Часть 1.
Я просыпаюсь от крика, и всерьез верю, что нахожусь в Аду. Кожа горит нещадным огнем, и воздух такой горячий, что кажется, кислород отсутствует в его составе. Кости ломит невыносимо и воздух липкой лентой входит в легкие. Мой голос не может произнести ни слова.
Я открываю глаза и понимаю, что половина тела лежит на солнце и поэтому мне так горячо. Половина лица получит ожог, если останусь лежать так на кровати. Я откинулся на подушку в тень.
Голос кричит еще с минуту, и замолкает. Через некоторое время приходит осознание, что крик не мой. Кричали на улице.
Стоял день, вернее его окончание. На горизонте обозначилась золотистая полоска. Значит сейчас около шести вечера. Я развернулся и посмотрел на часы - почти семь вечера. Что ж, ошибся на час. Горячий ветер вытянул занавески на улицу, и те развивались в горячем воздухе.
Скоро вечер, и это значит скоро придет уборщица, и сообщит своим прокуренным мужеподобным голосом, чтоб я выметался из номера, ей необходимо убирать. Она приходит каждый день, и каждый день грозится, что меня завтра тут не будет. Я каждый день ей мило улыбаюсь и говорю редчайшие глупости:
- Вы сегодня так прекрасны! Вам все-таки помог тот крем из рекламы? Что ж, я рад… но милочка, вы состарились еще на год, вы знаете это?
Она обеспокоено посмотрит в маленькое зеркало, что стоит на столе, выискивая новую морщинку.
Мне нравится ее так приветствовать. Конечно, это больно для женщины знать, что она стареет. Эти крема, подтяжки, уколы и операции. (Наверно я тоже все это делал, если б родился женщиной). А она по обыкновению пошлет меня, используя весь мат ее словарного запаса.
Я встану с мятой кровати, и она опять спросит, сколько было за ночь девочек по вызову. Потому что так смять простынь за ночь необходимо привести табун резвых лошадок. На мой честный ответ, что так я сплю, опять съязвит.
Я улыбнусь в ответ, и выйду в коридор с газетой ждать пока эта женщина уберет номер.
Так продолжается месяц.
Часть 2.
Тихая музыка блуждала в коридоре. Солнце спустилось расплющенным кругом в кромку неба и одинокий крик чайки долетел до моего уха.
Я сижу в кресле, поставив локти на широкие подлокотники. Ткань почти стерлась от прикосновений, и цветные нитки вырывались наружу. Мои ноги скрещены, и носок туфля повернут в приоткрытую дверь моего номера. Полоска света под дверью периодично исчезает, слышна возня мокрой тряпки.
Через полчаса уборщица с грохотом выставляет ведро за порог номера с грязной водой. Наклоняется и вымывает порог номера, умело орудуя тряпкой. Последний штрих, так сказать. Я каждый раз приказываю глазам не смотреть на этот «поклон» в другую сторону, но не выходит. А она, заметя, что я пялюсь на ее зад, кричит:
- Ах ты, сукин сын, чего зенки вылупил? Бабьего зада не видел что ли?
Я сразу скрываюсь за спасательной газеткой и пытаюсь отыскать статью, что начинал читать.
«МЫ ЛЮБИМ ТЕХ, КТО НАМ ВЕРЕН И МОЖЕТ ПОДЧИНЯТЬСЯ. НО, К СОЖАЛЕНИЮ, ЧЕЛОВЕК НЕ ВСЕДА СПОСОБЕН НА ДВА ЭТИХ ПОСТУПКА. ГЛАВНЫЕ ПРЕПЯТСТВИЯ: ГОРДОСТЬ И НЕЗАВИСИМОСТЬ, ПОЭТОМУ ВЕРНЫМИ БЫВАЮТ СОБАКИ И КОШКИ », – прочитал я заглавие статьи.
- Ты сегодня опять ночью не спишь? - выкручивая тряпку и накручивая снова на швабру, спросила уборщица.
- Я всегда работаю по ночам. Ночью мысли чище и проще. Вы закончили убирать номер? – спросил я, сворачивая газету в рулон.
- Кто тебя поймет… - вытирая руки о передник, ответила она.
- Я писатель, и вы должны привыкнуть, … что убираете ровно в семь вечера. Ведь сейчас семь вечера, так? – спросил я, поднимаясь с кресла.
- Да уж… писатель… - шумно выдохнула она. Уборщица расстелила тряпку у порога, - Эй, писатель, вытри ноги, а то опять моей работы не будет видно!
- Вы же знаете, Леночка, мой распорядок: поздним вечером начинаю работу и до полудня. Потом сон. Потом приходите вы…
- Да уж… потом прихожу я, – споласкивая тряпку после отпечатавшихся следов моих туфлей, - и не знаю, кто вы на сегодня… - бурча под нос, говорила она.
- До завтра, - сказал я и закрыл дверь номера.
Женщина намотала коричневую тряпку на швабру и начала мыть коридор.
Часть 3
Полоска света растворилась в туманном дыхании земли, когда подкрадывались сумерки. Будто серая ткань закрыла свет в мое окно с видом на пустырь. Серость изредка мешалась с белыми полосками. И не поймешь, то ли это отблески дня, то ли опоздавшие на ночлег облака.
Мой стол стоит у балкона, и листы рукописи шевелит ветер. Замечаю, как нервно дергается секундная стрелка, совершенно не осознавая, что часы остановились. Я смотрю на недоеденный бутерброд и думаю, что надо поставить кофе. Я голоден.
Сажусь за стол и смотрю на исписанные листы. Просматриваю. Некоторые откладываю в стороны, другие рву на части и бросаю в корзину под столом. Корзина вновь оказывается полной. Через час нет и намека, что была уборка в этом номере.
Проходит еще час, и я погружаюсь в мир, неведомый мне. Многие сплетничают о том, что работаю ночью. Но мне плевать… на сплетни.
Проходит еще час, и свеча начинает тускнеть. Я исписываю очередной лист бумаги неровным почерком. Допиваю очередную чашку растворимого кофе, беру другой лист и снова вывожу буквы.
Ночью становится холодно. Часы остановились, и я не знаю, сколько сейчас времени. Я пишу до тех пор, пока запястье не начинает болеть, а пальцы не выравниваются, и остаются скрюченными некоторое время.
С рассветом встаю из-за стола. Прохаживаюсь по комнате взад-вперед, чтобы размять ноги. Делаю зарядку для рук и выпиваю чашку крепкого кофе без сахара. Полы в номере скрипят, и мне приходится делать большие шаги, чтобы поскорее добраться до нужного места.
Встречаю первые ростки солнечного света у окна и снова сажусь за стол.
Так проходит еще пять часов, по истечении которых ночь сменяет день. Тень предметов проходит круг и останавливается. А когда просыпаюсь за окном снова вечер. После пробуждения приходит Леночка. Становится веселее…
Часть 4
После очередной уборки в номере, я просмотрел все листы исписанного текста. Как обычно половина оказалась в корзине под столом. Ночами я писал, а вечерами рвал листы.
Рассказ почти написан... Все составляющие, но мне казалось, не хватает чего-то существенного. Будто картинку собираешь, и главный пазл все не находишь.
У меня нет машины, она и не нужна. Я человек, относящийся к затворничеству как обычному делу. Одиночество одно из атрибутов этой профессии.
Однажды вечером я ехал домой на метро. Как всегда в электричке много народа. Моя остановка конечная. Я сидел, чуть прикрыв глаза, думал над этим рассказом.
На какой-то остановке ко мне подсела женщина. На вид ей было около сорока. Она пьяна и плакала. Не найдя никого с кем можно поделиться горем, обратилась ко мне. По началу я общался с ней, как общаются с нищими и больными людьми. Как? Не замечая их. Она заметила это, и мне стало стыдно.
- Сколько вы мне дадите? – обратилась она ко мне, - мне нет и сорока – не дожидаясь моего ответа, ответила сама - Скажите, ведь я не выгляжу старой? Ну, посмотрите же на меня! - разозлилась женщина.
Я повернулся к ней, она улыбнулась, и продолжила:
- Не смотрите так, будто я никчемная… У меня два высших образования, двое детей. Я успешная женщина… – она замолчала, посмотрела на ухоженные руки, и продолжая смотреть на них, - у меня была семья. Был муж и лучшая подруга. Ты не представляешь, как я ей верила… Как верила ему… Ты слушаешь меня? – взяв за плечо, спросила женщина с джин тоником в руке.
- Да, я вас слушаю… - ответил я из вежливости. В метро шумно, и шум заглушал слова исповеди незнакомки. Я думал о своем. Я искал затерявшийся пазл.
- Для меня подруга и дети были ниточкой связывающей с этим миром. Хотя… - она немного помолчала, заглянула в мои глаза, видимо проверяя, действительно ли я слушаю ее. - Да, дети… - В первый раз в жизни пожалел, что моя остановка конечная. – Я отравила мужа и подругу.
- Простите… - поезд качнулся, и я нечаянно стукнулся о плечо женщины. Она пролила немного тоника на пол. Людей становилось меньше по мере того, как электричка двигалась по линии.
- Он мне изменял… Представляешь? Хотя, изменами вряд ли кого удивишь. Мужики все … полигамны, но … я так верила… - она снова расплакалась. Люди стоявшие около нас смотрели на нас. Они жалели меня. – Мы с ней дружили почти с первого класса, и… - женщина сделала вдох-выдох, глотнула алкоголя, - делили все, как оказалось и мужа. Нет, ты прости, я знаю, я пьяна, и нет хуже плачущей, – Она опять сделала глоток и обняла меня, я не пытался отодвинуться. От нее приятно пахло, и видно она действительно успешная женщина. - Знаешь, как я их убила? Не знаешь, я скажу. Признание … ты ведь не пойдешь в милицию, правда? Тебе и не поверят… И идя домой подумаешь, что этого разговора не существовало. Я пришла на встречу с подругой, мы выпили, я пролила вино на юбку. Не идти же мне по улице с таким пятном? Открыла шкаф и нашла его рубашку… Они даже не прятались, будто это в порядке вещей! - женщина допила джин тоник и с силой бросила на пол пустую банку. Та откатилась к противоположной стороне, стукнулась о сапог девушки, что сидела напротив и остановилась. – А потом они признались… Мне стало страшно за себя, то, что я могу сделать. Пять лет! Это же срок для отношений, правда? – она искала во мне поддержу. - Конечно, могу попасть в тюрьму, но мне нельзя. Дети у меня понимаешь, дети. Они поймут. Должны понять. Ты ведь понимаешь меня? Скажи, понимаешь? Разве я не заслужила счастья? Счастья как женщина? Я не хотела лишать детей отца, веришь?
- Я понимаю вас, - сказал я, заглушая голос кондуктора, который объявлял новую станцию, – Вы заслужили счастья… Я верю вам.
- Спасибо, ты не думай, что я пьяная и не знаю, что говорю. Я знаю, что говорю. – В нашем вагоне осталось человека четыре, после этой, остановка конечная. Моя остановка. – Женщина, достала зеркальце из сумочки, припудрила распухшее от слез лицо, жестко убрала черные следы туши. – Вранье, никакая это не водостойкая тушь… - обратилась она ко мне, - Жаль, что небеса закрыты до утра. Ужасно глупо, да? А как же быть тем, кто умер ночью? – спросила она, выходя из вагона.
Женщина уверенно перешагнула порог с поднятой головой. Электричка тронулась, а я все смотрел, как она идет. Уверенно, будто сделала что-то очень важное в жизни.
Мой номер убран совсем недавно: от туфлей остались следы на полу. Корзина снова пуста. За окном воет ветер, и ветка дерева стучит в окно.
Этой ночью я дописал рассказ. Эта женщина дала мне отсутствующий пазл, что находится по середине.
Вера, единственная составляющая, которая не покидает нас на отрезке времени, что зовется Жизнь.
СПб