Угораздило же меня родиться с такой фамилией. Хотя, я то в этом не виноват – это папа с мамой постарались. Надо отдать им должное постарались на славу - ладненько все так вышло: и внешность ничего (в смысле ничего особенного), и здоровье отменное (нечто похожее на остаток от размена комнаты в коммунальной квартире), и ума палата (правда, временами № 6, ну да все мы не без изъяна). А вот фамилия… Трудновато с такой фамилией жить.
Жизнь моя шла ни шатко, ни валко, как у неваляшки, которую паровой каток переехал, пока Перестройка не пришла. Грянули нежданно-негаданно перемены великие, тут-то я и расправил свое сплющенное невзгодами тельце (в смысле с голоду опух). И долго бы длилось это безобразие (месяц другой до летального исхода), но как-то на стол к патологоанатому попасть мне, видимо, не судьба. Хотя попал, конечно,… на эстраду нашу новомодную, причем в прямом и переносном смысле.
Студенческая жизнь моя закончилась как-то неожиданно. Нет, декан моего факультета ожидал этого момента как «Второго пришествия» уже добрых (а для него может и не очень) два года. Вот только для меня воплощение в жизнь его самого сокровенного желания стало абсолютным сюрпризом и довольно неприятным.
Не могу сказать, что бедокурил больше всех (хотя курил, конечно, и не всегда табак), и учился вроде бы (в том смысле, что в роду ученые были), но вот с фамилией мне действительно не повезло. Короче выгнали меня за то, что отказался оказать финансовую помощь родному Вузу в размере не стыдном для моей фамилии.
С горя я и пара моих товарищей с такими же неудачными фамилиями и формулировками в академических справках решили поставить жирные точки в своих студенческих биографиях, выбрав для этого в качестве чернил пять бутылок портвейна «777». Мерзкое, конечно пойло, но на халяву и уксус сладкий, хотя до настоящего уксуса тому, что мы раздобыли еще пара часов в открытой таре оставалось.
Есть что-то общее между окончанием студенческой жизни и женитьбой, что-то торжественное и траурное одновременно: что-то теряешь безвозвратно, а что-то приобретаешь – толи кота в мешке, толи шило в нем же, или, как вариант, тоже шило, но уже в другом месте. Однако в нашей компании столь широко и философски данный вопрос не рассматривался – мы просто искали подобающее моменту место, чтобы… выпить.
В ЗАГС нас не пустил сторож, захлебнувшийся в собственной слюне при виде вожделенных емкостей из темно-зеленого стекла по 0,7 литра (даже скорую помощь пришлось вызывать, а потом от милиции долго бегать, правда, как злостным нарушителям сухого закона). В ресторан же нас не пустила повесившаяся в наших карманах моль. А по сему было принято решение посетить давних наших знакомых из мира высокого искусства, правда, павших достаточно низко ввиду своего физического местоположения в сценическом пространстве, т.е. машинистов сцены работающих под сценой на каких-то там станках и подъемниках.
Не знаю, точнее теперь-то уже знаю, но тогда я не знал, почему эти фрагменты сцены станками называют. Тогда я станки только на заводах видел, да и то когда в школе нас на экскурсию водили, в эдиологическом припадке рассказывая, что торчать возле этих ржавых железных громадин по восемь часов в день почетно и прибыльно, т.е., говоря продвинутым (или сдвинутым) языком современной молодежи, круто. Хотя, если быть честным, тогда мне эта экскурсия на ум не пришла, а станки у меня и по сей день ассоциируются с той палкой вдоль зеркал в балетной школе, где в нашем тяжелом совковом отрочестве можно было наслаждаться бесплатной и благопристойной эротикой. Я, правда, балетом отродясь не увлекался, но вот балериночками…
Театральные станки – это вам не заводские железяки и не тренировочный прототип шеста для стриптиз-бара, а банкетный стол! А что касается подъемников, то портвейн мы себе в глотки и без их помощи залили, а вот когда уже дело до денатурата дошло, они нам ох как пригодились. Нет, дурь, конечно: наливаешь в кружку зеленоватую бодягу, от которой за километр несет дедушкиными калошами так, если бы дедушке было лет сто, и из них он лет восемьдесят проковылял в этих калошах не снимая пока не умер и в них же не разложился; затем берешь эту кружку в обе руки, а локти с криком: «Майна!»- ставишь на край подъемника и ждешь, пока вся эта конструкция не опрокинется в результате подъема тебе в глотку. Дурь полнейшая, но смешно, а как говориться - хорошо смеется тот, кто смеется последним. И этими последними явно были не мы…
Кружка за кружкой доопрокидывались мы до начала концерта, да и сами на эти станки-подъемники опрокинулись. А действо-то идет, в смысле концерт какой-то, ну нас по сценарию (точнее не нас, а подъемник, на котором мы отключились) на уровень сцены-то и подняли. Вот так я на эстраду нашу и попал, да и просто попал…