Мы в Англии, Англии!

Я сижу на широком подоконнике на кухне и разглядываю пейзаж за окном. Передо мной раскрывается изумрудный луг, лучики приветливого солнца золотят верхушки травинок. Картина банальна, однако именно своей незатейливостью она просто зачаровывает меня.
Солнце добирается до моих ресниц, я смущенно щурюсь, и тихонько машу первым утренним лучам. Удивительно то удовольствие, которое непременно ощущаешь, встав раньше всех: словно тебе удалось увидеть что-то такое, что окружающие никогда не смогут заметить в дневном зное.
 На самом деле, мне удалось увидеть только пару садовников в брезентовых фартуках, которые, как оказалось, именно в это время аккуратно подстригают огромными ножницами верхушки зеленой изгороди, да солнце, пытающееся теперь залезть своими лучиками в мою чашку кофе. А все-таки радостно и как-то…хорошо.
Хорошо!
Хорошо, когда тебе восемнадцать, и ты находишься в утопающем в зелени маленьком английском городке, окруженная ровесниками из разных стран, такими же беззаботными и веселыми, и вы вместе ходите на занятия, подшучивая над теми, кто не в силах оторвать голову от подушки после вчерашнего пения караоке в пабе, когда каждая песня сопровождалась новой пинтой сидра, а по выходным совершаете путешествия во времени, посещая с занудным экскурсоводом усадьбу Байрона или Ворвикский замок и сбегая от пресловутого экскурсовода в парк пресловутого Байрона и обнаружив там старинные поскрипывающие качели, влезаете на них, и раскачиваясь посреди пышнейших роз и важно расхаживающих павлинов, вопите: «Хо-ро-шо!».
А лучше всего сидеть одной на солнечном подоконнике, пить кофе и переполняться ощущением безграничной свободы. Ведь, по сути, ты предоставлена сама себе! Делай, что угодно! Иди на ближайшую автобусную остановку, покупай билет в неизвестный конец, залезай на второй этаж, и там, закрыв глаза, мчись, отдавшись во власть водителя, свой автобус с традиционно английской сумасшедшей скоростью! Или…
- Доброе утро!
Мои размышления прерывает Кашья. Моя соседка, полячка. Очень аккуратненькая и подтянутая, с темными волосами, напоминает строгую молоденькую учительницу младших классов. На лбу очки в тонкой оправе, в руках книга в потрепанном переплете.
- Доброе.
- Вчера гуляли?
- Угу. Пели до закрытия паба, а потом ползли домой, пытаясь сосчитать на лугу кроликов.
- Тут есть кролики?!
Я здесь всего два дня. Кашья – неделю. А про кроликов она ничего не знает, потому что в дневное время суток она ходит на занятия, а вечером предпочитает сидеть на нашей темной кухне и болтать со своей подружкой – Сашьей. О чем они разговаривают, понятия не имею, и не только потому, что они беседуют по-польски. Скорее потому, что не понимаю, как можно сидеть все вечера напролет вдвоем на кухне, когда вокруг столько всего интересного! О чем можно говорить? Они ведь даже на одни и те же занятия ходят! И не видели кроликов, которые выползают только ночью, когда народ возвращается из паба, и которых так и называют «кролики, друзья алкоголиков».
- Катарина, а почему вы с Сашьей никогда не выходите?
- Почему же, выходим.
- Нет, я имею в виду на дискотеки или в паб. К примеру, вчера, почему вы не пришли в паб? Так весело было!
- Не знаю. Вчера я утешала Сашью. Она грустит по своему бой-френду.
Я морщусь. Скукота. Раздается стук в дверь, на кухню входит Тереза. Тереза – личность выдающаяся, мне она интересна куда больше тихони Катарины. Тереза тоже полячка. Она знает пять языков, ходит на все занятия, а также на дополнительные, проводит каждые полгода в колледже вроде этого, носит очки в толстой оправе и длинные, но растрепанные косы. Когда нас спросили на общем собрании, есть ли у нас вопросы, единственным вопросом был вопрос Терезы о том, где ближайшая общественная библиотека. Но Тереза была бы не так привлекательна, если бы она была тихой ботаншей, и не вылезала бы из своей комнаты, забитой книгами и тетрадками. Нет. Тереза – агрессивный ботан. Ее обычное состояние – это ворчание, переходящее в вопли, если ей что-то не нравится. За два дня, которые я провела тут, мы с девчонками успели познакомиться со всем колледжем, и у нас чаевничала уже огромная толпа народу. Как-то в разгар веселья на кухню ворвалась Тереза в пижаме и, угрожая шваброй, сообщила то, что она намерена лечь спать пораньше и плевать она хотела на международные знакомства. При этом носит она мокасины, похоже, сшитые вручную, и определить, когда именно она подкрадется к тебе и станет верещать, невозможно.
 Сейчас Тереза подходит близко ко мне, и я вижу ее сумасшедшие глаза, направленные, нет, не на меня, а на холодильник, который находится прямо под подоконником. Я с сожалением оставляю свое место.
- Юлия, а ты на сколько ставишь микроволновку, чтобы подогреть молоко? – спрашивает Кашья.
- Пять минут достаточно.
- А я уже десять держу и все равно холодное.
- Погоди, да ты же не включила подогрев. Она в морозильном режиме у тебя?
- Кашья решила сделать мороженое из мюсли,- веселится Сашья, незаметно вошедшая на кухню.
Я включаю микроволновку на подогрев, сажусь за стол и наблюдаю за Терезой. Дорого бы дали многие мои новые друзья, чтобы узнать, чем она, по сути, питается. Понять это невозможно. Это крошечные баночки без названия, закрытые тряпочками и скрепленные резиночками. Тереза берет одну такую, садится рядом со мной, вскрывает ее и накалывает вилкой что-то черное и тягучее. Через секунду она отправляет это в рот и жует с чавканьем. «Начинайте есть прямо с глаз»,- вспоминаю я реплику старой мамаши Адамс.
- Доброе утро! - последний жилец нашей студенческой квартиры – Доминик.
Доминик – американка. Было бы излишним, наверное, упоминать, что она полная (худенькая американка в нашем кампусе только одна – жена нашего преподавателя Болдуина), но тут это важно, потому что самая важная черта Доминик – страстная любовь к еде. Это ее хобби и основное занятие, мечта и реальность, альфа и омега ее существования. Весь день она мечтает что-нибудь поесть, при этом не менее страстно мечтая похудеть. Она всегда с любопытством заглядывает во все кастрюли, пробует, и, оглядывая худеньких полячек, грустно вздыхает. Сама она никогда ничего не готовит (чтобы не потолстеть), а держит в шкафчике стратегический запас. Этот запас представляет собой весьма интересную подборку – посреди макарон, чипсов, печенья и шоколада возлежит внушительная луковица. Даже не знаю, за что бы я скорее удавилась: за то, чтобы узнать, что ест Тереза, или чтобы посмотреть, как Доменик потребляет свой лук.
Американка весело кивает мне и с подозрением оглядывает Терезу. Та сосредоточенно размешивает что-то красное в молоке.
- Что это, Тереза? – не выдерживаю я.
Остальные с интересом прислушиваются.
- Специальная приправа,- отвечает полячка, не отрывая глаз от чашки, - повышает иммунитет.
- У тебя разве проблемы со здоровьем?
- Нет. Но вдруг я могу заболеть. Английский климат неполезен никому.
Внезапно она смотрит на часы, издает вопль, вливает в себя бурое молоко, швыряет чашку в раковину и убегает.
Мы с улыбкой переглядываемся. Доменик заглядывает в раковину, но тут же отходит от нее, зажав нос.
- Сушеное крысиное дерьмо, - констатирует она.
Я тоже смотрю на часы. Мне пора на занятия.
- Увидимся! – говорю я соседкам и покидаю кухню. Потом захожу в свою комнату, беру учебники и выхожу на улицу.
Там меня ждут мои подруги – Ксеня и Лена. Мы вместе прилетели из Москвы два дня назад. С Леной мы учимся на одной факультете и отделении, только в разных группах. Ленка – такая же высокая, как я, - личность авантюрная. Всегда готова на подвиги и приключения, но в то же время в ней чувствуется какая-то материнская забота о ближнем. Сама она считает себя стервозной, но я знаю, что добрее человека, чем она трудно найти в этом кампусе.
 Ксюха учится на философском факультете, она старше нас на год, но на самом деле, мне иногда кажется, что все совсем наоборот. Книга «Маленький Принц» – про нее. Она чуть ниже нас с Ленкой, худенькая, какая-то вся легкая, и необыкновенно умная. Хороший пример человека, в которого напихали кучу знаний, и он от этого не сошел с ума, а наоборот, они пошли ему на пользу. Он, то есть, она научилась применять эти знания в жизни, а это очень важно, скажу я вам, потому что трудно учиться на нашем филологическом,(а уж тем более на их загруженном философском), получать знания не чемоданами, нет, контейнерами и хранить их в пассивном виде. Научиться их применять – дело не менее трудное, у меня это получается далеко не всегда, и поэтому я очень уважаю Ксюху. Не смотря на то, что с Леной мы однокурсницы, ровесницы и даже однофамилицы (это очень веселит окружающих, потому что мы с ней абсолютно непохожи внешне), Ксюшка как-то ближе мне. То ли потому, что я вижу отклик в ее голубых сосредоточенных глазах на любую мысль, которую я высказываю, то ли потому, что я чувствую ее понимание, а может и потому, что мы с ней по-книжному романтичны и вместе любим «умничать» и играть в психологов, разбирая каждое душевное движение окружающих.
 Не знаю, ведь дружба – это такая же химия, как и любовь. Но мы вместе чувствуем эту близость, а так же и легкую вину перед Ленкой за это, и оттого стараемся быть внимательными и предупредительными к ней.
- Как дела? – спрашивает Ленка.
Мы болтаем по-английски, ведь мы приехали учить язык, и это помогает нам влиться в среду и почувствовать английское мышление.
- Тер-ррр-рифик! - отвечаю я молодецким басом, и мы смеемся.
Мы узнали это слово вчера в пабе, и теперь гордимся, что нам известно слово, которое не знают наши однокурсники, которые остались в Москве. Я даже сделала запись в блокноте – “terrific” – нечто среднее между «good» и «great». То есть, попросту говоря, в порядке. Отвечать, поэтому надо это слово обычным тоном, без громовых раскатов, но, видимо, ощущение свободы, легкости и молодости распирает нас и выскакивает из нас вместе с задорным – Терррр-рррифик!
Мы идем на занятия и болтаем. Я рассказываю про Терезу. Девочки видели ее, поэтому уже заранее улыбаются.
- Вообще-то на самом деле, в каждом обществе есть такие аутсайдеры, - вдруг говорит Ксюха, когда мы отсмеялись, - эдакие белые вороны, над которыми все смеются. Она же на самом деле ничего смешного не делает. Просто живет, как хочет.
- Хм, да, - задумываюсь я, - представляю, если бы я попала в общество таких, как Тереза. Вот они бы надо мной посмеялись.
- Ой, да бросьте, - машет рукой Ленка, - обыкновенная ботанша-чудачка.
- С другой стороны, - соображаю я, - мы смеемся, потому что тоже хотим жить, как хотим. Не смеяться было бы ущемление желаний…
- …Которые перешли бы в комплексы, - подхватывает Ксенька, - поэтому давайте и правда смеяться, когда хочется. Все равно ей от этого ни горячо, ни холодно.
Мы улыбаемся и входим в класс. Профессор литературы Дин Болдуин, кивает нам.
- Принесли таблички? – спрашивает он.
- Ага, - я вытаскиваю красную карточку, на которой выведено огромными буквами мое имя.
- Вас-то я запомнил, - хмыкает Болдуин, - особенно вот этих двух молодых особ. Не так часто можно наблюдать юных леди, заказывающих виски без колы.
Ксенька и Лена краснеют, как таблички, на которых написаны их имена и улыбаются. Я молчу про то, что я вчера вела домой Ксюшку, а она сопротивлялась и вопила: “Julia…это же…rabbits! Rabbits!”. “Rabbits!” - дразню я Ксеню шепотом, а она отвечает заливистым смехом.
- Поэтому вы объясните вон новым девочкам из…, - он смотрит в тетрадь, - …Калининграда, что нужно сделать.
Но мы и без него уже успели заметить новые лица, определенно русские.
- Привет! – подходим мы.
- По-английски, - предупреждает нас Болдуин.
Мы здороваемся, но познакомиться не успеваем, начинается урок. В класс вбегают опоздавшие и заспанные американцы, которых Болдуин приветствует с ласковой насмешкой.
- Новоприехавшие из Калиниграда, - объявляет он,- давайте познакомимся.
Знакомство начинается с девочки, сидящей с краю. На вид ей лет шестнадцать, хорошенькая блондинка с пухлыми губами и чуть наивными глазами.
- Джулия! – заявляет она неожиданным басом.
- Хорошо, дальше, - отмечает Болдуин в своей тетрадке.
- Ольга, - представляется следующая за моей тезкой девочка.
Она постарше, чуть полновата, и ее волосы сколоты резинкой с кусочком меха. Мы, успевшие за два дня проникнуться англо-американской простотой, безыскусностью и демократичностью в одежде, с неодобрением смотрим на эту резиночку. Но девочка в дальнейшем оказалась очень хорошей, доброй и милой. Она тоже училась на филфаке в Калининграде, только специализировалась на шведском языке.
- Тоже Ольга, - сообщает следующая девочка, нет, девушка. Она кажется старше всех, у нее насмешливые синие глаза, на ней – ярко-красная кофта, на ногах – туфли на высоких каблуках –вещь тоже довольно редкая в студенческом кампусе.
- Маргарита - представляется последняя “новоприехавшая”. Это имя вызывает веселость у американцев.
- Как коктейль, - произносит вслух Кевин – высокий, очень симпатичный и довольно ленивый парень. Его волосы украшены маргаритками, которые заботливо воткнула ему его субтильная и тихая подруга Хитер.
- Чего? – осведомляется Рита у меня, не поняв шутки.
- Это коктейль есть такой, «маргарита», - объясняю я, - с текилой. Мексиканцы любят.
- А ты, что, мексиканец? - прищуривается Рита, глядя на Кевина.
Кевин улыбается и прячется за учебник.
- Тоже мне, - ворчит Рита, - и так выспаться не дали, так еще и смеются.
- Вы с ними живете? – спрашиваю я.
- Соседи они наши. Дебоширили всю ночь. Я тоже люблю веселиться. Но мы вчера только приехали.
- На чем?
- Да на автобусе. Прикинь, каторга какая?
- Угу.
- Жуть. Мы всю водку еще в первую ночь выдули. А догоняться нечем было.
- Ужас, - посочувствовала я.
Рита разговаривает чуть хриплым голосом, потому что курит, как паровоз. Она довольно красива, в ней видно то, что называется породой – прямой, хотя и довольно крупный нос, красивые глаза.
- А тебя как зовут? – шепчет она, потому что урок начался.
Я отвечаю.
- У тебя клевые зубы.
- Чего?
- Да ты не смейся. Я люблю, когда у людей зубы красивые. У тебя все крупные, белые и ровные. Класс!
- Что такое? – шепчет Ксюха.
- Рита говорит, что у меня зубы красивые.
Ксенька начинает давиться от смеха.
- У тебя тоже красивые – перегибается через стол Рита.
 Рита – роковая женщина с чисто русской необъятной душой, с одновременным благородством характера и бесшабашностью. Мы вскоре полюбили ее грубоватую нежность, с которой она к нам относилась.
- А еще… - начинает Рита.
- Русские – тише! – с притворной строгостью говорит Болдуин, - обратите лучше внимание на социальную структуру Англии конца восемнадцатого века. А о России двадцатого - на перемене поговорите.
На переменке мы все вылезаем на луг перед колледжем. Мы с Леной и Ксеней занимаем место рядом с деревьями и сидим, прислонившись спинами к вековым дубам. Рита и Ольга, которую я мысленно уже окрестила “Красной кофтой” смолят в сторонке с поляками из соседнего класса. Юлька и вторая Ольга подходят к нам.
- Можно к вам? – застенчиво спрашивает Ольга.
- Конечно, - отвечаю я.
Девчонки плюхаются рядом.
- Вы тут давно? – спрашивает Юля.
Она говорит чуть-чуть в нос и слегка басом, как подростки. Как в том анекдоте: “Мама сказала, деньги в бидоне…”
- Расскажите, где тут магазины нормальные?
Я не успеваю ответить, потому что вижу двух ребят, которые выходят из колледжа и направляются к нам. Мое сердце начинает учащенно биться.
- Это кто такие? – спрашивает Юля.
- Итальянцы, - отвечает Ксенька.
- Да? Я в прошлом году была в Италии, и мы там закружили с одним, а потом я уехала, и мы переписывались, но ,как-то потом все заглохло…
Юлька говорит сплошным потоком, пересыпая речь огромным количеством неформальной лексики. Ксеньку это веселит, она толкает меня в бок, но мое внимание целиком занято двумя итальянцами, точнее одним из них.
- Привет! – они подходят к нам.
Светловолосый Фредерико сразу обращает внимание на Юльку, что, впрочем, неудивительно – напротив его фамилии в холле написано им же “I love girls”.
- Фредерико! – представляется он Юле.
- Федерико…-повторяет она.
- Нет! Не Федерико! Фредерико!
- Вот разорался…какая ему разница!
- А у них, наверное, так голубых называют, - высказывает догадку Ксюха.
- А, ну так бы и говорил. А я Джулия. Мне семнадцать. На самом деле – это уже по-русски, нам,- мне шестнадцать. Но необязательно же ему об этом знать!
- По-английски! – протестует Фредерико.
- Даже если по-английски,- вмешивается его друг, - все равно не поймем ничего.
Его зовут Димитрий. Ему восемнадцать лет. Мы познакомились с ним еще в автобусе, который забирал нас из аэропорта. Димитрий – высокий, темноволосый, с удивительно огромными карими глазами. Он кажется довольно спокойным, в отличие от своего друга, но его глаза чаще всего выражают беспомощность – Димитрий учит английский всего два месяца и понять то, о чем говорят кругом, он не может вообще. Знает всего пару-тройку общих фраз, и с помощью их, а так же жестов, характерных для их нации и каких-то международных эквивалентов, пытается общаться. Причем итальянцы – люди в высшей степени коммуникабельные, поэтому его переполняет желание общаться, но пока у него не очень получается.
Димитрий мне понравился сразу, и хотя мы всего лишь друзья, я начинаю волноваться всякий раз, когда вижу его. Сейчас он пытается объяснить мне, как ему трудно общаться.
- В Италии, - начинает он, и замолкает, пытаясь подобрать слова, - люди…любят…разговаривать, - он машет руками.
- Общаться, - говорю я.
- Да! Когда на…как это…где автобусы…
- Улица?
- Нет! Стоят!
- Остановка!
- Да! Люди видят друг друга. Много людей.
- Толпа, - подсказываю я.
- Возможно. Ну, да, толпа. И один спрашивать. Спрашивать.
- Спрашивает.
- Да, спрашивает, куда идти. То ему отвечают все. И все скоро знакомятся. И разговаривают. Вся толпа.
- И все руками машут! – добавляет Юлька.
Димитрий смотрит на меня.
- Жесты, - объясняю я ему.
- А! -он улыбается Юльке,- да. Итальянцы любят так...
Он так усердно машет руками, словно пытается взлететь. Меня душит желание послать ему воздушный поцелуй.
- Ладно, пора, Болдуин рассердится, - торопит нас Ксюха.
- Симпатичный! – в оба уха шепчут мне Юля и Оля.
Я улыбаюсь, но потом спохватываюсь: неужели так заметно, что он мне нравится?
Мы расходимся по классам. Димитрий, Фредерико и несколько поляков уходят в параллельный кабинет – уровень их английского ниже нашего.
Когда уроки заканчиваются, то мы собираемся во дворе и идем к кампусу. Калининградские девчонки идут пока отдельно – делятся впечатлениями между собой. Но одна фигурка отделяется от них и идет к нам. Это «Красная кофта».
- Хей! – окликает она нас, - вы идете на ужин?
- В ресторан? Идем. А вы?
- Мы тоже. То есть девчонки идут. Я не пойду. Я с вами доеду на автобусе до центра, а потом покину вас.
- А что ты будешь делать?
- У меня встреча. С моим молодым человеком.
- Он тут живет? В Нортхемптоне?
- Ага. Я же тут не в первый раз. Мы в прошлом году познакомились. А в этом я решила поучиться приехать.
“Красная кофта” говорит быстро и независимо, она чуть насмешливо оглядывает нас.
- Тебя зовут Ксеня? А ты Лена? – спрашивает она, запоминая наши имена, - А ты – Юля? Нашего ребеночка тоже зовут Юля.
- Какого ребеночка, - удивляется Ленка, - вы, что с англичанином ребенка уже успели родить?
- Да нет, - машет рукой “Красная кофта”, - это мы так Юльку нашу называем. Ей же шестнадцать еще.
- А тебе?
- А мне двадцать четыре.
Нам, восемнадцатилетним, “Красная кофта” кажется чуть ли не старой. Но по здешним меркам это нормально, среди американских студентов много и таких, кому двадцать пять, двадцать семь.
- Я решила подучить английский, - заявляет «Красная кофта», - у меня он третий.
Я смотрю на нее с уважением. Здорово, у меня английский всего только второй. Впрочем, к ее годам, я тоже буду больше языков знать.
- Ну, ладно, - прощается она с нами, - приходите к нам. Девчонки бутылку “мартини” купили. А Ольга будет торт печь.
- Молодцы, - говорит Ленка, - готовят. А мы макароны только варим, да сэндвичи едим. Давайте, я вам биточки приготовлю из манной крупы с малиновым вареньем.
- С ума сошла, - отвечает Ксюха, - ингредиенты дороже покупать выйдет. Купим лучше полуфабрикаты какие-нибудь.
Я согласна с Ксенькой. Зачем выбрасывать деньги на еду? Это же такое дело, проходящее! Лучше купить какие-то сувениры или одежду, и привезти в Москву. Впрочем, ощущения все равно необычные - что у меня какая-то сумма денег, и я ее могу потратить, как захочу.
- Ладно, я к вам зайду, - говорю я девчонкам и иду в свой корпус.
На кухне никого нет. Я открываю холодильник. Ну, торт-не торт, а суп надо будет сварить. Картошка, морковь, банка рыбных консервов. Я шиплю траву из огромного пучка киндзы, который мне удалось найти на местном рынке. Жалко, что я не запомнила, как она по-английски звучит. Входит Кашья с двумя банками сухого супа – для себя и своей подруги.
- Что ты варишь? – спрашивает.
- Суп.
- Из рыбы?!
- Ну да, а что?
- Не знаю. У нас нет рыбных супов.
- Из чего же вы варите супы?
- Из грибов. Из овощей. Из мяса, но редко.
- Из рыбы тоже вкусный. Зови Сашу, попробуете.
- Ну, что ты, Юлия.
- Давай, а то вы на своей сухой еде совсем себе желудки попортите.
Полячки рассаживаются, пробуют суп.
- Какой ароматный! – говорит Сашья.
- Это из-за…- я запинаюсь,потому что не знаю как сказать “киндза” по-английски,-…кориандр?
Я с надеждой смотрю на них – может, в польском есть эквивалент?
Они качают головой.
- В общем, из-за травы. Специи.
Входит Доминик.
- Что едите?
- Суп. Будешь пробовать?
- Нет, спасибо. Не хочу толстеть. Тем более что сегодня идем в ресторан.
- Так это вечером.
- Ничего, я нагуляю аппетит.
Она открывает шкафчик, задумчиво смотрит на луковицу.
- Кстати, а что за ресторан?
- Индийской кухни.
- Интересно, - задумчиво тянет Доминик и захлопывает шкаф.
После обеда я иду к себе в комнату. Нужно написать эссе, и еще сочинение по сценаристике. Но мне непомерно лень это делать. Лучше примерить одежду, в которой я пойду. Что бы одеть? Наверное, эту новую блузку Newlook. Я купила ее недавно, она модного фасона - с рукавами три четверти, такого глубокого малинового цвета. “Цвет страсти” – сказала Ленка. Я одеваю блузку, смотрю в зеркало, думаю про Димитрия. Раздается стук в дверь, вернее, даже не стук, а целая дробь. Я открываю дверь, и врывается Мисти.
- Что, русский стиль? – спрашивает она, взглянув на меня, и плюхается на кровать.
Я оглядываю себя и вижу, что забыла снять спортивные штаны, которые довольно забавно смотрятся в сочетании с “цветом страсти”.
- Примеряю.
- А я пойду в том же.(драные джинсы и плащ-дождевик). Ресторан – это не театр. Я пришла к тебе, у тебя нету…?
Мисти произносит неизвестное мне слово.
Я озадаченно смотрю на нее.
- Антисептика, - говорит она, - смотри.
Она задирает штанину, ия вижу огромную ссадину.
- Господи, Мисти, что это?
- Да, ерунда, я упала, у тебя нет антисептика?
- Есть, щас гляну.
Пока Мисти заливает рану перекисью, я переодеваюсь, сажусь напротив нее. Мисти – американка, веселая, деловая и непосредственная. Она ведет себя, как девочка-сорванец, хотя, подозреваю, она намного старше «Красной Кофты». Мисти немного напоминает белочку, у нее глаза красивой вытянутой формы и короткие рыжеватые волосы. Мисти - заводная, иногда почти бешенная в своем веселье, и ее очень любят ребята, она для них – своя в доску, друг. Вчера в пабе ей понравилось, что девчонки пили чистый виски, и теперь мы дружим. Меня она называет «ангелочком». Я не сопротивляюсь: я такая и есть, хорошая девочка из правильной семьи. Мне это помогает здесь: гораздо проще соответствовать своему душевному состоянию, чем беситься и отрываться только потому, что ты в международном лагере. В общем, считаю себя золотой серединой между тихоней Кашьей и хулиганкой Мисти. Мисти мне очень нравится, впрочем, я думаю, она всем нравится, кроме, пожалуй, что Терезы.
- Ну, все, спасибо, я помчалась!
- Кофе хочешь?
- Нет, мне пора. Пока, Джулия!
Я наливаю кружку чая, беру шоколадку, сажусь за свой столик. Комната у меня узковата, но мне она кажется самой лучшей- она же моя, личная. Я пью чай, грызу карандаш, но ни одной мысли по поводу эссе у меня не возникает. Читать «Генриха IV» у меня словарного запаса не хватит. Интересно, а Димитрий заметил, что мы с ним очень похожи? Оба кареглазые, носы у нас одинаковые. Надо спросить, кто он по гороскопу. Как бы это сделать?
Взгляд мой падает на “Антологию английской поэзии”. Чертов Генрих! Что бы такое написать? Давай, Юля, думай, ты же филолог! Для филолога придумать эссе – пара пустяков! Но мне все равно не думается. Наконец, я решительно встаю, кидаю в рот остатки шоколадки и иду одеваться. В ванной только маленькое зеркало над раковиной, поэтому я не вижу себя целиком, приходится вставать на цыпочки. Волосы лучше заколоть.
Через несколько минут я выхожу во двор. Потом оборачиваюсь и смотрю на себя в стеклянную дверь, как в большое зеркало. Видно плоховато, но силуэт, в целом, мне нравится.
Во дворе сидят Мисти и Дория. Дория – тоже американка, и, если Доминик полновата, то Дория – просто человек-гора. Она огромная, ходит медленно и разворачивается всем корпусом. При этом, что меня удивляет, она всегда тщательно заботится о маникюре, у нее всегда аккуратно накрашены ногти. Хотя, маникюр – не педикюр, через залежи своего жира перегибаться не нужно. Волосы у нее длинные, прилизанные, что окончательно дисгармонирует с ее великанским обликом. Дория знает несколько слов по-русски, у нее то ли русские, то ли белорусские корни, поэтому мы называем ее Дарья.
- Хей, хей, Джулия, сюда! – машет мне Мисти.
- Ее зовут не Джулия, а Юлия, - степенно поправляет ее Дория-Дарья.
- Все имена запоминать, у меня голова лопнет! – скороговоркой ворчит Мисти, - иди к нам, мы уже собираемся.
- Сейчас! Я за девчонками зайду.
“Зайду”, хмм… Я употребила фразовый глагол в речи. Молодец я!
Девчонки, по-видимому, сидят на кухне, откуда раздается громкая музыка. Я знаю, что они тоже живут с двумя полячками, но самих полячек не видела пока. Я стучусь.
- Входите! – раздается мужской вопль и чей-то визгливый смешок.
На кухне – облако сигаретного дыма, гремит рок. Возле окна мне удается разглядеть парочку, оторвавшуюся друг от друга. Из облака выплывает брюнетка. Она довольно хорошенькая, с острыми чертами лица, на вид несколько стервозна.
- Ксеня и Лена у себя, - сообщает она, и при этом ее язык слегка заплетается.
- Спасибо, - я закрываю дверь и снова слышу визгливый смех.
Ксенька сидит на кровати с сосредоточенным лицом.
- Кто у вас на кухне? – я плюхаюсь рядом.
- Темненькая?
- Ага.
- Ева.
- И Адам?
- А черт его знает. Вчера другой какой-то был.
- Это та полячка?
- Ага.
- А вторая?
- Вторая такая же. Только светленькая.
- Они старые?
- Ага. Лет двадцать пять, двадцать шесть. Но по-английски здорово болтают.
- Когда мне будет двадцать пять… Слушай, кстати, как у тебя с погружением в язык? Помнишь, ты говорила в самолете, что если долго болтать по-английски, то будут сны сниться на английском?
- Ну, да, думаю, это правда. Через пару недель – вполне вероятно.
- Здорово!
С кухни доносится вопль, потом звук разбитой посуды и хохот. Ксюха морщится.
- Истерички какие-то. Это у них от внутренней неустроенности. Приехали сюда, чтобы студентов совращать. Эва хоть умная. Вторая, по-моему, не особо. И у нее есть вроде как бой-френд. Поляк. Но это ей не мешает кокетничать с итальянцами.
- С Димитрием тоже?
- Нет, с Фредерико в основном. Димка же не понимает ничего.
- Хорошая причина…
- Да не, он и не такой, чтобы с какими-то польскими…
- Потаскушками тусоваться, - это Лена вошла в комнату, - ну чего, идем?
- Я не пойду, - говорит Ксюха.
- Почему?!
- Да ну. Я хочу посидеть. Над эссе подумать. И чего там делать, в индийском ресторане. Мы же в Англии, а не в Индии.
- Все равно, интересно, пошли!
- Не хочу, идите без меня.
- Ладно, Юльк, пойдем. Ксюх, мы тебе принесем чего-нибудь с собой.
- Ага. Кусок жареного индийца. Повеселитесь хорошо!
- Да, тетушка Агата.
- Я серьезно.
- А тебе – подумать хорошо.
- Давайте, пока!
 В коридоре мы сталкиваемся со светловолосой полячкой. Она чуть полновата, не такая стервозная как Ева, но в лице какое-то знание жизни, опыт, при чем такого какого-то нехорошего характера.
- Слушай, может, они наркоманки? – шепчу я Ленке.
- Станешь наркоманкой, когда у тебя бой-френд – осел.
- Почему осел?
- Ну, он смеется по-ослиному…Вот так: иаа-аа…и-ааа.
Во дворе уже все собрались. Предводимые Болдуином, организованной толпой мы шагаем к автобусной остановке. Мисти что-то громко рассказывает, какие-то смешные вещи, и каждый ее рассказ окружающие встречают диким хохотом. Мы с Ленкой ничего не понимаем, американский английский слишком сложный, но тоже улыбаемся, чтобы не отстать от остальных. Калининградские девчонки тоже идут. Я замечаю «Красную Кофту», которая сменила кофту на серебристый плащ – по-моему верх безвкусицы.
На остановке нас ждут итальянцы в компании незнакомых ребят.
- О, видишь, тех двух? – говорит Ленка.
- Ага.
- Это поляки. Лукас и Войтак. Они приходили вчера к нам, точнее нее к нам, а к потаскушкам. Ну и развратные рожи у них.
Мы подходим, здороваемся. На Димитрии – темно-синяя рубашка с высоко поднятым воротником. Хорош до безобразия.
- Италиен мода – поясняет он, указывая на воротник.
Потом подходит ко мне, поднимает концы воротника моей рубашки и улыбается мне.
- Вот, знакомьтесь, - поворачивается Дима, - это Лукас.
- Лукаш, - поправляет его знакомый.
- Лукаш. Он из Польши.
Ленкино определение по поводу «рож» было довольно точно. Я бы еще добавила, что физиономии у них нагловатые, особенно у Лукаша. Пока Дима занимается моим воротником, я замечаю у него на шее серебристого дельфина, точнее двух маленьких дельфинов.
- Это твой талисман? – спрашиваю.
- Нет. Вот.
И протягивает мне руку, на которую надета разноцветная фенечка.
- Это – он показывает на красную часть фенечки, - любовь. Символ. Это – дружба. Это – радость. Я тебе тоже..дам такую… у меня лежит дома такая штука.
Радости моей нет придела. Но я делаю вид, что ничего не происходит и даже специально отстаю, чтобы идти с Дорией и болтать с ней. Дория знает, какой сложный русский язык и думает, что английский для нас – тоже такой же сложный, поэтому говорит медленно и четко.
- Мне нравится тут, - говорит она, но я очень скучаю по своему бой-френду.
Я поглядываю на огромную Дорию и представляю себе не менее гигантского друга. Они такие странные все-таки.
- Где вы познакомились? – спрашиваю.
- Нас познакомил мой профессор по литературе. О, он такой умный, мой Майк! Такой красивый. Я так люблю его.
Глаза Дории затуманиваются. Вообще зрелище довольно комичное, Дория напоминает небольшого слоненка, если конечно слоненку приклеить длинные волосы и прилизать их. Дима оглядывается на нас, потом тоже чуть отстает и идет некоторое время с нами. Мы обсуждаем будущие экскурсии. Через некоторое время Мисти утаскивает Дорию. Димитрий хитро улыбается:
- Это твоя подруга?
- Нет, знакомая.
- А-а…американцы…американские женщина…женщины то есть так много едят.
- Итальянки меньше?
- Конечно. У нас нет таких…больших.
- Понятно…
- А у нас в квартире живет Чарльз. Он тоже такой большой. И американец. Вчера мы положили в… холодильник (Дима довольно улыбается - сам вспомнил слово) пиццу. Приходит Чарльз, стучит в мою дверь – тук-тук-тук! Вот так. И говорит – вы будете есть пиццу? Я говорю – нет. Пока нет. Прихожу утром – нет нашей пиццы!
- Ну и ну.
Димитрий говорит деланно сердитым тоном, и мне становится ужасно смешно.
Наконец, мы доходим до ресторана. Внутри – полумрак, индийская музыка. Мы рассаживаемся, справа от меня Ленка, слева – Мисти. Напротив – Дория и итальянцы. Американки уже бывали в индийских ресторанах, Дория знает все названия и с готовностью поясняет, из чего состоит то или иное блюда. Мы с Ленкой заказываем курицу с каким-то сложным гарниром. Дория – порцию овощей, но из колонки, где перечислены блюда, которые подаются на двоих. Мисти – тоже курицу, но с мятным соусом. Нам приносят минералку и лаваш.
- Что вы заказали, Джулия? – спрашивает Фредерико.
Волосы Фредерико блестят от геля, на нем тоже рубашка «по-итальянской моде», светло-синяя, отчего его глаза кажутся ярко-голубыми и огромными. Но меня больше интересуют глубокие карие глаза его друга.
- Курицу. Вот эту, - я указываю пальцем в меню.
- Ну, мы тоже такое закажем.
- А вдруг вам не понравится?
- Какая разница! – машет рукой Фредерико, - все равно итальянская еда – самая лучшая.
- А что такое итальянская еда? – слышен ехидный голос Лукаша, - паста и пицца.… Всё… Не то, что индийское разнообразие!
- Нет, нет, - волнуясь, говорит Димитрий, - есть много разных…
- Типов – подсказываю я.
- Да! Типов! Пиццы! Они все разные! По вкусу и вообще!
- Конечно, - насмешливо говорит Лукаш, и пасты тоже – паста…паста, паста …и паста тоже, ну и паста!
Каждое слово он произносит с разной интонацией, поэтому это звучит забавно, американки смеются. Дима пытается что-то сказать, но у него не выходит и он сердито замолкает.
Мисти сидит рядом со мной, ни на кого не смотрит, теребит салфетку и кусает губы.
- Мисти сегодня очень задумчива, - говорю я ей.
- Ага, обдумываю одно дельце. Как бы его лучше состряпать.
- Что за дельце?
- Ну, так, шутка…хулиганство…думаю, привлечь полячек к этому.
- Каких полячек?
- Ну не тех же вареных картофелин – твоих соседок. Тех, с которыми живут твои подружки – Лена и Зения.
- А, Эву и вторую…
- Ага. Чего помрачнела-то?
- Мне не очень-то они понравились.
- Ну и зря. Они умеют веселиться. Мы вчера здорово с ними тусанули.
Я отламываю кусочек лаваша. Ой, он несоленый! Дория смеется.
- Не ищи соль, Юлия! Лаваш едят несоленым!
- Глупая индийская еда,- встревает Димитрий, - пицца – лучше.
Я улыбаюсь ему. Он на секунду задерживает на мне взгляд, потом протягивает руку, вытаскивает из вазочки красную розу, перегибается через стол и втыкает мне цветок в волосы.
- Браво! – хлопает Дория в ладоши, - Кармен!
Нам приносят то, что мы заказали. Курица как курица, овощи в гарнире довольно вкусные, а вот на краешке тарелки красуется что-то совсем непонятное – ярко-оранжевое и на ощупь мягкое. Я ковыряю эту штуку вилкой, поднимаю глаза и вижу, что Димитрий смотрит на меня не отрываясь. Он замечает мой взгляд, ставит локти на стол, опускает на руки голову и картинно вздыхает. Это видит Фредерико, толкает его в бок и говорит громко, чтобы я слышала:
- Красивая, да?
Димитрий, кивает, вздыхает и снова обращает свой взгляд ко мне.
- По-моему, они оба в тебя влюбились, - шепчет мне Ленка.
Мне все равно, что там думает Фредерико, он такой легкомысленный, он вообще “любит девушек”, а вот Дима…
- Димитрий, ты решил объявить бойкот индийской кухне? - снова раздается голос Лукаша.
- Нет, - Дима краснеет и начинает тыкать вилкой в тарелку, замечает оранжевую субстанцию и с отвращением откладывает прибор.
- А вот Лукаш, кажется, ревнует Диму к тебе – замечает Ленка.
- Ты думаешь, Лукаш…
- Наверняка…посмотри, как он затрясся, когда увидел, что Дима глаз с тебя не сводит.
- Мда, правда. Может, он и не голубой, но Дима ему все равно явно нравится. Мне видимо придется подраться с поляками в конце концов.
- Юлия, почему ты не ешь оранжевый шарик? - спрашивает Дория.
- И правильно не ест, - говорит Димитрий, - он…отравленный.
- Ну, конечно! Попробуй, Юлия!
Я отламываю кусочек, отправляю его в рот. Обыкновенная картошка!
- Это картошка, - объявляю я, - Дима, попробуй.
- Не хочу. Я сейчас пойду домой. Там приготовим пасту. Придете к нам?
- Придем, - радуюсь я.
Какое удовольствие посмотреть, как он готовит пасту, да просто быть рядом с ним!
- И вы приходите, - обращается Димитрий к полякам.
Я мрачнею.
- Я подумаю, - отвечает Лукаш, - мне надо зайти сначала к Эве.
“И остаться там на ночь!” – мысленно желаю я Лукашу.
Ужин окончен. По дороге домой я представляю, как было бы здорово, если бы мы с Димой стали встречаться. Я никогда еще ни с кем постоянно не встречалась. Как было бы хорошо быть рядом с этим веселым и симпатичным итальянцем! Мы так подходим друг к другу!
Когда мы приходим в кампус, уже темно.
- Пойдем готовить пасту! – объявляет Димитрий.
- Черта с два! – вдруг откуда-то вылезает Мисти, - садитесь, щас будем тут болтаться и общаться!
- Куда садиться? – удивляется Ленка.
Двор представляет собой асфальтированный полукруг.
- А вот сюда! – говорит Дория и плюхается прямо на асфальт.
- Ладно, сейчас, я пойду за Ксюхой, -говорю я и иду в торону кампуса.
В дверях их квартиры я сталкиваюсь с Эвой. Она смотрит на меня отнюдь не дружелюбно.
- Эва! – зовет мужской голос из ее комнаты.
- Иду! – отвечает она и еще раз окинув меня с ног до головы, исчезает.
Я захожу к Ксюхе. В ее комнате полумрак, а сама она сидит, нахохлившись, как воробушек, и поджав ноги там, где мы ее оставили – на стуле.
- Привет!
- О, здорово!
- Как эссе?
- Ни строчки.
- Что же ты тут делала?
- Ничего. Думала. Вышла пару раз с Эвой поболтать. В основном думала.
- Иа-иа! – раздается смех за дверью.
- Правда на осла похоже, - удивляюсь я, - пошли с нами!
- Куда?
Ксюшка потягивается. Видно, она утомилась сидеть тут, в темноте.
- На улицу. Там щас все сидят на асфальте. И общаются.
- Да? В паб я бы сходила. Выпить полпинты сидра.
- Сегодня понедельник. Паб закрыт. Одевайся, пошли!
- Ладно, иду. Как Дима?
- Вот, - я показываю розочку.
- Его работа?
- Ага. Слушай, у него на шее висят два дельфинчика. Может, это в память о какой-нибудь итальянке? Два – один как бы он, другой она.
- Что за дельфинчики?
- Обыкновенные, из серебра. Один чуть побольше, другой поменьше.
- Не думаю, что это подруга. Это скорее, он и его мама. Как символ, понимаешь?
- Ага, - радостно говорю я и умиляюсь в душе.
- Ну, все, я готова. Пойдем.
- Пошли. Слушай, чем тут у вас пахнет?
- Не знаю, сама думаю. Это из комнаты Эвы. Она с каким-то мальчиком там весь день торчит.
- Ну, бога ради.
Мы идем по коридору. Из комнаты Эвы доносится скрип кровати. Мы хихикаем и выходим на улицу. Все уже расселись. Лена болтает с поляками – Лукашем и Войтаком. Мы подсаживаемся к Дории, которая пытается разговорить Димитрия. В его глазах – беспомощность и ужас, и он шумно радуется, когда я сажусь рядом с ним.
- Джулия, я хочу, хочу сказать, я не понимаю!
- Да погоди, не волнуйся, объясни сначала.
Меня переполняет какая-то материнская нежность к итальянцу.
- У нас погода. Трейнта!
- Что-что?
- Нет, трейнта – по-испански. Тридцать!
- Тридцать градусов выше нуля?
- Да! – он смотрит на Дорию.
- Жарко, - соглашается она, а потом смотрит на меня, - ты у него переводчик?
- Она моя учительница, - вставляет Дима.
Это правда. Я успела за несколько дней объяснить Диме с помощью жестов и моего слабого знания латинского, который я учила на первом курсе, множество английских слов. Постепенно нас все оставляют, и мы начинаем болтать с ним вдвоем.
- В Италии… - начинает он, как обычно и замолкает, подбирая слова.
- Да? – подбадриваю его я.
- Я учусь в лучшей школе.
- Лучшей школе Рима?
- Нет! Лучшей школе Италии!
- Ого, здорово.
- У нас было пение. И я выступал в Ватикане.
- Что ты пел?
- Ты знаешь трех теноров?
- Конечно. Паваротти, Карерас и..
- И Доминго.
- Да, Плачидо Доминго.
- Так вот они поют итальянские…оперы..
- Так.
- И я тоже пел. И песни.
Он молчит, а потом вдруг поет глубоким необыкновенно красивым голосом:
- Верниись в Соре-ее – енто!
- Любовь моя…- заканчиваю я по-русски.
- О, ты знаешь! – радуется он.
- Да, я играла ее на фортепьяно.
Я оглядываюсь. Все общаются. Ксенька болтает с Дорией. Но кое-кто посматривает на нас – кто с завистью, как Лукаш, а кто – подбодряюще, радуясь за нас, как американки и мои подружки. Из кампуса, слегка шатаясь, выходит Эва. Она одна, на ней обтягивающая зеленая кофта. Он подходит в Лукашу, что-то шепчет ему. Тот кивает, подзывает Фредерико. Фредерико вскакивает, идет к ним, а потом, поговорив, уходит с Эвой. Мы удивленно переглядываемся с девчонками.
- Интересно,- говорит по-русски Ксенька.
- А может, он ее сутенер,- округляет глаза Лена,- итальянец договорился с ним.
- Да нет, это уже слишком, - сомневаюсь я.
- Макаронник пошел практиковать искусство любви,- хмыкает Лена.
Дима никак не реагирует на уход друга. Мы продолжаем с ним болтать, когда выходит Фредерико, довольный и сияющий. Он подходит к нам, наклоняется к Диме, хлопает его по плечу и тащит с собой.
- Прости, Джулия! – кричит он мне и подводит Диму к Лукашу.
Тот что-то долго объясняет ему, словно инструктирует, а потом отправляет в корпус.
Что я испытываю, передать невозможно. Мне кажется, что на моем лице написано все – ревность, возмущение, растерянность, поэтому я опускаю голову и сжимаю в кулаке какой-то камешек. “Какая гадость, гадость, гадость!” - повторяю я шепотом, хотя кто и что гадость, не знаю. Смотрю на своих ребят и вижу тревогу в глазах Ксении. Сквозь силу я улыбаюсь ей. Потом замечаю какого-то темноволосого юношу, точнее мужчину и бросаюсь к нему. В голове у меня все перемешалось, и меня переполняет желание что-то сделать,с кем-то срочно заговорить.
- Привет!
- Привет, - он смотрит на меня чуть насмешливо.
“Тут что, все видят и понимают?” – злюсь я.
- Ты откуда?
- Из Испании, а ты?
- Из России.
- Чем ты занимаешься?
- Учусь. В Московском Государственном …
Я осеклась, потому что увидела, как из корпуса выходит Эва, проходит мимо нас и не на кого не глядя, исчезает за кампусом. “Даже и минуты не прошло” – мелькает у меня в голове- “что бы все это значило?”.
- Университете,- заканчиваю я.
- Что за университет?
- Он входит в пятерку лучших в мире, после Кеймбриджа, Оксфорда и Сорбонны.
- Да? Это написано в русских газетах? Ну и ехидина!
 - Нет, - сердито отвечаю я.,- а сколько тебе лет?
- Не очень-то прилично задавать такие вопросы мужчине.
- Это женщине неприлично. Или так много, что не можешь ответить?
- Могу, - прищуривается испанец, - двадцать девять.
- И ты студент…не женат?
- Ну, а это что за вопрос…Мы предпочитаем жениться позже… Это вы русские, женитесь, не сделав карьеры, не заработав достаточно денег, чтобы содержать семью. Мы предпочитаем созреть для этого решения.
- И быть старыми родителями для своих детей, - насмешливо дополняю я и замираю – из корпуса выходит Димитрий.
- Лучше быть бедными и молодыми?
Дима какой-то грустный, бредет по дороге к нам.
- Не в деньгах счастье.
Димитрий подходит, опускается и садится рядом по-турецки. Я продолжаю разговаривать с испанцем. Чувства у меня самые противоречивые, прежде всего недоумение, поэтому я делаю вид, что ничего не происходит. Димитрий слушает нашу с испанцем пикировку, поглядывая на корпус. Я смотрю на него, а потом спрашиваю:
- Что, зироу? ( в смысле ноль понимания?)
- Зироу,- вздыхает он.
Мне становится его ужасно жалко. Это чувствует испанец, и через некоторое время он обиженно отворачивается. Дима смотрит на меня:
- Как дела?
- Нормально. А у тебя?
- Тоже хорошо. Смотри, как много звезд на небе.
- Ага.
- В Италии – традиционная пауза.
- Да?
- Небо…ближе…и более черное..и звезд больше видно.
- Да, у нас на юге тоже так. А ты понимаешь в звездах?
- Конечно. У меня был курс. Астрономии. И я могу все рассказать.
- Давай.
- Вон видишь – он говорит какое-то итальянское называние созвездия.
- У нас говорят - Большая медведица.
- А вон – еще одно итальянское называние.
- Я не знаю, что это…а ты кто по гороскопу?
- Гороскопу?
- Ну. Зодиак.
- А! Я – и он прикладывает ко лбу рожки.
- О, я тоже!
Мы улыбаемся. К нам подходит Ксюха:
- Юлька, мы спать…
Дима смотрит на меня.
- Дормире, - поясняет Ксеня ему. Она немного знает итальянский. Да и с латынью у нее дела обстояли намного лучше.
- Иду, - говорю я.
- Подожди, - уцепляется за мою руку Димитрий, - не уходи, побудь со мной. Фредерико ушел куда-то. Пойдем, погуляем.
“Может, он хочет меня поцеловать” – мелькает у меня в голове, и мое сердце замирает. Я уже целовалась с мальчишками, но чтобы сначала с кем-то встречаться, а потом…нет, у меня такого еще не было, несмотря на то, что мне уже восемнадцать.
- Ладно, Ксюшк, я с ним погуляю еще, - я делаю равнодушное лицо, - спокойной ночи.
- Буена ноче! – хором говорят друг другу Ксеня и Димитрий.
- Пошли вокруг кампуса побродим, - предлагает Дима, и мы встаем с асфальта и идем. Оставшиеся американки провожают нас понимающим взглядом.
Мы заворачиваем за угол, я кутаюсь в свитер. Однако вместо того, чтобы как-то приблизиться ко мне, Димитрий отходит чуть подальше. Он становится каким-то нервным, дерганным, начинает вздрагивать от каждого шороха и преувеличенно громко разговаривать. «Волнуется?» - удивляюсь я.
- Когда вы начинаете учиться? – спрашивает он.
- В сентябре, а вы?
- А мы в октябре.
- О, то есть у тебя еще будет время отдохнуть.
- Да, я вхожу в группу.
- Какую группу?
- Не знаю, может быть ты знаешь. Бой-скауты.
- Да, я слышала.
- Так вот, мы все вместе каждый год ездим в какое-то место. В прошлом году былив Австрии. В этом поедем по Италии или по Франции, не знаю пока. А в будущем, - он делает паузу, - может быть, поедем в Россию.
Он как-то странно смотрит на меня и добавляет шепотом: «Может быть».
- Я буду рада тебя видеть в России, - говорю я спокойно, чтобы как-то его приободрить.
Но он словно не слышит, и снова озирается и вздрагивает. То уговаривает меня погулять с ним, то ведет себя как псих. Вот странная персона! Но все равно хорошенький.
Вдруг Дима начинает хохотать. Его смех становится чуть истерическим, а потом он замолкает.
- Ты чего? – недоуменно спрашиваю я.
- Я вспомнил. Итальянский анекдот. Но я не смогу его рассказать. Мой английский слишком плох.
Ну и ну. Я смотрю на часы.
- Мне пора, - говорю я, - завтра рано вставать.
- А я не пойду завтра на занятия.
- Почему?
- Не хочу. Хочу поспать.
- Да? Ну, ладно. Все, пойдем уже поздно.
Мы доходим до корпуса. Там уже почти никого нет. Дима провожает меня до дверей. Я киваю на прощание, вдруг он истошно орет- Лууукаш!!
Я вздрагиваю, оглядываюсь и вижу поляка. Ничего не сказав мне, Дима поворачивается и почти бежит к Лукашу. “Ну и ну” – снова думаю я и иду домой. Открыв дверь своей квартиры, я иду по коридору, и уже вхожу в свою комнату, когда слышу на кухне громкое чавканье. Наверное, Тереза опять потребляет каких-нибудь червей в маринаде . Все психи!
На следующее утро Ксенька ждет меня возле корпуса.
- Ленка решила поспать, пойдем вместе.
- Да, Димитрий тоже решил проспать первый урок.
- Юль, слу-ушай! Дима тебе не показался вчера странным?
- Ксюх, читаешь мои мысли. Странный – не то слово. Просто шизофренические выходки.
- Так послушай! Мы догадались вчера, что они там с поляками делали. Они травку курили!
- Серьезно?
- Ну, да! Помнишь, ты еще сказала, что у нас странно пахнет. Это травой и пахло.
- Ну и ну. А откуда они ее взяли?
- Да тут ходит один местный, предлагает. Он нам тоже вчера предлагал. Мисти у него тоже ее покупает
- Так вот она про какое дельце вчера говорила. Понятно. А Фредерико вроде нормальный был.
- Да Димка непривычный наверное просто. Вот и подействовало на него. Они до утра с Лукашем что-то у нас под окнами орали.
Мы доходим до учебного корпуса.
- Эй, русские как дела? – раздается у нас за спинами веселый бас,- тер-рррифик?!
- Джексон! – радуется Ксюха.
Джексон внешне личность совсем не привлекательная. Высокий американец – выпивоха, с огромным красным носом, заросший бородой. Но он настолько обаятелен, настолько от него исходит какая-то удивительная энергия, что только и хочется, что улыбаться. Мы подружились в первый же день – у Джексона был день рождения, и мы подарили ему русские свистульки, которые захватили как сувенир и несколько “красно-октябрьских” конфет. Джексон обрадовался чрезвычайно и тут же заключил нас в объятия. А на следующий день было собрание, на котором Тереза прославилась как любительница библиотек, и Джексон здорово помог нам, поясняя где что в Нортхемптоне находится. Кстати, слово “териффик” мы узнали от него.
- Териффик – весело подтверждает Ксюха, - куда идешь? На сценаристику?
- Да, вы тоже?
- Тоже! Отлично.
Сценаристика – предмет удивительно заманчивый по называнию. Но в действительности все не так привлекательно и мило. Ведет сценаристику англичанин, очень похожий на Кролика из мультика про Винни-Пуха. Кролик насмешлив. Он поразил нас небрежной репликой о Шекспире, заявив, что тот «в общем-то неплохо писал». Основным моментом в сценаристке Кролик считает теорию кино. Но занятия портит нам не это, а то, что Кролик говорит с бешеной скоростью, поскольку большинство народу – американцы, и он вообще не делает скидку на то, что для нас, русских, это чужой язык, и понимать его сложно, да еще и если речь идет о совсем незнакомых вещах. Поэтому чаще всего бывает так, что речь Кролика превращается в непрерывное жужжание, под которое почти невозможно бороться со сном и единственным спасением для нас являются записочки, которыми мы перекидываемся.
На переменке мы встречаемся с Лукашем и Фредерико. Лукаш смотрит на меня чуть насмешливо, я отвечаю ему вызывающим взглядом.
- Как дела, Джулия? – вкрадчиво спрашивает он.
- Отлично, спасибо.
- Мы с Фреде хотели тебя попросить. Ты не познакомишь нас с вон той девушкой?
Он указывает на «Красную Кофту».
- Пожалуйста. Оля! Тут с тобой хотя две личности познакомиться.
- Что за личности?
- А вот. Лукаш, поляк. Фредерико из Италии.
- Очень приятно. Но у меня есть молодой человек.
Последнюю фразу она говорит мне по-русски, с заговорщицким видом. Лукаш тоже что-то говорит – по-польски- подошедшему Войтаку. По взглядам, которыми они обмениваются, я догадываюсь, что речь идет о внушительном бюсте Красной кофты.
- Я понимаю польский, - холодно замечает та.
- Ну, ладно, я пошла, - откланиваюсь я, злорадно улыбаюсь растерянному Войтаку, и оставляю эту замечательную компанию.
После уроков мы с Ксюхой бредем домой, прижав к груди синие папки с листками. Навстречу нам идет Дория, медленно и внушительно, как лайнер.
- Привет! –говорит она по-русски.
Мы обмениваемся какими-то дежурными фразами. Мне хочется спать неимоверно. Все эти переживания, психованный Димитрий, да еще и изнуряющий урок сценаристики…Приеду домой с синячищами от недосыпов под глазами…Хотя вообще, наверное, для международного лагеря – обычное дело.
- А, вот и мой непутевый братец, - изрекает Дория, глядя куда-то в сторону.
Мы видим высокого и худого парня, который идет к нам.
- Грег! – зовет Дория.
Вообще о походку Грега стоит причислить к таким же необъяснимым вещам, как летающие тарелочки или лохнесское чудовище. Грег ходит под углом 45 градусов к земле. Как ему это удается, не знает никто. Добавьте к этому руки, висящие как плети, чуть удлиненное лицо, золотистую копну волос, ярко-голубые глаза, широкую улыбку и безумное радушие, и вы получите Грега.
Ксенька замирает.
- Знакомься! Это русские девочки – Ксения и Юлия.
- Д-да! – изрекает Грег, и его улыбка словно светится мягким светом, - я Грег. Двоюродный брат Дории. Кстати, у меня белорусские корни.
Об этом он мог бы и не говорить, он, в самом деле, смахивает на типичного белорусского парнишку. Мы болтаем с ними, потом я тащу Ксеньку домой, спать.
- Какой милый – мечтательно говорит Ксюха.
- Кто?
- Да вот этот Грег.
- Милый. Только на земле почти не стоит. Мальчик-одуванчик.
- Скорее, цыпленок. Такой милый.
Мы доходим до дома, прощаемся. Я иду к себе на кухню, доедаю остатки рыбного супа, потом запираюсь в комнате. “Надо бы маме позвонить. А, вот завтра съездим в Лондон, тогда и позвоню” – успеваю подумать я, прежде чем провалиться в сон.
 Вечером я иду к девчонкам. Голова тяжелая – от того, что спала днем. Девчонки тоже квелые. Мы решаем никуда не ходить, выспаться – завтра утром мы едем в Лондон на весь день. Сидя за широким столом на кухне, мы прокладываем маршрут по столичной карте. По программе у нас запланировано прежде всего посещение Национальной галереи. Дальше – свободное время.
- Предлагаю просто по городу пошататься, - заявляет Ксюха.
- Еще мы хотели в музей Шерлока Холмса зайти, - напоминаю я.
Мы пьем кофе – у девчонок закончился чай. Раздается стук в дверь. Мое сердце даже не успело вздрогнуть: входят итальянцы, как обычно шутливо переругиваясь. Они шумно рассаживаются.
- Дима, кофе? – говорит Ксюха.
- Ему молока – отвечает за него Фредерико, - чтобы лучше спать. И еще нужен кто-нибудь, кто бы спел ему колыбельную.
Он выразительно смотрит на меня.
- Он маменькин сынок, наверное, - говорит Ксюха по-русски, - ну, в хорошем смысле слова. И второй над ним подшучивает.
- По-английски! – требует Димитрий.
- А сюда пришли, чтобы польских нимфоманок подкараулить, - предполагает Ленка.
- По-английски!!
- Только их-то нету – давно свалили с американцами. Язык жестов изучать. И телодвижений.
Димитрий теряет терпение и начинает что-то громко вопить по-итальянски, яростно жестикулируя, указывая другу на нас и притворно хихикая, словно он говорит про нас какие-то скабрезности.
- Как ребенок, - комментирует Ксюха.
Дима вдруг замолкает, словно он что-то вспомнил, лезет в карман и что-то достает.
- Это тебе, - протягивает он мне разноцветную веревочку.
- Что это?
- На счастье.
Он бережно завязывает фенечку на моей руке, потом демонстрирует свою – у него точно такая же. Простое человеческое счастье.
- Как кольца! - улыбается Лена.
Я краснею и разглядываю подарок. Дима уже отвернулся и болтает с Фредерико, но он поставил ногу на перепонку, соединяющую ножки моего стула и положил руку на спинку моего стула, словно показывая, что нас что-то связывает. И я счастлива, потому что нахожусь рядом, чувствую его тепло, вижу его искрящуюся улыбку и при желании могу коснуться его пышных волос, дотронуться до маленьких серебряных дельфинов, покоящихся между его ключицами. Дима иногда обращается ко мне, чтобы я помогла подобрать ему слово, что я с готовностью делаю, а иногда просто поворачивается и смотрит на меня. Один раз он дернул меня за косу, в которую я небрежно завязала волосы, но тут же, смутившись, убрал руку.
- Ладно, девочки-мальчики, - говорю я, с силой отрывая себя от стула, - я иду спать.
- Давай, - откликаются Ксюха и Ленка, - спокойной. И пусть тебе приснится сама-знаешь-кто.
- Чао, рагацца! – машет мне Фреде.
- Спокойной ночи, Джулия! – серьезно смотрит на меня Дима и добавляет,- мы тоже скоро…спать.
Фреде молча смотрит на него, затем пожимает плечами и встает, чтобы пропустить меня. Я выхожу, захожу в свой корпус, поднимаюсь к себе и сталкиваюсь с Артуром. Артур – долговязый француз, который выполняет в колледже какую-то административную работу и параллельно учится. Как и Тереза, Артур слегка помешан на обучении, использует каждую свободную секунду, чтобы узнать что-то новое. Однако, он все-таки мальчик, и не такой страшненький, как Тереза, да и при том довольно коммуникабельый и компанейский, поэтому мы его “прощаем” и иногда болтаем с ним, когда выдается свободная минутка. Между собой мы зовем его за высокий рост и худощавое телосложение “французская глиста”. Не очень лестно, зато метко.
- Джулия! - радуется Артур, - а я к тебе. Мне нужна открывалка. Буду суп варить из консервов.
- Пойдем - одаряю его я улыбкой. У меня внутри блаженное тепло, перед глазами стоит Димитрий, я готова обнять весь мир, ну , или на худой конец, дать Глисте зажигалку. Или открывалку.
- Слушай, а как тебя по-настоящему зовут? – спрашивает Артур.
Он слегка волнуется, когда заговаривает, поэтому немного заикается.
- Что ты имеешь в виду? – интересуюсь я и наслаждаюсь собственным радушием и учтивостью.
- Ну, в России? Разве Джулия?
- Нет. Юлия.
- Иулиа? Окей, я буду звать тебя так. Очень важно знать все эти…
Он пошевелил пальцами.
- Культурологические различия.
- Да, хорошо. А ты – Артур? Как знаменитый король?
- Ну да. Только мое имя произносится немного по-другому.
Как поизносится его имя, меня не интересует, я занята поисками открывалки, чтобы вручить ему ее побыстрее, остаться одной и помечтать о Димитрии.
Однако, получив то, за чем пришел, Артур не уходит.
- Послушай, Джулия…нет, то есть, Юлия!
- Что?
- Слушай, можно я приду к тебе как-нибудь …и ты расскажешь мне о России? Ну, о системе образования…о природе…Я слышал, в России она очень разнообразна…
“Они что, все помешались на системе образования?” – сердито думаю я.
Только потом, после ухода Артура, я вдруг соображаю, что он просто “клеился” ко мне. И еще вспоминаю то, о чем меня предупреждал папа. “Когда выйдешь замуж, - говорил он, - у тебя появится огромное количество поклонников. А знаешь почему? Потому что сейчас у тебя взгляд ищущий, прямо-таки сканирующий, а это никому не нравится. А вместе с замужеством к тебе придет расслабленность, ты будешь думать не о том, как закадрить того или иного юношу, а о других проблемах, во взгляде появится некая рассеянность, и тут-то они и попру-уут”. Видишь, пап, можно, как оказалось, и замужества не ждать…Достаточно просто довольной физиономии…
Засыпая, я думаю о Димитрии, а том, что у него от занятий со своими бой-скаутами выработана неплохая физподготовка, и потому очень сильные руки и красивые при том, да и сам он, но тут – хлоп! падаю в сон.
Утром меня будят девчонки стуком в дверь.
- Вставай, вставай!
- Что?!
- Вставай, автобус уже ждет!
Черт! Проспала!
Одеваясь и застегиваясь на ходу, я вылетаю на кухню, где сидят Лена и Ксюха и наблюдают за Терезой, готовящей себе сэндвичи в дорогу. Полячка размазывает что-то неизвестное по куску хлеба и при этом приговаривает нечто вроде заклинания.
Я бегу обратно, кое-как чищу зубы, причесываюсь и пихаю в сумку фотоаппарат и деньги – мне кажется опасным оставлять их в колледже. Потом возвращаюсь к подружкам, и мы идем быстрым шагом к остановке.
- Собралась? – спрашивает Ксюха.
- Ага. И деньги с собой все взяла.
- А я тут их оставляю, - вставляет Лена, - кому они тут нужны в студенческом кампусе.
Я немного сонная и поэтому слегка сердитая, однако, вся моя злость пропадает, когда я вижу знакомую футболку Димитрия, мелькающую между студентами. Все уже собрались, и Мисти командует парадом.
- Давайте, давайте! - подгоняет она нас, - фотографироваться!
Мы становимся в ряд, кутаясь в свитера – утренний воздух очень свеж. Кое-кто сонно улыбается в камеру, а кто-то скачет и прыгает, переполняемый утренней бодростью. Джексон, облаченный в красную майку, раскрывает объятия, в которые ,хохоча, падает Мисти и дергает его за бороду. К ним подбегает Грег (я замечаю внимательный взгляд серьезных голубых глаз Ксюхи), он поворачивается к камере спиной, прогибается, делает “мостик” через колено Джексона и смеется в объектив. Я ищу глазами итальянцев, мне хочется, чтобы Дима попал в кадр со мной, но их нигде не видно. Калининградские девчонки обнимаются с Лукашем и другими поляками (когда только они все успели подружиться?). Все кидают Болдуину, который фотографирует нас свои фотоаппараты с криками: «И мой! Там нажать только! А мой – перевести! И мой, ребята, не забудьте! И мой! А у моего объектив открыть! Да нет, не так, давай покажу!»
Отщелкав несколько раз, Болдуин раздает камеры. Все лезут в автобус. Ритка, махнув львиной гривой и поводя своим красивым гордым профилем, сердито выговаривает Лукашу: “Ах, отстань! Да, отвяжись! Какой же ты нойзи!”.
- Ритка путает, - замечаю я Ленке, - она думает, что слово «нойзи» - это «назойливый»
- Тогда как на самом деле это «шумный»?
- Ага.
Фредерико что-то с хохотом обсуждает с Красной Кофтой, она деланно строго качает головой, но потом не выдерживает и тоже кокетливо смеется. Я с улыбкой смотрю на Димитрия, который, похоже, тоже не выспался.
- Плохо спал?
- Угу. Вчера всю ночь были на дискотеке.
Я от растерянности чуть не падаю со ступеньки автобуса.
- А я думала, что вы пошли спать…
- Ну да. Сначала спать. Потом пришел Лукаш, сказал, что девочки из России, нет, не те, которые с тобой, Лена и Ксения, а другие…из Калиниграда…хотят пойти на диско…и мы пошли…они такие веселые …Особенно Маргарита…Она напилась, и они всю ночь пели с Лукашем песни… А потом пришли полячки, ты знаешь, Фреде нравится Эва, и мы пошли с ними в бар…А потом пришли в колледж…И мы с Фреде долго разговаривали с Юлией, другой Юлией, она была в Италии…Мы говорили об Италии…
«Черта с два вы говорили об Италии» – мысленно говорю я и проталкиваясь через толпу американцев, залезаю на второй этаж, где мне заняла место Ксюха.
- Он был всю ночь на диско, - бросаю я ей, когда мы сели и автобус уже тронулся.
- Кто, Дима?
- Нет, Болдуин!
- Юль, да успокойся…это все ерунда…Он же смотрит на тебя…
- Он на всех смотрит. На Дорию тоже.
- Не валяй дурака!
- Да ладно, Ксюх…просто я все зря напридумала себе…
Всю дорогу я стараюсь не оборачиваться на Диму, и слышу, как он болтает с Марго и Красной Кофтой. Красная кофта весело хохочет. Я закусываю нижнюю губу и заставляю себя смотреть в окно. Когда мы, наконец, доезжаем до Лондона, то останавливаемся на Траффальгарской площади, возле Национальной галереи. Болдуин дает нам, вылезшим из автобуса и выстроившимися перед ним полукругом, последние инструкции. «Значит, в шесть ровно мы встречаемся тут!». Ко мне подходит Красная Кофта. В глазах – участие и внимание.
- Юля..
- Да?
- Послушай, я не знала…мы не знали, что тебе нравится Димитрий.… Иначе, мы не таскали бы его с собой…Поверь, он вообще ни с кем не разговаривал весь вечер, только с Фреде и с Лукашем…
- Оля, прекрати! – перебиваю я ее яростно. Только этого мне еще не хватало! – Я не знаю кто тебе сказал, но тебя явно дезинформировали. Димитрий мне не нравится. Точка. Поэтому делайте, что хотите и где хотите, мне абсолютно все равно.
Последние слова я отчеканиваю, твердо глядя в глаза Красной Кофты. Мне чудится, что она усмехается, поэтому я стремлюсь развернуться и уйти поскорее, пока я не наговорила лишнего.
Мы идем с девочонками в Галерею глазеть на картины. С Ксюхой начинает твориться что-то непонятное. Мы доходим до зала с огромными ярко-красными и оранжевыми картинами, и Ксюха устремляется к ним с криком : «Это же Тернер!!». В глазах у нее – сумасшедшая радость, она упивается видом этих картин. Я видела репродукции Тернера раньше, и у меня они не вызвали такого бешеного восторга. У Ленки тоже. Однако Ксюху от полотен великого импрессиониста оттащить было невозможно. Там мы ее и оставили, а сами отправились покупать подарки для родных. Говорят, для каждого рода искусства надо созреть, поэтому могу лишь сказать, что через два года я вдруг осознала могучую силу и увлекательную прелесть тернеровских картин и с жадностью разглядывала те же репродукции в альбоме, ругая себя за то, что не приникла к ним тогда, в Национальной Галерее. Но, что и говорить, любовь к вещам такого рода пришла у меня с потребностью размышлять и раздумывать, а пока мне хотелось не созерцать, а потреблять, брать и использовать.
В магазине при музее Лена купила ручку, а я – мозаику с автопортретом Рембранта для мамы – она у меня любит аккуратно и четко подбирать друг к другу разноцветные кусочки, неровно обрезанные по краям. Картинка хороша была и тем, что, перевернув ее, получаешь другой автопортрет великого живописца, но сделанный им в более преклонном возрасте.
У выхода к нам присоединяется Ксюха. Глаза ее горят, ее переполняет восторг, и с мы Леной переглядываемся с ласковой насмешкой.
- Пойдемте гулять по Траффальгарской площади!
Мы выходим на площадь, и нам открывается великолепный вид с фонтанами, праздно шатающимися туристами, студентами, сидящими на траве и дожевывающими свои гамбургеры, кафес полосатыми крышами, яркими магазинами и двухэтажными автобусами.
- Какая прелесть! Нам надо сфотографироваться!
- Точно! Юль, скажи вон тому дядьке, чтобы он нас сфоткал.
- Какому?
- Да вон тому! Ну, вот ушел! Ну, вот этому скажи!
- Извините…
Через секунду парень уже настроил нашу камеру и командует нами.
- Вы, справа, встаньте в центр! А вы левее! Улыбнитесь!
Когда он щелкает, я подхожу к нему и протягиваю руку, однако он не отдает камеру:
- Вы откуда?
Наш основной принцип здесь – общение. А раз с нами хочет поболтать англичанин, так это просто здорово!
- Из России.
- Действительно? Из Москвы?
- Вы знаете Москву?
- Конечно, знаю. Вас как зовут?
- Джулия.
- Ксеня.
- Елена.
- А я – Итмир. Я студент медицинского факультета. Я из Германии.
Ну, вот, только соберешься познакомиться с англичанином, так это будет какой-то Итмир из Германии. Итмир высокий и светловолосый, у него типично немецкая чуть короткая верхняя губа, которая приоткрывает идеально ровные белые (может, искусственные?) зубы. Он строго одет – черные джинсы, белая футболка. Модные ботинки, ремень на брюках от «Dolche & Gabbana».
- А это мой друг…
Имя друга мы не поняли, не расслышав, поэтому мы его никак не называли. Он ниже Итмира, смуглый, темноволосый. Они вместе снимают квартиру где-то в центре Лондона, между собой говорят на каком-то неизвестном языке, и сейчас они вышли прогуляться.
- Пойдемте, я угощу вас мороженым, - предлагает Итмир.
Я оборачиваюсь к девчонкам, и мы держим мини совет. Ленке все равно, лишь бы было весело. Ксюха против Итмира, точнее против того, чтобы идти с ним.
- Если сейчас с ним связаться, то мы потеряем целый день из-за него!
- Да не потеряем! Съедим по мороженому, а потом откланяемся!
- А я говорю – потеряем. И вообще я не хочу с ним идти, я хочу сама город посмотреть.
- Он же лучше знает Лондон.
- Вот и давайте я вас с ним оставлю, а сама пойду гулять.
- И не думай, - решительно говорит Ленка, - еще не хватало потеряться тут. Будем все вместе. Ксюха, ты будешь с нами.
- Давайте! – вмешивается Итмир, -пойдемте! Сами же говорите, у вас скоро автобус.
Мы идем к лотку с мороженым. Ксюха немного сердито поглядывает на Итмира. Но «настоящее английское мороженое» за 99 центов (почти фунт!) примиряет нас с немцем. Мы сидим на лавочке, едим сливочное мороженое в высоких вафельных рожках, политое карамелью, и наслаждаемся лондонским солнышком. Итмир рассказывает, что лето в этом году в Англии выдалось на удивление жарким, и у нас есть возможность позагорать. Но, ох как мне не нравится, как поглядывает на меня Итмир.
- А вы в каком колледже учитесь? – спрашивает он.
- В Нен. В Нортгемптоне.
- Да, а где это?
Мы показываем ему карту, рисуем стрелочками наш колледж. Потом встаем, пытаемся прощаться.
- Вы куда? – удивляется Итмир, - я вам сейчас город покажу! Пошли!
Мы идем за Итмиром. Мы идем, потому что нас довольно легко в чем-то убедить, а и делать особо нечего, но каким-то шестым чувством я понимаю, что Ксюха права и что не стоит нам с ним связываться. Однако пока мы идем по главной улице, Оксфорд-стрит, переполняемой магазинами и кафе. Итмир и его друг идут впереди, а потом вдруг говорят: «Подождите!» и исчезают в магазине с одеждой.
Мы идем за ними и находим их возле прилавка. По пути, я остановилась возле розовой рубашки, она продавалась со скидкой.
- Хочешь, куплю тебе? – подскочил Итмир.
- Не надо, - смутилась я.
Наконец, они выбрали Итмиру ремень и вышли. По пути они остановились купить что-то попить – день был жаркий.
- Тебе что? – поворачивается ко мне Итмир.
- Не надо позволять им тратить на нас много денег, - шепчет Ленка мне, - потом не отвяжутся.
- Ничего, - отвечаю я Итмиру.
Тот, не слушая меня, покупает нам по соку. Мы идем дальше. Я иду и сосредоточенно размышляю, что делать с этим немцем, навязавшимся на нашу голову. Будь я постарше и поумнее, я нашла бы триста элементарных способов отшить его. Сейчас же я смущена его напористостью и поэтому сказать ему грубость мне кажется просто невозможным.
Итмир идет рядом, и я, явно не догадываясь о чем я думаю, рассказывает, что у него в Германии есть спортивная машина, вон такая, как у того человека, а тут он ездит на мотоцикле. Мимо нас со свистом проносятся серебристые крохотные машинки, и каждое из них Итмир свистит в след. У него на лице такое увлечение, что он мне даже немного нравится.
- Биг Бен! – коммандует Итмир,- фотографироваться!
Надо же, мы действительно подошли к Биг Бену, но не с той стороны, куда обычно подводят туристов, а с гораздо более выгодного ракурса. Молодец, Итмир, знает места.
Сфотографировавшись, мы идем вдоль набережной, а потом встаем, опираясь на каменные перила и разглядываем мутно-зеленоватые потоки второй самой длинной реки в Англии.
- Знаешь, Джулия, - неожиданно говорит Итмир, - я хочу на тебе жениться!
Начинается….От растерянности, я не нахожусь, что ответить и только смотрю на него.
- А что, - продолжает Итмир, - давай поженимся…Пока мы будем жить тут, у меня. А потом я приеду в Россию, знакомиться с твоими родителями! Я постараюсь им понравиться!
- Подожди, - я машу головой, - какая женитьба?! Ты с ума сошел?! Мы знакомы два часа!
- Ну и что! – невозмутимо отвечает немец, - я вижу твои глаза…а этого достаточно!
- Итмир, ты псих!
- Нет! Просто ты мне очень понравилась!
- И что поэтому надо сразу жениться?!
- Ну да…чтобы ты была рядом со мной…я хочу, чтобы ты была рядом со мной все время!
- Нет, Итмир, нет. Это сумасшествие. Пошли.
Мы отходим от набережной. Итмир шагает рядом со своим молчаливым другом, он очень грустен. Я объясняю девчонкам по-русски, что происходит.
- Это шутка! – удивляется Ленка.
- Нет, он псих, - соглашается со мною Ксюха, - надо бежать от него.
- Ага, как? – говорю я, - взять и побежать? Так он догонит.
- Тогда обратимся в полицию…
- Но он же не пристает к нам… И к тому же, мы в первый день в Лондоне, я не хочу его омрачать скандалом…
- Придурок! – ругается Ксюха, - такой нам день испортил…
Итмир не догадывается, что я жалуюсь, он думает, что я советуюсь, и , отстав, снова просит:
- Джулия , ну подумай! Если хочешь, зайдем на почту, пошлем им открытку и напишем, что ты тут выходишь замуж?
- Нет, Итмир!!
- Пожалуйста!
- Нет!
- Ну подумай!
- Нет, не хочу!
Так мы доходим до Макдональдса. Ребята направляются к нему.
- Мы не пойдем, - категорически заявляет Ленка.
- Почему? – удивляется Итмир.
- Потому что ты ко мне снова будешь с этим дурацким замужеством приставатить! – отвечаю я.
- Не буду, клянусь! Могу я вас просто ленчем угостить?!
- Нет, или мы сами за себя заплатим! – отвечает Лена.
- Еще чего! Я приглашаю вас на ленч! Все! Это – по-дружески.
Последняя фраза обращена ко мне.
После Макдональдса у нас уже не остается времени ни на что, кроме как дойти до автобуса. Ксюха все-таки отделяется, пообещав идти по соседней улице, чтобы «подышать Лондоном». Я с грустью гляжу на ее удаляющуюся легкую фигурку, словно пронизанную вечерним солнцем.
- Не сердись, - вдруг просит Итмир, - я всегда так…немного горячий... Мой друг тоже говорит, что я сумасшедший.
- Ты и есть такой, - говорю я, но уже мягче.
Заметив мою улыбку, Итмир приободряется и широко улыбается в ответ.
- А насчет замужества ты подумай!
- Ты опять за свое?
- Нет! Просто подумай… Вот мой телефон.
Он что-то корябает на моей карте. Я смотрю с интересом, потому что хочу узнать, как все-таки пишется его труднопроизносимое имя. Надо же и правда: Ит-мир.
- Ну вот, а вот твой автобус.
Я вдруг думаю, что нас может увидеть Димитрий. Ну и прекрасно! Итмир довольно симпатичный, выше и стройнее Димы. Так-так… И неожиданно я разрешаю Итмиру проводить нас до самого автобуса.
- Значит, вот мой телефон, позвони, если…знаешь, что, позвони, когда вы доедете! А то я буду волноваться!
- Ладно, - соглашаюсь я, намереваясь выбросить телефон в окно, как только мы отъедем.
- Ну а теперь, я поцелую тебя на прощание!
- Что-о?
И подставляю ему щеку. Он удивленно смотрит, смеется, а потом торжественно прикладывается к моей щеке.
- Пока!
- Я буду скучать!
- Ладно-ладно…пока!
Я залезаю наверх. Ксюхи пока нет. Ленка болтает с толстушкой Доминик, рассказывая где мы были. Димитрий сидит далеко сзади, и я не могу узнать, видел он нас или нет.
Рядом со мною плюхается Мисти. На ней зеленая куртка, бейсболка, темные очки, - ну точно маленький чуть полный озорной мальчишка.
- Ну, чего, где были?
- В Галерее, а потом по городу гуляли…
- А что за пижон?
- Какой?
- Не притворяйся! Который тебя провожал!
- А, его зовут Итмир, он немец.
- И что, - глаза Мисти лукаво блестят, - хорошо целуется?
- Откуда мне знать?
- Я его видела, думаю - да! Он же поцеловал тебя на прощание!
- В щеку.
Мисти удивленно смотрит на меня, потом начинает оглушительно хохотать.
- Чего-о?! В щеку! Вот это да!
- А что?
- Ты что подставила ему щеку?!
- Да.
- И он поцеловал?!
- Мисти, от меня что, плохо пахнет?!
- Господи, не в этом дело…Ягненочек ты…
- Козленочек тогда…я же козерог…
Это ужасно веселит Мисти, американцы редко шутят по поводу себя самих, и моя самохарактеристика ей понравилась.
- К тому же он предлагал мне жениться!
- Что-ооо?
- Ну, выйти за него замуж…
- А ты?
- А я его послала!
- Молодчага! Он же больной! Гнать надо таких в шею…Да вообще все мужики мерзкие! Всех гнать! И нет ничего лучше нащей настоящей девчоночьей дружбы! Да?
- Да, - улыбаюсь я.
- Тогда я буду всю дорогу спать у тебя на коленях…
- Да спи…
Мисти располагается у меня на коленках, укрываясь зеленой курткой.
Приходит Ксюха, садится впереди.
- Ну как?
- Супер. Гуляла по улицам.
- По-английски, - требует Мисти, - говорите по-английски, иначе я буду думать, что вы говорите про меня гадости.
- Только неуверенные в себе люди думают, - замечает Ксюха, - что если говорят на чужом языке, так непременно гадости.
Но мы продолжаем по-английски, Мисти – милая, не хочется ее обижать.
- Вы отвязались от этого придурка?
- Ага.
- Хорошо.
- В следующий раз, когда поедем, ни с кем не будем знакомиться. Это можно и у нас в кампусе делать.
- Кстати, можно поехать в Лондон самим. На городском автобусе. Дольше, зато самостоятельно.
- Конечно! Съездим обязательно!
Димитрий перебирается поближе к нам. Мне кажется, что он смотрит немного обиженно, но, возможно, мне это только кажется.
Он опирается на плечо Фреде и так засыпает.
- Видишь, скорее привык, чтобы его опекали, а не он сам опекал, - говорит Ксюха, - может, тебе сделать упор на это?
Я смотрю на сонного Димитрий, и меня переполняет нежность к нему. С Фреде мы периодически переглядываемся и вовсе по-товарищески. Так мы доезжаем до кампуса.
Уже темно, поэтому мы разбредаемся по комнатам.
На следующее утро на сценаристику отказывается идти Ксюха. Мы приходим с Ленкой вдвоем. Нас немного – еще Джексон, пара его друзей и какой-то новенький, по имени Эрик. Кролик дает нам задание – сочинить монолог великого человека, который рефлексирует над каким-нибудь значимым событием . Для этого мы идем в библиотеку. На улице пасмурно, поэтому в библиотеке зажигают свет и от этого становится очень уютно. В видиотеке, которая расположена в библиотеке сидит полный американец, Чарльз, который недавно лишил пиццы итальянцев. Он сосредоточенно смотрит на экран, где мелькают фигурки старого черно-белого фильма про войну. На голове его огромные наушники, рядом – не менее огромный бутерброд. Хихикнув, мы проходим и садимся за столик.
- О чем будем писать?
- А черт его знает…там какая-то великая песоналия нужна, да?
- Ага. Может, Клеопатра?
- Ты знаешь, о чем она думала?
- Неа…тогда про кого? Про Ивана Грозного?
- Что он думал, перед тем как сынка замочить?…Я, например, не помню, почему они поссорились…
- Я тоже …про что же тогда?
Я задумываюсь. Вспоминаю Москву, мысленно шарю по нашим достопримечательностям, думаю о доме, о Мосфильме, Кутузовском проспекте…
- Нашла!
- Что?
- Будем писать про Наполеона. Про то, как он стоял на Поклонной Горе и ждал ключей от Москвы.
- Идея.
Мы быстро карябаем внутренний монолог императора, потом немного спорим – я хочу, чтобы тон был торжественный и спокойный, а Ленка – чтобы восторженный, и для этого хочет впихнуть в монолог размышления о Жозефине. Наконец, останавливаемся на моем варианте.
Через полчаса мы представляем монолог Кролику. Читает его Ленка, причем читает восторженно. Кролик морщится, показывая передние зубы, но, чтобы не обидеть нас, говорит:
- Неплохо, русские! Но с описанием внутреннего мира пока у вас плоховато. Вам нужно научиться описывать внутренний мир.
- Мы и так умеем, - бурчу я. Но Кролик неожиданно слышит меня и, нахмурившись, спрашивает:
- Что вы умеете?
- Описывать внутренний мир человека, - с вызовом говорю я.
- Доказательства?
Я секунду молчу. Пересказывать свой рассказ глупо, так же как и срочно переводить его на английский. Но еще глупее признать, что я не умею описывать то, что чувствует человек. Я решаюсь:
- У меня есть рассказ о девушке… (Кролик презрительно улыбается)
- Она страдает…от ненависти. И решает выпить напиток, который поможет ей избавиться от страданий…
- Так-так, - кивает Кролик, бросив взгляд на часы.
- Однако одного ингредиента.. Ленка! Как по-английски медведь-шатун?!
- Черт его знает…кончай молоть, нас сейчас выгонят!
- Нет, погоди…Так вот одного вещества ей не хватает…Поэтому ненависть вылезает из нее, но не уходит насовсем…а садится рядом и заставляет вспоминать, откуда она возникла…
Кролик отложил в сторону свои бумаги и смотрит на меня заинтересовано. Однако, как я замечаю, с большим вниманием меня слушает новенький Эрик. Приободрившись, я почти дословно пересказываю свою историю, подробно описывая переживания героини.
- Мда, - думает Кролик вслух, после того как я закончила, - конечно, это женская проза…Но неплохо…
- То есть на уровне Шекспира, - тихонько говорит мне Ленка по-русски, и мы обе фыркаем.
- Задание на дом! – гремит Кролик. – Вы должны сочинить монолог…
- Опять?!
- Да! На этот раз монолог умирающего человека….Какие мысли у него возникают последними? Подумайте, запишите, принесите…Кроме того, не забудьте, что в конце вы должны сочинить небольшую пьесу, минут на 10. Даже, скорее, отрывок. По всем правилам драматического произведения, которые мы с вами обсуждали.
Какие там правила.…Мы вообще не поняли, что он так долго обсуждал со своими американцами.
- Застрелись – стонет Ленка, - вообще не умею придумывать…
- Ладно, сообразим. Пошли Ксюху будить!
- Джулия, подожди!
Ко мне спешит Эрик. Вернее, не спешит, а спокойно идет. Он низкий, плотный, небольшая бородка, кепка задом наперед, очки. Взгляд довольно критичный, но, похоже, довольно умный.
- Ты сегодня читала свой рассказ…Неплохо у тебя это получилось.
Голос низкий, чуть хрипловатый. Говорит спокойно.
- Спасибо!
- Нет, ты пойми меня правильно. Я занимаюсь сценаристикой в Нью-Йорке уже несколько лет. Мне действительно понравился твой сюжет.
- А он тебе нравится? – спрашивает Ленка, кивая в сторону удаляющегося Кролика, который вцепляется в свой сэндвич. Держу пари с морковкой!
- Нормальный мужик, - пожимает плечами Эрик. – Но то, что тут происходит, это не сценаристика. Так, развлечение для школьников. Сочинение: Как я провел лето. Вот по моим сценарием снято уже два сериала.
Мы смотрит на Эрика с уважением.
- А ты, Джулия. Должна писать. У тебя это получается.
- Ага, - беззаботно говорю я.
- Тут есть компьютеры, - настаивает он.
«А еще есть Санни-сайд, вечеринки и Димитрий!» - мысленно говорю я и улыбаюсь.
- Зря смеешься! Приходи и пиши! Заставляй себя!
- Обязательно! – фыркаю я. Мы встречаем Марго, Юльку и Ольгу, все вместе идем в корпус. Эрик откланивается, но потом, отойдя на пару шагов, кричит, сложа руки рупором:
- И пришли мне свой рассказ на и-мэйл! Мой и-мэйл…
- Эрик, потом запишу!
- Пришли ему рассказ на русском, - советует Марго, - пусть башку свою тупую американскую сломает.
- Девчонки, - вдруг говорит Ольга, - вот вы все время общаетесь с американцами, познакомьте нас с ними. А то мы все пьянствуем с поляками да с какими-то итальяшками, а английский стоит на месте…
- Ладно. Выходите вечером во двор. Поболтаемся все вместе.
- Здорово. А вы к нам заходите. К нам Ольгин кадр зайдет. Ну, который местный.
- А вы его знаете?
- Я на фотках видела, - отвечает Марго, - ну такой…маленький…чернявый… тридцатник ему.
Понятно, Марго, при ее широкой душе и благородстве профиля предпочитает высоких красавцев.
- А мы ходили на рынок, - басом сказала Юлька.
- О, чего купили?
- Ну, я купила бабушке какую-то фигню. Там еще вот такая и вот такая фигня. А понизу другая фигня идет, вот.
- Юля отдыхает, - комментирую я с улыбкой, - Предпочитает не расширять, а сужать словарный запас.
После обеда мы ходим по магазинам. Всюду сейчас скидки – конец лета, поэтому можно подобрать себе тут неплохой гардероб. Особенной популярностью пользуется магазин «Ньюлук»: там каждый день появляются новые вещи, которые тут же распродаются. Ксюха выбирает себе темно-синие джинсы и голубую футболку. Я ищу что-то более классическое – чтобы ходить в университет. Однако, не выдерживаю и покупаю несколько маек – в городе жара, а мы, думая, что едем в холодную и туманную Англию, набрали свитеров. Вечера здесь в самом деле прохладные, а вот днем жарко так, что калиниградки располагаются в купальниках на ближайшем к колледжу лугу и загорают, кокетничая с проходящими мимо поляками. Ленка оглядывается в поисках обуви – ей хочется сменить теннисные тапочки, в которых она приехала, на шлепки.
- Слушай, а помнишь Болдуин говорил, что тут обувная фабрика недалеко? Зайдем туда, купим шлепки дешевле.
- А, точно, здорово.
Тогда Ленка покупает себе с десяток заколочек и тут же украшает ими голову. На мой взгляд, они немного детские, но ленкины волосы выглядят, что называется – прелестно.
Мы идем домой и по дороге фотографируемся с традиционными английскими живыми изгородями и хорошенькими домиками. Во дворе одного из них я замечаю что-то необычное.
- Девчонки, это же кошка!
И правда, во дворе на лужайке расположилась кошка, а необычная она потому, что довольно искусно выполнена из дерева. Я называю ее тут же своей «подружкой» и фотографирую.
По дороге мы заходим на обувную фабрику. Пока Ленка выбирает себе шлепки, мы с Ксюхой разглядываем сумки. Они немного грубоваты, но сделаны из добротной кожи. Это вообще свойственно англичанам – грубоватая, но добротная пища, одежда, даже отношения между людьми.
Домой мы возвращаемся уставшими, но все равно идем в паб – сегодня в «Санни-сайде» поют караоке. Там мы встречаем итальянцев. Ксюха и Ленка заказывают сидр, я – колу со льдом. Подходим к ребятам. Дима сегодня в белой рубашке, такой нарядный. Фреде – в чем- то ярко-голубом. Он с жадным интересом оглядывает всех девчонок, но внимание его привлекают полячки и русские из Калиниграда. Привлекают, потому что и те, и другие считают главным в одежде подчеркнуть женственность, а американки выглядят бесполо по сравнению с ними. Привлекают они и Грега. Широко улыбаясь, он подходит к Эве, о чем-то заговаривает с ней. Та слушает его несколько рассеянно, разглядывая всех вокруг, как бы выбирая, на кого бы следующего накинуться. Они с Фреде похожи в этом – постоянный поиск непостоянных отношений. Как на китайском столе – много всего и поэтому хочется попробовать всего, пусть даже по чуть-чуть.
Поэтому вскоре она оставляет Грега и вспархивает к довольно привлекательному мускулистому американцу. Грег не перестает улыбаться и обращается к Лукашу. В конце концов, какая разница, ведь вокруг лето, ребята, сидр, свобода и общение!
Дима стоит рядом со мной, изредка поглядывает на меня и улыбается. Я тоже улыбаюсь. В конце концов, пусть просто друзья!
Мы усаживаемся с ним на скамейку, и тут неожиданно нас фотографирует Ленка.
- Спасибо, - тихо говорю я ей.
- Джулия, - Дима серьезно смотрит на меня, - ты сегодня…
Он делает рукой жест, словно распуская волосы. Да, я действительно сняла сегодня резинку, которой сплетала волосы.
- Ты очень красивая, - продолжает Димитрий, - нет, ты самая красивая тут.
- Спасибо. У тебя новый брелок?
- Нет. Это старый. Видишь, тут буква «к». Это в память о моей подруге. Она не моя девушка, а просто подруга. Ее зовут Кьяра. Просто подруга.
Я пожимаю плечами, делая вид, что мне все равно, чей брелок он хранит – девушки или просто подруги. Но для Димы это почему-то важно. Он громко зовет Фреде и в волнении говорит ему что-то. Потом указывает на меня –
- Объясни ей!
- Это брелок. Ему подарила не девушка, а просто подруга.
- Вот, видишь.
- Но вообще-то она его бывшая девушка.
Дима дает Фреде тумака.
- Козел! – беззлобно говорит Фреде, - она его бросила. Но у него сейчас нет никого.
- Да, никого, - повторяет Димитрий и внимательно смотрит на меня.
- Ладно, Дими, учись сам отношения с девушками строить. Я пошел.
- Что ты сказал?
Фреде повторяет фразу по-итальянски и уходит к калининградкам. Скоро я слышу Юлькин гундосый голос и задорный хохот Марго.
Также я вижу краем глаза, что Ксюха болтает с Грегом. Она сияет, он тоже довольно жизнерадостно улыбается ей. Здорово! Все это приободряет меня, и я дотрагиваюсь до Диминых волос и провожу по ним рукой. А потом быстро отдергиваю руку и отворачиваюсь. Не хватало еще самой клеиться к нему первой. Вот не буду делать сама первый шаг и все тут!
Из паба слышны голоса поющих караоке. Но сегодня нам не хочется петь. Мы сидим на лавках, пьем напитки и с серьезными лицами рассуждаем о наших культурах, языках, литературах, кухнях и матерных словах, и каждая мелочь кажется важной, и каждая секунда приобретает в ночном английском воздухом, пропитанным ароматом свежескошенной газонной травы и уютным запахом профитролей, которые рядом поглощает Чарльз.
 Прощаясь перед кампусом, Дима говорит:
- Завтра мы идем в город. К друзьям Фреде. Пойдемте с нами!
- Друзья Фреде англичане?
- Да. Еще пойдет Лукаш. Пообедаем в городе. А потом поедем на пикник к матери друга Фреде. Они живут загородом.
- Ладно. Скажу девчонкам. Спокойной ночи, Дими!
- Спокойной. Мне больше нравится, когда ты зовешь меня по-русски «Джима».
- Пока, Джима! Хороших снов!
На следующий день, поглощая Леникин суп из пакетика, я говорю девчонкам о приглашении. Ксюха идти отказывается - ей опять хочется о чем-то подумать, что-то почитать. А Ленка соглашается, и мы идем собираться. Я одеваю голубую блузку в мелкий цветочек и серые брюки. В этой блузке с глубоким вырезом я кажусь себе хорошенькой, и потому любуюсь собой, привставая на цыпочки и разглядывая себя в зеркале над раковиной. Потом иду во двор, где уже стоят Лукаш, Дими, Фредерико и Ленка. Леникины волосы украшены новыми заколочками. Лукаш оглядывает меня не очень одобрительно, но я подхожу к Димитрию, и поляк отворачивается и начинает разговаривать с Ленкой. Я думаю, что Лена как раз на польский вкус – светленькая, стройная. «А я, - сердце замирает, - разве не на итальянский?». На самом деле, не только на итальянский. Когда спустя несколько лет я училась в подобном колледже на севере Испании в Саламанке, то ребята из разных стран собрались поспорить, откуда я приехала. Спорили они вполголоса на английском, очевидно не подозревая, что я знаю этот язык. «Она из Рио – де – Жанейро», - говорил бразильянец Кико. «Бросьте, ребят, итальянка» - заверяли миланцы Алекс и Пьетро. «А я думаю, из Португалии» - задумчиво говорил португалец из Абейро. «А , скорее всего просто местная, преподает тут что-нибудь» – решили все.
Но пока я не подозревала, что мне прийдется попасть в старинную культурную столицу и там выплясывать сальсу в окружении итальянской «коза ностры». Пока я познавала первое чувство влюбленности, со всеми всего нюансами и полутонами переживаний, и это было одновременно тяжко и прекрасно. Я не знала, где я буду находиться в следующую секунду, в аду или в раю, буду ли ликовать и лучиться улыбками или сжимать зубы и впиваться ногтями в свою шею, чтобы не заплакать. При этом все зависело только от одного – от взгляда невероятно глубоких карих глаз. Своими страданиями я не с кем не делилась, но сама переносила их тяжело, как болезнь.
…Мы сели на местный автобус, и он помчался с бешеной скоростью по узким улочкам Нортхемптона. На следующей остановке к нам на второй этаж забрались английские школьницы, определенно источник вдохновения Набокова. Их униформа, казалось, сделана была в стиле плохо скрываемой (но все-таки скрываемой!) сексуальности. Белые рубашки расстегнуты и демонстрирует нежное кружево нижнего белья, юбки коротки в не зависимости от того, насколько соответствуют стандартам ноги, толстые черные чулки, туфли на каблуках и псевдоневинные физиономии, улыбающиеся и показывающие железные лолитовские пластинки на зубах. Лукаш замер, казалось, я в первый раз увидела на его лице отражение его мыслей – смущение и восторг. Но он тут же скривился, подмигнул Фреде, и они оба встали и, держась за поручни и шатаясь, подошли к девочкам. Дима остался сидеть с нами, изредка поглядывая на ребят. Почему-то у него на лице была написана тревога, впрочем, я часто замечала, что он волнуется безо всякого повода.
Наконец, мы приехали. Фреде и Лукаш спрыгивали последними.
- Обязательно приходите! – кричали им из окна англичанки.
- С удовольствием, - хмыкнул Лукаш.
- А вот мой друг, - крикнул Фреде и устремился к невысокому мальчику в темно-синих джинсах и белой рубашке. Мальчик был стопроцентным англичанином – худым, темноволосым, при этом его волосы были намазаны гелем так, что хохолок у него торчал. – Пошли в кафе! – скомандовал он, когда мы все перезнакомились. Он безо всякого энтузиазма оглядел «девочек из России» и поляка, на Дими вообще внимания не обратил. Вообще он был весь какой-то деловой, быстро говорил и не улыбался. Лукашу понравилось, что мальчик на всех так презрительно смотрит, и он подошел к нему, чтобы отделиться от компании и заговорил:
- Я был в сафари. Охотились на львов.
- Да? – заинтересовался англичанин, - где?
- В Африке. Мы ездили с компанией.
И они пошли впереди, втроем с Фреде, обсуждая сафари.
- Можем, свалим? – прошептала мне Ленка.
- И Диму бросим? Да, ладно. Когда у нас еще шанс с англичанином будет пообщаться…Болтаемся день-деньской с поляками да с американцами.
- Что-то я не вижу, что он хочет с нами пообщаться.
- Может, потом захочет.
Ленка была права. Мы пришли в кафе, заказали колу, но, кроме Дими, с нами так никто и не общался, а с итальянцем никто не говорил, потому что он ничего не понимал, кроме нашего с ним «интернационального английского». «Интернациональный» – потому что мы разговаривали с ним, используя все слова, известные нам во всех языках, добавляя жесты и звуки. Пока Лукаш, Фреде и англичанин пили пиво, мы нашли себе развлечение – раскатывать по столу маленьких резиновых муравьев, которые хранились в коробке возле барной стойки для развлечения клиентов. Дима утопил своего муравья в коле, а мой медленно скатывался по ножке стола, собирая пыль, грязь и зацепляясь за стружки.
- Ну вот что! – хлопнул в ладоши англичанин,- едем на пикник. В дом моей матери. Загород.
- А когда вернемся? – спросил Лукаш.
- Сегодня ночью. Или завтра.
- Мне еще сочинение писать, - сказала я.
- Джулия, не занудствуй!
- А мне вставать рано – добавила Ленка.
- Не знал, что русские девушки такие зануды!
- Мы не зануды, - возразила я и добавила тихо по-русски: просто неохота ехать туда, где на тебя вообще не замечают.
- Точно, - согласилась Ленка.
- Ну как хотите, - не упорствовал англичанин. Он был даже рад от нас отделаться.
- Джеймс! – раздался рядом визгливый голосок.
К англичанину подошла темноволосая девочка, которая сделала вид, что не видит нас. Она поцеловала Джеймса, потом нахмурилась:
- Мы едем?
- Да, малышка, только утрясем кое-какие делишки.
- Знаю я твои делишки!
- Да нет же, это по поводу поездки…
- Кто-то едет еще? – спросила она с интонацией космонавтки, которой предлагают взять с собой на Марс группу детского сада.
Джеймс кивнул на нас.
- Мы не едем, - сказала я.
Девочка презрительно сощурилась.
- Так в чем дело, Джеймс?
- Итальянцы едут?
- Нет, - замотал головой Дима. Я улыбнулась.
- Я тоже тогда нет, - сказал Фредерико.
- Почему? Вы что с ним сиамские близнецы?
- Нет, - усмехнулся Фреде, - но я обещал его маме приглядывать за ним.
Джеймс и Лукаш хмыкнули.
Димитрий вскинул голову, словно собираясь разразиться тирадой по поводу заявления друга, но потом просто кинул в него обиженный взгляд и отвернулся.
- Ладно, - сказал Лукаш, глядя на Димитрия,- мы едем домой.
- Как хотите, - пожал плечами англичанин.
Мы вышли из кафе. Девочка Джеймса шла впереди, делая вид, что она не с нами. Наконец, мы дошли до остановки.
На прощанье Лукаш пожал руку Джеймсу и сказал:
- Ты знаешь, у твоей девчонки самая классная задница из всех, что я здесь видел.
На этом мы и откланялись.
На обратной дороге Лукаш и Фреде молчали, а Дима развлекал нас с Ленкой, и мы хохотали на весь автобус, слушая про то, как Чарльз поглощает свой ланч. Я в который раз подумала, как же все-таки близки мы с итальянцами – такие же открытые, доброжелательный, шумные и веселые. Когда мы вылезли из автобуса, то решили все впятером обняться и идти как бы такой стенкой. Это было очень смешно, все оглядывались на нас и улыбались. Вдруг Ленка остановилась как вкопанная.
- Юль…
Но я и сама видела. И чуть не заорала. На заборе сидел…Итмир.
- О господи…только этого еще не хватало.
- Ладно, ребята, пошли в кампус! – скомандовала Ленка.
- А кто это?
- Вы его знаете?
- Это знакомый Джулии, давайте, пошли!
- Кто он?
- Он тоже учится в кампусе?
- Пошли, Дими, по дороге расскажу.
И они направились к кампусу. Дима без конца оглядывался на меня. Когда они исчезли за поворотом, я направилась к Итмиру, думая о том, как Ленка все объяснит итальянцам.
- Привет! – голос Итмира отнюдь не был доброжелательным.
- Здравствуй.
- Ты обещала позвонить…
- Я забыла.
Итмир поджал губы, но потом улыбнулся, не в силах сдержать свою радость.
- Как я счастлив видеть тебя!
- Я тоже – механически ответила я.
- Пойдем, посидим на траве.
«Как бы его отшить, чтоб не появлялся тут больше?!» – с ужасом думала я.
- Расскажи, что делала,- потребовал Итмир.
Я рассказала, как мы ездили в город с итальянцами, а когда подняла на немца глаза, то вздрогнула – откинув голову, он любовался мною и в лице его было что-то, что мне стало страшно.
- Как ты нашел меня? – тихо спросила я.
- Ты же нарисовала мне, как доехать до твоего колледжа. Вот я и приехал. На байке.
- Понятно. Дура. (последнее – про себя)
- Джулия, ты подумала, о чем я просил тебя?
- О чем?
- О том, что я хочу жениться на тебе.
- Итмир, мы уже обсуждали это.
- Я хочу обсудить это еще раз. Я хочу, чтобы ты жила со мною.
- Я этого не хочу!
- Почему?
- Я не знаю тебя!
- Ты узнаешь. Ты полюбишь. Пойми, ты мне очень понравилась.
- И что с того? Мне , что, выходить замуж за всякого, кому я понравилась?!
- Джулия, я хочу, чтобы ты была моей! И я готов просить тебя бесконечно!
“Он все-таки псих” – мелькнуло у меня в голове. Итмир придвинулся и схватил меня за руки. Я попыталась вырваться, но не смогла. Он приблизил свое лицо и зашептал:
- У меня очень сильные руки, Джулия…Ничего не выйдет. Если , конечно, ты не согласишься…
- Я не соглашусь.
Я произносила слова четко и ясно, но внутри чувствовала – еще секунда и я разревусь.
- Подумай, - угрожающе прошептал он.
- А что он, собственно, может со мной сделать? – подумала вдруг я, и эта мысль придала мне храбрости, - стоит мне крикнуть и сбежится толпа людей. Другое дело, что он больной и может выкинуть все, что угодно.
- А почему ты не хочешь выходить за меня? – вдруг спросил немец.
- У меня есть парень – соврала я неожиданно.
- И что, ты любишь его?
- Да!
- Так это далеко, в России…
- Нет. Это здесь.
- Он студент?
- Да.
- Так ты знаешь его меньше двух недель!
- Тебя я знаю меньше двух дней, - отрезала я.
- И кто он?
- Итальянец.
Эта ложь доставила мне удовольствие. Вот бы это правдой!
- Негодяйка, - нахмурился Итмир, - я не верю тебе!
- Мне плевать.
- Юля! Тебе мама звонит!! – раздался вдруг Ксенкин голос совсем рядом.
 Итмир выпустил мои руки и я вскочила.
- Ксюх, я тут! Бегу!
- Стой!
- Мне некогда, Итмир! Найди себе другую девушку и женись на ней!
Последние слова я уже произносила, стоя рядом с Ксюхой. Мы развернулись с ней и побежали.
- Давно звонила?
- Только что!
- Перезвонит?
- Да! Что Итмир?
- Да все тоже. Приперся сюда из Лондона, чтобы уговорить меня выйти за него замуж!
- Хорош!
- Не говори.
- Я Диму видела. Мрачный. Как туча. Нет, как четыре тучи.
У меня екнуло сердце.
- Это из-за этого козла!
- Наверное…
- Как он меня запарил! Всю мне личную жизнь поганит!
- Да отшей ты его!
- А как?! Он не понимает слов…сегодня сказала, что у меня есть бой-френд итальянец.
- Ты Диму имела в виду?
- Да, - я почувствовала, что краснею, - конечно, он не мой бой-френд, и мы не встречаемся, но надо же было…
- Успокойся, Джулия, - прервала меня Ксюха,- я понимаю, о чем ты.
Мы добежали до колледжа. Нас встретил Войтак, приятель Лукаша, и сказал, что он разговаривал с моим папой, и они перезвонят мне завтра. Тогда мы отправились на кухню к Ленке, где помимо нее находились полячки – Эва и вторая, светленькая, со своим ослиным другом. Пухлая блондинка, подружка Эвы, показалась мне добродушной и не такой стервозной на вид, как Эва. Но все-таки обе они были какие-то потрепанные.
- Как дела, Джулия? – весело поинтересовалась блондинка.
- Хорошо, спасибо.
- Я слышала, вы ходили по магазинам. Ты эту кофточку купила?
- Нет, эту я из Москвы привезла.
- А я купила свитер, - сообщила Лена, - вот – и она достала белоснежный джемпер крупной вязки, необыкновенно уютный на вид.
Пока полячки восторгались свитером (в искренности их восторгов я сомневалась, сами они никогда бы не купили вещь, в которой уютно ходить, их одежда была в обтяжку и довольно короткая), я шепнула Ленке:
- Что сказала итальянцам?
- Что твой приятель по грамматике, нужно что-то спросить по поводу завтрашних занятий.
- Поверили?
- Дима – да, хотя все переспрашивал по сто раз. Фреде, по-моему, нет. Все мне подмигивал, хихикал, а потом что-то говорил Димитрию по–итальянски, а тот качал головой, и в конце они чуть не переругались.
- Вот пойми его, а? – сердито сказала я, - мы ведь с ним не встречаемся, если уж на то пошло… Почему меня должно волновать, что он подумает обо мне?
- Ну ладно, Джулия, - вмешалась Ксюха, - между вами все-таки что-то есть..Ты это отрицать не можешь..
- Между вами с Грегом тоже что-то есть…
Эва подняла голову, услышав имя и стала прислушиваться к разговору, пытаясь понять, что мы обсуждаем.
- Неа, - вздохнула Ксюха, - мы просто друзья.
- По-моему, ты ему нравишься. Вчера, когда я выходила во двор, он спрашивал о тебе.
- Правда?
- Да.
- Что спрашивал?
- Ну, где ты…что делаешь…
- Здорово!
- Ладно, - сказала блондинка, мило улыбаясь, - идемши спати!
- О, - засмеялась я, - по-русски почти так же! Идем спать!
- Конечно. Языки-то похожие.
- Вы сегодня рановато.
- Ага, - кивнула блондинка и хитро поглядела на своего бой-френда.
- А мы пойдем в паб, - сказала Ленка.
- Не знаю, - засомневалась я, - у меня сочинение.
- Да успеешь ты! Пошли. Наверняка, Дима будет там.
- Ладно, собираюсь.
Я зашла домой, сменила брюки на черную юбку, распустила волосы. Потом поискала духи – маленький пробник “Organza”, который купила еще в Москве. Запах был чуть пряный, но очень приятный. Ксюха и Лена уже ждали меня во дворе.
- Джулия надушилась?
- Ага, Органзой. А вы чем?
- Я – Амариджем.
- А ты, Ленк?
- Кензо голубой, чувствуешь?
- Идем, благоухаем, как парфюмерная фабрика! – засмеялась Ксюха.
- И не говори. Слушайте, у меня овощи закончились. И масло подсолнечное. Надо завтра в супермаркет сходить.
- Марго говорила, тут рынок где-то в центре города. Там все свежее и дешевое.
- Тащиться не охота до него.
- Мясо бы купить тут, - сказала Лена.
- Да ну его к черту! Не хватало еще бешеной говядины наесться.
- А курица?
- А про бельгийских кур ты не слышала ничего? Обойдемся. У меня еще тушенка осталась. А на макаронах и тостах с джемом вообще можно долго прожить.
- И потом пуговицы застегиваться не будут.
- Перешьем. Или веревкой подпоясаться можно. Как Лев Толстой.
- Слушайте, сегодня аншлаг в “Санни- сайде”.
- Ага.
Мы прошли через лужайку, где стояли столы и скамьи, за которыми сидели американцы.
- Джулия! Зения! Элена! - раздался вопль Мисти, - на помощь!
- Что такое?!
- Я заказала профитроли в шоколадном соусе! Все! Больше не могу, помогите мне!
- С чем!
- С профитролями! Я объелась, мне плохо, - испуганно говорила Мисти.
- Ах, Мисти, бедняжка! Конечно, мы тебе поможем…Джулия, что ты там говорила про перешивание пуговиц?
Только мы уселись за скамью и поздоровались с Джексоном, Доминик, Лукашем и калининрадскими девчонками, как подошел Грег. Места ему не хватало.
- Садись, - встала я, - мне все равно надо внутрь зайти.
- С удовольствием! Ксения, привет! Как ты?
“Давай, Ксюха!” – мысленно подбодрила я подругу и направилась к домику, внутри которого был паб. Я подошла в стойке, заказала колу и огляделась. Диму я увидела сразу. Он сидел за столиком и , глядя в стакан, гонял шарики льда трубочкой. Рядом сидел Фреде и обхаживал какую-то незнакомую светловолосую девочку. Она не улыбалась ему, а сидела, выпрямив спину и сосредоточенно смотрела на дверь.
- Привет! – подсела я к ним.
- Джулия, - улыбнулся Дима, - что у тебя?
- Кола! А у тебя?
- Тоже.
Дима нахмурился.
- Кто был…этот …мальчик? – запинаясь, спросил он.
- Мой знакомый.
- Он из России?
- Нет. Немец.
- Понятно.
- Как твои занятия?
Мы снова начали болтать, как обычно, и у меня отлегло от сердца.
В паб вошел Артур.
- Артур! – крикнула девочка, которая сидела рядом с Фреде и встала.
“Глиста” подошел к нам, поздоровался. Потом заговорил с девочкой по-французски и они отсели.
- Он француженка? – спросила я.
- Да, - с досадой сказал Фреде, - хорошенькая. Но слишком умная. Знает про все на свете. Меня такие бесят. Люблю красивых и глупых. С ними меньше возни.
- А я люблю красивых и умных, - сказал Дима, глядя на меня в упор.
- Француз отбил у тебя девочку? – поинтересовалась я у Фреде. Пусть получает за то, что говорил Диме про меня какие-то гадости!
- Ну, если она предпочитает глисты!
- Или просто умных ребят.
Был бы Лукаш, ох, получила бы я шпильку. Но Фреде говорить колкости не умел, он был как здоровый веселый щенок и просто встал, радужно улыбнувшись мне, хлопнув Дими по плечу и оставил нас одних, направившись к столику, за которым сидели Марго и Юлька. Мы поговорили еще немного, а потом пошли домой. Было уже темно, уютная и спокойная английская ночь. Мы шли молча, было тихо и радостно на душе. Молчание ночи нарушало лишь пение цикад, да доносившиеся со стороны шоссе автомобильные гудки. “К черту все! – роились у меня голове бесшабашные мысли, - плевать на все! Есть ночь, есть тишина и есть тепло человека, который близок тебе - и все это сейчас, в эту секунду, и эта секунда – счастье! Возможно, следующее мгновение будет другим, мы попрощаемся и разойдемся, но сейчас я ощущаю полноту жизни и радость и я счастлива!”.
Мы доходим до кампуса.
- Посидим на траве? – предлагает Дима.
- Там холодно.
- Я подстелю куртку.
- Ну ладно.
- Твои родители звонили?
- Перезвонят завтра.
- Моя мама тоже позвонит завтра.
- Ты скучаешь?
- Не особо. Но бывают моменты, когда я чувствую, что она мне особенно нужна.
- У меня тоже, - тихо сказала я, покосившись на его дельфинчиков.
Мы помолчали.
- Знаешь, Джулия…
- Что? – рассеянно спросила я.
- Как здорово, что мы познакомились с тобой.
- Да…
- Я знаю теперь английский намного лучше…
- Да…
- И могу говорить длинные фразы, и довольно быстро…И понимаю больше…
- Да…
- И ты понимаешь, о чем я говорю…К примеру, если я скажу тебе “kiss me”, ты поймешь?
Я от неожиданности чуть не выронила травинку, которую жевала.
- Не знаю, Дими, - растерянно сказала я, пытаясь собраться с мыслями.
- Тогда – по-итальянски! – и он придвинулся…
…Мы просидели довольно долго. Мимо нас ходили какие-то люди, что-то нам кричали, но мы ничего не видели и не слышали, глядя друг на друга и отражаясь друга друга в глазах. От счастья у меня кружилась голова.
- Ребята! – раздалось совсем рядом.
К нам подошел Артур. Дима еле заметно поморщился.
- Слушайте, завтра говорят, Болдуин уезжает.
- Возможно…
- А кто будет преподавать? Я слышал, кто-то приезжает. Из Америки. Нет, из Уэльса. Я не помню.
Пока Артур тараторил все это, он обеспокоено переводил глаза с меня на Диму, словно пытаясь что-то понять. Мы молча кивали, точнее, кивала больше я, Дима не вникал в суть разговора, и мы загадочно переглядывались. Наконец, мне это надоело, и я подняла руку и провела по волосам Дими. Артур раскрыл рот, а потом быстро попрощался и почти убежал. Дими хмыкнул и повернулся ко мне:
- Пора спать…
- Да…до завтра.
- До завтра.
На следующий день я снова встала раньше всех, вышла кухню, напевая что-то. Я влюблена! В первый раз в жизни! Как здорово!
- Юлия сегодня сияет, - заметила Кашья.
- Настроение хорошее!
- Здорово. А Сашья все грустит по своему другу…
- Не переживай! Скоро вернемся, и ты увидишься с ним!
В этот момент моя душа пела, и мне хотелось, чтобы все люди вокруг были счастливы.
С девчонками мы встретились в классе, я пришла туда раньше всех, чтобы посидеть одной в пустой и светлой аудитории, со своим счастьем, которое, словно кошка, ластилось у моих ног в ожидании ласки. Постепенно вползали сонные американцы, калининградские девчонка с опухшими лицами, и, наконец, мои Ксюха с Ленкой.
- Что вам расскажу… - заговорщицки прошептала я.
- Что?!
- Потом!
Вошел Болдуин.
- Ребята, у вас будет новый преподаватель. Я уезжаю, меня заменит Саймон.
Новый преподаватель был лысыватым, худым с очень проницательным взглядом и ироничной улыбкой.
- Привет! – сказал он нам, как только вышел Болдуин, - давайте знакомиться!
Мы представились.
- Вы из России? Я был в Союзе. А потом еще раз, как раз в 1991.
- Да? И где вы были?
- Много где. Объездил почти всю Россию. У вас потрясающая культура. Памятники, дома, люди, картины, природа, - все потрясающее.
- А в Калининграде были?
- Был. Недавно, кстати. Но мы здесь не затем, чтобы обсуждать мои пристрастия к вояжам. Обратимся к Мильтону.
Мы раскрыли хрестоматии. Саймон попросил Джексона прочесть вслух монолог Сатаны, а потом растолковал его нам - быстро, толково и иронично. Я тут же представила себе Сатану, сидящего внизу и бросающего взгляды, полные зависти на небеса и жалующегося на несправедливость, по которой он вынужден прозябать во тьме и холоде. Послушав Саймона , перефразирующего размышления Мильтона на современный английский, почему-то верилось, это действительно была несправедливость…
- А теперь, - хитро улыбнулся Саймон, - кто скажет, почему после выхода «Потерянного Рая» многие называли Мильтона еретиком?
Никто не знал.
- Дело в том…Вот, Джулия, какие чувства ты испытала, когда мы прочли монолог.
- Жалость.
- Тебе показалось, что это несправедливо?
- Да.
- А разве эти чувства ты должна испытывать, будь ты ревностной католичкой в Англии 18го века?
- Понятно!
- Вот именно. Так, на завтра, сочинение. Эссе. «Мои мысли по поводу падения Сатаны».
- На завтра-аа?
- Конечно!
- Но ведь сегодня караоке в «Санни–сайд»!
- Ничего. У большинства студентов голова работает лучше в экстремальных ситуациях. Удачи всем!
Мы покинули аудиторию.
- Хороший препод, - задумчиво сказала Ксюшка, - умный.
- Умный, - согласилась я, - только задает он слишком…. для летнего колледжа.
- Да он прав по сути дела.
- Нам еще фильм сегодня смотреть, - напомнила Ленка, - Коронейшн-стрит. Помните, по сценаристике задали?
Кролик задал нам посмотреть сериал, чтобы мы имели представление о сценарии английской мыльной оперы.
- Я не пойду, - сказала Ксюха, - мне тетя будет звонить.
- А мне мама, - вспомнила я, - но если успеешь, то пойдешь?
- Пойду.
- Ленк, а мы пока в супермаркет сходим, а? Пока Ксюха звонка ждет.
Мы отправились с Ленкой в магазин за продуктами. По дороге я машу рукой деревянной кошке, своей «подружке».
- Бери вон ту картошку! – командовала Ленка в супермаркете.
- Лен, ты что? Она же никакая… почти гнилая!
- Ничего. Почистим и сэкономим. И банку арахисового масла прихвати.
- Сплошной холестерин!
- Зато вкусно. Нас Мисти угощала.
- Американцы приучат тебя всякую дрянь потреблять.
Я беру все, что велит Ленка, но так же набираю овощей и фруктов. Без них жить просто невозможно.
- А ты видела, сколько тут разновидностей молока?
- Ага. Слушай, ну вот чем вот это молоко от соседнего отличается, а?
- А черт его знает. Иди у продавщицы спроси.
- И спрошу. Извините…
Подошедшая тетка поясняет, что в этом молоке меньше жира.
- Могли бы и сами догадаться, - разочарованно тянет Ленка, - у нас в каждом магазине такое.
Мы возвращаемся около четырех часов. День уже клонит к вечеру, а я так и не видела того, кто стоит у меня целый день перед глазами!
А, вот он!
Я вижу Диму на лужайке, но делаю вид, что направляюсь к девчонкам из Калининграда, которые живут подо мной.
- Эй! – кричу я Марго и Юльке, которые сидят на окне, болтают и едят виноград.
- Привет!
Дима слышит мой голос и оборачивается. Ничего, пусть сам подходит!
- Какие дела?
- Нормалек. Сегодня бутылку водяры купили. Еле нашли Смирнофф. Дорогая зараза…Прийдете к нам? Если прийдете, сочку купите – запивать.
- Посмотрим.
Дима подходит ко мне. Я поворачиваюсь к нему. Что делать?! Просто поздороваться? Поцеловать? Я понятия не имела, как себя вести и просто смотрела на него. Он подошел близко-близко и выдохнул:
- Привет!
- Привет, - откликнулась я и повернулась к Марго – Итальянцев тоже зовете?
Мне почему-то захотелось его задеть, сделать так, чтобы он возмутился и попробовал обратить на себя мое внимание. Но это была ошибка. Дима пассивно принял мои правила игры, восприняв их по-своему. Только спустя несколько минут я вдруг поняла, что безвозвратно потеряла шанс афишировать наши с ним отношения. По моему равнодушному виду он заключил, что я не хочу, чтобы мы встречались прилюдно и вообще вели себя как влюбленные. Ну, есть что-то между ними, ну и ладно. А мне, наоборот, так хотелось ходить с ним за руку, оказывать друг другу милые знаки внимания и всюду заявлять права друг на друга. Когда тебе восемнадцать, то кажется, что любовь состоит именно в этом…А я, дурында, свой шанс упустила…
- Приходите! – крикнула Марго, - и поляка этого прихватите. Он смешной.
- Вот еще, - поморщилась я, - хотя, он, наверняка сам припрется. Куда итальянцы, туда и он вечно лезет.
Я сухо передала Дими приглашение девчонок. Мне показалось, что он посмотрел на меня с сожалением. Но возможно только показалось. Мы отправились с Ленкой по домам обедать и переодеваться. Через два часа я зашла к ним. Девчонки, как всегда были на кухне.
- У нас кончился чай, - сообщила Ксюха.
- Поэтому мы пьем только кофе. Юль, тебе чего налить – кофе…или кофе?
- В этом доме я пью только кофе. Спасибо, Лен. Пойдем водку пить к девчонкам?
- Не. Неохота. Пошли лучше сериал посмотрим.
- Пойдем. Ксюх, ты как?
- Мне тетя так и не позвонила.
- Ой, - вспомнила я, - пойду звякну маме. Пусть перезвонит. Ленка, подождешь меня в холле?
- Давай.
Возле телефона я встретила Дими. Он галантно поклонился, вызвав смех Войтака, который тоже стоял на лестнице.
- Проходи первая, - предложил Дима.
- Да ладно, мне не к спеху.
- Нет, проходи!
- Ну, спасибо.
Я быстро набрала номер, трубку взяла мама.
- Я перезвоню, - сказала она, но монетка в целый фунт уже успела зазвенеть на дно. Дорогое это удовольствие – домой звонить.
- Ну как ты? – услышала я снова мамин голос. Такой далекий. И такой родной.
- Нормально, мам!
- Не болеешь, здорова? – с волнением спрашивала мама.
- Конечно, здорова.
- А ешь что?
- Сама готовлю.
- Экскурсии были?
- Были в Лондоне. Еще сами поедем.
Интересно, а что если закончить разговор, подойти к Диме и броситься ему на шею от радости, что я дозвонилась? Или нарочито? Но так хочется! Стоит такой грустный в углу. Не понимает ничего.
- Без сопровождающего поедете? – спрашивает мама.
- Ну, да, на автобусе.
- Смотри, осторожнее! Позвони мне в тот день, как вернешься!
- Да ну, мам!
- Никаких “да ну”! Еще не хватало потеряться в незнакомом городе!
- Я не потеряюсь! – черт меня дернул про это сказать! – мам, слушай…
- Ну, что, говори, только быстрее…
- У меня тут такой замечательный…мальчик…
- Какой замечательный?
- Ну самый замечательный. Я влюбилась и совсем потеряла голову.
- Что, о чем ты?!
- Да нет…просто я очень рада…
- Ну ,хорошо, аккуратней там. Кто он такой?
- Откуда, в смысле?
- Ну, да.
Я оглядываюсь на Диму. Он стоит, подпирая дверь. Понимать он не понимает, но название своей страны…
- Из страны Муссолини, - нахожусь я.
- Италия? - громко спрашивает мама.
- Ну, да, да, тише. - По-моему, все усилия были насмарку. Все он понял.
- Аккуратнее, я тебе говорила?
- Я поняла.
- Звони.
- Ладно, мам.
- Мы все по тебе скучаем - вдруг сказала мама.
- Я тоже. Всем привет. Целую, мам.
Дима скорчил страдальческую гримасу, мол, долго болтала. Такой независимый. Не буду я ему на шею бросаться.
- Поговорила?
- Ага.
- Что сказали?
- Что скучают.
- Понятно, - кивнул он и шагнул к телефону.
Ленка ждала меня во дворе. С ней рядом стояла Юлька.
- Юль! – сказала мне моя тезка,- слушай, а тебя спрашивали сегодня.
- Да? – с интересом спросила я, - кто?
- Такой высокий мальчик. Кажется, немец.
Я вздрогнула.
- Он назвался?
- Такое сложное имя…Что-то на “И”…
- Итмир?!
- Точно.
Мы с Ленкой переглянулись.
- Что он спрашивал?!
- Где ты живешь…
- Вы сказали ему?
- Конечно…подумали, что у тебя новый поклонник…А как же Дима?
- Черт! Куда он пошел потом?!
- По-моему, в ваш холл. Так вы прийдете водку пить?
- Да отвяжись ты с водкой своей! Ленка, пошли! Надо это дело засветло решить.
Мы двинулись к корпусу, где я жила. Быстро темнело, собирался дождь, поднялся сильный дождь. Хорошо я одела этот огромный бесформенный розовый свитер, полностью лишенный признаков женственности. И волосы заколоты в конский хвост.
Но зайти вы корпус нам не пришлось. Мы столкнулись с Итмиром в дверях.
- Джулия, малышка!
- Итмир, отстань, уходи!
- Что, случилось, красотка? Я пришел к тебе. Я хочу спать в твоей комнате.
- Лен, что он несет?…
- Уходи, - потребовала Ленка.
- Да вы не поняли! Я хочу спать рядом с ней, а не с ней. Я могу спать на полу! Я хочу просто находиться рядом с ней.
От бесполого свитера не было ни малейшего толку. Ярко-розовый цвет, видимо, подействовал на немца, как красная тряпка на быка.
Но ни один мужчина не казался мне таким уродливым, как Итмир в своем желтом дождевике в тот мрачный вечер. Я просто ненавидела его идиотскую немецкую ухмылку и его самого в придачу. Сейчас выйдет Димитрий, и нашим и без того хрупким отношениям крышка!
- Все, - решительно говорю я, - мне надоело. Мы уходим. Счастливо оставаться.
- Но где мне ночевать? – жалобно спросил Итмир, - дорога будет мокрая после дождя. На байке нельзя передвигаться.
- Это твои проблемы!
- Джулия, я люблю тебя!
- Бред! Пока!
Я хватаю Ленку, и мы с ней почти бежим в тот корпус, где находится телевизор. В лифте мы молча смотрим друг на друга, пытаясь отдышаться. В холле уже собралось несколько поляков, в том числе и Кашья с Сашьей. Им тоже нужно было смотреть сериал. Кашья что-то весело сказала мне, указывая на огромного добродушного поляка рядом с нею, но мне было не до них. Уедет этот придурок в конце концов из нашего лагеря или нет?! Мы уселись с Ленкой в кресла в первом ряду. У меня слегка дрожали руки.
Друг Кашьи подошел и включил телевизор. Начался сериал. Понимать быструю речь англичан сложно вообще, в уж в волнении, в котором я находилась – тем более…Только я начала успокаиваться, как вдруг звякнули двери лифта. Кто-то опаздывал. Я сидела не дыша, боясь повернуться. Кто-то прошел, сел за мной.
- Джулия?
Я медленно повернулась.
- Итмир…что тебе надо от меня?! Отвяжись! Отстань! Уходи!
Я была почти в истерике.
- Я хочу, чтобы мы были вместе. Разве это много?
Ленка поглаживала мои пальцы, мол, все в порядке, здесь толпа народу.
- Он замучил меня! – сказала я Ленке, чуть не плача, - ну как его выгнать.
- Сделай вид, что не замечаешь его.
Я уставилась в экран.
- Джулия.
- …
- Джулия!
- ….
- Я к тебе обращаюсь! Джулия! – он протянул руку.
- Ну вот что, - решительно встал тот огромный поляк, - девушка не хочет с тобой разговаривать. Почему бы тебе не проваливать отсюда?
- Чего? Ты кто такой?
- Не твое дело. Леди хочет, чтобы ты ушел. Будь добр, исчезни!
- Пошел ты!
- Я прошу тебя, парень!
- Я сказал, пошел к черту.
Чем больше хамил Итмир, тем вежливее становился поляк. Видимо, он пытался обратить все в шутку, но я знала, что шутить с немцем бесполезно и даже опасно. Вдруг поляк встал, кивнул своему другу, который был не менее огромным, и они, обогнув ряд кресел, подошли к Итмиру.
- Вставай!
- Отвалите.
Тогда они схватили его под руки и потащили к лифту. Итмир сопротивлялся и выкрикивал, что я дрянь и что ему на меня плевать. Поляки запихнули его в лифт, где он неожиданно успокоился и громко сказал:
- Ладно, Джулия…Прощай!
Я не повернула головы.
- Может, ты хотя бы обернешься и попрощаешься?!
Я не шевельнулась.
- Давай, давай, - поторопил его поляк, - видишь, девушка не хочет разговаривать. Тебе помочь спуститься?
- Не надо, - и он нажал кнопку лифта.
Поляки вернулись на место.
- Спасибо, - обернулась я к ним.
- Ерунда, - отмахнулся друг Кашьи и улыбнулся мне, - все в порядке теперь.
- Какой упрямый оказался, - удивился его друг, - но слабоват.
- Молодцы ребята, - сказала Ленка шепотом, потому что уже давно шел сериал.
- Не то слово! – сказала я, преисполненная чувства благодарности ко всем полякам сразу. Я была так рада, что готова была бы даже расцеловать Лукаша, будь он тут с нами рядом. Мое чувство благодарности усилилось, когда ребята встали и сели ко мне поближе, как бы загораживая меня на случай, если немец все-таки вздумает вернуться.
Сериал закончился. Я в нем не поняла ни слова. Мы вышли с Ленкой на улицу.
- В паб?
- Какой к черту паб…хватит на сегодня переживаний.
- Да, вообще..надо выспаться хоть раз...
- Слушай, еще же эссе.
- Не буду писать, мне лень.
- Перед Саймоном неудобно.
- Ну, посмотрим. Ладно, спокойной ночи!
- Давай, покеда.
Я пришла домой, достала хрестоматию, перечла монолог Сатаны. И вдруг меня прорвало. Я достала листок и начала строчить. То ли чувства переполняли, то ли Саймон так все разъяснил. Легла я заполночь, и еще долго ворочалась, представляя то Итмира, то Диму.
Наутро ночное происшествие не казалось таким жутким. Глядя на просыпающееся золотистое солнышко, я стояла с обычной чашкой кофе с молоком и думала не о немце, а о том, много ли ошибок я наделала в эссе.
Оказалось, немного. После прочтения моего эссе Саймон похвалил меня довольно скупо: “Неплохо”, но я заметила, что он стал смотреть на меня чуть по-другому. Мне этот взгляд знаком, так же смотрел на меня школьный учитель ОБЖ, который считал, что у меня большие способности ( к чему только? К ОБЖ?) и я могу многого достичь.
У меня улучшилось настроение, и, возвращаясь домой, я начала напевать модную тогда песенку “Sweet like chocolate”.
- Там-тара-рам, - пела я, предвкушая сейчас упасть в кровать и отоспаться. Но дома меня ждал новый удар.
На кухне на столе сидела Марго и с любопытством наблюдала за Терезой, которая запихивала в рот огромный бутерброд с сыром, одновременно переворачивая жирными пальцами страницы и с упоением читая свою книгу.
- Вот личность!
- Ага. Какие дела, Рит?
- Водку вчера выпили. Не хватило. Даже без сока. Пришлось в паб идти догоняться.
- М-мм, и кто там был?
- Ты про Диму? Был, был там. С Фреде.
- Да?
- Да. И еще там кое-кто был. Твой вчерашний немец.
- И что он там делал? – еле слышно спросила я.
- Сначала к нам подсел, кстати, заплатил за нас, такой галантный. А потом спросил, кто тут бой-френд Джулии. И подсел к итальянцам. Они долго о чем-то болтали, по-моему, на итальянском.
Ну и ну. Я выскочила из кухни и помчалась к девчонкам. Какой уж там сон!
Прибежав к ним, я потащила их к итальянцам. Они жили в том же корпусе этажом выше.
Дими сидел на кухне и ел консервированную фасоль прямо из банки.
- Будете? - предложил он нам.
Фредерико сидел на подоконнике и весело нам улыбался. Три девочки пришли - здорово! Правда, я закреплена за Димой, но есть же две другие, не менее очаровательные!
Я не знала с чего начать. Раздался стук в дверь, и вошла Юлька.
- Привет! – сказала она, обращаясь к итальянцам, - дайте нам карты – поиграть.
Фреде молчал, а потом поглядел на нее и сказал:
- Барби!
Юлька и вправду напоминала куколку – светловолосая, голубоглазая, губы подчеркнуты нежно-розовой помадой.
- Барби, - повторил Фреде.
- Такая же красивая? – поинтересовался Дима.
- Нет! Такая же глупая. Стоит, глаза вытаращила.
Пока Юлька швыряла в Фреде кухонные полотенца, а он с хохотом уворачивался, я подсела к Диме.
- Дими…
- Угу.
- Вы вчера были в пабе?
- Да.
- И что вы там делали?
- Сначала поиграли на бильярде. Нас Лукаш поучил. Потом в автомате – в покер. А потом болтали с этой горой.
- С Дорией?
- Ну, да. Лукаш хихикал над ней. Все.
- Все?
- Ну, да.
- А больше никого не было?
- Были.
- Кто?
- Девочки из Калининград. Такие смешные. И очень пьяные.
- А с ними был кто-нибудь?
- Нет. Не было.
Притворяется, что ли?!
- Юль, оставь его, - остановила меня вдруг Ксюха, - он не хочет тебя в это втягивать. И это по-мужски.
От умиления я чуть не расплакалась.
- Ладно, нам пора! – сказала Лена, - встретимся вечерком в «Санни-сайде».
Мы идем по домам. Надо отоспаться.
- Зайдете за мной.
- Ладно, Юль. До вечера.
Вечером я снова надеваю кофту «цвета страсти», распускаю волосы. Подумав, надеваю фенечку, подаренную мне Димой. Мне так хочется порадовать его чего-нибудь.
В пабе нас уже ждали ребята. Я сажусь рядом с Димой. Так здорово! Все смотрят на нас, объединяя во взгляде в одно целое. Дима кладет руку на мой стул. Он немного грустен.
- Что случилось?
- Ты же знаешь…я уезжаю через неделю.
- Да, тридцать первого. На неделю раньше нас.
- Да. Я не хочу. Мне так нравится здесь! Тут много ребят, все веселые. Мои бой-скауты тоже веселые, но это уже не то. Я хотел бы остаться.
- Мне тоже хотелось бы остаться тут. Очаровательный город. Очаровательные люди. Мне очень нравится.
- Смотри, кто пришел, - толкает меня в бок Ксюха.
В паб входит Саймон. Оглядев всех, он видит нас с итальянцами и садится к нам.
- Не помешаю?
- Ну что вы! Садитесь!
- Что пьете, ребята?
- Я пиво, - говорит Фреде.
- Я сидр, - улыбается Ксюха. За эти дни она успела привыкнуть к этому светлому яблочному питью.
- А мы колу, - отвечает Дима за нас обоих.
- Опа! – улыбается Саймон. – трезвенники.
Последнее слово он говорит по-русски, чем нас несказанно удивляет.
- Здорово, вы по-русски говорите?
- Да!
Мы с Ксюхой переглядываемся. А мы обсуждали при нем такое по-русски! Даже его самого! Саймон внимательно смотрит на нас, а потом смеется:
- Ладно, успокойтесь! Я шучу. Просто знаю это слово. А вам сказал, чтоб обсуждать других на родном языке неповадно было.
Ох, этот Саймон. Заставил поволноваться, нечего сказать.
- А по-итальянски вы что-нибудь знаете? – спрашивает Дими.
Он не знаком с Саймоном, последний преподает только в нашей группе, но я вижу, что ему начинает нравится проницательный взгляд американца, его ироничная улыбка. Саймон секунду смотрит на него, а потом вдруг начинает что-то говорить по-итальянски. Речь плавная, быстрая, и все мы смотрим на него, очарованные красотой романского языка. Да, что мы, Димитрий и Фреде смотрят на него, разинув рты.
- Понимаешь, - волнуясь, сказал мне Дими, когда Саймон замолчал, -это редчайший и сложнейший диалект. На нем говорят только в центре Флоренции.
- Я знаю все диалекты, - откликается Саймон, - ну, практически все.
И он что-то говорит Дими. Тот улыбается и что-то со смехом отвечает.
- И никакого акцента! – восторженно говорит Дима, - как будто я в Риме.
- Я обожаю Италию, - говорит Саймон, - самая лучшая страна. Необыкновенно красивая. А женщины! Эмоциональные, яркие, красивые! На старости лет обязательно поеду туда. Буду жить где-нибудь в Венеции или неподалеку от Милана, наслаждаться виноградом, маслинами и домашним вином.
Я слушаю его и смотрю на Дими влюбленным взглядом. Говорят ведь о его стране. А он типичный итальянец – смуглый, темноволосый, темпераментный.
- Это любовь? – шепчу я Ксюхе.
- Это красивая фраза, - смеется она, но потом вдруг серьезнеет, - не знаю, Джулия. Мне кажется, да…
- Какие глаза! – вдруг говорит Саймон, указывая на меня,- какие удивительные глаза. Огромные и бархатные.
- Да, - говорит Дима. Он перестает улыбаться и кладет руку мне на плечо.
Саймон удивленнно поднимает брови и переводит глаза с меня на Дими.
 Домой мы возвращаемся все вместе, гурьбой. Я не слышу криков и песен американцев, смеха Джексона и Мисти, воплей поляков. Я слышу Диму, который идет рядом со мной и тихо рассказывает о своем городе. Мне покойно и хорошо. Я ощущаю тепло его руки, вдыхаю его запах. Мы словно одно целое с ним, слушаем мысли друг друга и угадываем, о чем думает другой.
На следующее утро – суббота. Отоспавшись, я прихожу к девочонкам.
- Джулия…Кофе?
- М-мм…
- Или может быть..
- Нет-нет, спасибо. Будьте любезны кофе, уважаемая Ксения.
- Смеетесь, как дурочки, а лучше бы взяли и перестали забывать купить чай, - ворчит Ленка.
- Слушайте, а у меня, кажется, остался чай. Я посмотрю и, если есть, принесу.
- Принеси, Юль. Пора прекращать эту кофейную похабель. Хотя бы пару пакетиков. Их можно по семь раз заваривать.
- Хорошо.
Мы молча пьем кофе и едим тосты с плавленым сыром, арахисовым маслом и джемом.
- Слушайте, - прерывает молчание Ленка, - мне это надоело.
- Что именно?
- Ну, у тебя, Юль, есть Дима. Ксюхе нравится Грег. Я тоже хочу влюбиться в кого-нибудь и с кем-нибудь встречаться…
- А кто тебе нравится? – спрашивает Ксюха.
- А какая разница. Я же не могу встречаться с кем-то только потому, что он мне нравится. Надо же ,чтобы и я ему нравилась.
- Это дело поправимое, - загадочно говорит Ксения.
Ленка задумывается.
- Ну, мне нравится…Войтак.
- Что-о? Друг Лукаша?!
- Да. Он симпатичный. И веселый.
- И ехидный.
- Ироничный, - поправляет меня Ленка, - и потом ты сама говорила, что поляки клевые.
- Так я не Войтака говорила. Они же все разные.
- А чем тебе Войтак не нравится?
- Да не то чтобы не нравится, - пожимаю плечами я. Я не знаю Войтака. Он себе на уме. Такой тихий, задумчивый, но одновременно отпускает довольно колкие шутки, когда находимся в компании. Одевается он по-спортивному и по-моему довольно насмешлив и высокомерен в своем отношении к девушкам.
- Но если тебе нравится, почему нет, - говорю я.
- Вот именно. Так, Ксюх, что надо делать?
- Вы слышали, - начинает Ксюха, - о «катастрофе сознания»?
- Нет, - в один голос заявляем мы.
- В простонародии «динамо». Хотя не совсем. Делается все довольно просто, но эффект должен получиться неплохой.
- Если он влюбится в меня, то я посчитаю это уже более, чем «неплохим» эффектом, - вставляет Ленка.
- Так вот. Действовать будем так. Ты, Ленка, должна попадаться ему на глаза как можно чаще. Каждый день. Несколько раз на день. Буквально надоесть. Только тут не переборщить надо. Постарайся, чтобы он привык к тебе. Советуй ему. Помогай. Следующий этап – исчезновение. Ты исчезаешь. «А где Лена?» «Не знаем, а разве не с тобой?» «Нет!» «Ну, не знаем.» А потом ты неожиданно появляешься во всей красе. И сражаешь наповал. Все. Катастрофа сознания. Устроим поляку такую?
- Устроим!
- Отлично! Приступим прямо сегодня. Сейчас. Иди к нему м попроси нож для чистки картофеля.
- Ладно, - встает Ленка.
- Увидишь итальянцев, передай привет, -говорю я ей вслед.
- Фреде?
- Сама знаешь, кому.
- Ладно, - Ленка уходит.
- Неплохой эксперимент, а? – Ксюха сияет.
- О чем ты?
- Джулия, да подумай сама. Разве тут не самые благоприятные условия для психологических экспериментов? Самый наглядный случай. Идеальная ситуация. Смотри, Джулия! Ведь это буквально научный подход к теории любви! Разве не увлекательно было бы найти этот подход и действовать по вполне определенным методам? Учебник по любви. Учитесь и практикуйте!
- Запатентуем изобретение, - засмеялась я.
- Если выгорит эксперимент.
- Выгорит, думаю. Хотя бы потому что Ленка – девушка заводная и эффектная.
Я встаю.
- Ладно, пойду Дракулу смотреть в видеотеку. Вечерком расскажете, как прошел первый этап.
Вечером я иду в «Санни-сайд» с Ольгой-Красной Кофтой.
- Как вы тут веселитесь?
- Спасибо, довольно неплохо. А вы?
- Нормально. Встречалась с моим парнем. Поеду к нему пожить на днях. А вы были на дискотеке в центре?
- Неа. Нам паба хватает.
- Зря. Сходите.
- Ладно. Скажу итальянцам.
- Скажи. Как пойдете, нам скажите. Сходим гурьбой, разве плохо?
- Неплохо. Ладно, я пошла своих найду.
«Свои», то есть Ксюха и Лена, сидели рядом с итальянцами. Я плюхнулась между Димой и Ксенией.
- Ну, судя по вашим довольным физиям, первый этап прошел неплохо?
- Нормально. Я взяла у него нож, и мы еще немного поболтали.
- О чем?
- О системе образования в России и в Польше.
- По-моему, тут все просто помешались на системах образования. Другой темы что ли нет…
- Да ладно, какая разница… Он такой хорошенький…
- Может, хватит, - вмешался Дима, - давайте по-английски говорить!
- А о чем?
- А хоть о чем. О чем угодно,- взмахнул рукой Дима и опрокинул пиво Фредерико.
- Кацо! – завопил тот.
Дима ответил что-то по-итальянски, и они еще пару минут весело переругивались.
- Что такое «кацо»? – спросила я.
- Ну,- замялся Дима,- нехорошее слово.
- Надо нам как-нибудь провести урок нехороших слов. Как и что в разных языках, - предложила Ленка.
- Лучше узнали, как здороваться на разных языках,- проворчала Ксюха, - а они только бранными словами интересуются.
- Мы и тем, и другим, - сказала я, - так что такое «кацо»?
Итальянцы переглянулись.
- Ну, это скорее имеет отношение к мужчине, нежели, чем к женщине…
- Все, ладно, я поняла.
- А я не поняла, - вмешалась басом Юлька, - про что он говорит?
- Юльк, маленькая еще!
- Нет! Я хочу знать! Я не маленькая!
- А какая? Большая? – поддразнивает ее Ленка.
- Ладно, Юльк, - мне становится жалко девочку. В самом деле, виновата она что ли, что младше всех нас. Хотя вообще-то дело не в возрасте, а в ее недогадливости, - «кацо» – это чем мужчина от женщины отличается.
- А, - Юлька произносит довольно грубый синоним «отличия мужчины от женщины».
- Вот тебе и маленькая! – засмеялись девочонки.
- Чего вы тут смеетесь, - просунула голову между нашими руками Мисти.
- Обсуждаем итальянские бранные слова .
- А, кацо! – обрадовалась Мисти, - вафанкуло!
Итальянцы засмеялись. Я подумала, что действительно, наверное, смешно, когда кто-то пытается ругаться на твоем языке.
Когда мы возвращалась, к нам прицепился Артур. «Французской Глисте», видимо, не давало покоя, что я встречаюсь с Димой, поэтому он всячески стремился примкнуть к нам с какими-то заумными разговорами. А, может, вообще-то он был просто общительным мальчиком. Ему ведь было тут одиноко, француженка была только одна – та девочка, которую пытался закадрить Фреде, но и она уже куда-то уехала. Поэтому Артур не находил применения своим длинным ногам, рукам и языку тоже.
- А какие у вас типичные русские блюда? – начинает он приставать.
- Разные. Борщ. Пирожки. Гречневая каша. Щи, - перечисляю я.
- О, я знаю «щи»! Это такой суп? Из фасоли?
- Нет, это такой суп без фасоли. Из капусты.
- А ты знаешь рецепт?
- Конечно.
- Напишешь?
- Угу.
Дима не любил француза и поэтому, оторвавшись от нас, шел рядом с Фреде.
- А мы во Франции сейчас едим «катц».
Я замолчала и посмотрела на Артура.
- Что вы едите?
- Катс. Кац. Ну, такие небольшие. Пушистые. Кац.
Я снова замолчала, а потом улыбнулась. В голове у меня появилась идея.
- Дима, Дима!
- Что?
- Ты знаешь, что говорит Артур?
- Не знаю, что, но знаю как. Долго. – ворчливо ответил Димитрий.
Мы уже дошли до кампуса и стояли в холле, рядом с автоматическими дверьми.
- Да нет же, слушай. Он говорит, что они едят «кац».
- Что-оо?!
- Ну да.
- Кацо?!
- Ага.
- Вы едите кацо? – повернулся Дима к Артуру.
- Да, - растерянно сказал Артур, переводя глаза с меня на Диму, - Кац. Такие неболь…
- Фреде! – заорал Дима, - послушай, ты знал, что во Франции едят кацо?
- Нет! Правда?!
- Ну, да.
- Француз говорит.
- Конечно.
- Что такое? –заинтересовались девчонки, заметив, что я хитро улыбаюсь.
- Артур говорит, что во Франции типичная еда – это кацо.
Девочонки засмеялись:
- Врешь!
- А спросите у него!
- Артур, в самом деле?
- Ну да! – сказал Артур, - конечно, не типичная еда, но довольно часто.
- А как вы их готовите? – поинтересовался Дима, сдерживая смех.
- Ну, кладем в кипящую воду… - ответил бедный француз.
- Что?! Кацо в кипящую воду?!
- Или в микроволновку…
- Бедный кацо в микроволновку?!
Мы с девчонками повалились на пол, не в силах сдержать хохот. К нам присоединился Фредерико.
- А где вы храните кацо?- продолжал беспристрастно спрашивать Дима.
- В холодильнике.
- Джулия, не ходи в гости к Артуру. Прийдешь, а у него весь холодильник забит кацо.
У меня даже слезы выступили от смеха.
- А какого цвета бывают кацо после приготовления в микроволновке?
- Ну…бурые…иногда синеватые…
- А каким же ему еще быть? – выдавил сквозь смех Фредерико.
Тут не выдержал даже Дима и повалился на пол. Мы лежали на полу и почти плакали от хохота. Артур растерянно смотрел на нас, а потом присел на корточки, как воспитатель, пытающийся успокоить группу разбушевавшихся детсадовцев.
- Ну, а, - сказал Дима и не договорив снова начал смеяться.
- А, -с правился он со смехом, -а какого размера французские кацо?
- Вот такого, - развел француз руки на метр.
- Чего?! Бедные француженки… Но итальянские больше! Итальянские, как длина этой двери.
- А французские - как высота колледжа, - включился Артур в игру, так и не поняв, над чем мы потешаемся.
- А итальянские – как расстояние от колледжа до Нортхемптона, - наперебой заговорили Дима и Фреде.
- А французские – как расстояние от Нортхемптона до Франции.
- А итальянские, как расстояние от Нортхемптона до …до Нортхемптона. По окружности земного шара.
- Ну и ладно, - сказал Артур и сухо попрощавшись, ушел.
- Обиделся, - вытирая слезы, сказала Ксюха.
- Ничего, не будет к нам приставать.
- Да он хороший.
- Просто замечательный. Замечательный зануда.
- А что он имел в виду-то?
- Да каких-то животных, которых они там во Франции потребляют.
- Почему же «кац»?
- Думаю, он хотел сказать «кэтс», «кошки», или по-крайней мере, какие-то животные, похожие на кошек. Но французское произношение произвело «кац»…Вот так и вышло…Конфуз, знаете ли…лингвистический….
Мы расходились по домам, смеясь. Дима проводил меня до подъезда, и мы еще долго вспоминали ошарашенное лицо француза.
В воскресенье мы снова поехали в Лондон. Дима сидел в автобусе рядом с Фредерико, но я к этому уже привыкла. Не хочет демонстрировать наши отношения, ну и не надо.
В Лондоне мы с девчонками отделились от всех и двинулись прямиком на Бейкер-стрит. Возле музея Шерлока Холмса стоял молодой полицейский в каске и обворожительно улыбался посетителям.
- Надо будет сфотографироваться с ним, - сказала Лена.
Когда мы вошли, то нам стало понятно, почему он улыбался так обворожительно – цена на билет была пять фунтов (довольно дорого!) и студенческих скидок не предусматривалось.
- А в Тауэре, я слышала еще дороже билет!
- Да ладно, мы же сюда за этим и приехали. Это же Шерлок Холмс, - сказала я, ласково передразнивая Ксюшину интонацию – Это же Тернер!
- Да, - не обиделась Ксюха, - Точно. Только в Тауэр мы сегодня не попадем.
- Зато, возможно, успеем на Биг Бас Тур.
- Успеем, если пошевелимся. Кстати, я думаю, там можно тур заказать с заездом в Тауэр.
- Не с заездом, - поправила меня Ксюха, - а с заходом. Вылезли сами из автобуса и сами к темнице потопали.
В музее нам выдали желтые карточки, на которых было написано – Постоялец миссис Хадсон. Внесена плата – 5 фунтов. Зато за эти деньги в музее можно было все трогать руками. Мы поднялись по лестнице в кабинет Шерлока.
- А вы заметили, что седьмая ступенька скрипит по-особому?
- У Дойля это было?
- Ага!
- Он, смотрите, шляпа Ватсона. Ксюх, сфоткай меня в ней!
- И меня! Ой, Лен, как тебе хорошо в этом цилиндре!
- А я сяду возле камина.
- И трубку возьми. Я тебя с фотографирую.
- А какая машинка, вы посмотрите!
- Да, это тебе не компьютер…
- Какой к черту компьютер! Нет, ну она прелесть, эта машинка! Ксюх сфоткай меня…
- Давай. Улыбайся! Джулия отправляет и-мейл девятнадцатого века.
- Спасибо, Ксюх. Пошли наверх?
- Пойдемте.
- Осторожнее, мамаша, - слышим мы русскую речь.
- Здравствуйте, - весело говорю я высокому носатому мужчине. Мне кажется, что все русские, встретившиеся в незнакомом городе, должны здороваться и общаться.
- Здравствуйте, здравствуйте, - скороговоркой отвечает мужчина, не удостоив меня взглядом и говорит дородной женщине в ярком платье,- мамаша, поторопитесь.
- Какие де-еевочки! – вдруг задерживается в дверях «мамаша», - какие милые…Вы учитесь тут?
- Да, а вы путешествуете?
- Конечно…Мы москвички?
- Да, а вы?
- Мы, деточка, из Израиля…
- Мамаша, вы будете общаться с каждым русским в этом городе? – гремит мужчина.
Женщина бросает на нас извиняющийся взгляд и торопится к своему спутнику.
Мы поднимаемся за ними, проходим комнату, где висят фотографии актеров, исполняющих роль Шерлока Холмса в разных странах. Напоследок забираемся на чердак к великому сыщику, где «у него» хранятся какие-то чемодан и баулы прошлого века. В ресторан «У миссис Хадсон» мы не идем – лучше купим багеты и съедим прямо на улице. Когда мы спускаемся, то снова слышим родную речь.
- И почему тут так много русских? – удивляюсь я вслух.
- Из-за Ливанова, - объясняет Ксюха, - он у нас так прославил Шерлока, что всем кажется, будто он в самом деле тут жил и был именно таким, каким показан в отечественном кино.
- Здорово. Наверное, русским больше всех интересен именно этот музей.
Мы фотографируемся с улыбчивым полицейским и идем гулять по парку.
- Вот так бы приехать, - мечтает Ксюха, - походить тут, на траве посидеть…посмотреть на англичан…подышать английским воздухом…впитать его в себя вместе с языком…а потом пойти в театр на открытом воздухе…
- Мы еще собирались самостоятельно сюда приехать, - напоминаю я.
- Приедем. Через недельку.
- Да, - говорю я, - вот итальянцы уедут. Делать будет нечего.
Я говорю это будничным тоном и вовсе не кривлю душой. Отъезд Дими кажется мне пока таким далеким – это когда-аа еще будет.
После прогулки, перекусив гамбургерами, мы идем искать тур на автобусе. Мимо нас с бешеной скоростью проносятся по центральной улице машины и мотоциклы. Я вспоминаю об Итмире. Ну и личность!
- Купим мороженого? – предлагает Ксюха, - настоящего английского. За 99 центов.
- Давайте.
- Мороженое за тридцать рублей!? – вдруг раздается веселый вопль сзади нас, - обдира-ааловка!
Как по команде, мы оглядываемся. Но мальчик в бейсболке, выкрикнувший посреди центральной лондонской улицы задорное русское слово, уже растворился в толпе. Мы переглядываемся и улыбаемся. Удивительное рядом.
Биг Бас Тур, или тур на большой автобусе включает в себя проезд на любом из автобусов, принадлежащих Туру, экскурсию, которую либо ведет гид, либо ты слушаешь по записи, несколько буклетов и пару наушников. Ну, и время – полных двадцать четыре часа.
Мы выбираем автобус с открытым верхом и залезаем на второй этаж. Ксюхе очень нравится экскурсовод – светленький вихрастый мальчик с широкой улыбкой.
- Цыпленочек, - с умилением вздыхает она.
- Ксюха! Что бы сказал дяденька Фрейд? Ты же помешалась на худощавых, светловолосых и кудрявых, которые норовят тебе сумасшедшим образом улыбнуться.
- Да, - серьезно соглашается Ксенька, - это во мне материнское начало. Желание опекать и заботиться о каждом, кто такой…
- Субтильный, - подсказываю я, - и недокормленный на вид. Желание его докормить, да?
- А ты скажешь, у тебя этого нет? По отношению к Дими?
- Не знаю. У нас равноправие.
- Равноправие равноправие, но он, как маменькин сынок, все равно будет искать ту, которая о нем будет заботиться. И сопли ему вытирать.
- Кстати, о соплях. У него, кажется, насморк.
- Вы что, другого места не нашли, - вмешивается Ленка, - чтобы о соплях Димитрия поговорить?!
- А что, ты, Ленк, ругаешься? Вот ты, например, знаешь, как будут сопли по-английски?
- Да тише ты! Вон посмотри лучше на Дракона. Символ Сити.
- А слева вы видите здание BBC, - продолжает экскурсовод-цыпленок, - обратите также внимание на памятник, воздвигнутый по поводу Лондонского пожара в 1666 году, когда выгорела большая часть города.
- Snot, - шепчет мне Ксюха.
- Что?
- Snot – повторяет она погромче.
Сидящий впереди ирландец, который , как сказал бы мой дедушка, был рыжим, как из рыжиков рагу, с интересом оглядывается на нас.
- Что? Что это такое?
- Да сопли. Я вспомнила…
- Девочонки, Собор Святого Павла!
- Ах, жаль, внутрь не попасть!
- Хорошо, что не попасть. Вы бы развели там дискуссию о соплях.
- Тауэр, - с замиранием выдыхает Ксюха через несколько минут.
Мы въезжаем на Тауэр - бридж. Ветер такой, что ему впору поднять нас вместе с автобусом и унести в Изумрудный город, или хотя бы в Нортхемптон. Я натягиваю свитер на лицо и становлюсь похожей на гуманоида.
- Так и ходи, - посоветовала Ксюха.
- Вылезаем! Пошли в Тауэр.
Ксюха фотографирует «цыпленка» на прощание. Он делает вид, что поет в микрофон караоке.
Возле Тауэра толпа – не протиснуться. Сегодня выходной, туристы понаехали со всего мира. Билеты дорогие – 10 фунтов. Но их дороговизну мы даже не обсуждаем, наше внимание приковано к бифидорам – стражникам. Вот они, настоящие, не на этикетке на бутылке, не в учебнике по английской истории, а тут, рядом с тобой, весело тебе улыбается, но и хмурится- для проформы. Его можно потрогать за обшлаг цветастого рукава, с ним поболтать и сфотографироваться.
Внутри бывшая лондонская темница переполнена. Толпы туристов в одинаковых майках, с глупыми улыбающимися лицами, переходят от одной башни к другой, стараясь поспеть за бифидором -экскурсоводом. Несмотря на наш восторг перед этими людьми, гида мы не слушаем. Мы дышим воздухом. Тем самым, которым дышали и Вильгельм-Завоеватель, и Генрих Восьмой, и все его несчастные женушки, которых он отправлял на казнь одну за другой.
- Смотри, какие вороны! – шепчет Ксюха.
Вороны, настоящие, тауэрские, и правда огромны, как маленькие пони. Кажется, им лет по триста. Они разгуливают прямо среди туристов, ничуть не пугаясь людей, и обеспокоенные мамаши хватают детей, замешкавшихся на пути у важной птицы.
Мы обходим все подвалы, камеры пыток (довольно, кстати, слабенькие на вид) и часовни. Напоследок Ленка фотографируется в винном подвале. Она корчит алчные гримасы и делает вид, что тянется к бутылкам.
- Вот, собственно, и все твои приоритеты, - комментирую я и щелкаю фотоаппаратом.
- Вы знаете, что? – вдруг говорит Ксюха, когда мы выходим, - я хочу тут остаться.
- Мы тоже…
- Да нет же! На ночь!
- Когда, сегодня?!
- Ага.
- Ты, что, с ума сошла?!
- А что…
- А вдруг заблудишься?!
- Джулия, успокойся, тут довольно безопасно.
- Тогда мы пойдем тебя поселим.
- Пойдем.
Мы ходим по городу и ищем Ксюхе комнату. Цены кажутся нам довольно высокими даже в простых домишках.
- Это потому, что мы находимся в центре города, - предполагает Лена.
Из любопытства заходим в Ритц. 50 фунтов за ночь кажутся нам слишком большой суммой. Хотя, в принципе, если ничего нет другого…
- Ладно, идите, вы опоздаете на наш автобус! - торопит нас Ксюха, - я сама найду жилье!
- Еще чего, Ксюх, не выдумывай!
- Вы потерялись? - словно из-под земли вырастает негр. Он хромает, опираясь на тросточку, на нем потрепанная синяя куртка и рваные серые джинсы.
- Могу вам помочь?
Мы теряемся. Англичанин (хоть и негр) хочет нам помочь. Довольно дружелюбный на вид.
- Мы ищем жилье, - делится Ленка.
- Я вам помогу! Я знаю район, где полно студенческих корпусов. И там низкие цены.
Это единственное, что нам удалось понять из его неразборчивой речи. Он улыбался, брызгал слюной и что-то постоянно пришептывал.
- Может, не стоит? – сомневаюсь я.
- Да ладно, - беспечно говорит Ленка, - хочет помочь, пусть его помогает!
- Пошли, - говорит негр и начинает налаживать светскую беседу, - откуда вы?
- Из России, - мы пытаемся подстроиться под его быстрый хромающий шаг.
- О. Никогда там не был! Но хочу побывать! Там есть черные?
- Ну, да…В университете Дружбы народов.
- Много черных?
- Н-нне очень.
- Я люблю, когда много черных. Потому что я сам черный, - довольно логично поясняет наш проводник.
- Все должны быть черными, - продолжает он, - потому что было время, когда черных угнетали.
Мы переглядываемся. Не хватало еще исторически-политических экскурсов на ночь глядя! И вообще, куда мы идем?!
- Это было раньше,- продолжает негр таким тоном, словно он старенькая бабушка, которая забрела в магазин и выбирает между мотком шерсти и кашемира, возмущаясь ценой и того, и другого,- когда ниггеров угнетали. Ниггер не был человеком. Ниггер не имел прав. Ниггер не мог женить на той, кого он любил. Не мог зарабатывать так, как хотел.
- У нас также было дело с крепостными, - я демонстрирую свою образованность и эрудицию. Нашла кому. Потому что из негритянской старушки наш спутник вдруг превращается в разъяренную Годзиллу.
- Не знаю я никаких крепостных! – орет Годзилла, - я знаю бедных, несчастных ниггеров, которых угнетали чертовы белые!
- Но сейчас же ситуация изменилась! – говорит Ксюха, сердито взглянув на меня – не хватало, мол, еще международных конфронтаций на почве расизма.
- Да, - неожиданно соглашается он, переставая брызгать слюной и раздувать ноздри, - сейчас я могу делать, что я хочу, работать с кем хочу и спать, с кем хочу. И даже могу положить белой женщине руку на плечо, и никто мне не скажет ни слова.
И с последними словами он кладет свою огромную волосатую ручищу Ленке на плечо. Ленка ойкает и с ужасом смотрит на нас. Мы на нее.
- Надо бежать! – решает Ксюха.
- Как?! Он нас догонит!
- Надо бежать от него! Посмотри на Ленку.
Бедная «белая женщина», Ленка, продолжала идти с негром, по лицу которого расплывалась довольная улыбка, и боязливо оглядывалась на нас.
- Так все, - говорит Ксюха и обращается к нашему проводнику, - тут мы сядем на метро.
- А как же вы знаете…?
- Мы знаем!
- А давайте…
- Нет, спасибо! Всего хорошего!
- Но может…
- До свидания! Лена, пошли!
Я с восхищением гляжу на Ксюху. Надо же такая субтильная, такая витающая в облаках, помешанная на философии, а в жизни проявила такую твердость.
- Ксюха, ты молодчага!
- Да чего уж там…
- А вдруг он нас догонит, - сомневается Ленка, потирая плечо.
- Тогда побежали!
Мы влетаем в метро, и там, уже по инерции, мчимся, пройдя через турникеты, вниз по эскалатору.
- Это называется «double standards», - говорит Ксения на бегу, - «двойные стандарты».
- Что это? – спрашивает Лена.
- Я знаю, - вспоминаю я, - это когда в университет можно принять пятерых. Поступают пять белых и один негр. Белые пишут на пятерку экзамен, а негр – на тройку. Но берут четырех белых и одного негра. Иначе – скандал! Ректора обвинят в расизме, и все и такое.
- Точно, - подтвердила Ксюха, - вот и мы, как дурочки, шли за этим хромым дураком, только потому что боялись задеть его лучшие чувства. А надо было отбрить его сразу же.
Мы проезжаем несколько остановок на метро, потом вылезаем в районе, обозначенном как «студенческий». Уже стемнело, на улицах зажгли фонари.
- Эй, эй! – раздается вопль сзади, и мы видим большую толпу подростков, которые несутся на нас с хохотом и визгом.
- Эй, посторонись!
- Что у них на майках? – удивляется Ксюха.
- Это, - я приглядываюсь, -а, это известные резиновые изделия…во всех своих видах….
Подростки пролетают мимо нас и кидают в нас пригоршню презервативов.
- Будьте счастливы! – орут они, - предохраняйтесь и вас ждет спокойная жизнь! Любите друг друга!
- Акция какая-то, - констатирует Ксюха, снимая с головы «резиновое изделие». Я смотрю на подругу. Сегодня открыла в ней новые качества – хладнокровие и способность ясно мыслить в критических ситуациях. Здорово!
В отелях мест нет. В кампусах тоже. Что же делать, где оставить Ксеньку на ночлег? Наконец, доходим до тихой улочки, где сдаются комнаты. В одном из домов мы подбираем Ксюхе комнату с завтраком за 20 фунтов. Комнатка неказистая, одна кровать, умывальник, но Ксюха ужасно рада: ей дадут «настоящий» английский завтрак, и завтра она сможет погулять по парку, походить по магазинам.
Когда мы возвращаемся в автобус, то все уже собрались. Дима, завидев меня, машет мне пакетом.
- Я купил майку! – докладывает он, - вот…
Он демонстрирует мне одну футболку с изображением Микки Мауса, а вторую – с Белоснежкой и семью гномами. Я считаю, что покупать диснеевскую символику в Лондоне по меньшей мере глупо, но обидеть Димитрия для меня смерти подобно, поэтому я ласково улыбаюсь ему, ощущая прилив нежности:
- Здорово, Дими!
- Тебе нравится? – спрашивает он тоном капризного ребенка.
- Конечно. Послушай, девочки хотят сходить на дискотеку. Вы как?
- Мы всегда – за.
- Отлично. Потом договоримся, да?
- Ага! На выходных лучше всего. Мы же уезжаем скоро.
Меня передернуло. Мог бы и грусти добавить в голос. А вот, она грусть!
- И мы долго не увидимся, - добавляет он, помрачнев.
- Наверное, - осторожно говорю я.
- А потом увидимся! – говорит он, и потрепав меня по плечу, полез в автобус. От этого дружески-утешающего жеста у меня испортилось настроение, и всю дорогу я промолчала. Приехали мы ночью, и сразу разбрелись «по палатам».
Утро встретило нас истерикой. Я проснулась от жутких воплей, которые раздавались с кухни.
- Кого-то убили… – решила я, похолодев, накидывая рубашку и выскакивая из комнаты. В коридоре я столкнулась с Кашьей, белая от ужаса, она тоже, как ошпаренная, выбежала из своей «кельи».
- Или изнасиловали, - продолжала я свои ужасные предположения, пока мы с ней мчались по коридору, как Чип и Дейл, спешащие на помощь, - или пытали… или…
Кашья распахнула дверь кухни. Я отпрянула, ожидая запах гари, вид крови или , по крайней мере, что-нибудь изуродованное.
- О-ооооо! – раздался снова леденящий кровь вопль, - ооо, мои сосиски, мои соси-ииски! Ооо!
Мы с Кашьей переглянулись и вошли. Возле окна, схватившись за голову, металась Тереза и подвывала:
- О, мои сосиски! Мои сосисочки-сосиииски!
- Тереза, - спокойно проговорила Кашья, взглянув на меня, - Тереза что случилось?
Та, не слыша, продолжала носиться по кухне и вопить. На крики прибежали Сашья и Доминик, обе заспанные и в пижамах.
- Клевая пижама, - сказала я Доминик с улыбкой. Я уже поняла, что никого не убили и ни капельки не изнасиловали, и поэтому взгромоздилась на любимый подоконник, и наблюдала оттуда за Терезой, готовясь впиться зубами в зеленое яблоко, которое извлекла из своего шкафчика.
- Что ты орешь? – требовательно спросила Доминик.
- Сосиски! Кто-то украл их!
- Какие сосиски?!
- Мои! Мои самые лучшие сосиски!! Кто-то пробрался на кухню и спер мои сосиии-иисочки!
- Прекрати реветь! – строго сказала Доминик,- кому нужны твои сосиски?!
- Не зна-аю!
- Они были дорогими? – спрашиваю я.
- Какая разница! – пожимает плечами Доминик.
- Ну, как же, - возражаю я, - в чем же их ценность? Из-за чего так огорчается Тереза?
- Нет, они не были дорогими!
- Вкусными были?
Тереза молчит и тихо сопит.
- Видимо, были антиквариатом, - подытоживает Доминик, - сохранились еще с каменного века.
- Не смешно, - сердито говорит Тереза и пулей вылетает из кухни.
- Сумасшедшая, - тихо говорит Кашья.
- Она обиделась на тебя, - говорю я Доминик.
- Да бога ради! Только пусть не думает, что я съела ее сосиски. Я тухлятину не потребляю.
- Ладно, пора собираться на занятия!
Весь день мы обсуждаем утреннее происшествие. Все предлагают разные версии. Американцы считают, что сосиски украли духи – на территории кампуса воровство не распространено. Ленка говорит, что это “cleaning lady”, женщина, которая приходит к нам убираться. Ксюха, вернувшаяся после обеда из Лондона, не соглашается, то есть она соглашается, что это уборщица, но только не из корысти, а из опасения загрязнять окружающую среду.
- Сами знаете, - говорит Ксюха, - у Терезы продукты не первой свежести. И даже не второй.
Мы сидим у меня на кухне. Ксюха показывает сувениры, привезенные из Лондона, в том числе и зонтик – нарядный, в красно-белую полоску. Свой любимый подоконник я уступила – Димитрию, он сидит, нахохлившись, и слушает про Терезу.
- Вы знаете, - говорит он, - если сосиски украл дух, то я бы с удовольствием пожал бы ему руку. Сказал бы, спасибо, тебе , дух…
- И еще, - добавляет он, - я даже знаю, как его зовут… Его зовут Фредедимигрег!
- Да ты что, - удивляюсь я,- это правда вы с Фредом и с Грегом?
- Еще чего, - машет руками Димитрий,- не хватало только нам такой мурой заниматься…
- И Грегу тоже, - еле слышно говорит Ксюха.
- Ксюх, а изнутри зонтик какой?
- Не надо, не надо! – кричит Димитрий, слетая с подоконника, заметив, что Ксения собирается продемонстрировать мне все прелести британского зонтика, - нельзя! Зонтик! В помещении!! Это несчастье!!
От волнения он не может подобрать слова. На кухню заглядывает Доминик.
- А, итальянцы, - хмыкает она, - а я уж решила, что опять сперли что-нибудь…или те сосиски нашли…
- Если найдем, то снова перепрячем, - отвечает Дима, - пусть тренируется кричать. Со временем заменит тут вам пожарную сигнализацию.
- Ладно, я потопала, - встает Ленка.
- Куда? На службу экспериментальной психологии?
- Ага. До чего же приятный эксперимент!
- Ленка, не теряй голову! Она нам пригодится еще для отчета…
- Постараюсь, Ксюх! Юля, Дима, пока!
- Пока! – повторяет Дима, - «пока» - это, что, «до свидания» по-русски?
Я киваю. Дима о чем-то думает, а потом спрашивает:
- Лена стала очень часто приходить к Войтаку. (итальянцы жили в одной квартире с поляком). У них что-то есть?
Не успеваю я и рта раскрыть, как Ксюха вмешивается:
- Да! У них любовь! Ну, сам понимаешь….любовные дела….
- А, - понимающе говорит Дима, - как интересно!
- Это нужно, это поможет! – поясняет мне Ксюха, - чем больше народу будет об этом знать, тем лучше. Все будут намекать Войтаку на то, что у них что-то есть, пока он не поверит, что это действительно так.
- О, это тонко! Ксюха, ты гений!
- Русские нацистки!! Может, перейдете на английский ради приличия? – не выдерживает Дима.
- Все, переходим! Будем говорить, о чем ты только пожелаешь!
Ленка возвращается, когда Дима уже ушел спать. Она мрачная, сердито хмурит брови.
- Ну как?
- Да что-то не клеется.
- Ну, расскажи!
- Пришла к нему. Он сидит за столом такой грустный-прегрустный. Я говорю, я тебя не отвлекаю? Он, нет, мол, проходи. Потом говорит, какой у тебя цвет лака необычный. Мне было приятно, но кроме лака мы ни о чем особо и не говорили…
- Москва не сразу строилась, - пытаюсь подбодрить я подругу.
- Тебе легко, на тебя вон с каким обожанием смотрят!
- Каким обожанием, он ни жестом, ни словом вообще прилюдно не выражает, что между нами что-то есть. Я иногда и сама сомневаюсь, есть ли что-то у нас.
- Юлька кокетничает, - улыбается Ксюха.
- Неправда!
- Правда-правда! Дима влюблен в тебя, это видно!
- Это просто ты знаешь об этом.
- И вообще он какой-то больной, - задумчиво говорит Лена.
- Дима?!
- Да нет…Войтак…
- Так это лучше! – загорается Ксюха, - больному нужен уход и забота! Лекарства! Масса поводов с ним торчать как можно дольше!
- Ксенчик немного утрирует, но я с ней согласна.
- Думаете? – светлеет Ленка, - хоть бы было так…
- Ладно, я пошла, - зеваю я, - завтра не пойду на сценаристику. Хочу отоспаться хоть раз за всю неделю.
- На выходных выспишься!
- Так мы на диско идем! С итальянцами…А потом они уезжают…
- Ладно, Юльк, не грусти!
- Ох, девчонки, не представляю, как я переживу это….Но ладно, что толку говорить сейчас об этом…Спокойной ночи!
На следующий день я встаю, как и собиралась, попозже, убираюсь в комнате, примеряю наряды, которые купила, чтобы носить в университет. Потом иду на кухню, варю овсяную кашу. Каша у меня почему-то не выходит, и , не долго думая, я остужаю ее и делаю маску для лица. Какая разница, ведь я отдыхаю и ухаживаю за собой. На кухню заглядывает Кашья.
- Юлия, новые тенденции в косметологии?
- Угу…дешево и сердито…
- Тебе идет…
- Хватит издеваться! Мне кажется, в этой маске я похожа на Терезу…
- Кстати, точно, - смеется полячка, - есть что-то общее…
Посвежевшая и довольная собой, я жду девчонок на лужайке. Рядом со мной сидит светленькая полячка, подружка Эвы, в обнимку с осликом. У них период перемирия, он ласково обнимает его, она теребит его волосы. Интересно, это надолго, или до тех пор, пока не появится новый мальчик?
Вдали появляются Ксюха и Лена.
- Зря не пошла! - кричат обе, - так интересно было!
Оказывается, Кролик сегодня решил сделать перерыв в своих непонятных рассуждениях о британском кинематографе и пригласил настоящего актера, чтобы тот продемонстрировал нам свое искусство.
- И представляешь, - возбужденно рассказывала Ксюха, - достает он из своего портфеля торт. Обыкновенный такой торт, с фруктами и взбитыми сливками. И говорит, есть добровольцы? Мы молчим. Тогда встает Джексон и говорит, есть! Тот подзывает его поближе, потом кричит на него, как будто сердится, и бац! Влепливает торт прямо ему в лицо! Все в шоке, Джексон хохочет…
- Эх, жалко меня не было!
- Это еще что…актер стал рассказывать всякие забавные штуки про грим, про…
- Смотрите, - перебивает Лена, - вон Джексон!
Бородатый американец идет к нам, весело улыбаясь. На нем неизменная красная майка со звездой. Полячка на секунду отвлекается от волос своего ослика, смотрит оценивающим взглядом на Джексона, потом морщится и отворачивается. Зато нам нравится этот симпатяга с огромным красным носом и добрыми голубыми глазами.
- Ну, что Джексон, досталось тебе сегодня?
- Это было…-Джексон задумывается, - забавно.
- Не думаешь стать актером?
- Еще чего…я буду делать что-нибудь другое…Ну ладно, я пошел, Мисти собирает нас сейчас, говорит по поводу экскурсий, но я-то знаю, что вчера ребята закупили ящик пива…
Американец подмигивает нам и уходит.
- Каким актером он может стать, - со смехом говорю я, - разве что только клоуном.
- Не скажи, - серьезно смотрит на меня Ксеня, - Джексон –очень глубокий. Очень умный и думающий. А это – все внешняя бравада. Мне даже кажется, он специально ее выпускает, чтобы спрятаться за ней. Боится, что его могут задеть, обидеть как-то. Я как-то разговаривала с ним о поэзии. Он так хорошо рассуждал!
Английская и американская поэзия – Ксюхина слабость. Мне кажется, она даже пишет стихи на английском сама, только нам не показывает.
Вдруг Ксюха прерывает свои рассуждения о Джексоне и улыбается. Я оглядываюсь. Так и есть! К нам, под углом в сорок пять градусов движется Грег. Он смотрит в пол, шаркает ногами, а когда видит нас, то тоже улыбывается.
- Русские! Привет!
- Привет, Грег, как дела?
- Отлично. Идете сегодня в бар?
- В Санни-сайд?
- Нет, в другой бар! Мисти не говорила вам?
- Нет, что за бар?
- В центре города.
- Грег, привет! – мы совсем забыли о поляках, которые сидят рядом. Светленькая полячка поднялась, отряхнулась и теперь с интересом смотрела на Грега.
- Приветик, - расплывается в улыбке тот.
- Почему ты не зашел сегодня? Эва спрашивала о тебе.
- Я был на занятиях. Зайду, конечно.
Я вижу, как Ксюха сжимает папку с тетрадями. Черт бы побрал эту Эву!
- Ладно, - поляки уходят, - так ты приходи.
- Прийду. После бара. Русские, пока!
- Хочешь, пойдем в этот бар, - предлагаю я Ксюхе.
- Да ну! – машет рукой та, - не хватало еще бегать за ним, как хвостик. Нравится он Эве, ну и Бога ради.
- Ксюха, так нельзя! Нужно завоевывать парня! Вернее, тут – отвоевывать. Отбивать.
- Я этого не умею.
- Неправда! Умеешь! – и откуда у меня вдруг взялась такая уверенность в голосе.
- Не умею. Эва красивее.
- Бред! Во-первых, это неправда. Во-вторых, что им всем надо? Чтобы была одежда в обтяжку да покороче. Чтобы были чистые волосы и приятно пахло.
Ленка смеется. Ксюха тоже слабо улыбается.
- Чтобы девушка была слегка подкрашена, - продолжаю я, - и почаще улыбалась. А внутри – только вагон понимания. Они все эгоисты, их надо слушать и соглашаться с ними, а так же стремиться их понять. Все! Конечно, по первым пунктам Эва даст нам всем вперед сто очков. Но, во-первых, она курит. Ребята этого не любят. Во-вторых, у нее ест что-то …
Я шевелю пальцами, пытаясь подобрать нужное слово.
- Проститутское, - подсказывает Лена.
- О, точно! И в глазах, и внутри. К тому же, она законченная эгоистка.
- Так-то оно так, - говорит Ксюха.
- А что тебе не так? Займись собой! Улыбайся чаще! Старайся быть более женственнее. К черту бесполый американский стиль с широкими штанами и безразмерными футболками. Блузки с рукавами три четверти, юбки, каблуки…
- Каблуки?!
- Да!
- Ненавижу каблуки!
- Ну ладно. Пусть будут просто туфли на платформе. За волосами и лицом ты и так великолепно ухаживаешь. Духи у тебя супер. Все, вперед!
- Ладно, я подумаю над этим сегодня вечером. А в бар все равно не хочу идти. Лучше займусь Грегом завтра, в Санни-Сайде.
- Хорошо. О, Дима! Привет!
Я и не заметила, как итальянец подошел совсем близко.
- Привет. Вы идете сегодня в бар?
- Нет.
- И я нет. Фреде идет. И Лукаш. Можно я прийду к вам?
- Конечно, - улыбаюсь я. Дима прийдет ко мне в гости, ура!
- Тогда на кухне у Лены и Ксени, часов в шесть, да?
У Лены и Ксени? Я думала, это будет свидание…Жаль…
- Хорошо, - неохотно говорю я. Еще один непонятный вечер, когда я буду отслеживать его взгляды и пытаться понять, нравлюсь ему или нет…
- Ну вот и отлично. До вечера!
- А я зайду к Войтаку, - говорит Ленка, улыбаясь, - навещу больного.
- Давай.
- Ксюх, а почему ты Ленке все так хорошо советуешь, а сама не можешь устроить Грегу катастрофу сознания.
- Не знаю, Юль…Так уж мы видимо устроены. Соображаем лучше в чужих делах, чем в собственных. Ну, все, до вечера!
Я иду домой. Спать, как девчонкам, мне не хочется. Я беру «Дракулу», которого недавно купила в местном книжном магазине, и усаживаюсь на подоконник на кухне с чашкой чая и книгой. Я погружаюсь в чтение, но потом что-то отвлекает меня. Я отрываюсь от книги и вдруг понимаю: меня отвлекла мысль, что я читаю залпом англоязычный роман в оригинале, словно это мой собственный язык. Фантастика…
Этим соображением делюсь вечером на кухне с девчонками. Дими, Фреде и неотвязный Лукаш сидят на подоконнике.
- Неплохо, - улыбается Ксюха, - тут, говорят, еще видеотека есть. Надо будет туда сходить, кинишко посмотреть!
- Фреде! Идиото!
- Ты о чем бы хотела?
- Кретино!
- Я бы «Дракулу» посмотрела…
- Стронцио! Кастрато!
Бам-с! Фреде получает шваброй по голове.
- Да что случилось? – подскакиваю я.
- Фредерико…. – сверкает глазами Дими.
Фреде убегает от Дими с хохотом. Лукаш смотрит на меня грустно.
- Он в тебя влюблен, - внезапно говорит он мне.
- Кто?
- Дими…
- Ты не доволен?
- Не очень.
- Поче….
- Кастрааато! – Дими швыряет в Фреде муку, масло, хлеб.
- Идиоты! – теперь бегает по кухне Ленка, - Дураки паршивые! Прекратите!
- Дими, - пытается остановить его Лукаш, но поздно: Дими со всего размаха бьет по пожарной сигнализации. Она начинает верещать.
- Что ты наделал…..
Через пятнадцать минут мы все стоим на улице, в окружении злых американок, и слушаем вой сирены. Мисти бегает по рядам в халате и какой-то простыне, как Карлсон, отпугивающий Филле и Рулле.
- Что случилось? Что случилось?
Дими неподалеку пытается объяснить Болдуину ситуацию. А что тут объяснять, нам еще на первом занятии сказали, что за ложный вызов придется платить штраф – 400 баксов. Для нас – астрономическая сумма. Димитрий машет руками, Болдуин хмурится. Вряд они договорятся. Приезжают пожарники, выключают сигнализацию. По рядам проносится: «Уф-фф!». Пожарники оказались довольно веселыми, прокатили на своей машине Мисти. Она размахивала полами халата, изображая вальс, окружающие хлопали и хохотали. Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу.
- Джулия! – раздался жаркий шепот Фреде, - хочешь узнать, почему Дими рассердился?
- Да, - осторожно говорю я, не отрывая глаз от Мисти.
- Я спросил, когда же он, наконец, переспит с тобой. Ты же не против?
Фреде подмигивает и убегает.
Так у нас появилась новая актуальная тема. “To sleep or not to sleep that is a question”.
- Конечно! – тянет Ленка, когда мы встречаемся на следующее утро. – Какой разговор! У вас же любовь!
- А кто о ней знает! – отчаянно говорю я, - он меня даже не поцеловал прилюдно ни разу.
- Правильно, - кивает Ксюша, - пусть приедет к ней в Россию. Там можно подумать.
- С другой стороны, там просто негде, - размышляю я.
- Вот и спи!
- Не нужно!
- Уверена – нужно!
- Девочки не ругайтесь! – умоляю я.
- Ты что-то решила? – подозревает Ксеня.
- Нет! Я пойду спать…
- А мы в видеотеку собрались, - говорит Лена.
- Нет, - качает Ксюха головой, - я тоже спать. Сегодня классная вечеринка в «Санни-сайде». Караоке и бильярд.
- Тогда пойду одна, - решает Лена.
- А что с Войтаком?
- Ой, девчонки, мне надоело. Сегодня даю ему последний шанс. Если не будет со мной в пабе тусовать, пошлю к черту все.
- Эксперимент не удался, - задумчиво говорит Ксюха, - где-то был просчет.
Я прихожу к себе, иду на кухню. В голове крутится – переспать не переспать. Подхожу к окну. Переспать не переспать? Мне видны Ксюшино и Ленино окна. У Ксеньки задернута штора: уже, наверное, дремлет .Переспать не пере... Стоп! Кто это у Ленки в комнате? Она сама? Вроде же в видеотеку собралась.. Я со стуком ставлю чашку на подоконник. Мое сердце учащенно бьется. У Ленки в комнате незнакомый мужчина. Я вижу его. Кто он?! Может, я перепутала окна? Я закрываю глаза, считаю до трех, открываю. Никого. Я отпрыгиваю от окна и прячусь под подоконник. Там натыкаюсь на Терезину баночку. Автоматически заглядываю в нее. Я вам клянусь, там был сушеный тритон!
- Джулия!
Я подпрыгиваю на месте.
- Кашья! Ты меня напугала!
- Прости…Что ты там делаешь?
- Уронила кольцо, - соврала я, - вот оно! Пока, Кашья!
- Постой! Мы едем в Шотландию послезавтра. Ты не с нами?
- Нет, для меня эта экскурсия дороговата…
Какая Шотландия! Только быть рядом с Дими.
- Погоди, Кашья…А Лукаш едет с вами?
- Ага.
У-ра.
- Все почти поляки едут…Кроме Войтака и Терезы.
- А Войтак почему не едет? (Может из-за Ленки?)
- Говорит, нету денег…дорогая путевка..
- Она ведь и правда дорогая…Ладно, я потопала.
Я ложусь спать. Просыпаюсь от легкого стука в дверь. Вскакиваю, натягиваю джинсы.
- Минуту!
- Не торопись, это я всего лишь…
Ленкин голос мне не нравится. Распахиваю дверь, и Ленка врывается в комнату. В глазах стоят слезы.
- Ю-ууля!
- Что?!
- Меня обокрали!!
- Что-о?
- Меня обокрали! У меня украли все деньги! Как мне жить?!
- Какие деньги?
- Которые мне дали родители! Баксы из Москвы!
- Все?
- Да!
- Где они были?
- В лифчиках! Они все равно нашли! – она с рыданием бросается на мою кровать.
Входит мрачная Ксюха.
- Они даже все прокладки ее вспороли! – угрюмо сообщает она.
- Сволочи, - шепчу я.
- Как мне жить?! На что?!
- Ну, погоди, - хмурюсь я, - мы тебя прокормим.
- Конечно, - соглашается Ксюша.
Кое-как мы успокаиваем Лену. Но про мужчину в комнате я не говорю. Это не совсем малодушие. Я не до конца уверена, что видела там кого-то. Может, мне показалось…Я должна подумать…Осмотреть всех в лагере…Так, или иначе, я молчу.
Вечер мы проводим с Леной, утешаем, как можем. Итальянцы тоже тут, грозятся поубивать всех, кого мы будем подозревать.
- Защитники вы наши, - нежно провожу я рукой по Диминым волосам. Он отвечает мне радостным взглядом, но тут же мы оба тушуемся. Неудобно радоваться, когда тут такие неприятности. Вечеринку все дружно пропускаем. Грустное происшествие сблизило нас, мы чувствуем себя одной командой, вставшей на защиту нашей Ленуси. Найдем его и укокошим. Да и зачем нам караоке? Дими пел нам весь вечер итальянские оперы. Я слушала его, с обожанием глядела на его дельфинчиков и мечтала, что когда-нибудь он споет что-то в «Санни-сайде» специально для меня . И никакой Лукаш не осмелится пошутить над нашими отношениями.
На следующий день вечером стоим во дворе с Леной, ждем Ксюху, собираемся идти в «Санни-сайд».
- Знаешь, Лен! – мечтаю я. – Поеду в Москву. Буду там по-английски без акцента говорить…
- А потом каникулы, и Дима приедет к тебе…
- А к тебе Войтак!
- А к Ксюшке Грег!
- А к.… Ой!
Я не договариваю. Я смотрю прямо и цепенею.
- Ксюх-ха! – выдыхает Ленка.
К нам движется эльф. Нежный эльф в джинсовой юбке и светло-голубой рубашке. Вокруг него – аура очарования. Он плывет в облаке чудных духов.
- Ничего? – неуверенно спрашивает Ксюша, стеснительно указывая на свою одежду.
- Фантастика! – качаю я головой.
- Что ты сделала с волосами? – потрясенно спрашивает Ленка. – Какая укладка!
- А духи? В Лондоне купила? Я тоже такие хочу!
- А босоножки, Юлька! Это же «Экко»!
- А рубашка!
- Девчонки, прекратите вгонять меня в краску…Мой внешний облик…с точки зрение философии это..э-ээ..эээ
- Молчи! – смеюсь я. – Ты красавица! Держись, Грег, мы идем!
По дороге Ленка жалуется на Войтака. Оказывается, у них все плохо.
- Мне надоело! Я бросаю! Козел! Я ради него новый свитер приобрела. А он даже не посмотрел. При этом никого у него нет.
- Ты какого-то обратного эффекта добилась своим экспериментом, - говорю я Ксюхе. Та пожимает плечами и вдруг замирает.
- Грег!
- Вали-вали! – шутливо-грубовато Ленка подталкивает Ксюху к светловолосому пареньку. Но она и сама почти плывет к нему. Я вижу, как Грег улыбается ей и, что самое главное, одобрительно оглядывает с головы до ног. Они вдвоем уходят в бильярдную комнату. Получила, Эва?
- А ты не расстраивайся! – заявляю я Лене. – Свитер пригодится еще. Через неделю новая смена американцев приезжает. Может, там кого для тебя выцепим.
- Элена! – вопит Мисти, завидев нас. – Скорее сюда! У нас тут соревнование! Кто больше виски осилит! Бегом-бегом-бегом!
Ленка оставляет меня на скамейке. Я срываю травинку, жую ее, наблюдаю за тем, как Джексон швыряет в рот Грегу картофку-фри, измазанную в кетчупе, как весело смеется Ксюша. Наряд меняет Ксюшу не только снаружи. У нее меняется походка, жесты. Даже речь. Она теперь медленно прохаживается с прямой спиной, потягивается, как тигрица, а в голосе появились кокетливые интонации. Чудо, просто…. Где же мое итальянское чудо?
Вместо Дими в дверях «Санни-сайда» появляется Войтак. Почему-то с чемоданом. Он кивает мне, подсаживается.
- Люблю русских, - улыбается он. Меня, что ли, решил закадрить?
- Люблю русский язык.… Например, как по-вашему «Я тебя люблю»?
Я отвечаю. Он объясняет, как это по-польски.
- Мило! – говорю я, а сама выискиваю глазами Ленку. Пусть поболтает с ним немного. Она ведь злится на него. Значит, он ей все еще нравится.
- А как по-русски «собака»? – не отстает Войтак.
Мы беседуем еще минут пять о лексическом сходстве русского и польского, потом Войтак встает и берет свой чемодан.
- Уезжаешь?
- Ага… В Шотландию…
- Так это завтра.
- Я сегодня в город, к одному знакомому…
- Погоди, в Шотландию?! А Кашья говорила…
- Что? О, это такси за мной!
- А как же Лена? – не успеваю я сказать, как Войтак стремительно разворачивается и уходит. Но что-то не дает мне покоя. Я иду за ним, наблюдаю, как он садится в машину. Серые штаны, синяя футболка в обтяжку…бритый затылок. О господи! Это же он! Это его я видела в Ленкиной комнате!
- Войтак! – бросаюсь я за ним, ударяюсь о дверной косяк, и, потирая на ходу ушибленное место, мчусь к машине. Но тот машет мне с улыбкой на прощанье и… уезжает. Что мне делать?! Вдруг кто-то закрывает мне глаза руками.
- Узнала, дольче рагацца, миа дольче Джулия?
- Дими! Дими, милый, помоги найти Лену!
- Что-то не так?
- Умоляю!
- Ты больше меня не любишь?
Бух! У меня внутри все осело. Ну почему я должна отвечать на такие вопросы именно сейчас, когда я должна бежать и спасать… Но до чего же у него огромные глаза…
- Люблю, конечно!
Вот оно первое признание. И только поспешно добавленное «конечно» лишает его торжественности. Но Димитрию это безразлично. Он рад, как ребенок. При этом сам он не говорит ничего.
- Мисти! – замечаю я американку, с веселыми воплями убегающую от Джексона - где Лена?
- Вон, - указывает Мисти на газон, следя за Джексоном, подбирающегося к ней все ближе и ближе, - она выиграла наш конкурс! Джексон, я не отдам тебе твою бейесболку! Мне она нра-аавится!
Я отправляю Дими в кампус, и в течение получаса мы тащим Лену домой. Она пьяная настолько, что даже не стоит на ногах. Неожиданно Ксюша прогибается под ее весом и оседает. Ленка открывает глаза, замечает меня.
- Юлька…Я думаю, надо вернуться к Войтаку…Я поговорю с ним….Скажу, что без ума от него.. Пусть он вернется… Мне он правда нравится!
- Нет, Леночка.. не надо…Идем-идем…
Я по-матерински обнимаю Лену, и мы с ней буквально заваливаемся на газон.
- О, нет, - стонет Ксюха, - Вы всех кроликов раздавили….
Дома я разыскиваю Кашью. Она на кухне, задумчиво перемешивает в кружке какую-то травяную смесь.
- Завтра вы едете вместе с Войтаком? – строго спрашиваю я. Я чувствую неприязнь даже к ней лично, словно она в ответе за поляка.
- Нет, - качает головой Кашья, отпивая чай, - я же тебе говорила…
- Он сказал, что едет с Шотландию!
- Значит, не с нами! Спроси у Лукаша. Они же лучшие друзья.
На кухне у итальянцев идет игра в бридж. Клубы дыма, заливистый смех Эвы. На меня все смотрят удивленно, кроме Димитрия. Тот вскакивает, предлагает мне сесть.
- Ты умеешь играть в карты? – улыбается мне Фреде.
- Мы играем на раздевание, - пристально глядя на меня, сообщает Лукаш.
- Думаю, некоторые будут довольны, - смеются полячки, глядя на Дими.
- Заткнитесь, - огрызается он.
- Мы ведь должны помочь тебе, - преувеличенно громко восклицает Лукаш (помочь раздеть меня?!), но при взгляде на разъяренного Димитрия умолкает.
- Мне надо поговорить с тобой, - говорю я Лукашу.
Дими хмурится. Но Лукаш не делает ни единой попытки встать со стула, и мне приходится говорить при всех.
- Где Войтак?
- Уехал.
- Куда?
- В Шотландию.
- С экскурсией?
- Нет, сам.
- Он вернется?
- Нет, он оттуда сразу домой.
- А что, собственно, случилось? – капризно тянет Эва, пуская в меня колечко дыма.
Я молчу. Войтак больше не вернется. Если я сейчас его обвиню в воровстве, мне никто не поверит. Кроме того, я могу ошибаться. Хотя, вряд ли…Я разворачиваюсь и ухожу. Дими бросается проводить меня, но я жестом останавливаю его. На улице вдыхаю прохладный воздух и думаю. Как-то все это…Были детские игры…Весело было…А тут…вовсе не игра, а какая-то гадкая грязная вещь…И как с ней справиться, совершенно не понятно.
Больше всего Ксюху мне жаль. Она так готовилась к сегодняшнему выходу…. А с Грегом совсем чуть-чуть побыла.
На следующее утро – суббота. Я снова просыпаюсь раньше всех. Яркое солнце и изумрудная лужайка с каплями росы не радуют меня. Меня мучит вчерашнее происшествие. Куда мне выплеснуть эмоции? Позвонить маме? Нет, пожалуй не стоит ее беспокоить… Рассказать девчонкам? Смысл? Ленка расстроится еще больше. Мой взгляд падает на блокнот для записей. Надо еще же пьесу по сценаристике написать…
 Вдруг меня осеняет. Я хватаю блокнот, ручку, свитер, выхожу на улицу и направляюсь к огромному раскидистому дубу. В его тени я и устраиваюсь поудобнее. Держи, бумага, все мои мучения!
Через час моя минипьеса готова. Творчество утомляет меня, хочется кофе…Или спать…Наверное, спать…
- Рагацца!
Это сон?!
- Я тебя везде искал!
- Да?
Солнце просвечивает сквозь листья, играет лучиками в его кудрях. От него пахнет свежестью и нежностью раннего утра. Загорелые руки с яркой фенечкой тянутся ко мне, чтобы заключить в объятия… Неужели я не сплю?
- Куда ты убежала вчера? – в карих глазах тревога и печать.
- Плохо себя чувствовала, - вру я, проводя пальцем по ушам Микки Мауса на его футболке.
- Я волновался… Скажи мне, мы встречаемся с тобой?
- Я не знаю, Дими. – я потупила взор. – Это ты мне скажи.
- Нет, скажи ты! Как тебе кажется?
- Ну…наверное, да…
- А если мы встречаемся, почему мы так мало времени проводим вместе?
Сон, сон, определенно сон…
- Даже не знаю…
- Раньше ты разговаривала со мной. Много. Теперь мало. Ты сердишься на меня?
- Нет…
- Ты сердишься!
- Да нет же..Это все твои друзья…
- Тебе не нравится Лукаш? – понимающе кивает он.
- Ага!
Неужели он все понял?
- Я понимаю…Скажи, а что ты думаешь...если мы сегодня вечером…пойдем на диско?
- В «Санни-сайд»?
- Нет, в центр города.
- Вдвоем?
- Конечно!
Хоть на край света…А-ааааа!
- Мне пора, мы с Фреде идем на шоппинг в город. Я зайду к вам после обеда, договоримся о времени.
Через несколько минут я обнаруживаю себя возле автомата с кофе. Как я тут очутилась? В руке у меня дымится пластмассовый стаканчик с ароматной жидкостью.
- Джуу-лия! – раздается сзади Ксюхин голос с итальянским акцентом.
- Да? – слабо отвечаю я, стараясь не расплескать кофе.
- Что ты тут де-еелаешь? – моя подруга продолжает изображать итальянские интонации.
- Пью ко-оофе! – вторю я ей. – И имею но-оовость!
- Расска-аазывай!
Я с радостью пересказываю ей разговор с Дими. Она качает головой.
- Вот видишь! Жизнь-то налаживается!
- Чудо, это чудо! Я боюсь поверить!
- А что…Любовь!
- А что такое «любофь», девочки?
Давно, интересно, Лукаш подслушивает наш разговор?
- Это «амор», наш польский друг!
- А твоя пьеса тоже посвящена «амор», Юлия?
- Какая пьеса? – вздрагиваю я.
- А вот. Я нашел под дубом.
Я выхватываю у Лукаша свой блокнот. Как много он успел прочесть?!
- О чем она? – не отстает Лукаш. Гляди насмешливо, даже с вызовом.
- Не твое дело!
- Я бы не советовал тебе грубить мне, Юлия. – холодно замечает Лукаш. – ведь у нас совместные планы на вечер.
- О чем ты? – шепчу я, боясь услышать подтверждение своей догадке.
- А ты не знаешь? – смеется он. – Мы идем на диско. В центре города. Дими, Фреде, я и …возможно, ты.
- Возможно?!
- Ну, я не знаю…Утром Дими собирался тебя позвать…У этих итальянцев всегда семь пятниц на неделе.
Лукаш разворачивается и уходит.
- Ксюха! – простонала я. – Я так больше не могу!
- Может, Дими не понял слово «вдвоем»? – неуверенно предполагает подруга.
До обеда мы решаем немного позагорать. Удивительно, правда? Мы ехали в дождливую туманную Англию. А тут какая-то Африка. Вчера термометр показывал 40 градусов на солнце. Калининградки довольны, загорают в купальницах. У нас купальников нет, поэтому мы ложимся прямо на траву в шортах и майках. Место я специально выбираю такое, чтобы попасться на глаза Дими, когда он будет возвращаться из города. Ленка задирает майку повыше, закатывает шорты, обмазывает себя кремом, в общем, ведет себя так, словно находится на пляже в Египте. Мы с Ксенией затеяли спор на тему, властен ли человек над своей судьбой.
- Конечно, властен. – утверждает Ксюха. – Мне именно этим эпоха Возрождения и нравится.
- В эпоху Возрождения они в это верили, - качаю я головой, - а сами зависели от любого слова церкви.
- Девочки, ноу философи, - лениво тянет Ленка.
- Джулия, не будь занудой, - улыбается Ксюха, - мы способны изменить свою судьбу.
- А я думаю, нет. Вот, например, мои отношения с Димой...
- Кстати! – оживляется Ленка, - вон он, идет.
- Сейчас я закачу ему сцену, - предупреждаю я девочек, но, как только Дими подходит к нам, в смешной детской панаме, в модных джинсах, загорелый и улыбающийся, я совсем теряю дар речи.
- Привет, Дими, - мямлю я и чувствую, что тону в его глубоких карих глазах, обрамленных густой каймой чернейших ресниц.
- Здравствуй, - говорит он мягко и слега нараспев. Волшебный итальянский акцент настолько притягателен, что мне страшно хочется копировать его.
- Мы идем вечером на диско? – робко спрашиваю я.
- Обязательно! – оживленно отвечает Дими, потом хмурится, сжимает своих дельфинчиков и спрашивает:
- А ты не против, если с нами пойдет Лукаш?
- Нет…
- И Ольга..
- Нет…
- И Маргарита с Юлей.
- Нет. А со мной Ксеня и Лена пойдут.
- Отлично! Встретимся в девять у входа.
- В колледж?
- Да нет. У диско.
- Да…
- До встречи, рагацца.
- Это, что, была сцена? – улыбнулась Лена.
- Я живу в стеклянном доме, - тихо отвечаю я, - не могу себе позволить ни единого камня.
- Не знала, что мы идем вечером на диско, - удивилась Ксюха.
- Девочки…Вы слышали, что будет за компания. Я же с ними с ума сойду.
- Ладно, Ксюх, сходим с ней. Чтобы было о чем вспомнить.
Мы добираемся до дискотеки на бешеном двухэтажном автобусе, который преодолевал все повороты со сверхзвуковой скоростью. Я пару раз свалилась с кресла, стукнулась о поручни, потом долго сидела на полу, а в голове у меня, как у диснеевского мультгероя кружились разноцветные звездочки.
- Весело вечер начинается, - заметила Лена.
- Ничего…Шишку почти не видно… Если прикрыть волосами…
- Я не об этом. Мы, кажется, потерялись.
Еще битый час мы искали клуб. В Нортгемптоне в это время каждое кафе было клубом, и каждое называние было похоже на то, что мне сообщил Дими, и на каждом углу раздавали флайеры.
- Девочки! – радостно обратилась к нам Ксюшка, - а ну их в баню! Пошли в любое место! Посмотрите, какие симпатичные товарищи заходят во-он в тот... Ладно-ладно, Джулия…Не смотри так на меня!
- А я и не смотрю никак. Я знаю, что мы туда не попадем.
- Почему это?
- А ты не замечала, что ты никогда не получаешь того, что страстно хочешь именно в эту минуту?
- Точно, - вздыхает Ленка, - уж как сильно мне хотелось Войтака привлечь. Ничего не получилось…
- Я принимаю ваш закон с одной маленькой поправочкой, - задумчиво говорит Ксюха, разглядывая карту нашего городка. – Нам сейчас налево. Так вот, поправка. Ты не получаешь конкретно того, что хочешь. Но в принципе получаешь.
- Как это? – я оборачиваюсь, но тут же налетаю на столб.
- Ты что сегодня решила все столбы в городе пересчитать? – с укором говорит Ленка, заботливо поднимая меня.
- Был бы этот столб Димитрием…
- Вот видишь, - кивает Ксюха, - это конкретное желание. Оно не исполнится. А вот твое большое желание…
- Какое же интересно? Выйти за него замуж?
- Нет, быть счаст…
- Вон они! Вижу! – перебивает Ленка и бежит к итальянцам и Лукашу, которые стоят в очереди в клуб с розовой неоновой вывеской. Дима смотрит строго.
- Зачем закатала штаны? – спрашивает он у Ленки.
- Рашн мода, - улыбается она, но Дими садится на корточки и одергивает ей джинсы. Потом обходит все и всем поднимает воротники.
- Так лучше…Итальен мода.
- Джулия, мы это терпим только из-за тебя, - пихает миня в бок Ксюша, но меня уже нет. Как только руки Димитрия коснулись моей шеи, у меня снова в голове закружились звездочки, как от удара о столб. Неоновые, на этот раз.
- А ее не пустят, - вдруг говорит Лукаш, ни на кого не глядя.
- Кого?
- Элену.
- Почему?
- Она в теннисных тапочках. А в клубе фейс-контроль.
Я встаю на цыпочки и замечаю полную негритянку в розовом плаще у входа. Она придирчиво оглядывает всех желающих повеселиться и (о ужас!) многих прогоняет.
- Что делать? – растерянно говорит Фреде.
- Я пойду, - неуверенно говорит Ленка, - пойду домой. Вы тут потанцуйте.
- Не смей! – воплю я, сажусь на корточки и развязываю ей шнурки. Вытаскиваю их, заправляю внутрь ее язык. Получается довольно странная на вид обувь, нечто среднее между кроссовками и туфлями. Может, не заметят…
- Так-так, - говорит негритянка, когда очередь доходит до нас. Она смотрит не на воротники «по-итальянски», не на прически Лукаша и Фреде, не на мой массивный браслет, а на Ленкины боты.
- И что же это такое? - спокойно спрашивает она, указывая пухлым пальцем с тремя кольцами на ноги моей подруги.
Мы молчим. Как по-английски сказать «теннисные тапочки, из которых вынули шнурки, спрятали язычок и хотят вас таким образом провести»»?
- Это… - вдруг начинает Дими.
- Молчал бы уж, - тихонько говорит Ленка.
- Это «рашн мода»! – сообщает Дими с досадой и качает головой. Мол, что с ними поделаешь, с этими русскими?
- Да? Привьет! – вдруг говорит нам по-русски негритянка, улыбается и пропускает нас.
- Решила избежать международного скандала, - констатирует Ксюха.
И вот мы сидим на высоких стульях друг напротив друга. Дими берет мои руки в свои.
- Я через неделю уезжаю…
- Я знаю…
- Давай устроим …как это? Вечеринка?
- Прощальную вечеринку. Вечеринку «до-свидания».
- Мне не нравится «вечеринка до-свидания». Мне нравится «вечеринка до встречи».
- Хорошо! Где мы проведем «вечеринку до встречи»? – тихо спрашиваю я, заметив, что Лукаш начинает прислушиваться к нашему разговору.
- Сначала в «Санни-сайде». Я буду для тебя петь.
- О-оо!
- Потом во дворе перед кампусом. Будем болтать и веселиться.
- Так…
- А потом …Посмотрим.
Ленка делает большие глаза. Я улыбаюсь, совершенно не зная что ответить. Да? Нет? Я готова к тому, чтобы «посмотреть»? Я не знаю! Но Дими не ждет ответа. Он оглядывается на ребят, а потом заговорщицки шепчет:
- Знаешь, кого мы позовем на нашу вечеринку «до встречи»?
- Начинается, - усмехаюсь я про себя, - хорошо, что не ответила «да», «нет». Мы, оказывается, всей толпой прощаться будем…
- Мы позовем Джулию! – радостно отвечает Дими сам себе.
Я оглядываюсь на Юльку с Марго, которые, как на деревенской дискотеке, положили сумки на пол перед собой и пляшут вокруг них.
- Из Калининграда? – уточняю я.
- Нет! Из Москвы?
- Как это? – с недоумением переспрашиваю я.
- А еще Димитрия! Из Италии…
До меня доходит. Я включаюсь в игру.
- А Димитрия позовем?
- Димитрия? Не знаю..Может быть…
- А Джулию?
- И Джулию! А еще Джулию и Джулию! И еще Джулию!
- Точно! Не забудь сказать Димитрию, что у нас вечеринка «до встречи». И еще Димитрию передай, ты ведь увидишь его завтра на занятиях.
- Конечно! Всего получилось 10 человек. Идеально для «вечеринки до встречи».
Лукаш, слушающий наш разговор, крутит пальцем у виска. Мы хохочем и сплетаем руки под столом из прозрачного стекла.
Что было потом? Дими учил Марго и Юльку исполнять какие-то итальянские пляски, Лукаш танцевал с Красной Кофтой, к которой потом приехал ее парень, низкорослый полный пакистанец и увел ее, Лена с Ксеней знакомились с англичанами и пели американский гимн (после двух стаканов виски им ничего не казалось странным), а еще мы долго-долго кружились с Димитрием в каком-то бестолковом танце возле барной стойки, пока не пришел Лукаш и не хлопнул Дими по плечу: пора было двигаться домой.
В тот вечер было еще одно забавное происшествие. Лукаш отправился провожать калининградок, а итальянцы – нас. Сначала довели до дома меня. Я поцеловала всех на прощание, обняла Дими, взялась за ручку двери и оп! Не тут-то было.
- Заперто, - не столько рассердилась, сколько поразилась я.
- Вы запираете двери на ночь? – подняла бровь Ксюха.
- Нет…Не запирали никогда…
- А это что?!
- Не знаю…
- Джулия! У тебя есть ключ?
- Нет, Фреде…Я же говорю, мы никогда не запирали дверь на ночь.
Мы принялись стучать, барабанить, ломиться и орать. Ничего не помогало. В квартире словно все вымерли.
- Кто это сделал?! – разъяренно спросил Дими, - А, я знаю! Это Тереза! Сумасшедшая!
- Это она после воровства того, - соображаю я.
- Нет! Она просто считает, что она Памела Андерсон и я сейчас приду и буду приставать к ней!
Девчонки расхохотались.
- Эй, Памела! – заорал Дими. – Открывай, давай!
За дверь послышался голос.
- Тереза, - узнала я. – Тереза открой, это..
- Это я, твой фанат! – закричал Дими, - пришел приставать к тебе, милая!
Тереза взвизгнула и затихла. Послышался голос Кашьи. Она убеждала Терезу открыть дверь, но та отказывалась наотрез.
- Что делать?
- Пойдем ко мне, - предложила Ленка, - будем спать валетом.
- Ненавижу спать валетом. Может, лучше на полу?
- Мы дадим тебе одеяло! – говорит Фреде.
- Я отдам обе подушки! – добавляет Дими.
- Да нет, ребята, не надо…Я еще постучу.
- Соглашайся, Юлька! – Ленкины глаза лукаво блестят, она говорит по-русски. – Ведь надо мной комната твоего обожаемого Димитрия.
- О чем вы говорите? – забеспокоился итальянец, переводя взгляд с меня на Лену.
- Иногда я даже слышу, как он в ванной…
- Щелк! – открылась дверь. Я мигом распахнула ее, но успела заметить лишь убегающую Кашью. Тереза гналась за ней с тапочкой в руках, но, увидев меня, остановилась, презрительно фыркнула и отправилась в свою комнату.
- Всем пока-пока…Спасибо, ребятки!
В ту ночь я еще долго не могла заснуть, представляя нашу с Димитрием «вечеринку до встречи». А ведь еще целая неделя впереди…
На следующий день в нашей жизни появились две неожиданные вещи. Первое – солнце. Оно определенно решило нас изжарить. Температура, поднимающаяся до 40 по Цельсию, стала самой популярной темой разговоров. Мы приползали на занятия полуголые, не обращая внимания ни на волосатую грудь Джексона, ни на голые незагорелые коленки Красной Кофты. Все время хотелось пить и спать. Во-вторых, все преподаватели вдруг накинулись на нас со своими заданиями. Кролик требовал по диалогу на каждое занятие. (Все мои герои все время просили пить, а Ленкины спать). Саймон возмущался нашим равнодушием к поэзии великого Джона Донна.
- Как вы не понимаете? – сердился он, размахивая над нашими головами увесистым томиком «Антологии». – «Блоха» - чудное стихотворение. Вот, Ксения, как тебе кажется, о чем идет речь, когда блоха сначала кусает лирического героя, а потом его возлюбленную?
- Э-ээ…О том, что блоха была очень голодна?
- Нет! Это значит, что их кровь была смешана внутри блохи!
- Ух ты! – выговорила Ксюха и уронила голову на стол. В «Санни-сайде» вчера явно был неплохой сидр.
- А что это значит? Маргарита!
- А?
- Что означает эта фраза?
- М-мм..Э.. Юлька, ответь!
- Что-оо? Ваще в эту фигню не врубаюсь…
- Русские, вы мне разонравились, - заключил печально Саймон. – Это означает, что у них был сексуальный контакт.
- Блоха! Ха-ха! – мрачно напевала Ленка, когда мы ползли домой.
- Пи-ить! – молила я.
Мы учились и учились. Дими я пару дней почти не видела: то он спасался от жары в своей комнате, то сдавал какие-то тесты в классе.
Облегчение пришло внезапно: в одно великолепное утро начался дождь, который не прекращался целый день.
- Наконец-то! – радостно завопила я со своего подоконника, испугав Доменик.
- Что?!
- Пошел дождь!
- Ты сумасшедшая! Тебе нравится дождь?!
- Да! Я его обожаю!
- Интересно, вы, русские, все такие психи?
Но я, не слыша вопроса, уже умчалась прочь.
- Ксюха-Ксюха!
- Я уже вижу!
- Ура?
- Ура!
Забросив занятия, мы целый день бродили с Ксенькой по Нортгемптону под ее новым зонтом, привезенным из Лондона. Лакомились местной выпечкой, здоровались с деревянной кошечкой (воздух был влажным и чуть дрожал, отчего казалось, что кошечка вот-вот сойдет с места), любовались на особняки, увитые плющом, забрели в магазин «Ливайс», где наткнулись на кресло и диваны, сшитые из джинсы, забрели в частный садик, в котором пестрели разноцветные бутоны неизвестных растений.
- Господи, до чего же красиво…- простонала я, проводя рукой по влажным кустам живой изгороди.
- Оптический обман, - улыбнулась моя подруга, - мне знакомый физик рассказывал. Когда воздух влажный, то в нем содержатся капельки воды, которые действуют как линзы. Поэтому окружающий мир кажется намного красивее после дождя.
- А еще окружающий мир после дождя чудесно пахнет…
- Скажи, а почему ты не вдыхаешь ароматы дождя в компании Робертино Лоретти?
- Маленький тайм-аут.
- Не вынужденный, я надеюсь?
- Да нет. Мне надо разобраться.
- В чем?
- В моем поведении. Продумать свою линию. У нас ведь будет прощальная вечеринка.
- Не торопись с ним…
- А если это тот человек?
- Тогда вы увидитесь еще.
- А если не увидимся?
- Значит, он не тот.
- А мне кажется…
- Хорошо, Джулия. Поступи так, как пойдет по ситуации. Не насилуй себя, прости за каламбур. Захочется сблизиться с ним настолько, что…
- Хорошо-хорошо! Хватит болтать об этом, а то у меня уже мороз по коже.
- Давай Ленку из супермаркета заберем, пока она все арахисовое масло там не скупила.
- Ненавижу эту гадость.
- И я. Жирное такое.
- И как американцы его едят?
- Они сверху еще и джем клубничный мажут…
Мы зашли за Ленкой, а потом, не торопясь, отправились в кампус. Перед сном долго играли в «туманные прятки». Вот тебя видно, а шаг сделал – исчезаешь. Такой в Нортгемптоне бы в ту ночь туман, который породил в моей голове сотню творческих замыслов. Эх, если бы не моя любовь, я бы их тут же все претворила в жизнь…

А потом вдруг что-то случилось… Может, это принес дождь? Все началось с Кевина. Он перестал замечать Хитер. Увлекся Маргаритой? Нашел занятие поинтереснее, чем валяться на зеленой траве и ворковать со своей худенькой подружкой? Бедняжка Хитер похудела еще больше, огромные глаза смотрели печально и потеряно. На дискотеке в «Санни-сайде» могла неожиданно заплакать у своей подруги на плече, выбежать вон и потеряться в вечернем тумане. Кевин, не обернувшись, прицелился и ловко загнал бильярдный шар в лузу .
- Такая хорошенькая, - прошептала Ленка мне на ухо, когда утром мы шли на занятия и увидели на газоне Хитер, смотревшую прямо перед собой и никого не замечавшую. Она действительно была невероятно красива в джемпере, как говорила Ксюха, «бруснишного цвету» и темно синих джинсах. Горе сделало ее еще прекраснее, и у меня слегка сжалось сердце при взгляде на ее сгорбленную маленькую фигурку.
Потом вдруг загрустила Дория.
- Майк перестал мне писать, - встревожено прошептала она мне на ухо во время очередной попойки в «Санни-сайде».
- Может, письма не доходят, - попыталась утешить ее я.
- Юлия, это и-мэйл. Автоматика. Как они могут не доходить?
- М-мм…
- Нашел себе кого-то покрасивее?
- Ну, что ты, Дория! – восклицаю я и при этом ни капельки не кривляюсь. Во-первых, Дория умная и добрая. Во-вторых, этот Майкл наверняка сам слонопотам. Не в его компетенции невестами бросаться. – А что говорит Грег?
- Он увлекся этими польскими красавицами, - морщится Дория, - ему не до меня…Знаешь , Юлия, я предпочла бы, чтобы мой брат встречался с кем-нибудь из вас…С тобой или Ксенией…
- И я тоже, - тихо вздыхаю я. Мне ужасно жаль все распавшиеся пары в нашем колледже. Причем чувство жалости усугубляется радостным ощущением, которое я пытаюсь подавить из приличия, что у меня-то все окей! Все в порядке у меня! Проблема-то одна – насколько нам сблизиться? Но то, что мы идем на сближение и ничто не может нас остановить – это же очевидно! Мы пара, и это воплощение моей мечты.
С этими бодрыми мыслями я иду к Димитрию сама (в первый раз!). Приду к своему парню, поболтаем с ним. Вечером пойдем потусуемся, и все будут смотреть на нас и радоваться.
- Привет, Джулия! – в дверях застыл Фредерико, - ты сегодня очень красива!
- Спасибо, - улыбаюсь я, - Дими на кухне?
- Нет, - хмурится Фреде, - он у себя.
- Я не видела его сегодня на занятиях…
- Он заболел.
- Заболел? – пугаюсь я.
- Ничего серьезного! – отмахивается Фредерико. – Он такой…знаешь…переживает…Как это, по-английски?
Как по-английски «мнительный» я тоже не знаю, поэтому быстро прощаюсь и стучусь к Дими.
- Кто там?
- Это я…
- Джулия, входи…
Он лежит на кровати. Вокруг сто скомканных носовых платков и баночек с лекарством.
- Привет, - слабо говорит он.
- Простудился?
- Да…
- Помочь тебе?
- Нет, не надо…Спасибо…
Я присаживаюсь на кончик его кровати. Дими смотрит на свои руки. Мое сердце разрывается от беспомощности. Что мне сказать?! Возникает неловкая пауза.
- Как все? – спрашивает Дими.
- Ничего. Где ты простудился?
- Не знаю…
Еще одна пауза, и я не выдерживаю.
- Мне пора…Я зайду еще.
- Конечно…чао!
Я выхожу и еще пару минут стою возле двери. Какая-то идиотская ситуация…Я бы нашла и что сказать, и как помочь…Но он почему-то даже не посмотрел на меня, когда я вошла. Что это значит?!
- Он болеет, - заявляют в два голоса мои эксперты.
- Я и сама вижу, - огрызаюсь я.
- Он болеет, поэтому он не может думать о тебе, - поясняет Ксюша.
- Но у него не воспаление мозга, - справедливо замечает Ленка.
- Вот именно!
- Но и не обычное сознание… Мужики мнительные. Ты себя неправильно повела. Надо было броситься к нему! Спрашивать, что болит…Какие принимает лекарства? Чтобы он почувствовал, что ты заботишься о нем!
- Точно, - я чувствую укол совести.
- Вот и иди.… Возьми лекарства все, что у тебя есть и иди!
Воодушевленная, я бегу к себе в комнате, вываливаю все, что привезла, выхватываю несколько пачек. «Колдрекс», «Нафтизин», «Спазмалгон»…Что у него болит? Я вылечу все!
Лечу к Дими, врываюсь почти без стука. Он в той же позе, слушает плейер.
- Привет! – равнодушно говорит он.
- Я принесла тебе лекарства!
- Хмм, - он глядит на меня, потом на упаковку «Спазмалгона», - на каком здесь языке?
- На русском! Я переведу!
- Ты можешь ошибиться…
- Нет! Я знаю. Что у тебя болит?
- Все…
- Где конкретно?
- Везде…Что тут написано, не пойму?
- Я же тебе говорю, переведу…Это от головной боли и..
- А если ты ошибешься?
- Нет! Дими, я хочу сказать тебе…Я так сильно…
- Джулия! Я боюсь это пить…
- Мне хочется сказать тебе, как сильно я …
- А если я выпью вот это?
Но я ни капельки не сержусь. Бедный мой больной мальчик…Я сижу у него допоздна. Мне нужно писать сочинение, то есть монолог умирающего человека, но даже в шутку я не хочу говорить об этом Дими. Мы просто молчим, слушаю гул голосов за окном (там происходили традиционные посиделки на асфальте), потом я глажу его по щеке и ухожу.
Утром, сидя на газоне и поджидая Ксюху, мы с Ленкой пытаемся накарябать хоть пару строк «умирающего человека».
- Чертов Кролик! – ругается Ленка, - Ну что можно написать, а?
- Ох, Лен, придумала!
- Что?
- Надо ему лимонов купить?
- На хрена? Он же умирает!
- Да нет! Дими!
- А…А с этим что делать?
- Напиши: Ночь, улица, фонарь, аптека…
- А аптека – drug store?
- Ну, да… Кстати, и в аптеку мне тоже нужно!
Мы читаем свой монолог с гордостью осужденных. Кролик смотрит на меня с сожалением. А я, мол, думал, ты нормальная…Эрик улыбается и грозит пальцем. «Хулиганка!» - шепчет он. – «Вообще не думала!». Потом сам читает свой монолог. У него получается какое-то перечисление фактов из жизни умирающего. Хорошее перечисление, но вряд ли у умирающего такая хорошая память. Лучший монолог получается совсем у неожиданной персоны. У Джексона. Он читает какое-то чудо из искусно сотканных тоскливых мыслей, в сочетание которых очень умело вложены кратчайшие описания угасающей природы, переплетающиеся с невнятным бормотанием умирающего сознания. Все ахают и аплодируют.
- А я думала, обычный алкоголик! – удивляется Ленка.
- Я говорила! – радуется Ксюша, - говорила! Он гениален.
- Или хотя бы очень талантлив, - соглашаюсь я.
Не радуется один лишь Кролик. Он улыбается, как всегда, чуть насмешливо.
- Непл…Хорошо, Джексон…Жаль, что неверно…
- Что-о? – возмущенно гудит группа.
- Самовлюбленный дурак! – шепчет по-русски Ленка, но ее слышат поляки с передней парты, оборачиваются и подмигивают.
- Погодите… Тихо! – спокойно командует Кролик. – Прежде чем зарыть меня в землю, ответьте мне на такой простой вопрос. Кто-нибудь из вас, во время написания этих текстов, представлял, что он действительно умирает?
- Э-ээ, - тянем мы. Кругом веселье, компании, дискотеки и сидр. Неужели Кролик на самом деле думает, что мы станем представлять, что мы умираем, а?
- Нет, профессор. – качает головой Джексон. – Я представил, что умирает мой друг, и я должен записать его слова.
- Вот именно! – кивает Кролик головой. – если ты находился бы с умирающим другом, то твой друг не был бы один. Он был бы с публикой. А для этой публики он вполне способен бы был произнести те пламенные слова, которые ты сейчас нам произнес. Именно поэтому публика (он указал на нас, притихших за партами) так тебе внимала и рукоплескала.
- Понятно, – кивает Джексон.
- А вот теперь представьте…Вы в пустыне…На Северном полюсе… Посреди Тихого океана. Где угодно, но один. О чем вы думаете, умирая?
- Да ни о чем! – вырывается у меня, причем неожиданно громко. Я краснею, но Кролик кивает одобрительно:
- Браво, Джулия! Умирающий человек не думает ни о чем. Все свободны.
- Дешевая уловка! – бурчит Эрик, но мы поражены.
После занятий я мчусь в супермаркет за лимонами. Меда я там не нахожу и решаю зайти в колледж, отдать лимоны, а потом снова отправиться в город – в другой магазин. Пока я бегу, мысленно представляю Дими, лежащего на кровати в окружении баночек и скляночек. Сердце сжимается, неожиданная материнская любовь и нежность несет меня на крыльях к своему любимому. Становится мучительно стыдно, что я не приблизилась к нему вчера, не сказала, как мне не хватает его. Слова теснятся у меня в груди, и я лишь шепчу их, словно готовясь высказать ему все, о чем думала всю ночь. Бегу-бегу-бегу, и даже не гляжу на свою подружку – деревянную кошечку. Как он там? О чем он думает? Да ни о чем!
Я врываюсь в квартиру Дими без стука.
В комнате его нет.
- На кухне! – мелькает у меня в голове, - Господи, и макароны ему никто не сварит.
Я подбегаю к кухне и вдруг застываю. Сквозь стеклянную дверь моим глазам предстает следующая картина. На подоконнике сидит Дими. Веселый, довольный смеется. За столом разместились поляки: Эва, ее подружка со своим парнем, Лукаш. Фреде швыряет в воду макароны. Все хохочут. В руке у Дими – рука Эвы.
Первое желание – пинком открыть дверь, швырнуть ему в голову лимон и убежать. Мне не позволяет воспитание, та приличная девочка, которая была заботливо выращена во мне моей мамой. Она сидит во мне тихо, но в моменты принятия важных решений вылезает и шипит: «Нельзя! Нельзя! Не-при-лич-но!». Тогда просто убежать! Но все уже заметили меня, Лукаш орет что-то приветственно, смотрит торжествующе.
Я вздыхаю, открываю дверь.
- Так, что, Дими… Скажи, какая у меня судьба? Что меня ждет? – кокетливо смеется Эва. Но тот уже не смотрит ей в ладонь, хотя и не отпускает ее руки. Дими смотрит на меня, не улыбается. Внимательно так глядит.
- Привет, Юлия! – змеится Лукаш. – Как ваша сценаристика? Написали монолог?
- Откуда ты знаешь? – равнодушно спрашиваю, не отрывая глаз руки Эвы.
- От девочек. Им Элена сказала. Красивая девочка, твоя Элена.
- Джулия красивее! – вступается за меня Фреде, помешивая макароны и глядя исподлобья на Дими.
- Да-да! – оценивающе смотрит на меня подружка Эвы. Юлия определенно симпатичнее.
Эва молчит, презрительно скривив губы.
- У меня свой вкус, - пожимает плечами Лукаш.
- Как ты себя чувствуешь, Дими? - тихо спрашиваю я.
- Что? – вздрагивает он.
- Как твое самочувствие?
- Ему плохо! – отвечает за него подруга Эвы, подмигивает и добавляет:
- Ему нужно сильное лекарство! Например, массаж…
Эва хохочет, как ненормальная.
- Может, ты дашь ему хотя бы лимон? – улыбается Лукаш, глядя на мой сверток.
- Не могу, - отрезаю я, - я купила девочкам, они пекут лимонный пирог. Все, всем пока. Дими, выздоравливай!
В спину мне раздался ишачий смех.
Девчонки успокаивают меня, как могут. Однако, я не расстроена. Я, как бы это сказать, сбита с толку.
- Не плачь… - просит меня Ленка, одной рукой поглаживая по голове, другой перемешивая зажарку: она варит щи.
- Да я и не плачу, Лен! Я не понимаю! Что это? Он же говорил, что влюбл…Хотя нет, он этого не говорил. Это я ему сказала, что люблю его.
- Он тебе не сказал, а ты сказала? – удивилась Ксюха.
- Я не сама сказала! – защищаюсь я. – Он меня спросил. И потом, все эти знаки внимания, вздохи, рука на моем стуле, пожаренная фенечка? Дискотека? Это разве не показатели любви?
- Может и нет, – пожимает плечами Ленка. – Доказательство любви – секс.
- Вот и нет, - вступается за меня Ксюха, - это тоже не всегда.
- Тогда я не знаю, - легко соглашается Ленка и отправляет в рот полную ложку зажарки.
- Зачем она это делает? – спрашиваю я у Ксюхи вполголоса. – Это же невкусно. Просто жареный лук с морковью. Как будто полусырое блюдо ешь.
- Наверное, особенность молодых хозяек, - предполагает Ксюша. – она все пробует, чтобы быть уверенной, что соединение всех ингредиентов, то есть суп, будет удачным.
Пока Ленка разливает «соединение ингредиентов» по тарелкам, я предупреждаю их:
- Значит так. Никаких разговоров о Дими. Любви нет. Точка.
- А о чем разговоры? – осторожно спрашивает Ксюха.
- О Греге.
- Нет! Любви нет!
- О Войтаке тоже не надо, - просит Лена.
Суп мы едим в полном молчании, которое прерывается раскатистой дробью. Дверь открывается, вваливается Фредерико.
- На лимонный пирог пришел! – бодро объявляет он.
- Какой пирог? – удивляется Лена.
Я молчу.
- Джулия… – Фреде внимательно смотрит на меня.
- Что тебе нужно?
- Поговорить с тобой.
- Садись, говори.
- Наедине, - выразительно смотрит он на девчонок.
Как только за Ксюшей закрывается дверь, Фреде придвигается ближе.
- Он тебя любит!
Я ошарашено молчу.
- Он сходит по тебе с ума.
Я снова молчу несколько секунд, а потом взрываюсь:
- Хватит! Как это по-вашему, «бастанте»? Мне это на-до-е-ло! Почему все вокруг говорят, что у нас любовь?! Все, кроме него! Почему всем нужно ходить и убеждать меня в этом? Почему я сама этого не вижу?! Перке, а?
- У него плохой характер, - сокрушается Фредерико.
- У него отличный характер! – язвительно говорю я, - превосходный. Умеет со всеми наладить отношения.
- Нет, же…В Эву влюблен я…
- А он? В Лукаша?
- Нет, в тебя.
- Я этого не вижу, - гордо отвечаю я, - если он не станет ко мне подходить, то и я не буду, вот так.
- Он болен…
- Ха-ха! Можно подумать, он в коме. Фредерико, я не стану повторять. Не вижу внимания от него, не буду оказывать внимание сама. Все! Ариведерчи, Рома!
Следующие несколько дней именно так и проходят. Димитрий меня не замечает. Меня это злит и подстегивает. Я вообще не гляжу на него, стараюсь избегать мест, где он бывает. Не сажусь у дуба, не хожу к ним на кухню. Сижу у себя, читаю «Дракулу» и пытаюсь убедить себя, что я разлюбила итальянца. Как бы не так.
Масла в огонь подлил ехидный испанец и Мисти.
Испанец подкараулил меня у входа в колледж, отозвал в сторонку и прошептал:
- Дими болеет. Я знаю, почему…
- Почему же?
- Потому что ты украла его сердце.
Я развернулась и пошла на занятия. Сумасшедший человек.
А Мисти просто подошла ко мне, когда я сидела рядом с Хитер на лужайке (мы теперь обе молчали и бессмысленно глядели перед собой) и заявила:
- Если тебе нужна комната на последнюю ночь, готова поделиться своей.
- А меня, что выгоняют уже?
- Да нет. У меня кровать побольше.
- Я помещаюсь на своей, спасибо, белочка.
- Но ведь последнюю ночь ты будешь не одна.
- А с кем? – удивляюсь я.
- С итальянцем своим.
- Мисти! Отстань! – я в бешенстве вскочила и убежала.
Кстати, последнюю ночь я провела действительно не одна. Знала бы Мисти, где я ее провела…
Между тем, приближалась последняя ночь перед отъездом итальянцев. Мы топали в «Санни-сайд» в полной боевой готовности. Я надела короткую юбку, каблуки, облегающий топик, завила волосы. Я была красивой и злой.
- Если он даже не придет, плевать! – горячилась я, - А если придет, то не буду первая подходить!
- Правильно! – вторили мне подруги.
- Я буду веселиться! Я буду танцевать! Я больше не люблю его!
Ксеня и Лена переглянулись.
- М-да…
Веселье было в самом разгаре. Я нырнула в группу танцующих американцев и принялась повторять за ними движения. Нелепо, но ритмично. Отхлебнула у кого-то виски. Весело! Жарко…
- Джулия! – ко мне подплывает лайнер по имени Дория. – Пришла твоя любовь!
- У меня нет любви! – весело кричу я.
- Его друг идет к тебе.
Я оглядываюсь, вижу, что ко мне приближается Фредерико, и отступаю, прячась за спинами. Он догоняет меня, но я вырываюсь и бегу на сцену, по пути хватая Ленку.
- Нам «Барби-гёл» - прошу я у диджея, и через секунду звучит караоке.
- Слов нет! Я их не знаю! – пугается Ленка.
- Я знаю! Ты пой «лайф ин пластик, итс фантастик», поняла?
- Угу…
Мы весело выкрикивает слова глупой песенки, американцы хохочут и подбадривают нас воплями. Плевать! Из толпы выпрыгивает какой-то темноволосый парень, подбегает к нам, обнимает Ленку и поет в ее микрофон. Я оглушительно смеюсь и кокетливо улыбаюсь диджею. Пле-вать на Димитрия. Музыка кончилась, мы герои вечера. Все обнимают меня и называют «Барби-гёл». Что теперь? – лихорадочно размышляю я. Ага! Танцевать!
Но на пути меня ловит Ксюша.
- Пусти! Я плясать!
- Нет, - она крепко держит меня за локоть, - Там Димитрий. Подойди к нему.
- Не хочу я.
- Ему плохо. Он обижен. Подойди к нему, - и что-то есть в ее голосе такое, что я подчиняюсь.
Молча подхожу к Дими, который сидит в кресле.
- Кола? – тихо спрашиваю, кивая на бокал.
- Чай с лимоном, - отвечает он и неуверенно смотрит на меня. – Если хочешь, иди веселиться.
Я качаю головой и сажусь рядом с ним на ручку кресла. Неожиданно он берет мою руку и прижимается к ней щекой. В этот момент мир перестает для меня существовать. Я не слышу музыки, не вижу людей. Я ощущаю лишь его колючую щеку на своей руке. Осторожно поднимаю вторую руку и глажу его по голове. Мы сидим так несколько минут. Потом он поднимает на меня глаза и тихо говорит:
- Я тебя тоже люблю. Ти амо.
Мексиканский сериал, грустно усмехаюсь я. Слова, слова…Какая разница. Я наконец почувствовала, что мы вместе. Наверное, и он почувствовал это. Потому и сказал. Вдруг Дими вскакивает.
- Я буду петь! Я буду петь для тебя.
- Не надо, у тебя болит горло…
- Нет! – он убегает к диджею.
Сумасшедший. Сумасшедший и любимый.
В кресло плюхается Ксеня.
- Я была права?
- Да.… Спасибо тебе.
- А куда он побежал?
- Петь?
- Петь?!
- Да. Для меня. Посмотри, вон слова уже появляются.
- Let it be, - читает Ксюша. – Хм-мм. По-моему, там слова совсем непростые.
Димитрий и сам это понимает. В ужасе он смотрит сначала на длинные строчки, потом на меня. Я все понимаю с одного его молящего взгляда, вскакиваю, хватаю за руки Мисти и Дорию, тяну их к сцене.
- Пойте! – молю я их и мы вместе начинаем:
When I find myself in times of troubles
Mother Mary comes to me
Speaking words of wisdom,
Let it be….
Дима смотрит на нас, улыбается, покачивает микрофоном. На втором куплете присоединяются Ксеня, Лена и темноволосый американец. Мы поем медленно и торжественно. Но наша торжественность набирает неземную высоту, когда начинается припев. Вступает Димитрий.
Let it be
Let it be….
Каждое слова отдает эхом в моей груди. Его интонация, голос…Мы словно в Ватикане, в Соборе святого Петра. Весь «Санни-сайд» замер, потрясенный неожиданно прекрасным пением.
- Боже! – шепчу я, но начинается второй куплет, который громко и с душой поют все посетители. В припеве голоса сливаются в один, очень сильный, голос Димитрий слышнее всех. Дория не выдерживает и плачет. Мисти смахивает слезинки и улыбается. Я не могу оторвать глаз от фигуры итальянца. Музыка затихает.
- Посвящается Джулии. – тихо говорит в микрофон Димитрий. – Моей Джулии…
Мы идем обратно под лунным небом Нортгемптона. Мы молчим, к чему слова? Лишь во дворе он разворачивает меня за плечи, внимательно смотрит в глаза и шепчет:
- Прости…
- За что….
- Я знаю…Наша последняя ночь должна была быть иной…
- Это лучшая последняя ночь на свете…Посмотри.
Мы оглядываемся. Поскрипывают цикады, пахнет свежескошенной травой. Луна ласково улыбается с небосклона.
- Послушай, - торопится сказать Дими, - в последнее время я странно вел себя.
- Неважно…
- Нет, важно. Я…Послушай… Я не знал, как себя вести. Все так запуталось. Сможем ли мы быть вместе? Это ведь так сложно? Ты приедешь в Италию? Или я в Россию? Это непонятно!
- Подожди, - прерываю я тираду, - это неважно. Сейчас ты идешь спать. Главное, это сегодняшний вечер. Он был. Он всегда будет со мной. Иди…
Я целую его в лоб. Он грустно кивает и уходит.
В своей комнате я долго сижу на подоконнике. Я знаю, что завтра меня ждет кошмар. Но сегодня мне покойно и светло. Что тому причиной? Песня, голос, луна, нежность…Гармония в моей душе.
 Следующее утро наступило неожиданно быстро. Я встала как обычно, вернее, чуть позже, потому что мы решили не ходить на сценаристику, чтобы спокойно проводить наших итальянцев. Интересно, что скажет Кролик? Сочтет за бунт? Ничего, мой шедевр уже готов и ждет признания. Надо же, я думаю о сценаристике, о Кролике…О чем угодно, только не о том, что через час я расстанусь с Димой надолго…возможно, навсегда. Ногти впиваются в ладонь! Нет! Не сметь плакать!
Что бы надеть?
Серые брюки, у Димы такие же. И белую футболку. Пусть день будет светлым. Я одеваюсь. Волосы распущенными оставить. Подушусь «Органзой». Пусть запомнит мой запах. Я собираюсь и иду к девчонкам.
- Ну как? – спрашивает Ксюха.
- Держусь, - с трудом улыбаюсь я.
- Все в порядке будет! – утешает меня Ленка, - поедем к ним на Рождество. Или даже раньше. На каникулах.
- Каникулы позже Рождества.
- Точно, я забыла. Ну, просто осенью.
Я киваю. Но верю в это меньше и меньше. Я чувствую, что время остановилось, сплотилось в одну большую зачерствелую булку и давит нам меня своей окаменелостью. Я неотрывно смотрю на царапинку на столе, и мне страшно поднять голову и увидеть сочувственные взгляды.
Входит Фредерико. Он тащит какой-то огромный мешок.
- Вот, это вам! – пыхтит он, - чипсы. Не Чарльзу же их оставлять. Джулия, как дела?
- Спасибо, ничего.
Сегодня все ко мне подчеркнуто внимательны.
- Когда у вас машина, Фреде?
- Через сорок минут. Дими сидит на кухне. Может, поднимешься к нему?
- Поднимусь.
Через несколько минут я стучусь в дверь кухни итальянцев.
- Входите, - раздался Димин голос.
- Привет.
Он сидит за кухонным столом и сыплет в чашку Колдрекс. Я прохожу и тихо сажусь напротив него. На нем – серые брюки и белая футболка. Мы начинаем разговаривать о незначащих вещах, не глядя друг другу в глаза. Вернее, начинает он, потому что я просто не знаю, что сказать…В первый раз в жизни мне надо будет расстаться с любимым человеком, причем расстаться на неопределенный срок, скорее всего навсегда. Почему все так спокойны?! Почему так спокоен и даже весел он? Мне кажется, что если я открою рот, что у меня внутри что-то порвется, какой-то тоненький тканевый занавес.… Через несколько минут стучится Ксюха.
- Не помешаю?
- Нет…
Моя подруга оглядывает глазами всю картину – мы, оба темноволосые и смуглые, одинаково одеты, сидим и смотрим друг на друга исподлобья, а кругом все залито солнцем, - и разводит руками:
- Ну, прямо итальянская семья!
У меня на глаза наворачиваются слезы от этих слов, я вскакиваю и ухожу. Находиться с ним рядом сейчас – это счастье и пытка. Тортура. По-испански «пытка». Дима говорил.
На улице натываюсь на Лукаша, быстро утираю слезы.
- Скоро уже? – спрашивает Лукаш, внимательно глядя на меня.
- Да, - еле слышно отвечаю я.
- Юлия, - он не успевает сказать, потому что раздается автомобильный гудок. Я вздрагиваю и с ужасом смотрю на такси, въезжающее во двор.
- За ними приехали раньше…- шепчу я.
- Просто чтобы они успели загрузиться, - успокаивающе говорит Лукаш, но я замечаю у него в глазах печаль и вдруг понимаю, что он тоже думает о том, что никогда не увидит итальянцев. Мне осознаю, как он любил Димитрия, и поэтому так ревновал его ко мне, острил, когда тот с кем-то разговаривал, хмурился, когда Дими улыбался мне. Сейчас, как бы странно это не звучало, состояние Лукаша мне ближе всех…
- Выгружаемся! – раздается голос Фредерико.
Они вытаскивают вещи, засовывают их в багажник. Дима не смотрит на меня.
- Ладно, ребята, - раньше поедем, раньше приедем, - весело говорит таксист, - давайте, прощайтесь и помчались.
Сначала всех обходит Фреде. Он обнимает и целует всех девочек, меня еще и треплет по плечу, пожимает Лукашу руку. Потом Дима. Он тоже всех обнимает и целует, так же прощается с Лукашем. Доходит очередь до меня. Он подходит, внимательно смотрит и восклицает:
- Ну что ты! – и заключает меня в объятия. Мы стоим так несколько минуты, и у меня нет сил разжать руки, нет сил, чтобы сказать ему – прощай!
- Напиши мне, - шепчет Дима.
- И ты мне.
- Я буду скучать.
- И я буду.
- До свидания, Джулия…
- Прощай, Дими…
Остального я не вижу. Не вижу, как они садятся в такси, как машут нам, как кричат что-то им вслед калиниградские девчонки. Как только машина скрывается за поворотом, я опускаюсь на траву, утыкаюсь Лене в коленки и плачу долго, почти в истерике. Ленка что-то ласково говорит мне, гладит по голове, Ксюха держит меня за руку, но я не слышу их…
- Юлия! – говорит Лукаш и его рука тоже тянется, чтобы утешить меня, - послушай! Мы все поедем к ним! Я все узнал! Дими приглашал нас всех, поляков и русских на Рождество! Мы поедем, девочка, не плачь!
От этих слов меня пробирает еще больше.
- Надо успокоиться, - качает головой Ленка, и они ведут меня к калининградкам на кухню.
Там мне заваривают очень крепкий и сладкий чай, я пью его маленькими глотками, и у меня начинает сильно стучать сердце. Ксюха подходит к окну, берет пачку сигарет и, чиркнув спичкой, закуривает. Я замечаю, что у нее дрожат руки, и вспоминаю, что она вообще не курит. Вдруг я чувствую, что слезы снова переполняют меня и начинаю отступать к двери.
- Юлька, куда пошла?
- Я …сейчас… я …это..
- Подожди, мы с тобой пойдем!
- Нет, девчонки, не надо, я сама..
- Подожди…
- Оставьте ее, - тихо говорит Ксюха, - ей надо побыть сейчас одной…
Я поднимаюсь к себе, и, не дойдя до своей комнаты, опускаюсь на пол рядом с телефонным автоматом. Я смотрю в окно. Мне кажется, что небо давит своею сизою массою на землю, и нечем дышать. Я ясно поняла сейчас, что больше никогда в жизни не увижу Димитрия. Мое чувство к нему, сильное, горячее, мое первое чувство повисло в сгущенном воздухе и кажется, задушит меня сейчас. Я разражаюсь слезами, обняв себя за плечи, меня трясет. Кругом ощущение безысходности, которая сродни той, когда в детстве узнаешь, что ты умрешь... Но я уже не плачу над своим бессилием, я только тихонько вою, раскачиваясь из стороны в сторону, и только эти звуки удерживают небо, которое собирается меня раздавить.
В этом состоянии меня находит Ксюха.
- Так. – командует она,- вставай, одевайся! Пойдем со мной в магазин.
Мне все равно, мне даже удобно исполнять чьи-то указания, потому что сама я думать не силах. Я что-то одеваю, обуваю, и вскоре мы идем с Ксюхой по тихой улочке, и я по-прежнему молча обнимаю себя руками. Ксеня идет рядом, не мешая мне вспоминать последнии секунды прощания с Дими.
- Ксюха, - прерываю я молчание, продолжая сверлить глазами дорогу,- у него такие красивые руки…Загорелые…сильные..
- А разноцветную фенечку помнишь? – поддерживает меня Ксюха.
Она еще долго водит меня, как робота, по магазинам и без устали слушает мою бессвязную исповедь о том, кого я полюбила всем сердцем.
На следующее утро меня ведут на сценаристику, но урок, посвященный английской рекламе, проходит для меня впустую: в каждом кадре я вижу Дими и машину, которая его увозит.
Несколько следующих дней я проживаю машинально. Выполняю то, что должна сделать. Выслушиваю сочувственные мнения окружающих. Киваю в ответ на обещания девочек поехать в Италию даже в августе. Горе давит на меня и не хочет рассеиваться.
В завершение ко всему ко мне стал прилетать голубь. Объясню, в чем тут чудо. Окно моей комнаты выходило во двор. После случая с воровством в Лениной комнате, я никогда не оставляла деньги в комнате. Поэтому со спокойной совестью держала окно в комнату полуоткрытым. Что у меня красть – флакон духов и пакетик чая? Как-то раз я вхожу в комнату, а на полке с книгами сидит белоснежный красавец голубь. Я ахнула и села на кровать. Голубь смотрел на меня в упор.
- Здрась-сте! – кивнула я растерянно.
А что мне было еще делать?
Раздался стук в дверь. Открываю – на пороге Кашья.
- Привет! У тебя не осталось овсяных хлопьев?
- Нет, прости…Кашья! Посмотри, кто у меня в гостях.
Полячка прошла в комнату, огляделась и пожала плечами:
- Кто?
- Э-ээ…Голубя вон там не видишь?
- Какого голубя?
Но я и сама уже заметила.
- Улетел… - пробормотала я.
- Юлия, - Кашья смотрела на меня внимательно.
- Кашья! Со мной все в порядке! Извини, мне надо заниматься.
Я бы убедила себя в том, что голубь – плод моего воображения, если бы он во второй раз не прилетел. Тут уж я пулей выскочила из комнаты и бросилась вслед за девчонками, которые только что ушли от меня. Прибежавшие Ксеня и Лена, конечно, никого не застали.
- Что за издевательство? – схватилась я за голову. – Он, что, смеется надо мной?
- Может, тебе показалось? – осторожно спросила Ксеня.
- Нет! Нет! Я видела его так же, как сейчас вижу тебя. Все, проваливайте!
- В следующий раз окно закрой, чтобы не улетел. – посоветовала мне Лена, и они ушли, оставив меня удивляться, как же мне раньше не пришла в голову эта простая мысль.
На третий день я шла в твердой уверенности, что голубь меня ждет. Точно. Сидел спокойно на верхней полке. Красивый, светлокрылый. Тихонечко ворковал.
- Я тебя вижу. – предупредила я голубя.
- Кур-кур, - ласково ответил мне он. Мол, и тебя вылечат.
- Х-ха, - насмешливо сказала я, потому что за ночь придумала, что мне сделать.
Я быстро открыла свою сумку, выхватила фотоаппарат и щелкнула белоснежного гостя. Голуб перенес фотосессию спокойно. Но глядел на меня с легким недоумением.
- Пожалуйста! – хмыкнула я и, открыв пошире окно, вышла из комнаты. Пусть улетает. У меня теперь вещественное доказательство есть.
- Он больше не прилетит, - покачала головой Ксюха, выслушав мой рассказ, когда мы сидели с ней вечером на теплом асфальте перед колледжем.
- Ксения… Я не верю в волшебство. Это был обычный голубь. Прилетал в надежде что-нибудь поклевать. Я не стану сходить с ума и предполагать, что этот голубь понял, что его сфотографировали, и больше не прилетел. Я вот даже специально хлеб покрошу на полку.
- А я думаю, что это был не просто голубь. Это был посланник Дими, который принес тебе его любовь.
- Думаю, сам Дими был бы в восторге от твоей версии.
Однако, несмотря на хлеб, голубь больше не появлялся. Я уже была готова принять мистическую трактовку происходящего, если бы не фотография. Прекрасная фотография получилась. Красавец голубь сидит на томике «Антологии английской литературы». Странно только представить, как он в узкую щелочку окна залезал.
Со временем моя тоска по Дими не то, чтобы прошла. Она слегка притупилась. Было множество всяких забот: разные экскурсии, вторая поездка в Лондон, сдача пьесы по сценаристике. Я вспоминала Дими при каждом удобном случае, но уже без коварных уколов в сердце.
Поездку в Лондон мы с Ксюхой организовали себе сами. Взяли и поехали. Лена отказалась: денег у нее не было, а тратить наши с Ксюшей запасы она себе не позволяла. Поэтому мы отправились вдвоем. Добрую половину времени профилософствовали. Остальное время проспали. Спать было удобно: высокие кресла автобуса были похожи на отдельные комнаты. Прибыли в Лондон днем. Светило яркое солнце, город был свеж и умыт, толпы разноцветных туристов сновали по всем улочкам, отходящим от Трафальгарской площади.
- Эге-гей! – приветствую я стаю голубей-попрошаек, пока Ксюша покупает то самое лучшее английское мороженое («обдираловка»). Мы с наслаждением облизываем мягкую ванильную улитку на хрустящем рожке, но иногда я боязливо оглядываюсь, боясь снова встретить Итмира.
- Куда идем?
- В музей мадам Тюссо!
- Смотреть на пластмассовых полутрупов? Ну, нет, Джулия, сама разбирайся…Я пойду гулять…
Мы моем руки в ледяной струе фонтана и бежим к музею.
- Быстрее, быстрее! – подгоняет меня Ксюша, - надо успеть все! Последний наш раз в Лондоне!
Я ворвалась в музей восковых фигур и остановилась. М-да…Битлз, Жерар Депардье, Мэрилин Монро…Королевское семейство… Ксенька правильно не пошла. Все фигуры совершенно были не похожи на оригиналов. Однако с неожиданно прилившим чувством патриотизма я фотографируюсь с Лениным, а потом с Ельциным. Помнится, дедушка-коммунист меня здорово отругал за последнюю фотографию. Я еще немного хожу по музею, но не за тем, чтобы разглядывать восковых кукол, а следую за двумя итальянками. Одна, очень веселая, все время подбегала к разным знаменитым персонажам и всякий раз необычно позировала. А вторая, повернув фотоаппарат, фотографировала ее в необычных ракурсах. Всякий раз обе заразительно хохотали. Я ходила за ними, как зачарованная, слушая их торопливую речь, и мне казалось, что Дими где-то рядом…
После музея мы встречаемся с моей подругой и гуляем, гуляем, гуляем.…Заходим в парки, любуемся витринами на Оксфорд-стрит, заглядываем в сувенирные магазины, где я скупаю брелоки в виде плюшевых медведей в клетчатых комбенизонах, китайские платки с английскими видами и разнообразные рельефные нашлепки на холодильник. По дороге покупаем багеты, быстро прожевывем их и снова: вперед, впитать в себя этот летний город, который я видела в своих снах уже несколько лет.
Наступает вечер. Мы добредаем до Букингемского дворца. Темно, поэтому у самого дворца не видно ни зги.
- Давай на фонтане полежим? – предлагает Ксюха.
Мы забираемся на мраморный постамент вокруг фонтана, хранящий тепло солнечного дня, ложимся лицом к английскому ночному небу и принимаемся мечтать. Начинаем, конечно, с Димитрия и Грега. Потом вспоминаем об университете, о наших факультетах.
- Ты хочешь выйти замуж? – вдруг спрашивает Ксюха.
- Хм….Конечно. А ты?
- А я …Не знаю…
Я даже приподнимаюсь на постаменте. Какая девчонка не хочет выйти замуж?!
- Ты не знаешь?
- Понимаешь, я все разглядываю мамаш с детьми, мужьями, их готовкой и проблемами, пытаюсь на себя примерить…Нет, не моё это.
- А чего ты хочешь?
- Путешествовать. Объездить весь свет. Познакомиться с людьми.
- Понять, для чего ты живешь! – подхватываю я.
- Точно! – улыбается подруга.
Мы молчим.
- А хорошо рассуждать о таких чудесных вещах, лежа на теплом фонтане в самом сердце Лондона, разглядывая королеву Викторию и английские звезды, правда, Юльк?
- Угу…
- Готова пролежать тут всю ночь…
- Всю ночь?…Ой, Ксюха! Мы же на автобус опоздаем!
Мы вскакиваем. Мчимся. Еле успеваем на автобус. В кресле я дремлю до самого Нортгемптона. А когда вылезаем, полусонные, на нашей остановке, вдруг слышим позади знакомые голоса.
- Юлька! Это же…
Да, это были поляки. Эва, ее подруга, Ослик и Войтак.
- Лукаш с ними?
- Похоже нет. Ксюх, я не хочу с ними идти.
- И я!
- Бежим?
- Бежим!!
В ту же секунду мы с ней припустили что было силы. Нас подхватило и закружило в воздухе какое-то волшебное веселье. Сразу вспомнился мультфильм о Питере Пэне: You can fly! You can fly! Мы мчимся и только изредка останавливаемся: отдышаться и похохотать. Хохочем над абсурдом ситуации, который усугубляется, когда мы проносимся мимо обувной фабрики, где Ленка покупала себе шлепанцы.
- Ты думаешь, там сейчас есть кто-нибудь? – запыхаясь, спрашивает Ксенька, бросая взгляд на темнеющее здание фабрики.
- Конечно!
- Кто?
- Маленький мальчик!
- Какой мальчик?!
- Маленький мальчик в коротеньких штанишках.
- А кто он?
- А это Болдуин в детстве. Он сидит на огромном столе…В красном шарфике…В синих коротких штанах.
- И…
- Ждет, пока придет большой Болдуин и..
- Ой, Юлька, поляки!
- Утроим темпы! Пока, Болдуин!
Задыхаясь от смеха, мы прибегаем в кампус. Ксюха спешно прощается – спешит домой, пока Эва не нагнала ее на кухне. Я направляюсь к себе. Записать, что ли эту историю про Болдуина? Или про наше путешествие по Лондону? Нет…Письмо подруге в Москву и спать-спать-спать…
После отъезда Дими началась наша с Ксюшкой дружба. Только потом я осознала, что было основой этой дружбы. Дело в том, что мы обе с трепетом и благовеним относились к такому широкому и непонятному явлению, как Жизнь. Мы пока учились жить, и, впитав огромное количество теорий жизни, с удивленно распахнутыми глазами наблюдали то, что происходит на самом деле. Мы учились чувствовать то, о чем читали, о чем нам рассказывали, и это приносило нам необыкновенные ощущения! «Вот оно как!» - ахали мы, сталкиваясь с тем или иным чувством и мир вокруг нас казался переполненным тайнами и загадками. Как велико было желание сохранить, спрятать, унести с собой, в будущее хотя бы кусочек этого мира! Чеки из супермаркетов, пустая коробочка из-под яиц с надписями на английском, использованная телефонная карточка, оставленная Димитрием, то ли ухо, то ли гребешок из непонятного металла, отваливнийся от статуи, который мы нашли в саду в Блейнхем-пэлэсе – все эти мелочи были наполнены для нас чудесным. Как очарованные мы бродили по городу, наслаждаясь проявлениями жизни и вдыхая волшебство в самые обыденные детали. А уж какими чудесными вещами казалось то, что по сути своей должно было иметь таинственность. Чего только стоил рыцарский замом в Ворвике! А кукольный городок, родина Шекспира, Страдфорд на Эйвоне! Мы приехали туда днем, когда все музей, вроде музея плюшевых медведей или фермы бабочек были закрыты. По программе вечером у нас намеревался быть театр. Мы собирались смотреть «Вольпоне» Бена Джонса.
Я мало, что поняла в спектакле: речь казалась слишком быстрой, да и язык Бена Джонса был далек от той речи, в которую мы погружались ежедневно с помощью веселых американских ребят и вежливых английских педагогов. Зато игра актеров (особенно Вольпоне!) была великолепна. В перерыве я вышла на улицу, немного подышать воздухом, а потом зашла в фойе и встала в очередь в кафе. Пока стояла, разглядывала всех присутствующих. На дамах были чудесные черные платья, элегантная обувь, то тут, то там мелькали жемчужные ожерелья и массивные серебряные серьги. Большинство мужчин было одето в строгие синие, серые и черные костюмы, у кого-то их кармашка торчал платок в цвет галстука. Они все пили шампанское и смеялись, обсуждая пьесу. Я купила шоколадку, развернула ее, и как только положила кусочек в рот, ощутила внутри что-то горькое. Это была зависть. Я еще толком не осознала, чему именно я вдруг позавидовала, но отчего-то сжалось сердце. Я не успела распробовать новое ощущение, явилась Ксюха и утащила меня на место.
Возвращались мы довольно поздно. Ксенька сидела передо мной – мы обе любили сидеть возле окна, и к тому же так было удобней разговаривать - я облокачивалась к ней на кресло, и мы шептались. Только мы устроились, как ко мне подошел Артур.
- Можно сесть с тобой? – поинтересовался он.
- Пожалуйста.
Француз уселся, и , так же как я, поднял колени и уперся ими в переднее кресло.
- Когда во Франции мы возвращаемся из школы домой, то тоже так ездим, - сказал он.
- Подняв ноги?
- Ага.
- Вы, что, живете в школах?
- Ну, да, по большей части, это пансион.
За болтовней с французом я и не заметила, как мы приехали. Я уже забыла тот случай, когда он подпортил мне прощание с Димитрием. Попрощались мы довольно дружелюбно.
На следующий день Болдуин, занимающийся, будучи в «отставке», организационными вопросами, сообщил, что вечером мы опять едем в театр, на этот раз - на открытом воздухе.
- Возьмите с собою еды! – предупредил он, - это будет большой пикник.
Ксенька пришла ко мне помогать делать сэндвичи.
- Вчера в автобусе ты с Артуром так активно общались.
- Ага.
- Может, тебе с ним закрутить?
Я задумчиво посмотрела на Ксеньку. Нет, я, конечно, продолжала страдать по своему итальянцу. Но как приятно, с другой стороны, так вот легкомысленно, с налетом цинизма посмотреть на жизнь.
- Хм, а почему нет. Он довольно симпатичный.
- Вот-вот. Надо использовать все время, какое мы здесь. Надо чувствовать. Надо влюбляться.
- Кстати. Как у тебя с Грегом?
Ксюха мрачнеет.
- Вы играли вчера в бильярд? – продолжаю спрашивать я.
- Играли.
- И чего?
- Ну, что он называет меня своей лучшей партнершей по бильярду. Даже обнял меня вчера. Но так же косит и в сторону этой польской нимфоманки.
- Мы еще поборемся за него! – машу я кулаком в сторону Эвы и остальных полячек. Они глядят непонимающе.
Через несколько минут мы влезаем в автобус. Артур проходит мимо, потом возвращается и с привычным видом садится рядом со мной.
Пухленькая Доминик оглядывается на нас и подмигивает мне.
Француз делает равнодушное лицо и утыкается в «Антологию английской поэзии». Автобус тронулся, и мы покатили.
Театр на открытом воздухе – это было настоящее чудо. Представьте сцену: высокую, декорированную. Поставьте ее на изумрудную невиданной красоты поляну. Позади оставьте старинный замок. Окружите сцену смеющимися людьми, потягивающими горячительные напитки и не наблюдающими за действом, которое помещено в далекий шестнадцатый век. «Двенадцатая ночь или Как Вам понравится». Нам нравилось безумно. Нам – это мне, Ксюхе, и Артуру. Мы устроились под навесом, на раскладных табуретках, с сэндвичами в руках, и уже вскоре не могли оторваться от актеров в самых разнообразных богатых костюмах. Свежий воздух опьянял. Вдруг в тексте актеров встретился непонятный мне отрывок. Неважно, пропустим, - подумала я и оглянулась. И вдруг снова это ощущение. Зависть. К чему сейчас? Вокруг были снова великолепно одетые люди, в клетчатых джемперах и модных джинсах. Они открывали корзины для пикников, раскладывали раздвижные кресла и пили вино. Я почувствовала, что мои промокшие кроссовки и несчастный сэндвич не подходят к этому празднику жизни. Я завидовала этим людям, мне казалось, что они живут полной жизнью, наслаждаясь всеми элементами происходящего действа. То, что для меня праздник, для них – простое дело. Я приехала на экскурсию, они – на пикник. Я уеду завтра, они смогут вернуться сюда снова и снова. Мне захотелось прекратить сравнивать себя с ними, но я ничего не могла с собою поделать.
- Ксюха, где Ленка? – толкнула я подругу, чтобы попытаться отвлечься от грустных мыслей.
- С американцами.
- Почему с ними?
- О, Джулия, ты много пропустила..
- За день? – озадаченно спросила я.
- Джулия! – обратился ко мне Артур, - что такое “lair”?
- Понятия не имею! Так что случилось?
- У Еленки роман!
- С американцем?!
- Крутится в голове, но не помню…Lair, lair, lair…Ксения, может ты помнишь?
- Неа…Вон, Ленка! У самой сцены. Пьет джин с тоником.
- Она там замерзнет!
- Ничего, ее греет любовь.
- А кто этот парень?
- Может, Ксения, ты помнишь, что значит…
- Нет! Отвяжись!
- Не груби ему! – прошептала я.
- Почему это? Тебе он нравится?
- Не то чтобы нравится…Но я размышляю всерьез о том, чтобы попробовать с кем-то завязать отношения. Это отвлечет меня от мыслей о Дими.
- Наивная…
Ленка действительно очень сильно замерзла тогда. Она прямо окоченела, как ледышка. Бережно завернув ее в плед, ее принес ее новый друг Дэвид. Кучерявый, темноволосы. Знакомое лицо…Всю дорогу отогревали Ленкины пальцы, вместе с Ксюхой и Дэвидом. Приехав, они потащили ее домой, отправив меня спать. Глиста пошел провожать меня до двери. Я пыталась кокетничать с ним, но толку было мало, любого моего выпада он пугался и от этого у него все время был какой-то панический вид. Перед расставанием он вдруг наклонился ко мне и взял меня за руки. Я вздрагиваю, у меня неожиданно все плывет перед глазами.
- Что с тобой? – пугается Артур.
- Ничего, - с трудом выговариваю я.
Я не говорю ему о том, что вспомнила о точно таком же вечере и тех же объятиях, в которые меня готовился заключить француз.
- Мне пора…пока-пока-пока!
Единственное, что я смогла вынести из своего опыта: заводить еще одни отношения было рано. Да, по честности, я и не собиралась заводить их. Просто попыталась внести в свое мироощущение немного цинизма, чтобы слегка огрубеть и перестать мучиться от несоразмерной боли утраты.
Дома я пробыла несколько секунд. Нет, надо бежать к девчонкам. Только она смогут меня спасти от тяжких размышлений.
Ленка сидела на кухни, все также завернутая в плед. Дэвид поил ее какао, Ксюха жарила тосты.
- О, как раз один лишний сделала. Со смородиновым джемом будешь?
- Какой разговор!
У девчонок было тепло. Я немного успокоилась. Сидела, по привычке, на подоконнике, разглядывала Дэвида. Добродушное лицо, все время корчит гримасы. Очень милый, и судя по всему заботливый. Тут я вспомнила, где я его видела. На той дискотеке, когда мы вылезли на сцену петь «Барби-гёрл», он тогда выскочил с нами и принялся нам помогать. Дэвид гладит Ленку по голове.
- Я ей говорил либо много пить, либо сесть на стул. Ни то, ни другое не хотела. Вы, русские, все такие сумасшедшие?
- Ага…
- Люблю психов. Сам псих.
Ленка слабо улыбнулась в ответ.
- Пойдем, отнесу тебя спать, дорогая….
Мы с Ксюхой остаемся вдвоем. Хрустим тосты, измазав пальцы в красноватом джеме, запиваем горьким чаем.
- Как Глиста? – осторожно спрашивает она.
- Меня затошнило. Я, Ксюха, все-таки пока на цинизм не способна.
- Ерунда. Просто Глиста – не твой герой. Позвони, знаешь кому?
- Дими?
- Нет! Итмиру.
- Чего-оо? Ты в своем уме?
- Джулия. Слушай внимательно. Не вопи. У тебя состояние близкое к нервному срыву. Тебе сейчас необходимо любое мужское внимание. Я, разумеется, от Итмира сама не восторге. Не прощу ему нашу первую поездку в Лондон, которую он безнадежно испортил. Но вниманием ты обделена не будешь.
- Ты думаешь? – я сосредоточенно стряхиваю крошки тостов со свитера.
- Уверена.
- Окей, позвоню завтра.
Странное дело.… Еще две недели назад я ненавидела Итмира и думала лишь о том, как мне избавиться. И вот я, теми же руками, которыми отталкивала его от себя, набираю его номер, нацарапанный на моей карте Лондона, и звоню…
- Hello! – я услышала сильный восточный акцент.
Не туда попала?
Я швырнула трубку, а потом вдруг вспомнила про смуглого друга Итмира. Наверное, это он трубку поднял. Перезваниваю.
- Hello! – восточный акцент усиливается раздражением.
- Can I speak to Itmir, please! – дрожащим голосом прошу я.
- No Itmir is here. It is Turkish House. Bye-bye, lady!
Как это понимать?! Какой еще Turkish House? Турецкий дом…Общежитие? Но в трубке уже гудки, и я в полной растерянности вешаю ее и иду смешить своим рассказом подруг.
Идея сблизиться с каким-то парнем не оставляла меня. Мне хотелось теперь немного другого: быть для этого парня недоступной, потому что я люблю Дими, но тем не менее, дарить ему радость общения со мной. Хорошо, все-таки, что я тогда не дозвонилась Итмиру. Думаю, общение с ним быстро съехало бы на… понятно, что.
Как-то я топала в супермаркет в одиночестве: закончилось молоко и шоколадное печенье, к которому я тут пристрастилась. Одеваться по особенному я не стала, надевала короткий топик, огромную джинсовую рубашку и старые джинсы. В старье было хорошо, удобно и комфортно. После Диминого отъезда у меня как-то обострилось чувство физического комфорта: я обеспечиваю его себе, как могу: принимаю ванны, пью чай с корицей и молоком, долго расчесываю на солнце длинные черные волосы. Думаю, это была своего рода защитная реакция на страдания, я заботилась о себе, стараясь обеспечить хотя бы физическое удобство своему измученному любовью организму.
 На лугу сидели американцы, в руках у них были какие-то приборы. Я помахала Лениному Дэвиду и Джексону и уже продолжила свой путь. Вдруг от группы отделился Эрик и быстрыми шагами направился ко мне.
- Привет! – сказал он, серьезно поглядев на меня снизу вверх.
- Здравствуй!
- Ты куда?
- За шоколадным печеньем…
- А мы тут за затмением наблюдаем.
- Затмением? – я вспомнила, что мне недавно звонила мама и просила ни в коем случае не выходить из дома в день, когда будет затмение. А если выходить, то на голову надевать что-то. Я растерянно поглядела на толстенького Эрика.
- Пойдем к нам, на затмение смотреть! – приглашающе кивнул он.
- Ты что…- испугалась я. – А вдруг ослепну!
- Так я тебе специальное стекло дам, - засмеялся он и потянул меня за руку.
Странное это было чувство. Сидишь на траве, говоришь и даже думаешь на незнакомом языке. Держишь в руках волшебное стеклышко и готовишься смотреть на солнце, которое скроется с твоих глаз через несколько секунд.
- Начинается! – возбужденно зашептал Дэвид.
- Джулия, приготовься! – толкнул меня Эрик в бок.
Я приложила к глазам стекло и, затаив дыхание, стала наблюдать, как на далеком небосводе темный диск медленно закрывает светлый. Время тянулось бесконечно…Раз…два….Три…Все! Темно! Я ахнула и опустила глаза. Мне страшно захотелось посмотреть на землю: как она, изменилась оттого, что солнца нет?! Было пасмурно, но не темно. Я оглянулась и столкнулась взглядом с Эриком. Он смутился, отвел от меня глаза, а я напротив продолжила разглядывать его. Когда все закончилось, я поднялась, отряхнула джинсы и приняла приглашение Эрика отужинать в пабе «Дом у дороги».
За ужином Эрик пил много пива. Он не пьянел. Просто был веселый и смешливый. А потом вдруг посерьезнел и тихо спросил:
- А ты когда-нибудь была влюблена по-настоящему?
Я опустила глаза в тарелку и что-то промямлила.
- Я был…Я написал об этом роман.
- Был? Все кончилось?
- Ага….
- Ты сильно переживал?
- Да нет…Это женщины сильно переживают при расставании. Мужчинам неприятно, но можно попить пива, посмотреть футбол, а потом открыть окно, поглядеть на ночной пейзаж , сесть за компьютер и быстро изложить историйку. А потом художественно приукрасить и подарить той женщине, с которой расстался.
Я чуть не задохнулась от такого цинизма.
- А чувства?!
- А что чувства…Это все как вода…Утекло…Новое притекло…
- Знаешь, Эрик! Я была влюблена!
- Да? - заинтересовался он. – В кого?
- Помнишь итальянцев?
- А, в этого..темноволосого…
- Да! Более того, Эрик, я его до сих пор люблю!
- Ладно-ладно, Джулия, не кипятись!
- Хочешь, еще тебе скажу, Эрик? Он тоже любит меня! Мы скоро встретимся с ним! – зазвенел мой голос.
- Хорошо...как скажешь…
- Он дождется меня, и у нас все будет хорошо!
- Рад за вас, Джулия! - погрустнев, воскликнул он, вливая в себя остатки пива.
- А у тебя просто не было серьезной любви никогда. Именно поэтому ты так легко можешь все забыть.
Он молчал. Потом вздохнул.
- У меня есть любовь. То есть чувство. К тебе.
- Да? – опешила я.
- Да. Просто думал, что у вас с итальянцем так…ерунда была. Думал, может, ты влюбишься в меня, когда он уехал.
Чувство жалости, вызванное признанием Эрика, улетучивается.
- Думаю, Эрик, это невозможно.
- Я уже понял. Но дружить мы сможем?
- Ага…
Когда мы выходим, алкоголь, наконец, действует на Эрика. Он пытается меня приобнять. Я сбрасываю с плеча его руку.
- Слушай… - бормочет он. – но ты хотя бы рада, что провела вечер со мной? Сидишь в своей клетке целыми днями, а тут хоть с мужчиной поужинать вышла.
- Да-да, - подтверждаю я и добавляю едко. – По-английски еще потренировалась говорить. Отличный вечер!
Так закончились наши отношения с Эриком. Закончились, не начавшись. После того вечера мы еще общались с ним и даже ужинали. Но у нас была определенная субординация: я вела себя, как королева, облагороженная высокими чувствами, а он паж, простой смертный, которому недоступны простое счастье любви и потому благодарный за секунды пребывания с тем, кто действительно влюблен.
А Ленкин роман с Дэвидом набирал обороты.
Как-то Ксюха постучалась ко мне поздно вечером.
 - Ленка гуляет с Дэвидом, - сообщила она.
 - Мучаешься от одиночества?
 - Как бы не так! Ты же знаешь, меня оно никогда не тяготит.
- Значит, пришла пообщаться и поглядеть, как коротают вечерок простые смертные? Хорошо коротают, чай с молоком и шоколадным печеньем пьют. Будешь?
- Спрашиваешь!
Мы устроились на подоконнике, держа в руках дымящиеся кружки. На двор спускалась беззвездная английская ночь.
- Слушай, а ты читала Эрика Бёрна? «Игры, в которые играют люди, люди, которые играют в игры»?
- Неа….Про что?
- Ну…Ты меня иногда поражаешь банальным оформлением своих вопросов..
- Зения! Ноу философи!
- Тише, кто-то стучит…
Заходит растрепанная Ленка.
- Девчонки, я вам кое-что расскажу, - предупреждает она.
- Расскажи, - соглашаюсь я, озабоченная тем, что половинка шоколадного «Орео» упала мне в чай.
- У нас всё случилось.
- Как? – раскрывает рот Ксюшка.
- Ну если в подробностях…
- Нет! Как вы к этому пришли?!
- Мы были у меня в комнате, - морщит Ленка лоб, припоминая. – Он говорит, давай потанцуем? Я говорю, давай. А у него потом такой грустный вид был. Так мне стало его жалко. Ну и вот. Юль, дай печенье, а?
- Вот это да, - переводит Ксюха на меня взгляд. – Во дают.
- Поздравляю, - бормочу я.
- Как думаете, калининградкам лучше не рассказывать?
- М-да, Юлька точно расстроится.
- Ладно…Ну тогда я пошла. Устала.
Когда за Леной закрывается дверь, я растерянно смотрю на подругу.
- Как это? – спрашиваю я.
- Что именно?
- Так быстро! Так легко! Как это могло быть?!
- Обычно..
- Обычно?! Мы неделю с тобой соображали спать мне с Дими или нет..А тут, раз-два! Просто потому что у него был грустный вид!
- Джулия, не кипятись…Все должно быть естественно. Все в своё время. У них так получилось. Нет точного рецепта.
- Это вот и бесит, - я залпом проглатываю чай, чуть не подавившись печеньем, так в нём и не растворившемся. – Спокойной ночи, Зения….
Самая последняя наша экскурсия оказалась самой чудесной. Нас повезли в Салгрев-мэнор. День был жаркий, мы надели топики и щурились от солнца, яростно светившего в окошки автобуса. Как я уже говорила, острая боль от разлуки с итальянцем притупилась. Теперь я старалась убедить себя, что должна находить радость в каждой мелочи и наслаждаться своим пребыванием здесь. Почему? Потому что именно так я стану счастливой, буду излучать жизнерадостность и понравлюсь Дими еще больше, когда он приедет ко мне в Москву на рождество. Нет, осенью! Интересно, родители позволят ему жить у нас? Или лучше пусть он будет в гостинице….
- Джулия! – перебивает мои радужные мечты Ксения-Зения. – Что-то я не пойму. Они говорят, что Салгрейв-мэнор – это резиденция Вашингтона, а ведь он…
- Американский президент, - заканчиваю я. – Действительно странно.
Мы еще некоторое время вслушиваемся в речь Болдуина, выполняющего сегодня роль увлеченного экскурсовода. Состояние ступора исчезает, как только мы слышим слово «предки». Ну, конечно! Предки Вашингтона жили в этой резиденции. Продолжение слушать лень. Бу-бу-бу…Какое-то общество вышивальщиц…
- Представляю, какая там скукотища нас ждет, - ворчу я, однако через пару минут прилипаю к стеклу.
- Ксенька, смотри! Коровы!
- И овцы!
- Куры!
- Гуси!
Мы безумно обрадовались этой фермерской живности. Я принялась фотографировать их так же яростно, как в саду Байрона снимала на плёнку важных павлинов.
Сама ферма оказалась крошечным цехом по покраске ткани. Мы с интересом выслушали короткую историю о ферме, окунули пальцы в разные виды красок, приобрели по моточку шёлка. Потом отправились самостоятельно изучать ферму. Половицы поскрипывали под ногами, и я представляла, как по ним шагала мать будущего президента Соединенных Штатов. Она могла подняться по этой лестнице и войти вот сюда….
- Ой! – я открыла дверь и на секунду замерла, ослепленная светом, струящимся из окна.
- Hello! – раздалось в ответ, и, поморгав, я различила сидящих за круглым столом красиво одетых пожилых дам. В руках у них были пяльцы.
- Это Королевское Общество Вышивальщиц! – прошептала за моей спиной Ксюшка.
- Добрый день! – поздоровалась я, стараясь соблюсти все тонкости RP, произношения, свойственного принцу Чарльзу и его родственникам. – Мы из России.
- Добрый день! – откликнулись вышивальщицы. – У вас неплохой английский!
- Что? – переспросила я, не расслышав.
- Вы обе хорошо говорите по-английски! – прокричали вышивальщицы, и, поблагодарив их, мы закрыли дверь и перевели дух.
- Смешно! – проговорила Ксюха.
- Слушай! А вон тот выход куда ведет?
- В сад. Идем?
- Бежим!
В саду мы испытали настоящее блаженство. Там пахло осенью, землей и яблоками – так, как пахнет в сентябре в саду моей бабушки.
- Ура! – крикнули мы и упали на траву, прямо на эти яблоки. Я выхватила одно, самое красное и впилась в него зубами.
- Как же хорошо! – мечтательно проговорила Ксюха, упав рядом.
- Угощайся! – я кивнула на яблоки.
- С удовольствием!
- Эй, девчонки, что мы делаете? – к нам подбежала Мисти.
Волосы у нее были ярко-малиновые.
- Яблоки едим, - ответила я, и протянула ей фрукт.
Американка надкусила яблоко, но тут же выплюнула и сердито поглядела на меня.
- Как ты можешь это есть?! Тут же червяк!
Шутливо пригрозив мне кулаком, она убежала.
- Знаешь, - медленно проговорила моя подруга, - она нас никогда не поймет. Для нее яблоки – это то, что продается в супермаркете, чистое и ровное. А мы любим вот такие – настоящие, ароматные, прямо с земли и с червяками.
- Ага. Яблоки – это часть нашего менталитета. Как вишни из чеховского сада.
Мы замолчали. Домой ехали спокойные, пропитанные яблочным ароматом и солнцем. Я тихо улыбалась, чувствуя, что теперь у меня полно сил и энергии, чтобы жить дальше.
Последние дни в кампусе вспоминаются одной цельной картинкой.
Мы с Ксенькой сидели на траве перед кампусом. Наступил последний день нашей свободной жизни. Меня душило одно желание – сделать в этой чертовой Англии что-то впервые. Общечеловеческое что-то. Я делюсь мыслями с Ксюшкой. Она согласна, и мы обе начинаем упорно думать, что нам сотворить.
- Попробовать переспать с кем-нибудь на последней вечеринке?
- Залезть на крышу кампуса и орать оттуда что-нибудь по-русски?
- Сбежать в Лондон?
- Надо напиться! – осеняет меня, - Ксень! Ты когда-нибудь напивалась?
- Ну, - краснеет подруга, - если не считать того раза, когда ты волокла меня от «Санни-сайда» через поляну, заполненную кроликами…..
- Нет, - нетерпеливо перебиваю я ее, - напиться до чертиков! Так, по полной напиться!
Меня страшно тянет на эксперименты над собой. Точнее, эксперименты над той домашней тихой девочкой, которая сидит внутри меня, властно раскинув руки и ноги, и диктует мне правила поведения. Ведь именно из-за нее я не осмелилась подойти к Димитрию в ночь после нашего первого поцелуя, не смогла признаться, что влюбилась в него, никогда не пила в жизни ничего, крепче шампанского, не сбегала в ночной город рисовать граффити. В общем, многое в жизни упустила.
- Почему нет? – улыбается Ксюша.
«Ну, погоди, - зловеще шепчу я домашней девочке внутри себя».
В «Санни-сайде» было шумно-гамно-весело. Все танцевали, пели и фотографировались на прощанье, стремясь увести в свою страну те лица, благодаря которым им было так весело в этом колледже в это лето. Мисти так и написала мне в блокнот, специально приобретенный для прощальных пожеланий: “It was an awesome hanging out”. Я погладила ее по зеленым волосам и ласково прошептала ей: «Пока, белочка!». Мы обнимались с Терезой и обещали писать друг другу. Дория отловила меня и, закружив в томном вальсе, призналась, что крошка Майкл прислал ей электронное письмо и, похоже, готовит ей обручальный сюрприз к приезду. С Лукашем попрощались довольно официально: он совсем не пил и бродил по залу хмурый – его беспокоил завтрашний перелет. Ленка заплела Дэвиду разноцветные хвостики, и он прыгал вместе с ней по залу, изображая какое-то животное. Мне всех их было жаль, но меня подогревала мысль об эксперименте. Подошла Ксюша с двумя пинтами сидра. Я залпом выпила одну из них. Голова тут же закружилась, и я чуть не упала.
- Ой! – взвизгнула я, пошатнувшись и задев француза Артура.
- Тебе помочь? – подскочил он.
- Нет, - тихо и медленно сказала я, - мне надо сделать подарок.
- Какой? – с готовностью спросил он, придвигаясь поближе.
- Пойди и напейся, - посоветовала я.
Следующий кадр в моем постепенно мутнеющем сознании – мы сидим на кухне у американских ребят. Они веселые и крепкие, как спелые огурцы, с физическим удовольствием откупоривают всякие разные банки с питьем из своего холодильника.
- Что пьем? – поинтересовалась я бодро у Ксении.
- Вино! – не менее бодро ответила она, - эксперимент же научный. А наука велит пить по нарастающей.
Через какое-то время наше пьяное сознание приобретает некую наглость, но, по ощущениям, до состояния куража, нам еще нужно «добавить». Мы, презрительно хихикая над американскими крепышами, все также весело вливающими в себя разноцветную муть из своих баночек («Не умеют пить!») крадем у них бутылку виски и сбегаем на улицу. Там я останавливаюсь и разочарованно оглядываюсь.
- А где же веселье?
На улице темно, какие-то ребята группками сидят на траве, но мы их не знаем. Почему никто не бесится, сегодня же прощальная ночь!
- Плевать! – решительно говорю я, становлюсь в центр двора и делаю несколько больших глотком из бутылки виски. Английское небо начинает кружиться с невероятной быстротой.
- Хо-хо! – изрекает Ксюха, тоже глотнув из волшебной бутылочки.
- Ксень! А в бутылочке-то джин! – пьяно хихикаю я.
- Виски! – поправляет она меня.
- Не.. Джин из бутылочки…Понимаешь? Мы его пьем…он исполняет наши желания…
- А! – догадывается она, и мы начинаем смеяться, как сумасшедшие.
- Юлька! Ксюха! Жизнь прекра-аасна!
Это кричит из холла Марго. Вваливаемся к ней. Маргарита сидит на полу. Пьяная и податливая, как бревнышко, косится подозрительно на поляков, рассевшихся на диване и тихо переговаривающихся. Ксюха куда-то отплывает, а я приземляюсь рядом с Марго прямо на ковер, пропахший спиртом и дождем.
- С-сволочи, - шипит она про поляков, - заговорщики…Морды хитрые…Что это у тебя?
- В-виски! – икаю я.
- Окей! – кивает она, отбирает у меня бутыль и прикладывается к ней.
- С-спасибо! – выговаривает она через секунду, а потом оживляется: О-оо! Саймон!
- Ой, - вздрагиваю я, - Марго! Он не должен видеть, как я пью! НЕ должен! Он так хорошо обо мне думает! Он думает, что я трезвенница.
- А ты – алк, да? - расплывается в улыбке Маргарита, - алкусик мой, уммм-мм.
- Прячь бутылку, - в истерике бормочу я.
- Но ты же алк! – не сдается Марго.
Я хватаю бутылку, прячу за спину. Потом пытаюсь пьяным взглядом нащупать Саймона. Опа! Вот он, перед носом прямо стоит.
- Щас скажет, что разочаровался во мне! – шепчу я и втягиваю голову в плечи.
- Пьяная, а сознательная, - восхищается Марго, а потом весело докладывает Саймону: А Джулия-то пья-яная!
Видно, страсть к психологическим экспериментам овладела всеми в этом колледже. Но Саймон вдруг покачивается, пытаясь сфокусировать взгляд на мне, поднимает указательный палец вверх и изрекает:
- Джулия пьет только нектар …И росу с утренней травы!
После этого, он удаляется виляющей походкой. Я победоносно смотрю на Марго. Приходит Ксенька и выгребает меня вместе с бутылью.
- Где была? – спрашиваю я с закрытыми глазами. Мне хочется спать и веселиться одновременно. Бывает же!
- Думала, - тихо говорит Ксенька. Похоже, ей хочется только спать. Как же мне повеселиться?
- О чем?
- О Греге..
Я соображаю, что у меня будет за веселье.
- Ксюха! – проникновенно шепчу я, - пошли к нему!
- Куда?
- В квартиру!
- С ума сошла! Мы пьяные!
- Отлично! А знаешь почему? Потому что ты испытаешь последнее средство? Станешь доступной, как Эва. Пьяной и доступной.
На Ксюху действует. Мы пробираемся через кусты шиповника. На ходу срываем себе по розе. Поднимаемся к Грегу. Я втыкаю свою розу Ксюхе в волосы и благословляю ее.
- Что я ему скажу? – пугается она.
- Скажи, что любишь его, - просто отвечаю я, - ну все, вали-вали!
- А ты где будешь?
- Да тут, - неопределенно говорю я.
Она уходит, а к меня начинается дурацкое веселье. Сажусь на холодный пол и начинаю водить ногами по полу, а руками стучу по полупустой бутылке. Хорошо! Даже не знаю, что сейчас приятнее лучше – быть пьяной или изображать психопатку. Думаю, и то, и другое сейчас возможно. Сегодня можно все! Сегодня ночь исполнения желаний. У меня сейчас желание такое: хоть бы все у тех двоих сложилось. Мимо проходят американцы.
- Здрасти! – кричу я им по-русски. Это я пьяную волну гнала. Психичку решила при них не изображать, а то утащат куда-нибудь, а мне надо контрольный пост держать.
Я сидела и сидела там, пока, наконец, не заснула, в обнимку с бутылью. Мне приснился сон, что из двери вывалилась Ксюха. Оказалось, правда вывалилась и плачет. С меня мигом весь сон прошел. И пьянство то же.
- Он выгнал тебя?!
- Нет…я ушла сама…
- Рассказывай!
- Я пришла…Он читает книгу.. Я спросила, что он читает…Потом мы ели пиццу. А потом он сказал, что ложится спать, потому что завтра рано вставать.
Мое плечо становится мокрым от Ксениных слез. Я постепенно трезвею. Что делать теперь? Удавиться?
- Пошли! – резко встаю я, делая вид, что все еще пьяная.
- Куда? – безжизненно спрашивает Ксюха.
- Туда, где точно есть веселье!
На кухне у калиниградок царит такое же веселье, как в финале фильма «Титаник». «Красная кофта» стоит напротив окна и, кусая губы, теребит полотенце.
- Выходить или нет? – бормочет она.
- Замуж, - догадываюсь я, - пакистанец решить свить гнездышко…
Марго нет. Юлька сидит на подоконнике и тоскливо смотрит вниз.
- Не хочу уезжа-аать! – гудит она, - дома опять уроки надо будет делать…
Ольга сосредоточенно жарит курицу.
- Есть будете? – меланхолично спрашивает она.
- Ага, - бормочу я.
- Есть макароны…курица…
- Макароны, - выбираю я. Ксюха молчит. На лице – ни кровинки.
- Ай-хеп-ляли-лялей! – вдруг воплю я, изображая пьяный кураж, единственное средство, которое, на мой взгляд, сейчас способно оживить Ксюху. На самом деле, я трезвая настолько, что смогла бы доказать теорему Пифагора.
Калининградки с непониманием уставились на меня.
- Кхм! – подавилась я своим воплем и решила отвести Ксюшу в комнату. Там я сажаю ее на чью-то кровать, на которой разбросаны несвежие бюстгальтеры и колготки, и через некоторое время возвращаюсь с макаронами и двумя погнутыми, напоминающими гвоздодеры, вилками.
- Ешь-ка, дружок! – велю я ей. Она послушно ставит тарелку к себе на колени, начинает тыкать вилкой в туго закрученные мучные колбаски. Потухший эльф, которому вместо нектара (привет Саймону) предложили прозаические макароны. Я тоже беру вилку и начинаю ковырять еду.
- Курицу хочешь? – вдруг спрашиваю я.
Ксени равнодушно пожимает плечами.
- Держи! – отвечаю я и начинаю, как сумасшедшая, молотить вилкой по ее тарелке. Макароны разлетаются во все стороны.
- Ты чего?!
- Смотри! Это бешеная курица! Сейчас она сожрет все твои макароны! Тыц-тыц-тыц! Бах-бах-бах! Дрынь-дрынь-дрынь!
Когда мы, наконец, падаем друг на друга от истерического смеха, Ксюха шепчет:
- Может, пойдем и, в конце концов, напьемся? Думаешь, у калининградок есть что-нибудь?
- Думаю, у них есть только одно…
- Да? Ну, хоть наше…родное…
Через полчаса мы бредем по двору в обнимку с бутылью, на которой написано русскими буквами, которые после месяца в Англии кажутся нам иностранными, «Водка».
- Джулия! – раздается мужской голос.
Я автоматически прячу бутылку за спину. Ко мне подходит Эрик с чемоданом.
- Я уезжаю…
- Мы все уезжаем, - растеряно говорю я. (Хоть бы не увидел водку!)
- Но я сейчас…Мне надо пораньше быть в аэропорте.
- Ок!
Вдруг он подходит ближе и обнимает меня. Плюх! – говорит водка в бутылке. Ксюха начинает хохотать. Эрик странно смотрит на нее, потом снова обращается ко мне:
- Пиши…Я оставил в твоей книге свой и-мейл.
- Ок! – снова соглашаюсь я.
И тогда он опять обнимает меня. Еще один плюх. Ксенька, по-моему, уже валяется на траве и икает.
- Осторожнее с ней! – шепчет Эрик мне на ухо.
Я вздрагиваю: засек бутылку?! Нет…это он про мою икающую подругу.
- Почему ты делаешь вид, что не пьешь? – спросила Ксюша, отсмеявшись и распрощавшись с Эриком.
- Они идеализировали меня. Пусть так и думают, что я росой питаюсь.
- Чем глубже ты прячешь свою домашнюю девочку, тем она быстрее вылезает.
- Думаешь?… Но я ведь и правда не пью…А это эксперимент…
Мы замерли посреди двора, каждая задумалась о своем. Кажется, я снова протрезвела. Не из-за Эрика. Этот двор хранит столько воспоминаний, что их не заглушит никакая водка.
- Пойдем спать… - тихо говорю я.
- Тебе плохо?
- Еще чего! - я через силу изображаю пьяное веселье, - сейчас будет весело! Я буду спать у тебя на полу!
И вот, я лежу на Ксюшином полу, смешу ее. Она хохочет, когда я грожу ей поубивать всех тараканов в ее комнате ее же будильником. Потом Ксюшка вспоминает, что когда они сидели с Грегом на кухне, приходил Чарльз. Спрашивал, будут ли они пиццу, а когда узнал, что будут, то чуть не заплакал. Из Ленкиной комнаты доносится скрип кровати, но мы не улыбаемся и даже не переглядываемся, понимая, что завтра ждет Ленку. Последняя моя мысль: я ни за что не проснусь после такого количества спиртного. Ну и хорошо, останусь тут. Но с условием. Не рыдать!
…Утро. Мы едем в а-э-ро-порт. Воздушное слово из четырех слогов. Из динамиков вырывается Рики Мартин, пылясь убедить нас «жить сумасшедшей жизнью». Калининградские девчонки плачут навзрыд, орут “Living la vida loca” в окно и неистово машут проезжающим машинам. Ленкина голова у меня на коленях. «Он был самый лучший, - шепчет она, еле сдерживая слезы».
- It’s ok! – орет нам водитель, - Everything gonna be all right!
Думаю, он привык к истерикам отъезжающих из Лондона девиц. Я не плачу. У меня почему-то солнечно на душе. Заканчивается книга с яркими картинками. Почему же последняя картинка должна быть мрачной? А Димитрий….Иглу в сердце заволокла неожиданная беззаботность.…Полагаю, временная…
В зале ожидания я пытаюсь весело материться (безуспешные тычки вилкой в бок моей тихой девочке внутри меня, которая ехидно нашептывает мне что-то о возвращении в Москву), но Ксеня и Лена сами одергивают меня: вокруг полно русских. Вообще чувствуем себя потерянными, как дети в супермаркете. «Как, все-таки странно и отвратительно слышать русскую речь, - замечает тихо Ксюша». Поэтому сами говорим шепотом, словно стесняясь своего языка.
Взлетев, мы обмениваемся блокнотами: последние пожелания друг другу от нас самих: чудесный завершающий аккорд. Мои мысли вдруг воспарили на ту же высоту, в которой движется наш самолет. Я внезапно понимаю всю глубину произошедших событий. В восемнадцать лет мало того, что ты считаешь, что жизнь обязана подарить тебе приключение. Она действительно дарит тебе его, и ты проживаешь минуты адвентуры как нечто само собой разумеющееся. Юношество этим похоже на детство: ты живешь искренне, с любопытством и восторженным взглядом, а то, как был счастлив, понимаешь только по окончании волшебного периода. Жизнь не распланирована по расписанию: завтра ты не идешь на работу, в выходные не едешь на дачу. Напротив, ты поджидаешь чудо за каждым углом и, более того, это чудо налетает на тебя, кружит в волшебном вальсе, до тех пор, пока ты не остановишься и не опомнишься. По-моему, я опомнилась. Неожиданно осознаю: я повзрослела.
Плотный московский воздух с каплями дождя (после солнечной Англии!) подвергает нас всех в уныние. Нас ждет еще одна невосполнимая потеря: мы расстаемся друг с другом. Разумеется, мы увидимся не раз в университете, но мы расстаемся с тем миром, который с расстояния в тысячу километров кажется волшебной книгой о Нортгемптоне, колледже, любви. Именно по этой книге и нашим персонажам я наконец горько рыдаю Ксеньке в трубку всю следующую ночь. Она убеждает меня, что все хорошо, что все так и должно быть, что в прошлое возврата нет, в голосе, между тем, звучит бескрайняя безнадежность. Горе потери душит меня, и я заглушаю свои рыдания подушкой, чтобы не разбудить родителей, осчастливленных моим приездом.
Через месяц я получаю открытку от Дими, отдыхающего на юге Италии со своими бойскаутами: на фотографии каменистый морской берег с набегающими зелеными волнами. Он пишет о том, как ему грустно, что с ним больше нет меня, моих подруг и американца Чарльза, который съедал у них с Фреде всю пасту. Может быть, мы снова увидимся. May be…May be… Я сажусь на ступени в подъезде и, обливаясь слезами, целую каждую его ошибку. Открытка надолго становится моей иконкой, и я честно храню в груди Великое Чувство, разбуженное итальянцем, до следующего лета. Поскольку, больше вестей от него не поступало, в один прохладный июньский вечер я отпустила это чувство в небо как того белоснежного голубя. Внутри осталось лишь тихая светлая грусть, которая была излечена в августе во время поездки в жаркую Испанию, в другом летнем колледже.
Через несколько лет Лена вышла замуж за немца (видимо, таким образом нашла выражение ее страсть к иностранцам) и родила чудесную девочку, фото которой я получила по имейлу на следующий после ее рождения день. Ксюша работает на телевидении: пишет подводки под сюжеты, делает репортажи, бродит по большим магазинам, крутит романы, философствует в удовольствие. Я люблю разглядывать альбом с фотографиями из Англии. Смотришь на них, и словно кликаешь на рабочем столе своих эмоций, вызывая к жизни то одну, то другую. О «Санни-сайде» я вспомнила только во время собственного свадебного путешествия: в турецком отеле подавали на завтрак яичницу-глазунью (“sunny-side up”). А совсем недавно Лена с мужем побывали в Италии, там встретили Дими. Он передавал мне привет. Если честно, это ведь трогательно, не правда ли?