Два цвета ремени сценарий

Переливаясь и красуясь глазурью, возвышался в центре праздничного - стола торт. Венчала его фигурка всадника-
Георгия-Победоносца и поверженного змея. Звон бокалов, смех, приглушенные голоса окутывали приятной пеленой слух.

В доме полковника Николая Васильевича Лесновского цвело торжество. Причина была весомая, на груди сына полковника,
гвардейского поручика Алексея Лесновского, поблескивал свежей эмалью георгиевский крест. Восторгом и счастьем
светилось лицо Алексея. Плотно сжатые губы сдерживали прорывающуюся улыбку. Николай Васильевич поднялся, держа
бокал в руке:

- Господа! Этот день для меня и всей нашей семьи озарен большой радостью. Я счастлив за сына. В трудную годину
для Отчизны, получение боевой награды, знака отличия за храбрость - высшая честь для офицера. Мы, конечно - же,
все очень рады за поручика Лесновского... - взор Николая Васильевича потупился, - и... жаль, что Евгения Львовна,
мать Алексея, не дожила до этого дня... Пусть тебе сопутствует ратная удача, сын, и во след за первой наградой
ожидает тебя следующая. Воинская честь и традиции нашей семьи останутся незыблемы. В этом я полностью уверен.
Счастья тебе, Алексей!

Малиновый звон бокалов отозвался на последнюю фразу. И подруга Алексея, Мила Арнова, и младшая сестра, гимназистка
Алина, подскочив к поручику, осыпали его щеки поцелуями. Улыбка, наконец, сорвалась у Алексея и расцвела смехом.
Мила вдобавок, не стесняясь, впилась в эту улыбку губами.

"О - о - о - о!" - разнеслось вокруг. Алексей, смутившись, пробурчал, опустив глаза:

- Ну, право - же... Мила... Ты чересчур смела... Один из золотопогонных друзей Алексея поднялся для нового тоста...

Окончилось торжество. Уныло потрескивали оплавившиеся свечи. Опустевшие стулья возле стола, бросали уродливые
тени на увешанные акварелями и фотографиями стены. Кавалергарды, гвардейцы... Портреты хозяев дома, миниатюры,
полки с книгами... Где-то рядом тихо заливалась струнным перебором гитара. Чей-то приятный баритон вещал о
превратностях военной судьбы, о любви, о верности... За окном накрапывал мелкий моросящий дождик. Именно он
привлек взор стоящего в раздумье у подоконника Алексея. Глаза его, устремившиеся в одну точку, казались такими - же
усталыми, как и пламя мерцающих в сумерках свечей. На золотой погон легла женская ру-ка... Это была Мила. Алексей
повернул голову, виновато улыбнувшись, протянул руку и нежно обнял любимую...




Эпический пролог

...Звучал ритмично метроном времени. Осенний Летний сад пестрел опавшей листвой. Какие-то молодые люди вдалеке,
по видимому гимназисты, резвясь, кидали друг в друга желто - красные охапки. На мраморной голове "Осени" чистила
свой клюв ворона...

...Снег, искрясь, покоился сугробами возле Петропавловки, возвышающейся темной громадой под свинцовым утренним небо
склоном. Возле полосатой будки стоял на "часах" рослый солдат - гренадер. На шапке вырос снежный холм. Усы и
ресницы обледенели, губы синие, с белым налетом, тряслись от холода, зубы громко выстукива-ли дробь. В это - же
время, в парке, напротив, сидя на скамейке, целовалась пара. Он - в офицерской бекеше с красным бантом, - она в
норковой шубке. Пар клубился из оторвавшихся на мгновение ртов. Она разлепила ресницы и томно простонала,
улыбаясь:

"Вы негодяй, корнет..."

Проходившая мимо кучка парней и девчонок в рабочих картузах и серых платках остановилась... На лицах появились
презрительные усмешки…

... Весенняя капель выстукивала свою веселую мартовскую мелодию. Ей вторили резвившиеся взъерошенные воробьи в
лужах. Звон колоколов лился в воздухе спокойно и величава, радуя собой десятки нищих и калек, ютившихся на
папертях собора. Тянулись к долгожданным "благодетелям", словно к солнечным лучам, жалобно подрагивая
изуродованными нарывами и струпьями, лицами. Молились на каждого подавшего, усердно и упоенно, скалили в умилении
изъеденные гнилью, зубы. И, совсем рядом казаки врубались в толпу... Полосовали людские головы нагайками...
Мозолистые, жилистые руки тащили с лошадей озверелых донцов...

... Близился к концу летний вечер. Трещали наперебой неугомонные кузнечики, куковала не вдалеке кукушка.
Мелкие волны тихо шелестели, лаская травянистый берег. Возле шалаша сидел человек в накинутом на плечи пальто.
Человек что-то писал карандашом в тетради. Он поднял голову и, задумавшись на мгновенье, посмотрел в даль.
Это был... Ленин…

В иссушенной, поросшей чахлой и жухлой травой степи, возвышался аллегорический холм "российской империи". Навалены
были в кучу кости и оружие, трупы разных эпох и знамена, пушки и черепа, окровавленные головы казненных и
кондитерские "шедевры" с кремово, марципановыми вензелями царствующего дома Романовых...

На вершине холма восседал, нахохлившись, двуглавый российский орел. Живые головы хлопали бездушными и хмурыми
глазами. Крылья и перья подрагивали от, все более усиливающегося, ветра. Шум его стал вдруг нетерпимым для слуха,
и тут ударил громовой раскат, потонувший в многотысячном людском кличе. Гневный клекот орла-владыки прозвучал едва
слышно. Страшная птица попыталась взметнуться ввысь, но свистнувшие пули опрокинули ее наземь. Выпали из
перепончатых лап держава и скипетр... Сверкающие серебром штыки пригвоздили двуглавое чудовище к земле, подняли
вверх... только перья полетели... Болтались орлиные, коронованные головы безжизненно, медленно закрыло веко не
знавший жалости глаз... Гром голосов грянул вновь с новой силой. В мерцающих лучах прожекторов начался штурм
Зимнего…

Голос за кадром:

Ты сотни лет тиранил наши души,
Тела детей сжирая без молитв.
А наших жалоб не слыхали твои уши,
Ты нас готовил для раздора, рабства, битв.

Но вот настал миг счастья благодатный,
Когда мы все не в праве были ждать,
Чтоб продолжал цвести твой мир гнилой, развратный,
Истории жернов мы повернули вспять".

...Революционный театр выступал на площади. Ярко алел кумачом помост сцена. Санкюлоты и парижанки, крестьяне и
мастеровые застыли в гордых позах. Это были живые люди той далекой эпохи, словно чудом пришедшие в век двадцатый,
в год восемнадцатый... Сцену окружала толпа. Питерские рабочие, изможденные, но все - же веселые женщины с детьми
на руках, мальчишки - сорванцы, девушки в красных косынках, красногвардейцы, солдаты... Все они жадно слушали
артистов. Их голоса призывно звенели над площадью, сливаясь в мелодию песни...

Забудем страх, сыны народа,
Исчезло рабство прежних дней.
И штык, и сабля санкюлота,
Спасут от гибели людей.

Вперед, вперед, смелее в бой!
Для нас стал красный стяг судьбой.
Буржуй грозит нам всем бедой,
Вперед, вперед, смелее в бой!

Нам по душе святая злоба,
Всех уничтожим палачей,
По всей земле, у всех народов,
Накормим досыта детей!

Люди притоптывали в ритм песни ногами, подпевали хриплыми голосами. Но тут ударили беглые выстрелы из окон
высокого дома с колоннами и лепными карнизами. Один из "санкюлотов" со стоном рухнул на сцену. Женщины завизжали,
толпа зарычала. Влипли десятки пуль в штукатурку, посыпались стекла... Передернув затворы винтовок, красногвардейцы
и солдаты с перекошенными ненавистью лицами, метнулись в сторону подъезда дома, из окон которого прозвучали
выстрелы.

..."Санкюлот" был мертв. Голова его покоилась на коленях девушки-артистки с залитым слезами лицом. Белую ткань
юбки заслонил красный цвет фригийского колпака...


/появляется название фильма/
"ДВА ЦВЕТА ВРЕМЕНИ"

На фоне титров чередуются документальные кадры кинохроники, показывающие армии двух противоборствующих сторон.
С интервалами барабанного боя проходят куплеты песен....

По России слух прошел,
Николай с ума сошел.
Председатель всех болванов,
Николай Второй Романов.

Разгромим врага,
Контру всю в ЧК,
Слава, слава,
Нашей РККА.
-----------------

Нам едина, неделима
Мать - Россия дорога.
Гада красного раздавим,
С нами Бог и Русь-земля!
Слава дроздовцам,
И слава корниловцам.
Виват алексеевцам,
Марковцам - ура!
Русская армия,
Белая гвардия.
Мы в Москву вернемся,
С победой господа!

----------------


Красная армия марш, марш вперед!
Реввоенсовет нас в бой зовет.
Ведь от тайги до британских морей,
Красная Армия всех сильней.
Так пусть же красная, сжимает властно,
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы, неудержимо,
Идти в последний, смертный бой.

----------------

Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною?
И, скоро - ль на радость соседей - врагов,
Могильной засыплюсь землею?
Так громче музыка играй победу,
Мы победим, и враг бежит, бежит,
Так за Деникина, за Русь и нашу веру,
Мы грянем громкое "ура"!

----------------

Мы красная кавалерия и про нас,
Былинники речистые ведут рассказ.
О том, как в ночи ясные,
о том, как в дни ненастные,
Мы смело и гордо в бой идем.
Веди - ж, Буденный, нас смелее в бой,
Пусть гром гремит, пускай пожар кругом,
Мы беззаветные герои все,
И вся наша жизнь - есть борьба...

После последнего куплета звенит армейский горн.




В ЧеКа

На двери серого, массивного здания висела фанерка с надписью "Петроградская ВЧК", У подъезда сновали люди в
кожанках, старых шинелях, бушлатах. Выносили и кидали в грузовики кипы бумаг, ящики, какие-то тяжелые мешки,
издающие металлический стук. Часовой - молодой парень с гордой шеей, зевая, поглядывал на этих людей. Взгляд
его вдруг упал на что-то... Дернув кадыком, он выкрикнул:

- Эй, парень! Чего ты все мнешься? Третий раз уже подходишь, топчешься...

В гражданской одежде, в клетчатой кепи с пуговкой, покусывая губу, стоял Алексей Лесновский. Привычным движением
одернув бекешу, он шагнул к часово-му.

- Я по делу полковника Лесновского... Узнать... Я сын его...

Часовой почесал затылок, сдвинул на него фуражку.

- Иди... узнай... Тока дай я тебе проверю... А то всяко бываить...

Обветренные руки похлопали по карманам Алексея, на спине, у пояса...

- Давай, иди смелее. Чай, не сразу... шлепнуть, - пошутил, зло усмехаясь, парень - часовой.

Алексей натянуто улыбнулся...

В кабинете, над окнами, бросался в глаза алый лозунг "Вся власть Советамъ!" Под ним, за - столом, сидело трое
чекистов, разбирали пачки документов. У противоположной стороны стола на стуле билась в истерике молоденькая дама.

- Я здесь ни при чем! - кричала она, сжимая виски пальцами. – Это все муж!.. Я только выполняла некоторые его
просьбы. О - о! Дама, уронив голову на стол, тоскливо завыла, завертела разметавшейся прической.

Один из чекистов, молодой, в истертой кожанке, подул сокрушенно на свои подстриженные усы, налил из графина в
стакан воды, подал даме. Другой усмехнулся, дернулся нервно, процедил:

- Должность ты себе выбрал, товарищ Пряжин, прямо скажем лакейскую. Скока ты уж за день стаканов этак
перетаскал... Тьму!..

- Ладно тебе, - отмахнулся Егор Пряжин. - Попейте, гражданка, водички. Успокойтесь...

В это время раскрылась дверь, и на пороге вырос худой мужичок в пиджаке, перетянутым ремешком с кобурой.

- Товарищ Ушицкий! Там к вам гражданин один... Лесновский... Младший...

- Вот как? - поднял голову чекист. - Пригласите его...

- Заходите, гражданин Лесновский, - качнул картузом тот. Алексей вошел в светлый кабинет, держа в руке кепи и
совсем забывшись, стукнул по-военному каблуками... Кивнул, представляясь:

- Пор... Гм... Лесновский. Алексей Николаевич... С кем имею честь разговаривать?

Насмешливый Сушков хохотнул язвительно:

- Ишь как мы!.. Тебе бы "вашбродь" шпорки на пятки... Звон малиновый пошел бы... Хорош!..

Ушицкий, кашлянув, поднялся из-за стола, пробежав ладонью по затылку, приглаживая стриженные волосы.

- Начпетрочека Ушицкий. Вы по какому вопросу?

Проглотив комок в горле, Алексей облизал пересохшие губы.

- Я хотел - бы узнать об отце... Полковнике Лесновском... Николае Васильевиче.
 
Проведя пальцами по подбородку, Ушицкий ответил:

-Видите - ли, гражданин Лесновский... Ваш отец был непосредственным участником заговора против...

- Да что вы с ним цацкаетесь, товарищ Ушицкий! - вскочил с подоконника Сушков и подошел к Алексею. - Кокнули
твоего батюшку, ваше благородие… Понял ты!..

-Товарищ Сушков! - оборвал его Ушицкий гневно. - Ведите себя, как подобает чекисту, а не базарной бабе!..

Сушков покраснел, отошел к окну, снова сел на подоконник, закурил, сверля глазами Лесновского, пробурчал:

- Бабе... Контру всякую ублажай еще...

Играя желваками, Алексей ждал ответа Ушицкого. Чекист заговорил ровно и внятно.

- Да... Ваш отец, полковник Лесновский, приговорен ревтрибуналом к расстрелу... Приговор приведен в исполнение
вчера... Вот так...

- О – о - о! - откинулась заплаканная дама на спинку стула. - Я ни в чем не виновата! Это муж!.. Скажите - же им!
- протянула она руки к Алексею.

Тот очнулся, удивленно выгнул брови, посмотрел на нее, ответил сквозь зубы:

- Я то при чем тут, медам?.. Я не заговорщик, солдат. Я и отцу доказывал, что...

- Солдат! - зло кинул Сушков. - Офицер, скажи лучше... Ваше благородие. Сволочь лощеная! Всех бы вас под ноготь...

- Тогда и меня давай, - подошел к товарищу Егор Пряжин. - Ведь я подпоручик... Что молчишь?..

Сушков лениво махнул рукой, поморщился.

- Ты мне дуру не гони, Пряжин. Ты совсем другое дело. Я тебя с десятого года знаю. И офицерил ты на фронте
со вшой в обнимку, да еще с пользой для дела революции... А вот он...

- А он, кстати, говоря, - повернулся к Алексею Пряжин, - георгиевский кавалер, герой Брусиловского прорыва,
храбрый и честный человек. Я вас знаю, Алесей Николаевич...

- Не имею чести, - устало поднял голову Лесновский.

- Да, да... Совершенно верно. Вы служили в пятой роте Финляндского, я - в третей 8-го гренадерского. Слыхал о вас
и видел часто, козыряли друг другу. Я старался честных и справедливых офицеров держать на примете. Корнаухова
помните?

- Помню, - отозвался Алексей.

Пряжин повернулся к товарищам:

- Солдата Корнаухова шомполами насмерть забили за листовочку. Так Алексей Николаевич капитану Шпурину, что
приказал экзекуцию провести, извините, по морде съездил... Трое суток ареста. Могло - бы и хуже быть, да помогло
вмешательство самого Брусилова... Товарищ Ушицкий, разрешите нам с гражданином Лесновским поговорить... Думаю,
что вы с мадам Дольгер справитесь без меня?..

Ушицкий, кивнув понимающе, покашлял в кулак.

- Попробуй, Егор, попробуй...

- Мы к Варнакову пойдем. Он, наверное, уже освободился...

- Угу, - кивнул веками Ушицкий.

...Они зашли в один из кабинетов. Застыли, сдвинув брови. Стол, стул и пол возле них были залиты кровью. Плечистый
чекист, в старенькой тельняшке полоскал в ведре тряпку, затирал испачканную мебель и паркет.

- Что произошло? - хмуро спросил Пряжин.

- А-а... Егор, - отозвался тот. – Да, вона... Всё "белые горла" беснуют... Его благородие, господин Брезнёв, жилы
- вены себе порезал... Оплошал я, Егорий... Вишь, карандаш для признания письменного у его, подлюки, затупился...
Попросил подточить... Дал ему "жилетту"... Кто - ж знал?.. Сволочь...

Бывший матрос говорил отрывисто, с южнорусским "г", поглядывал недобро на Алексея.

- Ты чего его, на допрос?..

-Да нет, - улыбнулся Егор, - по душам поговорить, потолковать... И чтоб не мешал никто...

-А-а... Ну, давайте... Уф - ф... Всё вроде...

Матрос ушел, поскрипывая ведром, закрыл плотно за собой дверь.

- Садитесь, пожалуйста, Алексей Николаевич, - указал Пряжин на кожаный диван. - Поговорим...

Алексей сел. Уставился взглядом на розовое мокрое пятно на паркете. Опустился на диван и Егор.

-Послушайте, Алексей Николаевич!.. Я понимаю, что у вас сейчас такое состояние, что трудно, конечно, что-либо
обстоятельно решить в своей судьбе, да и не только в ней... Смерть отца... Но поймите, мы не могли поступить
иначе. Идет борьба. Страшная, жестокая и беспощадная. Восстал весь народ. Его мучили и насиловали тысячу лет, и,
наконец, он сбросил с себя вековые оковы... Десятки сотен людей безграмотны, злобны голодны... Царизм довел свой
народ до полнейшей деградации, казалось... Но ее не произошло. Сердце и душу народа не сломить. И кому, как не
нам, русским интеллигентам, боевым офицерам, помочь своему народу, своей Отчизне. Помочь именно сейчас, в тяжелый
и великий переломный момент для нашей истории. Однако, ваш отец... Это глупо, простите, чудовищно и подло строить
смертоносные козни против своего народа...

Лесновский вдруг резко поднялся, выдавил из себя:

- Прошу не говорить худо о моем отце. Я сейчас все равно не предприму ничего стоящего... Я понимаю, о чем вы
говорите. Но у меня сейчас в голове страшный винегрет... Выпустите меня... Мне нужно побыть одному... Еще сестра...
Мы остались одни... Господи!.. Алексей опустился снова на диван и сжал ладонью лоб.

- Я... понимаю, - тихо проговорил Егор. - Не задерживаю вас. Надеюсь, что через несколько дней мы встретимся...
Лесновский поднял голову. В глазах его была неизлечимая боль и тоска.


На улицах Петрограда


По улицам, мимо поблекших разляпистых коммерческих вывесок, мимо ободранных афишных тумб, по мокрым булыжникам
мостовой, шел красный патруль. Шли уверенно, смело, по-хозяйски. Загнанно и злобно провожали его взгляды из-за
ухоженных окон, пустынных подворотен и приоткрытых дверей богатых подъездов. Осторожно и нервно перекашивались
сытые лица при взгляде на красные повязки. На одной из тумб блестела свежей краской афиша с крупными буквами:
"А.Блок. "Двенадцать". Поэма". Прочитал патруль надпись, пошел дальше. Лишь девушка в красной косынке, с винтовкой
на плече, на мгновенье задержалась чуть дольше остальных у афиши. Улыбнулась восторженно чему-то...

Поспешила догонять своих...

...Растворились, словно в волшебном зеркале, буквы афиши... Злобно рыча и лая, дергалась морда, рычащего цепного
пса. Пена из зубастой пасти хлопьями летела в стороны...

Свистнула, гикнула удалая гармошка. Понеслось залихватской скороговоркой:

Помнишь, Катя, офицера –
He ушел он от ножа...
Аль не вспомнила, холера?
Али память не свежа?
Эх, эх, освежи,
Спать с собою положи!

Винные склады "чистили" погромщики. Щетинистые, лиловые рожи тянули слюнявыми губами из горлышек водку, вино...
Рты орали, блажили весело. Пьяненькие женщины визжали под ласково брызгающими струями, а водочные водопады били
в накрашенные "сердечком" губки, в завитушки кудряшек, в распахнутые кружева грудей... Гармонист-удалец, запрокинув
голову, наяривал, наяривал...

Гетры серые носила,
Шоколад "Миньон" жрала.
С юнкерьём гулять ходила -
С солдатьем теперь пошла!
Эх, эх, согреши!
Будет легче для души.

Но тут пьяная толпа разлетелась, распалась разом... Красногвардейские машины с разворота запрудили улицу...
Винтовки, наганы привели в чувство пьяный «шабаш»… Затрещали выстрелы с обеих сторон. Залпы красногвардейцев
били в бутылки. Они разлетались брызгами. Били в отброшенные к стенам, зло сбычившиеся фигуры. Те опрокидывались
на визжащих потаскух, на вопящих торговок - воровок... Били залпы в огрызающиеся плевками выстрелов, добротные
офицерские шинели, бекеши, полушубки. Натруженные рабочие руки безжалостно колотили об мостовую - бутылки...
Какой-то парень из красногвардейцев попытался стянуть бутылку с яркой этикеткой, спрятать за пазуху... Его схватили,
смяли, обезоружили, отбросили в копошащуюся пьяную кучу... Хриплый, усталый голос прогремел:

- Контрреволюционный проступок налицо... Амба!.. Пли!..

Грохнул залп. Заволокло глаза дымом...


Поминки


На кресле, подобрав под себя ноги, сидела и плакала Аля. Подрагивающий подбородок уткнула в коленки, покрытые
черной тканью гимназического платья. Оно единственное подходило к трауру. Все остальные платья Алиночки Лесновской
были светлые...

Облокотившись о массивный комод, рядом стоял Алексей. После каждого всхлипа сестры, он нервно подергивал бровями.
Дым от папиросы не мешал ему смотреть в лицо отца, застывшее на фотографии. Полковник Лесновский по-доброму
улыбался, глаза были ласковыми, немного грустными, родными... Отойдя от портрета, Алексей взял с полки книгу,
опустился в кресло, напротив сестры, принялся листать страницы, Аля оторвала от коленок лицо, прошептала:

- Алеша… Что - же теперь будет?.. Мы одни... Мне... Мне даже выплакаться на груди не у кого...
Ты этого не любишь...

Не отрываясь от тома, он произнес:

- Будет то, что будет... Так что, дорогая сестричка... Скоро семь... Вениамин с Карновичем придут и Гришка
Нордицкий с ними должен. Помянем отца...

Аля снова опустила голову на колени. Черный бант в светлых косах подрагивал жалостно, вздохнула, шморгнула носом.

- Полина куда-то исчезла... Готовить некому... Я плохо умею, ты знаешь... Кроме конфет кофейных...

-Ерунда! - безразличным тоном отозвался Алексей и усмехнулся. - Придумаем что - нибудь... Хлеб есть, сыр,
консервы...

- Что - же будет, Алеша?..

Алексея прорвало. Вскочил, бросил, книгу, заорал:

-Да перестань, ты!.. Не скули... У меня у самого на душе черт знает что...

Аля расплакалась навзрыд.

-Ну перестань, - подошел брат к сестре, сел на подлокотник кресла. Обнял ее, поцеловал в голову. Она попыталась
прильнуть к нему...

Алексей хмыкнул, вырвался, встал, одернул пиджак.

- Всё... довольно... Этакие нежности при нашей бедности до добра не доведут.

- Конечно... Ты только с Милкой можешь лобзаться...

Алексей сконфуженно откашлялся, постучал пальцем по столу.

- Это тебя не касается... Тем более, что она моя невеста...

-Гадина она! - соскочила Аля с кресла и, подойдя к брату, уставилась ему в глаза. - Ты разве не знаешь этого?..
Хм, невеста...

В дверь позвонили, Алексей пошел открывать.

- Я никого не хочу видеть! - хлопнула дверью к себе Аля.

В гостиную вошло четверо молодых людей. Все подтянутые, с гордыми офицерскими осанками. Обычного шума встречи
не было.

- Здравствуй, Алексей, - поднял подбородок Вениамин Иринов. - Прими соболезнования... Нам, как и тебе,
очень больно...

Каждый пожал Алексею руку. Когда очередь дошла до последнего, он представился:

- Капитан Сервин. Алексей Александрович.

-Поручик Лесновский. Алексей Николаевич. Стало быть, мы тезки?..

-О, да! - улыбнулся скромно Сервин. - Вот Даниил с Григорием мне тоже самое сказали...

Нордицкий зашелестел бумагой, кашлянул...

- Мы здесь кое-что принесли с собой, Алексей, принимай... Коньяк, колбаса и прочее...

- О - о! Аля! - повернул голову Лесновский, но осекся. – Ox - x... Хo - xo... За-был... Алина просила ее не
тревожить. Перенервничала, знаете...

Все сочувственно кивнули головами.

На столе расположилась грубо сервированная снедь. Но все разложено аккуратно, на тарелках. Застучали ножи и
вилки, опрокинулись рюмки… Вениамин закурив, встал из-за стола, облокотился на спинку стула.

- Расскажи, Алексей, как там в ЧеКа?.. О чем беседа была? Какие они там, эти вампиры?..

Оторвав губы от папиросного мундштука, Алексей горько усмехнулся:

- Обыкновенные люди... Некоторые даже вежливые...

-Все они вежливые, - фыркнул Нордицкий и причмокнул языком, очищая зубы, - нашего брата к стенке прислонять...
Будьте так любезны, господа, спиночкой станьте и не горбитесь... Мы быстренько... Хоп! Прелестно...

-Подожди, Григорий, - состроил кислую мину Карнович. - ведь глупо остришь... Продолжай, Алексей...

-А чего продолжать, господа... Часовой облапал, как шлюху последнюю, пропустил... Сообщили вежливо о смерти отца,
предложили поступить к ним на службу... Им нужны кадровые офицеры...

- Вот, сволочи! - скрипнул стулом Нордицкий, навалившись грудью на стол, - Дождутся помощи, дождутся... Все как
один окажем помощь господам большевичкам, табуреточки из-под ножек выбивать... Из-под их собственных ножек...
Дас - c - c... Вот эта помощь мне по вкусу...

Капитан Сервин помахал пальцем.

- Подождите Нордицкий. Здесь дело серьезное... Поменьше эмоций... Настал деловой разговор. Мы к вам с предложением,
Алексей Николаевич. Я являюсь представителем офицерской группы, желающей добраться на юг... Там разворачиваются
серьезные события. Господа, присутствующие здесь все изъявили желание. Поскольку они являются вашими старинными
друзьями, то мы, естественно, не сочли возможным сомневаться в вашем согласии...

...За дверью прильнула ушком к замочной скважине Алька. Глаза ее горели, буд-то у кошки. Нижняя губа была
закушена...

Алексей взял новую папиросу, встал, упруго заходил по комнате из стороны в сторону, остановился, хрипло произнес:

-Я не знаю, господа... Адька... сестра... Оставить одну?.. Нет...

-Глупости! - раскинул руки Нордицкий. - У моих ей будет чудесно! Да в каждой семье нашей она найдет благостный
приют. Глупости, Алексей!

- Стоп, стоп! - пальцы Алексея пробежали по переносице. - Мила ещё... Мила...

Нордицкий криво усмехнулся, закатил глаза... Вениамин засмеялся, выплюнул табачную крошку, произнёс:

- Алеша... Ты, что не знаешь?.. Гм... Ведь она... Хм, хм... Флиртует... Тебе вашей потасовки в "Дононе" мало?..
Тогда с ней был заводчик Суслинов... Теперь, кажется, какой - то купец...

Карнович сунул в рот кусочек сахара, захрустел нарочито громко.

-Она ведь любит все сладкое, а у купцов сахара много... Не стоит она, право, даже мыслей...

Алексей закурил новую папиросу, опустился на стул.

- И когда вы собираетесь отправляться?

- Мы, Алеша, мы, - поправил его с иронией в голосе Вениамин.

- Да, да, - расстегнул пуговицу у горла Лесновский, налил сам себе коньяка, - конечно, друзья... У меня сейчас в
голове такой бардак, я даже толком думать не могу. Я знаю только, что отец мертв, полка нет, друзья со мной...
Алька... Но я ей объясню… Она должна понять... Книги и все ценное отдам на сохранение... Господа!.. Я согласен.
Давайте обговорим детали, господа!..


Отправление с вокзала


Толкучка на вокзальном перроне была невообразимая. Разномастная толпа осаждала поезд, будто неприятельскую
крепость. Шум, гвалт, визг, стон висел во влажном воздухе тяжелой пеленой, давил на уши, мешал дышать.

Возле пустующего буфета собралась компания человек восемь. Из-под глубоко надвинутых солдатских папах и мятых
фуражек, глядели подозрительно по сторонам холеные лица с подкрученными усиками. Папиросные окурки слегка
подрагивали в нервно играющих губах.

-Черт возьми! - прорычал шепотом Сервин. - Скоро этот болван прискачет или нет... Торчим тут скопом, как...
подарки для чекистов... Ведь на лбу же написано, кто мы такие... Господа – а - а! Будьте немного проще, по-хамски
себя ведите, черт возь-ми!.. Мне ли вам объяснять, что такое театр... Ну вот, наконец - то...

Подбежал служащий станции в фуражке с красным верхом. Зашептал...

- Все готово, господа... Третий вагон. Купе второе и третье... Прошу быстрее... Сейчас отправляемся...

Пар еще больше заклубился вдоль вагонов, заныл паровозный гудок. Поезд, глухо заурчав, тронулся в путь.

...За сырым стеклом провожали удаляющийся вокзал глаза Алексея. Стоящий на перроне красногвардейский патруль
окутался сизоватой дымкой, туманной, зыбкой. У виде в кругляше протертого окошка Лесновского, один из них
повернулся к своему товарищу.

- Видал рожу лощеную?.. Офицер - гнида... Я уж приглядывался, таких хватает тута... Тикають, сволочи...
Стрельнуть - ба...

-Хрен с ими, - отозвался другой красногвардеец с дымящейся цыгаркой в зубах, - пусть валят... Вот ежели супротив
революции кусаться зачнуть, тада под ноготь...

Поезд набирал скорость, выстукивал металл колес дорожный ритм. Незаметно настала ночь. Цепляясь за торчащие ноги,
руки, головы, пробирались по вагону "стоячие". Искали свободный "пятачок", чтобы свалиться, забыться, уснуть...
Огрызались лениво на матюкание потревоженных пассажиров. В "классных" вагонах было потише, но и здесь зудел
монотонный гул голосов.

Дверь купе растворилась и, увлекая за собой густой табачный дым, появился Лесновский. Пройдя вдоль вагона, он
зашел в тамбур и, прислонившись к мутному окошку, достал папиросу, сунул в рот. Покосился на двух обитателей,
исходящего грохотом "купе''. Дремлющая старуха сидела возле стенки на мешке, мотала обмотанной платком головой,
в такт колесам. Шморгал носом немилосердно мужик у противопо-ложного окошка. Чесал поминутно клочковатую рыжую
бородищу, бормотал что-то...

Алексей устремил взгляд за стекло. Мелькали ели, кустарник, кочки, холмы… Знакомые и нехитрые виды. На душе у
поручика было муторно и его лицо ясно передавало тоскливость.

Дверь отворилась, и в тамбур прошмыгнул худенький парнишка в глубоко надвинутой на глаза солдатской папахе, с
вещмешком за спиной, с укутанным плотно шарфом лицом. Задержав свой взгляд на Алексее, он прислонился вещмешком
к стенке и застыл молча. Через мгновение дверь снова отлетела в сторону и два молодца в картузах и бекешах
протиснулись в дверной проем и, достав папиросины, задымили. Закурили фасонно, пустили дымок колечками, смерили
всех строгим взглядом. Мальчишка в папахе притиснулся ближе к Алексею, прижался плечом. Лесновский скосил в его
сторону глаза, скривил в усмешке губы...

- О – ох! - выдавил томно один из парней и длинно, противно рыгнул. – Шамать охота!

- Ага… - ух! - дыхнул водочно - лучным перегаром другой. - Охота...

Алексей, брезгливо сплюнув, затушил носком сапога окурок, открыл дверь, собираясь уйти…

За спиной послышался шорох... Он краешком глаза увидел, как те двое втиснули в угол паренька в папахе, зажали
ему рот... Не желая вмешиваться и подвергать себя и своих товарищей риску, он перешагнул порог... Но тут раздался
отчаянный и знакомый девичий визг:

- Алёша - а – а! Алёш…

Лесновский резко обернулся. Парни растерялись от этого девичьего визга, отпрянули в стороны... Из-под папахи на
Алексея смотрели Алькины глаза. Сестра кинулась брату на грудь, зарыдала. Губы тряслись, пыталась что-то спросить,
но ничего не получалось.

- Алексей не успел даже удивиться, как перед глазами блеснуло грозящим отсветом лезвие маленькой финки в руке
одного из парней. Недолго думая, он втолкнул Альку в светлый провал двери, а сам выхватил из-за пазухи наган...

…Алька, без папахи, с растрепавшимися косами, ворвалась в "офицерское" купе, завизжала:

- Там в тамбуре Алексей! Бандиты! Скорей! Бога ради...

Офицеры рванулись с мест...

Дверь тамбура отлетела, отбросив Лесновского в сторону. Парни держались затравленно, выставили вперед ножи...
Заблажила старуха, вжавшись в угол…

- Ах, сволочи! - диким фальцетом взвизгнул Нордицкий.

В несколько ударов, парней обезоружили, смяли. Чья-то рука оторвала тамбурную входную дверь, ударил ветровой
шквал. Ротмистр Головаш зарычал:

На сквознячок их! За ноги - за руки, сучьих детей!..

Да вы с ума сошли! - рявкнул Сервин, толкая ротмистра в грудь. - Погубить нас всех хотите?! Что это вам,
синематограф?! Ковбои, мать вашу…

Блатных прижали к стенке, припугнули, вклинив в подбородки стволы наганов:

- Брысь в задние теплушки...

- И ни писка, босяки...

- Мы вам не комиссары. Пулю живо схлопочете, и очень даже просто...

Перепуганный "свой" кондуктор отворил дверь в соседний вагон, закрыл ее после того, как впихнули туда "жиганов",
поддав под зады лакированными сапогами.

… В купе слабо позвякивали о блюдца стаканы с чаем. Сиреневым туманом стоял папиросный дым. У закрытой двери, в
смирной позе наказанного ребенка, вытянулась Аля. Лесновский крутился рядом, беспокойно крутя усы.

- Это непостижимо!.. Девчонка!.. Как ты могла?! Авантюристка!

- Перестаньте ругаться, поручик, - улыбнулся Головаш и покачал головой. – Слава Богу, что хоть представили нас
барышне... Садитесь, садитесь, Алечка...

Девушку посадили к столу, подвинули ближе стакан с чаем. Она уткнула нос в исходящий ароматом пар...

- Черт знает что! - облокотился на полку Алексей, скрестил руки на груди. - Ты соображаешь, что наделала, моя
милочка?.. Сбежала из приличного дома, где... Что о тебе люди могут подумать, а в какое положение ты их поставила?..
Ты об этом подумала?..

Алька подняла на брата невинные глаза:

-Подумала... Я оставила Оле записку... Она все расскажет Эмилии Юрьевне.

- Ты с ума сошла! - подался вперед Алексей. - Где ты раздобыла это барахло, эту рвань, вещмешок... О боже!

- На чердаке... Там много всякого... В женском платье путешествовать небезопасно... Помнишь, как у Дюма?..

- Негодница! Ты, наверное, не понимаешь в полной мере, что ты наделала... Ты связываешь нас, подвергаешь опасности
себя… - Ведь нас ожидают бои, может быть, даже смерть... Через силу улыбнувшись, девушка проговорила:

- Разделим ее вместе... Я не могла поступить иначе... Пойми...

Заиграли желваки на скулах Алексея, уставился вопросительно на друзей, губы жевали бумажный мундштук давно
потухшей папиросы.

- Авантюристка!.. Королева Марго, чтоб тебя... Катриона... Амазонка чертова...

Офицеры закрутили головами.

- Довольно, довольно, Алексей Николаевич, - махнул рукой Сервин. - Я в принципе тоже против путешествия Алечки
с нами, но - что сделаешь - поделаешь... Всякое в жизни бывает... Так распорядилась судьба. Слава Богу, проверки
чекистские исчезли. Так что, чувствуется относительное спокойствие. На рассвете пересадка... Доберемся до Ростова,
все устроится...

-Плюньте через левое плечо, - угрюмо проговорил с верхней полки поручик Шертов.

Тот тихо плюнул три раза, постучал костяшками пальцев. Все усмехнулись. Алексей втиснулся к Альке. Сдвинул брови,
вздохнул, улыбнулся и, обняв сестру, прижал ее к себе. Она, счастливо заплакав, уткнулась в его плечо. Брат
поморщился.

- Ну, вот и слезы пошли... Черт возьми...

Но Альку не оттолкнул... Так и сидели, прижавшись друг к другу. Головаш томно и весело вздохнул, устроился
поудобнее, поиграл соболиными бровями.

- Все кончится славно, господа. В Ростове у меня отец, мать, тоже... сеестра. Варварой звать... Будете, Алечка,
у моих жить - поживать, пока мы с вашим братом красноперых щекотать будем... А там глядишь, и женишка подыщем
Вам... Этакого корне - тика, фра - а - анта! Ха - ха!

Все засмеялись. Улыбнулась и Алька. Стук колес продолжал свою ритмичную музыку...


Дорога В Ростов


...На самой верхней багажной полке спала Алька, укрытая бекешей, притянутая офицерскими ремнями к настенным
крючкам, чтобы не свалиться. Офицеры тоже спали. Только Лесновский, сидевший у окна, боролся со сном. Даже здесь
служба оставалась службой, и часовому не полагалось спать...

В окошке мелькали леса, перелески, далекие огоньки звезд и неведомых окошек человеческого жилья.

...Звучала гитара... Они шли уже пешком по заросшей грязной травой степи. Бывало, что скупое солнце исчезало
вовсе, и тогда нахлестывал дождик, дул ветер. Ехали на крестьянских телегах, в старых и рваных пролетках. Гитара
продолжала завывать, наводя щемящую тоску.

До Ростова было уже недалеко. Слышались орудийные громы. Фронт был близко. Красных, слава богу, не встретили.

...Замелькали круглые фуражки, седла, лампасы... В одном из маленьких городков стоял казачий эскадрон...
Путешественники продолжили свой путь в седлах.


Отправка красноармейцев на фронт


Питер тревожно гудел многоголосьем заводских гудков. Призывно и страстно взирал с выщербленной стены мооровский
красный воин. Взгляд приковывал к себе внимание, останавливал, заставлял вскипать совесть, чувства...

Колонны красноармейцев выстроились на площади. С алой трибуны взволнованно звучал голос оратора. Был человек
плотен и горд. Под той фуражкой дышало широкое, волевое лицо, блестели стёклышки пенсне...

-Товарищи бойцы революции! Вы сегодня отправляетесь на южфронт громить белые банды, душить и кончать проклятую
гидру контрреволюции. На данном этапе нет важнее участка, чем южный фронт. Это сказал Ленин! Огромные силы офицерья
и прочей сволочи скопились, чтобы единым ударом прорваться к Москве и задушить революцию. Уничтожить всех нас:
наших отцов, матерей, жен, детей наших... Уничтожить наших вождей и... Ленина... Ни за что и никогда не допустим
мы этого. Лучшие из лучших сегодня идут выполнять великое дело революции - защищать наше красное Отечество от
белых убийц. Партия мобилизует своих лучших сынов на эту священную борьбу. Удачи и победы вам! Да здравствует
революция, рабочий класс и товарищ Ленин!..

Многоголосое "ура" прокатилось над площадью. Закрутились на штыках приподнятых винтовок шапки с красными звездами
и революционными лентами. Звонким молодым голосом пронеслась командирская команда:

- Разойди – и – и - ись!..

Началось прощание. Две массы людей: одна – серо-шинельная, другая - разномастная, гражданская - слились воедино.
Забурлили, заголосили, спаялись.

Оркестр тоскливо завел "На сопках Манчжурии". Егор Пряжин, в потертой кожанке, с маузером через плечо, обнял мать,
двух братишек. Женщина пыталась что-то произнести, но слезы сдавили горло, мешали ей. Она только впилась
побелевшими пальцами сыну в грудь, прижалась, вздрагивая... Оба мальчишки клянчили по очереди:

- Его - ор...

- А, Его - ор...

- Егор... возьми с собой...

- Возьми…

- Ты ж знаешь...

- Всё одно убегим...

Пряжин ласково потрепал "младшого" за чуб, торчащий из-под картузного козырька.

Я вам убегу... Вот мой большевистский приказ: останьтесь с матерью, берегите ее. Заводам руки нужны... Кто патроны
делать будет, а снаряды?.. - Это, братцы мои, важнее важного... Ну, все, все, - похлопал он мать по вздрагивающей
спине.

Смолк вальс...

- Стро - о - ойсь!

Ударила по ушам команда, заголосили, заныли глухо бабы, потащились за рванувшимися на приказ бойцами...

Колонны построились, выровнялись. Штыки бросали тревожный отблеск на худые суровые лица.

- Шаго – о - ом ма - а - арш!

Грохнул походный марш.

По мокрым от дождя улицам пошли красные полки. Вилось над головами красное знамя. По тротуарам стояли, застыв
кучками: женщины, дети, «бывшие», девицы... Каждый думал свое:

Солдат - красноармеец: "Пройти бы толком, не споткнуться... Эвон девки какие хорошенькие стоят... Грудастые...
А мы на фронт... Надо! Свою власть защищать идем... Тут уж не о сиськах думай... Дело святое... Ниче! Жив останусь
хоть ты сдохни!... Жизню узнаю - добрую, сладкую... Все будет как надо"...

Девушка в манто: "Красные, белые... Только и слышно во круг... Когда же закончится весь этот ужас?.. Господи, как
было хорошо раньше!... Куда пропал Вячеслав?... Ведь он офицер... А если?.. О, Боже!.."

Мальчишка: "Чжу, чу - чу! Чжу, чу - чу! Здорово идут! Ай - да удальцы! Скорей ба с ими... Буржуя бить - долбить
вместе... Хозяин сеструх сгонит... Эх, жизнь!.."

Господин в пенсне: "Идите, идите, господа большевички. Кишки-то вам повыпускают, повыпускают... Узнаете, почем
фунт лиха... Голодранцы, холопы... Всех, всех в одну яму, чтоб другим неповадно было... Ишь, красуются тряпкой
красной... Ублюдки... Сволочи…"

Старуха: "Сила - то какая... Сыночки, сыночки.... Скольких молодых да здоровых… Жили б, да дитёв растили б... А оне
воевать... Где мои Яшка с Сашкой?.. Тоже подались в енту красну - гвардию... Ешо зимой... Говорят: «Нашу власть
защищать» "...Ага... Ну, Бог с вами... Защищайте... Толь ко бы живы остались... Вла – а - асть... Что така за власть
советска?.. Хлеба не было, так и нету... Чем жить?.."

Большевик - рабочий: «Ребята-ребятки... Дорогие вы мои... Учиться бы вам, да счастливо жить в мире новом... Нет,
не дают, гады!.. Лезут...Нам бы, старым, воевать да погибать, а не вам... С вами бы пойти, да не пускают..."

Большевик - оратор: "Холодно, ч-черт!.. Сыро... Не холодно же им в шинелишках изношенных... таких... Пушечное
мясо... Слава Богу, не послали с ними комиссаром... Пулю схлопочешь очень просто - и все... И никакой перспективы…
У Деникина английское вооружение, танки, Антанта... Размолотят наверняка... А, может, и не размолотят?.. Ишь,
глаза горят!.. Парни жилистые, мосластые… Такие зубами загрызут... Ладно... Будет видно... Подожжем... Была бы
голова на плечах, а сменить окраску никогда не поздно...

Шли гордо бойцы революции. Верили в свою правду, в свое дело, в светлое и радостное будущее.

Потом был летящий по степным просторам поезд - воинский эшелон. Пели песню.


В Ростове


На душе было просто и хорошо. Городская зелень трепетала под ласковыми и искристыми солнечными лучами.
Захлебывался колокольным трезвоном Ростов. Здесь даже как - будто и не слыхали о революции... Прохаживались под
ручку офицеры с барышнями, с глупенькими гимназистками; шествовали парами дебелые дамы и солидные господа в
котелках... Лавочники с холеными бородищами торговали лихо, бойко, весело. Вывески предлагали все, что угодно, а
из резных окошек, с лавок и беседок, красовались, лукаво щурясь от солнца, кустодиевские пышки - красавицы. Томились
с надкушенными яблоками в пухлых руках. Рядом, в вольных позах, лузгая семечки, оберегали их широкие, кудрявые
купеческие сынки. Цвёл славный Ростов старой, сладкой, жирной жизнью...

Зацокали копыта по булыжной мостовой. Десятка два конных, покачиваясь в сёдлах, появились из-за белесой, яркоголовой
церквушки. Были среди них и Алексей, и Алька, Сервин, Нордицкий, Карнович... Все в потрепанных, мятых, но ладно
сидевших гимнастерках, в галифе. Все, даже Алька. Весело похохатывали, обозревали вокруг себя городские виды.
Были веселы, беспечны... Двигались, сопровождаемые казаками, Есаул ехал с Сервиным стремя в стремя, трепал без
умолку:

- Девочки тут, господин штабс-капитан, - прелестненькие... Сами видитя... Вона, вона!.. Глазочками зыркають...
Алина Николавна у вас тоже... Очень!..

Сервин пыхнул папиросой, торчащей в зубах:

- Полно вам, есаул... Вы мне уже все уши прожужжали про девочек...Скороли генерал-губернаторский дом?

- Да вона уж... Этак за театром тама... Хосподи - преблахий!.. Да че Вы волнуетесь? Документы у вас при себе...
Заслуженные офицеры...

- Эй! - обернулся Сервин к своим. - Как считаете, господа, сначала представимся или отдохнем?

- Конечно, отдохнем! - завопил Головаш. - Я, пардон, жрать хочу как черт! Да и по своим соскучился... Покушаем,
господа, у моих, в баньке попаримся, в порядочек себя приведем... А уж потом можно и к начальству. Лихо - мило!..

- Добро! - привстал в седле Сервин, устало потянулся, крякнул. – Направляйте - ротмистр, нас к своим, пенатам.
Слава Богу, что опасность позади.

Головаш вырвался вперед, засмеялся.

- Если не считать предстоящего фронта...

При слове "фронт" Алька тревожно вздрогнула и впилась глазами в Алексея... Тот был задумчив...

Всадники перешли с шага на "рысь". Заглох цокот копыт...

О - о - ой! Ойе - е - ей! - захлебнулась в радостном крике полная, нарумяненная женщина в цветастом платье и
платке на плечах. – Батюшки - и - и! Сыно - о - ок!

Бросилась на грудь Головашу. Окрутила пухлыми руками заросшую шерстью, бычью шею сына. Облапил ротмистра и отец -
рыжебородый здоровяк с массивной, золотой "часовой" цепочкой на животе. Потом и толстушка - сестра принялась
обнимать-ся. Головаш сконфуженно процедил:

- Ну, будет, будет... Все, хватит... Вот, представляю вам! Мои товарищи и друзья. А это Алечка - сестра поручика
Лесновского. Принимай, Варварушка, подружку. Обзнакомитесь... Да и мы поживем пока тута... Да не долго, думаю...
На фронт пой-дем...

О - ой! О - ой! - завыла громко мамаша. - Фро - о - онт!

- Фро - о - онт! - смеясь, пропел в так ей ротмистр.- Расколошматим сволочь краснопузую, тогда и возвернемся!.
.
Парились в бане неистово... Кряхтели, охали, смеялись... Ели все жадно, добротно, но спокойно... Благо стол от
яств ломился...

Варя Головаш и Алька сдружились быстро, и после еды уединились на мансарде необозримого дома торговопромышленника
Сафрона Евдокимовича Головаша.

Славно-то как? - томно потянулась Варвара, вздохнула. - Славно то как, вы к нам приехали. Братец Панкратушка -
молодец!.. Офицеры каковы, милые... Братец твой, Алечка, ой, ой, ой... Алексей Николаевич... Ай, ай, ай… А то
скука-скучища! Ладно, хоть патефон есть... Подружки по домам сидят - родители не пускают друг к дружке...
Спросишь - отчего?.. А от того, что казаки пьяные гуляют... Ой, чего творят!.. 0-о-ой! - улыбаясь, облизала губы.
- Лихачи, башибузуки, желательщики...

Алька, переодетая в платье, сидела расслабленно возле окошечка - лакомилась леденцами... Улыбаясь, покачивала
головой...

- У тя есть кто? - придвинулась к ней Варвара. - Ну... ухажор... У меня... был… Симка Крокзон - юнкер. Из нашенских
немчуров. Красавец, ласкач и врун! Хи - хи! Был... Был да сплыл. На фронте пропал... Нету счастья в жизни! Ну,
ничего! Я, с моим-то видом, в епахондриях не останусь... А ты тож хорошенькая... Ишь, платьице эка тя преобразило...
Хочь счас под венец... Женишка те найдем - "умри - не встать"!.. Преоденемся... Тятенька у нас тож и по
мануфактурной коммерции... Так что в нарядах у нас недостатка не будет...

Алька слушала новую подругу полусонно, усмехалась глупо и счастливо, глаза слипались - хотелось спать... Поглядела,
щурясь от солнышка в окошко... Там, под цветущими яблонями, лежали отдыхающие на брошенных перинах офицеры. Алексей
спал. Благодатно вдыхал грудью душистый аромат воздуха. Набирался сил...


Бивуак красных

Над бивуаком красных плыл звенящий гомон металлического бряцанья. время ужина. Освещаемые заходящим солнцем,
бойцы мололи зубами куски черного хлеба... Головки лука хрустели, трещали яблоки... Бережно, хмурясь чему-то,
отправляли в рот ложки с кашей... Жевали, вздыхали, блаженно закрывали глаза, корявыми, мозолистыми пятернями
прижимали к тощим животам котелки... Котелки были погнутые, мятые, видавшие виды…

Егор Пряжин уселся со своим пайком возле огромных валунов - придорожников, напротив санитарных фургонов. Под
ними устроились девушки - санитарки. Тоже набивали рты едой. Одна из них, засмотревшись на Егора, поперхнулась.
Подружки, засмеявшись, шутливо постукали ее по спине. Бросили все лукавые взгляды на комиссара. Усмехнулся и Егор,
посмотрел на девушку. Росточком не велика, косы - под красно крестной белой косынкой, большеглазая, с веснушками
мелкими... Обыкновенная девушка. Посмотрел еще раз Егор, уткнулся в котелок. Шум бряцанья усилился, стал нестерпим.


Приём у коменданта


Звеня шпорами, чистые, свежие, лощеные, офицеры прошагали по длинному и широкому коридору, запруженному сияющими
золотопогонными франтами. Раздавались команды из боковых залов: шла смена караулов у гвардейских знамен. Хрипящий
патефон противно заливался маршем. Стоял гул… Двери распахнулись, и их встретил градоначальник - полковник с
распушенными седыми усами.

Превосходно, господа! - выпалил он, пролистав офицерские документы. - Весь цвет гвардии и армии собирается здесь,
в Ростове… Лучшие русские генералы формируют ударные офицерские полки. Располагайтесь, господа, в гостеприимном
Ростове, отдыхайте. Завтра поутру - сбор! Получите обмундирование, оружие... И на плац, господа, на плац!.. Под
гром марша и барабанный бой. Ожидаем прибытия главнокомандующего и представителей союзников... Покажем, черт
возьми, что значит цвет и гордость русской армии! А потом - фронт... Пусть красные сволочи заранее смазывают
пятки салом... Драпать будут до Кремля, елки - моталки! Ну, а мы уж постараемся, господа, постараемся... Украсим
фонарики в белокаменной… К таковой матери все щепетильности! За единую и неделимую! Ура!



Парад


- "Ура - а - а -а - а!" - неслось над ярко освещаемой солнцем площадью. "Музицировали" соборные колокола, гремел
оркестр. Реяли пестрые знамёна. Ровными, неживыми шеренгами вытянулись офицерские полки. Черная форма с
трёхцветными нарукавными шевронами, золотые погоны, новенькие скрипящие портупеи, блеск штыков... Офицер -
к офицеру... Один, второй, третий… Лесновский, Сервин, Корнович, Нордицкий... Благородные, холёные, гордые...
Гвардия белая... Отважная, безжалостная, обреченная… Гремел марш...

Бесновалась разряженная толпа обывателей, прижатая цепочками юнкеров к зданиям, облепившим площадь.

Подлетела открытая лакированная машина. Вылез грузный генерал с седеющими усами и бородкой... Вместе с ним -
англичане, французы, адъютанты... Вялые, лени вые, с сигарами в зубах, знающие себе цену... Оброс генерал
свитой из высших чинов. Застыли кучей. Улыбались, довольно поёрзывали плечами под золотыми погонами, вытягивались
столбами, когда француз - киносъемщик, в клетчатом как шахматная доска костюме, направлял на них аппарат.
Главнокомандующий отер белоснежным платочком вспотевший лоб, набрал в легкие воздуха, открыл рот... Грянула
прерывающаяся, словно призывная человеческая речь, барабанная дробь.

Кончил свою "речь" главнокомандующий. Пронеслась команда:

- Полк!.. На пра - а - аво! Шаго - о - ом... марш!

И понеслось молодо, звонко, под единый шаг сотен ног, раскатываясь и заливаясь
:
"Скажи мне, кудесник, любимец богов,
Что сбудется в жизни со мною"...

Шли ровными шеренгами. Ножку тянули, руки словно у марионеток отбивали ритм шага единым махом...

"...И скоро ль на радость соседей-врагов
Могильной засыплюсь землею..."

Лес штыков колыхался, сверкал жестоким блеском...

"Так громче музыка играй победу,
Мы победили - и враг бежит, бежит, бежит...
Так за Деникина, за Русь, за нашу веру
Мы грянем громкое ура! ура! ура!.."

Оркестр подхватил песню. Капельмейстер с палочкой в руке подпрыгивал, буд-то помешанный, подобострастно косился
на "главного". Ещё неистовее били воздух цветами, котелками, шапочками "лучшие представители народа". Разевали
широкие рты, горланили надоевшее "ура!"

Алька с Варварой были здесь же... Глотая с улыбками слезы, бросали цветы в черные мундиры, под лаковые сапоги...
Затарахтел автомобиль командующего, умчался. Заволокло все песочной пылью... Послышались чихи, кашель, громкие
щелчки плевков...

Шли белые отряды уже по степной дороге. Пели песни громовыми голосами, глотали весело сухую пыль...



После бала


Взявшись под руки, возвращались подружки домой. Глазки были затянуы влагой, носики - красненькие, напомаженные
губки - глупо улыбались. Ветерок трепал ленты шляпок, узенькие подолы модных юбок... - Ушли, ушли наши герои!
- вздохнула томно и вальяжно Варвара, надула губы. - Милые, милые... Душки!

Алька не отвечала... Смотрела куда-то в небо, приятно всхлипывала. Варенька не могла успокоиться, лепетала:

  - А помнишь, как вчера на прощальном балу?.. Ах! Как мы все танцевали, как все было чудесно! М - м... Алексей
Николаевич... Милый, славный... эх! Алечка, подруженька... Да ведь я люблю его!.. Да, да... Люблю… Люблю твоего
брата... Что теперь будет?.. Я, наверное, застрелюсь... или утоплюсь... Ой! Я так вспотела, просто ужас! Хи - хи!
Но какой был праздник!.. Бал, бал, бал...

...Пронеслось назад время... Искрился, звенел и кружился офицерский бал. Мелькали в головокружительном вальсе
мундиры, бюсты, пагоны, обнаженные плечи женщин, драгоценности... Кружились пары... Алексей с Варварой, Корнович
с Алькой, длинный есаул с пухлой гимназисткой, толстенький юнкер с генеральской дочкой... Вдруг все высыпали во
двор, к столам с угощениями... Пили, ели, хохотали хлопали в ладоши... Вспыхнула хриплая граммофонная музыка...
Тройка хмельных офицеров, с винтовками на плечах, и. девица в юнкерском мундирчике, лихо и слаженно замахали в
воздухе ногами. Исполняли марш-танец. Граммофон хрипел, надрывался... Вклинивались в эту пляску пары: офицеры с
гимназистками, аристократки с купчишками, толстухи с юнкерами… Продолжалось беззаботное веселье...

Зажмурившись от довольных воспоминаний, шествовали подружки, пританцовывая, задрав кверху носы... Не видели ничего
вокруг... Мысли их летали, парили во вчерашнем дне... Наступила тишина...

- Стой! - раздался окрик. Они вздрогнули, распахнули веки... Заверещали диким визгом, прижались одна к другой...

На фонаре - виселице покачивался обезображенный труп... Полуголый, изъеденный кровавым месивом... Казак - часовой
прокряхтел весело, успокоительно:

- Ха - ха! Чего спужались, барышни? Эка невидаль - коммуняка дохлай... Ниче-го, скоро всех их, большаков,
изведема... Гниды - ж поганыя... Право слово…

Ковыляли подружки домой, спотыкаясь... Ловили ртами воздух, давились рвотой, всхлипывали...

Висело тело большевика. Слегка подрагивало. Убили тело, да не сломали мужества... Звездой пятиконечной, кровавой
сияло оно на груди коммуниста... Багровой пеленой затянуло взоры...


Пряжин и Козырь

Реяло красное знамя. Золотым шитьем цвел на его полотнище призыв - страстный, убеждающий, зовущий... Каждому, кто
имел честные, мозолистые руки был он понятен:

"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"

Держалось знамя твердо в руках красного кавалериста. Шел кругом бой. Рвались над головами взрывы, визжали пули.
Пробивали они кумач, но он всё равно цвел алым волшебным цветом. И. никакая сила не могла свалить его. Запела
труба - позвала в атаку... Жилистые руки передернули затворы винтовок, выхватили поющую сталь клинков... Лица
светились отвагой и верой в правду творимого дела...

Бой стихал. По полю, среди грязных зарядных ящиков, развороченной воронками земли и оружейной россыпи, волоком
тащили красные санитары трупы и раненных бойцов.

Стоны, хрипы, глухой плач... мужской... Женщины и девушки были хмуры, сдержанны и воли чувствам не давали.
Покрытыми кровавой коркой, маленькими, но сильными руками, они крепко сжимали рукоятки носилок. Холщёвые и
брезентовые косынки с красными крестами были низко повязаны на глаза. Тут же, рядом, возле сбившихся табором
повозок, палаток, тачанок - трудились фельдшеры. Переминались в очереди легко раненые. Перетянул бинтом
окровавленную кисть руки и Егор Пряжин.

Ну вот и добре! - угрюмо усмехнулся он, надевая свою потертую кожанку. - Рубка была лихая... Уж научился шашкой
махать... Одолел матерого, свалил… А все ж задел казачишка... 0т… черт бородатый!

Ребята устало заулыбались, проводили добрыми взглядами комиссара...

Егор прошелся мимо спящих вповалку бойцов, уселся на шинель рядом с дремлющим командиром. Вздохнул, повернул голову
к товарищу.

- Ну, что, Ванятка, скучаешь?

- Поскучаешь тута... Ага... - приоткрыл тот медленно глаза. - Братки - казаки не дадут заскучать... Не - е - е...
Не дадут... Эка накрошились сегодни… А ты, комиссар, молодец! Рубился стояще, по - нашенски... Не жалел контру.
He зря я тя учил...

Был командир Иван Козырь молод. Сам из казаков. Из-под лихо заломленной буденовки выбивался кудрявый чуб. Пряжин
вздохнул, подышал в бурое пятно на забинтованной руке.

- Лихо - то, лихо... Побили их славно... Нам тоже досталось... А что сегодняшний бой дал в плане стратегическом?

- Ну, чего? - в тон ему повел Иван, поморщился.

- Ни черта не дал! Ни на версту не продвинулись... Не соединились с отрядом Арбузова... Им, должно, не сладко
приходится... Выбьют их из-под Ступина, как пить дать - выбьют...

Командир сплюнул на землю сухую пену слюны...

- Когда по телеграфу передали о подкреплении идущем?

- В пять…

- Как думаешь, к утру подойдут? - повернул голову Иван.

Пожал плечами Пряжин, кивнул головой убедительно:

- Должны... Чай эскадрон буденовский, с тачанками... Должны...

Посидели еще, помолчали. Хмуро и тоскливо прислушивались к крикам и стонам раненых.

- Хоронить - то идешь? Счас уж начнем...

- А как же Захарыч... Ты - то куда, с рукой-то?

Пряжин махнул здоровой рукой сокрушенно, встал, подтянул истертую портупею, посвистел уныло:

- Сашу видал?

- С ранеными была, - поднимаясь, прокряхтел Иван. - Где ж ей быть? Счас в палатках, наверное...

Окатил прищуром лукавым комиссара, пошедшего к санитарным палаткам, что стояли близ железнодорожной насыпи возле
агитпоезда.

Ещё из далека донесся до ушей зудящий женский плач, рев, причитания. За развешанными простынями мелькали
размазанные тени. Сидел возле, на земле старик-боец... Обвив винтовку руками, дымил самокруткой. Увидел комиссара,
встал неторопливо.

- Сидите, сидите, - тронул его за костлявую руку Егор. - Охраняете? А что у них там за стенания?

- Дак… Стережу от срамников девонек... А что крик... так, - кивнул головой старик в сторону, - вишь, горемычныя,
родныя... Как убиенных да раненых сбирали - не слезились... Скрипели зубьями, а не слезилися... А тут вишь,
умываться начали - не сдержалися... Одна - за одной, потом другая… И пошло... И поехало... Ба - а - абы! -
сокрушенно улыбнулся дедок - Выплакаться надоть... Досталося им счастия... Сами знаетя...

Сквозь плеск воды и грохот шаек продолжался рев. Комиссар подошел поближе, окликнул:

- Александра! Тут ты?

Причитания понемногу стихли. Из-за дрожащей занавески появилась девушка с темной полу распущенной косой, в рубахе
с юбкой, босая...
- Егорушка! - заулыбалась она, смахивая слезы со щек. - Как ты?

Пряжин благостно вздохнул, провел ладонью по волосам девушки... Старик кашлянул, отвернулся...

- Соскучился я, - прошептал Егор, - страх, как стосковался...

Саша склонила голову на грудь любимого, всхлипнула:

- Я тоже… Вишь, как баб наших раз нюнило... Тяжело им...

Заплакала вдруг, уперев лоб в ладонь, досадно пропела:

- Ведь девки ж... А убитых таскают, да таких, что не приведи господи... Рубленных, рваных, драных... Руки от
ихней крови не отмываются... А ведь тока живы были... Любились...

Нахмурился Егор, прикрыл глаза:

- Сколько убитых-то?

Привычно успокаиваясь, Саша втянула мокроту носом, выдохнула горький воздух:

- Тридцать восемь... Раненых тоже, столько же где-то...

Мимо прошагали красноармейцы с охапками лопат в руках. Во главе шествовал Иван. Пряжин робко отодвинул
Сашу, кивнул командиру:

- Что идете? Пошли...

Двинулся было с ними, но Козырь похлопал его по плечу, улыбнулся глазами:

- Будет тебе... Рука вон... Сами управимся... Народу хватит… Харчи лучше проверь. Как тама? Хлеба скока,
хватит ли?

Ушли бойцы. Виновато посмотрел Пряжин на девушку, вздохнул тяжело.

- Иди, родная. Умывайся... Я к ребятам пойду...

…Засыпали лопаты могилу... Кончили работу... Опаленные порохом пальцы вложили в жирную, бугристую землю
красноармейскую звезду. Светился алый закат, поблескивала звезда розовыми бликами, дышала, жила...


В парке Ростова


Городской парк искрился весельем. Пестрели песчаные дорожки от разноцветных пар прогуливающихся "господ".
Отдыхали офицеры, дамы, купцы, промышленники, воры, шлюхи... Все шикарно одетые, холеные, сытые... Нежились
на парковых скамеечках, грелись на солнышке. Вертелась глупая карусель с лошадками и осликами, скрипела под
массивными телесами купеческих дочек. "Березка", исполняемая полковым оркестром, заглушала режущий, противный
карусельный скрип. Торговали пухлые лотошники всяким барахлом, ржали по - дурному, заигрывая с девками. Столики
открытого летнего ресторана утопали в тени от пестрых шелковых грибков. Пенилось шампанское, цвели розочки
пирожных...

Варвара с Алькой, уцепившись под ручки, шествовали по парковой аллее. Наряды - по последней заграничной моде,
осанки - царские, носики - вздернуты! Варька, не сворачивая головы, бормотала сквозь оскал улыбки:

-Ну, что я говорила?! А ты грустить вздумала... Ничего с Алексеем Николаевичем не станется... Смотри, смотри!
Мужчины какие... Так и рыскают по нас глазищами... Алька - а - а - а - а! Мы - королевы! Устроим великосветский
флирт?

Алька молчала, только улыбалась из-под белоснежной французской панамки. Наконец произнесла:

- Ага - а - а…

Подошли к свободной скамеечке... Варька жеманно села, оттопыривая кокетливо зад, достала из сумочки длинные
папиросы, одну сунула Альке. Закурили, пыхнули дымком. Вдруг Варвара толкнула подружку локтем... К ним,
расхлябанными походками ловеласов, подошли два красавца... Один - молоденький, чернявый, в белоснежной черкеске
со сверкающими погонами, другой - приятный подпоручик с крошечными усиками, в новенькой форме.

Какая приятная встреча! - щелкнула шпорами "белая черкеска" и зазывно блеснула серебром газырей. - Позвольте
представиться, князь Осов!

- Подпоручик Глазков! - выпалил другой. - Счастливы будем предложить вам своё общество...
Подруги жеманно поднялись, выставили ручки в длинных капроновых перчатках.

- Мадмуазель Вари!

- Алина…

Князь обнажил зерна зубов:

- Может, желаете продолжить знакомство в ресторане?

Варька скривила губки капризно:

- Ну что же, можна... Ведите, мусье...

Подала руку князю... Но тот, словно и не заметив ее, подхватил под руку Аль-ку... Варвара, хмыкнув, подлезла
под руку подпоручика Глазнова... Взяли экипаж. По-катили по городу, купаясь в прохладном встречном ветерке.
Высыпали, хохоча, из рес-торана, свистнули, подзывая извозчика...

Из компании вышедших вслед за ними офицеров отделился один, подошёл по-ближе.

- Извините, князь... Прошу Вас на пару слов...

- Конечно, конечно... Я весь Ваш...

Они отошли, обменялись радужными улыбками.

- Послушайте, князь - поиграл бровями офицер. - Я знаю одну из девушек, что веселится с Вами... Это Алечка,
сестра поручика Лесновского. И Вас... князь... Хм, хм... Если Вы решили поразвлечься с ней, то осторожнее...
Я знаком с поручиком дроздовского полка Алексеем Лесновским... Гвардеец, умница, храбрец... Георгиевский кавалер,
фронтовик... И честный человек...

- Ну и что?

- Если что, то я Вам не завидую... Он очень любит свою сестру...

Князь захохотал истерично, сгибаясь пополам, резко успокоился, шикнул:

- Благадарю за предупреждение... Я учту...

Пританцовывая, засеменил задом - наперед... Дурачился... Вскочил к своим в подлетевший экипаж, замахал перчаткой
офицеру...

Алька чувствовала на себе настойчивые руки князя, но не в силах была противиться им... Она только глупенько
смеялась, глубоко и взволнованно дышала. Она была пьяна и потеряла всякий контроль над собой... Куда их везли с
Варькой, она не знала. Мысли спутались, солнце палило, глаза слипались, хотелось спать... Сначала экипаж, ехал
быстро, потом понесся быстрее, еще быстрее... Веселая четверка была занята дру-гом и не обращала на это никакого
внимания. И лишь когда извозчик резко остановил лошадей и их качнуло сильно вперёд, 0сов с Глазновым завертели
головами...

- Болван! Куда ты завез? Какие-то трущобы...

И тут их окружили люди в картузах, в поношенных пиджаках и рубахах. Налетели, скрутили, вытащили из пролетки,
обезоружили... Отшвырнули словно драных кошек Варьку с Алькой...

Один из людей быстро достал из кармана листок, стал читать:

Именем революции! За издевательства и убийства, за карательные действия против красного народа, князь Осов
приговаривается к расстрелу. Ревтрибунал.

Князь заорал визгливо, противно, но глотку ему забили грохнувшие наганные залпы. Продырявили безжалостные пули и
Осова, и Глазнова... Подпольщики спокойно вскочили в пролетку, и она умчалась, оставив за собой лишь облачко
пыли...

Вновь ковыляли, спотыкаясь, подружки по булыжной мостовой... Тащились вяло, замучено, давились тошнотой,
захлебывались плачем...


Атака корниловцев


Облепленный мухами деникинский солдат валялся близ окопов красных. Уставилось в небо желто-синее курносое лицо,
сухой ветерок трепал солому волос... Скользнули по мертвецу окуляры бинокля, задержались на мгновение, потянулись
дальше... Убитая кобыла, мусор, перевёрнутый пулемет, поленья трупов...

Оторвался от бинокля офицер, откинулся спиной на край бруствера, продекламировал:

- Спектакль! Попытка солдатушек - ребятушек оскопить большевичков окончилась полным провалом! Антракт... Второе
действие оперетты начнется бенефисом бессмертного Корниловского полка... Краснозадые останутся довольны... Будет
аншла-а-аг!

Вдоль окопной брусчатки расположились, ощетинившись штыками, корниловцы. Курили, шептались, смеялись... Черная
форма стала серой от пыли, многие сменили "цветные" фуражки на полевые.

Свистнула пуля... Лихач-наблюдатель выронил бинокль, брякнулся на дно окопа... Красно-чёрная фуражка покатилась с
головы...

- Ещё один,- вздохнул Нордицкий. - Дурак... Подпоручик Яковлев, господа, - отошёл в мир иной...

- Перестаньте, так! - пробурчал Карнович. - Стреляют все же ,суки, прелестно… Лихачество... Глупость... Ротмистр
Головаш также кончил...

Докурив тоненькую английскую сигарку, Сервин вздохнул:

- Сменяйте, сменяйте, господа, алые тульи да чёрные околышки на боевой болотный цвет... Франтовство дорого
обходится... Это фро-о-онт!.. Мать его… Окопы... Не стоит забывать уроки русско-японской... Как, поручик?
Алеша-а-а... Ау-у-у!

Алексей очнулся, посмотрел хмуро на палящее солнце, облизал губы, щелкнул языком.

- Я считаю скрупулезно... сколько останется наших, хм, "бессмертных" трупов после атаки... Презанимательнейшее
занятие, доложу я вам...

- Это пораженчество, Алексей, - протер кожаной перчаткой штык Сервин. - Ударим умело и лихо, так и трупов...
не будет... Вот и вся арифметика…

Совсем некстати заныла тоненько рядом гитара. Развалившись, молодой офицерик перебирал небрежно струны, напевал:

"Так ласкай же меня, будь смелее со мной...
Черт с тобой, милый мой, черт с тобой..."

Словно в ответ на куплетец грохнул красноармейский пушечный залп! Взрыхлило пыльную землю над головами...
Отплевываясь и отряхиваясь, офицеры поднялись, поглазели на заходящегося идиотским смехом гитариста, который даже
и головы не пригнул и пальцев не снял со струн…

- Болван! - прошипел зло кто-то.

"Там где Крюков - канал, где Фонтанка течет,
Там студенты по городу шляются.
Через тумбу, тумбу - раз, через тумбу, тумбу - два,
Через тумбу три-четыре спотыкаются"...
 
Снова грохнул залп, но уже более жидкий. Засмеялись корниловцы:

Жиденько, жиденько! Не хватает снарядиков у господ большевичков!

- Ну, ещё, еще разок! - пропел мальчишеским фальцетом гитарист. - Не унывай-те, господа!

Запел… Остальные подхватили:

"Слава дроздовцам и слава корниловцам,
Виват алексевцам, Марковцам - ура!
Русская армия, белая гвардия,
Мы в Москву вернемся с победой, господа!"

На третий раз бухнул всего лишь один снаряд. Он оказался роковым для удалого гитариста и еще двух офицеров...
Гитара, жалобно тявкнув, взвилась в дымный воздух и... шмякнулась с треском где-то в стороне... Запела хрипло труба
сигнальщика. Встрепенулись корниловцы, вытянули шеи. Появился, пробираясь по окопу командир - полковник Фантов.
Картавым, голосом рассыпал приказы:

- Приготовиться к ата - а - а - аке - е, господа - а - а - а! Интегвал - шты - ыык! Пегвой шегенгой - геоггиевские
кавалегы! Магш, ма - а - агш!

Карниловцы кинулись на бруствер. Вскинув тучу "мучной" пыли, взметнулось полковое знамя, затрепетало надменно.
Неизвестно откуда залил уши граммофонный марш. Хрипели кошмарно трубы, прорывая треск, пищали флейты ухали
барабаны. Двинулись грязно - черные, подтянутые, тонконогие цепи. Носы задраны, из-под холеных усиков дымят
папироски... Выползли, извергая свинец, новенькие броневики, танк... На клепаной броне белело:

"За единую и неделимую!"

…Красные бойцы, сжимая в твердых ухмылках губы и играя желваками худых лиц, подтягивали потуже ремешки, проверяли
пальцами жала штыков, плевали по - пахарски на ладони...

Командир Арбузов - в буденовке и кожанке, с шелковистой бородкой молодой... Отер ладони о галифе, поднял бинокль,
улыбнулся, пихнул весело локтем парнишку-ординарца.

Эх, мать честная! Офицерье пошло! Портупеи новенькие, сапожки яловые… Добро! Спасибо за подарочки, господин
Деникин...

Бросил бинокль, вылез проворно из пыльного окопа, рванул со звоном клинок из ножен, набрал в глотку побольше
жаркого воздуха, гаркнул так, что шея взбугрилась сеткой крупных жил:

- Товарищи - и - и! Не дрейфь! В штыковую за мно-о-ой! 3а Ленина! За власть Советов! У - ра - а - а!

Двинулись друг на друга две массы. Каждая верила в свою победу. Ударились со звоном, с хрипом, с рыком... Заработали
штыками... Все хрипел марш граммофонный...

Умело владели оружием офицеры, для которых война была ремеслом.

Гвоздили штыками худые, костлявые тела красных бойцов. Командир Арбузов уложил из маузера и шашкой немало черных
фигур, но ударило сильно что - то в плечо, перебило ногу... Добил красного героя какой - то офицер с папироской в
зубах...

"Командира вбилы - ы - ы- ы!" - понеслось над головами. Не выдержали красноармейы. Бросились бежать, падая под
настигающими, безжалостными пулями. Вылетела обшарпанная краснозвездная тачанка, зарокотал пулемёт. По - кошачьи
забились на взрыхленной земле черные мундиры. Широко разинув рот, вцепился конопатый пулеметчик в рубчатые
пулемётные рукоятки... Рядом махала наганом, орала захлебываясь восторгом, девчонка в красной косынке. В
промежутках очередей слышался её тоненький голосок:

- Наддай Стёпа! Наддай шибче!

Вдруг с фланга ворвался дикий свист казачий. Засверкали, искрясь дугами шашки, замелькали черкески, пики, широкие
фуражки донцов, лошадиные рты оскаленные... Зашлась диким визгом девчонка... Полосовали "с протягом" клинки головы
красноармейские... Зарубленные, упали с тачанки паренек с девушкой... Застыли во взметнувшейся пыли... Всё стихло.

…С барабанным боем, чеканя шаг, прошли по телам павших "черные" офицеры.


В захваченном городе


"Белыя - я - я - я!" - ураганом хлестнуло по ушам. Добежал красноармеец, весь израненный, до середины городской
площади, рухнул лицом вперёд… Десяток раненных красных бойцов рванулись с коек от этого крика, выскочили на улицу,
кто могли…

- Занимай оборону! - крикнул дрожащим баском один. Был перебинтован кровавыми холстинами. Заковылял он, стискивая
зубы, на одной ноге, опираясь на обнаженную шашку. Не успели бойцы приготовиться к отпору... Налетели дикими
дьяволами казаки... Как ни отбивались герои - всех порубили... За казаками появились бегущие корниловцы,
дроздовцы... Семенили с винтовками наперевес, молча, страшно... За этими хлынули кучи защитного цвета - солдаты...

Вылезли из подворотни попик, купчишка с "хлебом-солью"... Другие «представители» повылезали... Засуетились,
замахали трехцветным знаменем... На них никто не обращал внимания... Ворвались корниловцы в дом, где оставались
раненые красноармейцы... Принялись штыками гвоздить перебинтованные тела... Санитарки закрывались руками, исходили
криком... Их схватили, вытащили во двор... Там уже огромной толпой суетились чёрные, серые, болотные мундиры.
Похохатывали, гомонили... Прижатые к стенкам, валились под ружейными залпами пленные... Кого пули миновали, тех
добивали штыками, шашками...

Прохаживался, пританцовывая, картавый полковник Фантов. Курил папироску, угощал приятелей - офицеров. К нему
подскочил Сервин. Фуражка - набекрень, штык в крови.

- Всё кончено, господин полковник... Что прикажете с бабьем ихним делать? Собралось тут их... Санитарочки,
активисточки, жидовочки... Ребята побаловаться - желают... Может, разрешить?

Фантов захотал безумно, бухнул головой в грудь Сервина.

Да вы что, красавец мой?! Это же вагвагство! Вам что, шлюх маво? Поготь! Пого - о - о - оть!

Приволокли лавки, веревки... Стали казаки с солдатами срывать с визжащих женщин одежду, распластывать нагие тела
на лавках. Алексей, жуя потухшую папиросу, глотал сухую слюну, хмурился, ворчал:

- Чёрт знает что! Дрянь какая - то! Ч-черт знает что!

Офицеры взялись за шомпола, хохотали, острили... Один продекламировал, паясничая, указывая на спеленатую веревками
девушку:

"Под насыпью, во рву некошеном,
Лежит и смотрит, как живая,
С цветным платком, на косы брошенном,
Красивая и молодая..."

Хлестнул раз, другой, третий по белоснежной коже, приговаривая в такт ударам:

- Блок! - Блок! - Блок!

Девичий визг заставлял затыкать уши...

Алексей выплюнул окурок, упруго подошел к палачу, перехватил в воздухе руку с шомполом...

- Прекратите, поручик! Вы позорите себя! Позорите честь русского офицера!

- Пошёл ты к чёрту! - взвыл тот.

Алексей хлестанул его по щеке, зло усмехнулся, вздернул бровями:

- Отлично! Вызываю Вас!

- Дуэль?! Я к Вашим услугам!

- Право выбора оружия за Вами!

Полковник Фантов, зашипел, растаскивая их:

- Утю - тю - тю! Тш - ш - ш... Ха-ха! Гусагы, кавалеггады, с - с - сукины дети! Погучик Лесновский! Ай, ай, ай!
Нехорошо! Ваши товарищи занимаются девом. А Вы им препятствуете… Нехорошо... Вы пьяны?

Послышались возгласы:

- Да Вы что, Лесновский?

- Это большевички! Вы что, ослепли?

- Убирайтесь, поручик! Вы спятили!

Алексей отдернул локоть от пальцев Фантова, по - босяцки засунул руки в карманы галифе, прогремел, вздернув
подбородок:

- Считаю подобные экзекуции не уместными, господин полковник! Мы - рус-ские офицеры, а не грязные палачи и
ублюдки... Считаю, что...

Молча - а - а -ать! - заревел Фантов, нервно улыбаясь, сжимая кулаки. - Как стоите поручик?! Что за ви - ид? Манегы
плебе - е - е - ейские!

Двое офицеров подошли к Алексею, вытянулись у него за спиной.

- Арестовать! - кивнул им Фантов. - На гауптвахту! На пять суток?

Офицеры переглянулись. Один глухо проговорил:

- Мы поддерживаем поручика Лесновского! Оттого и подошли...

Фантов выпучил глаза, швырнул недокуренную папиросу.

- Отлично! Пойдете все втгоем! - повернул голову к офицерам. - Aгeстовать!

Алексей дернул с плеча винтовку, кинул ее в руки подлетевшего Сервина, расстегнул портупею с кошельками
патронташей, швырнул туда же...

Повели "троицу" прочь... Нордицкий и Карнович догнали Алексея, потянули за рукав:

- Алёшка, ты что?

- Глупо, право…

Алексей вырвался зло... Промолчал...

Фантов, прикурив новую папиросу, проблеял:

- Аристократы, мать их... Кавалеггады! Юхай-мавахай! Видали, господа, Лесновского в бою? Огёл? А габотать по -
чегному не способен... Не спосо - о - бен! Ари-строкг-а-ат! Мать его... Лейб, лейб... С - сукин сын...

…Привели арестованных в какой-то сарай - амбар с тремя малюсенькими оконцами величиной с голову человеческую.
Заперли... Стал солдат - часовой у двери. Вы-стрелы продолжали звучать... Слышались крики, вопли, стоны.

Настала ночь. Лежали в лунном свете пополам с черной кровью умерщвленные бойцы - красноармейцы. Расползались,
задыхаясь хрипами, иссечённые шомполами женщины... Тела их были бурыми и глянцевыми...

Из двухэтажного здания лился спокойно и величаво струнный перебор. Голос Фантова разливался картавым тенорком:

"Ох, вы, кони мои вогоныя-я-я,
Чегны вогоны, кони мои..."

Офицеры играли в карты, пили, курили, пуская дым кольцами в открытые окошки. Фантов кончил петь, сунул гитару в
ворох мундиров и портупей на диване, отрыгнул, чокнулся стаканом с рыжим офицером, опрокинул в глотку, кинул в рот
маленький огурец.

- Прелестно! Жизнь пгекгасна, как сказал поэт, и удивительна, как божий свет! Пгодовжили, господа...

Карты разлетелись по кучкам. Фантов, играя, продолжал трепать языком:

- Но, однако, несется все в тагтагагы... Англичане, фганцузы, немцы... гм… Сво-лочи!.. Господин Чегчиль - с - сучий
выкидыш... Нет, нет... За единую и неделимую, господа! Толь ко так, только так... А как будет? Чегт его знает?
Кто знает?

Все молчали, покачивая пьяными головами и пуча на свечи туманные глаза. Фантов усмехнулся:

- То - то, господа... То - то! 0 - о - ох! Спим со шлюхами, воюем с мужичьем да бабьём… Хамство... Э - э - э!
Мивочка моя! Э-э-э! - вытянул он вдруг губы. -Вы, поручик Куговской, какой кагтой коголя моего бьете? Шестегкой?!
Хо- хо! Уж хороши Вы, погучик... Спа - ать, спа - ать идите...

- Я трезв, господин полковник! - вытянулся пьяный офицер и принялся безуспешно застегивать пуговицы мундира. -
Могу еще сотню большевистских стерв... отоварить... Вот... этой рукой, господа!

Фантов зацокол языком:

- Здесь игга, душа моя... Юхай - мавахай! Это Вам, поручик, не жидовочек, пагдон, шомполами в вегу истинную
обгащать! Здесь нагодец мастью покгупнее. Спать, погучик, спать...

Зевнул полковник, опорожнил еще стаканчик, усмехнулся чему-то своему…


Под арестом


Арестованные офицеры спали, расположившись на каких-то пустых ящиках. Сквозь окошки - малютки пробивался сизый
рассвет, прокукарекал петух. Алексе открыл глаза, со стоном поднялся... Разминая затекшее тело, проделал
гимнастические махи сцепленными руками. Подошел к окошку, ухватился за ребро выруба, подтянулся... Растворялась
туманом синева улицы. Часовой спал, обвив винтовку руками и свесив на грудь голову… Свежий, душистый ветерок
обласкал приятно лицо. Вздохнул Алексей глубоко, опустился на земляной пол. Закурил... Снова лег на свою «постель»,
повернулся на бок, задумался...
Вдруг откуда-то издалека донеслось "Ура - а - а - а - а?" Застучали глухие выстрелы, пулеметная дробь... Лесновский
и остальные мгновенно вскочили… Прислушались... Шум боя приближался... Подхватив ящики, они приникли лицами к
окошкам. Увидели, что часовой выбежал на улочку, стал передёргивать затвор винтовки, но мелькнули кавалеристы в
звездных будёновках, и солдат рухнул навзничь с раздробленной головой.

- Ч - чёрт! Красные! - рявкнул Лесновский.

Офицеры, схватив ящик потяжелее, попытались выбить дверь, но ящик разлетелся после второго - же удара...

- Красныя - я - я! - неслось из глоток мчавшихся галопом по улочкам казаков. Выпрыгивали из окон, выскакивали
из дверей полуодетые офицеры, солдаты. Стреляли на ходу, вопили, рычали... Уже врубались в беглецов красные
кавалеристы, работали клинками, нанося ужасные раны… Выскочил Фантов в распахнутом френче, в болтающейся портупее,
в фуражке сдвинутой на набок... Споткнулся о труп солдата, потерял револьвер... Навис над ним буденовский клинок...

- Не - е - ет! - заблажил Фантов. - Я свой, товарищи! Я газведчик! Вот мой мандат.

- Растерявшийся буденовец опустил шашку, потянул руку к подаваемому мандату… Полковник резко ухватил его за рукав,
и, рванув на себя - выбросил всадника из седла... Быстро поднял с земли наган... Расстался с жизнью красный боец...

Пустился пройдоха - полковник бежать! Но настиг его другой краснозвездный кавалерист. Играя сверкающим клинком,
рубанул белогвардейца по шее! Фантов в воздухе перевернулся подкинутой жабой, плюхнулся в грязную пыль…

Уже совсем рассвело. Неслись неудержимой лавиной буденовцы, крестили серебром клинков вражьи головы... Поливали
огненным свинцом тачанки, работали штыками пешие красноармейцы... Заколыхалось на фоне дыма боевое, пробитое пулями
и осколками алое знамя... Реяло, рвалось на ветру, и ввысь стремилось…


Похороны павших


Был митинг. Провожали в последний путь большевики своих погибших товарищей. Длинной цепью, плечом к плечу, лежали
спокойно и безмолвно мёртвые красные воины. И те, кто был замучен накануне, и те, что сложили головы в отгремевшем
только что бою. Некоторые трупы были покрыты шинелями, простынями с бурыми пятнами крови, мешками... Слишком
страшны были нанесенные белыми палачами смертельные раны... Трагически и величаво играл оркестр "Вы жертвою
пали..." Вытянулся пружиной на боевой тачанке, держась за щиток пулемета, Егор Пряжин. Заговорил громко и
взволнованно:

- Вот они лежат, наши товарищи! Только вчера они были здоровы и веселы... Делили с нами последний сухарь и суровые
невзгоды борьбы... Они всей душой верили в революцию и отдали за нее... жизнь... Я вижу, что некоторые
отворачиваются, боятся смотреть на творения рук белых извергов... Они думают нас запугать... Вре - е - ешь...
Такому не бывать... Случиться может так, что любой из нас окажется на месте лежащих здесь... Ну, что же… На то и
война... и революция! Их, - указал Егор на сбившуюся кучку пленных корниловцев, казаков, офицеров, - уже
перевоспитать, переделать... трудно! Зубами будут грызть, когтями будут рвать, лишь бы вернуть свое дешевое,
развратное и беззаботное прошлое... Прошлое - где они были хозяевами, |помещиками, насильниками, паразитами...
А вы - холопами, рабами, последним дерьмом…

Десятки горящих ненавистью глаз впились в белогвардейцев. Застыли руки со взбухшими жилами на рукоятях клинков,
на ложах винтовок...

- Дали мы им сегодня так, что портки затрещали. Выбили к чертовой матери из этого городка... Скоро время придет,
выметем вовсе с земли нашей, как последних гадин... Пусть не ждут пощады! Пусть видят мертвые, что месть святая
настигла убийц... Кровь - за кровь, смерть - за смерть!

Пряжин спрыгнул с тачанки. Взлетел на его место комполка Иван Козырь. С перебинтованной головой, грязный, злой...
Выкинул хрипло:

- Кончай сволочей! Патронов не тратить! Шашками да штыками их, гадов!

Притиснули визжащую, вопящую кучу палачей к стене... Заработали хрустко клинки и стальные жала...


Арестованные и Пряжин


Брызги холодных, искристых струй били в "ковшики" сцепленных ладоней. Плескались, yмывaлиcь красные бойцы.
Смывали с себя пороховую гарь, пот, соль скупых, растертых по щекам слез... Остужали воспаленные гневом лица...

К утирающемуся рушником Егору подскочил чернявый боец, замахал рукой, свободной от винтовки:

- Товарищ Пряжин! Tамa в сарайчике, недалече от нас, ребяты троих ахвицеров спымали!

- Каких офицеров?

-Так... черных этих! Ударников! Один так с поленом кинулся... Порешили его враз... А двоих других, вона...
ведут...

По улочке, мимо столпившихся красноармейцев, несколько бойцов вели под конвоем Алексея с еще одним офицером -
арестантом. Подвели к Пряжину. Подскочил чернявый:

- Во, товарищ комиссар! Вота оне! Вродя как арестанты были, что ль... Мать иx... А набросился один, чуть Илюхе
башку поленом не расшиб... Уложили штыком… А как же? Так, ребяты?

Все зашумели, закивали головами. Пряжин всмотрелся в Алексея, ухмыльнулся, вскинул бровь:

- Боже мой! Вот, мир тесен... Да это Вы никак... тов... Э-э-э... Господин Лесновский, если не ошибаюсь?

Алексей тоже узнал Егора, хмуро щурясь от солнца, покачал головой:

- Да... Это я как видите...

-Что же Вы? 3начит, все же потянуло на юг, к каким - никаким, но все же своим?

- Да, знаете ли... Холодновато стало в Питере, сыро... Солнышка захотелось, фруктов, - съязвил Алексей.

Пряжин сузил глаза, поиграл желваками:

-Вы, насколько я знаю, честный человек, порядочный... Неужели не осознаете, где Ваше место? Вы же - с палачами
и убийцами... Посмотрите на Ваш мундир... Шеврон смерти на рукаве... Достойная эмблема...

Алексей скосил взгляд на рукав, покусал скучно плотно сжатые губы, вздохнул... Пряжин надел гимнастерку, пригладил
волосы.

- Совсем забыл спросить... Вы под замком сидели? Мне так боец передал. За что же Вас? Если не секрет, конечно...

- За отказ принимать участие в экзекуциях против безоружных пленных! - выпалил дрожащими губами товарищ Алексея,
посмотрев тоскливо на штыки красноармейцев, проглотил с трудом слюну.

Заметив этот взгляд, Лесновский усмехнулся краешком губ... Отерев от воды усы, Егор кивнул головой:

- Ну, что же... Это еще раз доказывает, что среди вас еще остались хм... люди... Отведи их, Крашенков, со своими
на экскурсию...

- Куда? - не понял боец.

- Трупы покажи... Все, какие есть... Хоронить пусть помогут...

- А - а - а... Добро, комиссар.

- Пусть посмотрят мертвых... И своих, и наших... Потом в дом сюда приведите... Я ждать буду... Побеседуем...


Пряжин и Саша


Офицеры под конвоем ушли. Пряжин затянулся портупеей, одел фуражку, прошел по улице, остановился возле повозок
с ранеными. На одной из них лежала Александра. Бок был перебинтован, просачивалась кровь. Улыбаясь натянуто, Егор
наклонился к ней, взял в ладони ее руку, теплую и влажную...

- Ну, как, Сашенька? Больно?

- Больно, Егорушка, милый, - еле слышно прошептала девушка. - Вишь, зацепило... Пулю уж Саныч вытянул...
Спиртякой залили... Са - а - аднит!.. Саныч сказал, что скоро затянется... Не опасная, сказал, рана-то... Слышь?
Ты Ваньке Козырю скажи, чтоб перевязаться шел... Хорошо ему по головушке садануло, как бы лиха не случилось...
На Саныча шипит... Во право - ж, Иван-дурак...

- Ладно, скажу, - кивнул - Егор. - Ты, Сашенька, не скучай...

- Да уж попробую... Уж просила Саныча оставить с полком... Ни в какую... Счас отправят санпоездом в Георгивку...
0 - о - ох - хо - хо! Чай, верст с полста...

Как будто в подтверждение ее слов, заметались санитары, зафыркали лошади, запряженные в телеги с ранеными,
загудел гудок паровозный, далекий... Посеменил Саныч - фельдшер старенький в серой шляпе - панаме, украшенной
красноармейской звездочкой. Затараторил, усмехаясь, в седые усы:

- Прощайтесь, прощайтесь, товарищ Пряжин с любушкой своей... Счас трогаемся...

Егор поцеловал девушку в серую корку запекшихся губ, прижался осторожно щекой к ее груди... Она обняла его нежно...
Повозка тронулась, заклубилась под ней пыль... Вздохнув тяжко, Егор помахал рукой, повернулся, пошел упруго,
придерживая рукой болтавшуюся на боку шашку.


Разговор по душам


Дверь отворилась. Вошел сначала боец с винтовкой, потом Алексей Лесновский. Лицо было осунувшееся, бледное, брови
сдвинуты донельзя.

- А - а - а! - протянул Егор, сидя за столом и уплетая хлеб с картошкой да с квасом. - Присаживайтесь, господа…
А где же второй?

- А иму, товарищу коммиcap, дурне стало, - сощурился боец - украинец. - Трупняков набачильюь... Як наших товарищов
порубленных казалы - ничого... А як до ихных дошы - так у слезы... Истэрик... мабудь... 0тпаивають хлопци ща бара
цего у журавля...

Егор усмехнулся горько, провел пальцем по усам.

- Ну, пусть отойдет... А потом отведи его, Петро, к Федорчуку... Пусть покормят, чем там... Кашей...

Боец округлил глаза:

- Як жа так, товарищу комиссар? Вражина ж... В расход яго! Кашей...

Сидя на стуле, Алексей выпрямился, сжал губы.

- Эх, Петро, Петро... Офицер-то уж не тот, что был... Не из таких уж, как казнили сегодня... Пошел он против
приказу, совесть заговорила... А эт знаешь... А посему, может быть полезным нашей Красной армии и делу революции...
А ты - в расход... Иди, Петро... Делай, как сказано...

- Есь, товарищу коммисар! - козырнул боец, вышел.
 
Помяв виски костяшками пальцев, Лесновский поднял глаза на Егора, проговорил:

- Завербовать хотите? Перетянуть, так сказать, на свою сторону? Сложная задача...

- Хоро - о - ош! - выдохнул Егор. - Перестаньте, господин Лесновекий, позёрствовать. По - моему, миновало, уже то
время... Слишком кругом много крови льется... Не стоит...

- Все одно я вам служить не буду...

- Отчего?

-Я присягал... И потом... там... у меня многие друзья... У меня сестра в Ростове... Если узнает кто, что я... гм...
предал... Вы представляете, что будет с ней?..

Пряжкн молчал, не зная, что ответить. Вынув из портсигара последнюю папиросу, Алексей подкрутил полупустую гильзу,
закурил, процедил сквозь зубы:

- Конечно, у нас сволочей и мерзавцев хватает... Но это люди моего круга... Понимаете? Мне есть о чем поговорить
с ними, поделиться общими воспоминаниями, это, в конце концов, мои боевые товарищи... Двоих из них я видел среди
трупов... И Вы после этого мне предлагаете... Это не тактично, коммиссар...

Егор Пряжин поднялся, подтянул портупею, отошел к окошку, посмотрел в него... Неожиданно резко стало смеркаться...
День кончался... Жухло налилось солнце, предвещая теплую ночь. Комиссар подошел к неподвижно сидевшему Лесновскому,
сел возле него на край стола, заговорил тихо, внятно:

- Воспоминания... Люди круга... Хоть и сволочи, мерзавцы... Превосходная позиция... Я поражен! Удивлен донельзя!
Я понимаю, что яд аристократизма, высшей касты, Вы впитали с материнским молоком, или же-с молоком рабыни -
нянюшки... Но... Но, Алексей Николаевич... Все же... Обернитесь... Радищев, декабристы, десятки и сотни
представителей Вашего сословия понимали, что существование народа в таком состоянии, в каком было, продолжаться
не может... Сотни лет высшее сословие, церковь дурачили простых людей... Насиловали свой народ, издевались над ним,
высасывали кровь, держали осознанно в невежестве, чтобы легче было управлять им... И теперь, когда лучшие
представители русской интеллигенции, дворянства, да, да.. дворянства, Алексей Николаевич, став во главе народа,
поставили целью своего существования построить новое общество, общество равных, Вы этому... мешаете... И не просто
мешаете, а топите в крови стремящихся к новой жизни людей... Допустим, что вы победите, впрочем, это мало
вероятно... Но допустим… И что? Наоод не за вас, а против... Революцию уже не остановить. Что дальше? Казни,
смерти... Да и с вашими добрыми иностранными друзьями придется рассчитываться... Чем? Русской землей, своей честью
и совестью, призрачным величием прошлого? Вот она честь, вот оно благородство, вот она, пресловутая любовь к
Отечеству...

Кусая губы, Алексей размял в пальцах истлевшую папиросу, скрестил руки на груди.

- Вы правы... Черт Вас возьми... Но и Ваша идея, пардон, тухлятиной попахивает... Общество равных...
Это-утопия...

Поставив табурет напротив своего собеседника, Пряжин уселся, пристально устремил взгляд в лицо Алексея, покусал
губы, произнес:

- Да... Слишком велики корни традиций и человеческих жизненных интересов... Но я верю... И каждый второй из наших
рядов - верит... Не в мистического Иисуса, заметьте, а в свою жизненную цель... Она может осуществиться... Это
будет очень трудно, непостижимо трудно... Но это нужно!.. Как воздух, как земля, как любовь... Сколько же можно
жить в грязи и ублажать призрачным розовым раем истерзанных людей? Мы обязательно победим. У нас будет много
трудностей после победы... Это неизбежно... Уроки истории - неопровержимы... Многие в наших рядах безграмотны,
невежественны... 0т этого все наши беды... Много дубовых голов... Но их нельзя винить, этих людей... Мы должны
помочь им... Это наш народ... Это - мы...

Лесновский. потер переносицу, застонал глухо:

- У меня в голове сумбур... Вы расстреляли отца... Кем бы он ни был, он мой отец... Я не могу этого простить...
Расстреляйте и меня... У нас с вами разная правда...

- Сейчас такое время, что отцы убивают своих детей, а дети - отцов... Идущая классовая борьба в морально-этическом
отношении не имеет аналогов... Вы должны это понять. Приди Ваш отец к нам как Брусилов, как Бонч-Бруевич, все
могло бы быть иначе... И не стоит сетовать на нас... Исполнение "высших мер" - это не большевистская
кровожадность, а гарантия нашего спокойствия и безопасности... Слишком много мы верили благодетелям-военспецам,
благородным словам высших офицеров... Верили в их честность. Приходилось расплачиваться кровавыми слезами...

Алексей уронил лицо в ладони, издал что-то похожее на вздох:

- Я устал... Хочу спать... и хочу... подумать...

-Подумайте, подумайте... И о самом главном подумайте... За кого сражаетесь... За пройдох и развратников с
миллионами в карманах, за воздушные замки и голубые облака ушедшего, за шлюх в лужах шампанского, за символы
смерти на ваших знаменах, за союзников, чьи лапищи намереваются загрести нашу с Вами Родину? Подумайте, Алексей
Николаевич, подумайте... С однополчанином своим поговорите... Потом встретимся снова, потолкуем...

Егор открыл дверь, вошел боец-конвоир.

- Отведи, Петре, гражданина Лесновского, на квартиру какую-нибудь. Товарища его тоже... Пусть выспятся...
Утро вечера мудренее...

Алексей, кивнув головой, вышел за дверь, вслед за ним двинулся с безрадостным лицом Петро.

Взяв крынку с квасом, Егор налил в кружку немного, отпил глоток, покрутил головой:

- Ох - хо - хо - о - о - о!


Побег


Пальцы осторожно приподняли задвижку оконного шпингалета, побарабанили по подоконнику...

Лесновский отошел от окна, опустился на обтянутый кожей диван, вздохнул тяжело, поднял глаза. Взгляд встретился
с глазами подпоручика Зенкова. Лицо того выражало растерянность, страх, усталость смертельную...

-Что же Вы решили, Лесновский?

Алексей сжал ладони в один кулак, потер о него лоб.

- Скажу Вам откровенно... Надеюсь, что, если мы волею судьбы окажемся у своих, то мои слова останутся между нами?

Поднял голову, выжидающе взглянул на товарища...

- Можете быть уверенным... Я не доносчик...

-Так вот... Я бы пошел служить к красным... Они правы, а не мы... Быть палачом своего же измученного народа я не
желаю... Но... я не могу сейчас сделать этот шаг... Сестра в Ростове память об отце... Я не могу жить спокойно...
Каждую ночь ко мне является мой отец и смотрит, смотрит мне в глаза... Словно требует отмщения...

Зенков проглотил смешок:

- Ситуация схожая с гамлетовской...

У Алексея задрожало веко.

-Не иронизируйте, подпоручик... Вот возьму и перейду к красным, что тогда запоете?

-Запою арию князя Игоря... "О дайте, дайте мне свободу, свою вину сумею ис-купить..."

- Прикажете понимать это за согласие перейти на сторону красных вместе со мной?

- Перейти? Или ...изменить?

-Да, перейти! - выпалил Алексей. - В данном случае не уместно слово измена... Я присягал государю-императору и
своему Отечеству. Императора нет, будь он неладен... «Отечество осталось... И красные защищают его... Да, да...
Защищают его от кучки озверелых и хмельных великосветских идиотов... В данном варианте, каковыми мы и являемся с
Вами, подпоручик... Но если бы мы были одни, то это еще полбеды... Нам бы давно свернули шею... Но за нами наши
друзья стоят... Антанта... Бескорыстные друзья России... Ха, ха, ха! Черт бы их побрал!

Посидели тихо, молча, посмотрели на истертые половицы, на давно не беленый потолок.

-Что будем делать сейчас? - прошептал еле слышно Зенков. - Будем ждать утра? Стенки?

Подойдя снова к окну, Алексей, прижавшись щекою к стеклу, посмотрел в сторону входа. В синеве ночи явственно был
виден сидевший на ступенях крыльца боец. Винтовка со штыком покоилась между коленей, голова упала на грудь...
Лесновский повернулся к товарищу...

- Нам нужно уйти... Здесь нам не простят наших шевронов и жестокости... Нужно уйти...

- Как?

- Тихо...

- Но мы ведь... гм... А если убьют? Мы ведь все же пленные...

-Не убьют…

Зенков подошел к Алексею, положил руку ему на плечо.

- А почему бы Вам не обратиться к Вашему приятелю - комиссару? 0бъясните ему... Расскажите о Ваших обстоятельствах... Надеюсь, он поймет...
Алексей усмехнулся:

- Он - то, может, и поймет... Да вот только другие красные товарищи вряд ли... Посадят на мушку... И не
запечатлеет на память... Лесновский достал из-за пазухи свое фото в офицерской форме, подписал карандашом на
обороте:

"Товарищу Пряжину от поручика Лесновского.
Извините, но мне нужно на время отлучиться.
До скорой встречи".

Алексей Лесновский.

Оба тихо рассмеялись, приложили пальцы к губам, посмотрели настороженно в окошко. Боец спал. Блеснув стеклами,
рамы отворились, и оба офицера бесшумно соскользнули на землю. Шаги их мягких яловых сапог были совсем не
слышны...

За городом, возле разбитой снарядами водокачки, они наткнулись на оседланную лошадь с волочившимся за ней казаком.
Нога мертвеца застряла в стремени, голова была в крови и казалась черной. Освободив лошадь, они вскочили на нее,
и вскоре стук копыт затих вдалекке, за темно-синим горизонтом.


Утро после побега


Раздался страшный грохот. Егор Пряжин вскочил с койки, выхватил из-под подушки наган, уставился удивленно на
влетевшего Козыря.

- Ты чего?

На стол легко шлепнулось фото офицера в высокой фуражке и погонах... Егор встал, подошел ближе, взглянул...

- Что это?

Комполка, склонив на бок голову, стиснув зубы, процедил:

- Это все, что осталось от твоих подопечных! - Картонка с подписью... Читай-ка! Перевоспитатель хренов...
мать твою… Ну - у, ува - а - ажил! Бойца Парчука расстрелял, суку! 0хранничек, падла!

- Да ты! - нахмурился Егор, сжав кулаки.

- А ты что думал? Цацкаться? Ты об себе подумай! Дело подтребунальное... Еще коммисса - а - ар!

Козырь выхватил шашку... Пряжин распахнул глаза. Клинок со свистом рубанул по столу, по фотокарточке...
Егор Пряжин опустился на койку, усмехнулся, протянул досадно:

- Дура - а - а - ак! И ты, и он... 0й, дураки - и - и...

На столе лежала фотокарточка поручика Лесновского. Была до половины разрублена, погнута...


Брат и сестра

Такая же фотокарточка в тисненой рамке стояла на узорной скатерти комода...

Алъка, подперев щеки ладошками, уставилась на нее, думала грустно о чем-то. Комната была убогая, маленькая,
с низким потолком, но чисто убранная, светлая. Солнечные зайчики весело летали по трещинам стен.

-О - ой, господи! - вздохнула тихо Алъка и, достав из шкафчика хлеб и кружку со сметаной, села за истертый стол,
принялась есть. Вдруг из-за дверей послышался женский визг, загромыхали, опрокидываясь, жестяные посудины.

Алька вскочила, распахнула дверь, вылетела в коридор. Там стояла пара женщин в застиранных халатиках, с мыльной
пеной на головах, они-то и визжали будто резаные. А в комьях сорванного с веревок белья чертыхался офицер. Такие
посетители здесь были частыми гостями... Алъка сначала хотела уйти, но вдруг улыбка сменилась неожиданным
восторгом.

- Алеша - а - а! - заголосила она и повисла на плечах офицера. - Живо - о - ой!

Портупея шлепнулась на спинку стула, на доски стола стали вытаскиваться из вещмешка консервы, буханка хлеба,
яблоки, ветчина... Алька тарахтела с набитым ртом, вскакивая со стула поминутно, чмокала брата в щеку...

-Алешенька, миленький! 0й - ой! Как я исстрадалась без тебя... Родной мой! Ох, какая вкуснотища! Действительно -
легок на помине! Я ведь только что вспоминала о тебе... Вон, на фотокарточку глядела...

Алексей, странно улыбнувшись, взял с комодика фото, подержал его, поставил на место... Расстегнул пуговицу
защитной гимнастерки, привлек к себе голову Альки, поцеловал в темно-русый пробор, проговорил:

- Ты совсем испортилась, Алька... Разговаривать во время еды, с набитым ртом... Ах, ах! Мадмуазель Лесновская...
Ай, ай, ай! Благородная девица!

Лицо Альки вытянулось, но тут же снова засветилось улыбкой.

- Ох, Алешенька, не до манер сейчас... Я такого перевидела, горя хлебнула, что... какие тут манеры... Скоро
они нам и вовсе не понадобятся, ведь красные лупят и в хвост, и в гриву... Ой!

Девушка виновато осеклась и взглянула на брата. Алексей молчал, потупив взор.

-Прости, Алеша... Мы тут разговариваем по-простому, как есть... Открыто до непристойностей...

Она бросила косой взглядец на дверь, прыснула смешком, подалась лицом к Алексею, продекламировала шепотом:

- Здесь такие, пардон, бабы...

Вскочила резко со стула, рванула дверь на себя... Навалившись одна на другую, ойкнув, отпрянули три бабенки
прочь... Потряхивая отвислыми бюстами под шелковыми сорочками, с хохотом и наигранным визгом застучали каблуками,
удаляясь... Алексей кашлянул многозначительно, закурил папиросу, сурово посмотрел на смеющуюся сестру.

- Расскажи - ка, сестричка, как тебя в эти трущобы занесло? Я был у Головашей... И ничего не понял... Они что,
с ума сошли? Неужели смерть сына, в достаточной мере блудного, так их огорчила? Все злее адовых чертей! И где
Варвара?

Длинно выпустив из губ воздух и прикрыв глаза на мгновение, Алька жалобно вздохнула:

-Это кошмар, Алешенька... Ужасный кошмар! Смерть сына-это еще полбеды... У Варвары... гм... сифилис...

Алексей вздрогнул, глаз а округлились:

- Ка - ак?

- Так, - покрылась бурой краской Алька. - Путалась с каким-то... гм... есаулом.

Лесновский жадно затянулся дымом, с силой выдул его сквозь стиснутые зубы.

- Вы ведь с нею были всегда вместе... Ты с ума сошла...

-Нет, не всегда, Алешенька... Ты ведь знаешь, что я не глупа... Несколько раз она пыталась меня вытащить "в свет",
так сказать... гм... Но я понимала, что это добром не кончится... Когда узналось, что у Варвары... гм... болезнь,
то Зоя Федоровна и Сафрон Евдакимович сняли мне эту комнату и денег дали даже, вот... Потом они запретили
появляться у них... Хм...

Встав со скрипящего стула и пройдясь по комнате взад-вперед, Алексей уставился пристально на сестру...

- У тебя действительно все чисто?

Краешки губ Альки поползли вниз, щеки заполыхали еще сильнее... Заикаясь, пробормотала:

- А - а - а... Алешенька... Я говорю правду... Вот святой крест... Чтоб я сдохла...

Алексей фыркнул, закатил глаза:

- Концовка оправдания вне всяких похвал... Замечательно!

Она бросилась к нему на шею... Прижавшись, застыли возле стола...

- Ну, ладно, ладно, сестренка, - придвинул Алексей ее опять к столу. - Ты ешь... Ведь вижу, что голодная...

- Угу... Страшно...

Вцепившись зубами в хлеб с ветчиной, Алька окинула взглядом брата.

-А где твоя черная страшная форма, Алеша?

Алексей плюнул табачинкой, передернул плечами.

- Произошел один инцидент... Из полка выгнали... Рассказывать долго... Скажу только, что посадили на губу
"за невыполнение приказа"... Мало того, там еще побывал в плену у красных... Бежал... вместе с одним офицером...
Вернулся... А контрразведке уже известно о моих приключениях - прегрешениях... Хорошо, что еще в звании не
понизили... Вытурили из корниловцев... Ну и слава богу...

Перестав есть, Алька не сводила глаз с Алексея, сдвинув брови, машинально поправляла локоны за ушами.

- А как же твои друзья, Алёша?

Лесновский очнулся, вскинул голову, зло прищурившись, проговорил:

- Какие друзья, девочка... Лучшие легли в землю... И было бы за что... За английские подметки и французские
консервы, за американские сигарки, за немецкие патроны, за единую и неделимую... За черта лысого...

Подойдя к окошку, Алексей с силой толкнул его... Стекла жалобно зазвенели, рамы распахнулись... До ушей долетели
шумные звуки уличной толчеи... Тарахтенье повозок, писк ребячьих голосов, гомон торговок, пьяные выкрики...

Проходил отряд корниловцев с лихой песней. Четко вытягивали ножку, в лаковых сапожках, марш лихой! Носы задраны,
усы подкручены... Орлы!

"Русская армия, белая гвардия!
Мы в Москву вернемся с победой, господа!"

Поручик Лесновский презрительно усмехнулся, сжав губы, зло прошипел:

- Да, да, да... Це! Ох, каких же вам дадут пи... гм... пирогов, господа... Господа - английские подстилки! Тогда
попоете... Тогда взвоете... Да поздно будет...

Над мостовой клубилась поднятая сапогами пыль. Бабы мели булыжник юбками, босоногие пацаны пролетали стрекозами,
мерно постукивали колеса пролеток...


Встреча у бронепоезда


Бронепоезд отходил на фронт. Из шумных клубов пара появились очертания клепаных боков... Грозно торчали из бойниц
рифленые трубки "максимов", стволы морских орудий. Придерживая рукой котелок, спрыгнул с подножки Иван Козырь.
Поковылял, хромая, через перрон, забитый бойцами, через разбитые стены вокзальные... Возле крана с водой толпились
красноармейцы, санитарки, раненые, детишки. Все тянули по очереди посудины под искристую струю воды... Тихо
гомонили, вздыхали... У видев человека в командирских галифе с подбоем, с маузером на боку, в буденовке -
расступились молча, безропотно ...

- Спасибо, спасибо, товарищи! - мотнул чубатой головой Иван и подставил под кран котелок.

-Ой, товарищ командир! Иван Силыч! - раздалось вдруг рядом весело и звонко.

Козырь обернулся. Перед ним стояла Сашенька.

- Боженьки мои! - сверкнул он зубами. - Сашок! Ты как здесь? Ах, да, в госпитале... Ну и как?

-Добре, товарищ командир! - подмигнула ему девушка. - Все как на собаке заживает... Скоро вернусь к нашим. Как
там Егор? Скучает?

Иван враз погрустнел, заиграл желваками.

- Ты это... Я не знаю... Вишь в ногу меня садануло... На коня покедова не влезаю... На бронепоезде я счас,
командиром... "Смерть буржуям!" Слыхала? - подмигнул он Саше и как-то невесело рассмеялся.

- Ага - а - а, - промямлила та, уловив горчинку в лице Ивана.

- Ну, вот...

Александра цепко сжала губы, проговорила громко и отчетливо:

- Что с коммисapом, Иван?

Козырь поднял глаза, обвел ими устремленные к нему и выжидающие лица людей... Они стояли и ждали ответа вместе
с Сашей... Бойцы, старухи, санитарки, раненые, пацанята конопатые... Им он солгать не мог, а правду сказать был
не в силах... Его прорвало:

-Что ты привязалась! - заорал и, перекосив от боли лицо, ухватился рукой за повязку под буденовкой и, выронил
котелок... - Голову твоему Егору надо было иметь! Голову! А не… котелок вот! - Ударил, забывшись, по жестянке
Сашиного ведерка. То грохнуло наземь с дребезжанием! Лицо корчилось от гнева и боли...

В этот момент Иван Козырь был страшен... Разметав взгляды по сторонам, он махнул досадливо рукой и поковылял
прочь...

Саша вжав голову в плечи, повернулась к людям, улыбнулась сконфуженно, прошептала:

- Я ничего не поняла...

Потом опустилась на землю, уткнула лицо в коленки и по-девчоночьи заплакала... Тихонько и жалобно...

По перрону, среди мечущихся бойцов, продолжал ковылять Иван Козырь... Взлетел на подножку бронепоезда "Смерть
буржуям", выхватил шашку...

Ударил шум паровозного гудка! Не было слышно, что кричал Иван, размахивая клинком, словно находился в седле, в
конной атаке… Паром заволокло и его, и бронепоезд…


Отступление


Громовые раскаты разорвали тишину. Вслед понеслось несмолкаемое, нарастающее "ура!". Сталкивались в смертельных
схватках солдаты двух армий. Кипел огнем бой! Сверкающие клинки рассекали воздух, кромсали безжалостно фуражки с
кокардами, погоны, френчи с шевронами, новенькие портупеи... Зашлись диким криком сразу несколько золотопогонников,
помчались одурело прочь... В едином ритме бега замелькали звенящие шпорами сапоги, толстые английские ботинки,
французские кожаные краги... Хриплое дыхание бегущих заглушало все звуки, только звенящий свист клинков и
последующий страшный хруст липко впивался в слух...

Белые отступали. Длинной нескончаемой вереницей тянулись обозы с ранеными, устало плелись грязношинельные солдаты
и офицеры. Лица у всех были хмурые, похудевшие, жалкие... Уныло фыркая протарахтели потрепанные броневики,
затряслась на колдобинах машина с генералом. Злобно провожали солдаты своего "превосходительство"... Ворчали
что-то неслышное... Офицеры пожевывали потухшие папироски, недовольно щурились... Только чубатые казаки
поругивались весело друг с другом, гарцуя в стременах. Этих, казалось, ничем нельзя было пронять. Алексей шел со
своими солдатами. Лицо осунулось, резко выделялись складки на переносице. Черная папаха и бекеша - грязные...

Затрещал в воздухе краснозвездный аэроплан. Блеснул серебром кидаемых гранат... Ударили взрывы! Белые бросились
врассыпную, понеслись крики, хрипы. Тарахтение в небе усилилось... Из-за облаков выползла вторая крылатая махина,
теперь уже с намалеванными трехцветными кружками. Завязали воздушный бой авиаторы. Все угомонились, подняли
головы, принялись наблюдать...

Кружась и обстреливая друг друга, машины скрылись за горизонтом. Движение колонн возобновилось. Но вскоре вновь
появился краснозвездный самолет - победитель. Ударили хлестко взрывы! Опять началась паника...

Красные наступаяи. Дикий, удушливый бег деникинцев был кошмарен. Глухо стучали подметки бегущих, скреб слух
надрывный, зажатый рык. Сверкали кокарды. Поблескивали оскалом белозубые рты под напомаженными холеными усиками,
жадно хватали эти рты воздух... И тут совсем некстати ворвался чистый и спокойный гитарный перебор. Девичий
голосок повел скучно и обыденно:

"Канты яркие, золота цвет...
Нам мундиры идут, хоть и нет эполет.
Солнца луч обласкает погон...
Томной барышни стон, шпор малиновый звон...
Грянем мы "ура!" Нам в поход пора.
За Отечество умрем, за веру, за царя..."

Алька, сидя на садовой скамеечке, в своем стареньком гимназическом платье, перебирала гитарные струны. Глядела
куда-то вдаль, машинально повторяла куплет за куплетом, а сама думала о чем-то...

"Нам не надо чинов и наград,
Мы - России сыны - каждый этому рад.
Кровный брат нам - Георгий святой,
Ты - храбрец - удалец - офицер молодой"...

Мелькали в безумном беге черномундирные фигуры, падали, хватались за головы, ослепленные, брели с вытянутыми
руками навстречу взрывам...

"Нам ли, гвардии, ныть - унывать,
Мы умеем стрелять и штыком воевать.
Нет пенатов милей, господа,
Словно жизнь дорога мать Россия-земля...
Грянем мы «ура». Нам в поход пора.
За Отечество умрем, за веру, за царя..."

Вырвавшись из толпы бегущих солдат, Алексей пробился через серые, плотные кусты, сбежал по узкой деревянной
лесенке, петляющей с высокой горы... Рванул калитку, скрылся в дверном проеме трехэтажного облезлого дома...

Алька вздрогнула, выронила из рук книгу вместе с надкушенным яблоком.


Красные в городе


- Ой, Алешенька!

-Собирайся быстрее! - спешно обняв сестру, выпалил Алексей. - Красные входят в город! Быстрее!

-Ой! - схватилась за виски Алъка. - Погоди, погоди... Куда же мы? Ведь...

Лесновский, сгребая в узел книги, тряпки, вдруг остановился, опустился на диван, прищурившись, принялся сверлить
сестру глазами.

- Что ты задаешь глупые вопросы?! На юг! С армией! Тебе надо объяснять? Или желаешь остаться здесь и хлебать
совдеповские харчи?!

- Что ты на меня кричишь? - медленно опустилась на коленки Алька, обвила ладонями пальцы Алексея. Губы ее
задрожали... Снизу вверх глядела жалко, умоляюще, будто ребенок. - Алешенька, милый, очнись... Подумай... Ты ведь
сам мне говорил...

- Что я говорил, что? - пульсируя желваками, процедил Алексей и сунул в рот папиросу.

- Что пойдешь к красным, что они правы, а не... вы... Они ведь придут и...

Он зло метнул в угол только что прикуренную папиросу...

- Да куда бы я потащился с тобою?! Вот еще! Через линию фронта? Я забыть не могу трупы своих друзей...
Пусть... негодяев, но... друзей... И перед их памятью я ничего не могу поделать... Я бессилен... Будет,
что будет... Жизнь покажет...

- Не вини меня... Я дура... И очень устала... Останемся, Алешенька, - тоненько простонала Алька и уткнулась щекой
в коленку брата.

Алексей высвободился, сел за стол, закурил новую папиросу. Прищурившись, думал... Вдруг близко ярым свистом
зашелся снаряд... Грохнуло рядом на улочке... Посыпались стекла... Алька взвизгнула... Грохнулась со стола чашка...
Взрыв вывел из задумчивости Алексея. Кинув папиросу, он молниеносно схватил узел, руку Алъки:

- За мной, быстро!

Мелькали заборы, водосточные трубы, окошки, занавески... Брат и сестра Лесновекие бежали по улочкам города. Он - в
черной мохнатой папахе, в пыльной бекеше, она - в сереньком польтишке, в летней соломенной шляпке, сбившейся на
затылок...

Вокруг красовались следы разгрома, брошенные вещи... Бежали люди в котелках, в форме, в мехах... Дамы вопили!
Девицы визжали! Порою, улочки словно вымирали... Ни души... Только две фигуры неслись по серым переулкам... Вдруг
они замерли... Донеслось приближающееся, ужасающее - "ура - а - а!"... До сознания долетело, представилось...
Сверкают шашки… оскаленные рты... бешеные глаза...

- Ч - черт! - выдавил Лесновский и кинулся, не выпуская Алькиной руки, в противоположную сторону. Проскочили один
двор, другой, третий... Выпорхнули на улочку... Была пуста... Но тут выскочил тарахтящий автомобиль метрах в ста,
а в нем человек пять офицеров... За ним всадники в бурках, в буденовках... Забил из автомобиля "льюис"! Стали
опрокидываться подкошенные всадники с лошадьми... Другие настигли автомобиль, заработали клинками, забили из
винтовок… Уже катилась по всей улочке лава краснозвездных всадников. Будто взметенный ураганом, Алексей рванулся
назад! Алька взвизгнула, чуть не выронила связку книг, чуть не шлепнулась...

Один из буденовцев все же заметил парочку... Дал шпоры скакуну... Управлял поводом раненой рукой, правой держал
шашку... Она сверкала, свистела... Лесновские, миновав проклятые дворики, оказались в тупичке... С трех сторон
возвышались стены с темными пятнами окон. Алексей зашелся рыком, Алька - стоном, ревом... Хотели было скрыться в
манящем проеме двери, но уже вылетел из арки кавалерист...

-А - а - а, с - суки! - выпалил он и забегал зрачками. - Сча получите! Вскинув лихо клинок, он навис над беглецами.

Воздух закипел от дикого Алькиного визга. Но... ничего страшного не произошло... Алексей поймал лезвие шашки узлом,
отскочил в сторону, протянул зло и... устало:

- Брось! Сдаюсь я... Все, Все...

Рассвирепев от своей неудачи, парень вновь взмахнул клинком, вновь рубанул! Опять постигла его та же неудача -
клинок завяз в тряпичном узле... Алька уже вопила навзрыд, начиналась истерика.

-Да ты что, контуженный?! - срывая голос, рявкнул Алексей, и выхватил из кобуры маузер. - Сказал, что сдаюсь!..

Боец, дрожа от гнева, и нервно оскалившись, опять взметнул эфес шашки. Грохнул выстрел! Клинок впился в землю...
Парень бухнулся рядом... Наступила мертвая тишина. Только оседланный конь нервно перебирал копытами, храпел,
подрагивая... Алька с трясущимися губами, с выпученными глазами прижалась к брату. Тот стоял пригвоздившись к
стене дома, тяжело дышал, вздрагивая голо вой... Руки сестры потянули Алексея за рукав, сипящий голосок пропищал:

-Алешенька - а - а! Бежим скорей!

Они метнулись в подъезд, взлетели по лестнице, наткнулись на чердачную дверь. Она поддалась, отворилась с
противным скрипом... Десятки голубей испуганно забились под крышей, недовольно заворковали. Он и она забрались
на крышу. С нее было хорошо видно, как цепочки с красными точками знамен продвигаются по улицам города... И сестра,
и брат - молчали... Покусывая усы, Алексей взял маузер, поглядел на него... Палец ласкал спусковой крючок... Закрыл
веки... Усмехнулся:

- Идиот...

Алька сдавленно пискнула, и распластавшись животом на ржавой жести крыши, распахнула донельзя глаза, вцепилась
взглядом в Алексея... Лесновский тяжело вздохнул и размахнувшись, с хрипом, метнул маузер куда-то вниз... Алька,
плача, подползла по-ребячьи к брату, замерла на его плече... Так и сидели они одиноко на ржавой крыше. Голуби
успокоились и начали беззаботно кружить, красуясь неустанными крыльями...


Эпилог


На улицах было шумно и весело. В город вступали красные части. Шла кавалерия... Подрагивали стремена, звенели
шпоры, сверкали эфесы шашек... Светились гордостью и счастьем лица бойцов. Шла пехота... Молодые парни и старики,
и поседевшие раньше времени бойцы-усачи... Били лихо изношенной обувкой по булыжникам, и пели лихо, ясно, не
проглатывая слова:

"Мы наш, мы новый
Мир построим.
Кто был ничем,
Тот станет всем..."

Песня смолкла... Шеренги с десятками знамен устремили взгляды на невидимых собеседников... Кто-то горел восторгом,
кто-то хитро щурился, кто-то впивался подозрительно зрачками-иглами в сторонних наблюдателей... Мелькали разные
лица, слышались разные наречия... Венгерское, немецкое, китайское... Лица светились радостью...

Истертый ремень с блестящей гимназической бляхой прижимал к застланной гимнастерке том Пушкина... Заглушая все
остальные звуки, грохнул "Марш санкюлотов"... Хозяин книги - молодой румяный красноармеец, весело маршировал,
смеялся... Размахивая рукой, упоенно декламировал стихи... Товарищи его жадно слушали, кивали головами в такт
строк. Парень вытер вспотевший лоб рукавом, подмигнул неведомому собеседнику...

Звонко и чисто прозвучал голос горна. На фоне грозового, рваного небосклона появился всадник - знаменосец. Знамя
еще более изорвалась от вражеских пуль и осколков. Пустившись в плавный галоп, всадник сделался багряным, словно
расплавленный металл. Искрились жаркими искрами буденовка, лошадиная грива, знамя... Пули впивались в него, но,
выбив скупые звездочки искр, отлетали прочь! Комья грязи летели и пачкали всадника, но растворялись и превращались
в прах...

Плыл вперед славный рыцарь революции...

Исчезал, шаг за шагом, в багряных волнах реки времени...

КОНЕЦ