С современными вообще беда. Кое-что я просто раньше придумал! Но пока я сижу тут, он где-то там выступил, опубликовал и мои доказательства приоритета перестают интересовать даже меня, потому что у него лучше.
Не знаю, может артериальное давление совпало, или там равное содержание лейкоцитов в крови. Бывают же такие удивительности?
Хотя, наверное, всё гораздо проще. Добро и зло, любовь и зависть, мужчины и женщины, начальники и подчинённые, бедные и богатые всё это было, и всё повторится вновь. Сколько их там сюжетов? Подсчитал ведь кто-то, десятка три кажется.
ЧТО – уже давно выбрано до нас, а вот КАК. Тут мои оппоненты правы – у них лучше.
Утешимся тем, что есть куда стремиться.
ЛИТЕРАТУРА
Встретились двое. В растрёпанных чувствах оба. Что согласитесь, несколько извиняет их нетрезвость. Поделились.
И у тебя так же? – удивился второй.
Хлопнули, завязалась беседа.
И ты тоже! – заключил первый.
Так в мире стало двумя гениями больше.
А я не сказал? Они оба были поэты. А у поэтов чувствительность очень развита. И из-под этого дела они весьма добры. Всякого собрата готовы признать себе равным. Если конечно доза подходящая.
Одно печально: никто кроме них не в курсе. В смысле, что это не просто два пьяных мужика, но напротив титаны поэтического слова.
Как же тут не запечалиться?
И не добавить по этому случаю?
И не усугубить в связи с этим?
Ну, поэты, чего с них возьмёшь…
Ах, да! Забыл такую подробность: оба они живут в разных, прямо противоположных от меня концах города, а встретились мне на остановке супротив моего дома. Внятно объяснить – как? оне уже не могли. Тем более, что я в завязке как раз был. А трезвый – пьяному, сами знаете – не собеседник Потом ещё один появился: назвался меценатом, зазывал в гости. Я ему был представлен, в самых восторженных выражениях, хотя в меня закралось нехорошее подозрение, что представляющие с меценатом тоже были нетвёрдо незнакомы.
Насилу отбился от этого творческого сообщества. Но трезвым образом жизни пришлось всё-таки пожертвовать. Они меня в ряды гениальных литераторов приняли – неловко было отказываться. Пришлось под это дело накатить.
Такая вот литература.
НОВАЯ ЗОЛУШКА
В некотором царстве, некотором государстве жил-был, поживал бедный Маленький Автор. В смысле довольно небольшой. А жил он у злой мачехи по имени Литература, взявшей его на воспитание. Потому - сирота.
Но уж измывалась над Маленьким Автором бессердечная Литература почём зря. То грамматикой озадачит, то синтаксисом напряжет. Препинаниями тиранит, местоимениями донимает, склонениями мордует! А то ещё, общей образованностью, подлюка, интересуется. Тяжело жилось – пописывалось убогой крошке.
Вскорости пришёл бы, без сомнения, бедному Маленькому Автору полный кирдык, если бы вдруг не появилась в его жизни добрая фея Графомания. Надоумила она его обратиться к великому волшебнику Интернету.
-Только он тебе и сумеет помочь – сказала добрая Графомания – одно тебе спасение.
- О великий, могучий и великодушный Интернет! – взмолился несчастный сирота – Избавь ты мене Христа ради от придирок жестокой мачехи Литературы. Сам посуди, сколько ж можно терпеть: смешает, бывало, сказуемые с подлежащими да добавит туда прилагательных с наречиями и заставит разбирать. А где ж мне, сироте убогому, справиться? Это ж никаких моих запасов терпения, не говоря уж о словарных запасах, буквально не хватает!
- Несчастная малютка - прослезился добрый Интернет.
-Да что ты батюшка! - расчувствовался Маленький Автор – Кабы только это, ещё б полбеды. А случается ить, такое загнёт, что и повторить совестно… Оксимороны ей подавай, да эллипсы с антитезами! Или ещё анафор с эпифорами домогается. Я ж ведь, благодетель мой, воля ваша, и слов то таких не знаю. А Литература, ежели не по ней, бранится и грозит взашей вытолкать.
Опечалился добрый волшебник Интернет, жаль ему стало горемыку. Приютил он Маленького Автора у себя, обогрел. И зажил тот вольготно и весело. Про синтаксис да грамматику не вспоминает, а про общую образованность вовсе думать забыл!
Тут бы нашей сказке и счастливый конец… если бы конечно не читатели.
DELETE
Ладонь накрыла мышь. Указательный палец занесён над левой кнопкой. «Да», «Нет»?
Вдруг примерещилось - мудрый грек восклицающий: «Бог огня, поспеши: ты надобен нынче Платону!»
Измученное болезнью и голодом лицо Гоголя. Пламя всё никак не охватывающее плотную пачку тетрадок.
Достоевский, украдкой сжигающий рукопись. Шолохов, отправляющий в камин лист за листом, Брэдбери уничтожающий «миллион слов» забракованных им же сочинений…
Раскалённые лезвия, вонзающиеся в самую суть. Рассекающие плоть.
«Да», «Нет»?
Но ведь наутро уже: «Вот что я сделал! Хотел было сжечь некоторые вещи, давно на то приготовленные, а сжег все. Как лукавый силен, вот он до чего меня довел…».
Или Набоков: так и не решился, переложил труд уничтожения на родственников. И ведь не мог не знать, что не осмелятся они!
Поводы, приведшие к истреблению собственных сочинений, может у них были и разные, но коренная причина мне думается одна. Они достигли того, духовного, прежде всего, уровня, когда считают уже не буквы и строчки написанные, а мысли и идеи, высказанные и воплощённые. Там другие критерии и другая ответственность. Там понимание силы слова. Там ощущение владения чем-то важным и большим, требующим особой осторожности.
«Да», «Нет»?
- Рукописи не горят - надтреснутый голос за спиной.
- Так это ТЕ не горят… мои-то боюсь сгорят.
- В этом случае и жалеть нечего.
- Но я…
- Ты боишься уничтожить не рукописи, ты боишься уничтожить свои иллюзии, не так ли?
«Да», «Нет»? На мерцающем мониторе табличка с простым вопросом: Вы действительно хотите удалить
папку «Мои сочинения»? «Да», «Нет»?
Чёрт! Да даже в романтически-драматическом флёре сопровождавшем когда-то сей отчаянный акт современному автору отказано! Никаких тебе отсветов пламени на мрачном лице. Просто едва слышный щелчок «delete» и последующее подтверждение.
Довольно известный в двадцатых годах прошлого века русский писатель, Андрей Соболь, работал на Капри и случайным итальянским ветром лишён был главного труда своей жизни. Умом тронулся, а спустя немного выстрелил себе в живот. Слишком уж, наверное, трепетно относился к собственным сочинениям. А кто их теперь вспомнит? А вот его тёзка - Платонов, у которого вроде бы увели целый чемодан рукописей, как будто не сильно расстроился. А и чего ему было убиваться? Он ещё напишет. Он достиг ТОГО уровня, где не дрожат над каждой строчкой.
«Да»? НЕТ! Нет, нет и ещё раз… НЕТ!!!!
Нет, я не смог. Не так это просто: стать писателем.
ПОСЛЕДНИЙ ЛИСТ
Жизнь коротка. Но всё же недостаточно для того, что бы избежать массы глупостей.
Чиркаешь, чиркаешь… а всё черновики, да черновики.. пробы, наброски, эскизы, зачины.
Но вот, наконец, за свежим, белым, чистым…
Уж вот там-то я и…
И руку было, протянул, да так и застыл.
Всё. Нету.
Вот этот: мятый, исполосованный вдоль и поперёк, с помарками, подчистками, переправлениями твой последний был.