Мой брат Иван
(об Иване Баркове).
Если Пушкин – наше все, то Барков наше все, включая Пушкина. По крайней мере для значительной части неискушенных читателей, к коим, по-видимому, принадлежал и я, когда во второй половине восьмидесятых учился на втором или третьем курсе Свердловского высшего военно-политического танко-артиллерийского училища имени Леонида Ильича Брежнева. Помню, зайдя после тактических занятий в класс самоподготовки, я увидел кружок что-то усиленно читающих курсантов. О нет, то не были работы Ленина, кои нас заставляли конспектировать килограммами. То была Барковиана, а точнее переложенный матом Евгений Онегин, Лука Мудищев и еще какая-то похабщина про Екатерину. Все это находилось (как и во времена декабристов) в списках, то есть энтузиасты порно-перлов отечественной словесности переписывали их от руки. Для сравнения: заданные на дом работы классиков марксизма-ленинизма никто во взводе не читал, за исключением двух-трех курсантов, с тетрадок которых мы все, включая и меня, их переписывали. В связи с чем нередко случались казусы: так, как-то один из «ленинских» переписчиков название работы «Советы постороннего» превратил в «Совесть постороннего»... Но вернемся к брату Ивану. О чем свидетельствует живучесть «Барковианы»? Во-первых, о том, что среди отечественных читателей всегда будут те, кто никогда и ни при каких условиях не понесет с базара Белинского и Гоголя, предпочитая им русских модернистов (ибо Барков есть отец-основатель русского модерна). Во-вторых, о том, что все талантливое, в том числе и матершинно-талантливое, всегда любопытно... но было бы втройне любопытным, если бы было непохабным.
Когда мне хочется ругаться матом (чего я не делаю уже много лет), я всегда вспоминаю Ивана Баркова и его печальную судьбу (он покончил с собой). Мне жаль его как брата, но быть им я не хочу.
Прощай, брат Иван!
6 сентября 2005 года