Я не знала, что такое исповедь. Честно говоря, мне и не хотелось. Разве что из интереса только. И вот я – в маленькой церкви, далеко-далеко от дома. Всюду горят свечи, тихо передвигаются люди. Люди как тени. А тени оживают.
Это исповедальная церковь. Здесь нет утренней службы. Везде – тут и там – сидят монахи в черных рясах, и к ним стоят в очереди верующие.
Перед монахом лежат крест и Евангелие. Ты стоишь на коленях. Монах сидит перед тобой и смотрит в сторону, сощурив глаза. Это чтобы не видеть тебя. Оттого что монахам приходится постоянно сидеть с сощуренными глазами, у них от краев глаз лучиками расходятся морщинки. Они похожи на следы от птичьих лапок.
Передо мной стоит девушка. Она маленького роста, вся сгорбилась. Но не от сутулости, а от своего горя. Видно, что в обычной жизни она не очень религиозна (это не упрек). Ухоженные ногти, крашенные в черный цвет волосы, современная стрижка – девушка следит за собой.
Она красива. Очень. Даже опухшее и красное от слез, ее лицо прекрасно.
На ней надета маленькая белая косыночка, длинная вязаная старушечья кофта темного цвета и юбка до пят.
Девушке очень плохо. От беззвучных рыданий ее тело передергивается, как от ударов тока.
В это время в церковь приходит молодая пара с двумя маленькими детьми, один из которых еще грудной. Супруги очень верующие. Они подходят к мощам, сами к ним прикладываются и детей прикладывают. Дети плачут. Девушка вздрагивает от каждого детского крика. У нее расширены зрачки. От ужаса.
Мне кажется, я понимаю, в чем она хочет исповедаться. У меня – пот на висках. В памяти всплывает проповедь одной верующей женщины о том, что аборт – это убийство ребенка, это тяжкий грех. Тогда было всё ясно и просто. А теперь – нет. Я смотрю на эту девушку и понимаю, что не имею никакого права так легко обвинять. Женщина не может быть обвинителем в том, что касается материнства. Женщина, сделавшая аборт, не перестает быть матерью. Вот что понимаю я на первой в своей жизни исповеди.