Темно-коричневые стены, покрытые густым слоем серой пыли, наводили плачевную тоску и заставляли хмуриться и страдать. Они, словно суровые стражи, молча охраняли несчастного узника и строго наблюдали за мирным происходящим в своих безжалостных оковах, совершенно не понимая о том, что отнимают у него священное право на справедливое обладание свободой. Их могучая сила внушала страх и заставляла колотиться под навевающим ужасом. Беспощадное безмолвие, которое они все время хранили, вселяло гнетущее сомнение о том, что заключенный еще жив. Бессмысленное существование глупо протекало в рамках мощной зависимости от мрачных стен и иступленной боли, душащей весь здравый смысл. Неумолимые путы игриво шептали о шелесте душистой травы, вольно расположившейся за их тяжелыми оковами, о ласкающем шуме раскидистых деревьев. Глумливо повествовали о волшебном шорохе свежих листьев, о беспрепятственном полете свободных птиц, о чистом, прозрачном воздухе, пронизывающем своею бодрой струей легкое. Они издевательски молвили о пробирающем до самых струн души, высоком бирюзовом небе, патетично торжествующем над благородною землею. Оглушительно кричали о широте природных далей, о пространном необъятном океане, прохлаждающемся по ту непостижимую сторону свирепой тюрьмы. Они безгласно и невинно ведут лютый взор узника к смирной петле, замысловато болтающейся высоко над каменным полом. А если внимательно всмотреться в спокойную петлю, то можно узнать в ней неистовое отражение зверских чертей, которое гневно потешается и яростно хохочет над своим существующим неприятелем.
Он уже не помнит, как здесь оказался. Густая вонь, от стоящей в углу параши, кажется неотъемлемой частью его вялотекущего существования. Пушистая серая пыль, мягко ложится на твердые нары, и кротко касается горбатого носа узника. Ее парящие частички заполнили всю неприглядную камеру. Они реют, колышутся и плещут над всем уродством и жестокостью, что рьяно царят вокруг. Железная дверь приподнимается два раза в день, и тогда холодная струя стремительно проникает в небольшую щель, источая ничтожный кусочек где-то идущей жизни. В это мизерное отверстие просовывают какую-то странную еду. И тогда сочный смрад моментально врезается в жидкую размазанную кашу на металлической тарелке. Узы, которые связали беднягу с заточением, теперь сдаются кровными.
Лишенный свободы, он, уже запамятовал, когда стал тайно буравить исполинскую стену хилыми пальцами. Просто, однажды, утратив последнюю надежду и потеряв идею жить, заточенный стал уповать на своих бездушных врагов, которые безмолвно стремились его уничтожить. Он ежедневно душил своими недужными мозолями грязные камни, которые цинично хохотали над его хилостью и старческой слабостью. Сухой и серый песок затейливо щипал печальные глаза, в коих виделось непреодолимое отчаяние и ноющая боль. Колени на ветхих ногах были ободраны, изображая своеобразный геометрически-причудливый узор багрового цвета, усыпанный мелким дымчатым рисунком - особым творением бездарного художника.
День начинался приторным банальным завтраком. Жидкая каша служила единственным подкреплением существующему организму. В ней копилась вся та энергия, которая так быстро тратилась на разламывание устрашающей стены. Чумазыми руками узник медленно подносил металлическую ложку, наполненную гадкой желтой жижей, и начинал упиваться вкусом единственного тюремного яства, которое последнее время стало казаться аппетитным. После ничтожного завтрака следовали утомительные работы со стеной. А вечером, когда делалось совсем темно, когда казалось, что в камере становится еще промозглее и гнилее, когда сырость становилась владычицей сомкнутого пространства, приносили ужин, такой же жалкий и противный. Немного отдохнув на жестких нарах, заточенный принимался за прежнее занятие, которое уже давно стало стойким стержнем его тривиального существования.
Не изгладилось из памяти узника его давнее прошлое. Оно, как надоедливый маятник все время всплывало перед глазами, докучало своим наличием, донимало неотвязчивым бытием. Прелестное личико любимой девушки чарующе улыбалось ему в волшебных снах. Ее пленительный взор являлся к нему и становился основной частью гениальных полотен – превосходных созданий лучшего мастера. Но обворожительный, таинственный, взгляд, увы, обращался всегда не к нему. Конечно же, прошло ни одно десятилетие, должно быть молодая девушка под властью времени обратилась в седоголовую старушку, с тонкими волосиками и густыми морщинками. Но великолепный живописец не усмотрел этакое магическое перевоплощение, и не запечатлел его в своих творениях. Поэтому узнику, заключенному на долгие года, доводилось лицезреть это прекрасное существо в своих мнимых грезах. Он тысячу раз представлял, как выберется отсюда, сначала слабость не позволяла, но потом, утратив всякое чаяние, существующий нашел новый способ жить. И он жил, благодаря глубокой надежде и нерушимой вере пробиться к свободе.
Враги уповали на его разрешимую смерть, которая постановит систему, в коей, нуждаются люди. Так им, по крайней мере, сдавалось. Они люто ненавидели вольного человека, стремящегося принести свободу и независимость родному краю. Они сделали все, чтобы он оказался за величественными стенами и гнетущей дверью. Они ведали, что это доконает его, что оттуда никто не выходит, что стены замуруют его навсегда.
Сегодня, как обычно, поздно вечером, он получил свою порцию светло- каштановой каши. Болезненные руки, робея, колебались, дрожа, приподнимались к слабеющему рту, а в запястье пульсировала беспокоящая боль. Узник знал о том, что сегодня ему предстоит отодвинуть последний камень, снести конечный кусок мятежных страданий, и уверенно встать на путь вечной свободы и нетленного счастья. Вскоре он почует каскад бодрой атмосферы, ощутит струю энергичной прохлады, охватит жизненный водопад исполинского раздолья. Он подарит безграничную радость народу, который еще его ждет. Людские чаяния вновь взрастут, а скорбь исчезнет навсегда, покрывшись тусклой дымкой невыразительного пепла.
Вслушиваясь в напряженную тюремную обстановку, узнику почудились какие-то приближающиеся голоса. Они раздавались все сильнее и сильнее. И вот, достигнув определенной точки, голоса стали громко кричать. Теперь легко можно было разобрать слова, доносящиеся до него. По-видимому, какой-то, выживший из ума, заключенный прикинулся больным, а когда в камеру вошел санитар, то потерявший рассудок человек,
набросился на последнего, и избил его до потери сознания. Охрана всполошилась, безрассудного стали колотить, и его неистовые крики, вероятно, и доносились до нашего героя. Он понимал, что сегодня, как никогда, опасно сдвигать оставшийся камень, но выбора не было, после вечернего происшествия могли быть проверки, а если зоркие глаза обнаружат разгромленное отверстие в стене, то его излишнему существованию придет несправедливый конец. Нет, не так он должен умереть!
Через некоторый час, после того, как наступило безветренное тюремное затишье, узник бесшумно приблизился к стене. Улыбнувшись тому, что скоро он окажется по ту сторону ненавистного ему здания, тихо стал извлекать тяжелые камни, аккуратно укладывая их возле стены. Нащупав конечное препятствие, и осторожно просунув голову в стенную щель, он стал ломать последний барьер. Со временем пальцы превращались в кровавое месиво, сухой песок сыпал на болезненную рану. Узник уже забыл, что когда-то были мозоли, теперь они стерлись, износились и ободрались, а вместо них появилось багровая каша с рваными лохмотьями от тонкой кожи.
Его не покидала страшная мысль о том, что он ни туда копает. Годы, затраченные на глобальную идею “жить” окажутся безрезультатными. Ничтожная вера в обретение свободы покажется глупым вздором, стремительно испарится и исчезнет навеки. Но, ведь, этого не произойдет, он одержим идеей жизни, идеей свободы!
Заключенного охватил страх. Но этот страх, вероятно, и подарил ему новые силы. Он схватился за стойкую преграду и стал крутить ее в разные стороны. Дыхание становилось прерывистым, грудная клетка сжималась от душащего волнения. Свирепая каменная глыба не хотела сходить с места, качаясь, то вправо, то влево. Узник боялся возможного шума, опасался того, что время внезапно пролетит, не оставив ему малейшего шанса выбраться наружу. Он хватко уцепился за перегородку и всей силой потянул на себя. Струя свежей прохлады стремительно ударила в ноздри. Вражеский камень свалился на мокрую землю. Узник, стиснув в разорванный кулак последнюю волю и силу, стал торопливо пролазить в проделанное отверстие.
На улице шел душистый мглистый дождь, который хотел смыть все тягостные муки и гнетущие пытки с несчастливого одержимого человека. Густой запах сырой травы, размашистая сила природы, ночная блаженная тишь, что переливалась звучными трелями и создавала неповторимую музыку, отозвались звонким эхом в израненном сердце узника.
Он оглядел темно - аспидное небо, отравленное грудой блистающих звезд, и понял, что жизнь не успеет его посетить. Что-то омрачало его торжественную радость. Какая-то гнетущая неуверенность не давала смиренного покоя. В груди орудовала бьющая боль, она резала, колола и убивала. Он не хотел умирать... Ему не верилось, что, пройдя, столь длинный путь, смерть вступит в свои владения и заберет его спасенную душу. Ведь еще давеча дьявольская петля язвительно смеялась над ним, и он мог поддаться ее ядовитому соблазну, дабы не брести напрасно по ложной линии.
Глубоко вобрав в себя аромат рассеивающегося дымчатого тумана, он невозвратимо пал на веки.
***
Миллионы людей и десятки стран живут с необоримой идеей свободы. Эта болезненная идея надает им неимоверных сил, которые движутся в смертельное русло. Жизнь без свободы… Свобода без жизни…