Удачный сезон

Ян Кауфман
Иван Петрович выпить любил. Не то, чтобы он был пьяницей, но водочку уважал и смаковал её не спеша, с толком, не напиваясь до чёртиков. Выпьет маленько, выкурит "Приму", другую и на часок завалится спать.

Жена, сварливая Настя, постоянно матюгала его за курение и держала Петровича в строгости, а все деньги, хорошо зная его слабость, припрятывала.

Ещё раньше, до выхода на пенсию, работал он плотником на "Спичке", так местные называли Балабановскую спичечную фабрику. А потом получил вблизи от города садовый участок, который находился в старом еловом бору. "Спичка" выделила Петровичу "по-дешёвке" некондиционные доски и брёвна, из которых он любовно, со знанием дела, соорудил небольшой аккуратный садовый домик, который на фоне других, построенных соседями двухэтажных срубов, выглядел игрушечным сказочным теремком.

Тень от вечнозелёных двадцатиметровых, стройных деревьев спасала от летнего зноя и дышалось здесь по другому. Этот постоянный дремлющий сумрак леса с огромными муравейниками, извилистыми тропинками и звенящей тишиной действовал после городской суеты по-волшебному успокаивающе. А прошедшая порой гроза, приносила такой необыкновенный аромат, что даже вечно чем-то недовольная Настя, громко шмыгала носом и говорила Петровичу:
- Чуешь, Вань! Аромат, будто дюколоном пахнет.

Приходила она на участок только по большим праздникам или изредка по воскресным дням, когда приезжало много соседей. Приедет, проверит всю работу, выполненную мужем по огороду и дому, и наградит его четвертинкой.

Петрович любил приходить утром на участок, подальше от своей ворчливой жены, сидеть подолгу на крыльце, глядеть на зеленеющие ростки на грядках и всласть дымить сигаретами. Завидев какого-нибудь скучающего соседа, он, со знанием дела, хитро заводил разговор о политике, о пенсиях и, конечно, с фантазией о рыбалке и грибах. Иногда, к удовольствию Петровича, окончание такой обстоятельной неспешной беседы приносило свой урожай - халявную выпивку. Ночевать же он всегда возвращался домой, к Насте.

Всё было бы не плохо, только в начале лета по всем участкам стали баловать то-ли ребята, то-ли залётные мужики. Ночами, вскрывая дверные замки и разбивая окна, они забирали из домов нехитрую провизию, инструмент и кухонную утварь. И, хотя Петрович соображал, что домик его рядом с построенными кругом избами и котеджами для воров был мало привлекателен, да и внутри его были только сколоченные им самим стол, пара табуреток, лежанка со сшитым Настей тонким матрасом, пара стаканов и тарелок, но сделанное своими руками всё-таки было жалко. Однажды, придя утром на участок, он обнаружил, что висячий замок сорван вместе с петлями, но дверь прикрыта. На столе тарелка с остатками колбасы и пучком зелёного лука, два гранёных стакана, со следами губной помады на одном, недопитая поллитровка московской, а рядом записка: "Мужик! Дверь лучше не закрывай, а то спалю дом. Лучше выпей, да закуси на здоровье".

С тех пор, уходя домой, Петрович входную дверь просто прикрывал, не закрывая на замок. Конечно Насте и в голову не приходило, что это теперь её муж так и рвётся с раннего утра на участок? Правда, к сожалению Петровича, гости посещали домик не каждую ночь, а всего раза три-четыре в неделю. Но матрас на лежанке выглядел теперь всё же потасканным и помятым.
- Ты, я вижу, не больно-то здесь и перерабатываешь, только жопу мучаешь! -съязвила как-то Настя, глядя на лежанку. Петрович хитро посмеивался. Это счастливое время продолжалось до глубокой осени, до первых холодов, с наступлением которых благодетели пропали. Но Петрович даже после первого снегопада, на удивление Насти, продолжал каждое утро всё ходить и ходить на участок. Только напрасно... Всю зиму Петрович с нетерпением ожидал наступления весны. Однако желанные гости так и не появились.

Однажды, Петрович, по соседски рассказывая мне эту трогательную историю, выпил предложенные сто пятьдесят, тяжело вздохнул и резонно подытожил:            
- Ну какая же это, на хрен, любовь! Помню, молодой я любил девок круглый год и в жару и в мороз.
Но дверь на замок ещё долго не закрывал. Всё надеялся на чудо. Мало-ли, а вдруг!...