Коктебель, стрелок и шашка

Юрий Горский
Ирга Григорьевна, будучи пенсионеркой, работает в аудиторской фирме штатным бухгалтером. Фирма маленькая — сотрудников в ней, не считая её самой, ещё трое: начальница, (она же хозяйка) и двое охранников, через день подменяющих друг друга.
Офис расположен на одной из Тверских-Ямских улиц, где-то на третьей, в сталинском доме, в полуподвальном помещении, точнее в бывшем бомбоубежище.
Несмотря на возраст, Ирга Григорьевна живёт и работает, что называется, не обгоняя себя и себе не препятствуя. Она расторопно и бойко всю порученную ей работу выполняет на компьютере. Даже использует Интернет, факс, ксерокс и мобильную связь. Начальница ею довольна и по мере надобности изредка оставляет её за старшую. Сегодня второй день подряд, когда ей предстоит принимать решения самостоятельно…

Проделав ежедневный церемониал, то есть, поздоровавшись с охранником (сегодня дежурит пожилой и ворчливый Александр Павлович) плюс, расставив сумки и папки, прихваченные из дома, а также в зеркале поправив причёску и подведя губы оранжевой, как морковь, помадой, Ирга Григорьевна садится за компьютер. Просматривает почту. Писем много. Сортирует их…

— Так. Стоп. Это что такое, — вполголоса произносит она.
Кликнув мышкой на сноску, раскрывает послание. И так же вполголоса медленно прочитывает его:

«Жди. Сюрприз обеспечен. Тебя – нет».

— Александр Палыч, Вы сегодня не отлучайтесь. А то вечно на час-два пропадаете…
— Это по какому такому коленкору, — парирует охранник, — Ведь сами знаете, что…
— И даже слушать не буду. Я письмо тревожное получила. Так уж, извольте, голубчик, повременить…
— У Вас — письмо, а у меня — внук уже неделю в школу не ходок. Мне в обед к директору — конфликт урегулировать…
— Не утруждайтесь, внука Вашего все равно из школы турнут. Он с моим соседским Климом спутался. Они, оба, до ночи в моём дворе дураками орут. А одна я не останусь…
— Попрошу без обобщений. Не ерунди у меня тут. Это Ваш сосед — дурак. А мой Саня — талант, стало быть, без просрочек, а никак все прочие ****рецы…
— Что Вы сказали?
— Да то и сказал, что не шалопай он, а писатель будущий…
— Повторяю: одна я не останусь…
— Так почему же одна? Так хозяйка же…
— Её сегодня тоже не будет. В Ленинград на пару дней отправилась…
— Что Вы всё большевистскими словами ругаетесь…
— Это Вы сквернослов…
— Мои слова от народа, а Ваши от богоубийц…
— Ладно, достаточно. В принципе, если, что… у Вас даже оружия нет. Лучше я Вашему сменщику позвоню, всё-таки, как ни как офицер, да и к тому же пистолет имеется…

Александр Павлович, раздосадованный и раздраженный, выходит на улицу. Открывает пачку папирос. Прикурив и выдувая дым, смачно сплёвывает, воображая перед собой ненавистное и для него несусветное лицо Ирги Григорьевны.

Ирга Григорьевна достаёт сотовый телефон. Покусывая свои губы, набирает номер. Прозванивается лишь с третьей попытки. Дозвонившись, говорит в трубку:

— Пётр Николаевич, прости, разбудила. Это Ирга Григорьевна. Тут такое дело — я письмо с угрозою получила. Как что? Переживаю за деньги. Как за какие? Ведь всё при Вас вчера было. Как что было? Ну, вспомнили. Да-да. Да. В сейфе, да. Почти двадцать. Да. Да, что Вы, он как всегда отлучиться хочет, да и к тому же, он без этого, как его, ну Вы меня понимаете… Да нет, я не про то, да, что Вы… (смеётся) Да-да, теперь верно. Нет полиция нам ни к чему…Да. Чем быстрей, тем лучше… Хорошо… Всё.

Нажав на красную трубку, обозначенную на панели мобильника, Ирга Григорьевна, довольная собой, принимается за работу…

Александр Павлович подряд закуривает вторую сигарету. Внутри него все клокочет, требует ответов, раскрытие скрытых файлов памяти и души. Но что-то мешает, что-то в нём виснет длинной паузой. Преодолеть это он никак не может. Переиначить, изменить, перезагрузить свой ход мыслей ему не по силам. Он вынужден оставаться на поводке ситуации, в которой он оказался, словно без права голоса и желания действовать.
Апрельское солнце бьёт ему в глаза. Он жмурится, напряженно продолжает думать, соображать. Почему так, именно так, что всякий разговор о Саньке всегда приводит его в такое бешенство, либо в абсолютное замешательство. В чём дело, что такое? Терзается он. Ведь Санёк для него вс: и жизнь, и смысл. Ведь он один, почти с пелёнок без отца, матери и без малого пятнадцать лет растит своего внука. И продолжает, по сей день, растить и воспитывать своего внука так, как он считает нужным. И никто другой не смеет вмешиваться в этот расклад.
Апрельское солнце неотступно продолжает бить в глаза Александра Павловича, а Александр Павлович продолжает жмуриться и тихо-тихо, словно сквозь зубы что-то шипеть:

—Ещё эта, Ирга-бирка, словно прыщ без ножек, сразу «стрелка» вызывать, точно меня и впрямь нет. Ну, шалава, шмель без ушей. Дался ей этот «стрелок» …

Примерно в тоже время — около девяти тридцати утра — двор между второй и третьей Тверскими улицами. Редкие собачники прогуливаются во дворе со своими питомцами. Время от времени некоторые из собак перебрёхиваются между собой. Там же во дворе единственная лавка — на ней два подростка ведут импульсивный разговор. Им по пятнадцать лет. Подле одного из них сумка: чёрная, спортивная, большая. Того парня, подле которого сумка, зовут Клим, второго — Санёк…

— Но мы же договорились! Ведь все готово! — приглушенно сдавленно, но как бы в крик, разоряется Клим.
— Что значит готово? Что значит готово? Не кричи… Я-то не готов. Я-то — нет, — тихо, но нервно парирует Санёк.
— Окчнись. Я письмо уже отправил. Сумка собрана. Полный набор, — пиная ногой сумку, продолжает недовольствовать Клим…
— А дед? Дед мой как?
— Да не бзди ты. Вызвоним от имени училки. Сам же трепался, что к директору его к обеду вызывали… Ничего раньше сходит, а мы тут как тут…
— А если там нет ничего? Пусто и что тогда?
— Не дрейфь, сколько раз одно и тоже. Вчера вечером сам видел. Ведь говорил я тебе уже, что моя мать денег у неё в долг попросила, а я забирать пошёл. Ну, и зашёл, а там сейф открыт — баксы пачками. Нам надолго хватит. Понимаешь надолго. В Коктэбель, твой грёбанный махнём, к Волбошину твоему…
— В Коктебель, к Волошину, — нехотя поправляет Санёк Клима.
— Ну, о чём базар. Я и говорю, море, коктейли, тёлки и стишки твои с Волошиным-Волбошиным…
— Ну, а зачем ты письмо? Письмо-то, зачем отослал?
— Ну, как зачем. Ты же меня знаешь. По приколу, для смеха. Тем более не от себя, анонимно из кафешки с чужого ноута. Всё по науке…

Александр Павлович, с трудом сдерживая раздражительность, возвращается в офис. Ирга Григорьевна при появлении охранника приподнимает своё недовольное лицо и пристальной птицей смотрит на него. Тогда Александр Павлович, улавливая её неотступный взгляд, как школяр демонстративно корчит ей ряд вызывающих рож. Ирга Григорьевна вздрагивает и неожиданно для себя самой заявляет:

— Вот пень полоумный, дурень дроченный…

Раздаётся трель городского телефона. Ирга Григорьевна, не отрывая взгляда от мимических чудачеств Александра Павловича, подымает трубку. Слушает:

— Да. Секундочку. Вас, — брезгливо обращается она к охраннику…

Александр Павлович перехватывает трубку…
На обратном конце воображаемого провода: телефонная будка-автомат. В будке молодая женщина, подле неё два подростка. Два подростка в четыре руки за четыре угла держат перед ней тетрадный лист бумаги, по которому молодая женщина произносит читаемый ею текст умышленно скрипучим голосом:

— Александр Павлович, Вас беспокоит Вера Александровна. Что? — зажимая трубку, обращается к ребятам:
— Что с моим голосом, спрашивает?
— Простужена, — наобум бросает Клим.
— Покашляйте, — добавляет Санёк.

Молодая девушка, кашляя, продолжает:

— Да простужена я… Спасибо. Вы должны быть к часу дня у директора. Так вот. К часу не надо. Надо к половине 11-ого. А то он уйдёт. Так уж будьте добры прийти раньше. Всё, до свидания. Ждём…
Девушка вешает трубку.

— Ну, что, клюнул…
— Штуку давай, — выхватывая деньги, раздражённо произносит молодая женщина лет двадцати пяти:
— Клюнул, ни клюнул — дело ваше, а я своё сделала…

Девушка уходит. Два парня замирают в растерянности.

— Да-а, такой бы вдунуть не глядя, — протягивает Клим потом, как бы спохватившись в крик:

— Погнали! Жми!

Бегут в сторону офиса, по дороге натыкаясь на прохожих, которые осыпают их непристойной бранью и проклятьями.
С обратной стороны офиса забегают в подъезд. Подъезд вонюч и стар, как уличный пёс, что забежал в дорогостоящий бутик без особого желания выйти вон. Подымаются на лестничную клетку. Между вторым и первым этажами смотрят в окно. Из окна вход в офис просматривается, как на ладони — весь, полностью.

— Ну-ну, — с мольбою цедит Клим.

Из полуподвала офиса появляется дед Санька — Александр Павлович.

— Есть! Сработало! — радостно заявляет Клим.
— А может не стоит? — нерешительно произносит Санёк.

Клим прямо в глаза Саньку бросает:

— Поздно!

И, расстегнув сумку, протягивает шмотки, приговаривая:

— Держи. Прям сверху одевай…

Покопавшись ещё в сумке, кладёт себе в карман уже одетого поверх основной одежды комбинезона цветом тускло-зелёного брезента, дымовую шашку, а Саньку протягивает пистолет. Санёк вздрагивает.

— Чего глазеешь. Газовый. Бери. Маску на голову. И хоп — погнали…
— Ну, ты же говорил, что без оружия будем…

Санёк продолжает смотреть вопросительно на Клима. Клим медлит.

— Подожди, дай прикинуть…

От офиса до школы дорога практически прямая. Один поворот за угол — и школа вот она. Стоит теперь новёхонькая напротив Менделеевского института. Вся красуется дизайном пошлой современности. Дескать, я — то, что надо — обучу всему и всякого, только приди, уплати оброк деньгами, ибо я за просто так теперь ничего не-даю-не-делаю и бесплатные отношения уже не практикую…

Так вот. Для Александра Павловича ходьбы минут пять, не больше. Подходя к школе, на противоположной стороне улицы, Александр Павлович видит своего сменщика, того самого «стрелка», которому час назад звонила Ирга-бирка. Увидев его, Александр Павлович смачно сплёвывает на ручейки, струящиеся летучим серебром по асфальту.

— Тут как тут. Глист по вызову, — продолжая смотреть на его спину, ворчит Александр Павлович.

Вдруг он видит, как «стрелок» выйдя на угол, почему-то стремительно побежал в сторону офиса. Тогда Александр Павлович отправляется за ним тоже бегом, но не так резво, как это сделал офицерского чина отставник — Пётр Николаевич.

Выбежав на угол и продолжая преследование, Александр Павлович видит, как от торца дома, в котором расположен офис, валит дым и к входу офиса уже подбегает сам «стрелок» …

На полпути к офису до Александра Павловича доносятся несколько разновеликих хлопка схожие на пистолетные выстрелы. Вбежав в офис, он сквозь белесую и слабо рассеявшую дымку, тупо рассматривает представшую перед ним картину:

Сейф — распахнут. Заплаканная Ирга Григорьевна докладывает последнюю пачку денег в протянутую первым грабителем сумку. На первом грабителе комбинезон цветом тускло-зелёного брезента и маска колером серой гуаши. Второй грабитель то же в маске и в комбинезоне тех же расцветок. Он лежит. Признаков жизни нет. Он лежит не шелохнувшись. Замертво. В руке у него крепко зажата уже потухшая дымовая шашка. В области сердца багрянец расползающегося, как медуза, пятна. Он лежит рядом с распластанным телом «стрелка», закрывающим своё лицо. «Стрелок» матерясь, крутится по полу. Выстрел из «газовика» полностью достался именно ему. Над «стрелком» вытянутая рука первого грабителя, в чьих руках пистолет и сумка. Его голос дрожит. Он причитает:
 
 — Вот те и Коктэбель с Волбошиным… Вот те и Волбошин…


апрель 2005