Суета

Алиса Вуд
Когда-нибудь я умру от наркотиков или сопьюсь. Наверное. Не могу догадаться точно, что станет причиной – постоянно растущее чувство неудовлетворенности этим миром или неразделенная любовь к лучшей его представительнице.
Восемь вечера, я потягиваю вторую за вечер бутылку “Heiniken”, рассеяно наблюдаю проплывающие на потухшем экране компьютера фотографии любимых мест и людей и слушаю Канкан в исполнении Ванессы Мэй.
Не то чтобы я считал ее лучшей исполнительницей этого произведения, просто это единственный оказавшийся под рукой вариант. Иногда, как сегодня у меня случается настроение для Канкана. В момент наивысшего накала «страстей», вдруг, раздается звонок, вырывающий меня из почти достигнутого состояния приятной отрешенности. «Межгород» про себя отмечаю я, и все равно дослушиваю любимое место до конца и только тогда вырубаю звук.
Восемь коротких гудков. Кому-то очень надо слышать мой голос. Поднимаю трубку.
- Привет, - раздается тихий женский почти детский голос из ее свистящей глубины.
Сколько лет я слышу этот голос? Почему-то приходит в голову.
- Привет! – голос немного хрипит из-за долгого общения только с самим собой и оттого звучит резко.
Не очень то любезное вышло у меня приветствие. По секундному молчанию понимаю, что она приняла интонацию на свой счет. Черт, как объяснить ей, что к ней моя манера общаться не имеет прямого отношения.
- Как дела? – произносит упавшим голосом.
- Не знаю как?
Выходит как-то нелюбезно и мрачно.
- Что делаешь?
- Пью пиво, пялюсь в монитор. И, вот, Канкан поставил.
- Это уже что-то фрейдовское, - чуть картавя, растягивает каждое слово звенящий голосок.
В этом нет ничего фрейдовского, просто эта одна из особенностей ее характера – при общей чуткости восприятия, иногда неправильно ориентировать мысли в слова. Я понимаю, что она хочет сказать, поэтому отвечаю на ложно высказанную мысль ничего незначащей фразой.
- Да, такой уж я.
Она, похоже, совсем теряется.
- Я тебя ни от чего не отвлекла?
- Ну, если уже отвлекла, то, что теперь говорить.
Начинаю злиться не то на себя, не то на нее.
- Господи, я все жду, что ты хоть когда-нибудь спросишь, как дела у меня, - вдруг оживает обидой голос.
- А зачем задавать формальные вопросы?
- Да ты задай этот формальный вопрос хоть раз в жизни, а я тебе на него неформально отвечу. Тебе что, все равно, жива я и что со мной?
Я тут же откуда-то из глубины себя получаю ответ. Совсем даже не все равно. Я то это точно знаю, но как объяснить ей?
- Я не понимаю, что все это время происходит? – все больше страдает голос.
- Какое время? – автоматически переспрашиваю, только чтобы потянуть время.
- Все, пока я тебя знаю. Ты давно не присутствуешь в моей жизни и не хочешь из нее пропасть совсем.
- Я тебя не понимаю. Что значит, не присутствую и каким образом не пропадаю? Ты так говоришь, словно я что-то делаю намеренно, чтобы тебя обидеть.
- Если ты не хочешь быть в моей жизни и впускать в свою, то зачем пишешь мне письма?
Тут я в очередной раз в жизни остро ощущаю несовершенство языка, как инструмента человеческого общения. Как ей объяснить, что она неотделимая часть меня, моя составляющая. Общение с ней мне необходимо, но интенсивность его не может быть таким, как в первое время нашего знакомства. Тогда потребность в общении подстегивало сексуальное влечение. Она была для меня в большей степени незнакомкой. Сейчас в моем отношении к ней больше ощущения близости, родственности, но тот первый интерес угас или трансформировался в нечто другое. Она же все эти восемь лет, по непонятным причинам любит меня. И эта любовь такова, что не впускает никого извне и не позволяет совмещений. Я понимаю все это. Чувствую, как ей больно. Иногда обольщаюсь, что острота ее чувств притупилась, и мы можем нормально общаться, но даже в кризисный момент наших отношений не могу быть настолько не эгоистичным, чтобы отпустить ее или настолько гуманным, чтобы объяснить прямым не допускающим различных интерпретаций текстом настоящее положение вещей. Если бы мы только могли продолжать общаться после того, как она узнает правду. Я не смогу объяснить ей все как следует, успокаиваю себя.
- Я не понимаю, что ты хочешь? Если хочешь встретиться, то так и скажи, - пытаюсь предупредить назревающий бунт.
- Я просто не могу так. Если есть кто-то для меня близкий, то я не могу находиться от него за тысячи километров.
- Десятки, - пытаюсь пошутить.
- Какая разница, - безнадежно вздыхает голос.
И вдруг взрывается, словно его уязвили в самое больное место.
- Ты все время твердишь, что меня не понимаешь. Тогда, зачем я тебе нужна?
- Что значит, зачем нужна? – выныриваю из мозгового ступора.
- Все. Господи! Ты меня не хочешь понимать или делаешь вид. Тогда давай закончим! Сегодня! Сейчас! Все.
Я пугаюсь. Я не могу ее отпустить.
- Давай встретимся и обо всем поговорим. По телефону вообще серьезные разговоры не ведутся.
- Сколько раз говорили, и ничего не меняется. Какой кошмар, столько лет и ничего вокруг не меняется.
Эмоциональный напор, с которым звучит голос в трубке, ослабевает и переходит в тихое отчаянное бормотание, но в нем уже не слышится прежней решимости «порвать». Я «выиграл» в этот раз и сразу на смену испугу приходит внутреннее расслабление.
- Не так плохо, когда что-то в жизни не меняется. Например, солнце каждое утро встает, а это вовсе не плохо.
- Да, только не тогда когда ты живешь несколько лет. Пол жизни в «Дне сурка» и никак не можешь вырваться, никакими силами, - с хриплым всхлипом угасает голос.
Она плачет.
Никогда не оказывался с ней в подобной ситуации.
- Давай, съездим куда-нибудь, покатаемся. Куда ты захочешь, и поговорим.
- Не знаю.
- Если не хочешь, то конечно.
- Ладно, - сдается голос.
- Если появится желание, то позвони.
- Нет, уж лучше ты мне позвони.
- Так, как я узнаю, хочешь ты или нет?
- Я уже сказала, - совсем тихо произносит голос.
- Я не понял. Хорошо, тогда я через недельку позвоню. О`кей?
- Хорошо. Пока.
- Пока.
За несколько десятков километров трубка с отчаянным свистом опускается на рычаг. Я возвращаюсь к недопитой бутылке, но настроение уже не то. Куски мыслей рассеяно «бродят» в мозгу без малейшего желания соединиться. Я ставлю “Rage”, потом “Therion” – первые попавшиеся под руку альбомы, но едва достигнутое прежде состояние приятной расслабленности и безмыслия утеряно безвозвратно. Выключаю все, к чертям. Достаю недочитанного «Степного волка». На трижды прочитанном, но ни разу не понятом первом абзаце 108 страницы раздается звонок. Поднимаю трубку.
- Вадим, привет. Завтра будешь в конторе? - раздается жизнерадостный голос моего «напарника».
- Привет. Вообще, я что-то вроде «больничного» себе устроил. Решил организовать передышку. У меня была невралгия лицевого нерва, - зачем-то сообщаю я подробности.
- Ну, уже же была. Время-то прошедшее, - комментирует мое замечание.
Моего собеседника, как, впрочем, я знал заранее, ничем не смутишь. Димке 25, но он уже на хорошем счету в конторе, специалист по ДТП - ешным делам, всегда бодр и горит энтузиазмом, в общем этакий юный фокстерьер в человечьем обличье. Впрочем, мы с ним как будто, в приятельских отношениях. Он принадлежит к разряду людей, из которых получаются замечательные приятели, всегда готовые развлечься и поддержать любую инициативу подобного рода, но никогда не выйдет друзей.
– К нам такой клиент приходил! – голос моего собеседника буквально взрывается энтузиазмом. – Помнишь этого кретина – Шарлиева.
Кретин Шарлиев – адвокат-самоучка, специалист по обтяпыванию сомнительных дел и облапошиванию доверчивых клиентов путем «сдирания» с них неправдоподобно завышенных гонораров за свои «труды». Берется за те дела, за которые не возьмется ни один мало-мальски уважающий себя адвокат, и даже проигрывая их, умудряется на них зарабатывать. Как-то держится «на плаву». Больше о нем сказать нечего.
- С каких это пор он стал клиентом, - пытаюсь поддержать разговор, не в силах избавиться от впечатления после общения с Асей.
Димка буквально «булькает» от переполняющего его возбуждения, как вскипающий чайник. Такая у него манера смеяться.
- Ему, наконец-то, кто-то морду начистил. Наверное, кто-нибудь из бывших клиентов. Заявление он, конечно, сам накатал. Ну, а я его попридержал. Он ищет себе представителя, и, между прочим, метился на тебя. Заявление я взял, вроде как ознакомиться. Да мне это ни к чему. А дело будет делом века, я чувствую.
Теперь уже слышится его заливистый смех. Ко мне на какой-то момент возвращается «интерес» к жизни. Я уже знаю, что не откажусь, хотя бы взглянуть на это заявление и все же говорю.
- Мне-то он зачем? Я еще Пушкиным сыт по горло. По иронии судьбы был у меня недавно склочный клиент с фамилией «нашего всего». И с чего это Шамлиеву понадобился представитель? Почему не сам? Он же за копейку удавится.
- Отвечаю по порядку, - веселится Дима. – Что касается тебя, ты так блеснул последним делом. Молва уже из федерального суда докатилась. Ты ловко это дело провел, ничего не скажешь. Думаю, поэтому ты и нужен этому кретину. А насчет, почему не сам? – Дима явно поперхнулся сдавленным смешком. – Убей, не знаю! Но учитывая идиотизм, являющийся основным содержанием его заявления…
- Я не занимаюсь идиотизмом, - прерываю его мысль. – И даже не пытайся добиться от меня обратного, а то у меня невралгия обострится.
- Нет, ты послушай, - не унимается мой собеседник. – Послушай сначала. Оно со мной. Послушай, потом решишь. Можно с этого дела кучу бабок срубить. Я бы и сам, но ты знаешь, это не мой профиль.
- Ладно, давай.
Он читает мне заявление о привлечении к уголовной ответственности человека, бескорыстно набившего физиономию опротивевшему всем субъекту. Описание, надо отдать должное сочинителю, в лучших традициях бульварных детективов изобилует кровавыми подробностями и мелодраматическими всхлипами.
- Ну что? – после завершения цитирования, интересуется мой собеседник.
- Я еще ничего не могу сказать.
Черт, что я могу сказать? За время чтения, я отвлекся мыслями, и ко мне вернулись впечатления от разговора с Асей. Муторные. А вместе с ними возникло и стало расти раздражение, ни на что и ни на кого конкретно не направленное, а просто неуютное такое чувство внутренней вздернутости. Я стараюсь погасить его, не дать выплеснуться на первую случайную жертву.
- Любопытно, конечно, было бы посмотреть, - пытаюсь вести разговор в прежнем тоне.
- Посмотри, посмотри, - довольно приговаривает Димка. – Тогда заезжай завтра в контору к трем, он подойдет. Там и решишь. Да, знаешь, что тут в федеральном было у Светлановой в процессе.

Начинается профессиональный треп, мой собеседник болтает взахлеб, но сейчас мне приятно переключиться на беспроблемное общение. Когда я, наконец, кладу трубку, на часах без пяти одиннадцать. Если мне ехать завтра в контору к трем, значит нужно встать не в час, а в одиннадцать, если я еще хочу успеть в автосервис. Глава «Степного волка» осталась не дочитанной, я проваливаюсь в сон, последнее, что помню, не строки книги, а светящиеся цифры будильника, двадцать пять первого.
Во сне я видел старый мост, который выброшен на берег какого-то притока Невы в Питере. Только почему-то он простирал свои проржавевшие «кости» высоко над поверхностью воды, уходя «позвоночником» в занавешанную клочьями полупрозрачного тумана даль. Я стоял на его береговом хребте, и на другой стороне заметил движущуюся из туманной тени Асю. Я двинулся ей навстречу и мы, как в школьной задачке встретились на середине пути. Я протянул ей руку, даже не знаю почему, когда ей до меня оставалось сделать шаг. Я остановился за шаг до нее, предоставив возможность сделать его ей. И тут она исчезла. Просто растворилась в воздухе. Не мгновенно, но и не настолько медленно, чтобы я мог определить как это случилось. Не знаю, то ли именно видел я во сне или это была поздняя реконструкция сознания. Только проснулся я в холодном поту, с ощущением непоправимой потери. Я лежал в духоте наглухо занавешанной шторами комнаты, бессмысленно пялясь в темноту. И поддавшись мгновенному страху от чего-то необъяснимого и пугающего, неумолимо приближающегося ко мне из будущей жизни, собрался позвонить Асе. Я потянулся к трубке, даже набрал ее номер, но нажал на рычаг еще до гудков. В глаза мне светили неоновые цыфры будильника 05.15.
- «Завтра», - сказал я себе.
Попытался успокоиться и даже заснул на какое-то время. А утром все исчезло.
Я не позвонил ей завтра. Не звонил до того самого момента, когда собрался пригласить ее покататься. В 9 вечера в пятницу, стоя на кухне, после удачного дня, и на ходу поедая разогретые полуфабрикаты, решил позвонить. Пока щелчки в трубке суфлировали дробь пальцев по кнопкам аппарата, я мысленно прикидывал подходящую дату. Из задумчивости меня вывел голос Асиной матери. Услышав меня, она, похоже, рассердилась. Впрочем, как обычно в последнее время. Учитывая, обстоятельства моего общения с ее дочерью я не мог ожидать лучшего, поэтому постарался максимально сократить наше общение.
- Асю можно? – сглотнул слюну, как всегда, когда чувствовал неловкость.
- Ее нет, - отрезал голос.
Я уже хотел поблагодарить и повесить трубку.
- Она уехала, - добавил голос сдержанно.
Я опешил.
- Просто мы с ней договаривались созвониться на этой неделе.
Я решил дипломатично обойти разговор о нашей предстоящей встрече.
- Когда? – почему-то заинтересовался голос.
- Встретиться? – удивился я.
- Нет, - вдруг заволновался голос. – Когда вы договаривались созвониться?
- На прошлой неделе, - поддаваясь, какой-то заключенной в интонации голоса моей собеседницы, тревоге я занервничал.
- Не может быть, - веско и как-то разочарованно заметил голос. – Ася билеты купила в прошлое воскресенье. А в институт перевелась уже пол месяца назад.
- Куда перевелась? - у меня появилось ощущение нереальности происходящего.
- А говорите, что вы с ней разговаривали. Она уже три дня, как в Питере. Вот только, очень она мне не нравилась, когда уезжала, - вдруг срывается на откровенность голос. – Я не хотела ее отпускать, только разве ее удержишь, когда она что-то решит. От нее два дня вестей нет. И я до подруги не могу дозвониться, - добавляет тревожно.
Я покрываюсь потом от охватившего меня чувства, что все это уже происходило. Я знал об этом, даже участвовал в этом разговоре в каком-то дурном сне и мог предотвратить воплощение его в реальности. Меня словно горечью обожгло изнутри. Я начал уточнять Асин адрес и даже получил его без особого сопротивления. Когда повесил трубку, ко мне вернулось воспоминание о сне, увиденном после нашего последнего разговора с Асей. Я знал, что мне нужно ехать и чувствовал, что уже опоздал. Но я также знал, что если не проверю это, буду мучиться и, наверное, навсегда. Этим же вечером я собрался.