(часть первая)
Данная история никогда не происходила. Фамилии героев вымышленные.
По середине комнаты стоял простой гроб обитый синей фланелью. Покойницу накрывала белая фата до самого горла. Лицо умершей казалось румяным и свежим. Красивые губы застыли в растерянности и вопросе; - Разве так можно, люди?
Её не пугали досужие разговоры о безнадёге нынешнего офицерства. Она чувствовала в них скрытую зависть, и ни разу не дала повода, чтобы излишние заботы о её судьбе вылились на отношения между ним и ей. Она молча уходила от обсуждений и назойливых поучений, как бы унося с собой тайну. А это - раздражало собеседников.
И вот, по весне, случилось! Он сделал ей предложение!
Казалось, всё вокруг стало радужным и легким. Она вставала, и ложилась с чувством неописуемого счастья. Она приходила на работу, выполняла ей порученное и ещё что-то, но она уже не жила в этом мире, в мире смуты, расчетливости и злой зависти… Она жила в будущем. Она уже в мечтах обшивала и одевала своего принца. Она до мельчайших подробностей силилась представить их совместный угол. И, как они будут потихоньку покупать мебель, занавески, скатерти, посуду. Ей ужасно хотелось купить чайный сервиз с большими желтыми подсолнухами, она видела такой в Универмаге. И ещё, …ещё ей хотелось длинную белоснежную фату. Она явно представляла; как они выйдут из ЗАГСа, он - в парадной форме с кортиком, а она - в белом платье и длинной фате. Ветер лихо подхватит легкую ткань и закружит, закружит…
Свадьба состоялась в июле. Он был в парадной форме с кортиком, а она в белом, и ветер действительно играл в лилейных складках длиной фаты.
На Север они приехали в августе. И началась служба.
Лодка, на которую распределили Юрия, стояла в ремонте на одной из Заполярных судоверфей. Две недели они пожили в гостинице, но деньги быстро кончились, и пришлось перебираться на ПКЗ. ПКЗ – это большая плавучая казарма, на ней жили экипажи подводных лодок, что стояли в ремонте.
Молодым выделили маленькую каюту, похожую на вагонное купе. Металлические и обшарпанные стены, которой, по утрам - «плакали» от инея образовавшегося за ночь, а по вечерам - сотрясались и мелко дрожали от работы дизелей в трюме. Рядом, за тонкой переборкой, жили ещё три молодые лейтенантские семьи. И в одной из них был грудничок, мальчик. Он то и скрашивал дневное одиночество четырех женщин.
Такая жизнь была для них новинкой и вначале пугала её казенность, но через месяц как-то образовалось все само собой. Дамы уже не реагировали на наглых корабельных крыс снующих повсеместно, на громкие команды из динамиков в коридоре, на топот матросских сапог по металлу палуб, и на скрежет и скрип швартовых при сильном ветре. Они «врастали во флот», как выразился командир лодки, на которой служил Юрий.
Они врастали, и постигали тяготы и лишения. Чаще дикие по своему происхождению и не оправданные долгом государства перед этими людьми, охранявшими это государство. Чаще тупые и бессмысленные со стороны высшего командования, к кому в подчинение попали эти люди. Чаще… ох, как бы хотелось, реже повторять это – чаще.
На второй месяц после прибытия они, наконец-то, получили причитающиеся им подъёмные и часть месячной зарплаты. Зарплату подводникам выплачивали не регулярно, а если и давали, то не всю, частями. Страна взращивала олигархов, перекачивала миллиарды в банки Европы и Америки. А здесь!? Военные подводники?! Ну, подводники… подождут.
А в то время, когда изворотливые СМИ на всех каналах и печатных разворотах обсуждали судьбы «героев нашего времени». Тех, которые, присосавшись в нужном месте, через год становились миллионерами, или тех, кто при помощи одного десантного батальона пытался унизить целый народ, втягивая тысячи в кровавую бойню. СМИ, как экзотические попугаи, нажравшись гречневой каши и русских наваристых щей, раздували обсопленные щёки и пели с чужого голоса, стараясь как можно хитроумнее запутать информационное поле. Им платили, и они старались; предвосхищая слово – свобода, и глумясь над словом – любить. Вот в то самое время, в развороченной ремонтом офицерской кают-компании была пущена по кругу шапка – собирали на отсечный расходный инструмент. Технический отдел флота не мог обеспечить им боевые корабли. В экипаже, посовещавшись, приняли решение; …но командир атомохода распорядился – С вновь прибывших лейтенантов денег не брать. Лейтенанты насупились, и лица их посерели, …и они впервые не выполнили распоряжение старшего. И экипаж это принял, принял, как само собой разумеющееся.
- Милочка, у Вас всё хорошо! Вы вполне здоровы! А зачатие, девонька, зачатие в вашем возрасте – дело случая, – сказала пожилая врач женской консультации, открывая дверь своего кабинета и выпуская из него Ольгу, - Дело случая… - и заметив мнущегося в коридоре Юрия, добавила, - С таким богатырем Вам и вовсе опасаться нечего! Проходите, пожалуйста, следующая…
Заснеженный Мурманск привычно зяб в свете уличных фонарей. Холодный ветер с моря нес запах рыбы и голубую мглу Полярной ночи. Заиндевелые дома жались к каменистым сопкам, выставляя на показ картины изрисованных морозом окон и витрин. Там, с изнанки этих картин, жили и работали судьбы, и у каждой судьбы была своя жизнь. Жизнь, которую дал Его Величество Случай.
Молодые долго ходили по магазинам, примеряясь к красивым вещам. Но денег на их покупку не было и оставалось только - мечтать. Но теплый стеганый халат китайского шелка они купили. Он понравился им обоим, и деньги на него были. Покупка была, не ахти какая, но нужная.
- Ну! За покупку! – произнес Юрий, держа локоть параллельно пола, так делал его отец.
Они чокнулись. Звон взвился к потолку, и на душе стало торжественно. Они пили дешевое сухое вино и закусывали жирным палтусом. В маленьком кафе было тепло и уютно. Ольга смотрела, как сильная мужская рука по-хозяйски работает ножом и вилкой, разрезая прозрачный натюрморт заливного, и как та же рука заботливо и красиво выгружает ей на тарелку лучший кусочек.
«Нет, нет, вы и не догадывайтесь, - мысленно обращалась Ольга к прошлым оппонентам, - вы и представить себе не можете, как просты и благородны, эти люди в черных шинелях… Они надёжны. Они надежны и проницательны… - вам и не снилось! И жизнь у нас на утлом ПКЗ куда лучше, чем у вас в просторных и обставленных комнатах… Вам хотя бы раз дарили обалденные ветки орхидей в лютый мороз?! Орхидеи за Полярным кругом! Да, мне жалко тех денег, которые на них тратят офицеры с экипажа… Жалко. Но вы бы видели их глаза! Нет, нет – вы не видели их глаз! …И вовсе мы не влачим здесь своё существование… и опять вы не правы! Не влачим. Мы живём… трудно, но счастливо! А как хорошо бывает, когда они собираются вместе. Нет, это не гости… и вам этого тоже не понять…»
- Оля, ты куда-то улетела?! Ешь, горячие остынет.
Они выпили ещё. И терпкость вина на какое-то время усилила обоняние. Ольга впервые так сильно ощутила корабельный запах идущий от кителя мужа. Это был запах сурика и железа, очень тревожный запах, запах искушающий судьбу. И она начала понимать, что судьба мужа обязательно должна иметь надежную основу. Основу любви и веры.
- Ваш кофе, - сказала подошедшая официантка, - как и просили.
Ольга замерла от неожиданности. На столе стояли чашки и блюдца с большими желтыми подсолнухами.
- Пока только так… - произнес Юрий, - но ты не грусти. Купим мы с тобой такой сервиз, купим! Вот схожу в море, может и морские выплатят. Обязательно купим!
В конце февраля на пирс к ПКЗ подкатил автобус ЛАЗ. Четыре женщины и их мужья стояли поодаль в окружении чемоданов и дорожных сумок. Из автобуса вышел пожилой матрос-контрактник и постучал стоптанным сапогом по колёсам.
- Когда я буду умирать, я обязательно закажу автобус в нашем тылу, - зло и иронично произнёс подошедший командир лодки, - Просил к 12-ти, сейчас на часах 16.30, в чём дело?
Контрактник промолчал и лишь надвинул шапку на брови.
- У нас выход в 17.00… Ты это понимаешь?! Выход… и у меня, там, у пирса, далеко не автобус. Ладно. Начинайте погрузку! – сказал он шестерым матросам, которые вытаскивали с борта ПКЗ огромные тюки, - Всё расположить так, чтобы было удобно ехать женам лейтенантов. Ясно! Выполнять! Проверю лично.
Когда погрузка закончилась, один из шести матросов притащил крупного полугодовалого щенка неизвестной породы. Он водрузил его на верхнюю ступень в салоне и потрепал за ухом.
- Э! – закричал водитель-контрактник, - Насчёт собак уговору не было! На черта он мне здесь?!
- А тебя ни кто не спрашивает, - сказал мичман, спускаясь по трапу ПКЗ, - Это член нашего экипажа, понял? И мы всегда в ответе за тех, кого приручили. Товарищ командир, прошу разрешения на отъезд?!
- Добро, Сарычев. И аккуратней на дороге. Халтурил полдня, сейчас гнать начнёт, - отозвался командир, - И останавливайтесь по требованию дамочек. Понял?
- Так точно!
- Тогда, с Богом!
Дверь закрылась, и автобус начал газовать, разогревая застывший мотор. Из ворот завода выбежал матрос в сатиновом РБ на голое тело, спешно подбежав к двери постучал. Дверь снова распахнулась.
- Товарищ мичман! Шноркелью пайка в дорогу! – и он вынул из-под полы куртки запотевший целлофан с чем-то съестным.
Военный городок принял молодые семьи неприветливо. Свободного жилья не было. В гарнизоне давно ни чего не строили. Начатое когда-то строительство двух больших домов было заброшено и стояло белым холодным памятником среди таких же заснеженных холодных сопок.
Мичман Сарычев всех четырех привел в свою однокомнатную квартирку.
- Принимай пополнение, - сказал он жене, - а я поехал готовить казарму. Наши придут завтра, на рассвете!
И ушёл. Жена встретила незнакомок приветливо, но сдержанно. Так как не представляла, как всех устроить на ночь. Места в маленькой комнатке не было. Но разместились. Женщины даже помыли ребенка. Этому процессу больше всего радовалась четырехлетняя Даша, дочка хозяйки. После долгих разговоров за чаем, устроились. Единственный диван был отдан молодой маме с сыном. Дашка, не отходившая целый день от малыша, уснула в своей деревянной кроватке. А все остальные – на полу, застелив его всяким тряпьём.
Мужья возвращались со службы поздно вечером, а уходили – рано утром. Женское население городка вело тихую и размеренную жизнь. Улицы в гарнизоне оживали ближе к полудню. А до этого на них голосили только дети. Одни, проваливаясь в снег, несли в школу объёмистые ранцы, и были сосредоточены и неторопливы, другие, попроворнее, выбегали на улицу, вооружившись совками и лопатками, тут же начинали что-то строить и ломать, весело вереща, а иногда и оглашая бескрайные просторы тундры впечатляющим рыданьем.
Четыре магазина – разной направленности, один дом офицеров – с обновленным репертуаром старых и надоевших кинофильмов, деревянная, блистающая янтарём сосны часовенка с синей маковкой, да пяток ларьков притуленных в сугробах – вот и вся практикующая жизнь архитектура. Правда, встречается и не практикующая. Забитое листами крашенного железа здание бассейна, с огромными щербатыми буквами на фасаде, отгадав которые, можно узнать что « Спорт – ты мир». Четыре пятиэтажных здания старой силикатной кладки, с выломленными оконными проёмами, удивляясь которыми они глазели на мир. Да искорёженный скелет старой котельной, с грот-мачтой изъеденной ржой трубы, символизирующей картину «Приплыли». И над всем этим жилым комплексом – бескрайнее небо. В сильные морозы, залитое всполохами Северного сияния, а при обычных температурах, тяжелое и серое, похожее на новую крышку от сковородки плотно укрывающую секретный закрытый гарнизон.
За месяц проживания в закрытом гарнизоне особых перемен не произошло. Молодая мама с мальчиком уехали к родителям в Питер, до лучших времен. А остальные три лейтенантские семьи расселились кто где, потеснив прибытием владельцев в своих квартирах. Ольгу и Юрия взяла на постой семья боцмана с их экипажа. Мичман Трофим и его жена Нина жили здесь давно, с морковкина заговенья, как они говорили. Они помнили ещё отца Юрия, который служил в соседнем с Трофимом экипаже. Помнили они и Юрия. Нина вспоминала; как на похоронах отца Юрия и двух погибших с ним в отсеке, он тащил за рукав обезумевшую от горя мать, рухнувшую на запаянный красный гроб… «Пошли мамка, папка скола плидёт из автономки. А ты здесь плачешь. Пошли…» - и Нина вытирала слезу с морщинистой щеки шершавой натруженной ладонью.
Ольге и Юрию отдали комнату сына, который учился в Питере в военном училище на штурманском факультете. Но и Юрий, и Трофим были редкими гостями дома. Лодку вышедшую из ремонта надо было ввести в компанию. То есть, сдать все положенные боевые задачи. Испытать системы и механизмы на «горячей» - работающей установке, отработать и скоординировать действия экипажа во всяких мыслимых и немыслимых ситуациях, пройти мерную милю. Подводная лодка и экипаж – учились ходить заново. А это был труд, труд каждодневный, требующий вдумчивого подхода от каждого. Командование торопило. И экипаж, отрекшись от благ земных, чаще отрабатывался в море. Сдав все полагающиеся задачи, лодка начала готовиться на боевую службу.
- Есть информация, что три экипажа из дивизии будут переводить в Видяево, - обрадовал пришедший со службы Юрий встречающею его жену, - может из высвобождающихся квартир и нам что-то обломится! Рапорт мой, в дивизии все подписали, в списки «безквартирных», я занесён…
- Хорошо бы! - обрадовано согласилась Ольга, - А когда их будут переводить?
- Говорят в ближайший месяц, - Юрий раскрыл портфель и вынул шесть банок консервов, - Вот, помощник выдал, по три на брата… Доп пай! Рыбные, правда, но на фосфор богаты!
- А где, мой-то? – спросила Нина из кухни.
- Гидравлику загружают, придет попозже.
- Знаем мы, его позже… ждите! Под дверь подсунут! Юрк, ты бы хоть на него повлиял, ведь пить начал почём зря! А у него ведь – желудок… опять по ночам стонать будет.
- Да я говорил. Не слушается. Говорит, язву этим только лечить надо…
- Этим!? Да он её уже десять лет всё… этим! Всё, сил моих больше нет! Последний год, и хватит, все сроки уже три раза выслужили. Дом в Витебске не достроен, а он всё – этим! Ужинать будите без меня, я на ферму пошла, …Зорька у меня что-то захворала. Вот я ей сейчас тепленькое поило сделаю, и пойду.
Нина загремела посудой, и с кухни распространился по комнатам дух заварного хлеба и овсянки.
- А мы тебя проводим, - громко сказал Юрий, переодеваясь в свитер, - заодно и прогуляемся.
- Это было бы хорошо! - отозвалась Нина, - Я тогда и одеяла с собой возьму… отел скоро.
Нина работала дояркой в гарнизонном маленьком подсобном хозяйстве. Пришла она туда давно, пришла помочь подруге попоить телят... И подруга, та, давно на «большой земле», и телята, те, состарились, а Нина так и осталась при буренках. Любила она их. Любила, их влажные и теплые носы, большие и всё понимающие глаза, в которых отражался и жил многообразный мир бессловесности. И их характеры, разные, но в отличие от людей, всегда прощающие и всегда участливо понимающие внутреннее человеческое состояние. Любила. И животные отвечали ей тем же.
Хозяйство когда-то было большим, и работать в нём считалось престижно. Но грянула «перестройка», и плевки плюрализма в одночасье смыли и без того расшатанный фундамент, как коровников, так и государственности. За ней грянула «демократия» и «суверенитеты», которые быстро доломали то, что ещё оставалось. И остались на этих развалинах только любящие… любящие на уровне генной памяти. Любящие - на совесть, а не во благо. Оставшиеся при хозяйстве три женщины обеспечивали 18 коров всем необходимым. Работали они, не считаясь со временем и с зарплатой. Работали, как подсказывала совесть. И считали высшей наградой звонкие голоса детей на заснеженных улицах, которым и поставлялось цельное молоко, а с утренней дойки и парное в детское отделение гарнизонного госпиталя.
- А это у вас, что за техника такая? – спросил Юрий, глядя на кучу металла в углу примитивной котельной.
- Былая роскошь! – ответила Нина, - Доильные аппараты… теперь-то, они не к чему. Руками – быстрее. Юр, раз уж пришли, посмотри ворота, что-то плохо стали закрываться. - Пошли, я тебе свою красавицу покажу, - обратилась она к Ольге, наполняя шприц из пузырька, - Хворает моя Зорюшка, - и Нина потрепала коровью шею, - сейчас, сейчас, моя лапонька, я тебя уколю… - Оля, придержи её за рога, да не бойся, она у меня смирная. Вот и хорошо! - На-ка, попей тепленького, - Нина поставила ведро у коровьих ног, - попей, попей… - Зорька начала аккуратно слизывать верх парящей жижи, - Вот молодец, вот умница!
Ольга ощутила на себе взгляды жующих сено коров. Они смотрели на неё с любопытством, как бы оценивая, и её, и красиво расшитую бежевую дублёнку. А одна из них, черная с большой белой отметиной на лбу, смешно вытянула губы и промычала.
- Это Звездочка, - сказала Нина, - подойди, тебя зовёт.
Ольга подошла. Корова перестала жевать и как-то очень пронзительно и печально посмотрела в глаза Ольги. Ольга вздрогнула.
- Она у нас скоро мамой будет! – продолжила Нина, поправляя сенаж в кормушках. – Но модница! Это видеть надо… Летом на выпасе выберет лужок с цветами, ляжет и лежит, цветы нюхает. Она и быка то к себе не подпускала, пока я того духами не побрызгала… Та ещё девка! – рассмеялась Нина.
- Ну, вот… ворота отремонтировал, - сказал Юрий, вытирая руки о тряпку, - А вот петли надо бы смазать, скрипят.
- А и пусть скрипят, - отозвалась Нина, - хорьки да горностаи меньше сюда шастать будут. Коровы-то к скрипу привыкли. Эх, витаминные добавки нужны, ночь Полярная кончилась, коровы ослабли без солнышка…
- А где вы их берете? – спросила Ольга.
- Раньше тыл этим нас обеспечивал, а теперь у них денег нет, - вздохнула Нина, - Надо в Мурманское хозяйство ехать, просить. Те тоже на ладан дышат от безденежья, может, выделят, если есть. Да и ветеринара надо, пусть хоть осмотр сделает, ведь четыре коровы стельные.
- А у нас, что, и ветеринаров нет? – спросил Юрий.
- Да была, - вздохнула Нина, - в Спутнике у ракетчиков, а их же сократили год назад, …а теперь-то, только в Мурманске и остались – ветеринары. …Совсем всё развалилось! Куда идём, не знаю!? …Позабыли нас, позабросили! Вот мой Вадька закончит учиться, а служить будет негде. Зачем в военные пошёл? Упрямство всё! Да и жить здесь стало – не за понюшку… ни денег, ни уважения! Куда это наши правители смотрят?!
- На Запад! – иронично отозвался Юрий.
- То-то и оно, что на запад, - опять вздохнула Нина, - а надо бы на восток смотреть, откуда солнце всходит, и где большая часть земли нашей… Может, я и не понимаю чего, но Запад спокон веков нам только войны да разорения приносил… Запад?! Кукольники они там – на Западе. Всего у них много, только души нет, а теперь вот, смотрю по телевизору, и совесть исчезает… Эка, как они о войне-то заговорили!? Пусть мы тоже что-то не так делаем, но их Гитлера наши отцы и деды разбили, а не Запад. …А сейчас, послушаешь, так вроде и зря воевали, через полвека, оказывается, они победители?! А мы – оккупанты. Запад!? – Нина поправила прядь волос, выбившуюся из повязанного пухового платка. Открыла кран, пуская воду в поилки, и горячо продолжила, - А всё ведь начинается с малого... Начни я сейчас нашим коровам западную музыку играть – всё, надои падают…
Молодые только сейчас заметили, что из динамика на стене звучит тихо музыка.
- Как это? – удивляясь, спросила Ольга.
- А так! – и Нина хитро улыбнулась, - Анюта, наша напарница, целый год с музыкой экспериментировала, благо, что музыковед по специальности, консерваторию в Москве закончила. Три месяца коровам всякую попсу гоняли, у моего Вадима этих дисков навалом. Коровы доиться плохо стали и нервничали сильно. А вот, как на русскую классику перешли, совсем другое дело! Они без «Времен года» теперь не могут, а с утра им русские наигрыши в исполнении Дербенко подавай, иначе, такой рев устроят, почище ваших дискотек! А под баян, да инструменты народные они и доятся спокойнее, и в глазах у них ромашки цветут!
- Нин, ты прям, как поэт коровий! – усмехнулся Юрий.
- Ну, поэт не поэт, а когда животине – хорошо, чувствую. Ладно, Юрк, подбрось-ка уголька в топку, что-то Михалыч сегодня запаздывает. Тоже, что ли, язву лечит? Ох, уж, эти мужики! Ведь – сопьётся до получения квартиры…
- А кто этот Михалыч? – спросила Ольга.
- Михалыч-то?! Капитан 3 ранга бывший, сейчас демобилизован, на пенсии… - Нина взялась за метлу и стала убирать проход между стойлами, - Истопником у нас подрабатывает. Бомж – союзного масштаба, как сам себя он называет…
- А это почему? – удивился Юрий.
- Бомж-то? А потому, - вздохнула Нина, - вы ведь нужны до тех пор, пока служите. …А как уволитесь – о вас сразу все забывают. И государство, и Министерство Обороны, а про чиновников – я уж и не говорю… Михалыч-то, после увольнения, угробил здоровья больше, чем за всю службу. Демобилизовавшись, поехал в Таджикистан пенсию оформлять, квартира у них там от родителей осталась. На воинский учет встал, паспорт тамошний получил, прописался. Сына лейтенанта с Камчатки дождался, хотели ремонт начинать, а тут их басурмане чертовы… с ножами да с кольями… Не дали жить. Выгнали. Говорит, в какую сторону не поверни – ни где правды не сыщешь. Националисты везде – вплоть до властей. Уехали. Хорошо хоть Гюльнара в поселке осталась, ждала, когда дочка школу закончит. Сюда обратно и вернулись… Юрк, полей-ка из леечки, пылю ведь! …Гюльнара поехала, решила продать квартиру, какие ни какие – всё деньги. Какой там! Все изрублено, да разломано, что своровать не успели. Так и приехала ни с чем. Михалыч-то, год пороги обивал в инстанциях, в Москву ездил, доказывал – что и как. А там, ему везде в нос тыкали его таджикским гражданством. …Ох уж! Таджик – Прохор Михайлович Сидоров! Смех! Вот и запил мужик, а ведь на лодках, почитай, двадцать годков с гаком. Да кому это всё сейчас надо?! – Нина поставила метлу в угол коровника и привычно заправила выбившуюся прядь волос, - Надо Анюте сказать, чтобы с утра Звездочке соломки побольше постелила, родит ведь девка, ишь как глаза то увлажнились…
Звездочка, услышав эти слова, кокетливо обмахнула покатые бока кисточкой хвоста и промычала, соглашаясь.
В море ушли ранним утром. Без особой суеты и торжественных проводов. Рабочий буксир галантно подхватил элегантную стать, чуть-чуть подышал пожизненным перегаром дизелей, и особо не утруждаясь, вывел субмарину на широкий простор Мотовского залива. Подводная лодка грациозно проплыла по тихой глади, и вдруг, встрепенувшись, на мгновение замерла, переложила рули на погружение, приняла балласт в носовые, …глубокий реверанс, и, воды Баренца сомкнулись тяжелым занавесом.
«Прощайте, красотки! Прощай небосвод!
Подводная лодка уходит…
- Вот привязалась! – Шноркель покрутил головой и фыркнул, - Без сентиментальностей. Пора бы привыкнуть… - он с собачьей грустью посмотрел на светлеющий горизонт и потянул носом, - Кроме запахов моря и бакланьего дерьма, больше ни чем…?! Значит, погрузились… Пора бы привыкнуть…
…Подводная лодка – морская гроза!
Под черной пилоткой стальные глаза»