Февраль 1999
- Ириш, если желаешь сцену ревности закатить – дождись, пожалуйста, моего ухода, и тогда – на здоровье! Только не при мне: не хочу терять веру в ту частичку человечества, которая мне небезразлична!
Артем деловито перемещался по квартире, подбирая всюду нужные вещи и присовокупляя их к своему недавно пробудившемуся организму. Джинсы. Футболка. Джемпер. Наплечная кобура. Часы.
- Да? – Ириша была миниатюрной брюнеткой, наполовину русской, наполовину японкой. Сейчас обе половины готовы были разреветься, отнюдь не миниатюрно. – А мне – тоже прикажешь верить МОЕЙ частичке человечества? Когда она… Когда ты даже не врешь, когда ты вовсе разговаривать не желаешь!
- Хочешь, чтоб я чего-нибудь соврал? – невозмутимо поинтересовался Артем, застегивая браслет «радо» на запястье. – Мне несложно.
- Ну так и соври! Откуда у тебя в плаще презервативы, когда мы ими уж два года не пользуемся? Понимаешь, я не роюсь в твоих вещах – но ты ведь сам просил подшить!
Артем молчал, поправляя перед зеркалом прическу. Бесполезное занятие: его «солома» строптивостью характера едва ли не превосходила своего носителя.
Всем своим видом он говорил: «Какая пошлость! Какой затасканный сюжет! Какая дурацкая латексная мелодрама… Можно, хоть Я в ней играть не буду, а?»
- Давай, подскажу! – со всем кобряческим энтузиазмом вызвалась Ирка. – Итак, тебе нужно было пронести пистолет в ресторан и оставить его в сливном бачке. А презерватив – хороший водонепроницаемый контейнер. Шесть пистолетов…
- Возьмешься писать детективы – и критики скажут: она в шесть раз гениальнее Марио Пьюзо!.. Ладно, отметем все последующие подобные версии. Вроде того, что я готовился заложить гремучую смесь в бензобак… Заблокировать какой-либо датчик дыма и запаха… Или вспомнить раннее детство и поиграть в «капитошку»… Отметём – как заведомо несостоятельные. Для чего бы мне ни были нужны презервативы, я б не допустил, чтоб они оказались в плаще, который я сам попросил тебя подшить! Потому что это, в конце концов, свинство даже по моим меркам!
- Так что же? Может, они завалялись у тебя со школы? Хранишь, как реликвию, и…
- Вот тут уже, наверно, теплее… Но всё равно, даже будь я таким фетишистом – их бы не обнаружилось в ТОМ плаще. К тому ж, ты бы знала об этих трогательных пустячках. Я не стесняюсь своих извращений. Но не храню палеонтологической ценности гандоны, потому что моим многочисленным гнусным извращениям и без фетишизма не скучно!
- А, ну значит, - провокация ФСБ? ГРУ? МОССАДА?
- Руки коротки! – Артем улыбнулся металлически-надменно. – Думай дальше.
- Сейчас мы додумаемся до того, что это я их подбросила!
- Ну, не знаю, насколько ты сама в себе уверена, а я – так уверен. Иначе б… договаривать не хочется! Нет, милая, ты не могла. Разве что – в состоянии лунатизма, читай Коллинза, etc. Но главное, - Артем скривился до полной деформации своей мужественной личности, - неужели ты хоть на секунду допускаешь, что Я мог так подставиться?
Этот лимонный скепсис на Артемовой физиономии вверг Ирку в полнейшую растерянность: уж во что, а в профессиональную квалификацию мужа она верила свято.
- Так как же тогда? Откуда они тогда?
Артем укоризненно покачал своей квалифицированной головой:
- Она тешит свои фобии, выдумывает неразрешимые загадки сфинкса – а мне предлагает найти им разъяснение. Какой, однако, затейливый «Эдипов комплекс»! Одно знаю точно: никакого «компромата» не могло быть в том плаще, который я попросил тебя подшить…
- Значит, я все-таки или лунатичка – или провокаторша?
- Да нет, думаю, ты просто перепутала плащ, - устало разъяснил Артем, натягивая куртку. – У меня три плаща… все серые, как кошки в сумраке… Два я носил. Один целый. Один – немножко разошелся в плече. Его ты и взялась подремонтировать. Взялась - но взяла не его. А третий – я уж три года не ношу, но выкидывать не то что жалко, а просто лень. И был бы фетишистом - точно как реликвию чтил бы. Потому что подшивать там нечего, но три безобразные дырки портят весь фасон. Тогда, помнится, броник списать пришлось, не то что плащ… И вот, думаю, как раз его ты и зацапала с вешалки. А там могло остаться что угодно: эту историческую шмотку я не проверял, карманов не вытрясал… Кстати, могла б и дату посмотреть: по-моему, я не настолько беден, чтоб пользоваться потрескавшимся антиквариатом…
Через минуту Ирка вернулась, совершенно подавленная тряпичной серой тяжестью решающей улики в руках.
Артем расправил каверзный предмет своего гардероба и, просунув в три близких рваных отверстия пальцы, суховато пощелкал ими.
Ласково погладил Ирку по голове:
- Круглая она, Ириш, круглая!
Ирка сконфузилась сильнее самой крайней крайности. До такой степени, которая ни капитуляции, ни даже обороны предполагать не может.
Благо, и ухмылялся Артем настолько ехидно, насколько могла изобразить его мрачноватая нордическая физиономия:
- Трудно было предположить самое очевидное? Нет: Ирина Сергеевна предполагает самое невероятное! Что Артем Викторович впал в склероз, маразм и утратил бдительность!
Ирка слезливо-яростно шмыгнула своим азиатским носиком:
- Ну так если очевидное – то и растолковал бы дуре сразу, по-человечески! А то…
- Что «а то»? Я сплю, как трижды убитый, после не самого расслабленного дня в моей насыщенной жизни. Тут меня вдруг бесцеремоннейшим образом будят, суют в нос ворох гандонов и задают идиотский вопрос: «Для чего это?» Что я мог ответить?
- Да ты даже не проснулся толком!
- Твое счастье!
- Ты… т-т… просто буркнул, мол, «маленькая, что ли?» - отвернулся… и…
- И, повторю, это твое счастье! Было б хуже, если б ты окончательно растрясла меня из-за такой ерунды!
- Это не ерунда! Совсем не ерунда! Вот ты дальше захрапел – а я так и не ложилась…
- Некоторые могут себе это позволить!
- Артем! – Ирка повысила голос, отчаиваясь докричаться до глубин его толстокожей души. – Ну как ты не поймешь! Да мне плевать даже, изменяешь ты – или нет. Я… не идиотка… и не идеалистка.
- Ты не идеалистка, но идиотка, – беззлобно диагностировал Артем. – Тебе плевать, изменяю я или нет. А мне должно быть не плевать, плевать ли тебе. Кстати, не изменяю. Практически… Но будь побольше досуга – разумеется, изменял бы чаще. И в этом случае порадоваться должна бы, что пользуюсь средствами защиты…
- Артем Викторович, - вкрадчиво и зло поинтересовалась Ирка, - а вы вообще когда-нибудь бываете не правы?
- Впервые в жизни буду, если скажу, что да!
- Жлоб! Напыщенный жлоб!
- И самоуверенная сволочь… Ладно! Завязали! Меня ждут…
- Меня, наверно, вечером не будет! – крикнула вдогонку Ириша. – К Ритке съезжу…
«Во-во: и скатайся! Там уж поймут…».
Вслух ответил:
- Да я вообще не знаю, вернусь ли сегодня. Говорят: что-то важное. Ладно, созвонимся!
***
- Так, значится, Леш! – внушительных габаритов мужчина с бесшабашными зелеными глазами, рыжими усами и короткой рыжеватой шевелюрой, будто скрученной из старой медной проволоки, положил на стол фотографию. – Вот твой инструктор. Зовут его Артем. Артем Викторович.
Щупловатый паренек, в слишком свежей – «еще ценник не сошел» – и слишком дорогой для его инфантильного облика дубленке, подвинул к себе снимок. Рассеянно взъерошил волосы, словно стремясь поскорее разровнять все еще угадывавшуюся армейскую площадку. Пару секунд мерился со стальным балтийским взглядом незнакомца – но это занятие быстро наскучило непоседливым золотистым искоркам в шоколадных ирисах. Хмыкнул несколько скептически:
- «Викторович» - это обязательно?
- Как договоритесь… На самом деле, разница у вас с ним невеликая. Ему двадцать три. Но он опытный малый. И многому может научить. Главное – чтоб захотел…
- А что, может и зажать секреты своего немеряного мастерства?
- Скажу прямо: он может отказаться от «стажера». Мы ж ведь никого не принуждаем к нелюбимой работе, помнишь? Поэтому, считай, что цинично понравиться Артему и гнусно войти в доверии – твое первое задание. Прежде, чем играть в суровые шпионские игры – нехило научиться хотя бы со своими снюхиваться. Поэтому, про Артема: вообще-то, в душе он парень очень добрый и мягкий. Но душа у него располагалась в аденоидах… так их удалили в пять лет, и с тех пор он не плачет. Тёма сам так утверждает. Делай выводы! И – дружеский совет: упаси тебя бог козырять перед ним своим недавним «милитаризьмом»! Потому что у Артема отношение к регулярной армии крайне… специфическое: он считает ее рудиментом и «детским садом». Убежденный «цивилитик» - если можно так про него сказать…
- Ну, насчет «детского сада» - он не совсем не прав! – Леша засмеялся.
- Лучше ему не говорить, будто он хоть в ЧЕМ-ТО не прав! Я – и то не рискую! – мужчина понизил голос и поежился всеми своими семью атлетическими пудами. Леша фыркнул. - А уж спецназовец, понтующийся своей крутизной, – это для Тёмки как целая бельевая веревка с красными тряпками! Да, на всякий случай... Ты, вроде, карате когда-то занимался? Что такое «второй дан» - представляешь себе? У Тёмы он в семнадцать лет был. Чемпион питерского кумите девяносто четвертого, кажется, года. С тех пор – малешко… ну уж не деградировал – точно!
- А он из Питера?
- Из Питера, из Питера. К тому ж – из профессорской семьи. Но учился в Москве. Филфак закончил. Последние курсы досдал экстерном. Делай выводы. И на самом деле, чем-то на твой клинический случай похоже.
- В смысле?
- Ты - пошел в армию только потому, что по закону мог этого не делать, потому что твой отец погиб в Афгане на боевом вылете, так? А Тёма – решил не поступать в Питере, но в семнадцать лет и без гроша денег подорвался в другой городишко, типа Москвы. И только потому, что его батя – завкафедрой ЛГУ. Впрочем, у нас все психи – как ты мог убедиться и убедишься еще… Это очень выгодно – нанимать наивных душевнобольных за смешные тонны баков. Потрясающие возможности эксплуатации!
- Да я уж въехал, что связался с подонками!
- Ладненько. Я, в общих чертах к портрету, сориентировал тебя. Дальше твое дело. А пока – брысь в коридор.
- Счастливо, дядя Элфред!
Того здоровяка действительно звали Элфред. Так уж получилось.
Лешка плюхнулся в кресло в коридоре и, подумав, нацепил для солидности черные очки, самого высшего мафиозного шика, какой только можно обрести за три доллара у метро «Теплый Стан».
***
Артем шел по коридору. Мимолетно скользнул взглядом по щуплой фигурке в кресле перед дверью кабинета Элфреда.
«Вот даже не в том суть, что очечки – пластиковое говно за три бакса. Но здесь солнце слепит, что ли? Без затемнения – никак свой «Авторевю» не прочитать? Впрочем, дело понятное. На голове - остаточные следы этого спецназовского уродства; курим мы – огоньком в кулак; и, наверно, бывали в каком-нибудь Таджикистане, пару неделек… Или слыхали о чем-то таком. И – понты, понты и еще раз понты трехгрошевые. Очечки – показательная деталь. В принципе одет небедно, хоть и по-лоховски, – но прекомично сие смотрится. И все из-за этих очков. Потому что их он прикупил с дембеля, как самую, безусловно, важную вещь в нещадно солнечной России, а все остальное – с первого аванса. Однако: встречайте свежее пополнение! Конечно, не для Агентуры и даже не для штурмовых групп. Для «сателлитки», ЧОПа какого-нибудь задрипанного. Но всё равно: берут черт знает кого, психопатию всякую сопливую… Гхм, но странно, что об самого Элфреда этого щенка собеседуют. Причем здесь куратор Агентуры? Или – по чистой случайности именно в это кресло у этой двери пацан уронил свою костлявую задницу?»
- Привет, Альф! – поздоровался Артем, войдя в кабинет и закрыв за собой дверь.
Здоровяк за столом покашлял:
- Гррм! Знаешь, что, Тём. Видел сейчас парнишку в коридоре?
Артем промолчал. Что ответить? «Нет, никого я в упор не вижу, незнакомые лица в Штабе напрочь не замечаю. Это типичное поведение для старшего агента Первого Дивизиона».
- Так вот при нем – не надо меня «Альфом» обзывать. Потому как – субординация!
Артем снова промолчал. «А что, возможны такие ситуации, когда я буду разговаривать с высочайшим начальством в его щенячьем присутствии?»
- Это более чем возможная ситуация. Этот парень – наш новый сотрудник. Свежая кровь…
«Мы перешли в иудаизм? Впрочем, не смешно…»
-… Мы решили сразу взять его в центральный оперативный аппарат, без обкатки. На то есть причины. Тебе же Партия, - Элфред осклабился, как делал всякий раз, прибегая к своему ерническому пафосу, - решила оказать высокое доверие. Высшие инстанции и сферы, и особенно я, сочли: ты набух таким колоссальным опытом, что пора б уж и с людями поделиться. Поэтому прошу тебя взять этого паренька на буксир и немножко подтянуть. Комплексно. Короче, предлагаю тебе инструкторскую работу. В жизни всяко попробовать надо – и надо когда-то начинать.
- Каким, бишь, междометием следует выражать крайний и буйный восторг? – убийственно холодно поинтересовался Артем.
- Ты, конечно, можешь отказаться, - коммивояжерски живо и поспешно оговорился Элфред. – Но посмотри на вещи с другой стороны. Вот все психологи утверждают, что у каждого человека должно быть нечто, принадлежащее только ему и никому более. Нечто – сугубо свое, персональное, интимное. Вроде какого-нибудь плюшевого ослика, которого никогда не заиграет братишка или сестричка, потому что он – твой, табу!
- У меня не было братишек и сестричек, – сообщил Артем, подразумевая: «Все ослики – по жизни мои!»
- Не важно. Речь не только о детстве. Что-то исключительно свое, некая полноправная и неприкосновенная собственность, с которой можно творить что угодно – оно в любом возрасте необходимо для комфорта и сознания приватности. Свой цветочек на клумбочке, своя машинка в семейном гараже… Да мало ли? Дык вот… Этот парень – он твой! На все сто. И можешь делать с ним все, что только Тёмной душеньке твоей заблагорассудится!
- А у вас таких, наверно, еще много? – секунду подумав, осведомился Артем.
- Много, не много – но вот одну такую игрушку Партия тебе дарит. Хочешь – береги ее. Хочешь – лапку оторви, на пол урони… В общем, он весь твой! Разве не прикольно?
- Да это просто счастье… - пробормотал Артем. Но про себя он, зная свою порочную и садистскую натуру, уже прикидывал, как занятно можно позабавиться с этим придурковатым заморышем…
- А что, он тебе совсем не понравился? – чуть понизив голос, полюбопытствовал Элфред. – Надо сказать, довольно бойкий паренек.
Артем пожал плечами и отчеканил:
- Комсомол не обсуждает кадровую политику Партии!
- Не обсуждает – но осуждает. Ладно, разберетесь. Глянь его «доську» – да и забирай товар!
Минут через пять, когда Артем пролистал увесистый том, Элфред доверительно поинтересовался:
- Чего, Тём: бури и шторма в семейных акваториях?
Тот поморщился:
- Балла на три, не больше. Зыбь-с… Но вообще – зазыбило-с…
- Ну вот на работе и… оттянешься!
***
Выйдя из кабинета, хмурый парень со скуластым и волевым (до эталонно-эсесовского) лицом тронул Алексея за плечо и, ни слова не говоря, небрежно махнул кистью: «Следуй за мной!»
Тот повиновался по-армейски дисциплинированно.
Но оказавшись у Артемова «пассата», заговорил без приказа и – как обещали - бойко:
- У! Нормальное у тебя тачило! Я вообще, бэхи больше люблю, но – тоже ништяк.
«Интересно, а ты их, «бэхи», как любишь – чисто платонически или в какой-либо извращенной форме, пока хозяин не видит?
Да, тут про тебя пишут, что ты водитель исключительно классный для своих нежных лет. Но, друг, этого мало, мало. Это минимум, это must… это как пара-тройка импортных языков в кладовке… У тебя же – и английский в пределах школы, и далеко не на пятерку. Так за что тебя взяли в «газету»?»
Артем недвусмысленно ревновал: его в свое время тоже взяли сразу в центральный аппарат, но он и в восемнадцать прекрасно владел английским, французским, шотоканом, был высокообразованной, гармонично развитой личностью…
Сев в машину, Артем заморозил разговорчивость подопечного своим антарктическим молчанием, а потом кратко информировал:
- Короче, так. Ты знаешь мое имя. Я твое помню. Поэтому знакомиться не будем. («Да и зови меня просто: «Хозяин»!») Будем работать и учиться. Слушать и внимать. («Он знает слово «внимать»? Наверно, надо было сказать: «молчать в тряпочку и впитывать!»). А сейчас мы поедем в одно место, где посмотрим кое-что интересное.
«Гхм. Вообще-то, я еще не решил, куда его отвезти. Ну да ладно – по ходу определимся».
Однако про «слушать и внимать» - парень не внял начисто. Он, наверное, решил, что под «мы будем…» Артем имел в виду прежде всего себя. Тараторил без умолку, был дружелюбен, болтлив и развязен до…
«Дольше пяти минут я его амикошонства не вынесу! Нужно быстрее определяться с местом, где б его скинуть, занять чем-нибудь… потоскливей и подурней…»
- Слушай, а мне вот про тебя рассказывали, что ты, типа, в карате неслабо крут? Ну, типа, второй дан, весь в поясах, все дела?
«Мы еще и подлизы? Мы еще и тонкие психологи? Как мило! Как умело!»
- И даже где-то чо-то выигрывал? Ну, не в Москве, типа, а у себя там… в Питере, пра-льно?
«Что есть по-русски «прально»?»
Лешка снял свои стильные очки за три бакса – и теперь Артем мог оценить искристый блеск и живость золотисто-чайных глаз.
«На самом деле, мальчишка симпатичный. Фемины от таких млеют. Мог бы получиться неплохой секс-агент. На это – ставка? Но, во-первых, там тоже мозги какие-никакие потребны. Во-вторых, мы своих никогда не подкладывали. А в-третьих, уж чему Я точно не буду его учить – так это как правильно ежики размножаются…»
Леша, нисколько не замечая рефлексий инструктора, продолжал со всем усердием демонстрировать свое умение вести непринужденную светскую беседу:
- Не, ну тоже круто: Питер – это хоть и не Ма-асква, но все-таки не са-авсем Мухосранск какой-нить задристанный, пра-льно? Ма-арсово, там, поле, Зимний два-арец… Стильно! Хоть и не очень такой русский город, серый какой-то, худосочный, но – чистенький, как… как… как прихожая еврейской глазоремонтной клиники! О! В хорошем, конечно, смысле…
«Разве Элфред когда кого обманывает? Конечно, «бойкий паренек». Куда там… На котенка – вот на кого он похож. На котенка, который очень бойко резвится перед мордой питбуля, в полнейшей беспечности. «Желудочек – не больше наперстка…» А мозгов – и того меньше. Он хоть понимает, что еще раз дернет мое родное болотище за гранитное вымя – и я сверну ему башку одной правой, не отвлекаясь от руля?»
Даже не ведая своего счастья, Леша больше не трогал ни гранита, ни иных камней «Города имени Камня». Но развил тему восточных боевых искусств. Он доверительно поворотился к водителю и едва не похлопал его по плечу – лишь в последний момент что-то во взгляде Артема удержало от такого безусловно самоубийственного жеста:
- Но вааще, знаешь… Я вот тоже занимался. Стиль… этот самый… хрен выговоришь. Коку… Кёку… «Кёкушинкай» – во! Пра-льно! Но, когда в армию пошел – понял, что всё это ногомашество… Не, кра-асиво, конечно, эффектно, все дела. Но для реального боя – фигня на постном масле. Типа, спорт – это спорт, а жизнь – это жизнь…
«Даже не сомневаюсь, что тебя с твоим кекушинкаем и в этом детсаду метелили! За назойливые попытки выговорить название… Бывает, и в храме божьем морду бьют. Некоторым… А в принципе, суждение неоригинальное. Доводилось слышать нечто подобное от больших парней с короткими стрижками и с разными синими кошечками да летучими мышками на бицепсах. Потом, правда, эти ребята приумолкали, возымев некоторые проблемы с дикцией…»
Лешка кивнул на сидиолу:
- Может, музон ка-акой поставим? А то невесело как-то едем, не по-пацански, нереа-ально…
«… А вот у тебя-то, друг, с чего вдруг проблемы с прононсом обнаружились, да так внезапно? Знаешь, крайне неубедительный твой «ма-асковский» акцент. Для куваевских мультиков, разве что. И совсем не соответствует твоей страте. Потому что в Москве так говорят только три категории граждан: урюпинские бандиты, не желающие сойти за урюпинских бандитов; клубные пидоры, не желающие сойти за кого-либо еще; и жеманные лимитчицы, желающие сойти за бомонд, но больше похожие на клубных пидоров. Ты же…»
Без разрешения, с самой детской непосредственностью, стажер схватил диск, валявшийся на торпеде.
«…ну ладно-ладно: не полный дебил. Но зачем?»
- Чо имеем? Гребенщиков? – Леша обратил на Артема округлившиеся в крайнем изумлении глаза. – Ты правда, что ли, такое за-анудное ста-арье слушаешь?
«Ирка, больше, слушает. Но порой – и я. И кое-что даже импонирует… Посему… Посему, пожалуй, я определился на предмет того, куда отвезти этого невоспитанного молодого человека. Думаю, в Битцевский парк. Привязать к дереву, нарезать прутьев – и воспитывать, воспитывать, и воспитывать, черт подери! Пока сам не расколется, на какого черта ЕМУ это надо было!»
Явно подобрев от обретенной перспективы, Артем миролюбиво осведомился:
- А что, тебе Гребенщиков не нравится?
Лешка потешно покривился:
- Да ну… Блеет себе чо-то такое несуразное – ни складу, ни ладу… Но вааще, я, как бы, чужой вкус уважаю. Нет, ну бывает, что, типа, прет людей от всякого старенького, пра-льно? Гребенщиков, там, Шевчук… Алла Пугачева…
«Глупости! Никаких прутьев! Вывезти в лес – и просто грохнуть!»
- А сам ты что слушаешь? – спросил Артем ласково.
- Да что поконкретнее. Чтоб и слова были, и, типа, ритм заводной такой, боевой. Унц-унц-унц! А ты, кроме Гребенщикова?
Артем ответил вполне честно и развернуто: какие тайны от смертников?
- Разное. Дорзы, Роллинги, Зеппы… Хоть ритм-н-блюз, хоть хард, хоть хеви, хоть грандж, хоть треш. И весьма избирательно: тренды как таковые – для меня вовсе фикция. Исключение, разве что - панк: его я не перевариваю коллективно и всецело: ни Вишеса, ни Роттена, ни Игги, ни кого-либо еще из этих профессиональных истериков. Протест ради протеста – убого диалектически, экзистенциально попсово и вообще пошло… Впрочем, вру: тот же Летов – поэт яркий, хоть и мудозвон… Но – чего у него, по большому счету, от «панка», кроме аудитории? А так -…
«Он кивает с таким видом, будто действительно понимает хоть через слово, о чем я!»
- А так… да под настроение. Бывает – Грига уши просят. Бывает – Саша Васильев в масть. А бывает – на «Раммштайн», а то и на «Лайбах» тянет.
«Когда хочется кого-нибудь замочить, к примеру…»
- Ну, Раммштайн - это я уважаю! – Леша порывисто кивнул, наконец найдя точку соприкосновения во вкусах. – Но наши – круче. В конце концов, и в войне ведь мы победили, пра-льно?
«Очевидно, его взяли в нашу «газетенку» не только за красивые глаза, но и за кристальность логики…»
- А наши – это кто? – полюбопытствовал Артем.
- Ну, там, Круг, скажем. Вот можно ж, типа, и душевно петь, и про жизнь – и со смыслом. «Владимирский централ», там…
«Ой, Леша: только не пой, ради бога! Ну не надо! Если хочешь умереть легко и быстро…»
Артем был особенно неравнодушен к этой проникновенной и задумчивой композиции. Он совсем недавно «отработал» барменом в одном весьма колоритном кабаке. Три недели. Десять ночных смен. И в каждую – минимум полсотни «Владимирских централов»…
Леша не стал искушать слух Артема и свою судьбу. Лишь вывел культурологическое заключение:
- Реальный ша-ансон - это уж точно не Гребенщиков какой-нить!
«Не поспоришь… Нет, не довезу я его до леса… в теплом виде…»
- А самое реальное – это, конечно, «Руки вверх»! Тут уж лирика – так лирика. Знаешь, как в армии пробирает?
Артём давно мог бы нырнуть в спасительную медитацию на грани коматозна… Но – к своему удивлению, обнаружил в себе мазохистические жилки. Хотя, скорее, этот мазохизм был лишь аперитивом, подогревавшим садистские аппетиты…
«Нет, «Руки вверх» - это слишком…»
-… По са-амое нутро пробирает – мама не горюй!
«…это слишком уж предсказуемо… ладно б там, «Любе»…»
- Народ, знаешь, как колбасится? – Леша от возбуждения аж зацокал, всею ротовой полостью. - До дрожи, до сумерек… народ расходится… И в мозгах – полный дискач: вспышка справа, вспышка слева… и наоборот… и всюду…
Артем прикусил губу, на секунду разъярившись так, что враз померкла вся его злость всего незадачливого утра. Вся прежняя злость - была подобна многолетней и мирной жгучей работе Чернобыльской АЭС… против мгновенного взрыва четвертого блока.
«И никто не боялся, до дрожи, до сумерек… А народ расходился, укоризненно цокая, справа налево, слева наоборот». Помянутый Егор Летов. Конечно, никакого смысла… «Армагеддон-Попс»… Красиво… В яблочко… «So, you’ve said Symbolism? What does it mean, that fucking Symbolism?» So fucking what? Nor sense, nor offence…»
Артем совладал с собой так же быстро, как и взъярился: он был необычайно отходчив… когда единственный уместный объект злости представлялся слишком уникальным и любимым.
«Нда… Тяжелый случай… Ну да, ладно: тут уже примерно ясно всё было. Но ведь про Питер он еще до музыкальной дискуссии бредил? И вот это – непростительно… Потому что, Леша, можно было сказать несколько поэтичнее: «Марсово пастбище, Зимнее кладбище… отпрыск России, на мать не похожий, – серый, худой, евроглазый прохожий»… Нда… Что я там, бишь, Ирке-то говорил?..»
Леша продолжал вещать, упоенно и страстно:
- Вот сидим, бывалоча, в казарме… А по радио - «Крошка моя, я от тебя письма не получаю…» И все плачут. Здоровые, крутые пацаны – а плачут. Потому что близкая тема. Каждому реально близкая. До самого отбоя плачут. И ночью, во сне – тоже. Наутро – вся подушка в слезах, индо волосья мокрые. Многие через то простужаются. Менингит получается. Но это ничего: и не такие трудности стерпит Российская Армия. Даже – на пользу. Менингит – это как вторая каска. Очень даже способствует прохождению воинской службы и исполнению почетного ратного долга. А кого благодарить? Замечательную группу «Руки вверх», кааанешна!
«Нда… Леш, забавно, забавно, но – избыточно. Давно уж ясно, почему тебя взяли сразу в центральную агентуру… А вот шевчуковская аллюзия – тебе дорого обойдется! Потому что есть люди, которых категорически не рекомендуется щелкать по носу… Хотя это единственный способ их заинтриговать… Молодец. И дурачок: ведь мог я отказаться от тебя…»
Артем, разом просветлев, очистил «лобосклон» от своей обычной октябрьской хмурости, повернулся к юному стажеру и с июльски лучезарной улыбкой поинтересовался:
- Леш, а ты понимаешь, что пять минут назад был ОЧЕНЬ близок к смерти?
Тот прыснул и зашелся смеховыми судорогами минуты на две, раскраснелся, а под конец угрожающе посинел и закашлялся, вынудив Артема похлопать по спине.
- Да ладно! – беспечно ответил Лешка, отдышавшись. – Просто там, в Штабе, ты весь прям-таки лучился такой фашистской добротой, что я понял: надо чо-то делать. И если уж мы подеремся – так чего тянуть?
- Отчаянный ты парень… - пробормотал Артем.
- А то!
«А то!» Впрочем, он до сих пор жив? Значит, и я был прав!»
***
Часа через три, сидя в одном симпатичном ресторанчике и порядком набравшись пива, Артем основательно аргументировал свою позицию:
- Нет, я ничего не имею против «Оффспринга». Он веселый, задорный. Текста неплохие. Но все же большей частью – однообразно. Вот как все визгливое творчество «Аэросмита» представляется мне какой-то одной большой песней – так и с «Оффспрингом», за малыми исключениями. Хотя Vultures – цепляет, на пару коготков.
- Ай, все-то тебя мрачнуха всякая вялая цепляет… - вздыхал Лешка, еще более пьяный.
- Не отрицаю некоторой своей приверженности минорным тонам и не чересчур сумбурным ритмическим узорам. Впрочем, «Перцев», скажем, трудно назвать нудятиной или мрачнухой. Просто красиво.
- Нет, ну Californication, Under the Bridge, и все такое – это, конечно, рулез…
Когда они посидели еще пару часов, Артем уточнил:
- Я читал, у тебя младший брат имеется?
- Где читал?
- В «Лайфе», естественно.
- Ну, есть. Оболтус!
- Повезло тебе. А мне вот родители так и не удосужились подарить…
- Да нафиг оно тебе? – Лешка недоуменно-кокетливо поморщился. – Забей: дрянь та еще!
- Ну как, нафиг? – Артем пожал плечами и фундаментально растолковал: – Мучить его, издеваться, всячески унижать – и через то самоутверждаться, конечно…
Чуть помедлив, упер в Лешку свой мутный до полной душевности взор и проникновенно резюмировал:
- Впрочем, теперь у меня есть ТЫ!
Уже совсем под вечер позвонила Ирка.
«Тём, я, наверно, у Ритки заночую… Ты не в обиде?»
«Нисколько. Нужна ты мне сто лет! – весело отозвался Артем и похвалился: - Мне тут Партия такого классного мальчонку придарила…»
«Мальчонку? А что, девчонки в вашем магазине кончились?»
«Да какая в жопу разница…»
- Но-но! – решительно опротестовал Леша.
Артем, убрав трубку, пообещал «стажеру»:
- Завтра на тренировке ты поймешь, что «но-но» - не самое страшное в этой жизни. А пока – тебе разведзадание… Видишь эту парочку у окна, за моей спиной? По-моему, ничего себе барышни…
Лешка подернул плечами:
- Очень даже ничего – ну так ведь ****и же? Или клофелинщицы?
- Не совсем… «Красны» девицы. Фээсбэшницы. Сейчас не на службе: просто отдыхают, как люди. Ты когда-нибудь трахал офицеров ФСБ? Довольно недурственно идут под «Периньон», но сегодня ограничимся пивом. Если, конечно, ты заинтересован… И если да – пойди и уведомь их о том, как они проведут нынешний вечер!
«Сволочь я, конечно… Девчушки ведь не только «красные», они еще и наглухо «розовые». Красавицы, лесбиянки, спортсменки. Любимый спорт – показывать докучным кабацким приставалам, чему учат благонравных лесбиянок в известного рода спецшколах...»
Артем видел, как Лешка подсел за столик, и после непродолжительного разговора вся троица удалилась.
«И где искать труп?»
Но Лешка вернулся минут через десять – и был вполне живой, даже сияющий жизненной энергией.
- Тём, ничего, что мы немного… э… помяли чехлы в твоем «пассате»? Сами они на «корсе» - а какие там сиденья? Карнизы, а не сиденья! Ну, в общем, тебя ждем.
- Помяли чехлы в моем «пассате»?
- Ну, не то, что ты подумал… Кстати, а чего ты подумал? Я уж надеялся, повзрослел ты с утра, уже так не ведешься… - Лешка, несмотря на хмель, отскочил весьма проворно - и без потерь… ибо Артем и не шелохнулся. Чуточку разочарованный, Лешка продолжил: - Просто оставил я их там, на стоянке, пока. Для вас, многоуважаемый сенсей, решил я сберечь этих пушистых хищниц, - гротескный поклон с руками, кулак в ладонь, перед грудью. - Ну так ты сам - заинтересован?
Артем, подвинув бокал и прикрыв его с тыла ладонью, убедился, что столик, где сидели «хищницы», по-прежнему пуст… Ничего не говоря, он положил деньги под меню и направился к выходу. Лешка, поспешавший сзади, вполголоса предупредил:
- Да, я их там немножко… поинтриговал… тобой. Ну, в оперативных целях…
Артем никак не выдал удивления, застав на заднем сиденье своей машины двух давешних «убежденных подружек». Но почему-то надел затемненные очки, зеркальные и более чем пижонские. Лешка хмыкнул про себя: инструктору тоже было не чуждо некоторое «павлинство».
В этих очках у нордического Артема был такой видок, будто сейчас он раскинет пальцы и поприветствует барышень по-диджейски громко и пафосно: «Зда-арово, де-ээвчонки!»
Те же – восхитились и расцвели целым фейерверком улыбочек и ухмылочек.
- Надо же! Какая интересная информация. Тёма Железнов – краса и гордость Первого Дивизиона одной, скажем так, «газеты»…
- …оказывается, «закоренелый голубой, вдруг пожелавший разнообразия и готовый перековаться, если его переубедят»!
- … кто бы подумал…
- …Тём, а жена в курсе?
«Очень смешно… Главное – оригинально…»
- И ведь так убедительно твой пацанчик излагал…
-… даже – до легкой шизофрении!
- Привет, Света, привет, Оля, - буднично поздоровался Артем, садясь за руль. – И вы что же – действительно решили спасти заблудший… дух? Похвально – но я удивлен!
- Да парень твой уж больно забавный, - хихикнув, объяснила одна из «конторских» служащих. – Он и мухинскую «колхозницу» уболтает… вместе с «рабочим». Береги его!
- Он не мой парень… И завтра он будет мертвым не моим парнем…
- А сегодня? К тебе едем?
Артем пожал плечами:
- Только предупреждаю сразу о двух вещах. Первое: утреннюю уборку у меня, даже на левых квартирах, делают барышни. Даже – если офицеры. И второе. Режим – как в Эрмитаже. Обувь, фотоаппаратуру и электронику просьба оставлять при входе.
Девицы фыркнули синхронно:
- Ты за кого нас держишь, Тём? У нас выходной и праздник любви! Нетрадиционной…
-… в конце концов, разнообразие – великое дело, правда?
- …но – всё по любви!
- Да? Ну тогда вот этого не надо, наверно? – Артем коснулся Лешкиных волос, взъерошил. Не отрываясь, провел пальцем за ухом, скользнул по шее под воротник водолазки, очертил круг, будто намечая линию декапитации. Его «ласки» были так сноровисты и стремительны, что Леша даже не успел возмутиться.
Обернувшись, Артем протянул руку, раскрыл кулак:
- Гражданочки, ничего не забыли на младенце?
- Ай, да ладно, себе оставьте!
- Спасибо! Спасибо большое! – растроганный Артем, перегнувшись, всё столь же проворно поцеловал барышням ручки и погладил по очаровательным головкам сразу обеих. – У нас такой тотальный дефицит… всякого китайского барахла…
- Тём! – барышни негодующе завизжали, совсем как школьницы, которых хулиганистый одноклассник извел дерганьем за косички. – Ну может, хватит уже?
Лешка энергично помотал головой:
- Я охреневаю от вашего петтинга, господа и дамы!
Барышни не унимались:
- Тём, ну сними! Невежливо, между прочим, заставлять дам в «обезьянник» играться!
- …или хоть угостите девушек очками, мужчина!
- Леш! Дай им свои очки! – царственно великодушно распорядился Артем.
- Тём, ну брось издеваться! – взвизгнула старший лейтенант Света, попробовав подкрутить что-то на дужке пластикового мафиозного приспособления, приобретенного за три доллара у метро «Теплый стан». – И купи мальчику нормальные стеклышки!
Артем поднял брови:
- Себе – купите!
Сжалился, протянул свои «зеркалки»:
- На… На… На! Ничего я вам не повесил – ну так не поверите ж, пока не посмотрите? Контрразведка! Только девайс не поломайте!
- Ну вот: теперь полное доверие! – удовлетворенно вздохнула старший лейтенант Оля, убедившись, что Артем не обманул, и вернула очки. – А где доверие – там и…
Но полное и абсолютное доверие, конечно, было немыслимо, даже когда все покровы были сброшены.
Через час мужская часть вечеринки обособилась на кухне – не столько перекурить, сколько пошептаться – и Лешка с некоторым недоумением спросил:
- Слушай, они наши, что ли?
Артем сделал неопределенный жест:
- Не совсем. На самом деле, их управление было создано как раз для противодействия нам. Работают эффективно, концепцию понимают правильно: лучший способ противодействия – нас не злить. Потому что только так есть шанс не получить в морду какое-нибудь действие. А предпочтительней – дружить домами. Однако ублажать наших агентов – в их обязанности не входит. Думаю, ты им просто понравился…
Лешка ухмыльнулся развязно и сконфуженно:
- Да-да, именно так. А тебя – из жалости приласкали, в нагрузку. Но, как мне Светка тут призналась, ты им крайне омерзителен… again and again…
Утопив пальцы в волосяном бурьяне на месте армейской «площадки» и методично-морзяночно отстукивая щелбаны, Артем думал:
«В принципе, верно, Леш. Из жалости. К тебе. Увидели, как гад и циник Тёма подставляет «лапочку» стажера – и решили утереть мне нос. Впрочем, есть формы утирания носа, и щелканья по оному, которые и во мне не вызывают ураганных протестов. А вообще, ты виноват один во всем. Ты умудрился глянуться дамочкам крепким и розовым, как розовое крепкое за рупь тридцать семь. И ты – исключительный автор получившегося коктейля «Слеза комсомолки, двойная, лубянская»!
- Тёмка, ну хватит, ей-богу!
- Хватит? – Артём действительно бросил культивацию растрепанной нахальной головы и, резко приложив Лёшку грудью к столу, приступил к «жернованию» ушей. – Что там у нас, бишь, было, про «голубых, взалкавших неведомых ощущений»?
- Пхх… Ну вот, блин, сейчас войдут сюда, посмотрят на нас – и тут же разуверятся, конечно! – Лёшкины уши багровели. Возможно – не столько от Артемовых усилий, сколько от пикантности ситуации: на кухне было жарко, как и в комнате, и потому покровами на перекур никто не озаботился. Однако Лёшка оставался хоть и наг, хоть и с пунцовыми ушами, но насмешлив донельзя.
«Черт! Поразительно, как можно обрести полноценного младшего братика за один день!»
- Да? Наверно, мне пофиг, чего они подумают… Мне даже пофиг, что они подумают, когда я тебе ремня всыплю!
- Ну, блин, меня пожалеют – а тебе, варвару, больше не дадут!
- Да я…
«А что - я? Никто не упрекнет меня в том, будто я не противился адюльтеру всеми мыслимыми силами. А значит - это не адюльтер, а форс-мажор… Да и какая разница, если Ирка по-любому ревновать будет, бо такая уж в ней душевная потребность? Ну так хоть не обидно, когда не без повода!
Лешка перешел к активной обороне, попробовал перехватить Артёмовы руки – и за то был распластан ничком на полу кухни; вполне, впрочем, чистом.
«Ну и потом: нарождающиеся братские отношения следовало ж как-то скрепить? Не одним же мордобоем на спарринге? Нда… А ведь все могло порушиться так просто. Одна преждевременная затрещина – и Леша бы понял, что инструктор офигительно профессионально умеет раздавать затрещины. А ведь это – далеко не вся правда!»
Артем обвел кухню взглядом в поисках чего-нибудь длинного и гибкого. Подходящих предметов не обнаружилось. Лешка яростно дернулся и уронил ногами табурет. Заскучавшие девицы что-то прокричали из комнаты. Артем отпустил вывернутую стажерскую руку, потрепал Лешку по вихрам:
- Ладно, живи, щусенок! До завтра…