Раскаленный ветер ударил и ожег его лицо. Гул бушующего пламени, пропитанный воем бесчисленного множества пронзительных голосов, ужасающие стоны и лязганье металла почти оглушили его. Густой, почти ощутимый мрак источал невыносимое зловоние. Страх, разъедающий сознание и превративший каждый мускул в скомканный клочок ваты, переплелся с тонкими, но прочными нитями, ведущими в самую глубь колодца. Нити безжалостно натянулись и заставили его безвольное тело, обращенное в жалкую марионетку, двигаться. Внезапно, они ослабли, и он обнаружил, что занес ногу над черной пропастью. Превозмогая дикую боль, овладевшую всем телом, он собрал в один комок все то, что еще мгновение назад было готово безвозвратно улетучиться во тьму, и, стиснув зубы. с грохотом захлопнул ворота...
Хакс вскочил с постели, словно подброшенный электрическим разрядом. Кошмарный сон закончился. За окном было еще темно, но спать больше не хотелось. Он прижал ладони к лицу и с минуту тупо смотрел поверх пальцев на пустую стену. Лунные тени листьев бесшумно совершали свой ритуальный танец на выцветших обоях под блуждающие где-то в дымоходе аккорды ветра. Полусонная муха бесцельно билась в стекло - ее густой баритон просто сокрушал тишину. Даже сверчок не был столь громок - он монотонно шелестел в стопке старых газет. Неведомый композитор исполнял свою ночную сюиту для единственного слушателя, еще не оправившегося от навеянного ею же кошмара.
Хакс откинул одеяло. Поежился от холода (пижама промокла от пота и прилипла к телу) и включил настольный светильник-цветок, который стоял на полу и был прикрыт газетой. Лампа затрещала, и трепетный свет разогнал ночной мрак. Затем она снова погасла, оставив Хакса без света и утреннего кофе. За окном по-прежнему властвовала тьма. Когда настанет утро, то первым делом он позвонит в Электрическую компанию и скажет им все, что о них думает. Весь прошлый день он только и делал, что воевал с гремучей проводкой и постоянно сгоравшими пробками, да так рассвирепел. что удивился, когда к вечеру электричество все же сдалось. Сейчас досада и гнев испарились, и Хакс улыбнулся, когда представил искаженную физиономию чиновника из Электрической компании после того. как однажды, его жена вылила в телефонную трубку такой поток желчного яда, на который только способна женщина, несправедливо лишенная наслаждения лицезреть страсти кульминационной серии «Семья». У него, вероятнее всего, не получится так хорошо, но он постарается, ох, как постарается (если до разговора вообще дойдет дело). Алло, это Электрическая компания?... Вынужден Вас потревожить... Но... дорогой, нельзя же быть таким мягкотелым все время...
Первый луч холодного октябрьского утра скользнул сквозь пыльное стекло и зажег настольную лампу, до этого отказывавшуюся работать, и через несколько минут задрожала, словно от холода, алюминиевая крышка кофейника. Взлохмаченная, облаченная в клетчатую рубаху и вылинявшие джинсы фигура Хакса выросла в затуманенных недрах большого зеркала. Он нагнулся ближе, ощупывая подбородок, обросший как кактус. Стекло немедленно покрылось испариной от теплого дыхания. Холодно. Надо бы спуститься в подвал и заняться котельной. К приезду Барбары и малышки Сузи она должна работать как часы. Когда температура в доме опускается лишь на один градус от нормы - это уже вселенская катастрофа; руки и ноги жены превращаются просто в ледышки, а Сузи начинает хныкать по ночам, и горло ее свистит скулящей собакой. Но больше всех. как правило, достается ему самому: Дорогой, н градуснике двадцать, по ощущение такое, что всего девятнадцать... Это невыносимо. Ты же мужчина, сделай что-нибудь, пока у Сузи снова не появился бронхит. Ты слышишь, дорогой... Я сказала... Хорошо, любимая я все сделаю... Надеюсь, ты позволишь мне сначала побриться?
Он опустил старенький «Жилет» в стакан с водой.
- Не могу же я работать в котельной небритым, дорогая, - сказал он своему отражению в зеркале. Хакс номер два ядовито оскалился. Вы только полюбуйтесь на этого умника.
Пока кофейник призывно трубил на кухне, Хакс возился с ботинком, пыхтел, пытаясь ущипнуть взлохмаченный кончик шнурка, который предательски застрял в своей норке. Шнурок не поддавался, кофейник ревел, Хакс начинал нервничать.
- Барбара, пожалуйста, не клади соль в кофе. Ты ведь знаешь, что мне так не нравится. Алмазный блеск кристалла соли все же исчез в кофейнике.
- Знаешь, дорогой, - сказала она будто между прочим, - сегодня я немного задержусь. Миссис Треймон пригласила меня на партию бридж. Я попросила тетушку Августу посидеть с Сузи. Она милая женщина, несмотря на старческие предрассудки...
Барбара повернулась, легкая и грациозная. Слишком короткий халат немного топорщился, обнажая невесомые кружева молочного пеньюара который не скрывал, а напротив, выставлял напоказ ее аппетитные достоинства. Хакс испытал сладкий позыв внизу живота. Если бы он не спешил на работу, если бы не Сузи. сидящая рядом с кружкой какао, из-за кромки которой выглядывали только ее огромные темные глаза и взлохмаченные песочные кудри, он не ручался бы, что не овладел своей женой прямо здесь, на кухонном столе.
- Постарайся не задерживаться после работы, дорогой. И накорми, пожалуйста. Тома ... тетушка Августа может забыть. Хорошо, любимая...
Сузи заерзала на своем высоченном стуле. Она уже успела покончить с какао.
- Па-а. Хочу и-го-го. И-ГО-ГО! (Хакс часто садил дочь к себе на колени и раскачивал, изображая скачущую лошадь).
- Не сейчас, милая.
- Ну, па-а!
- Папа спешит на работу, Сузи. - Барбара поставила чашку дымящегося кофе перед Хаксом, при этом ее упругая грудь слегка коснулась его плеча. Он поднял глаза, подавшись в ее сторону. Она улыбнулась, чмокнула воздух и пощекотала его поясницу. - Да, дорогой, - спохватилась она. - Звонили из агентства недвижимости... У них есть хороший вариант на Несбитт Хилл. Дороговато, конечно, зато престижный район. Ты бы позвонил им сегодня... - Барбара приняла вид маленькой девочки, которой доказывать дороговизну и бессмысленность ее прихотей было пустой тратой сил и времени.
- Хорошо, любимая. Я позвоню.
Последовал благодарный поцелуй, и Хакс подумал, что этой ночью он обязательно доберется до этой маленькой плутовки. От этой мысли он улыбнулся, но отхлебнув из чашки, поморщился. Не клади в кофе соль, Барбара.
Допив кофе. Хакс умиленно зевнул, довольный тем, что кофе хоть и не был столь хорош как у Барбары, зато в нем не было и следа соли, которая, по словам жены, придавала ему особый аромат.
- Папа спешит на работу.
Он посмотрел на часы. Четверть одиннадцатого. Самое время заняться делом. Он уже успел разобрать добрую половину старого пыльного барахла, чихая и ругаясь, растаскивая востребованные погодой и временем книжные шкафы с немногочисленными размоченными Великим потопом фолианты, расшатанные резные стулья, любая попытка воспользоваться которыми могла бы обернуться свернутой шеей, заплесневелую посуду, от одного только взгляда на которую становилось дурно и которую Хакс брезгливо сгребал в черные полимерные мешки, крепко завязывая в надежде избавиться от вездесущего запаха запущенности. Наибольшие хлопоты доставлял мелкий мусор, которого повсюду были просто горы: тряпье, некогда бывшее одеждой, скомканные промасленные газеты, гирлянды пивных банок и бутылок и несносная пыль, покрывавшая все это добро слоем, местами скрывавшем щиколотку.
Хакс снова готовился глотать пыль распроклятого дома, поймав себя на мысли, что винить, собственно, было некого. То был его выбор. С того дня, когда он торжественно заявил, что дела в фирме идут настолько хорошо, что они с Барбарой, наконец, могут подумать о покупке собственного дома, его очаровательная супруга просто свихнулась на подборе подходящего варианта их будущего гнезда. Его и самого давно занимала мысль, как покинуть дом тети Августы, освободившись от невыносимого присутствия этой маленькой тщедушной старушки, которая с момента его появления в ее пропитанном запахом старения доме превратилась в капризное полумаразматическое существо с бесконечными старческими неприятностями, ворчливыми упреками и жалобами на здоровье. Но не успел он и спланировать осуществление своих замыслов, как (не без помощи его супруги) пока еще их дом едва не развалился от неистового натиска целой армии агентов по недвижимости, упорно требовавших предоставить все их (Хакса и Барбары) проблемы только им. Доверьтесь мне, мистер Торной, и я позабочусь о достойном будущем Вас и Вашей очаровательной супруги. Поверьте, все будет не иначе как о'кей Просто благодетели какие-то.
В итоге, не выдержав и недели, он почувствовал, что сам начинает дуреть от паломничества агентов с одной стороны и дельных советов своей жены с другой. Хакс собственноручно разогнал все серые костюмчики, розовые личики, кожаные чемоданчики и резиновые улыбочки, день и ночь толпившиеся у его порога, и категорично заявил Барбаре, что намерен сам шевелить задницей в поисках подходящих вариантов, а также право принять окончательное решение оставляет только за собой. Самым неожиданным оказалось то, что бури негодования со стороны жены в ответ на его решение не последовало. Даже когда он привел ее на порог этого «добротного, почти роскошного, но с небольшими погрешностями» дома, Барбара держалась молодцом, умело скрывая за «восхищенной» улыбкой какие угодно мысли, кроме «не жилище красит человека, а человек жилище».
Хакс чихнул, одним разом подняв в воздух целую тучу пыли и освободив от нее же добрую четверть комнаты. Когда он вернулся с респиратором на лице, пыль уже улеглась, но то место, откуда ее согнали, выглядело теперь значительно чище. Он нагнулся и поднял пропитанный пылью старый номер «плейбоя», страницы которого украшали примитивные карандашные рисунки разных непристойностей. Бросив журнал в угол, Хакс заметил маленький кончик странного розового предмета. Подойдя ближе, он сперва отпрянул, ошеломленный увиденным в полумраке комнаты, но мгновение спустя улыбнулся и, разбросав хлам, поднес предмет к свету. Кукла. Обыкновенная детская кукла. Дешевая пластиковая уродина с нарисованными глазами и нейлоновыми клочьями волос. Таких самых кукол на распродажах продают почти на вес. И, тем не менее, судя по заботливой ухоженности, эта Твигги, Молли или Джейн была когда-то очень кому-то дорога.
В тот день был накрыт почти праздничный стол. Барбара набросилась на Хакса прямо с порога, совсем не обращая внимания на то обстоятельство, что он основательно промок под сильным ливнем, пока бежал от машины к дому. Они искренне любили друг друга, не скрывая эмоций, но такую неожиданную порцию объятий и поцелуев он получил, пожалуй, впервые.
- У нас что-то случилось, любимая? - спросил он, стряхивая с себя изумление и влажный пиджак.
- У нас самое замечательное событие, дорогой. Просто замечательное. Хакс попытался вспомнить, что же такого могло с ними стрястись какое-то время назад в этот день.
- Дорогой, я сегодня была у доктора Гауптона... Он провел тест и сообщил результат...
- !?
- Я... я беременна.
Хакс опустился в кресло. Нормальная реакция любого мужчины на такого рода новость. По крайней мере, это лучше, нежели продолжать стоять в нелепой позе, ошарашено хлопая глазами. При этом всякий мужчина ворошит память, стараясь восстановить, когда и как это произошло, а вовсе не лихорадочно соображает, как ему отреагировать. Во всяком случае, женщины в этот момент, возможно, считают именно так.
- Барбара... ты...
Ее лицо мгновенно изменилось. В глазах поочередно пронеслись сначала испуг, затем обида и, в конце концов, они окрасились цветом печали, почти горя.
- Ты не рад?
- Я просто счастлив, любимая.
- Я люблю тебя. - На мгновение она покачнулась, Хаксу показалось, что Барбара оседает на пол, и он едва успел подхватить жену, когда она действительно уже собиралась упасть в обморок. Он прижал ее к себе, почувствовав щекой горячие слезы.
- Я люблю тебя, Барбара.
После романтичного, в сиянии свечей, ужина ( тетушка Августа принципиально отказалась разделить с ними радость от неожиданного известия) Хакс и Барбара долго стояли под струями теплого душа, в полном молчании лаская друг друга влюбленными взглядами - Адам и Ева дождливым днем в Эдеме, накануне грехопадения. Даже постель - их убежище от беспощадной обыденности показалась особенной в тот вечер.
Праздник продолжился и на следующий день, когда Хакс принес разношерстную гору цветов и славного резинового младенца с гротескно - большой головой, облаченного в шелковые подгузники (Барбара считала, что ребенок обязательно будет девочкой). При виде куклы она разразилась исполненным счастливой слабостью плачем и следующие несколько дней не выпускала ее из рук, заботливая и нежная. Хакс впервые за много лет ощутил настоящее счастье.
К полудню с беспорядком в комнате было покончено. Толстые неуклюжие мешки, набитые хламом и пылью выстроились у стены подобно черным лоснящимся присяжным в пустынном зале суда. И открытых окон веяло тоскливым холодом осени, не обещающей ничего кроме промоченных ног и вечного спутника простуды - насморка. Хакс потер озябшие плечи - легкий голод, внезапно подступивший из недр желудка усиливал дрожь. После ленча надо бы спуститься в подвал посмотреть котлы отопления, иначе к наступлению следующего утра он рисковал превратиться в свежезамороженную индейку. В подвал. Почему это люди всегда хранят все самое необходимое в вечно темных и холодных подвалах - коммуникации, соленья и столярно-слесарные инструменты. Подвал - не самое удобное место для того, за чем приходится ходить, чтобы приготовить салат, что должно всегда находиться под рукой, что выходит из строя и требует постоянного внимания. Там почти всегда кромешная тьма, там могут завестись грызуны или насекомые и там, в щемящем душу склепе почти наверняка обитает Оно...
- Сынок, будь так добр, сходи в подвал... Мне нужна баночка цветной капусты и сушеный тмин... там, в коробочке из-под йогурта... Хакс, сидевший перед телевизором, раскачиваясь в такт веселой песенке из утреннего шоу «Сезам стрит», содрогнулся, словно голос его матери был зловещим голосом палача, призывавшего его на эшафот. Но, мама...
- Неужели это так трудно, сынок? - тон ее изменился и стал похож на властный голос директрисы, когда она за чем-либо заходила в класс. -Все, что я прошу - это принести из подвала пару вещей... Как он мог объяснить ей, что то, о чем она его просит, может оказаться для него роковым, так как Оно только того и ждет, когда он откроет дверь в Его логово и спустится вниз по скрипучей, скользкой от Его слюны лестнице. Возможно, это Оно говорило устами его матери (взрослых так легко заставить подчиняться), чтобы заманить его в ловушку, вращая пустыми глазами и подвывая в сладостном предвкушении легкой добычи. Оно специально делало так, чтобы взрослые ничего о Нем не знали, иначе Оно никогда бы не смогло до него добраться.
- Хакс! - Мама начинала терять терпение.
Он повиновался. В конце концов, его родители будут сами убиваться, виня себя в том, что допустили гибель своего ребенка. - Хакс! - радостно рычало Оно, - Сейчас мы поиграем... Ха-Хакс
- Ххааакии.
Дверь в подвал была приоткрыта, чернея мрачной полосой пустоты. Он вздрогнул, когда она вдруг скрипнула при его приближении. Оно ждет его. Оно ожидало его прихода, тяжело сопя в дверную щель, и теперь быстро спустилось вниз, где в недрах стеллажей и полок Оно будет нетерпеливо ждать, когда мальчик повернется к Нему спиной для того, чтобы взять банку и коробочку, и затем неслышно набросится на него сзади и позавтракает Хаксом с капустой, приправленной тмином. И уж, несомненно, постарается, чтобы ему было страшно и больно, как можно дольше. И мама, конечно же, не услышит его задавленный ужасом и болью крик из-за закрытой двери глухого подвала. Никто не сможет прийти на помощь. Никто не сможет остановить этот кошмар... Даже ты сам...
Вооружившись восьмидюймовым фонарем и разводным «джи-эм-си», Хакс положил в карман лампочку и направился в подвал. Из дремлющего мрака подземелья пахнуло могильным холодом, словно космос, непредсказуемый в своей коварности, раскрыл щедрые объятия. Хакс шагнул в темноту и почувствовал поток страха, будто он окунулся в ледяную воду. Он зажмурился, но это не помогло. Страх теперь был в нем самом, отчаянно молотя сердцем и дергая нити расстроенных нервов. Что-то, несомненно, было там внизу, и Оно давно поджидало его в бесконечно изголодавшейся черной дыре. неподвластное ни времени, ни вселенским законам.
Хакс пошарил рукой, надеясь найти выключатель, который бы раз и навсегда положил конец его страхам. Звонкий щелчок не изменил ровным счетом ничего, лишь настороженная тишина стала еще оглушительнее. Свет фонаря также оказался плохим помощником: сгустившийся мрак оставался нетронутым за ничтожными пределами желтовато-белого луча. Только неровный свет лампы, водворение которой в рассохшийся ржавый патрон оказалось почти невыполнимым делом, вернул все на свои места. Котельная оказалась в полном порядке и готовности; распухшее брюхо котла заполнено водой, вентили заботливо смазаны, печь вычищена до состояния микроволновки. Уже через каких-нибудь пятнадцать минут ( к немалому удовольствию Хакса) она жарко дышала через аккуратное окно, наполовину закрытое толстым огнеупорным стеклом, наполняя железные сосуды дома кипящим теплом. Теперь дом ожил по-настоящему. Хакс молча смотрел в огонь, сидя на корточках подобно Фредди Крюгеру в предвкушении своих несчастных жертв, смотрел и улыбался, а пламя улыбалось ему в ответ, такое доброе на расстоянии - сунь палец и оно отхватит руку. И вес вокруг вдруг перестало существовать - только он и пламя. Человек, который дал рождение огню. чтобы научить его согревать, и огонь, который согревал с одной единственной целью - пожирать все в пределах досягаемости, включая самого человека, которого он, в отличии от первого, воспринимал не как друга, но как пищу. необходимую для поддержания собственной жизни. Но эту древнюю истину Хакс усвоил с самого детства, пережив пожар на ферме деда. и теперь он неизменно соблюдал безопасное расстояние до гипнотического танца огненной смерти. Он точно следовал трем вечным заповедям, которые не раз выводили его из коварных тупиков бесконечно опасного лабиринта жизни. Не предавайся бездумному азарту. Не верь миражам. Не злоупотребляй любопытством. Но одной из них он все же пренебрег...
Дверь притаилась прямо под лестницей, ведущей из подвала наверх, и даже в воцарившемся свете оставалась в тени. И ей пришлось скрипнуть, чтобы привлечь внимание человека, собиравшегося уже покинуть подвал, даже не удостоив ее своего взгляда. Расчет оказался точным: человек вздрогнул и остановился, осветив дверь лучом фонаря.
Его клонило ко сну. Было еще не поздно, но аврал на работе выжал и тела последние соки. Боль в затекшей шее гулко отдавалась в затылке, под веки набился колючий песок. Хакс потянулся - хрустнув суставами, взял пульт и погасил экран телевизора, Внезапно разболелась голова, как после разгульного вечера в коктейль баре. Если не принять веронал, то предстоящая ночь обернется для него настоящей пыткой, и к утру он встанет окончательно добитым бессонницей и головной болью. К счастью была суббота, и ему представлялся удобный случай хорошенько выспаться, тем более что у Барбары очень кстати были критические дни. Принять душ, снотворное и нырнуть в постель вперед жены - она не сочтет его план хитрым. Если она не опередила его самого.
Он проверил входную дверь и. окинув холл рассеянным, исполненным боли взглядом и обнаружил - что дверь в подвал приоткрыта. Наверно Сузи забралась туда, чтобы напугать папу, как только он отправится на поиски своей непослушной доченьки. Но подвал оказался пуст, только кто-то оставил включенной лампу в его мастерской. Поднимаясь назад. Хакс споткнулся у самого порога и. поднявшись, кляня крутые скрипучие ступени обнаружил, что испачкал руку. Ореховое масло? Или джем? О опустил взгляд и улыбнулся. Как бы то ни было, он обязательно поймает воришку по следам, оставленным на полу. Он включил свет и внезапно почувствовал подступивший к горлу комок и учащенный пульс в висках Кровь. Цепочка вишневых точек на полу, будто через холл пробежала обезглавленная курица. Свежая кровь. Барбара!?
Он нашел ее сидящей на ступенях лестницы, ведущей в спальню, бледную как луну. Мокрое от слез лицо, побелевшие костяшки пальцев, сжимающих обернутую в салфетку ладонь Салфетка пропиталась кровью. Крупные красные капли падали сквозь сжатые пальцы.
- Барбара, девочка моя, - Он присел возле жены и обнял за плечи. Порез рассек два пальца, но был неглубоким.
- Я испугалась, - всхлипывала она, понемногу успокаиваясь. - Эта штуковина...
- Электрорубанок...
- Да, да... я да же подумать не могла...
- Зачем ты его включала?
- Я не знаю... просто стало интересно, как он работает...
- Твое любопытство тебя погубит.
- Не говори так, пожалуйста.
Он тяжело вздохнул.
- Хочешь, расскажу тебе историю?
- Что?
- Сказку о волшебнике и одном любопытном мальчике, который забрался, однажды, в его дом и наделал кучу неприятностей из-за того, что не умел правильно обращаться с его волшебными вещами.
- Сказу обо мне? - она улыбнулась, сверкая мокрыми глазами.
- Пойдем в ванную. Нужно обработать ранку… и баиньки.
Свет двенадцати свечей разогнал мрак, наполнив помещение, в котором оказался Хакс призрачным непостоянством, растворяющим чувство реальности и времяощущение. Он осмотрелся и присвистнул, даже не предполагая, что в приобретенном им доме может находиться нечто подобное.
Интерьер довольно просторного по меркам подвала помещения был достоин удивления любого из самых искушенных знатоков оккультных наук и прикладной магии. Это все равно, что внезапно перенестись веков эдак десять назад - в эпоху могущественного Мерлина и Фаты Морганы. Под тесными сводами из замшелого кирпича разместилась целая алхимическая лаборатория и довольно внушительная библиотека, состоявшая, в основном, из старинных фолиантов в дорогих, облагороженных временем переплетов. Грандиозный приземистый стол, сбитый на века из тяжелых дубовых досок занимал почти половину подвала. Беспорядок на нем казался каким-то артистичным, будто созданным специально для некого натюрморта: приоткрытая крышка чернильницы в виде человеческого черепа, пара остроотточенных перьев, увесистая книга в странном кожаном переплете без единого следа пыли, словно кто-то регулярно заботился о ее чистоте. Нагромождение дополняли несколько странных амулетов и пантаклей непонятного назначения, несомненного старых и, возможно, дорогих, огромная свеча почти черного воска с аккуратно срезанным фитилем, совершенно непостижимые металлические приборы и заботливо сшитые ветхие листы некого гроссбуха или дневника. После минутного созерцания мягкого тисненого переплета, Хакс открыл первую страницу.
Разгоряченные шины прошелестели по мокрому гравию, словно кто-то запустил руку в бриллиантовую россыпь. Покрытый изморосью иссиня - серебристый "эльдорадо" (Хакс купил его по случаю удачной сделки по покупке дома) выглядел чересчур роскошно рядом с откровенной невзрачностью нового жилища Хакса. Серая глыба с пыльными окнами и осыпавшейся штукатуркой нависла над машиной, будто намеревалась раздавить дерзкую выскочку как старая матерая пуританка свою нерадивую, слишком современную племянницу.
- Придется немного потрудиться, подумал Хакс. - Зато на сэкономленные деньги можно приобрести неплохую мебель, оставив старую рухлядь на растерзание жадной до вещей тетушке Августе. Хакс вышел из машины и. поежившись от холодной сырости, поднял ворот плаща. Он долго и вдохновенно взирал на дом, как старый седовласый крестоносец под стенами Иерусалима, собираясь взять город приступом.
- Эй, мистер, - послышалось за спиной. - Мистер, Вы обронили это. Хакс обернулся. На него пристально смотрели выцвстшис глаза старика с немытыми всклоченными волосами и седой бородой. Одет он был просто ужасно: стоптанные военные ботинки, которые, казалось, регулярно подвергались трепке со стороны дворовых собак, протертые до дыр джинсы, клетчатая фланелевая рубаха с повязанным по воротник платком, старая клубная куртка, по всей видимости служившая также одеялом ( судя по полосам засохшей краски с парковых скамеек ). Он относился к типу людей, применительно к которым назвать определенный возраст было весьма затруднительно - выглядел он глубоким стариком, хотя на деле ему, возможно, не было и пятидесяти.
Старик протягивал смятую двадцатидолларовую банкноту ( вероятно, Хакс не глядя бросил ее, по ошибке посчитав за салфетку ). Хакс рассеянно улыбнулся.
- Да, спасибо.
- Скверная погодка, мистер. Не очень то подходящее время для переезда. Хакс вопросительно посмотрел на старика,
- Вы ведь новый владелец этого дьявольского гнезда.
- Как вы сказали?!
- Извините, мистер. У нас здесь ходят не очень лестные слухи об этом доме...
Хакс вдруг почувствовал ревностное раздражение, но старик оказался настолько беззлобным, что он тут же подавил в себе внезапный порыв.
- Знаете, что, мистер. Если Вам интересно узнать кое-что об этом ...
доме (слово «доме» он произнес почти шепотом, словно опасаясь, что тот может услышать), то лучше места, чем «Скиталец» просто не сыскать. И эта штуковина (он расправил мятую банкноту) нам здорово поможет справиться с простудой, которую запросто можно подхватить в такую сырость.
Полумрак провинциального бара оказался почти уютным. Старик раскраснелся, оттаяв после трех стаканов дармового виски. Глаз заблестели огнем картежного азарта, и без того длинный язык окончательно развязался.
- Дьявольское местечко, да простит нас Господь. Своими «да простит нас Господь» он напоминал полубезумного священника, потерявшего свою паству и вынужденного скитаться в миру с протянутой рукой.
- Да-а, мистер. Уж Вы поверьте старому Бенджамину Клэшу. Я живу здесь с самого рожденья... меня уважали... да... Это после Нама я превратился в бродягу Бена. Хакс застучал пальцами по столу. Бен сразу уловил намек.
Прежний хозяин дома был странным человеком. Я знаю всю округу - все жители нашей окраины весьма добропорядочные джентльмены: и Дон Мэккорд и Стивен и Барри Уайп... даже шериф Стокер... он бывает строг ко мне, но Бен зла ни на кого не держит. А этот был совсем иной: на людях бывал редко, ни с кем не разговаривал, и взгляд у него был тяжелый, да простит нас Господь. Да, мистер, посмотрит, бывало, тебе в глаза, так становится не по себе, что к вечеру опять безбожно надираешься.
- Почти все одинокие люди замкнуты, - скучающим голосом сказал Хакс. - Что же здесь странного?
- Поговаривают, будто он снюхался с Сатаной, да простит нас Господь, и в его доме открылась дыра. . прямиком в Преисподнюю. От одной только мысли мне становится жутко, да простит нас Господь. Вы верите в этот бред?
- Это не бред, мистер. Он исчез без следа... угодил в свою же дыру... Ад не отпускает своих подельщиков... да простит нас Господь.
Он умолк, давая понять, что без дальнейшего возлияния не сможет поведать страшную историю дьявольского дома и его хозяина. Но для Хакса болтовня бродяги и так затянулась. Не попрощавшись, он оставил Бена наедине со своими навязчивыми идеями насчет его нового дома.
( из дневника Саймона Хортуэлла)
18 июля 1990 года
... прозрение, очень часто, приходит слишком поздно, чтобы успеть насладиться осознанием совершенных ошибок в свете приобретенной мудрости. Мудрость - величие, в ней цель, предел мечтаний, к которому стремится каждый, сколько-нибудь дорожащий своей человеческой сутью субъект. Но мудрость - вещь неуловимая, ее невозможно достигнуть, так как достигнув цели жизни, сформулированной ее предназначением, человек неминуемо погибнет, испив до дна передаваемую от поколения к поколению чашу. А всякий уход является поражением перед собой, перед жизнью и не может быть мудростью. Как заблуждаются те, кто единственной целью жизни считает смерть, прижизненные мучения в виде лишений, ограничений и запретов в обмен на призрачные блага бессмертия, умышленное истязание собственного тела в угоду бесплотной субстанции, именуемой душой. Именно они, заботясь о спасении душевной чистоты, порождают своей безучастностью и безразличием самые страшные пороки, противоречащие извечным канонам жизненной мудрости. В свое оправдание они создали целый эпос, вознеся в нем незримого, но всемогущего покровителя, неоспоримый кодекс, по законам которого считают своим долгом существовать. Они всегда стоят в стороне, сочувственным безучастием взирая на чужие страдания и при этом свято верят в то, что творят добро, переводя все недобрые проявления на чужой счет.
Я лее, наконец, познал иную мудрость. Постоянная борьба, умение наслаждаться жизненными благами, брать от нее все доступное,
стремиться к недостижимому, противостоять неписаным законам бытия... Невинность, безволие и пассивность - плохие попутчики на короткой дороге отпущенного человеку времени. Безрассудная жажда полноценной, достойной настоящего человека жизни помогла многим сделать важный выбор. Я принес в жертву все «добродетели», открыв врата Вечности, дорогу жизненной мудрости, проходящую через все мироздание. Получив дар наслаждаться Вечностью, не уходя из жизни, превратил свои дом - обитель своего тела в алтарь бессмертия и обрел бессмертие в себе, став неотъемлемой частью алтаря.
Но прозрение приходит, зачастую, слишком поздно... Вечность нельзя просто созерцать, построив мост между вакуумом ее бездны и переполненным бренностью миром. Вечность всепоглощающа, она ненасытна, она требует жертв... Одержимый обогащением заезжий коммивояжер, похотливая проститутка, невинное доверчивое дитя - все, они оказались равны перед Вечностью, исчезнув за ее вратами в моем подвале... Но, возымев ключ к Бессмертию, я сам превратился в жреца и жертву, его добровольным узником, навечно привязанным к собственному алтарю. И если мне случится впасть в искушение. Вечность примет меня как родного сына... Единственный путь к мудрости жизни - раскрыть врата и сделать единственный шаг, разделяющий несовершенство земного бытия и абсолютное великолепие. И всякий мой приемник, назвавший алтарь своим домом, рано или поздно повторит мой шаг, став хранителем и жертвой Вечности... Все попытки противостоять ей невозможны, так как она, обладая магией прошлого, настоящего и будущего будет ждать вечно, раз от раза возвращая сопротивляющуюся жертву к изначальному моменту...
Нелегко писать эти строки, осознавая их бессмысленность и. ничтожность в сравнении с силой соблазна, притаившегося в нескольких шагах за спиной и довлеющего над истощенным животным страхов перед манящим, новым, неведомым... перед вратами Вечности...
Хакс закрыл дневник. Он не успел осмыслить рассудочность только что прочитанного, внезапно почувствовав незримое присутствие. Если автор дневника и был одержим навязчивыми идеями, то теперь бред его непостижимым образом охватил и самого Хакса. Мир мгновенно сомкнулся над небольшой нишей в стене, прямо за его спиной.
Низкая железная дверь, скорее лаз, привела его в тесный душный склеп, расположившийся гораздо ниже уровня подвала. Помещение было настолько мало. что одной единственной свечи оказалось достаточно, чтобы осветить низкий земляной потолок со скрюченными щупальцами корней и неровный пол, покрытый непостижимо толстым слоем пыли. Оказавшись в центре склепа, Хакс неожиданно споткнулся о неровность в полу. Возможно камень. Он нагнулся и разгреб пыль. В свете свечи явственно блеснул металл. Хакс тут же принялся за работу с таким рвением, будто нашел сокровище; с молчаливым азартом, не обращая внимания на летящую пыль и песок, не опасаясь поранить голые руки.
Вожделенная улыбка кладоискателя стекла с уголков рта, когда на полу обнажились резные створки бронзовых ворот, увенчанные массивными кольцами и петлями. Время не тронуло несомненно очень древнюю бронзу, которая зазывно блистала непостижимыми по сложности барельефами. Даже своды мрачного склепа преобразились в исполненном жизни свете, притягивающем все сущее. Хаксу казалось, что он наслаждается невообразимой красотой, в то время как его руки, незаметно для него самого, потянули кольца ворот...
Раскаленный ветер ударил и ожег его лицо. Гул бушующего пламени, пропитанный воем бесчисленного множества пронзительных голосов, ужасающие стоны и лязганье металла почти оглушили его. Густой, почти ощутимый мрак источал невыносимое зловоние. Страх, разъедающий сознание и превративший каждый мускул в скомканный клочок ваты, переплелся с тонкими, но прочными нитями, ведущими в самую глубь колодца. Нити безжалостно натянулись и заставили его безвольное тело, обращенное в жалкую марионетку, двигаться. Внезапно, они ослабли, и он обнаружил, что занес ногу над черной пропастью. Превозмогая дикую боль. овладевшую всем телом, он собрал в один комок все то, что еще мгновение назад было готово безвозвратно улетучиться во тьму, и, стиснув зубы, с грохотом захлопнул ворота...
Хакс вскочил с постели, словно подброшенный электрическим разрядом. Кошмарный сон закончился.
Началась власть Вечности.
1995