Небольшая памятка для резвого читателя
Я давно собиралась написать об этом, уж года два, пожалуй. Да все толчка не было. Оно вроде бы и понятно: такая проблема существует. И меня она временами мучает, когда какой-нибудь нервный критик принимается изыскивать в моих героях меня. Но не слишком уж я страдаю из-за этого. Так, отвечу парой хлестких фраз, и успокаиваюсь. А к чему тратить время на разговоры о том, о чем не желаешь высказаться страстно?
А вот теперь огонек зажегся. Даже не огонек, а лесной пожар, выжигающий все вокруг и требующий немедленного внимания к своей нескромной персоне.
Сдаюсь, сажусь, приступаю! Возможно, эта маленькая статья поможет кому-нибудь разобраться в себе и перестать судить других по их текстам, не обдумав как следует причины самого желания придираться именно к этим креативам.
Итак, о чем пойдет речь? Тема проста, заезжена, избита, изгажена, изнасилована, расчленена на цитаты и развеяна над литературными морями. Но тем не менее, мне придется начать с начала, попрыгать коленками по середине и запустить увесистой кастрюлькой супа в степу примерно в районе финала.
Я не буду обращаться к мнению предшественников, потому что по старой привычке гуманитария примусь разыскивать цитаты, ссылки, вступать в полемику на каждом встречном форуме, утомлюсь, расстроюсь, заболею буратозом, потом он перейдет в хроническую форму, что будет сопряжено с некоторым количеством неудобств для окружающих.
Посему буду делать вид, что изложенная мною концепция отношений между автором, героем и читателем оригинальна и выдумана мною, да-да, долгими зимними ночами я рассуждала об этом таинственном треугольнике, вовлекала в свои досужие бредни друзей и знакомых, а вот теперь решила ознакомить с ними мир.
Недавно на нашем лучезарно-фиолетовом в клеточку сайте разразилась настоящая война, в ходе которой байду объявили прибежищем педофилов лишь потому, что пара наших redколлег не согласилась с позицией нескольких авторов относительно взаимоотношений автора и героев текста «Танго Дождя» Геннадия Неймана.
По мнению критиков господина Неймана, текст, в котором наличествует некоторое количество подробностей совращения несовершеннолетних мальчуганов, написан, безусловно, педофилом. «Нормальный» человек такого не напишет! И даже не подумает о подобном безобразии!
Аргументы этой стороны, на первый взгляд, не лишены основания. Автор пишет о том, что он знает, что чувствует, о том, что ему близко, а если совсем утрировать, подражая классикам психоаналитической мысли, то о себе. Хорошо, допустим. Но, рассуждая таким образом, можно дойти до совершенно абсурдных утверждений. Например, до такого: каждый автор детектива – убийца. Причем не потенциальный, нет, самый что ни на есть настоящий! Он описывает то, с чем хорошо знаком, то, через что прошел сам. Смакует кровавые детали, красуется перед читателем своим криминальным талантом, приглашает разделить свою кошмарную людоедскую трапезу. И возражения, мол, а почему бы не отнести писателя к противоположной стороне, к той, которая представляет закон и порядок, не принимаются. Ведь в детективе рассказано, в какой позе лежал труп? Описан способ убийства? А на кой ляд это нужно? К чему эта протокольная некрофилия человеку честному, ратующему о законности? Неужели нельзя пропустить всю эту грязь? Нет, детективщик – несомненный убийца, спорить с этим глупо.
Естественно, что примерно такими же эпитетами следует наградить пишущих о войне (худшее из зол), о социальных проблемах и еще о многих неприятных вещах. Все эти люди – преступники, и их следует подвергнуть обструкции и сжечь их наследие. Чтобы не пропагандировали преступления, войны, алкоголизм, наркоманию... Заодно следует уничтожить все эротические тексты, ибо творящие их воинствующие нимфоманки и клинические бабники тоже не авторитет для людей приличных. Пусть развратничают молча!
Однако многие из тех, кто занимается творчеством, отлично знает, из какого сора порой растут литературные произведения. Случайная уличная ссора, пустейшая телепередача, пьяный разговор с другом на неожиданную тему – и возникает сюжет, о котором автор еще вчера и не думал. Мне могут возразить, что будь автор иным, он мог бы не заметить щелбан фортуны и проворонить интересную идею. Пусть так. Но как тогда быть с авторами, к числу которых я отношу и себя, которые любят играть? Надевать маски неприятных, духовно далеких героев, представлять, как они ведут себя в той или иной ситуации, искать мотивы для самых невероятных поступков, проходить путь персонажей вместе с ними, не испытывая сочувствия, а наоборот – презирая или даже ненавидя их за неправильный образ жизни или мыслей? Писать от лица героя противоположного пола, причем так, чтобы никто не усомнился в его гендерной принадлежности? Писать от лица детей, стариков, глупцов, злодеев? Чем можно попрекать этих авторов, кроме констатации скандального факта, что они не только писатели, но и актеры?
Как распознать их игру? Или как узнать, что автор порицает то или иное явление, если он никак в тексте явно не говорит об этом? Если цель читателя – получше познакомиться с автором как личностью, а не с миром его героев, то прочтя десяток книг писателя, беспрестанно анализируя их, этой цели можно добиться. Но ставить диагноз по одному произведению – удел самоуверенных глупцов.
К тому же, критики, ставящие на одну доску автора и его героев, забывают еще об одном важном обстоятельстве.
А именно: если автор пишет о себе (и это не подлежит обсуждению, э?), то и читатель читает о себе. Именно так! Сквозь призму своего мировоззрения, установок и опыта читатель пытается разглядеть в каждом тексте себя. Иногда это удается ему легко («Откуда автор знал?»(с)Белл Кауфман), иногда сложнее, и потому читатель спорит с героем – и как ему кажется, и с автором тоже. Порой текст кажется таким чуждым (это совсем не мое, не понимаю!), что вызывает недоумение (и что все это значит?) или отторжение (тьфу, какая гадость!). Но в этом случае почти каждая попытка интерпретации текста ведет в тупик: читатель, превращаясь в критика, почти всегда или переходит на личности, путая героя с автором, или сознается с своей неспособности текст понять и принять. Читатель не может стать героем, а потому презирает и оскорбляет автора, который (о, негодяй!) не смог нарисовать более ясную и близкую по замыслу картину.
И получается, что психологическая, эмоциональная, социальная несовместимость читателя и героя приводит к несочетаемости также читателя с автором. Но эта несочетаемость мнимая, потому что не подкреплена ничем, кроме текста, который, едва выйдя из-под пера писателя, становится явлением совершенно самостоятельным, самодостаточным, практически выступая в роли tabula rasa или вспаханного, но не засеянного поля, и дело читателя его засеять своими мыслями и интерпретациями. Причем очень часто читательские интерпретации настолько отличаются от авторских (и друг от друга), что возникает ощущение, будто читатели и автор рассуждают о разных текстах.
Принимая во внимание все это, нелепо считать свою точку зрения на текст единственно верной. А уж пытаться ставить себя на место автора (автор задумал именно это, а вовсе не то!) и порицать его за избранную тему просто смешно. Слишком запутанная получается цепочка связей между читателем, автором и героем. Автор задумал одно, читатель увидел нечто прямо противоположное. А герой нервно курит на кухне, не умея выбраться из неудобной ситуации, куда он попал по воле автора и критика.
Даже сам автор, перечитывая свой текст через пару лет, месяцев, а иногда и дней после написания, видит его другим, отличным от задуманного, потому что обстоятельства изменились,окружающий мир постоянно развивается, а вместе с ним и любой из нас.
Напоследок - небольшой пример, чтобы пояснить все вышесказанное для тех, кому показались слишком запутанными мои размышления.
Автор пишет: «Небо тем чудесным утром было необыкновенно голубым, переходя местами в оттенки фиолетового!»
Читатель-романтик восклицает: «Ах! Какая прелесть! Как точно и тонко передана красота родной природы».
Читатель-скептик мрачно сообщит, что не бывает на небе оттенков фиолетового.
Читатель, не любящий банальности и штампы, возмутится затертому сочетанию «чудесное утро».
Читатель-гомофоб заметит, что даже в описание утра прокрались голубые.
Большая же часть читателей даже не заметит эту фразку, если она будет находиться в компании множества подружек, и не станет из-за пустяков отвлекаться от погружения в текст.
А теперь представьте, что таких фраз многие и многие сотни. И каждый из нас увидит свой, совершенно особенный текст, связанный с читателем куда более крепкими узами, чем с автором.
Такие дела, уважаемые критики.
P.S. Обратите внимание, дамы и господа: я старалась не употребять здесь незнакомых для многих слов, вроде нарратива, контекста и дискурса, и даже ни разу не обмолвилась о постмодернизме.