Директор был стар, очень стар. Нам он казался вечным. И вдруг мы узнаём, что он оставляет пост директора и уходит в почётные. Вслед за ним, как по команде, подали заявления об уходе в почётные все члены дирекции и ответственные руководители тем. Все ощущали историчность момента. Все понимали, что обязаны этому человеку степенями, должностями и зарплатами. Кое-кто догадывался, что мы ему обязаны и самим существованием, но никто не ожидал, что до такой степени.
Темы исследований было зафиксированы навечно, финансирование заморожено, а наш Ядерный центр решением на самом верху удостоился статуса института-музея. Внешне при этом мало что изменилось. Так же стучали пишущие машинки, подписывались приказы, проводились директорские совещания и принимались планы на следующий год. Музей был открыт для всех; входной билет — рубль, и гуляй хоть целый день; студентам, пенсионерам и военнослужащим — скидка, бывшим сотрудникам Института — бесплатно.
На вечернее представление Научно-технического совета, посвящённое годовщине Реорганизации, были приглашены все желающие.
Директор кряхтел, опираясь на палку, но держался молодцом.
— Я думаю, вас представлять не надо, — открыл представление порученец из муниципалитета.
— Не надо, — согласился директор.
— Этот человек основал наш город...
— Прекратите, прошу Вас.
— Он развил науки...
Директор театрально поморщился.
— Он основал наш Университет...
— Что там ещё? — поинтересовался директор.
— Он сам стал нашим Университетом!
— Вы кончили?
— Кончил.
Директор посмотрел на часы.
— Подождём ещё пару минут. У нас ещё есть время.
Через пару минут он прошествовал в президиум и строго осмотрел зал, давая понять, что представление началось. Видя, как директор входит в знакомый образ, публика оживилась.
— Товарищи, кто будет председателем заседания? Предлагаю товарища Тишина. Не прячьтесь, Федор Наумович, я Вас вижу. Вы за Сухаревым сидите.
— Я в прошлый раз был, — возразил тот.
— A я в позапрошлый, — быстро отреагировал Сухарев.
— Ну, тогда проф-точка-Гладков, — не стал настаивать директор. — Не против, товарищи? Вопросы уж очень фундаментальные!
Проф-точка-Гладков всплыл из комфортабельного кресла и направился в президиум. Кресло тут же вернулось к старым формам. Публика зашелестела программками. Давали первое чтение проблемно-тематического плана на пятилетку.
— Попроблемно, товарищи, попроблемно!
Проблема высадки человека на Луну, неизвестно каким образом попавшая в темплан, обсуждалась, как всегда, наиболее горячо.
— Смелее, товарищи, смелее, — поощрял директор. — Предлагайте самые безумные идеи. Попробуем, так сказать, мозговым штурмом. Чтобы не думали, что мы ретрограды какие-нибудь.
— Может, орнитоптёр попробовать? — несмело предложил кто-то из зрительного зала.
— Или связку диких гусей.
— Или воздушный шар, — негромко произнёс мечтатель Мотыль.
Все посмотрели на него с уважением.
— A что, мысль дельная, — ухватился директор. — Кто-нибудь оценивал плотность атмосферы вплоть до Луны?
— Да маловато... Упасть запросто можно!
— Но ведь и гравитация будет падать, не так ли?
— Всё это сильно смахивает на анекдот про встречный план, — сказал скептик Иванов. — Какие-то орнитоптёры, воздушные шары... Мы можем предлагать любые проекты полёта на Луну, но каждому ясно, что никто из нас туда не полетит.
— Мы не полетим, полетят другие, — мягко возразил мечтатель Мотыль, и на него снова посмотрели с уважением.
— Зачем обманывать себя, подсчитывая толщину земной атмосферы? Она давно посчитана! И результат не в нашу пользу! — не сдавался Иванов.
— Пожалуйста, предлагайте варианты, разве я против? — запротестовал директор. — Предлагайте! Вот Ростислав Олегович, например, предложил ядро... A что, товарищи? В конце концов, мы в Институте ядерных исследований работаем! Пусть мы сейчас работаем как музей…
— A ведь на Луну уже ступала нога человека, — неожиданно тихо сказал Мотыль. — Туда уже летали. Помните 1969 год?
Многие смущённо опустили глаза.
— Ну, что ж, это для нас не новость, — сказал, наконец, директор, и в голосе его не было ни недовольства, ни разочарования. — Мы это давно знаем. A раньше, будучи исследовательским институтом, разве мы не занимались тем же самым? Не отдавали себе отчет в том, что всё это давно сделано?
— Отдавали!
— Отдавали, — эхом отозвался директор. — И всё-таки делали. Да, мы не первооткрыватели. Мы переоткрывали, повторяли, копировали. Не только достижения, но и ошибки. Но это не умаляет ценности научно-методических работ! Мы сохранили кадры. Укрепили интеллектуальный потенциал. Мы станем трамплином, с которого стартует наука наших детей и внуков!
Директор замолчал. Публика зааплодировала. НТС опомнился и присоединился.
— Ну что ж, — сказал директор. — Я думаю, на сегодня вполне достаточно. Остальные проблемы оставим на следующий НТС.
Когда почётные, а за ними остальная публика вышли за проходную Института, директор неожиданно пригласил всех желающих к себе. Большинство были шокированы его предложением, но всё-таки проводили директора до скромного готического коттеджа на тихой улице. Но когда приглашение последовало вторично, в дом вошли только члены НТС.
Через полчаса гости буквально валились с ног, а хозяин, ещё недавно казавшийся глубоким стариком, был бодр и свеж, как наглядное пособие по теме “Эволюция и естественный отбор”. После первого же тоста гости уснули. Директор посмотрел на молодых людей, как называл всех, кто не достиг пятидесяти-шестидесяти лет, вздохнул и допил коньяк, достоинства которого никто не успел оценить. К чему кривить душой? Да, это он заложил Город, основал Институт и развил науки. Он, а не эти Эпигоны Бибигоновичи, открывающие рот только для того, чтобы сказать банальность. Я сам сегодня весь вечер говорил банальности, усмехнулся директор. А они воспринимали это как откровение…
Он твёрдой рукой поставил пустую рюмку, словно объявляя мат в затянувшейся шахматной игре. Для нового поколения я уже легенда, подумал он. И пока будут Институт и Город, буду и я... A Город будет всегда, неожиданно осенило его. И в этот миг к нему вернулась радостная уверенность в том, что он будет жить вечно и никогда не умрёт.
Когда кто-то из нас проснулся, ему уже было плохо. Скорая помощь, вереща, мчалась в предрассветных сумерках по пустым улицам, а директор уже уходил. A вслед за ним бледнели и один за другим исчезали мы, его ощущения. Дёрнулся во сне, заметался и пропал Сухарев. Тихо растаял в воздухе мечтатель Мотыль... Объективная реальность теряла свои очертания. И когда директор сделал последний вздох, Институт и Город окончательно исчезли.