ПОПЫТКА К БЕГСТВУ В МИР ИНОЙ
- В моей смерти прошу никого не винить. Я это сейчас сделаю добровольно, даже с радостью. Изредка на дню вспоминайте меня.
Петя Петушков обвёл мутноватым взором проникновенно внемлющее общество и сделал многозначительную паузу в словах. Паузу решительно и безповоротно восполнил пожизненно пьяный Разплюев, восторженно взвизгнув:
- Хорошо сказано, Петюня! Ты сегодня в ударе. Только брудершафт нас рассудит! Всегда твой.
Петя, приободрённый неподдельным вниманием, продолжил:
- Я, конечно, знаю, что здесь найдутся недоброжелатели, которые осудят мой порыв, но не о них речь. Меня все видят? Друзья, вы утираете слёзы... Ну да, конечно же мою лебединую песню услышат даже неслышащие. Никто не помешает мне сейчас выпить смертельную дозу газированной воды.
И не успели все глазом моргнуть, как Петушков ястребом бросился к двухлитро-вой бутыли с газированным напитком, и в мгновение ока, словно губка, впитал в себя её содержимое. Готовое к мукам лицо исказила прощальная глуповатая улыбка...
Но смерть не торопилась. Она сегодня явно играла с ним. В прятки. В обознатушки. Но играла с ним, это уж точно.
Одна сердобольная закричала:
- Что же вы смотрите! Он же мучается, изверги! Ну добейте же его кто-нибудь!
Петушков, не готовый к такой долгой развязке, в отчаянии заголосил:
- Не пытайтесь задержать меня, даже не думайте! Я всё равно сделаю это.
После чего энергично шарахнул бутылью из под кока-колы по столу, в надежде прижать реконструированную «розочку» к своему трепещущему сердцу. Сосуд безжалостно ответил пластмассовым септ-аккордом. В кошки-мышки смерть особенно была неподражаема. Снова раунд за ней. Однако этот поединок не мог длиться вечно – Петушков сегодня был тоже не промах, удары судьбы не очень поколебали его веру в успех предприятия.
- Любимая, сжалься надо мной, подари мне обмылочек, пахнущий твоим непревзойдённым телом. Я повисну у тебя на глазах, жадно хватая аромат шарфа, перекинутого через люстру. Это же такое зрелище! Не пропусти его. Заклинаю тебя!
Любимая посомневалась, но жажда зрелищ отбросила последние сомнения.
Расстелив на гладильной доске шарф, Петушков принялся маниакально строгать его предоставленным обмылком. Водрузил, горя нетерпением, на середине стола трёхногую табуретку (ну хоть она-то была сегодня ему союзником) и, взгромоздившись, прощально качнув собравшимся своим телом, он с достоинством Тарзана ринулся вниз...
...Разплюев, увидев украшающего поднос на середине стола, по прежнему живого Петушкова, некоторое время очень сосредоточенно изучал его, после чего пробормотал оторопевшей хозяйке:
- Спасибо, Фёклушка, уважила. Люблю горячее.
И с неуклюжестью, свойственной всем хирургам, заорудовал ножом над телом Петушкова. К несчастью для Петушкова, нож оказался десертным и вреда ему не нанёс.
Уж в любишь-не любишь со смертью лучше и вовсе не тягаться.
Отрешённо изучая обрывки шарфа, Петушков заключил:
- Сегодня не мой день... Руку я ещё не набил.
Тут все опомнились и не дали Петушкову умереть спеленав его усмирительной рубашкой. Живёт Петушков и по сей день. Только пелёнки ему иногда меняют.