Теплая Арктика
Посвящается Ивану Патрушеву
Я наших планов люблю громадье…
В. Маяковский
Рождение мечты
Вернувшись в конце августа 1981 года из последней, третьей экспедиции по Сунтар-Хаята, я уже через не-сколько недель сидел в библиотеке Московского клуба туристов и искал в архивах новый район для будущих путе-шествий. Хотелось найти что-то такое неисследованное и огромное, как Южный массив Сунтара три года назад. Я наткнулся на отчет Юрия Оксюка, знаменитого туриста-первопроходца из Харькова, который со своей коман-дой неоднократно становился чемпионом и призером Чемпионата СССР по туризму. Всего год назад команда Ок-сюка прошла практически первый пешеходный маршрут в самой северной, заполярной части Верхоянского нагорья, в хребте Орулган. Я читал отчет и не мог оторваться, а перед глазами уже вставали неведомые горы, ледники, перевалы и грандиозные непроходимые каньоны, преграждающие путь. Так я «заболел» Орулганом.
Но до осуществления мечты понадобилось пройти большую дистанцию в два года - нужна была команда, ее предстояло создать заново, практически с нуля. Я вернулся в Сургут и, собрав ребят в клубе, рассказал о замеча-тельной Северной стране, которая ждала своих первооткрывателей. В каждом мужчине, независимо от возраста, в большей или меньшей степени, живет романтик, жаждущий приключений, открытий и покорения новых про-странств. Правда, не каждый об этом знает. Но среди членов клуба «Югория» сразу же нашлось много желающих готовиться к экспедиции в Орулган, которая намечалась на июль 1983 года. Но условия для участия были постав-лены самые жесткие. Необходимо было в процессе подготовки участвовать, как минимум, в пяти походах от вто-рой до пятой категории сложности. Для этого мало было только желания и силы, нужно было найти возмож-ность вырваться с работы, получить вовремя отпуск, плюс заработать деньги на все эти мероприятия. Но и то-гда не было никакой гарантии, что попадешь в финальный состав экспедиции.
Я горжусь тем, что сумел заинтересовать своими планами самых простых ребят, таких, как электрик Ваня Патрушев, слесарь Петя Редько и грузчик цементного завода Володя Майборода. Они приехали в Сургут по комсо-мольским путевкам, были обычными людьми, которые после работы от безделья могли лишь пьянствовать и шляться по улицам в поисках приключений, если бы однажды не пришли по газетному объявлению в клуб туристов, не сходили в лыжный поход, в котором пережили пятидесятиградусный мороз, выстояли и прошли маршрут пол-ностью. Они открыли для себя другую жизнь, и теперь им предлагали участвовать в чем-то совершенно необыкно-венном - в экспедиции в Заполярную Якутию.
Маршрут, как всегда, затевался сложным и должен был включать вертолетную заброску в район, примерно на пятьсот километров от ближайшего населенного пункта, прохождение новых перевалов, покорение безымян-ных вершин при многократном пересечении линии Главного хребта. Заканчиваться все должно было сплавом по одной из рек Верхоянского хребта бассейна Лены. Поэтому участники похода должны были в кратчайшее время стать «универсалами»: прекрасно владеть горной техникой и страховкой, а также техникой водного туризма для сплава по реке высшей категории сложности.
Угамское горнило
В качестве первого этапа подготовки был выбран майский сплав по реке Угам в Западном Тянь-Шане. Эту реку предложил наш Учитель водного туризма, непревзойденный путешественник-авантюрист, виртуозный фотограф и заме-чательный человек Анатолий Тараскин. На своем счету Тараскин имел десятки первопрохождений сложнейших рек Па-мира, Тянь-Шаня, Алтая и Саян, в составе команды легендарного новосибирского туриста Валерия Говора неоднократно становился призером Чемпионата СССР по туризму. В 1980 году он участвовал в первопрохождение реки Угам в связке еще с двумя тянь-шаньскими речками и получил за этот маршрут серебряные медали чемпионата. Правда, это первопро-хождение было в конце августа, по малой воде, а нам предстояло упражняться и изучать технику управления катамара-ном в мае, когда уровень воды достигает пикового.
Прошло много лет и теперь, я думаю, можно не бояться, раскрывая некоторые тайны столь рискованных мероприя-тий. Сегодня этим никого не удивишь - все так ходят. Но тогда подобный прием для подготовки новичков можно было спокойно назвать «шоковой терапией». Вопрос ставился ребром: либо человек испугается и сломается, а значит, сойдет с дистанции в самом начале, либо он выдержит и тогда можно спокойно продолжать вкладывать в него знания, умения, воспитывать из него участника, способного составить крепкую команду для тридцатидневного маршрута в условиях пол-ной автономии в самых экстремальных условиях.
Трудно пересказать эмоции участников этого «тренировочного» сплава по Угаму. Покрутившись один день на глад-кой воде в разливе у поселка Угам, Тараскин смело повел нас в ущелье. При скорости реки в десять-двенадцать километ-ров в час, а на порогах до пятнадцати, участок в шестьдесят километров мы прошли за восемь дней. Причем это были настоящие тяжелые рабочие будни, которые без выходных следовали один за другим примерно по такой схеме.
Утром после завтрака мы карабкались по скальным берегам реки, чтобы добраться к нашим судам, которые были привязаны в полувисячем состоянии на крутом берегу. Несколько человек оставались возле них, чтобы поддуть гондолы и привести все в порядок, а остальные во главе с неутомимым Тараскиным пробирались дальше, чтобы осмотреть пред-стоящий участок сплава и зарисовать препятствия - камни, узкие прорывы, пенные «бочки», сливы и сбросы. Пройдя та-ким образом сто-двести метров, мы возвращались назад, оставляя по пути страховщиков с веревкой и фотографов, кото-рые должны были в мельчайших подробностях запечатлеть прохождение того или иного порога-препятствия.
Наконец, подходили к судам, надевали спасательные жилеты, каски, натягивали перчатки, усаживались поудобнее, а после команды «пошел» «чальщик» выбирал конец, успевая в последний миг запрыгнуть на судно, которое беспомощ-ной скорлупкой уносилось разъяренным потоком. Крики - команды начальника, судорожная работа веслом, скрежет ло-пасти по камням, пена валов, скрывающая всех с головой, сорок секунд страха и работы, и вот конец осмотренного уча-стка. Чалка летит на берег, и через секунду на ватных ногах выползаешь туда и ты. Препятствие пройдено! Снимаешь всю амуницию и по скалам или осыпям ползешь назад, сменить страховщиков и фотографов, чтобы теперь они прошли всю эту круговерть. Так к обеду нам удавалось пройти когда восемьсот метров, когда больше километра, а иногда вообще только сто метров за целый день!
В какой-то момент Тараскин останавливался и констатировал: «Горючка кончилась». Пора обедать». Тогда все мо-ментально прекращалось, и мы, усталые и голодные, возвращались в базовый лагерь к приготовленному нашими девоч-ками обеду. Лагерь мы переносили по берегу раз в несколько дней. Все препятствия делились на сложные, очень слож-ные и непроходимые. Конечно, Тараскину хотелось пройти все, и он наверняка бы прошел, но заставить нас сунуться в сплошное месиво воды и камней, из которых живым выйти было очень сложно, ему не удалось. Но, все-таки, воспитание было вполне спартанским.
В один из дней мы осмотрели очень сложный участок, который было невозможно разбить на короткие отрезки, про-сто не было ни малейшей возможности зачалить суда. - надо было разом проходить узкий и длинный прорыв в скалах. Мы походили, посмотрели, Тараскин многозначительно побросал палочки в поток, понаблюдал, куда их выбросит, а мы, не отрываясь, смотрели только белую пену стремительной воды, которая ничего хорошего не предвещала. Вдоль этого порога по левому берегу тянулась тоненькая тропинка, по которой нам навстречу шли местные бычки. Увидев нашу ком-панию, они испуганно шарахнулись назад, и один, не удержавшись, сорвался по склону в реку. Его моментально понесло потоком. Я даже не представлял, что у коровы такая длинная шея, почти как у жирафа. Эту шею и тянул из воды несчаст-ный бычок, судорожно пытаясь выбраться на берег. Поток вынес его на небольшой островок посреди порога, он поднялся на подкашивающихся ногах и, ни секунды не задумываясь, бросился в следующую протоку, и ревущая река унесла его за поворот. Мы на тропе просто оцепенели от увиденного: каждый в этот момент представил себя на месте несчастного бычка, но понимал, что такой шеи ни у кого из нас нет.
Тараскин, как ни в чем ни бывало, закончил рекогносцировку, свернул схемы и направился к судам. В самый труд-ный момент он всегда прекращал дебаты тем, что уходил со своим экипажем, а нам, второму экипажу, не оставалось ни-чего другого, как следовать за ним, полагаясь на себя и Фортуну. Так было и в этот раз. Тараскин прошел порог, вернулся и сменил нас на страховке, и мы, копаясь в застежках и завязках, чтобы хоть как-то оттянуть время неотвратимого старта, поплелись к своему катамарану.
Все на местах, чалка брошена переднему гребцу, катамаран на мгновение замирает, и вот нас понесло куда-то вниз, в тень мрачного ущелья. Машем веслами, кричим больше от страха и возбуждения. Ориентиры, которые так тщательно выглядывали и старались запомнить с берега, с воды совсем не узнаем, поэтому вся предварительно проговоренная так-тика уже не действует. Все теперь больше зависит от реки, чем от нас. Вдруг мягкий, но неожиданный удар, и вода, взре-вев, поднимает катамаран вместе с нами на дыбы. Мы сели на камень. Остановка в такой быстрой воде означает, что те-перь вся мощь реки направлена против нас - мы теперь препятствие для реки, и она ожесточено старается с нами распра-виться. Еще мгновение, и баллон порван, из прорехи чехла показывается беззащитная розовая детская клеенка. Да, ведь именно из нее мы клеили так называемые надувные элементы - гондолы, закрывая сверху для защиты от камней чехлом из плотного брезента. А в катамаране Тараскина надувные элементы из полумиллиметрового полиэтиленового рукава, торцы которого связаны и оплавлены.
Итак, река нас старается перевернуть, ворочает на большом камне, мы тоже, заворожено глядя на воду, судорожно пытаемся веслами сдвинуть судно с камня, и каждый в этот момент, я уверен, вспоминает бедного бычка-камикадзе. Но вот с берега слышен зычный крик, к нам летит веревка, и через некоторое мгновение мы подтянуты к спасительному бе-регу. Тараскин, как всегда, ворчит, обзывая нас растяпами. Мы отвязываем порванную гондолу и несем ее в лагерь для ремонта. Там сушим, клеим, штопаем. Я с надеждой смотрю на часы: день идет к концу, сегодня мне не хотелось бы про-должать эти испытания на волю и мужество. Но у Тараскина другие планы и принципы: мы проштрафились, и должны сегодня же пройти этот участок полностью от места, где наш сплав был остановлен подводным камнем. Я пытаюсь робко возразить, что в этом месте даже отчалить толком невозможно и к воде не подобраться. Но Тараскина остановить невоз-можно. Он объясняет нам, как на веревках будет спущен катамаран, по ним же спустимся и мы, а когда будем готовы, то нас с этих веревок отпустят в поток.
Уже в сумерках, мокрые с ног до головы, с дрожью в коленях, но с чувством исполненного долга и хорошо выпол-ненной работы, мы вернулись в лагерь. Надо отметить, что через пять-шесть дней препятствия, которые мы часами ос-матривали в первые дни сплава, мы уже проходили почти сходу. Опыт появлялся на глазах - это суровая школа-каторга давала свои результаты.
Девятого мая, на девятый день нашего сплава, Тараскин остановился и, скрестив руки над головой, многозначи-тельно дал понять, что маршрут окончен: «Конец маршруту - Бобкин-стрит!» Надо сказать, что остановил его не празд-ник Победы и, конечно, не мой день рождения. Просто последний прорыв Угама к Чарвакскому водохранилищу, услож-ненный обломками железобетонных плит, с торчащей во все стороны арматурой, и другими элементами человеческой деятельности на берегах реки, превращал ее в мясорубку, не оставлявшей нам никаких шансов. Благодаря этому, я полу-чил редкую возможность - отметить свое двадцатидевятилетие в прекрасном месте под голубым небосклоном и ярким солнцем в шуме трехступенчатого водопада, вкушая аромат настоящего плова с друзьями, которым я все эти дни доверял свою жизнь, как и они мне свою.
Саянская закалка
На лето 1982 года были назначены основные мероприятия подготовительного цикла. Я предложил организовать летний туристский лагерь на Хамар-Дабане, на юге Байкала. Во время этого лагеря наши будущие участники должны были за две недели пройти маршруты второй категории сложности, а потом, не отдыхая ни одного дня, собраться все вместе для маршрута пятой категории сложности в Китойских и Тункинских Альпах в Саянах.
Основной же костяк нашей будущей группы под руководством все того же неугомонного Тараскина должен был пройти сплав по реке Иркут, включая прохождение Черного Иркута, что усложняло сплав до пятой категории. Для нас сплав должен был закончиться неподалеку от поселка-курорта Нилова Пустынь, откуда и началась сразу же пешеходная «пятерка». Таким образом, в непрерывном, насыщенном сложными разнообразными препятствиями, пятинедельном маршруте моделировались трудности предстоящего путешествия по Орулгану.
Пришло лето, и шесть групп сургутских туристов отправились к горам вблизи озера Байкал. В городе уже многие знали и наш клуб «Югория», и наши планы. В редакции газеты «Нефть Приобья», которую мы увековечили в названии перевала в Сунтар-Хаяте, интерес был особый. Главный редактор газеты Вячеслав Тен, начитавшись моих путевых очер-ков и наслушавшись не менее горячих рассказов, решил сам испытать прелести путешествия в горах. Причем до этого он никогда не бывал в подобных путешествиях, и его решительность удивляла нас. Стараясь выбрать для Тена маршрут не-сложный, я предложил ему заменить нас в группе Тараскина на Иркуте ниже Ниловой Пустыни. Это было бы несколько дней спокойного сплава с рыбалкой и загоранием, если бы позволила погода. Компанию Тену решила составить и Валя Чикова, не имевшая опыта каких-либо серьезных походов. Ей не удалось получить отпуск раньше, чтобы пойти в поход с одной из групп туристского лагеря. Я использовал эту нечаянную пару, чтобы пополнить запас наших продуктов для «пятерки» по Саянам. Итак, мы все должны были встретиться на берегу Иркута у моста, по которому шла дорога в Нило-ву Пустынь.
Когда, пройдя пороги Черного и Большого Иркута, мы в назначенный день подошли к этому месту встречи, выяс-нилось, что реальность внесла в наши планы свои значительные коррективы. Во-первых, там не оказалось «вспомогате-лей» Славы Тена и Вали Чиковой. Позже мы узнали, что их самолет задержался из-за непогоды, но Тараскин этого не знал, а ждать он не привык. А потому, попарившись в импровизированной баньке, подождав, как было условленно один день, Толя отправился по реке дальше, оставив нам самим решать проблему с опоздавшими на встречу людьми. Опо-здавшие прибыли в тот же день, но догнать Тараскина уже не могли. Так на наши головы свалились два неподготовлен-ных человека, с которыми надо было что-то решать.
Во-вторых, один из основных участников предстоящего маршрута по Саянам - Виктор Есюнин, руководивший пе-ред этим группой лагеря в Хамар-Дабане, был настолько вымотан из-за непредвиденно высокой воды и ливневых дождей, усложнивших маршрут, что отказался от участия в «пятерке».
Еще один участник, это уже в-третьих, - Володя Майборода, впервые в жизни попавший в горы в маршрут второй категории сложности в рамках лагеря, пришел практически босиком, с разбитыми ногами и в таком паническом настрое-нии, что до разговора с ним пришлось дать ему день полного отдыха. После баньки по-походному, хорошей еды и восем-надцати часов сна, я предложил ему самому сделать свой выбор: либо он возвращается домой и прощается с мыслью об Орулгане, либо собирает волю в кулак и идет с нами в маршрут, многократно превышающий сложности того, что он только что прошел. Во втором случае он сможет считать себя мужчиной и останется в претендентах на место в команде.
Володька выбрал второе и тем самым в корне изменил всю свою последующую жизнь. Каждый маршрут высшей категории сложности, пройденный им впоследствии, стал для него своеобразным университетом. А получив такое обра-зование, он уже не мог вернуться к прошлой бессмысленной и пустой жизни. Майборода стал много читать, увлекся под-водным плаванием, начал снимать фильмы и вообще стал интересным человеком. Да, а еще он бросил курить и никогда больше не пил, но это уже само собой вытекало из всех метаморфоз, происшедших с ним.
Кроме сургутян, к конкурсу на Орулган были допущены и ребята из моей «Альма Матер», с физтеха Томского по-литехнического института, где продолжал работать клуб туристов «Пилигрим», созданный когда-то мною в октябре 1971 года. Семь или восемь поколений студентов ходили со мной в сложные походы, и моя непрекращающаяся связь с род-ным факультетом всегда помогала мне. Это были самые надежные участники наших походов, несмотря на свою моло-дость, их трудно было испугать препятствиями и походными лишениями. Они становились взрослыми, получали дипло-мы физиков, разлетались по всей стране, но еще многие годы потом съезжались к месту старта и уходили со мной в Сун-тар-Хаята и в Саяны, в Орулган и на Корякское нагорье. А в маршруте, который в 1990 году принес нам долгожданные золотые медали чемпионов, участвовало восемь физиков - выпускников родного факультета!
А пока двое новичков - Александр Попов и Ваня Дорофеев, полуголодными слонялись по курорту Нилова Пустынь в ожидании встречи с нашей группой. Мы нашли их быстро, узнав издалека по характерному голодному блеску в глазах, и они счастливые, что, наконец, влились в команду, отъедались и отогревались у костра.
Итак, я, Галина Тарасова и Ваня Патрушев оставили команду Тараскина, к нам присоединились два, неизвестных пока нам новичка из Томска - Попов и Дорофеев - и герой предыдущей «двойки» сбивший ноги до крови Володя Майбо-рода. Есюнин отдал продукты из своего рюкзака и поехал домой в полном расстройстве, а на берегу ждали своей участи опоздавшие к прогулке по Иркуту Чикова и Тен. Предстояло решить их судьбу. Что делать с людьми, с трудом выбив-шими отпуск в летнее время, потратившими кучу денег на снаряжение и дорогу, и оказавшимися теперь у «разбитого корыта»? Возвращаться назад «не солоно хлебавши»? И тогда я предложил им идти со мной, но не на прогулку, как они собирались, а в маршрут высшей категории сложности. Я понимал, что для них такое испытание чрезмерно, поэтому по-обещал, что несколько изменю маршрут, чтобы у них была возможность сойти с него после первой половины, но никак не раньше. Выбора практически не было и место выбывшего Есюнина было занято сразу двумя новичками. Понятно, что такая «новичковая» команда не могла соответствовать заявленному сложному маршруту, впрочем, многих из участников в заявочной книжке и не было, там, как часто это бывало, были вписаны «мертвые души», у которых по бумагам с опы-том было все в порядке. Новичкам предстояло продолжить набираться опыта методом «шоковой терапии».
В первые несколько дней Слава Тен с трудом добирался до каждого привала и буквально падал, издавая такой стон, что казалось это его последний выдох. Но вскоре он втянулся, на привалах начал крутить головой, восхищаясь скальны-ми пиками со снежными шапками и другими красотами, каких в своей прежней жизни он никогда не видел. Когда же, пройдя четыре сложных перевала, научившись страховаться и страховать товарищей, переносить непогоду, многочис-ленные броды, не обращать внимания на потрепанную одежду и развалившиеся ботинки, пришла пора ему сойти с мар-шрута, он отказался. Я предупредил его, что весь маршрут закончиться не скоро, и он наверняка опоздает из отпуска на работу, но Слава твердо мне ответил, что хочет пройти все до конца, убедиться, что он способен преодолевать не только препятствия, но и свою усталость и страх. А опоздание на работу? Ну, что ж, эта проблема с высоты гор тогда показалась ему такой ничтожной! Вернемся, и все как-нибудь уляжется - решил окончательно Слава. Но не уладилось: его молодой заместитель по газете, как настоящий коммунист, сообщил в партком объединения, что редактор не вернулся из отпуска, поставив тем самым под удар работу идеологического органа нефтяного гиганта. Слава Тен потерял престижный и до-ходный пост редактора газеты и даже получил строгий выговор по партийной линии, но никогда не пожалел о двадцати трех днях маршрута в Китойских Альпах.
Валя Чикова, как настоящая женщина, стойко и с таким оптимизмом переносила все тяготы маршрута, что заслужи-ла всеобщую любовь и уважение. Никто тогда не мог и предположить, что через три года она пройдет самый жесткий отбор и попадет в команду, бросившую вызов Корякскому нагорью. Вы спросите, а как же Володька Майборода? Ведь он разбил ноги еще в первом, коротком маршруте? За два дня я залечил его раны, а потом на диком курорте Шумак заставил принять грязевые ванны рядом с привязанными лошадьми и собаками, которых привели тоже залечивать разбитые на перевалах лапы и ноги. Позже, он часто восклицал, что, только благодаря этой «пятерке», узнал, что такое настоящий туризм, а иначе так и считал бы, что туризм - это уродство, с которым ему пришлось столкнуться в первом маршруте.
В том маршруте по Саянам мы прошли одиннадцать перевалов, покорили две скальные вершины, дважды перешли вброд дикий Китой, что по сложности превосходило все на этом маршруте. Выходя на маршрут неопытной, только что собравшейся группой малознакомых людей, мы закончили его слаженной дружной командой, которая и стала костяком и фундаментом будущей Орулганской экспедиции.
В последний день путешествия мы спустились по прекрасным альпийским лугам в тенистый лес корабельных сосен. С праздничным настроением победителей среди разнотравья и птичьего гомона мы, наконец, закончили маршрут в не-большом бурятском поселке Хойтогол. В обыденной жизни, по которой мы все уже соскучились, оказывается, был обыч-ный рабочий день. Правда, в поселке, в разгар сенокоса и летней страды не было ни одного трезвого человека. В ожида-нии какого-нибудь попутного транспорта мы просидели на обочине дороги до вечера, когда к нам подъехал самосвал.
Водитель предложил подвезти нас до Ниловой Пустыни, откуда мы могли уже выбираться в Иркутск рейсовым ав-тобусом. В оплату услуг он потребовал спирт. У нас было двести граммов спирта в аптечке. Это был «неприкосновенный запас», теперь пришло время его использовать. Бурят тут же вылил из фляжки в кружку весь спирт и, не разбавляя, выпил его одним залпом. Переведя дыхание, он интеллигентно закусил сливовой карамелькой. Мы переглянулись, но выбора не было - пришлось грузиться в металлический кузов самосвала. В кабину лихой водитель посадил пятерых своих малень-ких детей, которым повезло прокатиться до Пустыни. Самосвал помчался, а мы вцепились в борта. На восемнадцати ки-лометрах этого пути было восемь мостов через горную речку Ихе-Ух-Гунь. Я очень боялся, что пьяный водитель не впи-шется в мост, и мы улетим в реку, но, как все, вцепился в борта, присев в кузове. Только смелый Ваня Патрушев, как впе-редсмотрящий, стоя на ногах, кричал заранее: «Мост!», а через минуту констатировал: «Вписались!». Через полчаса са-мосвал с визгом затормозил на автобусной площадке горного курорта. Мы посыпались из кузова. Я открыл дверцу каби-ны, чтобы попрощаться с лихим водителем. Он вывалился вместе с открывающейся дверкой, упал на траву и пьяно за-храпел. В кабине, как галчата, молча сидели черноволосые и круглоглазые бурятики.
В марте 1983 года всем основным составом мы прошли лыжный маршрут в горах Поднебесных Зубьев. Сюда прие-хал и наш основной участник Сергей Савин. Под его руководством штурмовая группа поднялась на вершину Большого Зуба. Все летние новички уже чувствовали себя опытными туристами и легко освоились с трудностями зимних гор. По-сле этого маршрута и майских тренировочных сплавов команда была готова. Так на одном дыхании прошел целый год, и в конце июня мы были готовы к предстоящей экспедиции.
Познакомьтесь, Орулган!
Теперь, прежде чем перейти к рассказу об этой интересной экспедиции, наверное, нужно подробнее рассказать, что же это такое - Орулган, что он собой представляет и где находится.
После того, как Лена принимает свой крупнейший приток Алдан, река плавной дугой огибает огромную горную страну - Верхоянский хребет, который правильнее было бы называть нагорьем, так как система расходящихся веером горных хребтов протянулась на тысячу километров с севера на юг, загибаясь потом на восток. Вся система, если пригля-деться к ней на карте, похожа на гигантский веник, который на севере представлял тугую ручку, а на юг распадался мно-гочисленными отдельными веточками. Эта мощная «ручка», находящаяся в пятистах километрах севернее Полярного круга, и была собственно хребтом Орулган, в котором и находятся самые высокие вершины Верхоянского нагорья, а со-всем недавно открыты с помощью аэрофотосъемки современные ледники.
Вершины хребта не достигают и двух с половиной километров, но для этих северных широт, подобные высоты рав-нозначны пяти-шести тысячам метров над уровнем моря в южных горах. Природа хребта, представленная суровыми вершинами, ледниками, глубочайшими каньонами-трещинами, долинами западного склона с необыкновенно буйной рас-тительностью и безжизненной на сотни километров тундрой восточного склона, с отдаленностью от цивилизации и прак-тически ненаселенностью - все это создавало неповторимую привлекательность для самых сложных туристских путеше-ствий.
Туристами этот уголок необъятной нашей страны был открыт всего в 1969 году. Именно в этом году группа моск-вичей под руководством А. Ивлева, сойдя с парохода в поселке Натара на Лене, бросила вызов неизвестности, гигант-ским расстояниям и нехоженым тропам. Воспоминания об этом путешествии, опубликованные в «Ветре странствий», леденили кровь и надолго отпугнули туристов от этого района. Более смело вторглись в Орулган туристы- лыжники. И в 70-е годы Орулган прослыл одним из самых интересных и сложных районов страны. Надо, правда, заметить, что в лыж-ные походы сюда ходили только в мае, так как всю зиму на этих просторах царит ночь с морозами до семидесяти граду-сов по Цельсию. Кстати, средняя температура июля, самого жаркого месяца года, по многолетним наблюдениям не пре-вышает двенадцати градусов тепла. А средняя продолжительность бесснежного периода всего тридцать восемь дней.
Пеших маршрутов в Орулгане не было до 1980 года, пока, как я уже писал, харьковские мастера и дважды чемпио-ны СССР по туризму под руководством Юрия Оксюка не совершили первопрохождение в северной части хребта, открыв тем самым «новую эру» в туристском освоении Орулгана. Вот их отчет и «заразил» меня. Таким образом, наша команда была всего второй в этом районе.
Я старательно отметил пройденные харьковчанами перевалы, особо обозначил те участки, которые по их призна-нию считались непроходимыми, в частности, грандиозный каньон Гран-Тэтэкэнджа-Согоруу. Глубина этого каньона превышала триста метров, ширина щели в узких местах сходилась до семидесяти-восьмидесяти метров, а в самом широ-ком месте не превышала нескольких сот метров. Харьковчане поднимались по каньону от устья. Не успев пройти его за день, они были остановлены прошедшим ночью дождем, после чего уровень воды резко поднялся. Им пришлось два дня карабкаться по скальной стене каньона с помощью веревок и скальных крючьев, даже ночевать на стене. Полные впечат-лений, они не советовали больше никому испытывать этот Каньон на прочность.
Растительный и животный мир района типичен для заполярной Якутии. Вдоль берегов западных склонов, по кото-рым все реки впадают в Лену, растает лиственничная тайга с труднопроходимым подлеском - кедровым и ольховым стлаником, карликовой березкой, ивами-чозениями и глубокими мхами. В низовьях рек встречаются густые рощи тополя, вербы, ольхи и березы. По мере подъема к гребню хребта тайга сменяется чахлым редколесьем, граница леса с запада проходит всего в двенадцати-пятнадцати километрах от линии водораздела. А вот восточные склоны - это тундры, про-стирающиеся от гребня на пятьдесят-сто километров вниз по течению спокойных восточных притоков Яны.
В лесах западных склонов обитают кабарга, белка, заяц, медведь, волк, лось, северный олень и горный баран-толсторог. Из птиц, в основном, водоплавающие - утки и гуси, а также полярная куропатка и рябчик. В реках много рыбы - хариус, ленок, таймень, сиг и муксун, а в низовьях притоков Лены ловится даже ленский омуль. Понятно, что в долинах рек, как повсюду на Севере, царство гнуса, который не достает все живое только на высотах, где лед и камень.
Район практически ненаселен. На берегу Лены еще есть несколько небольших полузаброшенных поселков, куда раз в месяц заходит пароход, а так ближайшие к нашему району населенные пункты Кюсюр и Улахан-Саккырыр находятся не ближе четырехсот-пятисот километров. Это и придавало специфическую сложность путешествиям по Орулгану. По-пасть в район можно было только вертолетом. Полет стоил огромных, даже по тем временам, денег - девятьсот восемьде-сят рублей за час полета, да и самих вертолетов было всего несколько штук на весь этот необъятный регион, и они об-служивали, прежде всего, оленьи стойбища и артели золотодобытчиков.
Планы
Прошло уже двадцать лет, а я до сих пор помню необыкновенную музыку местных названий - Аабылаган-Тарына, Окунчах-Юрях, Сиекотэнджа, Сыларында, Эниген-Толооно, Улахан-Саккырыр, Малыр-Юраэ, Саханджа и Бесюке. Такое трудно выучить, но забыть потом, когда, закрыв глаза, видишь их перед собой, невозможно. Планы нашей экспедиции были, как всегда, грандиозны. Мы разбили весь Орулган условно на три массива - Южный, Центральный и Северный. Вертолет должен был сначала пронести нас над всем хребтом с юга на север и в истоках Саханджи оставить нашу забро-ску с катамаранами и продуктами на сплав. Затем, на обратном пути, мы планировали оставить еще одну промежуточную заброску в Центральном массиве, а сами высадиться в Южном.
В Южном массиве, где находится высшая точка всего Верхоянского нагорья гора 2389, мы должны были пройти не-большой кольцевой маршрут через новые перевалы, подняться на эту вершину, а потом спешить на север, в Центральный массив, к главному узлу оледенения - к ледникам Колосова. Совершив в нем несколько восхождений, покорив новые пе-ревалы и ледники, мы рассчитывали все-таки пройти каньон Тэтэкэнджи-Согоруу и выйти в Северный массив. После возможных исследований этого небольшого по площади и высотам, но самого сурового массива, нам надо было спус-титься на западный склон в истоки реки Саханджи к нашей заброске. Отсюда мы должны были сплавляться на катамара-нах по Сахандже и Бесюке до пустынного берега славной Лены. До ближайшего поселка Кюсюра было еще не менее ста километров вниз по Лене, которая в этих местах разливается до десяти километров шириной и совершенно не предназна-чена для сплава на наших утлых судах из полиэтиленовых мешков. Валентин Мухин - руководитель туристов из «Звезд-ного городка», совершивший первопрохождение Саханджи и Бесюке, писал мне, что в устье Бесюке стоит большой нави-гационный знак, возле которого удобно «тормознуть» попутное судно в Тикси, а чтобы привлечь внимание судна, доста-точно махать белым флагом. Лишь после окончания всей нашей эпопеи мы узнали, что отмашка белым флагом означает «Терплю бедствие». В общем, момент эвакуации из района оставался самым слабым звеном нашего грандиозного плана, и мы старались о нем особо не думать, оставляя по русской традиции все на «авось».
Надо отметить, что все реки бассейна Лены представляли собой реки прорыва, в которых, зажатая скалистыми сланцевыми берегами, вода несется через сплошную цепь порогов. Уклон этих рек более двух метров на километр, мес-тами достигает шести-восьми метров, что и определяет основной характер порогов - это пороги-прижимы и пороги-ступеньки, в которых уровень падает сразу на несколько метров. Космонавтам было легко инструктировать нас, так как сами они проблем с транспортом никогда не имели, у них всегда была с собой аварийная рация, которая давала возмож-ность радиосвязи с пролетающими над районом авиалайнерами. Закончив маршрут, они просто по рации вызывали вер-толет, который по первому требованию вывозил их к людям.
Ну, вот. Подготовка закончена, планы сверстаны, теперь уже ничто не мешает приступить к описанию собственно экспедиции в Орулган, которая, как и полагается, начиналась с долгой дороги.
Дорога к Орулгану
Улетали из Сургута в Якутию, как всегда, в конце июня. Новосибирск встретил и проводил нас такой же жарой, что и Сургут. В Якутск вылетали ночью. Это была последняя настоящая ночь на долгий срок. Якутская «белая» ночь в конце июня светлее сургутской, но прохлада (всего восемь градусов тепла) дала понять, что начало лета еще впереди. Мы еще никогда не прилетали в Якутию так рано. Как уже упоминалось, бесснежный и безморозный период в Орулгане длится в среднем тридцать восемь дней, наш маршрут по плану должен продлиться тридцать дней, и мы очень боялись опоздать к началу лета.
В этот раз в начале путешествия нам повезло - всего через тридцать часов после старта мы пересекли Полярный круг и приземлились в центре Верхоянского района - в поселке Батагай. Была глубокая ночь - два часа. Солнце желтым кругом висело над крышами домов, а нас поразила непривычная тишина и пустота улиц. Не сразу догадались, что ночью люди, несмотря на яркое солнце, все-таки спят. На небольшой лужайке между домами поставили палатку, вскипятили на примусах чай, но заснули уже совсем под утро. Сказывались пять часовых поясов, которые мы преодолели одним махом.
Наша палатка - капроновый ослепительно-белый шатер с оранжевым клином на противоположной входу стенке. Вес всего пять килограммов, площадь двенадцать квадратных метров. Ее сконструировал известный турист-лыжник Петр Лукоянов. Палатка прошла аэродинамические испытания в специальной камере ЦАГИ и была единственной отечествен-ной палаткой, которую применяли наши альпинисты при восхождении на Эверест всего год назад. При сравнительно не-большом весе она обеспечивала комфортное проживание всей группе под одной крышей, что было очень важно для пси-хологического климата в таком сложном и длительном походе, как наш. Цвет палатки тоже оказался очень удачным. Она не давала, конечно, спрятаться от солнечного света ночью, но зато днем нагревалась гораздо меньше, чем в случае более темного цвета. Забегая вперед, скажу, что привыкнуть к ночи мы так и не смогли. Впрочем, это и не понадобилось, так как мы работали, в основном, ночью, когда была лучше погода, да и гнус на ночь обычно успокаивался. А днем мы отсы-пались, хотя температура в палатке на солнце достигала сорока пяти градусов, а если бы она была темной, то трудно даже представить возможное пекло. Проветривать палатку можно было очень осторожно, так как мошкара и комары находили малейшее отверстие, и тогда уже, прощай сон.
Пришло первое утро, и местные жители с удивлением увидели неопознанный пока объект во дворе штаба объеди-ненного авиаотряда. В Батагае - поселке очень серьезных людей, удаленном от проторенных туристских дорог, еще не имели опыта общения с туристами. С нас строго спросили документы, долго и удивленно расспрашивали, а когда выяс-нили, что мы ничего не перепутали, а идем в Орулган, прониклись уважением и вниманием, которые не ослабевали во время всего долгого вынужденного нашего сидение в Батагае. Да, удача на первом участке полета по законам сохранения должна была быть немедленно компенсирована. Что и произошло, даже с лихвой.
Выполнять вертолетный рейс по гарантийному письму Сургутнефтегаза руководство авиационного отряда отказа-лось, потребовав полную предоплату полета. Началось наше «Великое батагайское ожидание»: телеграммы из Батагая в Сургут приходили только на пятые сутки, деньги шли как пешком, в результате мы просидели на краю летного поля ше-стнадцать дней! А ведь отпуска, как многие из читателей могут помнить, были всего по двадцать четыре дня. Да, у нас - сургутян - были большие северные отпуска, но ведь еще был и Сергей Савин, который работал в строгой фирме с обыч-ным отпуском. На карту ставилось многое, но отступить было уже невозможно.
На наших глазах наступило буйное заполярное лето. Температура поднималась до тридцати градусов, все начало цвести, расти. Мы загорали по двадцать часов в сутки, купались в ледяной воде озерца «Подковка», выучили наизусть все рейсы батагайского аэропорта, познакомились и даже подружились с вертолетчиками и механиками, геологами Янской экспедиции, колоритными золотодобытчиками. Наконец, деньги пришли на счет авиаотряда, и начальник ПАНХ (так назывался отдел по применению авиации в народном хозяйстве) дал «добро» на полет. Чтобы увеличить радиус полета вертолета и сэкономить горючее, мы подлетели к последнему населенному пункту перед горами Улахан-Саккырыру на самолете АН-2.
Маленький домик на краю галечниковой террасы - вот и весь аэропорт «Саккырыр», единственный его работник с удивлением разглядывает нашу необычную компанию и гору багажа. Мы спрашиваем, как бы нам сдать багаж в камеру хранения. Нас не сразу понимают, а поняв, смеются. В поселке в лучшие времена собирается до двух тысяч местных жи-телей. Все они эвены, оленеводы. Во всем поселке нет ни одного замка, ни одна дверь никогда не запирается. Нам пред-ложили оставить груз под тентом, чтобы не намочил неожиданный дождь, а о сохранности не беспокоиться - здесь никто никогда не возьмет чужого. Все снабжение поселка происходит по воздуху. Товары в магазин, даже водку, оставляют на краю летного поля, а потом продавец перевозит их в магазин. Если же кому-то не терпится выпить, то он сам возьмет бутылку, а деньги положит в ячейку ящика, придавив сверху камешком. Впрочем, такая самостоятельность распростра-няется только на спиртное, так как понятно, когда душа горит, ждать никто не может. Пожалуй, Саккырыр - это тот са-мый «остров коммунизма», который, правда, не построили, а наоборот, чудом сохранили, вопреки всему вокруг происхо-дящему.
Здесь же мы впервые увидели маленьких оленегонных лаек. Эти собаки самые верные помощники пастухов-оленеводов, они здесь на вес золота. Чтобы летняя, населенная всякой живностью тундра не прельщала собак, и они не могли бы убежать, на шею каждой лайке вешают широкую доску. Она не позволяет бегать, бьет по передним лапам и собаки могут лишь неторопливо перемещаться, смешно косолапя.
В поселке нас встретили очень гостеприимно, для ночлега отвели гостевую избу, накормили и поделились репел-лентом для защиты от гнуса. Вечером мы даже сходили в местный клуб в кино, обратив внимание на толстенную, не ме-нее двадцати сантиметров утепленную кошмами дверь. Это для сохранения тепла в зимние морозы, которые здесь неред-ко зашкаливают за семьдесят градусов.
И вот мы летим. Правда, он не оранжевый, как виделось мне в моих снах, а обычный - зеленый труженик МИ-8, «восьмерка». Но в нем два дополнительных бака для дальнего полета, а управляет им сам командир вертолетного отряда Иван Григорьевич Литовченко: полет в Орулган требует высшей квалификации, горы суровы и коварны, они не прощают ни малейшей ошибки.
Вначале внизу мелькнула зелень лиственничных лесов, сахарная белизна многокилометровых наледей на реке, а вскоре горизонт закрыли черные горные цепи с белыми пятнами снежников и ледников. И вот мы уже над горами. Мы не впервые в горах, но здесь даже у бывалых захватывает дух. Во все иллюминаторы заглядывают горы-исполины, суровые вершины Орулгана. Что ж, они не располагают к шуткам. Острые ножи гребней, черные провалы каньонов и бесконеч-ные полосы - это срезы горных пластов, причудливо изгибающихся, многократно повторяемых. Из кабины Литовченко картина еще более впечатляющая. Кажется, что вершина неотвратимо надвигается на нас, но, легкое движение командира - и вот она проплывает под нами, сожалея, что отпустила нас. А на гребне неожиданно взметнулось стадо горных бара-нов-толсторогов, испуганное шумом наших винтов. Миг, и уже их не разглядеть.
Проходим над всем предстоящим маршрутом. Ребята сидят притихшие, не отрываются от иллюминаторов. Наконец, вырываемся из теснин, и внизу вновь зелень тайги. Выбираем точку на берегу реки и приземляемся. Двигатели ревут, а мы бегом выполняем долгожданную операцию «заброска».
Вертолет снова поднимается над долиной и сверху небольшим белым пятном видны оставленные нами бочки. В них катамараны, каски и спасжилеты, а главное, продукты - все, что необходимо будет через несколько недель, когда, закон-чив горную часть, мы придем сюда, чтобы по рекам вновь вернуться к людям. Уже в вертолете решаем отказаться от Южного массива - слишком много времени потеряно на ожидание вертолета в Батагае. Что ж, начнем с Центрального массива. Внизу огромный ледник Колосова - прозрачно-зелено-голубой лед с красным «языком». Это колонии микроор-ганизмов, прижившихся на леднике, окрашивают его в красный цвет. Верховья ледника - нетронутая снежная целина. И вновь под вертолетом метнулись бараны, потревоженные невиданной ревущей птицей.
Заходим на второй круг и садимся прямо в русло реки на галечниковый островок под обвалом ледового языка. Се-кунда, и махнув рукой, Литовченко уводит машину на юг, в Батагай. А мы остаемся один на один с Орулганом.
Ледник Колосова
Мы на перевале! Ветерок приятно холодит разгоряченные щеки, капельки пота блестят на лицах ребят. Этот пере-вал мы назвали в честь легендарного города, у стен которого разыгралась самая жестокая битва минувшей войны, - Ста-линград. На узкой скальной площадке из плоских каменных плит-сланцев складываем тур - каменную пирамиду высотой в полтора метра. В пенале из-под фотопленки оставляем контрольную записку, в которой сообщаем состояние группы и наш дальнейший маршрут. Такая записка оставляется на каждом перевале или на вершине, а взамен забирается записка предыдущей группы, если таковая была. Это позволяет не только получить какую-то информацию при розыске группы в чрезвычайных обстоятельствах, но и подтвердить прохождение перевала или факт восхождения на вершину. В нашем случае такой записки нет, так как этот перевал пройден впервые именно нами, а это, и только это, дает нам право присво-ить ему имя по нашему усмотрению.
По старой традиции завхоз группы, то есть человек, который полностью распоряжается всеми продовольственными припасами, Галина Тарасова делит на всех плитку шоколада. Это, наверное, самый приятный момент при прохождении перевала, по крайней мере, самый вкусный. Приходится торопиться - впереди еще трудный спуск. Фотографируемся у тура - это тоже обязательная часть ритуала - и начинаем спускаться. Внизу под нами самый большой и сложный ледник Орулгана - ледник Колосова. Впереди, как всегда на самых трудных участках, Сергей Савин. Крутой склон ледника разо-рвала ледовая трещина - бергшрунд. Ширина трещины до нескольких метров, но она почти везде забита снегом. Зонди-руя снег ледорубом, после нескольких неудачных попыток, наконец, Сергей находит прочный мост - снежную плотную пробку. Почти ползком преодолеваем трещину и, вытаптывая ступени в глубоком снегу, спускаемся по леднику. Однако на сегодня работа еще не окончена: принимаем решение разделиться. Одна группа во главе с Савиным траверсом, не те-ряя высоты, попытается подняться на более высокую и сложную седловину у вершины 2270. Остальные через перевал Колосова выйдут на ледник 22, а оттуда спустятся в долину реки Дабды, где позже и встретятся обе группы.
Солнце, пригрев ледник, растопило снег. Ручьи, по-весеннему звеня, собираясь прямо на леднике в небольшие ре-чушки, устремились вниз, обнажая в прозрачном льду глубокие промоины, которые превращаются в труднопреодолимые препятствия. Промоины не глубокие, но перепрыгивая каждый раз через них, рискуем соскользнуть на зализанных водой берегам промоин и упасть в желоб для водно-ледяного бобслея. На искристом снегу множество насекомых. Летать они почему-то не могут, но с маниакальным упрямством ползут через перевал в другую долину. Мы уже встречались с по-добными миграциями насекомых через ледники и перевалы в Сунтар-Хаяте, когда поднимались на перевал Муравленко.
Продолжаем спускаться, меся ногами снежную кашу. В ботинках хлюпает вода. Часто останавливаемся, чтобы раз-глядеть штурмовую группу. Вот они над поясом трещин. Видно, как навешивают перила, рубят лед, вот кто-то, сорвав-шись, повисает на страховочной веревке. Но движение продолжается, и вскоре цепочка следов упрямым пунктиром пере-черкивает склон, а на фоне светлого неба видны четкие силуэты восходителей. Они уже на гребне, на седле перевала. Погода портится, и неожиданный снежный заряд отбрасывает нас моментально из лета обратно в зиму. Но, к счастью, ненадолго. Вот снова солнце и блеск припорошенных свежим снегом склонов, а мы, сидя на перевале Колосова, видим своих товарищей уже на вершине 2270.
В туре нашего перевала записка харьковчан. Она пролежала здесь всего три года. День в день! В пенал попала вода и строчки размыты. У конечной морены - стометровой высоты кучи камней, на небольшой площадке ставим палатку. Сооружаем из каменных плит укрытие-кухню. Кто-то шутит: «Как в базовом лагере на леднике Кхумбу, под Эверестом». Да, наши горы совсем небольшие по сравнению с Гималаями, но они также сложны и суровы.
Наша бензиновая кухня состоит из двух примусов «Шмель-2». В каждый примус входит пол-литра бензина, кото-рый всегда дает запах, поэтому наш «бензонос» Петя Редько всегда идет последним, а продуктов в его рюкзаке нет. На двух примусах десятилитровая кастрюля закипает через 15-20 минут. Бензина мы вынуждены экономить, поэтому полно-ценную еду готовим только два раза в день - утром и вечером, а днем кипятим только чай. Конечно, если бензин кончится, то мы не пропадем, только придется носить с собой дрова, а это не только дополнительная тяжесть, но и очень неудобно.
По часам давно уже ночь, а солнце, обойдя пик Советской Якутии, который только что был покорен впервые нашей командой, по-прежнему, светит с небес. Высокая седловина рядом с вершиной пика Советской Якутии получила назва-ние «Курская дуга». Это самый высокий перевал в Орулгане. Вскоре сверху покатились мелкие камешки, застучали штычки ледорубов по камням - четверка восходителей подходила к лагерю.
Перевал Агафонова
Мы в широкой зеленой с рыжими пятнами замшелых курумников долине реки Салчаан. На многие километры про-стирается ковер горной тундры, расплывающийся перед глазами в потоках дрожащего от летнего зноя воздуха. Конечно, трудно представить зной на шестьдесят девятой параллели, но жара днем вполне ощутима. На юге, по склонам, покры-тым светлым ковром ягеля, ежеминутно меняя очертания, движется большое темное пятно. Это оленье стадо в две тыся-чи голов артик-юряхского отделения совхоза имени Ленина. На севере, в прорыве хребтов, видно голубое небо над доли-ной Малыра. Этот прорыв - перевал Малыр-Кюэль. Он был пройден харьковчанами. А наш путь пока на запад - в тесное сплетение гребней и вершин, в лабиринт ущелий, к новому перевалу через Главный хребет.
Особенность первопрохождения в том, что до конца неизвестно, будет ли оно совершено и каков его конечный ре-зультат. Бывает так, что с одной стороны на перевал ведет простой тривиальный склон, но на другую сторону он обрыва-ется отвесной стеной или километровым скальным кулуаром. А бывает и наоборот, что, преодолев сложнейший подъем, потом легко спускаешься по мелкой осыпи, в темпе «лифта», соскальзывая вместе с массой мелких камешков. Зато в об-ратном направлении преодоление такой осыпи становится выматывающим, так как каждый шаг вперед уносит тебя вме-сте с той же осыпью на два шага назад. Вот пока поднимаешься, все время задаешь себе вопросы, что там ждет на спуске, можно ли его преодолеть или придется возвращаться и искать другой вариант? Будет ли это логичный перевал или про-сто перелаз, которым больше никто не захочет воспользоваться? На все эти вопросы ответы будут обязательно, но не раньше, чем мы поднимемся на седловину и увидим спуск. А если спуск не удастся сверху просмотреть весь, то будем спускаться и дальше крутить эту рулетку вопросов. Честно говоря, я не помню случая, чтобы не удалось спуститься с перевала и пришлось бы возвращаться назад, но каждый раз опасения такого исхода не давали мне покоя до полного про-хождения перевала.
И вот мы уходим на поиски перевала в долину Кэндэ - притока второго порядка Лены. Одновременно предстоит разведать и запасной вариант - перевал в долину Малыра. По дну ущелья, прямо по руслу ручья, засыпанного камнями, поднимаемся к Главному гребню, разделяющему бассейны двух огромных рек Сибири - Лены и Яны. Каждый поворот долины открывает новые виды, хочется скорее увидеть седловину, какая она? Наконец, видим массив горы 2062. Плечо вершины переходит в широкую седловину, к которой ведет осыпной взлет. Сама же седловина представляет собой на-клонное плато, сложенное огромными базальтовыми плитами. Теперь уже каждый шаг приносит свой ответ на вопрос. Поднимаясь на перевал, видим логичный путь на вершину 2062. Перевальная седловина обрывается на запад довольно-таки крутыми осыпями, но, присмотревшись, убеждаемся, что спуск по ним будет значительно легче, чем подъем. Внизу узкая долина притока Кэндэ сразу же скрывается в «щеках» каньона, эти западные долины труднопроходимы из-за таких каньонов, зато, как справедливый приз, на горизонте уже видна тайга. Как хочется сейчас оказаться там, в лесу, чтобы развести огонь, и, вдыхая почти забытый запах костра, посидеть на бревнышке с товарищами, а еще очень захотелось увидеть над собой черное звездное небо, в котором бесследно исчезают искры нашего костра. Но до леса еще долгие дни каменных россыпей, горной тундры и ледников, а ночь со звездным небом, вообще, пока из области недосягаемого, ведь первые сумерки в эти края придут только в конце августа.
Складываем тур (всего их на маршруте было сооружено 17!), в пенал прячем записку, перевал называем в честь ве-терана сургутской нефтяной целины, Героя Социалистического Труда, бурового мастера Вениамина Максимовича Ага-фонова. Традиционная фотография всех участников восхождения у тура: есть еще один новый перевал - путь из бассейна Яны в Лену.
Надо все-таки пояснить из нашего, уже двадцать первого века, почему перевалам и вершинам давались такие официальные и даже амбициозные названия. Все это происходило в нашей старой, еще брежневской, глубоко идеологи-зированной жизни. Профком объединения Сургутнефтегаз должен был поддерживать спортивную жизнь, а потому финансировал наш маршрут, заявленный на Чемпионат СССР по туризму, а в ответ мы присваивали перевалам имена буровых мастеров и нефтяных королей. Обычное правило, по которому тот, кто платит, заказывает музыку. Все это есть и сегодня. И, честно говоря, мне приятнее было бы и сегодня называть перевалы в честь покорителей сургутского Севера, чем в честь соков «J7» или производителей какой-нибудь колбасы.
Тем временем, погода резко изменилась. Как будто жалея о поблажке, которую мы получили в первые дни нашего маршрута в компенсацию за долготерпение при ожидании вертолета, Арктика стремительно меняла погодные декорации, убирая солнце за свинцовые тучи, присвистывая и подгоняя нас в спину ветром из ущелий. Едва успели подойти к палат-ке, как грянула «Большая Орулганская Гроза», сокращенно БОГ.
Шквальный ветер достигал в порывах сорока метров в секунду, молнии раскалывали небо пополам, а по сокраще-нию паузы между молнией и громом мы понимали, что бьют они уже совсем рядом. Пришлось срочно собрать все железо - крючья, карабины, ледорубы, кухню и оттащить подальше от палатки. Такие предосторожности в голой и ровной, как стол, тундре совсем не лишние. С неба хлынул поток. Полиэтиленовый тент не выдержал такого ветра, и его рваные края, хлопая не слабее грома, заметались по палатке, как крылья раненой птицы. Он больше не спасает, и вода заливает палат-ку. Ручьи в палатке бегут уже через спальные мешки, но в этот жуткий момент важнее всего было удержать саму палатку. Центральная стойка из дюралевых трубок согнулась, и палатка, как это и было предусмотрено ее конструкцией, под на-пором ветра прижалась к земле. Аэродинамические характеристики палатки оказались выше всяких похвал, не зря ее ис-пытывали в ЦАГИ. Мы все ввосьмером держали ее изнутри, подставив, как атланты, свои спины. Наконец, громыхая ос-татками грома и слепя молниями, гроза откатилась на юг, закрыв вокруг все горы облаками и туманом. Так нам был пре-подан первый урок - с Арктикой не шутят!
Каньон
Поздний вечер, вернее, ночь, но для здешних мест в июле эти понятия совершенно одинаковы. Как и днем, солнце по-прежнему на небосклоне, только на северо-западе. А еще ночь отличается ото дня тем, что ночью тихо. У птиц, жи-вотных и насекомых биоритмы не нарушаются.
Все уже улеглись и безуспешно пытаются заснуть. Вспоминаю сегодняшний день. Утром уходили из-под ледника Колосова. Собирались шумно и долго, вышли уже в девять часов, хотя время теперь не играет в нашей жизни особого значения, гораздо важнее временные промежутки: между привалами во время движения и между приемами пищи. На перевал «Олимпиада-80» вышли после первого же перехода. В туре, как и положено, записка харьковчан с пожеланиями легкого пути. Спускались по залитому льдом желобу, обошлось хоть и не без приключений, зато быстро. У воды на ка-мешках посидели, отдохнули пятнадцать минут. Галя выдала «допинг» - по две карамельки «Дюшес».
Галина Тарасова - ветеран нашей группы (я это писал в 1983 году, а Галина ходила со мной во все маршруты до 1989 года), опытный турист. В Якутии она уже второй раз, а вообще прошла не один десяток маршрутов на Кавказе, Ал-тае, Саянах и Тянь-Шане. В нашей группе у нее должность с негероическим названием «завхоз», но от нее во многом за-висит наше настроение, бодрость, в конечном счете, и успех всей экспедиции. Галина заведует всем нашим многокило-граммовым и многокалорийным питанием на маршруте. И хотя мы все по очереди готовим пищу, и от каждого из нас зависит, какой она будет, все-таки, Галина здесь первый человек. А в самые трудные моменты, когда настроение вдруг падает, и кажется, что все плохо и хуже не бывает, завхоз, как опытный психолог, и применяет свой «допинг». Согласи-тесь, что, съев две душистые грушевые карамельки или дольку шоколада под дождем, с мокрым тяжеленным рюкзаком за спиной, сидя на камне под холодным ветром и глядя вверх на нескончаемую осыпь, вы уже не сможете остаться в пло-хом настроении. Просто не имеете права!
Прошли еще несколько переходов, стены ущелья неумолимо тянутся вверх. Узкая извилистая щель реки пугает сво-ей неизвестностью. Пускаем вперед разведку: Саша Попов и Ваня Патрушев уходят вверх по осыпному распадку, и скоро мы видим их высоко над своей головой на краю террасы. Они машут, что нашли путь, нам надо подниматься по их пути.
Сверху каньон практически не заметен - слишком уж узка эта трещина. Все выглядит вполне мирно: зеленая замше-лая каменная долина, всхолмленная древними моренами - типичный продукт движения древнего ледника. Легкость пред-стоящего пути развеялась после нескольких минут движения. Сплошные камни, скользкие от лишайников, как намылен-ные, а между ними мокрое тундровое болотце - вода не может просочиться через эту каменную насыпь. Но все это можно преодолеть и перетерпеть, вот только каньоны притоков с каждым разом становятся все выше и круче. Приходится по-долгу искать сначала спуск в них, а потом также долго и место, где можно подняться из каньона вновь на террасу.
К вечеру, поднявшись на очередной моренный вал, мы увидели прекрасную незабываемую картину: на севере, ос-вещенный солнцем прорыв-плато в верховья Сакынды, куда мы и держим путь, на левой террасе Тэтэкэнджи-Согуруу - голубая чаша озера, в которой отражаются окрестные вершины, а прямо под нами на изумрудной траве у небольшого озерца спокойно пасутся бараны-толстороги, занесенные в Красную книгу. Вся эта картина подавлялась километровой полосатой стеной, уходящей отвесно вниз в главный каньон Тэтэкэнджи-Согуруу. От этой-то стены веяло тревогой, пока еще какой-то не ясной.
А тревога, как вскоре выяснилось, была вполне оправданной. Очередной правый приток, родившийся в черном каре прямо над нами, пробил узкую щель на пути к реке и преградил нам путь. Теперь с двух сторон нас окружали каньоны, с третьей - разрушенный склон скальной вершины, а позади… Да мы ведь оттуда пришли! Не возвращаться же назад?!
Камень, брошенный в каньон, только после шести-семи секунд свободного падения ударился обо что-то. Неслож-ные вычисления показали, что глубина этого провала… очень большая. Лагерь разбили на краю каньона у небольшого ручейка, который падал в черный провал и становился, нет, не водопадом, а просто облаком водяной пыли. Край пугал и в тоже время притягивал к себе. Заглянуть в каньон так, чтобы увидеть его дно прямо под собой, я так и не отважился. Пока дежурные готовили ужин, остальные обследовали край каньона. Нам предстояло спускаться вниз - только так мы могли продолжить путь вперед. Самой успешной оказалась разведка Сергея Савина - он нашел, наверное, единственно возможный путь вниз. И вот слабая козья тропка привела нас к узкому, в некоторых местах меньше метра шириной, гре-бешку, круто уходящему в каньон. Сверху можно было проглядеть только часть пути. Если сейчас спускаться вниз на дополнительную разведку, а потом подниматься назад, уйдет не один час. Решаем оставить все до утра. Все равно вари-антов, кроме этого спуска, нет. Помните, именно в этом каньоне харьковчане попали в западню, а потом по скалам караб-кались наверх двое суток. Было от чего волноваться.
И вновь улеглись далеко за полночь, а я опять не могу никак заснуть: пытаюсь представить, что ждет нас завтра в этом мрачном и страшном ущелье. Допустим, что нам удалось спуститься, а в каньоне уровень воды окажется выше мет-ра. Идти по такому горному потоку да еще вниз по течению очень трудно, а ведь глубина все время будет прибавляться. Можно переправиться от стенки к стенке раз, другой, но десятки раз - очень опасно. Если не удастся пройти, то придется возвращаться, опять подниматься по этому разрушенному узкому гребешку. А что потом? Я вспомнил весь трудный путь от ледника Колосова. Нет, возвращаться только в самом крайнем случае!
Питание Тэтэкэнджи летом, в основном, за счет таяния снега и ледников, и хотя ночью солнце не заходит, темпера-тура воздуха все равно снижается, и таяние ледников замедляется. Значит, и уровень воды в каньоне к утру несколько упадет.
Вот и утро. На часах пять утра. За тревожными думами ночь так и пролетела без сна. Не знаю, все ли спали сегодня, как обычно. Ну, вот и край каньона. Головокружительная высота! Помню и повторяю про себя, что сейчас главное, не смотреть вниз. Только под ноги. Помогает и Визбор: «Спокойно, дружище, спокойно». Впереди Савин. Он тщательно выбирает путь, обрушивая вниз ненадежные «живые» камни.
Сергей Савин - участник всех якутских походов. И если в первой экспедиции он был одним из самых молодых уча-стников и еще только постигал трудности первой для него «пятерки», то впоследствии стал лидером, самым надежным участником, «замом по горам», как я назвал его должность в шутку и всерьез. Это значит, что в горной части он берет под свою ответственность прохождения сложных и опасных участков маршрута. Он выбирает путь, организует страховку, даже ведает расходом горючего в горах. Кроме этого, он охотник и рыбак, классный фотограф, и вообще, у Сереги все легко спорится в руках, он может найти выход из любого положения. А на воде он становится капитаном второго катама-рана. Это опыт туриста-универсала, я бы даже сказал, профессионала.
С тех пор, как я написал эти строки, прошло двадцать лет. Тогда это была всего четвертая наша общая «пятер-ка», а ведь после Орулгана было еще шесть (!) сложнейших экспедиций. Пожалуй, не было в моей жизни другого челове-ка, которому я доверял свою жизнь так часто и безоглядно, как Сергею. Надеюсь, что и он, несмотря на всю мою ворч-ливость и неуживчивый характер, вспоминает наши, более чем триста шестьдесят, совместно прожитые экстре-мальные дни с легкой грустью и светлым чувством.
Более полутора часов спускались мы по гребешку, а потом по кулуарам, забитым осыпями, прежде чем спустились на самое дно Каньона. (Сама грандиозность этой земной трещины заставляет меня писать ее с большой буквы.) Черные мокрые камни по краям потока показали, что вода за ночь упала более чем на полметра. Солнце не заглядывает в Каньон, здесь всегда сумрачно и сыро, вода даже в воздухе. Но у нас прекрасное настроение. Мы идем всего лишь по колено в воде, спокойно переходя реку от одной скальной стенки к другой и обратно! Идем! Впереди солнце, узкая щель уже дру-гого притока, по борту которого падает многоступенчатый водопад. Вода, как известно, камень точит. Вот водопад и вы-точил эту гигантскую лестницу, и мы, прямо по воде, а иногда и под падающими струями воды, поднимаемся по этой лестнице наверх, на перевальное плато, на простор цветущей тундры, чтобы продолжить наш маршрут. И когда Каньон останется далеко за спиной, мы, его первые покорители, будем, смеясь, рассказывать о страхах прошедшей ночи, которой, как оказалось, никто не сомкнул глаз.
Перевал «Миллион»
Еще в Батагае старожилы предупреждали нас, что в Арктике надо быть готовым к любой погоде. Вот и сейчас, сильные северные ветры несут низкую облачность. Черные набухшие тучи обещают осадки, возможно, даже снег. Но график маршрута очень жесткий, ведь мы ограничены контрольным сроком, к которому должны не только закончить маршрут, но и успеть об этом сообщить телеграммой в спасательную службу. Телеграф, как известно, в тайге или на пус-тынном берегу Лены не найти, поэтому хотелось бы иметь несколько дней запасных. Это заставляет нас не обращать особого внимания на погоду. Наш маршрут, как футбольный матч, не прекращается при любой погоде. Вновь перед нами хитросплетение хребтов, вода, камень и лед - все атрибуты Заполярных гор.
Узел горы 2149 осваивали в непогоду. С перевала БОАО (названного в честь летчиков Батагайского объединенного авиаотряда харьковчанами) штурмовая группа под руководством Галины Тарасовой попыталась траверсом выйти на вершину 2149. Видимость не более пятидесяти метров, шквальный ветер, который вот-вот сбросит с гребня, подгоняли восходителей поскорее закончить свою работу. В этой ограниченной видимости, на пределе сил, каждое, даже небольшое возвышение гребня могло быть принято за нее. Наконец, на одном таком, как показалось, самом высоком, сложили тур. Внизу в разрывах туч виден ноздреватый лед ледника номер 13. Спуск по крутому ледовому склону, да еще в такую по-году, не только труден, но и опасен. Ледник находится в глубоком каре, как в чаше. Кажется, что из нее нет выхода. Нет, просто, отступая, ледник спрятался за ригелем-переломом. Чтобы выйти из этой ледовой ловушки надо перевалить через огромный моренный вал. Только в третьем часу сумрачной от непогоды ночи, усталые и замерзшие восходители смогли укрыться в палатке. Уже на спуске, оглядываясь, они успели разглядеть широкую седловину над крутым взлетом висяче-го ледника - красивый мог бы быть перевал!
К утру распогодилось. Над всем Орулганом раскинулось голубое небо, только через дыру Малырского перевала, как в трубу, откуда-то несло облака, которые вдруг останавливались над Тринадцатым ледником и начинали крутиться над ним, как в котле. Очевидно, охлаждаясь над ним, облака снижались, а потом их выталкивали из чаши-кара следующие, спешащие на их место. И вот тут-то выясняется, что тур ночью был сложен не на вершине 2149, а на каком-то пупыре, и теперь эту досадную ошибку надо исправлять. Тут же вспомнили и красивую седловину над ледником. По плану сегодня мы должны, наконец, выйти к границе леса - к первым деревьям на всем нашем маршруте. Значит, придется поднапрячь-ся, чтобы выполнить двойную норму. На берегу перевального бирюзового цвета озера Малыр-Кюэль, покрытого на три четверти льдом, мы разделились на два отряда.
Трое восходителей поднялись вновь на гребень Главного хребта, вышли на седловину нового перевала, которому дали название Миллион в честь рекорда тюменских нефтяников - суточной добычи миллиона тонн нефти, а затем с седла поднялись и на вершину 2149. Тур, который сложили ночью, оказался в двухстах метрах южнее. Пришлось пройти и эти метры, чтобы раскидать тур и перенести вымпел и записку на вершину.
Вторая группа прошла новый перевал, который я накануне разведал в одиночку и назвал его в честь своей недавно родившейся дочери Анастасии. Я и не думал обижать свою старшую дочь Ирину. Просто рассчитывал, что скоро она сможет ходить в горы вместе со мной, как до недавнего времени ходила и ее мама, и мы сможем вместе с ней пройти но-вый перевал и дать ему имя, которое нам понравится. Перевал Анастасии был всего на сто пятьдесят метров выше озера Малыр-Кюэль, но он позволил срезать приличный крюк.
Уже в 15 часов обе группы соединились. По узкой каменистой тропке, пробитой толсторогами на крутом склоне над озером, мы вышли на его противоположный берег. Каменные стены, причудливые останцы, тонкие ажурные скальные гребни, провалы и водопады, устремляющиеся в них, открылись нам с высоты птичьего полета. Где-то внизу, почти на километровой глубине, виднелись кустарники и зелень долины. Более трех часов спускались мы вниз. Иногда, как в са-молете, закладывало уши от быстрой потери высоты. Когда же, наконец, мы спустились к реке, распугав уже по привыч-ке стадо толсторогов, оказалось, что до леса идти еще почти десять километров. Ноги уже заплетались, но, как говорит народная поговорка, глаза боятся, а ноги (в этом случае именно они) делают. Еще три часа понадобилось нам, чтобы упасть, наконец, на каменистой полянке на берегу реки, окруженной лесом, в пуху тополей, в сладком неведомом непо-священным аромате полярных ив чозений.
Каменный мешок
Дневка! Сладкое слово, желанное сердцу туриста. Это особый день. На дневке не надо рано утром вставать, а можно вообще проваляться весь день, ведь идти никуда не надо! Но к этому дню накопилась куча личных дел - постирать, по-мыться, что-то зашить, залатать, починить. В этот день каждому дается максимально возможная воля: можно ловить ры-бу, или просто делать вид, что ловишь рыбу, собирать ягоду или грибы, побродить с ружьем в надежде набрести на како-го-нибудь захудалого медведя, можно даже почитать или просто спать, спать, спать… При этом кормить будут три или даже четыре раза, как на курорте! Еще бы, ведь вокруг море дров, не надо экономить бензин, а можно целый день жечь костер, по которому все так соскучились, да и бочка-заброска с продуктами позволяла разнообразить наше праздничное по случаю дневки меню. Кроме всего прочего именно в эту ночь в горах выпал снег, покрыл белым одеялом все пики и хребты, и мы с содроганием думали, каково было бы сейчас нам там, наверху, не успей мы спуститься к лесу. Кроме того, мы вышли к своей промежуточной заброске, и теперь у нас было много продуктов, причем таких, какие мы не брали на горную часть. Вот и пекут с самого утра наши дежурные Саша Попов и Петя Редько картофельные оладьи и сладкие пышки, готовят жаркое с настоящей, хотя и сушеной, картошкой и ягодный кисель. Смородина еще настолько зеленая, что вкуса от нее никакого, поэтому в качестве добавки в кисель пошла и карамель, в общем, «фруктово-ягодный букет».
Петр Редько впервые в сложном маршруте, включен в основной состав уже после весенних сборов в Горной Шории. Внешне нескладный и немногословный, скромный парень, оказался в этом походе душой всей группы. Чувство юмора его никогда не покидало, но помогал он на маршруте не только шуткой. В любой ситуации первым вызывался работать он. Свою кличку Редькопи он получил еще зимой. Тогда, вернувшись с пика Верес, который назван в честь школьного учителя Верес А.У., Петро взахлеб рассказывал о восхождении, а вершину назвал Вересау, прочтя на мемориальной дос-ке все буквы без точек. Я, возмутившись, сказал, что в таком случае, и ты теперь будешь Редькопи, соединяя фамилию и имя с отчеством. Так он с моей легкой руки и остался Редькопи. Почти итальянская фамилия. Петр все время в шутку коверкал слова, и вскоре уже вся наша группа на перебой кричала: «Давай дровы, нет, дровей, да, нет же, дровов».
На дневке можно подвести и предварительные результаты. Пройдено уже одиннадцать перевалов, покорен Гран-Каньон Тэтэкэнджи-Согуруу, поднялись на три вершины. Основная задача - многократное пересечение Главного хребта выполнена. Но впереди самая неисследованная часть - Северный массив Орулгана. Наши молодые участники при виде обильного снегопада несколько приуныли. Подшучиваем над ними, предполагая, что выходить из района придется на лыжах. Смеются, но видно, что им не очень-то весело.
Я и сам обеспокоен снегопадами. Снег в горах летом - обычное явление. Почти в каждом походе бывает такое. Но в Саянах или на Алтае после снегопада в июле твердо знаешь, что этот снег растает, а вот здесь… Неужели отведенные под лето тридцать восемь дней уже истекли, или в честь нашего приезда в этом году этот срок сократили в Небесной канце-лярии? Решаем несколько изменить маршрут. В надежде, что погода улучшится, пройдем один день по лесу и выйдем на восточные склоны через параллельный перевал. Все-таки, в такую погоду в лесу спокойнее и теплее.
А идти по лесу оказалось совсем не просто: дикие заросли кустарника, карликовой березки и кедрового стланика, курумники, спрятанные под мхи и лишайники, а главное - комары! Впервые на маршруте они показали, кто здесь хозяин. Когда, наконец, после леса поднялись в альпийскую зону, все повеселели. Тем более что уже следующее утро принесло совершенно безоблачное небо и ласковое тепло не слишком-то щедрого полярного солнышка. Видимость «миллион на миллион», как говорят метеорологи и летчики.
Во все пасмурные предыдущие дни дежурные подавали завтрак и ужин прямо в палатку. Все уже привыкли к этому сервису и сегодня, даже в хорошую погоду, поначалу отказались от «завтрака на траве». Но дежурные проявили характер и хладнокровие, а запахи гурьевской каши (нашего любимого блюда - манная каша с изюмом и ванилью) были столь со-блазнительны, что вскоре сдавшиеся «забастовщики» по одному стали выбираться на воздух. Вот тут-то все и поража-лись солнцу, голубому небу, каше и всему остальному прекрасному миру.
День обещал быть хорошим. С хорошим настроением шли мы, отдохнувшие на дневке, в верховья Онкучака, хотя никто не мог сказать, что ждет нас впереди. Во время обеденного привала кто-то попытался даже загорать, чем, видимо, не на шутку рассердил орулганских богов: моментально налетел ветер, нагнал свинцовые тучи - и все это в узком лаби-ринте каньона, по которому мы, как по лестнице, прямо по воде, поднимались на перевальное плато. Его простор угады-вался впереди, но сумеем ли мы выйти на него? Что ж, я не зря опасался - за очередным поворотом русла мы упираемся в пятидесятиметровый водопад! Наши голоса звучат глухо, вокруг только серый безжизненный камень, шум падающей воды, да сверху такое же серое небо. А ведь было такое прекрасное утро!
Подняться по отвесным скалам с тяжелыми рюкзаками практически невозможно, придется возвращаться и искать другой путь. И все-таки, почти без надежды, отправляем разведку, а сами пытаемся спрятаться от ветра прижимаясь к скалам. Вскоре разведка возвращается. Справа не пройти, а слева? Вижу просветленные лица Сергея и Петра, на них все можно прочесть - есть проход!
По узкой сухой расщелине поднимаемся на плато. Перед нами открывается поверхность неизвестной планеты. Кам-ни, поставленные на ребро, ощетинились до горизонта. От края до края, на сколько хватает глаз - каменная пустыня, а по краям плато черными на сером призрачно маячат скалы-замки. Холодно и сиротливо, кажешься такой маленькой безза-щитной песчинкой на необъятном, бескрайнем холодном Севере. У выхода на плато складываем тур, перевал называем «Каменный мешок». Спуск с него тоже не подарок: приходится преодолевать стометровой глубины трещину, которая рассекла плато. Идем, с усилием преодолевая встречный ветер, к холодным озерам Хадарындя. Крикливые чайки еще больше нагоняют тоску. С трудом находим место для лагеря, натягиваем шатер, примуса разжигаем прямо в палатке. На-конец-то можно спрятаться от этой пугающей пустыни, хотя бы за тонкую капроновую стенку.
Перевал Буровых мастеров
По-прежнему холодно. Снег буквально преследует нас. Сейчас он идет густыми хлопьями, слепит глаза, налипает панцирем на груди и спине. На одном из переходов, прямо из-под ног выскочили два неведомых мохнатых зверя и бро-сились от нас наутек вверх по склону. Оказалось, что это росомахи, которые обгладывали тушу оленя. Мы впервые встретили этих зверей, но веселья эта встреча не добавила. Теперь уже и шоколад не поднимал настроение. Впереди про-глядывается заснеженная, закрытая клочьями тумана цепь гор Орулгана. Там, где-то за горами лежит зеленая долина Са-ханджи, там тепло, дрова, а главное, заброска с катамаранами, которые позволят нам выйти к людям. Путь туда только один - через цепь снежных гор на западный склон Орулгана.
Идет второй день напрасных ожиданий улучшения погоды. Но она не меняется, а время идет. Надо что-то предпри-нимать. И вновь, как в сказках, на три стороны уходит разведка. Опять ночь: мы невесело шутим, что работаем в третью смену. Самый сложный перевал, который мы разведали в районе вершины 2035, а это высшая точка Северного массива, назвали в честь Гималайской альпинистской экспедиции, которая в прошлом году покорила Эверест. Теперь наш перевал будет называться ГимЭк. Через него можно пройти на Саханджу, но он настолько сложен, что идти можно только в хо-рошую погоду. А где ж ее взять? Было еще два пути в желанную долину: либо вернуться назад и выйти на западные склоны хребта через каньоны, которые мы обошли по каменному плато, либо попытаться в верховьях соседней реки Эдюкют все-таки найти перевал легче ГимЭк. Большинству уже не хочется ничего искать: люди устали, прежде всего психологически, а плохая погода добавила к этой усталости еще и апатию, они готовы идти через ГимЭк при любой по-годе. Этот путь кажется самым коротким, а всем уже не терпится вырваться из плена заснеженных гор.
Что ж, в каждом путешествии бывает момент, когда приходится применять право и авторитет руководителя и за-ставлять выполнять непопулярные приказы. Видимость, по-прежнему, плохая, и я решаю идти в обход. Теперь нам при-дется преодолевать два перевала, вместо одного, но они будут значительно легче, чем высокое плечо пика 2035, который мы обозвали перевалом ГимЭк. О своем решении я сообщаю в последний момент, когда рюкзаки на плечах, и времени для споров и обсуждений уже нет. Все обиженно замолкают - явное недовольство ничем не скрыть, но делать нечего, в этой ситуации только один человек несет ответственность за всех и только он вправе принимать решение. Этот человек - я.
Прощаемся с уютной, укрытой от разгульных холодных ветров долиной Сыларынды, которая приютила нас в лихую непогоду, и втягиваемся в узкую щель притока. В этом ущелье Володька Майборода вчера нашел кристалл горного хру-сталя. Выходы горного хрусталя на перевалах Орулгана встречаются часто, один из перевалов харьковчане так и назвали - Хрустальный, найдя на нем большие друзы этого красивого дымчатого минерала, а нам не повезло - всего один малень-кий кристаллик. Незаметно, поднимаясь по пологому руслу притока, выходим на перевальную седловину. Она невысокая, вся скрыта плотным туманом. Что ж, первый шаг сделан. Называем перевал в честь буровых мастеров Спицына А.Д., Сидорейко В.Л. и Шукюрова А.А., бригады которых сумели пробурить в прошлом, 1982 году более ста тысяч метров горных пород на нефтяных месторождениях Сургута. Делаю снимок всей своей нахохлившейся группы у тура перевала Буровых мастеров, и мы продолжаем движение.
Уже поздно ночью, под дождем и снегом, мы вышли в долгожданную долину Саханджи. Позади последний перевал. Прощай хаос камней и воды, холод и снег. Теперь, похоже, никто не сомневается, что мы выбрали правильный вариант: в такую погоду на самом сложном перевале района нас могло ожидать все, что угодно. Но теперь об этом можно и не ду-мать. Впереди угадывается широкая долина Саханджи. Там зелень тайги, там еще царит лето, там нас ждет последний этап маршрута - сплав.
Идя уже на автопилоте, умудряемся еще собирать большущие подберезовики, которые почти в рост с карликовыми березками. Вскоре грибы уже некуда складывать, и мы идем, пиная их, как мячи. Те же боги, что строго следили, чтобы жизнь не казалась нам малиной, понимая, что мы все-таки победили, подбрасывают нам поощрительный приз: прямо на нас выходит взрослый олень. Он останавливается и с явным любопытством, совершенно спокойно разглядывает нас. Мы все тихонько садимся на землю, а Сергей Савин собирает ружье, стараясь не вспугнуть оленя. У Савина остался всего один жакан, который мы держали на случай встречи с медведем. Вообще, в этот раз мы летели без ружья, но, когда в Ба-тагае люди узнали, что мы безоружны, то они были настолько ошеломлены, что тут же кто-то принес нам ружье и не-сколько патронов, взяв за все с нас шестьдесят рублей. Но жакан, то есть патрон с пулей, был всего один. Олень стоял и ждал. Мы решили, что это орулганские боги ему велели, чтобы он нас подождал. Сергей выстрелил. Я видел, как пуля вскользь прошла по брюху оленя, ранив его. От шока он медленно опустился на землю и лег, но тут же вскочил и стал трусцой, не быстро уходить от нас. Майборода и Редько побежали ему наперерез, чтобы не дать ему уйти в верховья, а Сергей, разбросав весь свой охотничий набор, нашел свинцовое грузило, прокатил его два раза через ствол ружья, и на-бил новый патрон. Все забыли про усталость, и теперь с надеждой смотрели на Сергея. Думаю, что ему было в этот миг нелегко. Выстрел, и заслуженная гора мяса наградила нас за все наши невероятные труды в этот длинный-длинный день. Сначала слегка поджаренная печенка, а потом мясо, мясо, мясо до самого утра. Это поймет не каждый. Как впрочем, и всю эту нашу Орулганскую историю.
Сплав по Сахандже
Словно окончательно убедившись в тщетности своих попыток, суровая орулганская погода на некоторое время от-ступила. Вместе с зеленью долины в нашу жизнь вернулось лето. Наступили жаркие солнечные дни. Думаю, что сохра-нись наш термометр целым, его столбик обязательно бы подошел к тридцати градусам тепла. Мы еще и представить себе не могли, какие температурные рекорды ждут нас впереди. А пока мы наслаждались этой сказочной страной - Теплой Арктикой.
И вот поляна, где, кажется, так давно садился наш вертолет, и мы спешно сгружали бочки и тюки с нашим снаряже-нием и продуктами. В последние дни, когда выход к заброске стал реальностью, мы все стали беспокоиться за ее судьбу: вдруг ее разграбили медведи или люди, но все оказалось в порядке. Бочки наши целы, и я теперь с радостью могу сме-нить изношенные, разбитые на камнях ботинки на новые, которые предусмотрительно упаковал в заброску.
Поляна на Сахандже пестрит всеми цветами радуги - идет инвентаризация. Надуваются огромные нежно-розовые надувные элементы из детской клеенки, просушиваются белые капроновые чехлы катамаранов, оранжевые спасжилеты и бордовые хоккейные каски, множество самых разных мешочков с продуктами, бухты веревки, репшнура, отдельно укла-дываются и тщательно оборачиваются в мягкое, отработавшие свое на маршруте ледорубы, скальные и ледовые крючья, а вот карабины еще пригодятся - они пойдут на чалку. Отдельной разноцветной кучей сохнут спальники, пуховки, лич-ные вещи, дожившие до стирки, над всем полощется бело-оранжевый купол палатки - мирная, приятная картина, наве-вающая мысль о всеобщем переселения или, по крайней мере, цыганском таборе. А над всей поляной плывет уже полуза-бытый сладкий запах дыма большого костра над каменкой на песчаной отмели у реки. Это Ваня Патрушев с помощника-ми готовит баню.
Иван Патрушев - настоящий сибиряк, уралец. Обросший за поход густой бородой, он напоминает молодого, но умудренного опытом таежника-охотника. Такие люди, если приходят в туризм, то быстро становятся самыми лучшими и опытными. У них природная сметка и стойкость, они умеют делать все. Иван у нас «зам по воде», то есть он отвечает за катамараны и все остальное снаряжение для сплава. А еще он реммастер. Это он собирал ремонтный набор для похода, и починить он может абсолютно все - от форсунки примуса до умирающих от изношенности ботинок. И хотя я уже десять раз спросил его, все ли в порядке с водным снаряжением, в душе я спокоен, катамараны не подведут, так как их подго-товкой занимался Иван. А еще, как один из самых сильных физически, опытных и надежных участников, он - замыкаю-щий. На маршруте я за тыл спокоен - там надежный Иван, значит, никто не отстанет и не потеряется. А еще он неутоми-мый и потому постоянный разведчик - человек, который в трудный момент идет вперед, чтобы найти путь для всей груп-пы. В общем, незаменимый участник сложного похода, мастер на все руки. Вот и сейчас он занят приготовлением поход-ной бани.
А баня в походе делается очень просто. На берегу реки, в удобном месте, складывается тур из камней (в этом мы уже специалисты), только теперь он играет роль каменки. Сверху каменная куча забрасывается сухими ветками, и над ней разжигается типичный пионерский костер в два роста. Но вот все дрова прогорели, а камни, нагревшись «добела», стали плеваться во все стороны мелкими осколками. Теперь надо аккуратно смести угли хвойным веничком, а на заранее приготовленный каркас над каменкой натянуть полиэтилен, который надувается горячим воздухом, как дирижабль. Вот баня и готова. Прибавьте к этому несколько бочек горячей воды (бочки из-под заброски) и маленькие, из карликовой бе-резки венички. Напарившись до треска волос, кто еще может двигаться, кидаются в воду, а так как ее температура всего четыре градуса, то с новым зарядом бодрости купальщики быстро возвращаются к горячим камням. За поход мы делаем несколько таких банных дней. Они, прежде всего, снимают психологическую усталость, заряжают новыми силами.
После бани, распаренные и умиротворенные, мы неторопливо вкушали самые лучшие походные блюда, начиная от шашлыка из оленины, и заканчивая чаем с медом, получив перед всем этим законные тридцать граммов из «неприкосно-венного запаса». Задержав дыхание перед глотком настойки боярышника семидесятиградусной крепости, я мысленно поздравил свою старшую дочку с ее семилетием. Сегодня ее день рождения.
Суда на плаву. Над флагманским катамараном, как полагается, развевается вымпел. Это обычная косынка, но она прошла с нами Угам и Иркут, теперь впереди - Саханджа.
Первые километры пролетели в мелких заботах. Что-то на ходу довязывали, подгоняли весла, усаживались поудоб-нее. Но вскоре закачались на волнах первых шиверок, которые на нашей схеме помечены, как «легкие». Как хорошо плыть после большого пешеходного участка, все так ново и приятно! Если раньше картины менялись медленно, раза два в день, то сейчас все ускоряется, и каждый час перед нами открываются новые горизонты и панорамы.
Скорость реки на прямых участках достигает двенадцати километров в час - несет хорошо. Все пока гладко, но я знаю, что так долго не бывает. И вот перед тринадцатой шиверой со второго катамарана слышим свист - что-то случилось! Правый берег реки в этом месте разрушен селевым потоком, перегребаем струю влево и причаливаем на широкой галеч-никовой отмели. Так и есть, у второго катамарана лопнул средний баллон - перекачали от усердия, а на солнце его рас-перло, вот он при малейшей нагрузке и разошелся по шву. Не страшно, но придется разгружать катамаран, отвязывать гондолу и склеивать шов. На это уйдет не меньше двух часов. Решаем совместить ремонт с обедом, и пока дежурные го-товят его, тут же на курумнике собираем целую каску спелой красной смородины.
Еще в Батагае главный геолог московской экспедиции «Аэрокосмогеология» пугал нас прорывом Саханджи через Верхоянский хребет, убеждая, что река непроходима. Я пытался его успокоить, рассказав, что река уже пройдена тури-стами (группой В. Мухина из Звездного городка), и для наших судов она не страшна.
Наши катамараны - самодельные суда. (Я уже рассказывал о нашем снаряжении в других главах, но стану убирать это описание, чтобы максимально сохранить очерк, написанный мною в 1983 году - двадцать лет назад!). В одном из них надувные элементы склеены из детской клеенки, а во втором мы используем полиэтиленовый рукав диаметром ше-стьдесят сантиметров. При длине в четыре с половиной метра водоизмещение нашего катамарана составляло около трех тонн! Сверху надувные элементы защищаются от камней и прочих неприятностей чехлом из толстого капрона. Вес тако-го комплекта с клеенкой составлял двадцать килограммов, а в варианте с полиэтиленом всего десять. Теперь я могу доба-вить, что через пять лет, мы ходили уже с катамаранами, вес которых при той же грузоподъемности был всего шесть килограммов, и они спокойно помещались в одной трети рюкзака. Но до этого еще было далеко. Надувные элементы катамаранов, облаченные в защитные чехлы, подвязывались к раме, которая в свою очередь вязалась из лиственничных жердей диаметром в пять сантиметров. Все это хозяйство управлялось четырьмя гребцами с веслами, как на каноэ.
Мы вовремя отремонтировались и пообедали, так как через двадцать минут река сто метровой ширины резко сжа-лась до десяти-двенадцати метров, нырнула в ущелье и понеслась в черных скальных щеках. Местами, на порогах, река сходилась до пяти-шести метров, и мне с перепугу казалось, что мы просто застрянем между скалами, как надувной ша-рик.
Первый порог оказался неожиданно сложным. Конечно, его надо было осмотреть с берега, но, разогнавшись на ши-вере перед ним, мы не успели сообразить, и пришлось проходить его сходу. Крутой поворот влево, русло шириной всего шесть метров - места для маневра почти нет - справа сланцевая стена, ощетинившаяся острыми, как лезвия бритвы, плит-ками, на которую и наваливается вся вода. В центре порога метровый слив через такую же черную острую сланцевую «щетку». Прижаться к левому берегу не дает полузатонувшая скальная плита. Проходим в каких-то сантиметрах от «бритвы». Секунды, и мы уже в тихом улове ниже порога. А вот второму катамарану опять не везет - на «щетке» гондола прорезана. Пока разгружаемся, вновь клеим баллон, разведка по берегу уходит просмотреть дальнейший путь.
Начавшись так неудачно, этот день закончился уже далеко за полночь. На одном дыхании мы прошли в первый день большую часть Саханджи, оставив позади семьдесят четыре препятствия, нанесенные на карту Валентином Мухиным, из которых пятьдесят препятствий - пороги! Каждые двести-триста метров река то кидала нас в пенный котел, стараясь скрыть с головой, то с разгону наваливала на ощетинившийся сланцами скальный прижим.
В одном из таких порогов, когда катамаран, перегнувшись через порог, нырнул в пенное месиво «бочки», переднего гребца нашего катамарана Володю Майбороду просто сорвало с судна. Мы вынырнули без него. Усилиями оставшихся гребцов катамаран проскочил в нескольких сантиметрах от стены, и только внизу, в улове, мы увидели всплывшего Май-бороду, тут же подплывшего к берегу. Он единственный в нашей группе в качестве эксперимента брал с собой резиновые сапоги. На пешей части он быстро понял, что хождение в них по камням, снегу и льду невозможно (хотя все остальные группы туристов, путешествующих по Якутии и Северу, ходили только в сапогах, считая, что без сапог - смерти подобно), а вот на сплаве решил облачиться в свои резиновые ботфорты. Смытого с катамарана Володьку река держала под водой, несмотря на спасательный жилет, до тех пор, пока не стащила с него сапоги. Теперь босиком он выбрался на берег, и мы все вместе смеялись, что сапоги пошли по дну Саханджи в Лену самостоятельно, без Майбороды, но наш смех был нерв-ный - мы могли потерять вместе с сапогами и товарища.
Володя Майборода - парень крымский. Жил он себе простой жизнью, привык к фруктам и солнцу. В Сургуте много работал и хорошо зарабатывал. В свободное время, как у всех - бутылочка, гулянка до забытья. Однажды с кем-то из ре-бят пришел в клуб туристов, послушал и… заразился мечтой о дальних краях, а потом и загорелся идеей нашей экспеди-ции. В бригаде над ним стали посмеиваться, считая, что парень «чудит». А он работал по две смены, сутками, чтобы за-работать отгулы и пойти в лыжный поход. Хотя на лыжи он только в Сургуте и встал. Надо было видеть, с каким упрям-ством осваивал он эту «сибирскую науку». Вот за это упрямство я и включил его год назад в кандидаты в команду. А ко-гда он решил идти в «пятерку» по Саянам с разбитыми в неумелой «двойке» ногами, то я понял, что это настоящий боец. Не все мне нравилось в Майбороде. Но настойчивость и воля к победе делали его достойным участником нашей команды. Перед самым отъездом в Якутию, вдруг передумавший отпускать его в отпуск, начальник цеха встретился с таким упор-ством Майбороды, что вынужден был отступить. А еще Володька прославился своей знаменитой историей с паспортом. Приехал он в Сургут сам, без комсомольской путевки. Скитался по каким-то углам, а потом сумел заработать деньги и купить «балок» - строение на болоте, больше напоминающее домик кума Тыквы. Пошел прописываться, а паспорт у него еще старого образца. Ему говорят, смени паспорт, тогда пропишем, а в паспортном столе отсылают обратно - пропишись, тогда и поменяем паспорт. Так ходил Майборода годами, и, в конце концов, махнул на все рукой и стал жить без паспор-та. А тут надо лететь в Якутию, да еще в заполярную часть, которая уже приравнивалась к пограничным районам. Что делать? Я Майбороде говорю, что без паспорта я его взять не могу. Он приносит мне на следующий день паспорт, откры-ваю его и… не нахожу слов: на фотографии какой-то другой человек и фамилия у него Ганиуллин. «Это же не твой пас-порт» - говорю, а Майборода мне отвечает, что это паспорт его друга, все равно, что его. Так Володька и слетал в Якутию и обратно по чужому паспорту. Подавал я на контроле все паспорта пачкой, никто толком тогда их с лицами не сверял, народу было восемь человек, все прошло нормально. Думаю, что Володька и по сей день обходится без паспорта. О чем думал Володька, пока несло его под водой эти тридцать метров, теперь уже никто не узнает. Скорее всего, что он и сам бы не вспомнил, но запугать его Саханджа не сумела, хотя и крепко испугала.
Остановились мы на месте старого эвенского стойбища. День прошел в трудах, и мы были очень собой довольны. А утром нас снова ждала река, хотя нет, сначала был завтрак, а к нему жареный хариус - сладкая рыба, мечта всех рыбаков. Черные с большими радужными перьями-плавниками рыбины были добыты уже глубокой ночью в пороге азартным ры-баком Сашей Поповым, которого даже усталость не смогла отвлечь от рыбалки.
Еще два дня проходили мы пороги Саханджи, но чувствовалось, что главный прорыв уже позади и реке больше не-чего нам предъявить - она покорена. Да, водники из Отряда космонавтов потратили на Саханджу больше восьми дней, мы же одолели ее за три. Но надо понимать, что они шли впервые и всю реку просматривали, а главное, они шли на сплав, и это было их целью, они от этого получали удовольствие. Мы же до Саханджи прошли огромный маршрут пешком и к сплаву относились, как к эвакуации, и хотя тоже получали удовольствие, но всем своим существом стремились пройти реку быстрее и закончить, наконец, маршрут. Тем более что теперь все чаще стали приходить мысли не только о доме, но и о строгих начальниках, которым надо было что-то объяснять за опоздание из отпуска.
Полярная станция
Река, наконец, успокоилась. Пошли острова, все в пышном цветении. Запах цветов стелется над водой, но вскоре его забивает запах гари - это в верховьях Мейчана горит лес. Жара стоит небывалая, воздух дрожит, повороты реки больше не таят опасность, на плесах река позволяет расслабиться и отдохнуть. Кто-то уже пристраивается прямо на катамаране улечься загорать. Совсем неожиданно один из поворотов Саханджи оказывается последним. Справа вливается Мейчан, и дальше река называется Бесюке. Теперь это широкая полноводная река, она впадает в Лену. По схемам Мухина на ней всего два несложных препятствия, а вот на стрелке Саханджи и Мейчана на карте обозначена полярная станция «Са-ханджа».
Быстро причаливаем к левому берегу и в некоторой растерянности оглядываемся. Никаких следов станции! Расхо-димся вниз и вверх по реке в поисках человеческого жилья. Иду вниз по песчаной отмели. На берегу вижу следы сапог, но они старые, замытые. Прохожу еще метров триста и вдруг вижу слабую тропинку. Она пробита в густом лесу и уводит от реки вглубь. По бокам трава в два роста, а в ней мирное жужжание пчел и шмелей. В воздухе парят белокрылые ба-бочки, по-моему, это «аполлоны». Ничто не навевает мысли о семидесятой широте, о возможной полярной станции. Вдруг вижу дом, антенны над деревьями, слышу мерный стук движка, сердце замирает - где же люди? Брожу вокруг по густому разнотравью. Сзади неожиданно оказывается белый пес. Он молчит и рассматривает меня. Но вот в окне дома вижу белое пятно - лицо человека. И через минуту я, уже радостный от встречи, иду вместе с ребятами с «полярки» к своим, на ходу рассказывая, кто мы такие, и жадно расспрашивая их о новостях в мире.
Жизнь на полярной станции, а «Саханджа» считается самой южной, но все-таки, полярной станцией, ведь она нахо-дится на пятьсот километров севернее Полярного круга, особенная. У меня с детства слова «Арктика», «полярная стан-ция», «полярники» окутаны ореолом романтики и мужества, никогда не думал, что мне доведется забраться в такие вы-сокие широты. Да, это дело мужественных людей - жить на краю света, в течение трех лет не покидая этого небольшого пространства, в котором полугодовой день сменяется полугодовой ночью, где всего тридцать с небольшим дней лета, несколько дней весны и осени, и долгие тяжелые, бесконечные месяцы черной зимы. И все эти месяцы надо не просто прожить, а постоянно работать - каждые три часа выходить в эфир, давать погоду самолетам и кораблям, оленеводам и охотникам, а для этого каждый раз снимать показания приборов на простреленной всеми ветрами метеоплощадке, когда пальцы примерзают не только к металлу, но и к стеклу.
А их всего трое, и они остаются один на один все долгие три года. И нельзя никуда уйти, нельзя остаться одному, только ночью, отгородясь картонной стенкой кубрика, не спасающей от сопения товарища А письма с Большой земли - почти небывалая роскошь, только радиограммы. А что скажешь в этих скупых нескольких строчках, открытых всем гла-зам и многократно повторяемых при передаче чужими равнодушными голосами? Только, что жив и здоров. А вертолет прилетает раз в году. Это называется - навигация. Обычно она проводится в октябре. Завозят продукты, горючее, кино-фильмы, материалы, приборы, даже шампанское для встречи Нового года, а главное, письма, если есть кому их писать. В неурочное время вертолет прилетит только, если случится несчастье. Конечно, бывают и гости - эвены, которые со свои-ми стадами оленей зимуют неподалеку, но как радостна такая неожиданная встреча, как наша! Это уже настоящий празд-ник для полярников!
И вот по случаю праздника топится настоящая баня, с деревянным отполированным желобом, по которому можно скатываться в омут реки, достаются все самые сокровенные припасы и деликатесы для большого общего стола. Все в ра-достной суете - готовится праздничный ужин, а больше всех суетится старый эвенский пес, который «вышел на пенсию» и теперь доживает свой век на «полярке». Тут же щурится на всю нашу суету и старик эвен. Я, чтобы как-то начать раз-говор с ним, спрашиваю: «Зимой морозы-то за семьдесят градусов, наверное?» Старик посмотрел на меня через щелки глаз и ответил, не торопясь: «Ретко, однако, так шестьдесят восемь обычно». Кстати, в этот день 1 августа на станции была зафиксирована рекордная температура - плюс 38 градусов по Цельсию. Не так уж много на нашей планете мест, где годовой перепад температуры составлял бы сто восемь градусов.
В конце вечера, сраженные нашей бутылкой коньяка «Плиска», которая ждала своего часа в загашнике нашего зав-хоза, полярники делают не менее эффектный ответный ход, и мы, это уже просто фантастика, смотрим художественный цветной фильм со звуком! Такого еще в наших экспедициях не было! Праздник заканчивается под утро, но торопится некуда - завтра у нас заслуженная дневка.
Весь день, несмотря на выходной, прошел в заботах и трудах. Пришлось основательно ремонтировать катамараны, которые на «щетках» Саханджи совсем протерлись, и теперь даже песок, попадая в чехлы, становился причиной негерме-тичности гондол. Мы еще не знали, что теперь до конца сплава будем постоянно ремонтировать и поддувать изношенные суда.
У полярников тоже хлопоты. К ним наведался медведь и разворошил весь «ледник», в котором хранятся припасы. Медведь, правда, провалившись сквозь фанерную крышку, видимо, сам испугался и удрал, так что карабин носили туда зря - повезло медведю. Мы, вспомнив опять о приближающихся объяснениях с начальством по поводу просроченных отпусков, решили проблему, получив серьезные справки с печатью полярной станции, что мы были мобилизованы для тушения лесных пожаров в верховьях реки Мейчан, то есть, выполняли общественно-необходимую работу, а значит, причина нашего опоздания - уважительная. Должен признаться, что кроме случая с Вячеславом Теном, никого никогда не наказывали за опоздания по таким «серьезным» причинам. Ко всем моим товарищам по путешествиям, как и ко мне, ок-ружающие относились с большим уважением, хотя и не понимали нашего увлечения, считая, наверное, что у нас «не все дома».
И вновь расставание. Уже сказаны все слова, записаны адреса, а расстаться жаль! Но впереди еще почти сто пятьде-сят километров Бесюке, и нам надо торопиться. Отчаливаем, проплываем мимо баньки - все! Станция «Саханджа» - три человека на территории, равной Европе!
Бесюке
А река катится вниз к великой Лене, то, разбиваясь на многочисленные протоки, в которых с шумом разбегаются утиные выводки, то, собираясь в одно полноводное русло, огражденное, как небоскребами величественными прижимами с суетным барражированием шумных белых чаек-поморников. Препятствия кончились, теперь важно не напороться на топляк или, зазевавшись, не въехать в береговой завал.
Умудряемся даже читать прихваченную со станции литературу - журналы «Наука и жизнь» десятилетней давности! Утки уже собрались в стайки и то и дело пересекают наш путь. Именно в этот год нашей любимой песней стала «Утиная охота» Александра Розенбаума - «разжирели, утка к осени всегда в цене…». Вот и спровоцировали утки на свою голову нашего охотника и добытчика Сергея Савина. Над протоками гулко разносятся выстрелы. Главное, теперь проследить, чтобы второй катамаран в пылу охоты и преследования не попал в створ выстрела, да вовремя зажимать уши. Вскоре связка разноцветных полярных селезней победным трофеем украшает наше судно. Да, сегодня наша с Майбородой оче-редь дежурить, есть, что приготовить. Но оказалось, что на этом день добычи не закончился.
Шли все время вместе, второй катамаран послушно повторял вместе с нами все повороты и изгибы реки. Попов и Савин стали на ходу забрасывать спиннинги. Река в этих местах глубокая, много ям. И вдруг я заметил, что уже какое-то время мы не видим второго судна. Проплыли еще минут двадцать, уже не помогая веслами, чтобы как-то притормозить, а второе судно так и не появилось на дальнем уже повороте реки. Неужели опять что-то случилось, так не кстати?! Прича-ливаем на правый пологий берег и ждем. Проходит полчаса - никого. Я уже не на шутку разволновался. Кто-то говорит, что вроде уже час назад слышал выстрел, но подумал, что показалось. Ждем еще двадцать минут, и вот, когда уже терпе-ние было на исходе, и меня стали одолевать дурные предчувствия, на повороте появилась долгожданная точка.
Приближалась она очень медленно, и когда подошли поближе, то стало видно, что осадка катамарана предельная. Не иначе, как опять порвались! Команда на катамаране сидит молча с каким-то таинственным непонятным нам видом. Не доходя нескольких метров до берега, судно начинает скрести по дну - настолько глубока его осадка. Все спрыгивают в воду, вытаскивают катамаран на берег, и вдруг мы видим позади него неожиданный всплеск воды. Да такой, что брызги летят выше голов! Попов наклоняется и вдруг резким движением фокусника выхватывает из воды огромную рыбину. Белая роскошная рыбина с кроваво-красным хвостом, да она с него ростом! Все ошеломлены.
И вот взахлеб начинают рассказывать, как блесна зацепила что-то, как сломался спиннинг, но тут же схватило и второй. Когда пристали к берегу и подвели к нему тайменя, то были просто ошарашены его размерами. Первого при-шлось пристрелить из ружья, прежде чем смогли его вытащить. Но патроны на этом кончились, а клев, если эту охоту можно было так мелко назвать, только начался. Вторая, третья, четвертая рыбины хватали блесну, которую Серега сделал из никелированной ложки. И тут началась прямо-таки путина. Пока двое закидывали и подтаскивали, остальные вдвоем руками выкатывали живого тайменя на берег. За сорок минут было поймано десять рыбин по пятнадцать килограммов каждая. Наверное, можно было бы ловить еще, но благоразумие взяло вверх, и рыбаки вовремя остановились. Ведь у нас даже соли уже нет. Пришлось живых тайменей привязать прямо к катамарану, пропустив через жабры 6-миллиметровый репшнур для надежности. Такая удача редко приходит к рыбаку, даже такому потомственному, как Александр Попов.
Саша Попов родом с Алтая. В горах, в Чемале и его окрестностях прошло его детство. Он всю жизнь в тайге, поэто-му и ловит рыбу виртуозно. Тайга и горы научили его многому. Удивительно, что после школы он поступил на наш фи-зико-технический факультет. Саша спокоен, немногословен, чувствуется, что все его слова, как и поступки, продуманы. Вместе с Петей Редько они были нашими самыми изобретательными кулинарами. От всех болезней Попов признает только три лекарства - облепиховое масло, прополис и мумие. Я от него перенял эту аптеку на всю жизнь. Но главная страсть Попова - это рыбалка. Он готов целый день бродить по колено в воде, охотясь на хариусов и ленков. Даже на са-мом трудном участке сплава, когда поздно ночью еле доползли от усталости до палаток, он ушел под порог, чтобы выло-вить в яме несколько «лаптей» и утром удивить всех жареным хариусом. Такой рыбак в группе - большая удача.
Начался разгул, который в древности назывался коротко - пир. Я, как человек опытный, съев кусок нежнейшего тайменя (а про тайменя говорят, что он в любом возрасте, поросенок), улегся спать, а молодежь осталась доедать пятна-дцатикилограммового тайменя. Когда через несколько часов Петро пролез в узкий тубус палатки, он еле дышал, пригова-ривая при этом, что полный мешок не гнется. От обжорства они не смогли заснуть всю ночь. А ведь еще были утки, на-столько жирные, что с них натопили два литра жира. Тот же Редько, чуть не потерял дар речи, когда я предложил выбро-сить этот «деликатес». Петр стал рассказывать, как будет зимними сургутскими холодными вечерами намазывать утиный смалец на ломоть хлеба на зависть всей остальной общаге. Жаль, что, в последствии, в спешке нашей эвакуации с катера на танкер, он оставил это сокровище, по которому еще долго безутешно причитал. Оставшиеся девять тайменей продол-жили путь до устья Бесюке на веревке за катамараном, а вот холодной вареной утятиной перебивались потом весь по-следний день, отменив все остальные блюда.
Ну вот, все подарки Орулгана, Саханджи и Бесюке нам выданы. Наступил последний день. Скорость реки упала - еще бы, ведь теперь ее подпруживала Лена, которая в этом месте достигает ширины от семи до десяти километров. Поис-тине сибирский размах! Уже кружат над нами вертолеты, которые обслуживают буровые нефтяников, уже на нет сходит линия берегов, а мы все гребем и гребем, не чувствуя ладоней, чтобы скорее приблизить прощание с Бесюке и встречу с Леной. И как мы ни ждали этого момента, он все равно оказался ошеломляюще неожиданным. Вдруг перед нами возник и медленно проплыл, как по воздуху, будто мираж, белый корабль с красной полосой на трубе. Он шел вниз по Лене, к недалекому Ледовитому океану, в порт Тикси. Вот и все! Мы вышли в большой залив, что образовался при впадении Бе-сюке в Лену. На мысу стояла яранга, большие псы с любопытством повернули головы в нашу сторону, поджидая нас, женщина смотрела на нас, прикрывшись ладонью от низкого уже солнца. Над водой летел какой-то пух, похожий на снег, кончалось арктическое лето, а с ним заканчивалось и наше сказочное путешествие в далекую страну незаходящего солн-ца, в Теплую Арктику, согретую не только теплом солнца, но и сердцами тех немногих, но мужественных людей, с кото-рыми нам довелось встретиться.
Счастливый конец
Можно было бы и закончить это повествование на такой романтической ноте, но путешествие еще продолжалось. Эвен без вопросов выдал нам кусок соли с голову собаки, сказал, что на том берегу Лены буровики и нефтяники, а значит, рыбе и прочим богатством Бесюке скоро придет конец, и ушел по своим делам. А мы, добравшись до огромной треноги навигационного знака, стали разбирать суда. Идти по огромной, как море, Лене до Кюсюра или перебираться своим хо-дом на другой берег было бы чистой авантюрой. Катамараны уже просто дышали на ладан.
Мимо нас по темно-коричневой воде шли огромные белые лайнеры. Мы, вспомнив наказ космонавтов, стали махать самой белой из всех наших маек, не зная, что это на морском языке означает «терплю бедствие». Об этом нам рассказали позже моряки с танкера. Лайнеры, не сбавляя хода, через громкую связь спрашивали, что с нами стряслось, а мы ослаб-шими голосами кричали: «Тикси, Тикси», голосуя, как Остап и Киса на Военно-грузинской дороге.
Не знаю, чем бы все это закончилось, а главное, когда, как вдруг мы увидели, что прямо к нам идет катер. Оказалось, что именно сегодня навигационный катер пришел к нашему знаку, чтобы установить электрические батареи, так как че-рез какое-то время уже начались бы сумерки. В результате наше ожидание на пустынном бреге продлилось всего три-четыре часа. Нас без разговоров взяли на катер, и через час мы уже были на другом берегу Лены, у родственных нефтя-ников. Тут же мы договорились, что нас возьмут на баржу, привозившую нефтяникам реагенты для бурового раствора. Экипаж маленького катера состоял всего из трех человек. Катер был накрепко принайтован к большой ржавой барже. Палуба баржи была с некоторым коньком-горбом, как пологая крыша, и горб этот проходил через нашу палатку, но какие же это были мелочи по сравнению с пережитым!
На следующий день, одурев от палящего солнца на раскаленной барже, мы целый день обливались из брандспойтов, пока случайно не смыли струей один из двух ботинок Майбороды, которые он начистил до зеркального блеска случаю выхода к людям. Ботинок, конечно, камнем пошел ко дну, а расстроенный Володька в сердцах тут же метнул в воду и второй ботинок. И только в этот момент на фоне стремительного полета ботинка я обратил внимание, что берега Лены как бы стоят на месте. Я кинулся к рубке и стал выяснять у вахтенного, с какой же скоростью мы движемся. Мне неторо-пливо объяснили, что мы идем против течения, скорость наша относительно берега примерно пять километров в час, а до Якутска всего полторы тысячи километров. То есть недели через две, если все будет в порядке, мы подойдем к нему. А куда торопиться?!
Надо представить, какой шок мы испытали. Нужно было что-то срочно предпринимать. А мимо нас, обгоняя, как стоящих на месте, проходили красавцы лайнеры финской постройки, класса «река-море». Надо перебираться, но выясни-лось, что и рация на катере не работает. А зачем? Хорошо, что у нас есть Ваня Патрушев - бывший десантник! Ночью Иван починил рацию, и мы придумали версию о больном участнике экспедиции. Ее роль выпала Галине Тарасовой, так как она уже спала в палатке и могла бы возражать. Через час мимо нас пошел танкер с гордым названием «имени 50-летия ЯАССР». Торговаться на танкере не стали, здесь оказывают помощь моментально. Капитан в мегафон потребовал только, чтобы мы погрузились за пять минут. Когда над нами навис девятиметровый борт танкера, я испугался, как же мы будем забираться на него. Но сверху уже шел веревочный трап, а еще упала большая сетка. В нее-то мы и запихнули моментально все наше имущество и даже палатку с Галиной, которой только в последнюю секунду объяснили происхо-дящее. Через пять минут наша ржавая баржа, приютившая нас на несколько дней, осиротела, и показалась нам жалкой скорлупкой с борта гигантского танкера.
Сначала с нас также строго, как когда-то в Батагае, стребовали документы, а потом с таким же удивлением и даже восхищением, ведь мы пришли за тысячу километров отсюда, стали оказывать нам флотское гостеприимство. Я сказал капитану, что мне нужно срочно сообщить в спасательную службу, что мы благополучно закончили маршрут. Он велел проводить меня в радиорубку. Радист с гордостью объяснил мне, что для его радиостанции не существует ни расстояний, ни преград, и протянул мне бланк радиограммы. Когда он прочел мой текст (а я написал, что маршрут закончен, и мы плывем по Лене), то скривился и вернул радиограмму мне, сказав, что такой текст он передавать не может, так как плава-ет только дерьмо, а суда, тем более такое судно, как наш танкер, по Лене ходят. Я возразил, что в наших кругах, а тем более семьях подобную фразу могут понять так, что мы пешком идем по берегу Лены, а значит, придем только через год. После некоторых сомнений мы достигли неизвестного в те времена консенсуса, написав, что идем по Лене на танкере.
Дальше сказочные метаморфозы продолжались. Нам выделили две каюты и красный уголок, поставили на доволь-ствие, и на следующий день мы уже дружно драили стометровую палубу танкера, а Галина скребла камбуз. Вечером я прочитал популярную лекцию о том, как добывают нефть, а заодно рассказал команде танкера о нашей экспедиции. Представьте себе, что слушали все, раскрыв рот, а потом смотрели на нас, а на Галину особенно, как на героев.
Танкер шел со скоростью двадцать два километра в час, покрывая в сутки более пятисот километров. Второй ночью на танкере мы пересекали Северный полярный круг, и в эту же ночь увидели еще слабые, но уже хорошо различимые звезды, первые за сорок пять дней нашей грандиозной эпопеи. Честно говоря, даже слезы показались на глазах, так мы соскучились по привычному течению времени, когда ночь - это ночь, а день - это день. На третий день мы прибыли в порт Якутск. Капитан после торжественного обеда, на котором вся команда попрощалась с нами, вызвал рейдовый катер, и нас доставили к парадному пирсу. Вечером этого же дня мы улетели в Новосибирск. Еще предстояло добираться кру-гом через Тюмень в Сургут, но это была уже Большая земля, а значит, эпопею можно было считать оконченной.
Я помню это ощущение исполненной сказочной мечты, ощущение полного счастья. Где-то шевельнулась тре-вожная мысль, что за такое счастье придется платить, исходя из Всеобщего закона сохранения счастья и несча-стья. Но я тут же постарался эту мысль отогнать. Я тогда и не мог себе представить, как был не далек от ис-тины. За все приходится платить, и мало кому удается обмануть судьбу.
1984, не по Оруэллу
Осень 1983 года, спустя всего несколько месяцев после триумфального возвращения с покоренного Орулгана, принесла в нашу семью несчастья и болезни. Досталось всем, кроме маленькой Насти. Меня же в результате защемления нервного окончания позвонком просто парализовало. Месяц меня лечили самыми сильными средствами, которые, как сказал врач, используют при лечении эпилепсии. Потом продлили больничный лист и временно запретили даже ездить на машине, а ведь мне только до места моей работы нужно было ежедневно проезжать больше ста километров. На мой вопрос о возможности заниматься в дальнейшем туризмом, врач пожал плечами и скучно сказал, что меня в любой момент может парализовать снова, а последствия, если это произойдет в горах, далеко от населенных мест, можете себе представить сами. На том и расстались.
Часть первая
Мартовский тест
На какое-то время я стал привыкать к мысли, что все мои путешествия уже состоялись и больше их не будет. Но по-дошел конец февраля - время традиционных походов по Горной Шории, и меня так потянуло снова в горы, что я решил рискнуть и попробовать: а вдруг я еще смогу потихоньку, без особых нагрузок, ходить в несложные походы.
В Шорию, в район наших любимых Поднебесных Зубьев собиралась группа молодых туристов - выпускников шко-лы лыжного туризма нашего городского клуба «Югория», в которой я преподавал. Руководить группой должна была Та-мара Наливкина. Все участники сдали экзамены, прошли маршруты по Сургутскому району, где гор, конечно, не было, но суровые зимние условия северной лесотундры и полная автономность в походе, были достаточно суровыми испыта-ниями, и теперь могли идти в зимние горы. Я решил присоединиться к этой группе в качестве внештатного инспектора. Кроме того, мое участие исправляло перекос в составе, так как в группе было на одну женщину больше, чем мужчин, а по нашей договоренности в клубе мы в таком составе не выпускали группу на маршрут, считая, что в критической ситуации или несчастного случая, она окажется слабой.
Кроме этой «учебной» в Шорию шла еще одна группа под руководством Ивана Патрушева - участника прошлогод-ней Орулганской экспедиции, ставшего теперь одним из «корифеев» клуба. Их маршрут был сложнее, но на первом уча-стке мы могли идти вместе и даже собирались совместной штурмовой командой совершить восхождение на пик Большой Зуб, на котором Иван уже побывал прошлой зимой. Тогда он поднялся на вершину во время тренировочных сборов орул-ганской команды, а руководил восхождением Сергей Савин.
Так, большой компанией в четырнадцать человек, мы вылетели в Новокузнецк, доехали до Междуреченска и, пере-ночевав в холодном здании вокзала, рано утром следующего дня на электричке добрались до станции Лужба, откуда и начинался традиционный кольцевой маршрут по Зубьям.
Погода была замечательная, и мы без особых проблем поднялись в верховья ручья Алгуй, затем перевалили в доли-ну Казыра, спустились, траверсируя склоны хребта, в долину ручья Высокогорного и вышли к границе леса под склон, ведущий на перевал Малого Зуба. Здесь мы установили базовый лагерь, отсюда четверо смелых во главе с Ваней Патру-шевым ушли на восхождение на пик Большой Зуб.
Контрольное время
Всегда, когда группа разделяется: кто-то уходит в разведку, на восхождение или в радиальный выход, а кто-то оста-ется в лагере, устанавливается контрольное время возвращения. Надо учесть, что во времена наших путешествий раций и прочих современных средств связи практически не было, хотя в последних наших сложных экспедициях мы использова-ли примитивные радиостанции «Кактус». Чтобы определить контрольный - предельный - срок возвращения штурмовой группы, мы пытаемся оценить необходимое время на прохождение маршрута, плюс закладываем какой-то резерв на не-которые непредвиденные обстоятельства. Если же к назначенному сроку группа не возвращается, то объявляется тревога, и тогда оставшиеся в базовом лагере участники делают все, чтобы помочь попавшим в беду. Но часто бывает, что тревога напрасная - группа опоздала по каким-то причинам, а страшного с ней ничего не произошло. В этих случаях опаздываю-щие всегда стараются предупредить базовый лагерь, посылая вперед наиболее сильного и быстрого участника или двух. Не стоит, наверное, говорить, как тяжело и мучительно ждать, всматриваясь вдаль и прислушиваясь к любому звуку, на-деясь, что вот-вот появятся долгожданные друзья.
Вот и в этот день Ваня Патрушев увел восходителей на вершину Большого Зуба, получив контрольный срок, кото-рый заканчивался с наступлением темноты. Днем мы, оставшиеся в лагере, катались по крутым обветренным склонам, пробили лыжню почти до перевала, а вечером, приготовив праздничный по случаю восхождения ужин, стали ждать вос-ходителей. Стемнело, срок вышел, а из цирка никто не возвращался. Только ветер подвывал, да огромный темный силуэт Горы глотал яркие звезды. Нужно было что-то предпринимать.
Охваченный самыми черными предчувствиями, я собрался, взял с собой аптечку, фонари, горячее питье в термосе и с несколькими ребятами двинулся вверх по уже заметенной лыжне штурмовой группы. Было темно и страшно, прежде всего, за ребят. Мы успели только повернуть за склон, как сверху послышались голоса, и на светлом фоне заснеженных склонов стали угадываться темные фигурки лыжников. Я с огромным облегчением пересчитывал их, убеждаясь, что спускаются все четверо. Иван виновато стал оправдываться, что вид с вершины был такой восхитительный, что они не заметили, как провели там больше двух часов, вот на спуске их и застала темнота.
В кромешной темноте пришлось снизить скорость, собраться всем в компактную группу и спускаться очень осто-рожно. Контрольное время было перекрыто на час. Я же был настолько рад, что все обошлось, что тревоги оказались на-прасными, что ограничился выговором, видя, что Иван и без того сильно расстроился. Через полчаса в наших двух боль-ших шатрах стало шумно и весело. Восходители пили чай и, перебивая друг друга, с восхищением рассказывали о вос-хождении.
Праздничный выход
На следующее утро мы расстались с группой Ивана. Тот повел своих «орлов» к перевалу Карнизный в верховьях Малого Казыра, а мы через знакомый и мною уже любимый перевал Малого Зуба стали переваливать на Нижнюю Тай-жесу.
Погода стояла прекрасная, лыжи катились под горку весело, маршрут мне был знаком настолько, что я мог пройти его с закрытыми глазами, и вскоре мы, успешно обогнув Зубья вокруг, вышли на финишную прямую. Группа оказалась дружной и веселой, все складывалось так удачно, что никто не сомневался в успешном окончании маршрута. Маршрут, в основном, был уже пройден, от нашей стоянки на склоне Среднего Зуба в долине Амзаса мы за день могли спокойно спуститься до железнодорожной станции Лужба. Наступило 8 марта - праздничный день, который в нашей группе ожи-дали с особым настроением. В честь праздника девчонки выпросили разрешение подняться на пик Средний Зуб. На руках у нас были обратные билеты на самолет на раннее утро 11 марта, времени было предостаточно, и я разрешил всем идти на восхождение. Сам же остался в лагере дежурить.
День намечался солнечным и безоблачным. Договорились, что к четырем часам дня группа вернется, а я к их воз-вращению приготовлю праздничный обед. Палатка стояла на небольшой солнечной полянке, мы заготовили достаточное количество дров, днем было очень тепло, и я только чуть-чуть подтапливал печурку после того, как приготовил прямо на печке жаркое и компот. Настроение было прекрасное - я справился с маршрутом и теперь вновь мог размышлять о буду-щих путешествиях, спина меня не подвела. Да и ребята мне очень понравились, из них в будущем можно было пополнить команду для сложных походов.
Кроме меня в группе было трое ребят - Михаил Аликин, Володя Дергунов и Сергей Белоусов. Аликин - уралец, пермяк, родился и вырос в леспромхозе. С детства в тайге, охотник, наверняка, белке в глаз мог попасть. Читает звериные следы и по ним рассказывает нам лесные истории, как сказки. В Сургуте он работает сварщиком. Мишка на лыжах с ма-лолетства, в руках у него все спорится, при этом он по таежному немногословен и, как мне кажется, симпатизирует ма-ленькой Любе Уляшиной.
Володя Дергунов - явно оправдывает свою фамилию. Веселый, очень подвижный, безотказный, живо всем интере-сующийся паренек. На маршруте с ним никаких проблем, в общем, классный участник. Сережа Белоусов - высокий сим-патичный парень, электронщик, чувствуется серьезное отношение ко всему, в глазах и словах - ум и образование, очень спокойный и совсем неразговорчивый.
Теперь о девушках. Тамара Наливкина - руководитель группы. Она - сургутянка, окончила в Тюмени институт и вернулась домой. Веселая, спортивная девушка. Занималась горным туризмом, сильная и надежная участница. Валентина Суворова тоже очень соответствует своей фамилии. Она инженер-проектировщик, училась в Ленинграде. Там же занима-лась альпинизмом, прошла хорошую школу кавказских альплагерей. Очень выносливая, хорошо подготовленная, умная и спокойная женщина. Она старше всех остальных участников, даже меня, и я чувствую, что на нее всегда можно поло-житься в трудную минуту. Маша Егорова - геолог, а значит, романтик. Это особенно скажется в следующем походе, а пока она без проблем прошла маршрут, хотя и ничем особенным не выделилась. Люба Уляшина - очень маленькая, а по-этому очень живая и веселая женщина. Она в Сургуте по распределению после института, связист, уже почти начальник городского телеграфа. Типичный для Сургута расклад - женщины с высшим образованием все, а ребята, в основном, ра-ботяги.
Чрезвычайное происшествие
Ну вот, и время подходит к четырем часам - на палатку легли длинные тени от елей. Слышу скрип снега, пока под-ходит кто-то один. Выглядываю из палатки - Мишка Аликин. Вместо ожидаемого восторга с печатью некоторой устало-сти вижу бледное застывшее несуразной маской лицо Аликина и сразу же понимаю, что что-то случилось. Спрашиваю. Мишка мнется, явно не зная, как сказать о случившемся. Наконец, выдавливает что-то о том, что Белоусов сорвался на склоне и улетел в камни. Я молча собираюсь, судорожно пытаясь представить последствия и проверяя, все ли необходи-мое взял с собой. Беру аптечку, скатываю спальник, собираю все оставшиеся веревки и репшнуры, наливаю в термос го-рячего чаю, который только что приготовил к ожидаемому возвращению группы. Всего все равно не предусмотришь, так оно и окажется через несколько часов.
Выходим вместе с Мишкой и начинаем подниматься по раскисшей на солнце лыжне. Минут через сорок мокрые от пота, задыхающиеся от темпа, мы выходим на границу леса. Теперь уже видна вся группа, которая издали удивляет своей застывшей композицией. Подходим ближе. Лиц я не запомнил, помню только белые пятна. Все очень напуганы. Сергей лежит на куртках, под ним его лыжи, глаза открыты и в них почти такая же ясная голубизна, как в огромном небосклоне, накрывшем нас и весь остальной мир. Белый, искрящийся по-праздничному снег, тонкие и острые грани снежных пиков, безмятежная и глубокая голубизна неба, яркость и тепло расплавленного солнечного диска, на который невозможно взглянуть даже из-под ресниц, нелепо контрастируют с застывшими испуганными людьми и с перекошенным от страха и боли лицом Сергея. Все это я отмечаю в какую-то долю секунды, а дальше, понимая, что теперь все зависит от меня, про-игрывая моментально ситуацию, нарочито спокойным и командным голосом расспрашиваю и распоряжаюсь.
Валентина Суворова коротко мне рассказывает, что на самом гребне, на жестком фирновом склоне поскользнулась и полетела вниз Тамарка Наливкина. Белоусов пытался ее задержать, кинулся наперерез, но не удержался и полетел сам. Тамара, как опытный турист, сумела задержаться на склоне, используя для этого связанные вместе лыжные палки, кото-рыми страховалась на подъеме, а вот Белоусов -новичок - полетел, крутясь и набирая скорость, пока его не остановили большие камни в самом низу. Когда Валентина спустилась к нему, он был в шоке. Благо сознание вернулось, крови и от-крытых переломов при первом осмотре не нашли, скорее всего, множественные ушибы, но мысли о том, чтобы попы-таться ему подняться, ни у кого даже не возникло. Ребята тоже спустились к Сергею, но это было не просто: все находи-лись в шоковом состоянии и теперь передвигались по склону очень напряженно и с большой опаской.
Что ж, ясно, что надо, как можно скорее, спустить Сергея в лагерь, в тепло палатки, а там уже можно думать, что делать дальше. Быстро собрали волокушу из пары лыж и запасной лыжины - «машки» (так почему-то всегда называли запасную лыжу, которую брали с собой), уложили Сергея в спальный мешок, привязали поводки, и мы с Володькой Дер-гуновым впряглись в них, чтобы тащить волокушу вниз. С нами осталась Валентина Суворова, как наиболее спокойная, да и самая опытная и рассудительная из девчонок, а остальных Мишка Аликин повел в палатку.
Час испытаний, или Момент истины
Казалось бы, вниз тащить не трудно, но в том-то и дело, что вниз волокуша стремилась быстрее нас, причем по сво-ему, самому прямому и не всегда проходимому пути. Мы должны были и спускаться, и удерживать волокушу, направляя ее в нужном нам направлении, стараясь удержать от переворота и резких рывков, которые приносили боль Белоусову.
Как только мы сбросили высоту и вошли в лес, твердый наст сменился глубоким и мокрым снегом. Теперь мы уже прокладывали не лыжню, а глубокую траншею в снегу. Валентина пыталась с боку, хватаясь за постромки, удержать во-локушу от самопроизвольного движения. В общем, все оказалось совсем не так, как я себе представлял. Не помню, поче-му мы сошли с лыжни, по которой группа поднималась на склон и теперь ушла в лагерь. Скорее всего, там были серпан-тины, которые нам было очень трудно выписывать, ведь траверсировать с волокушей почти невозможно, если нет доста-точного количества поддерживающих со всех сторон людей.
Солнце стало заходить, а с ним уходило и его тепло, но мы, разгоряченные тяжелой работой, не сразу это заметили. Внизу, в глубоком распадке мы увидели охотничью лыжню и решили спуститься к ней, в наивной надежде, что она об-легчит передвижение. Охотник шел налегке и на очень широких лыжах. Его лыжня была для нас просто путеводной ни-тью, хотя мы не знали, куда и по какой надобности шел неведомый охотник. А вот мы проваливали эту лыжню и тянули глубокую траншею, по дну которой тащили недвижимого и уже давно молчащего Серегу. Спальный мешок промок, и вся эта влага стала замерзать, так как температура воздуха стремительно падала от еще недавних плюсовых градусов на сол-нышке до хорошего хрустящего минуса в наступивших сумерках. Я это особенно ощущал по замерзшей на спине мокрой одежде и коченеющим пальцам.
Темнота упала совершенно неожиданно, и когда мы очнулись в ней, то я понял, что распадок совсем не наш и до палатки нам никак не дойти - она осталась где-то за высоким лесистым увалом совершенно недоступной для нас. Я пы-тался заговорить с Белоусовым, заставлял его разговаривать с нами, но он с трудом проговаривал слова замерзшими на-прочь губами, и я с ужасом понимал, что он просто замерзает в этом гробовом обледеневшем мешке.
Володька Дергунов, который всегда был очень разговорчив, теперь тоже молчал и только упорно тянул лямку воло-куши. Мы спускались вдоль русла заваленного снегом ручья, перебираясь с берега на берег по снежным мостам, на кото-рых особенно боялись провалиться или, не дай бог, упустить волокушу в воду. Я понимал, что мы уже на подходе к Ам-засу, знал, что рядом есть охотничья избушка, в которой сейчас, наверняка, куча туристов по случаю сегодняшнего, будь он неладен, 8 марта, но от этого не было легче, так как мы по-прежнему двигались с черепашьей скоростью. Теперь не было крутизны, и волокуша совершенно покорно двигалась за нами, но зато необходимо было преодолевать снежную целину.
Мы тащили волокушу, как бурлаки на Волге баржу против течения, но при этом не могли остановиться, чтобы пе-ревести дух. Я не представлял, сколько сейчас времени, мне казалось, что оно просто остановилось, сгустившись вокруг нас в вязкую темноту, наверное, еще и поэтому было так тяжело тащить Сергея. Русло ручья расширилось, напротив поднялся высокий береговой отвес, значит, мы у самого Амзаса. Белоусов теперь отзывался только после настойчивых и неоднократных окриков. Наступил тот самый момент, когда становится ясно, что больше нет ни мгновения - еще минута и Серегу уже не спасти. Я остановился посреди небольшой поляны и стал вместе с Дергуновым обламывать нижние, са-мые сухие и от этого звучно ломкие ветки, понимая, что этого крайне мало.
- Где же наш таежник, Мишка?! - только успел я с горечью и отчаянием подумать, как увидел нечто движущееся с правого склона, а через мгновение узнал по отчаянному крику и самого Аликина. Как вовремя он, паразит, появился! Это потом я узнал, что Мишке потребовалось несколько часов, а главное, хороший импульс от маленькой Любаши Уляшиной, чтобы догадаться пойти к нам на помощь.
У меня был коробок с тремя спичками, я понимал, что не могу ошибиться, что огонь нужен прямо сейчас и отсрочка на минуты невозможна, поэтому первая же спичка, прошуршав дольше обычного, все-таки загорелась ровным пламенем. Я, не дыша, поднес ее к клочку «туалетной» газеты, которая также нашлась в кармане. Бумага нехотя загорелась, а над ней стали загораться сначала самые тонкие веточки, потом потолще, еще толще, и, наконец, я почувствовал всем лицом жар разгорающегося костерка. Минуту я еще инстинктивно задерживал дыхание, боясь вспугнуть просыпающийся огонь, но вот он окреп, затрещал, жаркие ясные языки взметнулись выше, и я, уже ничего не боясь, стал наваливать сверху вет-ки, которые тут же пожирало пламя.
Я подтащил Белоусова к костру, разорвал завязки на спальнике и стал мять его всего, подставляя жаркому, обжи-гающему огню. Серега замычал, зашевелился и в этот момент, как когда-то на завале, вытаскивая Устюгова из-под воды, я с полным ощущением счастья понял, что Белоусов уже не погибнет. Он спасен!
Мишка притащил пилу, и мы с каким-то непонятным со стороны азартом начали пилить сухостоину, которая, мо-розно и жалобно заскрипев, рухнула на поляну, обламываясь невероятным количеством сухих сучьев, навсегда отодвигая от нас проблему дров. Это «навсегда» было до завтрашнего утра, но в тот момент означало именно бесконечное безмя-тежное спасительное время, во течении которого мы все были под защитой огня.
Я никогда не забуду это ощущение сжимающейся тугой пружины - именно так я ощущал приближение смертельной опасности, нависнувшей над Сергеем с темнотой и морозом. Не забуду и осознание неотвратимости момента, за которым уже нет выбора, напряжение и ясность решения - сейчас и только сейчас, и это необъяснимое, острое и холодное, как клинок в теле, чувство недопустимости ошибки, с которым я, перестав дышать, чиркнул одной из трех имеющихся спи-чек. И не забуду, нарастающее и все заполняющее чувство облегчения, которое я испытал, когда в ярком и жарком пла-мени костра увидел искривленное улыбкой, оживающее лицо Белоусова.
В это мгновение я понял, что пережил самое страшное, что беда отошла, не дождавшись своего, но я запомнил ее ледяное дыхание, принизывающее до сердечной мышцы.
Ночь полнолуния
Тем временем Мишка и Володька смотались в лагерь, подняли девчонок, свернули прогретую надежным теплом па-латку, оставив на произвол судьбы аккуратную поленицу запасенных дров и обжитую утоптанную полянку, и под ярким светом полной луны переносили лагерь к нашему гудящему костру. Я послал Мишку найти избушку, так как сам уже не мог, казалось, сделать ни шага. Мишка пробегал с полчасика, но ничего не нашел, хотя избушка была совсем рядом.
Пришлось палатку ставить на свежеутоптанный снег, подложив вниз лишь лыжи - не было ни времени, ни сил, что-бы вновь искать и рубить лапник. Зато Аликин сумел привезти, почти не расплескав, котел варева, предназначенного, как мы предполагали, для праздничного стола, а теперь съеденного впопыхах смертельно уставшими и переволновавшимися людьми, не заметившими ни вкуса, ни самой еды. Палатка стояла вкривь и вкось. Под ней через капроновое дно ощущал-ся замерзший какими-то буграми снег, но зато в ней была печка, и мы могли, наконец, снять с себя замершую колом оде-жду и хоть как-то согреться.
Я просидел у печки почти всю ночь, благо никто не претендовал на это место, так как скоро все забылись тревож-ным сном. Стонал Белоусов, стонала Тамара Наливкина. Только потом, уже в теплом зале аэропорта, я увидел ее распух-шие разбитые колени, а в тот день и последующий терпеливая девушка ничем не выдала боль. В эти два дня никто и не подумал, что она тоже пострадала при падении по склону.
В четыре часа утра меня как будто что-то толкнуло. Я посмотрел на часы в отблесках печки и вылез из палатки, проклиная узкий тубус. Вокруг все было освещено огромной луной - была ночь полнолуния. И вдруг я увидел бегущего лыжника.
- Лыжник, стой! - гаркнул я изо всех сил так громко, явно не рассчитав расстояния и тишины под луной, что это оказалось неожиданным даже для меня самого. Представляю, что пережил этот паренек, замерший от неожиданности на месте.
- Подойди сюда, - скорректировал и одновременно вернул его к жизни я уже более спокойно, - ты кто?
Заикаясь от испуга, парень ответил мне, что он инструктор Новокузнецкого Дома пионеров, приехал в Лужбу на ночной электричке и догоняет свою группу. Я рассказал ему, что у нас несчастный случай, расспросил его, кого он видел по пути, спросил и об избушке.
- Я пробовал в нее толкнуться, но там, как сельдей в бочке, дверь не открыть. Я насчитал возле избы шестнадцать пар лыж. А рядом кто-то спит в палатке. Ниже по Амзасу в шести километрах отсюда стоят ребята из Белова. Вам что-нибудь нужно? Продукты, аптечка или снаряжение?
Я ответил, что у нас все есть, поблагодарил парня, и он с явным облегчением, а от этого и с удвоенной скоростью, побежал по лыжне дальше и тут же скрылся за мыском.
Спасательные работы
Я вернулся в палатку, досидел у печки до шести часов утра, а потом стал потихоньку будить ребят. Пока они под-нимались, я встал на лыжи и пошел к избушке, мимо которой, оказывается, таежник Аликин пробежал не меньше двух раз. Забрезжило, и видно было хорошо. Действительно, у избушки стоял частокол лыж, а рядом маленькая брезентовая палатка, возле которой аккуратно выставленные на ночь две пары горных ботинок, причем одна пара очень маленького размера, из чего я заключил, что там парень с девушкой. Я помялся у палатки, покашлял для приличия, а потом стал бу-дить постояльцев. Из палатки выглянул и тут же вылез на утренний мороз парень. Так я впервые увидел Колю Жукова. Вторая голова принадлежала тоже парню, но про ботинки и размер я уже забыл, а теперь рассказывал нашу историю. Вернее, хватило всего пары фраз, чтобы парни стали быстро сворачивать палатку и поднимать ребят в избушке. Меня отправили назад - готовить пострадавшего к транспортировке.
До станции Лужба было восемнадцать километров. Электричка до Междуреченска проходит только один раз в день, времени до нее у нас было не более девяти часов. Если мы не успеваем на электричку, то не опаздываем и на самолет в Сургут, и далее все неприятности в комплекте. Мы еще не успели собраться, как по нашей вчера проторенной траншее-лыжне к нам вышла большая группа лыжников, явно спускающихся со склона хребта. Они остановились, так как лыжня упиралась прямо в нашу палатку. Я строго спросил, кто они такие. Ребята замешкались, но тут один из них узнал меня, и через секунду мы уже все облегченно вздохнули и, перебивая друг друга, выясняли подробности. Оказалось, что это ре-бята из «Пинелопы» - одной из туристских корпорашек моего родного Томского политеха. Они хорошо знают меня по рассказам, а кто-то видел и живьем, вот и узнал меня. Томичи в нарушение запрета ходили на траверс хребта и боялись наткнуться на контрольно-спасательную службу, которая чинила всяческие препятствия и грозила всем отважным карами. Нас они вначале приняли за эту самую, пресловутую КСС. Я же теперь знал, что у нас есть надежные помощники, и с их помощью мы можем успеть к электричке.
Томичи тут же стали прилаживать свои запасные лыжи к нашей волокуше, которая теперь превращалась в вполне комфортабельные сани. Подошедший Коля Жуков, который тоже только что прошел полный траверс Поднебесных Зубь-ев, но, в отличие от ребят, имеющий жетон спасателя, взял всю спасательную операцию в свои руки, мягко отстранив меня, сказав, что я свое дело сделал вчера, не дав парню погибнуть.
И вот сани-волокуша изготовлены, Серега упакован в мою пуховку, засунут в теплый и сухой спальник и в довер-шение ко всему обернут полиэтиленовым тентом, как в кокон. К волокуше подвязаны постромки для десятерых. Вперед ушли наши девчата и молодые ребята из ПТУ, им предстоит тропить сразу две лыжни. К группе из Белово, которая стоит в шести километрах ниже нас по долине Амзаса, давно уже убежал гонец. Вскоре во всей операции было задействовано пятьдесят четыре (!!!) человека из девяти городов, среди которых я встретил еще нескольких своих знакомых, и все с ка-ким-то особым настроением помогали нам.
Впереди пробивали широкую двойную лыжню, по ней челноками сновали ребята, перетаскивая рюкзаки тех, кто впрягался в волокушу. А саму волокушу, а в ней Сергея Белоусова, тащили практически на руках. Конечно, путь был значительно легче, чем вчера, но все равно надо было двигаться то вдоль крутого склона по полянам, то спускаться на реку и там выбирать путь по снежным мостам, переправляясь с берега на берег.
В одном месте река сильно сужается, ее стискивают крутые берега, заросшие лесом. Вот эту гриву предстояло те-перь переваливать с такой неудобной и тяжелой ношей. На крутом склоне натянули веревку - перила. Жуков пристегнул-ся к ней вместе с коконом, в котором лежал Белоусов, и так их вместе медленно спускали с верхней страховкой. При-шлось в нарушение всех русских традиций спускать Белоусова ногами вперед, не головой же вниз. Люди, тащившие во-локушу, уставали, передавали постромки другим, тут же подходившим на замену. Темп передвижения был очень высо-ким. Только Коля Жуков на всем протяжении этого нелегкого восемнадцатикилометрового пути так ни разу и не сменил-ся, так и не выпустил из своих рук ни веревки, ни всей операции в целом.
В лагере беловчан был устроен пункт питания. Кормили всех прямо на ходу, главное было горячее питье, очень уж пить хотелось. Благо еще день выдался пасмурным, и солнце не досаждало при этой тяжелой работе, да и подлип был не так изнурителен.
Наконец, вышли на бывшую дорогу из Алгуя, а значит, осталось всего несколько километров до станции, но и вре-мени уже явно не хватало. Оставалось одно - послать вперед авангард, чтобы остановить электричку еще до станции и задержать ее до прихода или, вернее, притаскивания пострадавшего. И вот, когда показалась высокая насыпь с зеленой спасительной электричкой, поджидавшей нас, путь преградили красочно и фарцово одетые лыжники - оказалось, что это спасатели во главе с моим давним знакомым Михаилом Шевалье.
- А, так это Стариковский нам очередной труп тащит, - приветствовал меня Шевалье.
- Во-первых, не труп, а вполне живой, чуть побитый, как яблочко, турист, а во-вторых, я тут вообще не при чем, просто покататься приехал на выходные, - ответил я, как можно правдивее. Ведь меня не было в заявочных документах и в маршрутной книжке Наливкиной, шел я, как говорится, вне зачета. Дальнейшую беседу пришлось оборвать, так как электричка нетерпеливо присвистнула, подгоняя нас, и вся многочисленная и пестрая команда выкатила на широкий про-стор замерзшей Томи.
Грузились быстро, сразу во все вагоны, не разбирая, где, чьи рюкзаки. Электричка пошла к Междуреченску, а мы счастливые и довольные тем, что спасли человека, успели доставить его к поезду, и теперь он вне опасности, еще долго мотались по вагонам в поисках рюкзаков и своих товарищей.
Мы с Колей Жуковым уселись друг против друга у окна и только теперь он смог расслабиться. Я видел его уставшее, осунувшееся от тяжелой многочасовой работы лицо и, пытаясь понять его одержимость, спросил, почему он не хотел уступать волокушу с Белоусовым весь день.
Коля долго молчал с закрытыми глазами, и я уже начал думать, что он заснул и просто не слышит меня, как вдруг срывающимся голосом он стал мне рассказывать.
Рассказ Коли Жукова
Нас было пятеро друзей. Многие годы мы ходили в горы, причем интересовали нас сами вершины, но пробиться в официальные альпинисты нам не удалось, поэтому мы выпускались в горные походы, а сами совершали восхождения. На Алтае бывали неоднократно и каждый раз, заглядываясь на сказочные вершины массива Белухи, мечтали пройти траверс всех его вершин, причем обязательно в самых суровых условиях - зимой, когда и на четырех тысячах метров над морем условия близки к тем, в которых совершаются восхождения на Эверест.
И вот подошло время, когда мы решились претворить нашу мечту в жизнь. Мы хорошо подготовились, были в пре-красной физической форме, собрали приличное снаряжение, достали такие дефицитные в то время продукты, в общем, отнеслись к траверсу очень серьезно. В конце января мы поставили базовый лагерь на Аккемском леднике, из которого могли просматривать весь предстоящий нам маршрут. Времени у нас было много, и мы решили не торопиться, тем более что долгосрочный прогноз обещал нам устойчивый антициклон, пусть с морозной, но солнечной и безоблачной погодой. Для проверки снаряжения, да и самих себя, мы решили совершить тренировочное, или, как мы его назвали, акклиматиза-ционное восхождение на пик Двадцатилетия Октября.
Все шло хорошо. Мы поднялись на вершину, оставили там заброску для траверса, сняли фотопанораму и стали спускаться по самому сложному, ледовому склону. Шеф, как всегда, шел впереди, когда из-под веревки соскользнул ку-сок отколотого льда и, разогнавшись, с такой силой врезал Шефа по каске, что тот на мгновение отключился и повис на самостраховке. Но уже через минуту очнулся, мы толком не успели ничего понять, как он уже махнул снизу, что все в порядке. Спустились к пещере в лагере, и только тогда он рассказал нам об ударе. Каска, как нам тогда казалось, спасла его от более серьезной травмы. Понятно, что голова у него сильно болела, но мы не придавали этому особого значения. Ну, поболит и перестанет, такой удар даже через каску хорошо достает.
Немного отдохнули и через день вышли, наконец, на маршрут. Погода стояла прекрасная, горы лежали, как на ла-дони, а мы потянули тоненькую ниточку траверса к Белухе Западной. Наверное, мы были слишком уверены в себе, так как на саму вершину поднялись уже к концу светового дня. А тут совершенно неожиданно испортилась погода, и дело даже не в том, что все заволокло облаками, а в том, что поднялся штормовой, я бы даже сказал, ураганный ветер. Сила такого ветра особенно ощущается, когда ты на пятом километре высоты, а вокруг только зализанные ледовые и фирно-вые склоны, по которым ни шагу без кошек и страховки. Но мы не испугались, мы были готовы к любой погоде. Тут же прямо на вершине вырубили в фирне пещеру, укрепились и залегли на «пересидку». Примуса уютно гудят, продуктов куча, чай цейлонский с лимоном попиваем и слушаем, как ветер беснуется. Проходят так сутки, вторые. Лежать надоело, по нужде на самостраховке выползаем, а вокруг ни зги - пурга, ветер, мороз лютый, скорее в пещеру, в которой тишь и благодать.
И тут Шефу стало худо. Да так худо, что мы перепугались. Оказывается, он все эти два дня терпел сильнейшие го-ловные боли, а тут просто стал сознание терять. Рвота у него, есть ничего не может, бредит. Страшно за него нам стало. Ясно, что надо срочно сбрасывать высоту, невозможно больному человеку находиться на четырех с половиной километ-рах высоты даже в уютной пещере. На высоте все болезни протекают с большой скоростью, и обычная ангина за сутки может привести к пневмонии и летальному исходу от отека легких. Короче, обсуждать нечего - человек на глазах умирает.
Мы собрались, утеплились, как могли, связались в две связки и выползли на склон, как в открытый космос вышли. Ветер норовит смахнуть со склона, как муху, вгрызаемся в фирн, но двигаться все равно надо. Я, как только из пещеры вылез, сразу замерз окончательно. Потом, правда, мысль о холоде ушла куда-то в сторону, и я надолго забыл о морозе, хотя ни пальцев, ни щек уже не чувствовал с первой минуты. Мороз под тридцать и ветер тоже под тридцать, вот и счи-тай по шкале жесткости, сколько там было. Путь выбирать не приходилось, видимости никакой, значит, прямо вниз, по линии падения воды. Шеф пытается сам двигаться, но у него плохо получается, то ли силы оставили, то ли даже сознание теряет. Спускаемся на веревку, вторую, все делаем машинально. Не помню сколько времени прошло, как вдруг Василий, что шел первым, кричит, что под ним сброс. Траверсировать в сторону нет уже ни сил, ни возможности, так как Шефа спускаем уже, как куль. Да и не видно, будет ли там легче. А от холода и отчаяния какое-то оцепенение и равнодушие нашло на всех: хочется только одного - скорее бы этот спуск кончился.
Знаем, под нами Большое фирновое плато, что на седле Белухи. Прикинули, что оно где-то уже рядом. Связали на-ши три веревки вместе и решили спускаться, насколько получится, а там прыгать вдоль склона, просто наудачу. Не пом-ню, кто первым шел, кто вторым, я замыкал группу. Когда ребята стали прыгать, я какие-то крики слышал, но толком так и не понял, сколько там метров пролететь предстоит, понял только, что ребята уже внизу и, кажется, живы.
Я по веревкам спустился до самого низа, дальше свободный конец и в сумерках и в пурге ничего не видно. Я еще конец репшнура довязал, который у меня для самостраховки был, прошел его и руки отпустил, стараясь, как можно бли-же к склону полететь. Страшно не было, только сердце на какой-то момент будто остановилось, а потом уже почувство-вал удар, другой, и кубарем полетел уже по склону. Остановился в снегу. Рюкзак я сбросил раньше, чтобы лететь было легче. Отлеживаться не было никакой возможности, все болит, но вроде бы все цело, поднялся и стал искать ребят. Сна-чала увидел Василия, он уже тащил по снегу Шефа. Боб и Гога (честно говоря, имен ребят, кроме Николая Жукова и Ва-силия Левченко, я не знаю, поэтому придумываю им клички сам, пусть уж меня простят) сами передвигаться не могли, мы с Василием подтащили их к Шефу и начали неистово копать пещеру.
Было темно, и толком место выбрать мы не смогли, времени на раздумья и разведку не было ни минуты. Затащили ребят в пещеру, они стонут от боли, но в сознании. В тесноте стали разбираться, что у кого повреждено, но в таком холо-де толком ничего определить невозможно. Натопили воды на примусе, напоили их и кое-как забылись в полудреме. Вдруг шелест, сначала глухой звук, а потом и грохот - лавина! Прямо на нашу пещеру! Откопался сам, даже не чувствую холода, хотя остался в одних носках, без ботинок. Начал судорожно откапывать ребят, хорошо, что лавина заделом толь-ко краем, быстро пробился к воздуху. Сухой, как песок, снег засыпал плотно, держит будто бетон. В общем, всех выта-щили с Василием. А вот снаряжения уже достали сколько смогли. Вновь роем, теперь уже котелком, каской и просто ру-ками. До утра пересидели в тесной яме, а как рассвело, стали определяться со своим не простым положением.
На какой-то момент вроде Шефу стало полегче, он пришел в сознание, и вроде мог бы идти. Решили, что они с Ва-силием пойдут на метеостанцию на Аккемском озере и вызовут спасателей. А я с двумя ранеными ребятами останусь на седле в пещере, и буду ждать помощи. Шеф и Вася ушли, я долго смотрел им вслед, видел, что Шеф еле ноги передвигает, а тут еще ветер с ног сбивает, но одному с седла идти, казалось, невозможным. Я попытался еще что-нибудь откопать на месте нашей ночной пещеры, потом стал обустраивать новую, которая превратилась в госпиталь.
Через несколько часов слышу, что кто-то идет. Я выскочил из пещеры и вижу, возвращается один Василий. Оказы-вается, Шеф потерял сознание, и Вася оставил его в пещере, которую ему пришлось тут же вырыть, так как притащить назад его он уже не мог. Стало ясно, что пока погода не улучшится, идти никуда нельзя. Мы так и не смогли притащить Шефа в общую пещеру, пришлось мне курсировать между двумя, как «скорой помощи».
Ветер не стихал еще несколько дней. Все это время выживали в пещерах, пытаясь согреться, сжигая в банке все, что еще могло гореть. Есть, практически, ничего раненые не могли, только очень хотелось пить, вот я и пытался хоть как-то натопить побольше теплой воды. Ходили под себя, на это уже никто внимания не обращал. У Гоги, как потом выяснилось, был открытый перелом бедра, а мы его даже не увидели, кровотечение остановилось из-за холода. Так в одежде они и лежали, почти примерзнув к подстилкам.
Наконец, однажды утром солнце просочилось сквозь нетолстую крышу пещеры и стало ясно, что непогода отступи-ла. С трудом сообразили, что уже 12 февраля, а сорвались мы с Западной Белухи еще 3 февраля. Представить себе не мо-гу, как мы прожили столько дней, у меня в памяти они слились в один долгий и темный день пурги. Василий вновь со-брался в путь. Благо, мы сумели во всех этих перипетиях сохранить один ледоруб и пару кошек.
Я остался один на две пещеры с ранеными ребятами, находящимися в полузабытьи на грани жизни и смерти, на седле Белухи на высоте четыре тысячи метров над уровнем моря. В эти ясные дни, особенно ночью, я подходил к краю Аккемской стены и видел внизу спасительную метеостанцию, ее огни. У меня была сигнальная ракета, но ракетницу мы потеряли еще в первую ночь, и я так и не смог придумать, как мне дать сигнал людям, что мы погибаем здесь на седле. Меня охватывало такое отчаяние, что хотелось просто прыгнуть вниз с этого ледового балкона и покончить с муками, но на мне были совершенно беспомощные ребята, и я не мог их оставить одних. Только из-за них я тогда и выжил.
А Василий шел один, сначала через перевал ТКТ (Томского клуба туристов), потом через перевал Берельское седло на ледник Мен-су, а по нему, преодолевая ледопад, стал подниматься к перевалу Делоне. Потом, уже в больнице, выяс-нилось, что у него был компрессионный перелом позвоночника и перелом ребра, но Василий об этом не знал и продол-жал идти, зная, что другого варианта нет. На подъемах рубил ступени, шел на кошках, а спускался когда как, бывало, что просто на удачу скатывался на «пятой точке». Чудом вновь уцелел от очередной лавины, успев спрятаться в «тень» скального выступа, а вот на спуске с Берельского седла сорвался и потерял ледоруб. На леднике Мен-су пришлось ноче-вать, для чего опять вырыл небольшую яму и залег в нее, как зверь. К утру появился волк, который потом шел за ним в некотором отдалении. Волк был голоден, сильно изможден и надеялся, что человек станет его добычей. Напасть на Васи-лия он так и не решился, видимо, сил у него было совсем мало, а когда Васька стал на перевал Делоне подниматься, вол-ку пришлось повернуть - не для него «троешные» перевалы.
С Делоне Василий спустился на Аккемский ледник. Было уже шесть часов вечера, стемнело, но Василий понял, что дойдет, вернее уже почти дошел. Еще шесть часов он шел, не останавливаясь, а когда вышел на черный лед Аккемского озера, его почуяли собаки с метеостанции. Они подняли такой лай, что метеорологи выскочили из дома и стали шарить по льду лучом прожектора. В момент, когда луч осветил его и ослепил, Василий осел на лед, силы его кончились, но лю-ди уже бежали к нему, не понимая, откуда в ночи появился этот обросший черной цыганской бородой человек.
Когда Василий, очнувшись, рассказал всю нашу эпопею, тут же по рации был вызван спасательный вертолет. Выле-теть он смог из Горно-Алтайска только утром. За два часа до того, как вертолет завис в метре от седла Белухи, не приходя в сознание, скончался на моих руках Шеф. Не выжили и двое остальных раненых, они умерли уже в больнице от потери крови, переохлаждения и отека легких. Выжили только я и Василий, хотя и нам ампутировали пальцы на ногах, да и в больнице Васька пролежал почти полгода.
Неожиданная развязка
Мимо за окном электрички мелькали уже пригородные дачки Междуреченска, а я, как во сне, слушал эту леденя-щую душу историю. Николай не скрывал слез, его всего трясло, рассказывая, он вновь возвращался на шесть лет назад, в черный февраль 1978 года, на Седло Белухи и казнил себя за то, что не уберег ребят. Вины его, конечно, не было. Мне стало страшно, когда я попытался представить себе эту ситуацию и встать на место Николая.
Электричка неожиданно остановилась на переезде. Здесь уже стояла машина «скорой помощи», которую по рации вызвал машинист. Белоусова в сопровождении Мишки Аликина погрузили в «рафик», а мы продолжили путь к вокзалу Междуреченска. Когда все участники спасательной операции заполнили маленький зал ожидания, немногочисленные местные жители постарались освободить нам место и быстро разбежались по углам. Было очень шумно и весело. Люди были на подъеме, еще бы, ведь они только что все вместе, сообща, сделали доброе дело - спасли человеку жизнь. Так все считали.
Вдруг огромная дверь в вокзал открылась и, чуть прихрамывая, поддерживаемый под руку Мишкой, вошел, неловко улыбаясь,… сам Белоусов. Врачи, осмотрев Сергея и не найдя никаких повреждений, кроме нескольких синяков, бесце-ремонно выпроводили его на своих ногах, так как у них всегда было много работы. Не могу передать, какая тишина уста-новилась в только что гомонящем зале. Я сам оторопело молчал, но уже через секунду мне стало стыдно, что все эти пятьдесят человек надрывались сегодня зря, перетаскивая в упакованном коконе вполне здорового парня, который мог спокойно дойти до станции и сам. А ведь барнаульцы даже с маршрута сошли, чтобы нам помочь! Хорошо, что этого не видел Коля Жуков, который успел уйти к друзьям, с сознанием того, что в этот раз он сумел спасти жизнь человеку.
Я вернулся домой и долго еще находился в состоянии шока от рассказа Жукова, да и наша история не давала мне покоя. Какие-то сомнения и суеверия овладели мной. Мне показалось, что этот первый, хоть и не совсем серьезный, не-счастный случай был для меня неким предупреждением, которое я должен был принять как знак к прекращению своих путешествий. Я много об этом думал, но чтобы отогнать сомнения и страхи решил пойти с Тараскиным на сплав по Леп-сы - одной из сложнейших рек в Джунгарском Алатау. И вот, что из этого тогда получилось.
Часть вторая
Реки, которые мы выбираем
Глава дается в той редакции, в которой была опубликована в газете «Нефть Приобья» в 1984 году с некоторыми современными комментариями.
Старт
Выпрыгнули в ночь, хотя прыжком трудно назвать торопливую бестолковую выгрузку из вагонов. Огромные рюк-заки застревали в дверных проемах, не успели оглядеться - не забыли ли чего - поезд стоял всего минуту, а потом прогро-хотал мимо, замелькал притушенными окнами и, будто усмехнувшись, показал два красных фонаря в хвосте. Дескать, счастливо оставаться! Мы и остались...
Непривычно темная для нас, северян, весенняя ночь, настоящая тьма, хоть глаз выколи. И в этой темноте почему-то множество суетящихся людей. Станция была маленькая, на краю пустыни, что же за люди здесь, откуда они взялись? Привыкнув к темноте, увидели, что люди с такими же, даже еще большими рюкзаками, протискивались вовнутрь ма-ленького станционного домика, а человек двадцать, скинув чехлы, стали собирать велосипеды. Уже через несколько ми-нут мы все поняли и домовито оглядывали отведенный нам для ночлега участок станционного пола прямо у входных дверей. Кто-то попытался пожаловаться на сквозняк и ночную прохладу, но раздумывать было некогда, напирали куй-бышевские, омские, кировские...
Так небольшая мало кому известная станция превратилась на одну ночь в оживленный туристский перекресток. Здесь начинался маршрут к верховьям нашей Реки, здесь же неподалеку от станции эта Река, истощенная бегом по пус-тыне, раздираемая на куски ненасытными водозаборами для поливов полей и пастбищ, текла грязно-желтой полосой в низких берегах, поросших колючкой и травой. И трудно было поверить, что где-то она может быть грозной и мощной.
Ранним утром мы встали в хвост туристской очереди к небольшому оконцу в автобусной кассе. Вот уже уехали но-вокузнечане, подгоняемые своим энергичным и мощным предводителем, а мимо нас потекли сначала редкие прохожие, а потом уже и целые потоки празднично одетых людей. Где-то гремела музыка, дети несли шары и цветы - мы вспомнили: сегодня Первое Мая!
Однако, настал и наш черед, и мы, погрузившись в пыльный ПАЗик, весело покатили по белой ленте дороги среди весенней, еще зеленой пустыни. Через несколько минут станция скрылась из виду, и мы потерялись в однообразии пей-зажа. Только голубое небо и зеленая равнина. Редкие попутчики выходили где-то в чистом поле, вернее, в чистой пусты-не, и куда-то исчезали. Жара подсказывала нам, что мы далеко на юге. Два дня назад дома мы шагали по замерзшим лу-жам, хрустя тонким ледком, здесь же за тридцать градусов тепла, а мы даже не успели удивиться.
Наконец, на горизонте, вернее, высоко над ним, там, где обычно плавают облака, показались белые-белые горы. Это огромная горная страна, покрытая панцирем ледников, засыпанная снегом, называется она Джунгария. Где-то там рожда-ется наша Река и в молодом своем отчаянии грызет скалы, пробивает ущелья, прыгает на порогах и водопадах. Вот туда, к истокам, в детство Реки, лежит наш путь.
Пограничный поселок встретил нас буднично, точнее, вообще не встречал. Водитель автобуса, поглядев на наши рюкзаки, участливо предложил подбросить за село, но через несколько сотен метров остановился перед ручейком, выте-кавшим из фермы № 3. Для автобуса это была непреодолимая преграда...
Ущелье Ой
Я с удовольствием прохлюпал по небольшому притоку, отметив про себя, что в этом году необычно рано прошел первый брод. Уходили от села, от горького дыма, от дальнего рокота тракторов и вскоре по крутому косогору втянулись в сырое мрачное ущелье. Успел вначале разглядеть пышные джунгарские ели, разнотравье, подумал, что весна и здесь за-поздала, вон листочки только-только проклюнулись и все. Все мысли ушли в сторону, красоты временно отодвинулись, остались тяжелый рюкзак, врезавшийся в плечи, крутой мокрый склон, в три этажа, заваленный стволами деревьев, пот, заливающий глаза, и... дождь клещей.
Эти кровососы, наверное, приняли нас за первомайский подарок. Похоже, что весть о пришельцах уже взбудоражи-ла всю окрестность, и клещи стремились сигануть на нас с ветвей деревьев, даже если от них до нас было далеко. Оказы-вается, у этих клещей огромная жажда наживы и высокая жизнестойкость. Числом их здесь не менее чем у нас комаров, а вот почувствовать трудно, еще труднее раздавить. Круглый и плоский горный клоп подбирает ножки под себя и терпели-во ждет, когда вам надоест его теребить. На протяжении всего сплава мы имели возможность подробно изучить повадки и жизнь этого интересного насекомого. Как выяснилось, из группы людей они отдают предпочтение одному - двоим, и преследуют их с завидной настойчивостью. Благоприятным для нас оказался тот факт, что любимец, избранный клещами, был единственным из нас, кто имел прививку, ограждающую его от неприятностей.
Карабкаясь по склону, мы иногда спускались к реке, прыгали по прибрежным камням, облазили прижимы и успева-ли заметить, то острый «зуб» на середине потока, то гряду камней, перечеркнувшую русло, то поваленный ствол, судо-рожно дергающийся в быстрине. Серая вода неслась серьезно, и от нее веяло холодом и тревогой. Горы сдвинулись, каза-лось, вершины смыкаются, оставляя лишь узкий коридор для сильной реки.
Уже впотьмах ставили палатку, что-то варили, кажется, ели. Потом, забравшись в спальный мешок, слушали гроз-ный рев Реки - вода поднялась, и теперь она, шутя, катила по дну пудовые камешки, по-джентельменски предлагая поду-мать, прежде чем вступить с ней в борьбу.
Все, на чем нам предстояло плыть, легко умещалось в двух рюкзаках. Для опытного туриста-водника здесь все ясно, а вот для непосвященной публики это загадка. Соединив тонкие, с детскую ручонку, жерди проволочной или веревочной петлей, подвязали надувные элементы - большие мешки из детской клеенки, помещенные в капроновые чехлы чуть меньшего диаметра. В одном случае такие элементы разместили как лыжи, продольно, разнеся, их друг от друга на пол-тора метра - получили катамаран (в моем представлении какое-то японо-итальянское слово - “като” и “марано”, в турист-ской же практике сокращенное до вульгарного “кат”).
В другом случае баллоны в два раза большие привязали поперек, подвесили между ними сплетенные из веревки площадки, на миниатюрных подгребицах установили такие же миниатюрные греби, и получился плот для сложных рек. Обе конструкции легко переносились двумя-тремя членами экипажей и казались совершенно инородными телами в этом суровом ущелье с поэтическим названием «Ой». Может быть, это производное от «ой-ей-ей»? Для солидности надо ска-зать: чтобы потопить наши суда в спокойной воде, пришлось бы погрузить на катамаран три тонны, а на плот около пяти тонн груза! Это придавало нам некоторую уверенность и вселяло надежду.
Лирическое отступление
Я уже много лет занимаюсь туризмом. Из всего его разнообразия раньше предпочитал самый спокойный - пешеход-ный. События в нем, в основном, развиваются медленно, декорации меняются плавно и даже не каждый день. Долгим и трудным путем идем мы к цели, но в то же время у нас всегда есть возможность взвесить обстоятельства, принять реше-ние и выполнить его. Однако в последние годы, когда некоторый опыт и жажда приключений позволили прокладывать более сложные маршруты, мы часто стали упираться в реку.
Так появилась мысль - идея: “А почему бы ни поплыть?” И однажды в таком пешеходном путешествии мы поплыли. Тогда мы поняли, что это совсем другой мир, другая стихия. На нескольких десятках метров пути река могла выставить несколько десятков задач разной сложности, но, как в блицтурнире, отводила на их решение лишь мгновения. Только шахматист, проиграв партию, охватывает горестно голову руками, а здесь, проиграв, можно уже не найти головы. Реак-ция, смелость, оправданный риск, трезвый точный расчет, опыт и понимание характера реки, да и еще, наверное, десяток положительных качеств требует сплав по горной реке. И вот, пройдя первый этап “зуботычин”, потаскав на перекатах двухтонные деревянные плоты, поснимав их с камней, чудом выбравшись из завала, мы решили серьезно заняться вод-ным туризмом, чтобы в будущем ходить в пешие походы на новом уровне.
На учебу мы напросились к опытному Шефу. При его молодом еще возрасте он имел почти двадцатипятилетний стаж походов, полсотни пройденных рек, среди которых такие, как Ягноб, Фан-Дарья, Искандер-Дарья, Зеравшан и другие памирские и тянь-шаньские реки, вызывали у нас почтение и ужас. Шеф был суров. Его кредо: жизнь научит. И с его помощью жизнь нас учила. Прошедшие во время строительства судов дожди ускорили таяние снегов, вода поднялась, камни скрылись под водой. Но скорость воды при этом прибавилась, и остро вставала проблема сознательной остановки во время сплава, что на языке водников коротко называется «чалкой». Если для катамарана эту проблему можно было как-то разрешить, то для плота она была чрезвычайно сложной. В первый же день обе чалки закончились авариями. Но, залатав и заклеив плот, на следующий день мы подготовили его к дальнейшим испытаниям.
Для многих новичков, особенно девушек, решивших заняться туризмом, всегда более заманчив - водный туризм. В их памяти возникают цветные фотографии из журнала “Турист”, на которых по величавой реке плывут разноцветные суда, а на них гроздьями, в таких же цветных купальных костюмах загорелые девушки и мужественные ребята. Вьются над ними цветные флаги, а то и парус, а на цветущих берегах их приветствуют тучные коровы. Порывшись в памяти еще, можно вспомнить, как сплавлялись по Волге приятели из кинофильма “Верные друзья”. Но... “ой, не ходите, девочки, в водный вы поход”. Так поется в старинной туристской песне, и поверьте, юные, не зря.
С утра, еще до завтрака, вы давите на “лягушку”, она скрипит, но куда деваться - дует. За один качок вы даете пол-литра воздуха, а в баллоне его около полутора тысяч. Таких баллонов на плоту три. И если в экипаже есть девушки, то эта работа для них. Накачали, уложили рюкзаки, спустили судно на воду. От холодной воды воздух сжался, значит, качай еще. Привязываем рюкзаки на катамаран и плот. Судно бережем - ходим вокруг него по колено в ледяной воде, ведь все-го в нескольких километрах вверх по реке эта вода еще лед и снег.
Одеваемся: спасжилет, каска, ремешок под подбородок. Весла в руки - садись. Чальщик, он же камикадзе, с ловко-стью обезьяны успевает собрать веревку и в последний момент попасть на судно, как тут же начинается свистопляска. Из-за головы переднего едва успеваю увидеть камни, повороты, прижимы. А вот и “расческа” - ветви зло хлещут по лицу, пытаются сбить, если не самого, то хотя бы каску. Хорошо, что пристегнул. Секунды и часы, все вперемешку. Прошли разведанный участок, вон там, за большим камнем чалимся. Бежим назад по узкой тропке, чтобы отснять прохождение участка плотом. Затем все идем вперед, смотрим на воду, пытаемся запомнить это месиво камней, замечаем путь, запо-минаем ориентиры. Назад к судну, сорок шесть секунд сплава, назад на съемку, вперед на разведку… Перед наступлени-ем ночи приползаем к палатке. Гудят руки, ноги, то ли плыл, то ли бежал?
Суровая школа
Наконец, вырвались из Верхнего ущелья. Река растеклась по долине, по берегам гул тракторов, на горизонте домики поселка. Прошло всего каких-то четыре дня, а кажется, что он так далек, этот обыденный цивилизованный мир.
Ночуем на высоком берегу реки за селом. Вместо дров - сухая колючка, огонь жаркий, но неуютный, трещит и ме-чется на ветру, не посидишь. Ночью слышны петухи да лай собак. Река разливается широко. Солнышко пригревает, в ущелье оно нас не баловало. Лениво машем веслами, в общем, расслабились. Вдруг за очередным поворотом, река как бы остановилась. Спокойная почти озерная гладь реки и желто-коричневая стена хребта. Куда же дальше? Неужели в эту щель?
Узкая, почти вертикальная щель прорезала склон хребта, туда и устремилась река. Уклон такой, что кажется, будто вода просто уходит под землю. Причаливаем у небольшой будки гидропоста, и все идем вперед. Увидев, стиснутую ска-лами, крутую водяную горку с белыми барашками валов, гребней, услышав рев реки, я с тоской подумал, что возвра-щаться уже поздно. Шеф был спокоен, для него это лишь тысячный, а может быть и двухтысячный эпизод. Видал он их! Ну, раз шеф спокоен, значит, все в порядке.
Рядом такие же встревоженные, как и мы, члены кировской команды. Они решают остановиться и потренироваться на первом пороге. У нас же тренировкой было Верхнее ущелье. Шеф командует, и мы медленно отходим от берега. Тя-нем головы, ищем приметный камень - надо войти в порог рядом с ним. Еще мгновение, и катамаран скользнул по глад-кому языку и провалился в кашу валов. Гребем, кричим, проскакиваем, вновь падаем в ступень порога, опять вонзаем весла в тугую воду и… проходим разом первые четыре порога. Радостные и возбужденные причаливаем к скалистому берегу. Обмениваясь мнениями, на берегу лезем на скалы, чтобы увидеть, как пройдет плот. А он, бело-розовый, как зе-фир, мягко и важно, совсем не торопясь, приседая в бочках, как дама в старинном менуэте, очень просто движется по реке. На корме, прямо на баллоне, сидит невозмутимый шеф и, кажется, не очень рад тому, что мы остановились, а не летим дальше. Так бы и шло все своим чередом, если бы…
В лоции все препятствия обозначены, пронумерованы и описаны. В зависимости от сложности ставится рядом буква: Л - легкие, С - средние, Т - трудные. Бывают еще и ТТ - значит, очень трудные. Восьмой порог в лоции шел под литерой “Т”. Увидев его с правого берега, я внутренне попросился домой, но мне никто там, внутри, не ответил. Тогда я попытал-ся наметить путь, по которому можно было бы берегом обойти этот порог. Увы, на нашем берегу скалы стеной обрыва-лись прямо в воду, а на левом берегу хоть и виднелась тропинка, но туда сейчас уже не попасть. Пришлось смотреть на воду. Глаза бы ее не видели.
Гряда камней перегораживала реку как раз в месте перегиба, узкий, чуть уже катамарана просвет был у самого пра-вого берега. Посредине реки стоял огромный “монумент” - обломок скалы метра три в высоту, а на него чуть ли не на полтора-два метра наваливалась вода. Правая часть расчлененной надвое реки била в скальный прижим, поворачивала влево, несколько камней омрачали стремительный бег воды. Левая струя падала мощным сливом на какие-то полузали-тые камни, и на выходе виднелась жердина, почти перегородившая струю низко над водой. В общем, куда ни кинь - везде клин.
Шеф залез на высокий береговой камень-останец и с него «на пальцах» объяснил нам, как лучше пройти. Все, вроде, было очень просто. Нужно зайти в эти узкие ворота, потом уходить влево, но по правой струе. Воодушевившись этой простотой, мы оттолкнулись от берега. В ворота мы протиснулись, но дальше было совсем не так, как хотелось. Нас ки-нуло вправо, и мы ткнулись в огромный камень носом. Ткнулись и остановились. Сразу же вода взревела вокруг нас. Ка-тамаран дрожал, рвался на волю, но камень держал крепко. Наконец, нам удалось вырваться, но теперь мы уже были во власти правой струи. Удар о следующий камень был настолько сильным и неожиданным, что мы вместе с моим напарни-ком по корме, махнув пятками в воздухе, оказались в воде. Правда, так же стремительно мы вынырнули и ухватились за катамаран. Катамаран попал в небольшое каменное улово и остановились. Как я хотел, чтобы эта остановка продолжа-лась подольше! Но путь был только один...
Восстановив статус-кво, мы попытались, наконец, вырваться из этого порога, но следующий удар выбил из “седла” носового. Он скрылся в сливе, затем вынырнул и через минуту уже остервенело карабкался по вертикальной стене метрах в пяти от воды. Только здесь он услышал крики наших товарищей, сообразил, что стена вертикальная и кое-как спустил-ся. Еще бы чуть-чуть и он прошел бы ее на одном дыхании. Вот только, как сняли бы его оттуда? “Тоже мне отец Федор”, - подумал я, все еще пытаясь управлять идущим кормой вперед судном. Но тут порог кончился, и мы причалили к спо-койному берегу в тени деревьев.
Катамаран выглядел жалко, впрочем, как и те, кто еще был на нем. Так я впервые выпал на пороге. Мы стояли во-круг жаркого костра, жадно пожиравшего сухие тополиные ветки, и, перебивая друг друга, помогая себе жестами, как летчики на разборе полетов, пытались восстановить картину происшедшего несколько минут назад. Мы уже перестали трястись от холода, от наших рубах повалил пар. Экипаж плота, доставивший нашего горемыку носового, и буднично справившийся с этим «Т» порогом, снисходительно поглядывал на нас. Товарищи понимали наше возбуждение. И хотя им было скучно, но из уважения к нашим переживаниям, они не прерывали наш поток слов.
Внутренне я уже радовался, что пришлось испытать чувство выпавшего в порог, что все это происходило именно с нами и так хорошо кончилось. Правда, когда мы подошли к катамарану, чтобы выяснить его состояние, я увидел перело-манную кормовую поперечину в руку толщиной и очень удивился силе, которая так легко смогла это сделать. Если бы я знал, что все это лишь намек, легкое предупреждение перед настоящими испытаниями.
Семнадцатый порог
Как ни хотелось на сегодняшний день прекратить испытание водой, пришлось подчиниться неумолимому шефу. Впереди был «непроход» - водопад, который можно пройти лишь теоретически. В этом месте все группы разбирают суда и обносят их через перевал, а затем ниже водопада продолжают сплав. Этот непроход в лоции помечен препятствием под номером двадцать, а мы еще пережевывали ощущения после «восьмого».
И вновь нескончаемая череда порогов, валы и камни. И без того узкое ущелье, казалось, вот-вот сомкнется, уклон возрос так, что создавалось впечатление, что вода уходит под землю. Солнце скрылось из ущелья, и его лучи касались лишь макушек сопок где-то высоко над нами. Прошли 16-й порог. И вот уже более получаса вся группа пытается про-браться по скалам вперед, чтобы просмотреть, что там за крутым, более девяносто градусов, поворотом.
Шеф и на скалах обогнал всех. У него огромный опыт походов в Средней Азии, поэтому он так привычно прыгает на самых крутых откосах. Но здесь даже он, наверняка, ничего не разглядел. Время дорого, и он, спустившись, невозму-тимо бросает: «Ничего страшного, держитесь середины, уходите влево от прижима». Какие-то мгновенья, и вот его “Зе-фир” уже скрылся за поворотом. А мы остались один на один с рекой!
В душе у меня все было против того, чтобы вот так, наобум, двигаться сейчас вслед плоту. Я даже предложил про-вести катамаран вдоль скал. Кто-то поддержал меня, но слишком уж нерешительно. Да и времени это займет много, а главное, как потом смотреть на шефа, он такой слабости может и не простить. И мы обречено оттолкнулись от берега.
Сколько потом мы ни пытались восстановить происшедшее, ничего не вышло, как будто этот кусок сплава был вы-резан у нас из памяти. Помню, что очень боялись прижима, куда била с неистовой злостью серая вода Реки. Его мы про-шли метрах в шести, а потом то ли нос вздыбился, то ли корма взлетела - не помню. Слышал только сочный треск дерева рамы, и тут же оказался в воде. Правда, успел ухватиться за катамаран и даже поймать за древко весло. Воды все-таки хлебнул, и кашель теперь душил меня. Знаю, что вода была четыре-шесть градусов, но не помню ее холода. Помню толь-ко, что чувствовал, как из меня уходят силы, а борт катамарана становился все выше и выше. Нас развернуло еще в «боч-ке», в которой я выпал. Теперь мы пытались зачалиться на левый берег. Мимо пронеслись удивленные лица экипажа пло-та, я даже успел заметить, как засмеялась девчонка из команды шефа. Даже в воде я успел обидеться и подумать: «Ну, подожди, вот выберусь, сочтемся!»
Брошенная чалка скользнула по береговым камням и упала в воду. Нет, не успели мы зачалиться рядом с плотом. Нас по-прежнему несло кормой вперед. Впереди, на плавном повороте показалось улово и скальный «карман». Туда нас теперь и несло. Нам уже показалось, что все сейчас закончится благополучной остановкой, но через несколько секунд меня придавило катамараном к скале, и я почувствовал, что довольно-таки прочно прижат вроде бы мягким баллоном судна.
Ребята что-то кричали мне, но я и без них понял, что нужно нырять и уступить место катамарану. Я отпустил рон-жину и нырнул в теперь уже черную от глубины воду. Я не открыл глаз под водой, а только оттолкнулся от скалы и стал всплывать с поднятыми вверх руками, ожидая, что вот-вот они уткнутся в катамаран. Они действительно уткнулись во что-то мягкое. Я резко схватил это что-то и вынырнул. И тут же я увидел, что вцепился в перепуганную Наталью из на-шего горемычного экипажа. По ее виду, а может быть, по губам (звука я не помню), я понял, что она объясняет мне, что она не катамаран и просит за нее не хвататься. Странно, что даже в этой, далеко не веселой ситуации, я молниеносно вспомнил эпизод из «Ну, погоди!», где волк ухватился за лапы утки, а она, отчаянно крякая, покрутила крылом у виска...
Шапочка, что была у меня под каской, сбилась и закрыла мне глаза, краем вбок я все-таки увидел белые гребни во-семнадцатого порога, и уже совсем было решил утонуть. Отчаянным движением я попытался сорвать каску, но не смог. Тогда выдернул из-под нее шапочку с козырьком, бросил в сторону и только тут заметил, что в нескольких метрах от ме-ня проносится берег, к которому энергичными саженками приближается вплавь Наталья. И только теперь, глядя на Ната-лью, я вспомнил, наконец, что умею плавать! Я тут же отчаянно заработал руками и ногами, и лишь когда ноги уткнулись в дно, а рядом заплескалась невозмутимая Наталья, я увидел наш перевернутый катамаран, а за ним мокрых и жалких, как мышей, остальных членов экипажа. Оказывается, в тот момент, когда я нырнул под катамаран, он уткнулся в скалу. И тут же с него выбросило Наташку. Напрочь переломанная рама сложилась, и судно перевернулось через корму. Сидящий впереди Слава упал на голову Валере, но они и в такой ситуации успели ухватиться за катамаран и вместе с ним прибить-ся к берегу.
Мы выползли на спасительный левый берег. Рама катамарана торчала обломками, как сломанными ребрами. Валера затянулся сырой сигаретой, и я впервые в жизни пожалел, что не курю. Мокрые, обессиленные скоростным заплывом в ледяной воде (это было всего лишь шестого мая, никогда я не купался так рано), мы сидели, сгорбившись над бесфор-менной грудой катамарана на левом берегу, а напротив нас, направо, уходила вверх к перевалу тропинка, по которой мы должны были обносить суда.
Наверное, мы ждали каких-то сочувственных слов, какого-то утешения, но когда шеф, абсолютно сухой, независи-мый и строгий, ловко причалил к нашему обломку, то первыми его словами были обидные слова упрека:
- ... Не могли выплыть на правый берег, там же обнос!!!
После этих слов я пожалел, что не утонул назло ему пятью минутами раньше. Потом был костер, палатка, бесконеч-ный вечер, много рассказов и воспоминаний, а я все чувствовал в душе тонкий стеклянный стержень, который, кажется, вот-вот сломается, и чтобы он не сломался, я старался не двигаться - так и простоял весь вечер до глубокой ночи.
А потом был ремонт и переправа, и трижды за день перевал, через который таскали все наше имущество и суда, слепая ночь и чувство беспомощности на крутом и скользком склоне, и спасительный огонь, возле которого нас ждали, и томительное ожидание, и волнение за шефа с его плотом, который остался один на один с каньоном ниже водопада, и «райская поляна» с диковинными камнями и цветущими яблонями, и скалы тесных Каргалинских ворот, и воробьиное чувство страха, когда все-таки пришлось вновь спустить катамаран на воду, и бело-розовую кипень цветущих деревьев Змеиного Ущелья, и грохот, рев падающей в шандор плотины воды, и встречи, и расставания с омичами, куйбышевцами, томичами...
Был еще длинный, большой маршрут, все становилось на свои места, мы уходили от этого злополучного «семнадца-того» порога все дальше и дальше, а я все не мог забыть этого чувства готового вот-вот лопнуть стеклянного стерженька. Вспомнилось, как давно, в студенческие годы, наш профессор математики любил говорить, объясняя что-либо: «Ну, возьмем, шутки ради, число семнадцать». Вот тебе и шутки ради!
Я вернулся домой с разбитыми и распухшими коленями, ведь мне пришлось пересчитать ими камни на всем трех-километровом заплыве. Я пошел по врачам и вновь задумался о знаках и их толковании. Можно было понимать так, что после мартовского ЧП с участником, Судьба теперь взялась за меня самого и, позволив мне выплыть чудом перед водо-падом, сделала тем самым последнее предупреждение. Тогда я вслух себе и всем своим товарищам сказал, что летом де-лаю перерыв и в поход не пойду. А ребятам предложил сходить на Шапшал, группу возглавила Галина Тарасова.
Мне было стыдно, что я поддаюсь страхам и суевериям, я боролся с ними и с самим собой и вновь победил. За не-сколько дней до отъезда группы на маршрут я присоединился к ней. В том походе я вел дневник. Вот он.
Шапшальский дневник
Под ногами что-то плоское лежит
И печально называется Земля...
Ю. Визбор
Под ногами, действительно, плоское, ярко-зеленое, будто раскрашенное новым фломастером ненатурально яркое простиралось тувинского плоскогорье. На нем, той же неловкой рукой первоклассницы, отчетливо прочерчена волнистая серо-черная линия Улуг-Хема - Великого Енисея. Видно, весь год такой - запоздавший. Столкнувшись с запоздалой вес-ной в Джунгарии, я теперь попал в неначавшееся лето Тувы. Почти два месяца, не переставая, идут дожди, Енисей под-нялся на девять метров, непривычно холодное и дождливое лето. Впрочем, лето только по календарю - конец июля. Ста-рики качают головами - двадцать лет не было такого. Пугают - в горах сплошные снега, не до походов теперь в них. Но мы все-таки летим на запад, вернее, на юго-запад, к высоким горам Шапшала.
Я был в Туве восемь лет назад. Сколько воды утекло в Улуг-Хеме, и город как заново родился. В 1974-м, когда я впервые прилетел в Кызыл, казалось, что пыль из-под шасси “Аннушки” закрыла солнце не только над столицей, но и над всей Тувой. Столица представляла собой большую деревню или небольшой городок, с деревянными, в основном, домами. В центре города, помню, стояло двухэтажное здание с колоннами, на котором издалека была видна вывеска - “Министерство внутренних дел”, напротив, в другом деревянном доме, похожем скорее на избу, располагались на одном крыльце Министерство торговли, на другом - Министерство культуры... Смешно было и неловко.
Теперь же город застроился, похорошел, а центр действительно выглядит по столичному: украсившись пышной зе-ленью, отражаясь в утренних лужах, как гигантский корабль, плывет в бескрайнем небе Тувы белое здание музыкального театра, как на старинных миниатюрах изогнулись крылья крыши, фронтоны украшены причудливой резьбой и чеканкой. А напротив, тоже белое, только в строгих тонах мрамора, здание правительства Тувы и Верховного Совета республики. Уютные чистые улицы и кажущийся непривычным здесь, в далекой Туве, мягкий говор шофера-украинца, прожившего в Кызыле более пятнадцати лет и нашедшего здесь второй дом. Трудно узнать современный Кызыл, путаюсь в новых ули-цах, пытаясь найти хоть какую-нибудь старую примету. И нахожу... По-прежнему напротив аэропорта - разноцветье ту-ристских палаток, а каждый новый рейс, объявленный по радио, приносит все новые и новые группы туристов - москвичи, новосибирцы, свердловчане, ленинградцы, опять москвичи... В верховья Бий-Хема, на Каа-Хем и Белин, в Тоджу, на Азас, Хамсару, и Улуг-О, в Танну-Ола, Цаган-Шибэту, к Монгун-Тайге и, конечно, в Шапшал.
Тува - огромная страна, вместившая зной полупустынь, ледники и горную тайгу, острые заснеженные пики и бур-ные реки, каждая из которых в разряде сложнейших. Все изменилось в ней, преображается, строится республика, но оста-ется, по-прежнему, туристской Меккой, жемчужиной Азии, ее центром...
А в это время альтиметр, лежащий у меня на коленях, показал 2800, и наш самолет нырнул в черную тучу. Исчез блин Земли, и мы будто остановились, только мимо нас пролетали клочья туч. Откинулся на низкую спинку, попытался пристроиться, закрыл глаза, вспомнил последние дни - суматоха сборов, спешка и чувство новой дороги, новых тревог. Пока все вроде гладко, вот только в Новосибирске на досмотре дотошный сержант вылил спирт из аптечной фляжки, за-писав в акте «неопознанная жидкость, по словам пассажиров, спирт”. А вот “Дэту” вылить не рискнул, то ли запах узнал, то ли вошел в положение - самого комары заели? А так все нормально. В Кызыле, правда, чтобы переночевать на автово-кзале, пришлось купить билеты на автобус, а, переночевав, утром их сдать. Потеряли на этом, но в расходах отметили как плату за ночлег.
Зато теперь летим, это лучше, чем четырнадцать часов на автобусе, да еще по этим дорогам. Часть ребят уже улете-ла, а мы теперь в роли догоняющих. В этом году вместо очередной экспедиции решили вывести «в свет» новое поколение сургутских туристов, они впервые выходят на маршруты третьей и четвертой категории сложности, у нас же, ветеранов, «четверка» тоже впервые, после целой серии “пятерок” - маршрутов высшей категории сложности.
Садимся в чашу долины, по краям пестрые склоны отрогов, в их плавных линиях резко выделяется четкая геометрия Ак-Довуракского комбината “Туваасбест”, рядом светлые пятиэтажные дома - это город горняков. Разглядеть все не уда-ется, опять натянула пелена серо-черного холодного дождя, и мы, сгорбившись под рюкзаками, двинулись на тракт, до-гонять своих товарищей. Поздно, вечером, соединив цепочку удачных совпадений, мы увидели сине-оранжевый шатер нашей группы за околицей последнего населенного пункта в долине Хемчика.
Вот и кончилась дорога, для всех к неизвестному, для меня - к местам, в которых я бывал восемь лет назад, к воспо-минаниям и сопоставлениям... Начинается новый отсчет, завтра первый день. Вечерний дождь не затянулся, и перед са-мым заходом солнце мазнуло блеклыми лучами по холодным снегам Менгулека и Орун-Подара. Туда, в темень и хитро-сплетение хребтов, в нетающие снега Шапшала, лежит наш путь.
День первый
Солнце, яркое солнце сопровождало нас с самого утра. До солнечной поляны с серебристыми головками эдельвей-сов нас подвезла попутная машина, что спешила к чабанам на верхние пастбища. С нами вместе в машине группа ребят из Вильнюса. Жаль, что наши пути разошлись, встретимся ли на маршруте, кто знает? Обменялись адресами, пожелали друг другу удачи, им теперь к пику Менгулек, а нам - к снежному конусу горы Ак-Оюк - высшей точке всего Шапшаль-ского хребта.
Светло-зеленая долина, пышная хвоя лиственниц с тянущимися вверх свечками шишек, сахарные головы валунов, разбросанных тут и там, как будто рукой великана, зной, горький дым пастушьих станов, незлобный лай волкодавов, удивленно провожающих нас, и чудо - прозрачная река, прыгающая на порогах, растекающаяся на перекатах, до боли холодная вода на бродах - все это смешалось в единый пестрый калейдоскоп первого дня, радостный и незабываемый. И только вечером после купания в ледяной воде, бивачных хлопот и суеты, растянувшись в палатке, почувствуешь ноющую боль в плечах и в уставших ногах. Первый день дает себя знать.
День второй
Туманное, чистое утро обещает солнечный день. Рядом звуки стада - все как в деревне. А чуть позже, уже в пути, встречаем солнце, оно прорвалось через узкое боковое ущелье и растопило туман, как будто его и не было. А впереди уже искрятся на солнце вечные снега вершин Шапшальского хребта. На привалах стараюсь пристроиться в тень, смотрю, как радуется “молодежь” - многие впервые в таких горах, все для них ново и интересно. За переход не успевают устать, вот и носятся на привале по высокой траве, дают выход неуемной энергии. Но я думаю, это ненадолго. Мое положение выгоднее тем, что я не только знаю, что там, за перевалом, но и предвижу, как быстро кончится этот детский запал, как много трудностей и препятствий впереди у нас, и пока стараюсь просто оценить каждого из новичков. Какими они закон-чат этот маршрут?
Осталась позади граница леса, вот он темной зеленой шкурой лежит внизу, а здесь, на высоте, буйное цветение аль-пийских лугов. Все притихли перед этой красотой, кажется, любоваться этой картиной можно бесконечно - оранжевые пятна жарков, синие волны аквилегий и незабудок, дальше - мшистые серо-зеленые валы морен, стальной отсвет скал и белизна снегов. Как вобрать в себя эту красоту, как сохранить, запомнить, чтобы потом, суровой и темной зимой, дома, вспомнить все это и вдохнуть, как свежую струю воздуха, напоенного запахом цветов и трав, и хватит тогда сил дожить до нового лета, до нового свидания с горами...
Вновь шатер туго натянут над нами, закончился еще один ходовой, как мы говорим, день, а все мысли уже торопят-ся в завтра, ведь предстоит штурм Ак-Оюка, а это высшая точка Шапшальского хребта, его высота 3613 метров. Уже за-сыпая, я услышал, как застучал дождь по тенту, усиливаясь, переходя из шелеста в сильную дождевую дробь.
День третий
Вот и кончился краткий каприз погоды солнца будто и не бывало. Низкая облачность повисла над горами. В двадца-ти шагах ничего не видно. Звуки вязнут, пропадают невдалеке. Цветы сжались, сморщились: кто смог сложил лепестки, кто не успел, просто поник. В чашечках жарков - иней, льдинки. На месте вчерашнего звонкого ручья два мутных широ-ких рукава вздувшейся реки. Слышно, как громыхают камни по дну ручья, перейти его теперь нелегко. Надежд на ус-пешный выход к вершине почти не осталось. Но вслух об этом никто не говорит. Руководит группой Галина Тарасова, она участник всех последних походов и экспедиций нашего клуба, дважды побывала в Якутии. Восходители, а собралась идти на вершину почти вся группа, собираются молча, лишь изредка перекидываясь короткими фразами.
От базового лагеря подъем крут, вначале по пожухлой желтой травке, затем по россыпям курумников, а скоро ноги вязнут в мокром снегу. Остаюсь внизу, в лагере: вчера за день набрали почти две тысячи метров высоты, да еще погода резко ухудшилась, вот и сказался перепад давления. Мне необходимо какое-то время на акклиматизацию.
Вновь пошел дождь. Вожусь с тентом, прокапываю отводные канавки, камнями укрепляю оттяжки. Чувствую, что непогода надолго. Через несколько часов слышу, как спускается штурмовая группа - по лицам и без слов понятно, что ничего не вышло. Наверху они попали в снежную бурю, видимости никакой, к тому же путь восхождения был выбран неудачно, а на исправление ошибки ушло бы несколько часов. В общем, гора не сдалась, нам не довелось ее даже увидеть.
День пятый
О вчерашнем дне вспоминаем неохотно. Только успели после неудачного восхождения спуститься в лагерь, как на-чал хлестать дождь вперемешку со снегом. Пришлось отлеживаться весь день. Тент местами прорвался, палатка стала протекать, влажность почти сто процентов. Холодно и неуютно. Вечером я читал вслух Евтушенко. Слушали с большим интересом, а за палаткой хлестал дождь. Настроение упало, особенно у новичков. Все молчат. Думают, что же будет дальше. Вот и первая задачка для наших “молодых”, хотя это пока только цветочки.
Пришлось срочно вмешаться: утром поднял всех, и под ледяным ветром и дождем стали сворачивать лагерь. Собра-лись на удивление быстро и в промозглой мгле двинулись вниз, к лесу. Через полтора часа, спустившись под защиту кед-ров и лиственниц, мы разбили новый лагерь, разожгли большой костер, у которого сушили промокшие наверху вещи и грелись сами. Ребята сразу оживились, лица повеселели, тут и там стал слышен смех, громкий разговор. Прямо перед нами, на противоположном берегу Чинге-Хема, падает ручей-водопад. В его истоках находится перевал, что был запла-нирован как запасной. Что ж, пришло время воспользоваться этим запасным вариантом.
Поздно вечером, сидя у костра, один из участников признался мне, что вариант с отходом в лесную зону и отдыхом в эти непогожие дни, стал для него полной неожиданностью. «Молодежь» была готова преодолевать трудности любым путем. Им и в голову не пришло, что отступление было единственно правильным тактическим решением. Оставаться на верху, мокнуть и мерзнуть, потерять вхолостую боеспособность группы, ее настрой или идти на сложный перевал в таких погодных условиях - было бы решением не только ошибочным, но и опасным.
А вот сегодня совсем с другим настроением мы стали подниматься к перевалу Шивытыг. По склонам вдоль водопа-да поднялись на плато, по нему вышли к развилке ручьев, а отсюда уже виден и сам перевал. В просветы между облаками пробивается солнце, после трехдневных дождей все отмылось дочиста, на каждой веточке и травинке сверкают хрусталь-ные гирлянды капелек.
Подъем на Шивытыг затяжной, этот перевал для меня непростой - сотый перевал в моей туристской жизни. Подни-маюсь медленно, не торопясь, вспоминаю перевалы, пройденные мною за пятнадцать лет занятий туризмом: первый и на многие годы запомнившийся, как самый трудный, перевал Кедровый из бухты Песчаной через Приморский хребет на Байкале, отмороженные ноги на перевале Иолдо-Айры на Алтае, срыв на перевале Муравленко в Якутии, ночное прохо-ждение бесконечного перевального плато на Приполярном Урале и перевал Анастасии в Орулгане. Впрочем, я помню их все девяносто девять, а через час прибавлю к этому списку еще один - юбилейный. Пытаюсь прикинуть, будет ли у меня двухсотый перевал? Трудно сказать, но до сто пятидесятого надеюсь дожить.
Шивытыг - перевал несложный, 1-А категории сложности, но от этого не намного легче. Намечаю ориентиры на ближайшие сорок-пятьдесят метров, прохожу их, намечаю следующий отрезок. Вот первые ребята уже выходят на пере-вальный снежник и начинают скрываться за перегибом. Ну вот, последний взлет и передо мной. Ветер бьет в лицо, све-жий ветер с Диких озер. Впереди насколько хватает глаз простирается необъятная горная страна, украшенная сверху, как праздничный торт, кудрявыми белыми облаками. Громоздятся остроконечные пики, с них стекают застывшими мантиями ледники, голубые и бирюзовые пятна бесчисленных ледниковых озер кажутся бездонными, а вдали, за хребтом, угадыва-ется простор - это плоское блюдо Чулышманского нагорья.
Возле тура наши уже читают записку карельских туристов, которые прошли перевал месяц назад. Оживление - мне, как юбиляру, вручают коробку конфет. Сотый перевал взят! Делю радость победы, хоть и весьма скромной, вместе с конфетами со своими друзьями. По мелкой осыпи быстро, в темпе «лифта», спускаемся вниз. Здесь гораздо теплее, вот что значит южный склон. Но на этом спуск с перевала не кончается. Еще несколько часов спускаемся мы по крутым ка-менным сбросам, заросшим кустарником и колючками. От резкого спуска закладывает уши, ноги в коленях побаливают, но уже видна близкая река, пахучий луг в желтых цветах, там и долгожданный привал.
Но на этом день не закончился: предстояло наверстывать время, которое мы просидели в палатке, пережидая непо-году. Уже в пятом часу вечера, отдохнув, мы снова вышли в путь и к ночи вышли к крайним кедрам в верховьях Чоон-Хема вблизи прекрасных Диких озер. Один из таких кедров в три обхвата и послужил нам убежищем. Под его кроной мы установили свой шатер, здесь же оказалась аккуратная горка приготовленных, видимо еще зимой, дров - они были напи-лены для маленькой туристской печки.
В ясном вечернем небе вспыхивали яркие звезды, в массиве гор легко угадывался провал седловины Мешту-Хемского перевала, какая-то птица суетно кричала в темноте, над огромной верхней долиной. Чоон-Хема раскинулась ночь. Казалось, мы одни в целом мире. Костер прогорел, и лишь слабые всполохи метались по черным углям, когда мы, наконец, улеглись спать.
День седьмой
Утро седьмого дня пришлось начать очень рано. Дежурные поднялись еще затемно, завтрак готовили на примусах, воду пришлось доставать из-под камней чуть ли не ложкой, хотя внизу, под мореной, лежит целое озеро голубой воды. Но спуск к воде по крутому склону из шатких крупных валунов опасен, вот и приходится почти выжимать воду из кам-ней. Вчера нас изрядно потрепал ураганный ветер с дождем и снегом. Застал он нас на безжизненных камнях нижней мо-рены, которую когда-то нагреб сползающий сверху ледник. Едва успели спрятаться под пленку, как налетел шквал, за-хлопав полиэтиленовыми краями тента, стал рвать его из рук.
В такие минуты, когда все вокруг пропадает в секущем воздух потоке снега и дождя, когда вой ветра заглушает соб-ственный голос, с гребней срываются бурные потоки камнепада, а ты лишь маленькая песчинка в огромном кипящем котле непогоды. Кажется, он занимает все пространство, властен над целым миром, а время вокруг нас остановилось, и конца этой круговерти не будет. Но вдруг все так же внезапно, как и началось, кончается. И даже солнышко проблески-вает сквозь черные грозовые тучи. Наверное, в этом году только в таком ракурсе и придется довольствоваться солнечным светом.
А сегодня с утра пока тихо, солнце еще не взошло, но уже достаточно светло, нет теней, и по тому все кажется пло-ским, необъемным. Впереди уже успевшая надоесть картина - серый снег ледника, кое-где на нем красные пятна - коло-нии микроорганизмов, выбравших для своего местожительства почему-то именно снег ледника - и рваный, скальный гре-бень, к которому вплотную поднимается лед. Все выглядит очень просто, но нам-то известно, что это сложный перевал Арсенал, 2А категории сложности, значит, с другой стороны нас ожидает малоприятный спуск, а, учитывая, что спуск на южную сторону, то, скорее всего, это будут сложные разрушенные скалы. Большинство наших ребят не представляют этого, поэтому спокойны и торопятся скорее выйти в путь. Я же весь маршрут ни на секунду не могу избавиться от пред-чувствия и какого-то неосознанного страха перед неминуемым несчастьем, поджидающим меня. Победить суеверие можно, а вот избавиться от страха - гораздо труднее. Он не дает мне ни спать, ни есть, и сегодня, перед прохождением самого сложного в этом маршруте перевала, мое волнение особенное. Но я не должен его проявить, никто не должен об этом узнать.
Прямо от площадки, где ночью стояла наша палатка, выходим на снег. Идти не трудно, хотя местами проваливаемся по колено. Ботинки промокли, но сырость пока не ощущается, все мысли о предстоящем перевале. Короткий привал на небольшой боковой морене, которая выглядит здесь случайной кучей камней. Кто-то оставил несколько поленьев дров, очевидно, группа, побывавшая перед нами. Ребята прихватывают их с собой - к лесу мы можем выйти только через не-сколько дней и горючим приходится очень дорожить. Выходим на последний снежный взлет, в стороне стрекочет кино-камера - это Дима Квасов, только в этом походе взявший кинокамеру в руки, пытается запечатлеть подъем группы по крутому склону. Страхуемся ледорубами, ступени в снегу получаются глубокие, и это облегчает подъем. Самый нетерпе-ливый - Володя Дергунов - уже вышел на гребень, и, пожалуй, не осознавая увиденного, радостно закричал:
- Здесь пропасть!
Я чертыхнулся. Еще в 1976 году в своей первой экспедиции по Шапшальскому хребту мы планировали пройти этот перевал, как думали тогда, впервые. Назвать его собирались Южный, так как он находится южнее вершины Тошкалы-Кая. Но перед самым выездом на маршрут узнали, что этот перевал пройден ленинградцами и назван Арсенал. И вот теперь, спустя восемь лет, я стою на крохотной скальной площадке на этом перевале, где стоять можно только в одиночку, да и то, держась за скальный «палец». Вниз уходит крутой скально-осыпной склон, он проглядывается не более чем на пять-десят-шестьдесят метров, дальше склон становится более крутым, что там, за перегибом, пока неизвестно. Погода стара-ется не упустить своего шанса снова испытать нас на прочность и начинает громоздить одну неприятность за другой. Сначала задернула пеленой склоны, а потом начала сыпать снежной крупой.
Но наш спуск должен происходить при любой погоде: на самом гребне теперь долго не просидишь. Нашли узкую щель и по ней спустились с гребня метров на пять шесть под каменный бастион, на котором находится перевальный тур. Рюкзаки спускали на веревке и принимали тут же, под скалой. Дальше видим пока единственный путь - кулуар шириной четыре-пять метров, бросаем веревку, закрепляем один конец за скальный выступ и по одному начинаем скользить вниз. Пока не очень круто, и можно все делать быстро, но даже так уходит много времени. Дальше кулуар сужается до двух-трех метров и резко перегибается вниз, просмотреть его больше, чем на десять метров не удается. Связываем две веревки вместе, получается около девяносто метров.
Первым спускается Слава Крылов, вернее Вячеслав Яковлевич. Но по отчеству его у нас не зовут, так как никто не знает, что Славе почти сорок лет. Он серьезный, вдумчивый человек, у себя на работе пользуется большим авторитетом. Вот и сейчас он спокойно собрал веревку кольцами, пропустил её под станком рюкзака, звякнул канистрой (он у нас «бензовоз», вернее, «бензонос») и нырнул в щель кулуара. Мы все стоим по краям кулуара и видим только, как движется веревка. Вот она остановилась на какое-то мгновение, вот пошла снова, наконец, натянулась, и снизу слышен голос Сла-вы: “Веревка свободна”. Сверху спрашиваем, как там дальше, но толком ничего не слышно. Чтобы определиться в обста-новке, вниз уходит Галя Тарасова. Пока двигались, на погоду никто не обращал внимания, а тут застряли надолго и сразу стали мерзнуть. Руками, ногами не помашешь - место не позволяет, стоишь, как курица, на одной ноге. На спуск каждого уходит от восьми до двенадцати минут, а группа у нас большая - тринадцать человек. Чертова дюжина! Каждому хочется быстрее пройти этот кулуар, увидеть дальнейший путь, по крайней мере, этого очень хочется мне.
Вот, наконец, и моя очередь. Скольжу по веревке, скалы мокрые, скользкие, хорошо, что веревка амортизирует - местами приходится прыгать с небольших выступов. На дне кулуара мокрая мелкая осыпь, она сползает пластами, иногда из-под ног выскакивает камень, разогнавшись, он, щелкая по краям кулуара, летит вниз. Наконец, вижу в пелене снега фигуру Крылова, он показывает мне куда деться. Освободив веревку, кричу наверх:
- Веревка свободна!
Те, кто спустился раньше, сидят справа от кулуара под защитой скальной стены, мимо пролетают камни из-под ног следующего. Прячусь под пленку и только теперь чувствую, как промок под снегом. Ветер пронизывает насквозь. Под тентом теплее, а главное не видно этих разрушенных сыпучих скал, которым, кажется, не будет конца. По лицам товари-щей вижу, что путь и дальше не легче. Прямо под нами отвесная стена, ее высота метров десять, а внизу крутая осыпь, просмотреть которую толком не удается. Зато далеко внизу в редких просветах можно видеть зелень высокогорной тунд-ры и блюдце озера. Все это еще очень далеко - мы сейчас на высоте птичьего полета.
Идет уже четвертый час спуска. Саша Кузьмин - наш кормилец, завхоз по официальному штату, поддерживает нас конфетами, халвой и глюкозой. Народ, так называет себя большинство участников похода, требует более существенных подкреплений, и руководитель дает «добро». Мы тянем время в надежде, что очередной просвет позволит просмотреть варианты спуска. Пока длится перекус, Слава и Галя обсудили вариант траверса влево в обход стены и выход на нижнюю осыпь. Все станет ясно только когда кто-нибудь пройдет по этому пути.
На этот раз связываем все три имеющиеся у нас веревки. Надеюсь, их хватит, чтобы достичь, наконец, подножья этого скального пояса. Опять Слава идет первым. Как ни хорошо под тентом, где уже успели надышать до терпимой тем-пературы, а жить на скале не останешься. Снег теперь пошел большими мокрыми хлопьями, про такую погоду обычно говорят «новогодняя», вот только на календаре начало августа. К нам под полиэтилен доходит известие, что Крылов ус-пешно спустился, и можно продолжить массовую «эвакуацию» желающих. По одному выскальзываем из прозрачного убежища под снег, который тут же облепляет панцирем. Веревка сырая, руки коченеют даже в рукавицах, но глаза боятся, а ноги, как всегда, идут. Повозившись изрядно с узлом, застрявшим под рюкзаком, я все-таки спускаюсь до осыпи, кото-рая уже покрылась свежевыпавшим снегом. Как легко спускаться по ней, видя, наконец, весь оставшийся путь! Все-таки неизвестность - самое трудное в нашем деле! И пусть крупные камни курумника покрылись снегом, «вибрам» скользит на них, и камни норовят перевернуться или хотя бы сдвинуться с места, - все это уже проходимо.
Еще несколько часов двигались маленькие человеческие фигурки по склонам поседевших от снега скал, но к исходу семи часов спуска, мы вышли к зеленым лужайкам. И среди огненных жарков, найдя с трудом относительно сухой пята-чок, разбили свой лагерь невдалеке от огромного скального валуна, непонятным образом докатившегося до этой полянки. Снизу от лагеря можно было с трудом разглядеть путь спуска с перевала, который мы только что преодолели, да и сам перевал с этой стороны выглядит, мягко говоря, условно - отвесные скальные стены и маленькая щербинка на гребне.
День кончается, перед сном, как всегда, Тамара Наливкина выполняет свой долг перед обществом - производит за-пись замеров пульса. Но сегодня это особенно трудно, так как, у кого-то пульс “не прослушивается”, а кое-кто умудрился уснуть, пока засекали контрольные пятнадцать секунд.
День десятый
Привожу в порядок свои записи: после «Арсенала» не было ни настроения, ни времени, чтобы продолжить дневник. Послеарсенальское утро было тяжелым. Всю ночь я не мог заснуть от пронизывающей боли в левой части головы, а ут-ром ребята с удивлением заметили, что мой левый глаз, в котором лопнул сосуд, покраснел от кровоподтека. Я понимаю, что это плата за вчерашний спуск, но самое трудное уже позади. Собирались необычно долго, но когда вышли, быстро вошли в ритм. Уже к полудню были у тура перевала Муштук-Западный. Спуск с него занял десять-пятнадцать минут, скатились, аж пыль поднялась. Сверху успели заметить, что Чулышманское нагорье очень напоминает наши сургутские тундровые пейзажи: до горизонта, в основном, вода и лишь немного суши - кольцами и пунктиром.
Между хребтом и берегом озера Джулукуль тянется цепь увалов. Это ледниковые гривы. Когда-то всю поверхность нагорья занимал один гигантский ледник. Он растаял и оставил после себя эти десятки и сотни озерков, среди которых два очень крупных озера - Джулукуль и Хиндыктыгхоль (что в переводе с тувинского означает «озеро с островом посере-дине»). Из озера Джулукуль вытекает Чулышман - крупная река, впадающая в Телецкое озеро, сплав по Чулымшану от-носится к сложнейшей категории «шестерка-супер».
Мы вначале попытались найти дорогу получше, помотались по склону вверх-вниз, но везде одинаково - карликовая березка хватает за ноги, мох, камень, да «оконца» болотистой тундры. Тогда решили идти напрямик. Знали, что где-то здесь, на плато, идет сейчас группа свердловчан, но увидеть ее не надеялись. И вдруг далеко внизу видим цепочку людей. Они нас тоже заметили. Вскоре с удовольствием приветствуем ребят из Свердловска. Они прошли перевал Жигули, и пережидали непогоду, в которую мы попали на Арсенале. У них нет горючего и примусов, дрова на исходе, поэтому то-ропятся перевалить опять в верховья Чоом-Хема. Нам же дальше, к дальнему краю озера Джулукуль, а от него на перевал Шапшал. Время идет, расстаемся, и, не оглядываясь, расходимся.
Вечер в этот день был тихим, место для лагеря выбрали на берегу уютного озерца диаметром контрольных метров пять. Палатку поставили на высоком холме, чтобы обдувало ветром - боялись комаров. Следующий день с утра принес дежурный дождь, горы все в снегу, видимость минимальная, да и усталость накопилась, ведь отдыхали, так давно, что уже забыл когда. Остаемся на дневку.
Все вроде бы хорошо, но чтобы мы не расслаблялись, к вечеру начало трепать основательно. Ветер усилился до со-рока метров в секунду и начал рвать все, что попадалось ему под руку. Центральная стойка палатки не выдержала, чтобы ее удержать, пришлось подняться всей группой и подставить свои спины, как атлантам. Подобное мы уже проходили в прошлом году во время Большой Орулганской грозы в Заполярной Якутии. Снаружи укрепляли остатки тента, завалива-ли края камнями, но долго такого напора палатка не выдержала бы. Пришлось прямо под дождем и ветром снимать ее, перетаскивать и устанавливать заново внизу в чаше небольшого озерка, где берега надежно укрывали от шквального вет-ра. Удалось сохранить сухими только самые необходимые вещи. В палатке разожгли примусы, и скоро из-за пара и тума-на трудно било различить даже сидящего рядом. Чтобы быстрей скоротать время, сразу же улеглись спать. Перед этим палатку обвязали основной веревкой, обложили камнями и теперь были спокойны, что она выстоит при этом ураганном ветре.
Все это я написал уже задним числом, на привале на дальнем конце озера. С утра, проснувшись в стопроцентной влажности, как в тропическом лесу, мы поторопились собраться и выйти в путь, благо от вчерашней бури остались толь-ко порванный в лохмотья тент и промокшие вещи в палатке. Пока на жарких прутиках сухой березки и вереска готовился обед, на ветру сушился купол палатки. Он надувался, как парашют, и казалось, вот-вот вырвется из рук. Тем временем, разглядывая покрытый свежим снегом хребет, мы обсуждали, где же находится перевал Шапшал. Я увидел четкую ли-нию, пересекающую наискосок крутой, кажущийся совершенно отвесным, склон. Возможно, это тропа, ведущая на пере-вал, но я придерживаю свою версию в надежде, что найдется другой, более доступный вариант подъема на перевал. Вре-мя обеда прошло, пора в путь. За спиной осталась серая вода Джулукуля, а впереди надвигалась белая стена Шапшала.
Эту запись я заканчивал уже в лагере на Шуе. Кругом лес, надежный теплый лес, рядом шумит река, на другом бе-регу стоит юрта чабанов, а в пятидесяти метрах от нас лагерь ленинградских туристов. Костер щедро отдает тепло, во-круг свои и чужие вещи, все сохнет, освобождается от накопившейся влаги. Серп луны повис над перевалом Шапшал, отражаясь в серебре снежных склонов. Всего пять-шесть часов назад мы были там: били ступени в мокром снегу, прятали лица от ветра и долго-долго спускались вниз, к теплу, к костру.
Вот если бы можно было бы записывать все одновременно с происходящим. Идти и записывать на пленку все ощу-щения, мысли, чувства. А так, кажется, что записывает память, а она - очень коротка. Вот ты достиг цели, преодолел еще одну ступень, и в мыслях и желаниях весь уже впереди. А все, что было, трудно восстановить, а восстановленное сухо и кратко и лишь по схеме напоминает пережитое. Но что-то все-таки остается, оно прячется где-то в самых укромных угол-ках твоей памяти, делает тебя совсем другим, и это пережитое позволяет увидеть твое настоящее совсем другими глазами. Разве радовались бы так мы этому нехитрому огню костра, если бы не хватили сполна бури и снега на «Арсенале» и «Шапшале»?
Смотрю на своих товарищей: прошло всего десять дней, а как они изменились! Не только внешне - обгорели да об-ветрились, лица и руки огрубели, глаза искрятся каким-то внутренним светом, они и повзрослели, стали мудрее, чище, лучше. Этих дней уже не забыть, не вычеркнуть ни из жизни, ни из памяти. Нет той суматохи у костра, что в начале пу-тешествия, глупой щенячьей суеты. Люди поняли цену многим простым вещам - теплу, огню, руке друга, молчанию, а главное, самим себе. Впереди еще новый круг маршрута, те же снегопады под перевалом Магистральный и неожиданный обелиск погибшим ребятам под склонами пика Первомайский. Там в списке первым стоит имя Яши Крома. Они погибли под лавиной 1 мая 1980 года, и мы, пройдя новый перевал в горах Сунтар-Хаята в 1981 году, назвали его именем Якова Крома - поэта, журналиста, туриста, жизнь которого оборвалась в самом расцвете.
Был и последний перевал. Склоны, напитавшись снегом, затаили опасность - лавины. Но лавина не дождалась ребят и сорвалась с перевала, а по ее спине, по безопасному теперь пути, они спустились к своему последнему костру в этом походе. И уже на следующий день машины, а потом и самолеты понесли домой, через лето и август, унося от вечных сне-гов Шапшала, подаривших радость победы, незабываемую красу величественных пиков, горных озер, бурлящих рек.
Последнее кольцо ребята проходили уже без меня. Есюнин, Крылов и Маша Егорова уходили с маршрута раньше. Они были участниками «тройки», маршрут которой оканчивался в Шуе. Я решил уйти с ними. Впервые в своей туристской жизни, устав от ожидания несчастья, сломавшись от этого тяжелого, несчастливого года, я сошел с маршрута. Решил поехать в Питер и провести оставшиеся дни отпуска вместе со своей старшей дочерью Иришкой. Я шел по тропе вдоль уютной долины Шуя и казнил себя за слабоволие. Когда на третий день показались крыши домов поселка Шуй, я твердо решил, что не сдамся и не брошу свое экстремальное увлечение, а совсем на-оборот, на следующий, 1985 год, я назначаю исполнение своей «голубой» мечты - покорение Корякского нагорья.
С таким твердым решением, подводящим, как я считал, окончательную черту под сомнениями и страхами всего этого столь драматического года, я поехал в Лугу, где меня ждала Ирина. Мы вместе с ней бродили по пре-красным старым улицам Ленинграда, а я думал только о предстоящей экспедиции.
1 ноября был дан старт подготовке, и в список кандидатов на восемь мест в команде были включены восемна-дцать человек. Все мечтали попасть на Край Света, на Корякское нагорье. Никто не ожидал, что этот трудный и драматичный год сумеет все-таки забрать свою жертву в последний момент, поэтому все, что произошло 2 де-кабря 1984 года, было для всех неожиданным и жутким ударом.
2 декабря - черный день
Подготовка к экспедиции на Корякское нагорье была организована не менее тщательно, чем экспедиция в Орулган. Правда, теперь не требовалось готовить команду два года, ведь в Сургуте уже был настоящий туристский клуб «Югория». Ребята, включенные в список кандидатов, имели опыт и зимних походов, сплавлялись по рекам, прошли Орулган и Шапшальский хребет, а ведь еще в состав команды безоговорочно входили Сергей Савин - бесспорный лидер команды, Галина Тарасова и ребята из томского клуба «Пилигрим».
Среди кандидатов в команду были два молодых парня, только что окончивших институт, два Андрея. Оба парня во время учебы в институте занимались туризмом и имели солидную подготовку, правда, оба предпочитали водный туризм, но все равно, это были не новички. Андрей Семенов окончил Уральский политехнический институт, а второй Андрей (к сожалению, я не помню его фамилии) был выпускником Томского политеха.
Был конец ноября, и мы в клубе шумно обсуждали предстоящие «выпускные экзамены» школы лыжного туризма - походы первой категории сложности. Обычно такие походы проходили по Сургутскому району - не очень разнообразно-му в плане рельефа и красот, но своими суровыми погодными условиями, автономностью и сложностями полевых усло-вий достаточно серьезному для первого испытания.
Помню, в тот вечер Андрей Семенов стал высмеивать маршруты по ровной, как стол, тундре сургутских замерших болот, за их несерьезность, настаивая на том, что в походы ребят надо отправлять на его любимый Урал. Я возражал Ан-дрею, что походы по Уралу потребуют гораздо больших денег и затрат времени, ведь до Свердловска два часа самолетом или сутки поездом, что совершенно нецелесообразно при испытании человека в его первом в жизни походе. Вот тех, кто продолжит заниматься после нескольких дней лыжного перехода по тундре, можно готовить к нормальным лыжным по-ходам по Уральским горам, обычно такие походы планировались на март месяц. Андрей был сильным, высоким, хорошо сложенным парнем, спортивным и очень уверенным в себе. Последними его словами в тот вечер были:
- Походы вокруг Сургута - это детский лепет, они ничему не научат и неинтересны настолько, что отобьют желание у любого. Это просто скука!
Убедить я его не мог, вообще в спорах очень редко рождается истина, обычно каждый остается при своем мнении, а рассудить может только сама жизнь. Мы расстались тогда на высокой ноте, чуть ли не рассорившись, что вызвало у меня неприятный осадок, заставивший думать о том, что в команду такого самоуверенного участника я брать не хочу. Я не мог даже предположить, что жизнь рассудит нас уже через двое суток.
Я, наверное, потому и не запомнил фамилии второго Андрея, что он был спокойным, тихим, хотя тоже очень здоро-вым и сильным парнем. Наш разговор с Семеновым произошел в пятницу вечером, 30 ноября. В клубе уже планировали мероприятия по встрече Нового года, была идея выбраться большой компанией в избушку на Каменном мысу, который находится на безлюдном левом берегу Оби напротив Сургута. Андрей Семенов вызвался со вторым Андреем, с которым они вместе работали и подружились уже в Сургуте, сбегать в воскресение на разведку, чтобы оценить состояние и разме-ры этой избушки. Это была наша последняя встреча, таким я и запомнил Андрея Семенова - яростным спорщиком, чело-веком, не сомневающимся в своих силах и считающим, что все остальные должны быть такими же.
Разведку Семенов назначил на воскресение, 2 декабря. Второй Андрей работал инженером на ГРЭС и в ночь с суб-боты на воскресение дежурил в диспетчерской. Договорились встретиться утром, часов в десять у моста неподалеку от Дома пионеров. Семенов пригласил на воскресную лыжную прогулку знакомых еще по Свердловску ребят - супруже-скую пару. Они тоже в институте занимались туризмом, а в Сургуте жили, как и Семенов, всего несколько месяцев. У молодоженов оказалась всего одна пара лыж на двоих, и муж, как настоящий мужчина, уступил их жене, а сам остался дома.
Погода с утра была прекрасная - легкий морозец, всего двенадцать градусов, ясное небо, солнышко. Обь в окрестно-стях Сургута разливается на несколько проток, а всего ее пойма достигает в ширину трех-пяти километров. Каменный мыс был напротив городского района, который в Сургуте называется «речной порт». Ребята были на беговых лыжах. Де-вушка, я тогда не запомнил ее имени и только сейчас, спустя восемнадцать лет, узнал, что ее звали Ольга Кузовлева, оде-лась потеплее, ее иначе не отпустил бы заботливый муж. А вот оба Андрея оделись по-спортивному, причем у Семенова были капроновые лыжные штаны прямо на голое тело и всего одна пара носков.
Встретились вовремя и побежали по реке, беря несколько наискосок, сразу на мыс, до него было, наверное, кило-метров семь-восемь. Избушку, кажется, нашли, посмотрели, потом никто этой информацией так и не воспользовался, поэтому подробностей я не знаю.
Стали возвращаться в город. Декабрь, как известно, месяц с самыми короткими днями, а на Севере это особенно ощутимо - в третьем часу дня уже наступают сумерки. По дороге назад Семенов умудрился сломать лыжу на какой-то кочке или ямке. На реке местами был твердый наст, и Андрей снял лыжу и покатил потихоньку на одной. Но вскоре про-валился и даже намочил ногу. На реке в это время сидело множество рыбаков - любителей подледного лова. Скорее всего, Андрей и провалился в такую вот незамерзшую еще лунку.
Совершенно неожиданно, как это часто бывает на Севере, стала портиться погода. Поднялся сильный ветер, и тем-пература воздуха стала падать. Нет, она не упала до пятидесяти градусов мороза, и даже не спустилась ниже тридцати градусов. Говорят, что было градусов двадцать два-двадцать пять мороза, но и поднявшийся ветер был сильнее двадцати метров в секунду. Обычная лыжная прогулка превратилась в серьезное испытание.
Вот вся ситуация на три часа дня: двое ребят и молодая женщина посреди заснеженной Оби, у одного из парней сломана лыжа, нога промокла и теперь замерзает. Погода при двадцати пяти градусах мороза и ветре двадцать метров в секунду приобретает «жесткость» примерно 40-45 градусов мороза. Темнеет, и уже видны огни микрорайонов Сургута. До крайних домов города напрямик не более трех километров. Рыбаки быстро разбегаются и разъезжаются со льда.
Андрей Семенов, как лидер группы, так уж сложилось с самого начала, решил отправить второго Андрея в город за лыжами и теплой одеждой для него, а сам с Ольгой возвращается на левый берег. Здесь, как он знает, есть кордон лесни-чества. Там большой дом, ребята видели его по дороге на Каменный мыс, в нем они и подождут запасные лыжи и одежду. Возможно, Семенов попросил, чтобы Андрей позвал кого-нибудь из ребят на помощь. Так группа разделилась: Семенов и Ольга пошли назад к левому берегу на кордон в избу лесника, а Андрюша-второй, уставший после бессонной ночи, тоже сильно замерзший, пошел на лыжах в сторону города.
Проваливаясь одной ногой в снег, Семенов не мог быстро идти, но в пятом часу вечера они с Олей дошли до кордо-на. Большой дом был крепко заперт. Из трубы еще шел дымок, но лесник ушел в город, и мог вернуться только поздно вечером. Ребята, как выяснилось позже, разминулись с лесником всего на пятнадцать минут. Андрей пробовал залезть в дом через окна, но на них были крепкие решетки, через крышу, но и так дом был неприступен. Его надежно защитили от несанкционированного вторжения, ведь в окрестностях много «бичей», которые не упустили бы возможность его разгра-бить. Рядом с домом стояла крепкая баня, срубленная из шпал. В ней предбанник, парилка с печкой, дрова, рядом сено. Семенов и Оля зашли в баню. В ней можно было спрятаться от ветра, а у Андрея в кармане оказался коробок с тремя спичками, помните, как и у меня весной этого же года на Амзасе! Он сильно торопился. Сломал спички и не смог раз-жечь огонь. Оля растерла ему ноги своими шерстяными варежками, и Андрей скомандовал:
- Ладно, пойдем в город сами.
Отсюда до домов Сургута было не более двух километров. Одна протока шириной метров восемьсот, потом остров, а за ним вторая протока - еще около километра шириной. Спустились с высокого берега, на котором стоит кордон, на лед, прошли несколько сот метров, и Андрей упал. Дальше идти он не мог, ноги совсем его не слушались.
- Оля, беги, позови кого-нибудь на помощь, я не могу идти!
Ольга пыталась его тащить, но сил у нее на это было недостаточно. Она была обычной женщиной, маленького роста, а Андрей, все-таки, выше ста восьмидесяти сантиметров. Тогда Оля побежала к городским огням, которые казались так близко, да они и были близко, если бы не такие условия. Пробежала протоку, обогнула остров и тут, оглянувшись, увиде-ла на острове фонари, дом и какие-то строения. Это была топливная база вертолетного отряда, и в ней всегда круглосу-точно дежурили рабочие.
Девушка добежала до домика, подняла находившихся там людей, и они вместе с ней вернулись к Андрею Семенову, который все это время пытался ползти по льду Оби. Он был в сознании и даже что-то говорил, может быть, даже шутил. Его подняли на руки и принесли в дом, в тепло. И в тепле он стал терять сознание и опухать, вернее, отекать. Вертолет-чики стали делать ему искусственное дыхание, а сами тем временем пытались вызвать срочную помощь. Дозвонились в «скорую помощь», машина подошла к берегу, но врач отказался идти по тропинке через протоку к базе, а требовал доста-вить пострадавшего на берег, к машине. Пытались даже вызвать вертолет, но при таком ветре вертолеты уже не летают.
Пока Андрея растирали, делали искусственное дыхание, он приходил в себя, как только переставали стимулировать, терял сознание. Время шло, по рации связались с дежурным по городу, кричали, что человек умирает, сделайте хоть что-нибудь. Оля была все время рядом, но ничего не могла сделать - вокруг было столько взрослых людей, не верилось, что они не смогут помочь Андрею.
Уже за полночь дежурный по городу прислал милиционера и несколько человек из «пятнадцатисуточников». Они прошли по тропинке до базы вертолетчиков, положили Андрея на одеяла, взялись за четыре угла и принесли его к маши-не «скорой помощи»… уже мертвым. С берега его отвезли сразу в морг. Олю довезли до дома, где ее муж уже сходил с ума, так как не имел никакой информации, а с момента ухода жены на лыжную прогулку прошло почти пятнадцать часов.
Утром в понедельник я пришел на работу, и мне сразу же кто-то позвонил и сказал, что Андрей Семенов вчера за-мерз, а вот второго Андрея до сих пор нигде нет. Мы подняли по тревоге всех ребят из турклуба и тут же поехали на пойму. Был серый день, вчерашний мороз спал, и в воздухе кружились мелкие снежинки - просто вымерзшая влага. Мы приехали на городском рейсовом автобусе к крайним домам города. Прямо перед нами на расстоянии всего восьмисот метров лежал остров с базой вертолетчиков, с их огромными резервуарами для авиационного керосина. По тропинкам туда-сюда ходили редкие прохожие, на льду сидели рыбаки в своих огромных тулупах и валенках, а вдоль берега на зим-нюю «спячку» притулились десятки больших и маленьких судов. Детвора бегала на лыжах по реке, скатывались на сан-ках с крутого берега, невозможно было поверить, что вчера здесь произошла такая трагедия!
Я очень надеялся, что второй Андрей спрятался где-нибудь в хибарах-избушках «нахаловки» на берегу реки, ну, в крайнем случае, может быть, он укрылся в каком-нибудь суденышке и сейчас не в состоянии двигаться сам. Мы так на-деялись, что он остался живым! С большим трудом удалось расспросить оставшуюся не только живой, но даже и не про-студившейся, Ольгу - муж не хотел никого к ней подпускать, понятно, в каком стрессе находилась женщина, на глазах которой скончался от переохлаждения ее товарищ. Тем не менее, только она могла нам помочь. Оля собралась и пошла с нами, показывая, как и где они расстались, куда дальше пошли с Семеновым, и в каком направлении ушел Андрей за по-мощью. Мы разделились - одна группа пошла напрямик к домам, а я с другой вернулся к кордону лесника, полагая, что Андрей мог не дойти до города, а повернуть назад в спасительное, как ему могло показаться, тепло избы лесника.
Вот тут я и увидел следы Семенова и Оли, и, главное, три сломанные спички, брошенные тут же в бане, и коробок. Я осторожно взял их, потом нашел тут же в бане кусок газеты, охапку соломы, растопку из мелких щепок, взял несколько тонких поленьев, и, замирая, не дыша, как в марте этого года на Амзасе, зажег сломанную спичку, а потом разжег огонь. Если бы Андрей знал, что на конце этой спички его жизнь, он не стал бы так бросаться ею. Я зажег все три спички! И в этот момент я вспомнил наш последний разговор и беспечное чувство собственной силы и неуязвимости, которое исхо-дило от молодого, полного жизни Андрея Семенова, уже через день погибшего при самых нелепых обстоятельствах.
Второго Андрея нашли быстро. Он сидел, скрючившись под небольшим кустом. Видимо, усталость свалила его. Он присел отдохнуть, заснул и больше уже не проснулся. Молодой, двадцатидвухлетний парень замерз в нескольких сотнях метров от пятиэтажных домов, в каждом из которых в это время сотни людей садились ужинать, смотрели телевизор, распивали бутылочку. Никто, кроме самих ребят, не был виноват в их смерти. Конечно, врач мог придти на базу, но смог бы он оказать на месте достаточную помощь, я не знаю, в общем, не хочется мне проводить расследование. Слишком все страшно и очевидно было тогда и не забывается ни на миг сейчас. Сегодня 2 декабря 2002 года, и я, как каждый год в этот день, вспоминаю этих двух Андреев. И никогда не смогу их забыть.
Недавно, читая книгу Николая Рундквиста «Самая прекрасная дорога», я узнал, что Андрей Семенов был другом Анатолия Янцена - товарища Рундквиста по его экспедициям, и в 1990 году в Олюторских горах на Корякском нагорье именем Андрея Семенова был назван перевал. Хорошая память!
А у пережившей эти события и обоих Андреев Ольги вскоре родилась дочь, которой сейчас уже почти восемнадцать лет.
Лето в снегах
Тихо плыл перед нами белый берег Чукотки
И какой-то кораблик по зеленой воде.
Юрий Визбор
Я открываю старый ежедневник. Он был выпущен на московской фабрике «Гознак» в юбилейный год 40-летия По-беды над фашизмом. В нем я вел свой походный дневник во время путешествия по Корякскому нагорью. Среди густо ис-писанных страничек проложены тоненькие маленькие стебельки полярного мака и незабудок. Они, конечно, не сохранили ни запаха, ни цвета. Но они были немыми свидетелями того нашего славного похода. «Когда мы были молодыми…».
Обо мне в Сургуте говорили, что я - человек, который ищет, где бы перезимовать лето. И вот со страниц этого дневника передо мной оживает это лето в снегах. Я всегда популярно объясняю, что Корякское нагорье - это место, где Камчатка пристегивается к Чукотке, места «не столь отдаленные…». Когда-то, в эпоху древней и не очень древней вулканической деятельности образовалось это Нагорье с центром в одной точке - массиве горы Ледяной. Со склонов этой горы - древнего вулкана - начинаются истоки многочисленных рек и речушек, текущих на все четыре стороны света. Реки, текущие на восток, впадают в Берингово море, а реки, текущие на запад, - в Охотское море. Климат здесь уникален, так как безморозный период составляет всего тридцать пять дней в году, на три дня меньше, чем в Орулгане. Остальные триста тридцать дней температура воздуха не превышает нуля градусов, а частенько опускается к само-му носику спиртового термометра.
За двадцать лет туристского освоения, к моменту нашего путешествия, на Корякском нагорье побывало всего двадцать три группы. Добраться сюда было очень не просто. Мало того, что это просто Край Света, но все, кто пы-тался проникнуть в Нагорье со стороны Камчатки, сталкивались с нелетной погодой, которая обычное явление на сы-рых промерзших берегах Берингова моря. А чтобы залететь со стороны Чукотки, надо было к началу маршрута проде-лать гораздо больший путь, что, ко всему еще и значительно удорожало все путешествие.
Я много лет мечтал о путешествии на Корякское нагорье, оно стало моей навязчивой идеей, «голубой мечтой», как мы тогда говорили. И вот после переломного и тяжелого в психологическом плане 1984 года, когда в каждом моем маршруте происходило какое-нибудь ЧП, я решил сделать решительный шаг, резко переломить судьбу: вместо того чтобы прекратить ходить в горы вообще, я назначил, наконец, исполнение этой самой «голубой мечты». Очерк, кото-рый я приведу ниже, был написан почти двадцать лет назад. Как и другие, написанные ранее, я привожу с некоторыми современными вставками и комментариями, сохранив в основном стиль оригинала.
Сегодня, наконец, я начал свои долгожданные корякские записки. Сколько лет сердце замирало при словах «Коряк-ское нагорье», путешествие в его таинственные далекие горы казалось таким несбыточным, и вот - трудно поверить, не сон ли это - белые снега Корякии, ожог на лице от ледника, тугие ветви стланика, треск его сучьев в костре, запах кедра, неторопливый шум дождя по тенту. Я в палатке, в теплых носках, в пуховке, мир и покой, передо мной эта тетрадь, и я с огромным удовольствием начинаю этот дневник.
Дорога на Край Света
Мы улетали из Сургута вечером в пятницу, 28 июня. Нас провожали всем клубом туристов. Народу собралось много, отовсюду слышались пожелания, напутствия. Было очень жарко, суматошно. Долго ждали заказанный автобус, бегали ежеминутно смотреть, не подъехал ли он, звонили диспетчеру, в общем, как всегда перед дальней дорогой излишне вол-новались. А дорога действительно предстояла необыкновенно дальняя. Для начала мы должны были пройти испытание пятидневным полетом к центру Чукотки - поселку Марково. Сам такой маршрут уже был самолетной «пятеркой».
Наконец, автобус пришел, и все начали с шумом грузиться. Шофера был поражен видом нашей компании, но осо-бенно его сразило огромное количество нашего багажа. Он и не догадывался, что основной груз мы еще вчера отвезли в аэропорт на грузовой склад. Когда водителю объяснили, кого он везет, он проникся огромным интересом и уважением и стал первым нашим фанатом, получившим автографы и памятный вымпел.
Живописную картину представляла наша группа в центре аэропорта. Всех привлекали белые аккуратные бочки, на боку каждой была эмблема экспедиции и надпись: «Чемпионат СССР. Корякское нагорье. Сургут - 1985» Самые любо-пытные из пассажиров подходили и интересовались, по какому виду спорта чемпионат. Кто-то из наших ответил - по рыбной ловле. И тут же пояснил, что улов будет засолен в бочках и отправлен в судейскую коллегию. Никого ответ как-то не удивил. Мало ли чего в жизни не бывает. На самом деле в этих легких алюминиевых бочках мы везли все наше сна-ряжение и продукты. Это была наша обычная практика. В такой дальней дороге груз будут неоднократно перегружать, никакие рюкзаки не выдержали бы этого, тем более что и сами рюкзаки были достаточно сложными и дорогими станко-выми конструкциями. Только прибыв к точке старта пешеходного маршрута, весь груз перекочует из бочек в наши рюк-заки, и дальше мы понесем его на себе, разматывая ниточку почти тысячекилометрового маршрута. А пока нам предстоя-ло пролететь по маршруту Сургут - Новосибирск - Братск - Магадан - Анадырь - Марково - бухта Дежнева.
Итак, 28 июня. Начало сезона отпусков и весь Сургут ломится к стойкам регистрации в аэропорту, чтобы вылететь хоть куда-нибудь, откуда уже можно будет продолжить путь к теплому морю, песчаным пляжам и холодному пиву. Нас одиннадцать человек - участников экспедиции на Корякское нагорье. После тщательного отбора из шестнадцати канди-датов (двое ребят погибли 2 декабря 1984 года) в команду вошли: Сергей Савин, Галина Тарасова, Владимир Дергунов, Дмитрий Квасов, Слава Крылов, Виктор Есюнин (мой заместитель в клубе «Югория»), Александр Кузьмин, Валя Чикова, Константин Дорофеев (младший брат Ивана Дорофеева) и я. Своим грузом в пятьсот килограммов мы сократили число пассажиров нашего самолета на восемь человек. Дежурная на регистрации, устраивавшая обычно за определенную мзду на рейс особо нетерпеливых, была шокирована, увидев наш групповой билет и заявку на груз, который должен был ле-теть с нами. Придраться при всем ее желании было невозможно - мы все оформили, как положено, и заранее сдали груз на склад. Скандал в самом начале пути, когда разъяренные пассажиры обзывали нас «мешочниками», определил боевой настрой всего нашего «великого перелета».
В Новосибирске выяснилось, что рейс, на котором мы должны были продолжить полет, отменен. Правда, начальник смены, увидев наши билеты, проникся не меньшим уважением, чем водитель автобуса в Сургуте, и уже через несколько часов нас подсадили на спецрейс в Магадан. Борт ТУ-154 вез в славный город капусту, а во всех его салонах летели толь-ко мы и несколько сопровождающих капусту узбеков. С чьей-то легкой руки вся наша компания была названа «Короли и капуста». Каждый из нас вполне по-королевски занял три кресла, устроившись с удобствами на весь долгий семичасовой полет. По пути нам дважды предлагали подкрепиться - сначала легкий завтрак, потом уже легкий ужин, обед потерялся где-то в часовых поясах. Для заправки горючим садились в Братске. Под крылом мелькнула гладь водохранилища, пло-тина, город. У аэропорта - высоченные сосны. Их смолистый запах так радует после душного салона самолета.
Наконец, посадка в Магадане. Сердце замирает - легендарный город, столица Колымского края! Приземлялись в черных сопках, сплошь покрытых снегом - натуральная зима, а ведь это по отношению к нашему Нагорью далекий юг! Все поражены таким количеством снега. Не успели поделиться этим друг с другом, как на борт поднялись стройные пар-ни в зеленых фуражках. Один из них, лихо приложив ладонь к козырьку, с привычным металлом в голосе произнес: «По-граничный наряд на борту! Предъявите документы!». И хотя никто из нас не имел ни тайных умыслов, ни коварных пла-нов, по врожденной привычке морозец пробежал по спине. Я успокоился только, когда все наши паспорта и пропуска были проверены и возвращены нам, и мы, наконец, ступили на землю Колымы.
После безуспешных попыток сдать нашу гору снаряжения в камеру хранения, мы оставили ее посредине зала под присмотром двоих добровольцев и поехали в город. До Магадана от аэропорта «Сокол» пятьдесят шесть километров. Дорога к городу идет между заснеженных сопок, среди такой безмолвной безжизненности, что начинаешь думать об иных мирах. Суровый северный пейзажах простирается вокруг на сколько хватает глаз, и вдруг, на каком-то вираже, мелькнула гора с огнями и мы поняли, что перед нами Магадан.
Честно говоря, я испытывал некий трепет, когда ступил на мостовую этого города. Упираясь круто в гору, уходит центральная улица - проспект Ленина. Он начинается от Нагаевской бухты и, пройдя через город, переходит в знамени-тый Колымский тракт, который тянется до Якутска и далее на юг до транссибирской железной дороги. Поэтому магадан-цы с гордостью говорят, что их центральная улица самая длинная улица в мире.
Мы шли по улице в полном одиночестве, ведь это было, хоть и «белой», но ночью. По бокам шпалерами высились мрачные дома, взгромоздившиеся на сваи подальше от вечной мерзлоты. Проплешины отвалившейся штукатурки, чер-ные, будто опаленные северными ветрами, фасады навевали мрачные сравнения и говорили о нелегкой жизни в городе, который трудно было назвать столицей. Скорее Зоной. Поднялись на гору и замерли в восхищении. Перед нами во всей красе раскинулась знаменитая Нагаевская бухта, напоминавшая, скорее, норвежский фиорд.
Сопки с огромными снежниками на крутых склонах стискивали бухту с двух сторон, а у обреза, на границе сопок и воды, перемигивались золотые огни порта и стоящих на рейде судов. Спустились к морю. В темноте сначала ударил пря-ный йодистый запах водорослей и рыбы, потом мы услышали рокот моря, и, наконец, скатившись по крутому береговому откосу, увидели белые гребни его волн. Это было настоящее Охотское море! На севере оно глубоко вдается в материк Гижигинской губой. Вот туда, в самую северную его точку, в устье Пенжины, мы и придем через месяц, если наша эпо-пея закончится благополучно. А пока мы всматривались в серую даль, пытаясь безуспешно разглядеть точку финиша.
Так на берегу бухты, сидя у небольшого костра, мы встретили раннее утро первого июля - дня, который еще должен был нам принести новые встречи, а среди них главную - с Чукоткой!
В Анадыре приземлялись тоже в сопках, но уже гораздо меньших. Нет такой зажатости и черноты. Покрытые зеле-ной тундрой сопки не закрывали необъятного простора, во все стороны места было много. На горизонте лесом котельных труб чернел сам Анадырь, одиноко возвышалась в стороне царственная сопка Дионисия, на которой очумело вертел го-лову радар, а северную суровость завершала картина готовых к взлету истребителей, с подвешенными под крыльями ра-кетами с красными боеголовками. Граница - за горизонтом Америка!
Выйдя из самолета, мы увидели странную картину: среди совершенно голых сопок стоят самолеты и вертолеты, а в нескольких сотнях метров от них выстроились в ряд пятиэтажные дома, в которых живут летчики и их семьи. Поодаль, как большая избушка на курьих ножках, стоит на сваях одинокое четырехэтажное панельное здание аэропорта. Вблизи это оказалось типовое здание общежития, которое как-то приспособили под нужды аэропорта. Во все окна этого здания видна бесконечная тундра и серая гладь Анадырского лимана. Вокруг аэропорта - оттаявшая тундра, вода повсюду. Но мы все-таки находим небольшой «пятачок» сухой тундры и в ста метрах от аэропорта под многочисленными взглядами любопытных устанавливаем свои красные «чумы» - капроновые палатки нашего собственного изготовления. Рядом вы-страиваем баррикаду ящиков и бочек нашего снаряжения - экспедиция!
Не успели мы толком оглянуться, как попали в крепкие объятия встречающего нас директора совхоза имени Ждано-ва из Хатырки, что на берегу Берингова моря. В качестве запасного варианта заброски на маршрут у нас был запланиро-ван вездеход из Хатырки. Я заранее списался с руководством совхоза. А чтобы рассчитывать на помощь наверняка, спро-сил в письме, какие проблемы у них и чем мы могли бы помочь. Оказалось, что совхозу, как воздух, необходимы колен-валы и подшипники для вездеходов ГАЗ-71. В Сургуте мы легко разжились тремя такими валами, отдав за каждый по бутылке водки. Правда, привезти их на Край Света было не просто, но чего не сделаешь для хороших людей. Совершен-но ошарашенный и осчастливленный запчастями директор остался коротать ночь у цветного телевизора, а мы принялись обживать свой лагерь, так как в ожидании следующего перелета в поселок Марково - центр Чукотского полуострова нам предстояло прожить в нем три дня.
На следующий день мы отправились в Анадырь. Для этого надо на автобусе доехать до парома, который переправ-ляет пассажиров через лиман в город. С борта парома мы и увидели впервые нерп и белых китов белух. Огромные беле-сые туши бесшумно и грациозно выныривали из воды, гоняясь, как нам казалось, за большими рыбинами, которыми ки-шел весь лиман. В это время уже начинался нерест лососевых. Бесчисленные косяки рыбы устремляются из моря в реки, чтобы в самых истоках отложить икру, оплодотворить ее и погибнуть во славу будущего потомства.
Низкий берег легендарной Чукотки, проплывающий перед нами, хоть и не был весь белым, как в нашей любимой песне, но все-таки местами был покрыт снегом. Сколько раз мы мечтали увидеть наяву этот «белый берег Чукотки и ка-кой-то кораблик на зеленой воде». Теперь мы сами на таком кораблике бороздили зеленую воду залива, приближаясь к столице Чукотки.
Честно говоря, Анадырь трудно назвать не то что столицей, а и городом в принятом смысле этого слова. Население всего тринадцать тысяч человек и ни одного промышленного предприятия. В городе сконцентрированы все бюрократи-ческие структуры Чукотки и соответственно обслуживающий их персонал. Центральная, она же практически единствен-ная, улица города от берега поднимается в гору. Так же, как в Магадане, скучными серо-черными рядами вдоль нее стоят панельные дома на сваях. Дома стоят почти вплотную, сгрудившись, чтобы хоть как-то уберечь обитателей от сквозных северных ветров. Архитектуры, как таковой, не существует: в условиях физического выживания на Крайнем Севере, по-видимому, она считается лишней.
Центральная улица носит имя первого председателя окрисполкома Отке. Интересно, что все пять дочерей этого ре-волюционера и первого начальника Чукотки по сей день живут и работают в Анадыре. Среди них нынешний председа-тель окрисполкома, инструктор райкома партии, директор краеведческого музея, комсомольский работник и учительница.
На высоком берегу, над серой гладью залива высится монумент Первому ревкому, расстрелянному белогвардейца-ми. Этот монумент был сооружен в 60-е годы, тогда же были перезахоронены тела ревкомовцев. В вечной мерзлоте не-тленными сохранились не только тела, но и одежда расстрелянных - ее теперь демонстрируют в местном музее. На фоне жалких закопченных домов и всеобщей разрухи, которую представляет столица, величественный монумент - большая группа ревкомовцев огромной высоты - выглядит очень символично. Невольно в голову приходит мысль, что ныне жи-вущим условия создаются гораздо худшие, чем погибшим.
В Анадыре мы провели целый день, последовательно посещая все необходимые для успеха нашей экспедиции офи-циальные организации - комитеты партии, комсомола и профсоюзов. Везде мы рассказывали о нашей научно-спортивной экспедиции, посвященной 40-летию Победы над фашистской Германией и милитаристской Японией, оставляя памятные вымпелы и медали производственного объединения Сургутнефтегаз, которое представляла наша команда на чемпионате СССР по спортивному туризму.
В результате всех этих шаманских действий мы получили письмо партийного руководства Чукоткой в адрес авиа-ционного отряда, в котором настоятельно рекомендовалось оказать нам всяческое содействие. А одним из основных ус-ловий для успеха нашей экспедиции была, как раз, вертолетная заброска к началу нашего маршрута в бухту Анастасии или бухту Дежнева на побережье Берингова моря. Причем того, что Сургутнефтегаз гарантировал оплату этого вертолета, было недостаточно. Вертолетов мало, да и не все экипажи могли совершить такой дальний и сложный полет. А времени на ожидание у нас не было - отпуска имеют свойство оканчиваться, да и погода на Севере дама весьма капризная. Сейчас стоит антициклон, но в любой момент его может сменить и циклон. Заручившись поддержкой на всех уровнях, мы выле-тели в поселок Марково - конечный пункт нашего самолетного маршрута.
Старинное русское село Марково лежит в широкой долине реки Анадырь, на берегах многочисленных ее проток. Главная достопримечательность, которая встретила нас сразу же, как только открылась дверь самолета, - это необъятные полчища злющих комаров. Сказать, что их было тучи, значит, не сказать ничего Настроение их понять легко: их, крово-сосущих много, а нас, теплокровных, гораздо меньше. Истинное количество не поддается никакому исчислению, но для примера скажу, что в диспетчерской аэродрома между двумя рамами окон мы увидели слой сухих комаров высотой поч-ти пятнадцать сантиметров. Привыкнуть к этому невозможно. Все местное население ходило в черных сетках и тюлевых накидках, пропитанных специальным ядом, который предназначен для дымокуров, спасающих оленей от этого зла. Ни-что живое не способно приспособиться к комарам. Бывает так, что в одну реку, спасаясь от них, заскакивают и олень, и медведь, которым уже не до вражды - лишь бы выжить. Наша неподготовленность к этому бедствию вызвала всеобщее сочувствие, и нам срочно было выделено из «резервов» тридцать тюбиков репелента, который в этих местах ценится на вес золота.
Началась следующая фаза экспедиции - ожидание вертолета. Мы разобрали привезенный груз, проверили и подго-товили снаряжение и продукты, которые должны были забросить к началу сплава. Всю нашу долгую дорогу по Чукотке нас сопровождали рассказы о сверхумных и хитрых медведях. Они умудряются, якобы, закатывать бочки с заброской (геологи очень часто оставляют продукты, упакованными в металлические бочки, заматывая днище просто проволокой) на крутой склон с тем, чтобы, скатившись оттуда, бочки раскрылись, предоставив тем самым возможность медведям по-лакомиться содержимым заброски. Такими же металлическими бочками предполагали воспользоваться и мы. Для надеж-ности мы прочно «заварили» бочки электросваркой, связали их вместе стальной проволокой, так что даже все медведи Чукотки артелью не смогли бы их укатить. Правда, рядом оставили зубило, без которого и нам было бы сложно вскрыть заброску.
Все эти несколько дней мы прожили в своих палатках на краю летного поля и были в центре внимания всех местных жителей. Даже местные мальчишки были поражены тем, что мы купались в их реке, воду которой они считали просто ледяной. Они не знали, что мы умудрялись купаться и в ледниковых озерцах и горных ручьях, вытекающих с ледника. Каждый день к нам приходили гости, детей приводили, как на экскурсию. Всем хотелось побывать в наших палатках, осмотреть горное снаряжение, примуса, сфотографироваться с нами на память. С радостью встречали нашу команду и в местной столовой: еще бы, пораженные изобилием и экзотичностью местных блюд, наши одиннадцать желудков прино-сили ощутимую прибыль. Да и потом, персоналу было просто приятно удивить приезжих своей стряпней.
Бухта Дежнева
Наконец, пора ожидания закончилась и оранжевый, как апельсин, красавец-вертолет пристроился на краю летного поля. В последний момент выяснилось, что на такую дальность вертолет по правилам может взять не более девяти чело-век пассажиров, а нас - одиннадцать. Ситуация повергла нас просто в шок. Ведь все мы готовились к этой экспедиции почти год, затратив огромные силы и деньги. Когда мы в отчаянии рассказали вертолетчикам об этом, они молча пере-глянулись, и… механик пошел устанавливать два дополнительных кресла.
Вечер накануне полета мы провели совместно с экипажем. Пили чай и пели наши любимые песни Юрия Визбора. Экипаж, посвященный в наши планы, пожелал нам удачи и был настроен сделать все, от них зависящее, чтобы помочь нам.
Настало самое время рассказать о предстоящем маршруте. В течение многих лет в среде самых опытных туристов страны существовала идея: пересечь Корякское нагорье с востока на запад, от Берингова моря до Охотского. Было сдела-но несколько попыток, в том числе и лыжных переходов, но ни одна пока не увенчалась успехом. Так вот, главной целью нашего маршрута было пересечение Нагорья от моря до моря! Мы должны были стартовать в одной из бухт побережья Берингова моря и, исследуя по пути хребты Укэлаят и Ильпи, многократно пересекая линию хребтов, выйти к куполу Нагорья - массиву горы Ледяной.
Так как на вершину этой горы поднималось уже несколько групп, то мы хотели выбрать одну из безымянных сосед-них вершин, чтобы совершить на нее первовосхождение. Одной из «изюминок» маршрута должно было стать первовос-хождение на технически сложный пик 1921, на который до нас не смогли подняться маститые команды чемпионов стра-ны из Магадана и Находки. Мы не были уверены в победе над вершиной, но знали, что часто восходителям не хватает просто погоды, нескольких часов светового времени и … удачи. Мы же не столько рассчитывали, сколько надеялись, что в этот раз все это будет у нас. После купола мы должны были продолжать движение на запад, выйти в верховья мощной речной системы Пенжины и, сплавляясь по пяти речкам, закончить рекордный маршрут в поселке Каменское, который стоял в нескольких километрах от Пенжинской губы Охотского моря.
Рано утром мы вылетели в первый рейс. Предстояло сделать заброску в верховья реки Учхичхиля, к которой мы по-том будем идти двадцать три дня, а затем от точки заброски начнем сплавляться к Охотскому морю. Сразу от Марково пошли прямо на юг. Внизу простирается зеленое море тундры - Анадырская низменность. На первый взгляд очень похо-же на наши сургутские места, но, присмотревшись, видим, что тундра сухая, и идти по ней можно в любом направлении.
Через полчаса подлетаем к первым небольшим горушкам, осторожно огибаем их, и вновь впереди, на сколько хва-тает глаз, простирается плоская, чуть наклонившаяся теперь уже к Охотскому морю, Пенжинская низменность. Наконец, внизу в небольшом будто игрушечном каньоне заблестела наша будущая речка - Учхичхиля. Вертолет делает крутой ви-раж, спускается, и мы несемся почти над самой водой. Внизу мелькает стоянка оленеводов, среди бескрайней яркой зеле-ни тундры серебристая лента реки и бурые скальные щеки каньона. А вот уже и верховья, где река становится тоненьким ручейком. Заходим на посадку и через мгновение, не глуша моторов, садимся на галечниковый берег. Бегом выгружаем бочки с катамараном и плотом, которые позволят нам выбраться отсюда к людям. Идти сюда придется больше трех не-дель, преодолевая снежные перевалы и каньоны Корякского нагорья. И еще никто не знает, каким будет этот путь, но все понимают, что нелегким.
От стойбища бежит коряк, он кричит и машет руками, боится, что мы улетим, не дождавшись его. Подбегает и про-сит какого-нибудь репелента, так как его сын в отличие от отца не выдерживает комариной агрессии. Он ведь почти весь год в интернате в Магадане, от тундры отвык. В благодарность пастух предлагает нам мясо горного козла-толсторога. Но за мясом надо переправиться на другой берег. Вертолет взревел, и через минуту счастливый тем, что прокатился на вер-толете, коряк бежит к палаткам за тушей козла. Прощаемся с ним и, подняв веселую водяную пыль при взлете, уходим на север.
Возвращаемся в Марково, и через некоторое время вновь поднимаемся в небо, теперь уже всей командой. Держим путь на юго-восток - к побережью Берингова моря. По радио узнаем, что навстречу движется грозовой фронт, он уже за-крыл бухту Анастасии, и надо торопиться, чтобы успеть высадиться в бухте Дежнева. На тундру уже никто не обращает внимания - все взгляды прикованы к стене заснеженных, пока еще призрачных гор, постепенно надвигающихся на нас. И вот они уже закрывают перед нами весь горизонт.
Вертолет летит теперь не над горами, а среди них, закладывая виражи и пропуская перевалы всего в нескольких де-сятках метров под собой. В салоне стало холодно. Все заворожено приникли к иллюминаторам. Вот она - наша горная страна Корякия! Внизу вижу зеленые долины с огромными снежными полянами - наледями - и узкие, словно вырублен-ные гигантским топором, трещины каньонов. Неожиданно впереди открывается простор - широкая долина реки Укэлаят, многочисленное переплетение русел и проток, в стальной воде которых отражается низкое северное небо, нежаркое солнце, и по всему этому скользит тень нашего вертолета. Заходя на посадку, он делает круг, и в наклонно уходящем ку-да-то в сторону иллюминаторе вижу то крутой черный скалистый склон сопки с белыми набухшими влагой снегами, то зеленую долинную тундру с пунктиром вездеходного следа, то взметнувшиеся стаи птиц, похожие на белое облако. Но вот уже во все иллюминаторы врывается бесконечный простор серо-зеленого моря Беринга, отчеркнутого тонкой линией прибоя и черной от водорослей линией берега. Вот он край Земли!
Стихли двигатели. Механик в шутку доложил: «Дизеля вырубил». Наступила та секундная тишина, когда все замер-ли, не смея поверить, что все происходящее не сон, не сказка - длинный путь к морю окончился!
Вот он, великий Тихий Океан! Обрывистые берега, скалы, снег, пена морской воды, пряный йодистый запах водо-рослей, отшлифованный до блеска, похожий на кости древних животных плавник, раковины моллюсков - все это каза-лось уже виденным, и в тоже время не похожим ни на что.
Ребята, раздевшись, бросаются в ледяную воду. Ведь по нашему плану за маршрут можно будет окунуться в два мо-ря! Впереди еще Охотское. Прощаемся с вертолетчиками, погода портится на глазах, и они торопятся выбраться из ко-варной сети гор. За несколько дней, проведенных вместе в ожидании получения разрешений на полет, мы сдружились, и расставаться грустно. Командир вертолета Юрий Соболь, принимая от нас памятную медаль нашего объединения, напос-ледок желает нам каждому получить по медали чемпионата страны.
К вершине Купола
Мы стояли в бухте Дежнева на отметке «ноль» метров над уровнем моря. Все Корякское нагорье, как я уже писал, представляет собой гигантский купол, расчлененный прорывами рек, но центр у Купола один - гора Ледяная. От нее вее-ром во все стороны отходят хребты. В центре не только максимальные высоты, но и основной узел современного оледе-нения. Отсюда, от уреза морской воды в бухте Дежнева, нам теперь предстоит все время идти вверх к центру Купола, чтобы, перевалив через него на высоте почти два с половиной километра, что для этих северных широт соответствует практически пяти тысячам метров южных гор, спуститься потом по рекам Пенжинской низменности снова к «нулю», только уже у Охотского побережья.
Оглядевшись, мы заметили, что вокруг только-только наступила весна - почки на березке Миддендорфа едва набух-ли. На южных, уже зеленых склонах цветут рододендроны, а на северных - только снег и сырой камень. Зато на ольхов-нике уже проклюнулись листочки - зелень яркая, свежая, золотой корень, впервые такое вижу, еще не выпустил стебли, только сами корни торчат из земли на несколько сантиметров, как грибы. Так рано мы еще никогда не начинали наш маршрут, а ведь на календаре уже 10 июля!
11 июля 1985 года. Утром сходил вперед - посмотреть путь по ручью. Нагрузились и вышли в путь. Есюнин, Ильи-чев, Дергунов и Кузьмин привязали к рамам станковых рюкзаков алюминиевые бочки, в которых промежуточная «забро-ска», остальные привязали по бокам рюкзаков транспортные мешки-«бананы». Всего у каждого под пятьдесят килограм-мов груза, но это не надолго - «заброску» предстоит скоро оставить.
Идем по тридцать минут, потом десятиминутный привал. Третий переход пришлось идти пятьдесят минут, пока на-шли приличное место для отдыха. Попили чай и снова в путь. Вскоре вышли к левому притоку Ледниковой. Вода ревет, бурый поток представляет серьезное препятствие. Пока обсуждали варианты переправы, Ильичев, не дожидаясь команды, сунулся в воду. Я увидел его, когда он уже кувыркался в воде. Поток сразу же сбил его с ног, но удивительным образом помогла тяжелая бочка, привязанная к его «станку». Из-за небольшой глубины она скреблась по дну, а Слава успевал, опираясь на нее, подняться, сделать несколько шагов пока вода снова не сбивала его, и так до тех пор, пока он не заце-пился за прибрежную отмель уже в основном русле Ледниковой.
На всех этот эпизод произвел впечатление. Урок был короткий, но впечатляющий, а главное, своевременный. Мне не пришлось ничего говорить, но в дальнейшем никто самодеятельностью не занимался, а ждали команды. В этот раз пришлось навешивать перильную страховку. Мы с Сергеем Савиным перешли поток вдвоем, натянули веревку, и осталь-ные перешли так же по двое. Савину пришлось еще раз перейти на противоположный берег, чтобы держать веревку для последней пары, а потом переправляться одному, но на страховке. То, что может сделать Савин, мало кто сможет сделать еще.
Переправа со всеми приключениями заняла больше часа. Поднялись по склону на террасу и поставили лагерь. Разо-брали груз, и после небольшого отдыха группа в шесть человек понесла заброску на перевал Ледниковый. Я уже писал, что во всех походах мы всегда устанавливаем удобное для нас время, и через несколько дней, все наши биоритмы легко входят в новый график. Особенно это важно в зимних походах в северных широтах. В корякских условиях, когда ночи, как таковой, практически нет, особого смысла в переводе часов не было, но мы перелетели на восемь часовых поясов, и это тоже вносило свою трудность. Поэтому для удобства мы установили время на два часа меньше, чем на самом деле. Таким образом, мы поднимались в девять утра, когда уже было достаточно тепло, а на наших часах стрелки показывали только семь часов, зато ночью, особенно в штурмовые дни, мы заканчивали работу в двенадцать ночи, а то и в час, что соответствовало местному времени в два-три часа ночи. Такая тактика применялась нами в маршруте по заполярному Орулгану, когда все основные участки проходили вообще ночью, при незаходящем солнце. Казалось бы в таких условиях нет никакой разницы между днем и ночью, но ночью все-таки меньше мошкары, и погода всегда более прохладная, а зна-чит, ходовая, днем же можно спать под теплым полярным солнцем. Вот и сейчас из заброски вернулись в час ночи по декретному времени. Все очень устали, но были довольны тем, что теперь на некоторое время мы избавлены от неподъ-емной тяжести рюкзака: у каждого он полегчал больше, чем в два раза.
После ночных подвигов поднялись поздно. Завтракали пеммиканом. Вышли в 11 часов. Каньон обошли высоко по склону, затем спустились прямо в русло ручья. Оно полностью забито многометровым слоем снега. Идти хорошо, легко. Через два часа вышли к перевальной седловине, последний подъем преодолели по короткому снежному взлету, спуска-лись также по снегу. Перевал назвали СибВО (в честь Сибирского военного округа, который нам очень помог при подго-товке экспедиции). Первый новый перевал на карте Нагорья - зачин есть.
Вышли к ручью Дуга. Остановились на проталинке на обед, во время приготовления которого произошел еще один поучительный инцидент. Примусы, поставленные рядом под одну кастрюлю, нагрелись друг от друга и стали сифонить через прокладки, почти как у несчастного «Челенджера». Все это вспыхнуло, и мы со страху разбежались кто куда. Одна-ко взрыва не произошло, происшествие закончилось благополучно, но на будущее был сделан вывод: пусть будет по-дольше, но безопаснее.
14 июля 1985 года. Верховья ручья Нижний. Здесь совсем еще зимние пейзажи. Вода шумит где-то под снегом, твердый наст позволяет легко идти прямо по руслу ручья. Впереди, как раскрытая ладонь, лежит долинный ледник Темп. В его верховьях видны висячие ледники и крутые каменные стены - кажется, что хребет непреодолимой стеной встал на пути. На леднике глубокий снег, в котором приходится пробивать тропу, проваливаясь почти по колено. Через несколько часов такой «тропежки» поднимаемся к широкой седловине перевала, ощетинившейся разрушенными скалами и осыпями. Этот перевал впервые был пройден группой Рудольфа Седова из Магадана. Время, суровые зимы и шквальные ветры не оставили никаких намеков на тур, в котором должна была быть записка Седова. Но сомнений нет - по описанию все схо-дится, и мы, сложив каменную пирамиду, в своей записке оставляем прежнее название перевала - «Осыпной».
Спуск приводит к другому леднику, на этот раз безымянному. Этот четырехкамерный ледник напоминает спрута, протянувшего свои ледяные щупальца к острым скальным гребням. Вокруг, сколько хватает глаз, белое снежное царство, а над всем этим - голубое до ультрамарина небо. Солнце слепит, отражаясь от снега. Поэтому маленькие фигурки людей, цепочкой поднимающихся на гребень, кажутся черными точками пунктира. Только приглядевшись, можно увидеть, что эти точки движутся, то скоро и равномерно, растягиваясь на пологих участках, а то почти останавливаясь и сливаясь в одну большую точку-группу на крутом ледяном склоне или у коварного бергшрунда (трещины в леднике). Остались по-зади вырубленные ступени на крутом ледяном взлете, ледник перегнулся и впереди вновь целина нетронутого человече-ским следом снега. Здесь еще не проходила ни одна туристская группа.
Перевальная седловина, поражающая завершенностью и отчетливостью всех форм и линий, на фоне голубого неба притягивает к себе. Мне кажется, что все логичные перевалы, то есть те, которые природа предусмотрела для себя (чтобы через них проходили олени или волки, пролетали птицы или хотя бы ветры), всегда красивы и видны сразу же. Когда мы поднялись на узкую, выложенную мелкой осыпью перевальную седловину, перед нами открылась бесконечная панорама - мир реки Бирюзовой. Ширь ее угадывалась за ближними хребтами. Все вокруг круто понижалось, и зналось-верилось, что где-то рядом лежит и мерно дышит Океан, общий базис, относительно которого мы уже поднялись почти на полтора километра.
Еще дома, в Сургуте, мы знали, что наш маршрут пройдет, в основном, по новым, никем до нас еще не пройденным перевалам. И в этот год Победы мы решили все новые перевалы посвятить городам-героям. Так появился первый из длинного ряда первопрохождений (а всего их было 19!) - перевал «Волгоград». Пройдут еще дни, и на нитку маршрута будут нанизываться и «Москва», и «Киев», и «Керчь», и «Ленинград», но будут в этой череде и особые имена.
15 июля 1985 года. С утра, как обычно, туман. Здесь это обычное явление, сказывается близкое присутствие океана. Туман утром и вечером, как правило, закрывает все вокруг. Сидим в тумане, как в молоке. К 10 часа начинает прояснять-ся и теплеть. Этот день выдался очень теплым, даже жарким. Наш путь вниз по Бирюзовой. Попали в густые заросли стланика. Пробираться по нему с нашими станковыми рюкзаками - чистая мука.
К концу дня сверху со склона увидели прекрасное место для лагеря - два маленьких зеленых озерца, величиной не более десяти метров в диаметре. От реки озерца закрыты стеной кедрового стланика - тихо, ни ветерка, лучшего места для лагеря не найти. Прошли вроде всего полдня, а до стоянки еле дошел. Сразу же, как поставили палатки, пошел ку-паться. Вода примерно 15-16 градусов, освежает и возвращает к жизни. Вечером заварили «золотой» корень вместо чая, а от этого не могли заснуть почти до самого утра. Ночью небо было безоблачным, впереди бледнел ледопад ледника Коло-сова. Гляциолог Колосов отмечен и в Орулгане, и на Корякском. Одинаковые названия не редкость для этих отдаленных мест - одни и те же ученые целую жизнь занимались их исследованием.
Утром снова все в «молоке», кажется, что дальше вытянутой руки ничего не видно. А туман еще и звуки поглощает - даже шума реки не слышно. Очень рассчитывали, что погода позволит идти вперед, но при таком тумане выходить на лед просто безумство. Сергей завозился идти дежурить, я решил помочь ему и тоже высунулся из палатки. Вдруг вижу: на берегу нашего озерца стоят два оленя и с изумлением разглядывают наш лагерь. В полной тишине немая картина: я и олени, уставившиеся друг на друга. Потихоньку залез в палатку и объяснил знаками Сергею, что к нам пожаловала в гос-ти добыча. Через пять минут выстрел свалил одного оленя, а второго было решено отпустить с миром.
Народ просто в восторге. После нескольких тяжелых дней в снегах, после первых пройденных перевалов, вынуж-денная пауза наполнилась неожиданным смыслом: предстояло теперь съесть целого оленя. Непогода, которая не на шут-ку разыгралась и продолжилась на следующий день, добавив в ассортимент дождь со снегом, была приятно скрашена поеданием вкуснейшей оленины. Как всегда, сначала поджарили еще горячую от крови, свежую печенку, потом варили мясо весь день до глубокой ночи. И ели, ели, ели…
На второй день вареное мясо приелось, а потому пришлось жарить отбивные, используя при этом скальный молоток. Жаль, что кроме мяса, все остальные продукты в крайнем дефиците - мясная диета, оказывается, тоже изнурительна, все-гда хочется гармонии и разнообразия. Впрочем, известно, что человеку угодить трудно, даже невозможно. Зато отдохну-ли так, что решено было идти вперед при любой погоде.
18 июля 1985 года. Всю ночь по палаткам стучал дождь. На склоны гор он лег свежим снегом. Палатки стали проте-кать - шутка ли третий день льет и льет. Несмотря на туман, свернули лагерь и вышли - времени у нас в обрез, ждать по-годы больше нельзя, а значит, надо ее переламывать. К сожалению, ледник Колосова остался для нас за «семью печатя-ми». Идем в верховья Бирюзовой в густом тумане, он оседает на всем, и скоро мы все мокрые. Мне достается больше всех, так как я иду первым, и на меня обрушивается вся влага со стланика. Идти очень сложно. Главное, что невозможно просмотреть путь вперед, приходится идти наугад.
От березового стланика, который встречался нам в Саянах, мы уже отвыкли, а вот настоящего кедрового стланика, оказывается, еще не нюхали. Теперь мы получим его на все сто! Снизу мощные ветви, выходящие прямо из земли почти параллельно ей, пружинят, как амортизаторы грузовика. Верхняя часть ветки выпрямляется, и вся хвойная часть возвы-шается местами более чем на три метра. Вот так стланик! Хвоя закрывает все, не видно, куда можно поставить ногу. Если попадаешь на ствол, то он легко сбрасывает тебя. В общем, получается «бег с барьерами», только в замедленном темпе, в хвойной чаще и с рюкзаками за спиной.
За час такого лазанья проходим чуть больше километра. Нет, такой темп нам не подходит. Спускаемся в русло реки и идем прямо по воде. Благо глубина по колено. Иногда выбираемся на край террасы, где нет стланика, а потом опять в воду. Теперь уже все равно мокрые с ног до головы. Решили идти к перевалу «Желанный», а затем сегодня же выходить на перевал Ледниковый, где у нас спрятана «заброска». Ведь прошло уже семь дней, и продукты наши подходят к концу. Честно говоря, думал, что сил на два перевала сегодня уже не хватит. Но, как всегда, глаза бояться, а ноги идут.
На «Желанный» поднимались в кромешном тумане. Идем по колено в снегу. Видимо, стал замерзать, так как вдруг прихватило спину, и стало отдаваться в правой ноге. Сергей тоже весь «в ранах». Так и идем, как два инвалида, кряхтим, но идем. Поднялись на седловину, оставили записку, вымпел и тут же начинаем спускаться вниз просто по линии паде-ния воды, так как видимости по-прежнему нет. Сбросили высоту - стало теплее, а в тумане появились просветы. Идем по извилистому скальному руслу по плотной снежной пробке, забившей все ущелье, чувствуется, что где-то близко долина Ледниковой, вот-вот и покажется просвет долины.
Но ручей обрывается в долину водопадом - «непроходом». Слава Ильичев уже успел сбегать посмотреть и теперь пугает нас таким же непроходимым каньоном, который начинается сразу же за водопадом. Но опасения оказались на-прасными: по мелкой осыпи, в простонародье именуемой «сыпухой», обходим водопад и каньон и скатываемся сразу в долину Ледниковой.
Так в тумане и мороси прошел этот бесконечный рабочий день, закончившийся за перевалом Ледниковый, на берегу такого же маленького озерца, как и то, от которого мы ушли утром. Можно сказать, что двухдневный отдых и оленя мы сегодня полностью отработали.
21 июля 1985 года. С утра по дну каньона, забитого плотным многолетним снегом, стали подниматься на следую-щий перевал. Подъем крутой, с постоянным набором высоты. На три километра пути набрали почти четыреста метров высоты. По снегу идти очень тяжело. Солнце припекает, и от этого устаешь еще больше. Пока проходил последний взлет, ребята уже сбегали на гребень, и теперь с восторгом рассказывают, какие замечательные виды открываются вокруг.
Перевал назвали «Киев». На седловине вскипятили на примусе чай, отдохнули и двинулись дальше по гребню глав-ного хребта. Теперь слева от нас лежала зеленая и мирная долина реки Ильпи, за ней возвышался ледяной стеной Пере-вальный хребет, а справа угадывался огромный разлом долины Укалята. По гребню, мощенному черной сланцевой ще-бенкой, прошли седловину перевала «Одесса», поднялись на вершину 1545 метров, которую тут же окрестили «пик Ме-таллургов» - сегодня их профессиональный праздник. Не многие люди знают, что в «местах не столь отдаленных» - на Алдане, Колыме и Индигирке - этот праздник отмечают все золотодобытчики, считающие себя тоже металлургами.
С вершины продолжили путь на запад и спустились на следующую седловину, которой присвоили славное имя - пе-ревал «Ленинград». С этой седловины траверсом по крутому осыпному склону обошли разрушенные скалы на гребне. Впереди проглядывалось большое понижение в хребте, там-то мы и хотели закончить наш траверс. Но вдруг выяснилось, что спуститься туда непросто - впереди скальные сбросы. После тщательной разведки, Сергей Савин вывел нас по крутой и подвижной осыпи в кулуар, уходивший далеко вниз к реке. Но мы не стали спускаться далеко, а, не теряя высоты, вы-шли на снежник и по нему снова поднялись на хребет, на новый перевал.
Это была уютная широкая седловина. На видном месте сложили тур, перевал назвали в честь Керчи. На ночлег ре-шили остаться прямо на седловине. Этот удачный день выдался таким солнечным и теплым! Во время траверса с гребня видели и Снеговой хребет, гору Ледяную и остальные вершины массива. В нашем хребте впереди просматривается баш-ня очень разрушенной вершины с тригопунктом на макушке. Наверное, это и есть легендарная 1921 - «крепкий орешек».
Решили отправить штурмовую группу из четырех человек, чтобы продолжить траверс и попытаться подняться на вершину 1921, а всем остальным с грузом спускаться в бассейн Укэлаята, чтобы подстраховать траверсантов снизу. На этот случай у нас имелись небольшие радиостанции, посредством которых мы могли поддерживать связь между группа-ми.
Пик Хрустальный
… В мире есть два одиноких существа -
Человек и эта белая Гора.
Юрий Визбор
Каменным исполином, закрывая от нас полнеба, поднялась вершина. Ее абсолютная высота над уровнем моря скромна, хотя скальный массив вознесся ввысь почти на километр. В этих северных широтах она украсилась ледниками и снежными склонами, башнями скальных «жандармов», острым, сходящим на нет, гребнем, не уступая по сложности сво-им большим памирским братьям.
Еще в 1980 году Рудольф Седов, знаменитый турист-путешественник из Магадана, увидев эту иглоподобную краса-вицу, дважды пытался подняться на нее. Позже Станислав Кабелев - неоднократный призер и Чемпион СССР по туризму - со своей командой из Находки предпринял еще одну попытку, но Гора осталась непокоренной. А ведь это были кори-феи - чемпионы страны. Теперь подошла наша очередь. Восхождение на эту вершину мы считали кульминацией нашего маршрута.
Второй день траверса хребта Укэлаят. С каждым шагом к вершине гребень все больше усложняется, подставляя то одно препятствие, то другое. И вот уже в ход пошли скальные крючья, застучал звонко молоток, тонким нервом потяну-лась по скалам веревка.
Ярко-голубое небо, без единого облачка, огромный огненный круг вокруг солнца - галло - все предвещает устойчи-вую хорошую погоду. Она так нужна в это самое ответственное время. Ломанные очертания скал, «жандармов» резко контрастируют с беззаботно-голубым небом. Вот на его светлом фоне и видны крохотные фигурки восходителей. Нам, наблюдавшим за их восхождением снизу, кажется, что время остановилось - так медленно продвигаются они вперед. Им же там наверху, наверняка кажется обратное: что темп восхождения необычайно высок.
Вот движение приостановилось: уперлись в огромный «жандарм» - скальный останец на гребне, вертикально взмет-нувшийся почти на тридцать метров. Поискали путь, и нам видно снизу, как по снежному склону протянулась цепочка следов - скалу обошли у самого подножья по крутому снежно-ледовому склону. И снова по гребню, который уже дейст-вительно приближается к ширине ножа. Мы уже не слышим стука молотков, но знаем, что теперь страховка постоянная, а это тяжелая и изнурительная работа. Главная вершина закрыта многочисленными башнями и скалами. Ребят не видно, а мощный отрог, закрывающий от нас восходителей, не позволяет связаться с ними по радио. Станции наши маломощные и принимают только на прямую видимость.
Для восстановления связи мы поднимаемся на седловину, соединяющую два карово-долинных ледника бассейна ре-ки Туманной. Отсюда, с перевала, как на ладони, и массив горы 1921, и истоки Туманной, ближние и дальние ледники. Восхождение подходит к концу. Вся четверка не смогла подняться на вершину одновременно, так как ее размеры позво-ляют поместиться только одному, да и то с ограниченным комфортом. Так по очереди они и поднимались на «иглу». Тур пришлось сложить между двумя скальными «зубьями». На самой вершине - выходы горного хрусталя. Они то и дали имя новому пику - «Хрустальный». Спуск с вершины занял еще пять часов, что ж, в узком скальном кулуаре с натечным льдом не очень-то разбежишься.
Основная группа, проводив рано утром восходителей, со всем огромным грузом стала спускаться с перевала «Керчь» в сторону Укэлаята. По снежному, с утра подмороженному насту мы легко спустились до небольшого замерше-го озерца. С этой стороны наш перевал выглядит просто красавцем! Оставили рюкзаки и стали подниматься к большому долинному леднику, над которым пролегал путь штурмовой группы. Ледник стекал прямо с хребта, и в самых его исто-ках проглядывалось характерное понижение. Перевал? На этот вопрос можно было ответить, только поднявшись на хре-бет.
Перевал Визбора
…перевал, за которым исполненье надежд.
Видно, прожитое прожито зря,
Но не в этом, понимаешь ли, соль…
Ю. Визбор
Вогнутая чаша огромного кара, заполненного массивным, вальяжно раскинувшимся от края до края ледником, от-ражала расплавленное солнце. Припекало затылок, но жар от отраженных солнечных лучей был нестерпимее. После не-скольких часов движения по такому леднику даже маска не спасает от ожогов. Кожа с лица потом слезает лоскутами, как от электросварки без защитного щитка.
Нагретый воздух густел и стекал в чашу ледника. В этом движении дрожали очертания гор, казавшиеся зыбкими миражами, и только тяжесть подъема, изнурительное вытаптывание ступеней в раскисшем снегу и высота, с каждым ша-гом открывающая бесконечный обзор в одну сторону и закрывающая все надвигающимся гребнем в другую, подтвер-ждали, что это не мираж, а реальность. Яркий свет слепит глаза, а защитные очки я разбил еще в Восточном массиве, и, когда закрываешь их, чтобы дать им отдохнуть, еще некоторое время перед ними плывут оранжевые концентрические круги. От этого кружится голова и хочется прижаться к склону, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Через каждые сорок шагов подъема смотрю вверх, где в скальных воротах, куда загибается снежный язык, должен быть перевал. Я уже уверен, что он есть, этот никому неизвестный еще перевал, и я знаю, какое имя он получит…
Ну, как же тебе рассказать, что такое Гора?
Гора - это небо, покрытое камнем и снегом.
А в небе мороз неземной, неземная жара
И ветер такой, что нигде кроме неба и не был.
Гора - это, прежде всего, понимаешь, друзья,
С которыми вместе по трудной дороге шагаешь.
Гора - это мудрая лекция «Вечность и Я»,
Гора - это думы мои о тебе, дорогая.
С каждым шагом я слышу этот, ставший давно родным, голос. Вот уже много лет он помогает мне в самые трудные минуты жизни.
Спокойно, дружище, спокойно -
У нас еще все впереди…
Эти строки я слышу чаще остальных и тогда, действительно, понимаю, что «…кручина твоя не причина, а только ступень для тебя». Строчки из его песен я могу подобрать к любой жизненной ситуации, к любому своему настроению. Сейчас, вытаптывая ступени в вязком снегу, я выговариваю уже вслух все новые и новые строки и фразы:
Мне б только знать, что смерть не скоро
И что прожитого не жаль,
И что еще есть эти Горы,
Куда так просто убежать.
Все годы, что я связан с горами, с нелегкими маршрутами, я жил под песни Юрия Визбора. Казалось, он был всегда и всегда будет. Под его простые песни мы росли, мужали, становились мужчинами, зная,
Вот это для мужчин - рюкзак и ледоруб
и нет таких причин, чтоб не вступать в игру,
а есть такой закон - движение вперед,
и кто с ним не знаком, навряд ли нас поймет.
Он был для меня близким, хорошо знакомым человеком, и каждая его песня была для меня своей. Это мои мысли и чувства, просто он подобрал такие нужные слова и положил их на мелодию. Песнями Визбора я мог бы говорить обо всем. Обе мои дочери засыпали под колыбельные, которые были песнями Юрия Визбора. Я дважды видел его на концер-тах. И оба раза в своем любимом студенческом Томске. Он был своим для миллионов людей, целая эпоха в истории ту-ризма и альпинизма стала визборовской.
Ему только исполнилось пятьдесят, он только перевалил через свой перевал:
…сорокалетье, взяв за середину,
Мы постоим на этом перевале
И тихо двинем в новую долину.
Там каждый шаг дороже ровно вдвое,
Там в счет идет, что раньше не считалось,
Там нам, моя любимая, с тобою
Еще вторая молодость осталась…
А через несколько месяцев после первого юбилея, в сентябре, когда все его друзья возвращались с гор, которые он так любил, его не стало…
Провожали Визбора и академики, и космонавты, убеленные сединой и совсем еще молодые, такие разные люди, связанные между собой единым миром песен Юрия Визбора.
Встанет памятник над могилой, но настоящим памятником будут его песни, которым жить вечно среди всех неуго-монных бродяг и романтиков, отдавших свое сердце горам, небу.
Мы с тобой уедем в горы,
К перевалам голубым
И к вершинам тем, с которых
Все несчастья просто дым.
Не верь разлукам, старина,
Их круг, лишь сон, ей богу,
Придут другие времена, мой друг,
Ты верь в дорогу.
Бесконечный, казалось, снежный склон вдруг переломился, перегнулся, полого ложась под ноги, открывая далекие остроконечные, сверкающие диамантами ледников вершины Перевального хребта и хребта Снегового. А внизу лежит бездонный провал долины, чуть угадываемая ниточка реки. Этот перевал, открывающий всем дорогу в долину Ильпи, мы назвали именем Юрия Визбора. Он красив, над ним высится шпиль пика Хрустальный, под ним - нетронутая чистота снегов и льдов, и это лучший памятник поэту и барду, человеку, так любившему Горы…
Солнце клонилось к закату, длинные тени пиков ложились на раскисшие снега ледников, день заканчивался, а мы, перепрыгивая через небольшие трещины, переходя по хрупким снежным мостам большие разломы, торопились вниз, к приятной зелени долины. И вот уже спустились к притоку Укэлаята. Он весь в скальных щеках каньона, но вода скрыта многометровым снегом, который от зимы до зимы за тридцать пять безморозных дней просто не успевает даже подтаять. Но вблизи нагревающихся за день скал снег отходит, образуя достаточно широкие, а главное, очень глубокие трещины. На одном из таких участков, облазя прижим, я повис на мгновение над таким глубоким рандклюфтом. Пальцы судорожно вцепились в скальные трещинки, но рюкзак неумолимо тянул назад, и я понял, что через секунду сорвусь в эту глубину. И в ту же секунду Виктор Есюнин скользнул в трещину, распялся между ледовым краем и скалой и подставил мне свою крепкую надежную спину. Мне нужен был всего шаг, и я его сделал, ступив всей своей массой на спину друга. Тогда этот поступок ошеломил меня, я не успел толком поблагодарить Виктора, он уже уходил по каньону вперед. Вечером, уже разбив лагерь на уютной боковой террасе, я подошел к нему и крепко, по-мужски, пожал ему руку. Я был горд, что сумел найти настоящих товарищей, сплотить их идеей этой экспедиции, которая десять месяцев подготовки занимала все наши мысли и все наше время с утра до ночи.
С огромным удовольствием после жаркого дня искупались в маленьком ручейке, который протекал по терраске а потом падал тоненькой струйкой в заснеженный каньон. Усталость отошла на второй план. К возвращению восходителей решили приготовить праздничный ужин с тортом по традиционному горному рецепту из сухарных крошек, масла, сгу-щенки, с добавлением шоколада, орехов, кураги и изюма и подмороженным на снегу в каньоне.
До истечения контрольного срока возвращения штурмовой группы оставалось еще пятьдесят две минуты, но я не выдержал и пошел навстречу. Буквально через сто метров я услышал голоса, а потом и увидел всех четверых, скатываю-щихся по снегу в каньоне, обгоревших до черноты, уставших, но таких счастливых - покорителей пика Хрустальный.
Потом мы отпаивали их молоком, кормили ужином и совершенно сразили тортом, с выложенной шоколадной крошкой надписью «пик Хрустальный». В довершении всех событий этого дня через лагерь проскочили две горные козы с козлятами, ошарашенные неожиданной встречей с людьми и доставившие нам несколько веселых минут.
Поздно вечером, когда этот бесконечный день уже закончился, Серега Савин протиснулся в палатку и протянул мне на ладони маленький кристалл горного хрусталя с вершины пика.
Трудные будни
23 июля 1985 года. Встали поздно. После вчерашнего тяжелого дня все вымотаны, но в 12 часов дня вышли. Не ус-пели отойти от лагеря, как я увидел большую росомаху. Она трусила как-то по-собачьи по своим делам и не замечала нас. Благо нас разделял каньон русла реки. Когда поравнялись с ней, я свистнул. Росомаха замерла, потом увидела нас и по-бежала прочь от реки вверх по склону стелящимся бегом.
День очень жаркий. Вчера вечером громыхало где-то, а ночью даже дождик стучал по палатке, но с утра ясно и солнце палит. Идти очень трудно, спрятаться от солнца негде, ведь на всем огромном пространстве Корякского нагорья нет настоящих деревьев, только стланик. Тень на привале приходится организовывать самому из коврика-каремата. Что-бы сократить путь, срезаем, переваливая через невысокую гриву, и перед нами открывается огромная долина реки Укэла-ят. Мы начинали свой путь в ее устье, где она впадает в бухту Дежнева, теперь подбираемся к ее истокам, а она по-прежнему огромна.
Подходим к широкой мощной реке - притоку Укэлаята. Я назвал ее Туманной по одноименной горе, обозначенной на схеме в ее истоках. В конце дня переправляться не стали - нужно сначала тщательно разведать переправу, да и сил и времени на нее уйдет немало. Лагерь поставили на высоком правом берегу. На ужин готовим супчик с куропатками, ко-торых по дороге настрелял Сергей. Сам он с Костей Дорофеевым уходит искать переправу. На береговой косе и на терра-се видны следы медведя и росомахи, оленей и козлов, но уже и следы пребывания людей - мусор и какие-то остатки гео-дезической станции «Укэлаят».
24 июля 1985 года. Сегодня у меня юбилей - ровно десять лет назад мы с Леной поженились. Вот уже десять лет, как я веду этот невидимый бой, называемый семейной жизнью. Оторвавшись в далеких горах от обыденной жизни, я уже через неделю не мог вспомнить ни одной причины наших многочисленных ссор, которые, как вибрация или коррозия, постоянно разрушали нашу жизнь. Здесь, в разлуке, мне казалось, что все так просто, неужели мы не можем просто жить, ведь мы любим друг друга? Почему мы не можем уступить друг другу, а до зубовного скрипа стоим каждый на своем? Я так скучаю по своей семье, по жене, по девочкам. Здесь ничего не снится - слишком устаешь за день, но в последнюю секунду, перед тем как провалится в сон, я успеваю увидеть ваши лица и вздохнуть: «Скорее бы вернуться и увидеть вас воочию».
Но лирики довольно - впереди новый день и новые проблемы. С утра переправлялись. Володька Дергунов, посчи-тавший себя ассом после восхождения на пик Хрустальный, решил проявить самостоятельность. На переправе поток сбил его с ног и, вымокшего и еще больше перепуганного, выбросил обратно на наш берег, на галечниковую косу. В этих случаях мне не приходится читать нотации, жизнь - лучший Учитель - сама все объясняет доходчиво. Теперь, надеюсь, надолго Володька станет самым яростным сторонником страховки. Наконец, Туманная позади, и мы идем по высокой террасе правого берега Укэлаята. Ветерок немножко обдувает, и отгоняет комаров, которые впервые после отлета из Марково, вновь появились в нашей жизни.
Настроение в группе почему-то паршивое, чувствуется, что после ажиотажа траверса, покорения Хрустального пика, ледников и новых перевалов, накопившаяся усталость дает себя знать. Все начинают тосковать по дому. Сергей раздра-женно ускоряет темп, как будто мы торопимся на уходящий домой поезд. Группа растягивается, кто-то отстает, хорошо, что на бескрайних просторах Укэлаята заблудиться невозможно. Но впереди еще половина маршрута, много трудностей, а, значит, надо собирать волю в кулак, концентрироваться для преодоления еще почти половины маршрута.
Мне за пятнадцать лет занятий туризмом хорошо известно, что самыми трудными днями в путешествии становятся первый, третий, седьмой, одиннадцатый, а после семнадцатого дня все последующие. Недаром в классификаторе мар-шрут пятой категории должен иметь не меньшую продолжительность, чем пятнадцать дней. Наши же маршруты по Се-веру зашкаливают за тридцать полевых дней, это не считая обычных пятнадцати-двадцати дней на подъезды. Надо что-то срочно предпринимать. Пользуясь своей властью и поводом - как ни как, а десять лет со дня свадьбы - останавливаю группу в уютном местечке на небольшом притоке и объявляю дневку. Вернее, полудневку, так как полдня сегодня мы уже прошли.
На бичевнике Укэлаята складываем каменку, разжигаем огромный костер, благо плавника море. Делаем баню под капроновым шатром палаточного тента. После бани, как и полагается, обед с жарким из куропаток, тортом из меда и оре-хов и даже тридцать пятьдесят граммов настойки боярышника, который, известного с легкой руки моей жены, как «конь-як фармацевта». Вечером долго сидим у костра, вспоминаем пройденное, обсуждаем предстоящее, поем наши любимые песни и без устали вглядываемся в черное небо с огромными, какие бывают только в горах, звездами, угадывая знакомые созвездия.
25 июля 1985 года. С утра, хорошо отдохнувшие на вчерашней дневке, мы взяли приличный темп. Скоро вышли на вездеходный след и пошли еще быстрее. По пути встречается много куропаток, они выходят на дорогу за камешками, которые необходимы им для перетирания пищи в зобу. Вот они глотают камешки, а мы подстреливаем зазевавшихся - очень уж кушать хочется, а на нашем скромном рационе, из расчета четыреста семьдесят граммов на человека в день, кушать хочется всегда!
Выходим к Нижнему Укэлаяту. Широкий бурный поток матово-белесой воды. В горах идет интенсивное таяние снегов, вот вода и несет меловую взвесь, оседающую на поверхности ледников. С трудом находим место для переправы и организовываем перильную страховку. Вновь выходим на вездеходную дорогу и идем уже часовыми переходами. В ре-зультате хорошего темпа мы уже наверстали вчерашнюю дневку. Правда, началась «золотая лихорадка» - вокруг заросли «золотого» корня - родиолы розовой. Теперь все стараются во время привала найти и выкопать приличный корешок.
К концу дня выходим к правому притоку Укэлаята. В его верховьях виден мощный, похожий на знаменитую Рорай-му (это вершина, увенчивающая край горного плато в Южной Америке, на котором Конан Дойль разместил свой «Зате-рянный мир») - пик с длинным гребнем. Это вершина 2021, которую мы разглядывали на траверсе. Да, она ниже Ледяной почти на 500 метров, но технически гораздо сложнее, стоит обособленно, образуя собственный массив, и на нее еще ни-кто не поднимался. Эту вершину мы присматривали давно для восхождения на самом Куполе.
Теперь можно разглядеть ее внимательнее. Гребни очень изрезаны, к нам на север пик обрывается стеной. Ниже видна мощная конечная морена, скорее всего, за ней лежит долинный ледник. Обходим моренный вал и по снежному склону поднимаемся прямо на ледник. С ледника продолжаем подъем на хребет, выходя к заметной и красивой седловине. На перевальном седле складываем тур и даем перевалу имя «Сургут». Наш город пока не получил звания «города-героя», но, мы думаем, вполне заслужил, чтобы его увековечили на краю света.
Передовая группа ушла по гребню на разведку, траверсирую крутой снежный склон по направлению к следующей седловине. Я спускаюсь вниз, не дожидаясь их возвращения. Внизу Савин уже приготовил чай на примусах. Отсюда гора выглядит бесформенной и очень разрушенной. Костя ее даже обозвал «осенней помойкой». Он и не представлял, как ему отольются эти обидные для Горы слова. Ждем долго и напряженно, начинаем нервничать, что горячая молодежь пошла на вершину.
Наконец, видим, как они спускаются по мелкой осыпи. Седловину, соединяющую верховья реки Урицкого с Ледя-ной речкой, они назвали в честь героической крепости Брест. С перевала открывается прекрасная панорама горы Ледяной. Ребята наперебой рассказывают, какая красота в самом центре массива. Но гребень на вершину 2022 очень сложный, пройти его можно только с тщательной крючьевой страховкой, а тянется он несколько километров.
На восхождение выходят Савин, Дергунов и Костя Дорофеев. Проводив их и забрав весь груз, мы стали спускаться по каньону в долину Укэлаята. Шли долго и очень устали. Приходилось идти прямо по воде, так как в широком каньоне снег за эти жаркие дни протаял, остались только небольшие наледи. К вечеру пошел дождь, стало ясно, что хорошая по-года закончилась. Несмотря на усталость, валившую с ног, дружно ставили лагерь, готовили ужин, а потом всю ночь жгли большой костер, чтобы восходители могли издалека увидеть лагерь.
Они пришли смертельно уставшие, говорить ничего не могли, кроме того, что вершину покорили, назвали ее в честь маршала Жукова, а сложность ее оказалась намного выше пика Хрустальный.
Только на следующий день Серега смог рассказать мне о невероятной сложности этого восхождения, о том, как он сорвался на предвершинном скальном «зеркале», по которому шел на трении и пальцах. На вершину смог подняться только Савин, размеры ее не позволяли даже стоять, можно было только сесть, свешивая ноги по разные стороны верши-ны. Все, наши дела на Куполе закончены! Пора выходить к заброске и спускаться к Охотскому морю!
Дни пролетают стремительно. Здесь на Севере все происходит как при рапидной съемке. Весна длилась всего десять дней - ее мы прожили в Восточном массиве. Там были бескрайние снега, а в долинах старая трава с яркими пятнами но-вой, скромные белые подснежники да пушистые набухшие почки в верховьях и клейкие свежие листочки в устьях гор-ных ручьев. Неожиданно и в одночасье наступило жаркое полярное лето. Его мы проживали в долине Ильпи и ее прито-ках. Разнотравье альпийских лугов и удивительные метаморфозы, когда утром, поднимаясь на перевал с северного скло-на, мы вспугивали куропачий выводок, и самка бежала, прикрывая крыльями желтых птенцов, а через несколько часов, спускаясь с перевала на юг, мы поднимали такой же выводок уже на крыле. Солнце в ту пору почти не заходило, и все обитатели подсолнечного мира торопились использовать эти драгоценные лучи, чтобы набраться сил для долгой, беско-нечной полярной зимы.
Позади остались траверсы и две новые покоренные вершины, а к ним прекрасное ожерелье из двух десятков новых перевалов. Со скальной башни пика Жукова восходители спускались в наступившую осень - последнюю декаду безмо-розного периода на Корякском нагорье.
Прощай, Купол! Остались в воспоминаниях сбросы Ледяной, ее огромные ледниковые поля и бесконечные морены. Мы прошли от устья Укэлаята до самых его истоков, так как с этих ледников он и начинался. Теперь надо было перева-лить в другую систему и сначала пересечь долины рек, текущих на север в Анадырскую низменность и на юг, на Камчат-ку, а потом уже попасть в свой бассейн - в истоки рек, текущих на запад, к Охотскому морю. На этот участок у нас была выкопировка с листа атласа «Весь мир» на чешском языке. Масштаб этой карты был 1:2500 000, то есть, в одном санти-метре двадцать пять километров. Вот таких почти пять сантиметров нам предстояло еще пройти, чтобы добраться до сво-ей заброске.
Пять сантиметров чешской карты
Осень дохнула в лицо. По утрам морозцем прихватывает кое-где набухший от дождей ягель, утки стали собираться в стаи и с утра до вечера проводят тренировочные полеты. А вот уже и на ольховом стланике появились первые желтые и красные листочки. Пошла бескрайняя высокогорная тундра. Горы на глазах стали мельчать и отступать, скрываясь то в дымке тумана, то за пеленой мелкого дождя. Ребята притихли и как-то по осеннему нахохлились, стали больше молчать, не только на переходах, но и у костра. Все вспоминают дом, близких - соскучились.
Только неутомимый Володька Дергунов по-прежнему легок на подъем и после двух сложных восхождений с сожа-лением поглядывает на помельчавшие окружающие вершины. Он всегда успевал первым увидеть что-то необыкновенное и радовался каждый раз, как ребенок. А неожиданных встреч в этом путешествии было немало. Кроме росомахи и самок толсторога с детенышами, проскочивших через наш лагерь, мы встречали медведя, который в весеннюю «декаду» в Вос-точном массиве скатывался со снежника на «пятой точке». Говорят, таким образом, он чистил шкуру, но нам показалось, что он просто по-ребячьи развлекался. В долине Ильпи Володька умудрился поймать маленького желтого птенца куро-патки, за что был тут же атакован разъяренной мамашей, которая клевала Володьку в ботинок, требуя вернуть детеныша. Позже, когда пошли заросли каменной березы, хоть чем-то напоминающей лес, тот же Дергунов вспугнул целую стаю волков. Пока мы приходили в себя, семь светлых серо-рыжих силуэтов выскочили на высокую террасу. Волчий вой, сна-чала так экзотично звучавший в безмолвии огромных просторов Апукваяма, сопровождал нас в течение часа. И вскоре нагнал на нас не только тоску, но и страх.
Масштабы этой страны поражали. Изо дня в день мы продвигались вперед, менялись пейзажи, времена года, но ни-где ни жилья, ни человека. С вершин и перевалов мы видели все до дальних горизонтов, ощущая кривизну, округлость Земли. После трех недель путешествия мне уже стало казаться, что мы находимся на другой планете, вернее, совсем не-большой планетке, радиусом всего километров в пятьсот. На ней были горы, реки, заросли стланика и высокотравье, жи-ли птицы и звери, но, кроме нас, на ней не было людей. Поэтому, когда мы вышли на вездеходную дорогу, то были пора-жены ею не меньше Робинзона, увидевшего след Пятницы на песке. Оказывается, наша Планета была обитаема!
28 июля 1985 года. С утра перешли вброд стометровый разлив Верхнего Укэлаята, срезали по террасе приличное расстояние и вышли на вездеходный след. Я решил идти по нему до тех пор, пока он будет совпадать с нашим общим направлением. Всем известно, что, проехав один раз по нежнейшим ягельникам северных тундр, вездеход оставляет след-рану на многие годы. Канадцы уже давно используют вездеходы на огромных резиновых гусеницах, которые очень мягко и бережно перемещают машину, практически не оставляя после себя следа. Да, но в таком случае мы остались бы без этого пунктира, который намного облегчил нашу навигационную задачу.
Теперь, вслед вездеходу, мы углубились в левый исток Укэлаята и вскоре вышли на заснеженное плато перевала. Все это время - с самого утра - шли в тумане, а на перевале вдруг прояснилось, и мы убедились, что спуск ведет в долину Пикасьваяма. Причем перевал оказался возле примечательной горы, которую мы видели еще из среднего течения Укэлая-та. Гора напоминала подводную лодку, мы ее так и называли между собой.
На спуске в Пикасьваям нас накрыл ливень. Пришлось даже остановиться и спрятаться всем под пленку. Просидели так минут тридцать, дождик стал потише и мы продолжили путь. Спустились в долину, перешли вброд Пикасьяваям и тут же стали подниматься на широкую заболоченную седловину следующего перевала. Этот так и назвали - Широкий. На седловине лежало небольшое озерцо, а в нем жила большая стая уток. Народ не удержать - началась утиная охота. Рас-стреляли патронов сорок и подстрелили… пять уток! Виктор и Дима, несмотря на ледяную воду, сплавали за ними. При-шлось прямо у озера останавливаться на ночлег. Нашли сухой пятачок, и только успели поставить палатки, как опять по-шел дождь. Мужественный Есюнин приготовил из уток и риса прекрасное блюдо. Позже утки стали почти ежедневным приложением к рациону, я довел это утиное жаркое до совершенства, добавив в него чернослив, и на оставшееся поход-ное время это блюдо стало нашим любимым.
29 июля 1985 года. День рождения Ириши. Да, сегодня моей старшей дочурке уже девять лет! Опять она будет се-товать, что в ее день рождения рядом нет отца. Но я всегда помню о тебе, Иришка, а в этот день особенно. Нашел инте-ресную лопатку-рог оленя - это будет тебе подарок с Корякского нагорья. А жизнь, тем временем, продолжается. Спусти-лись с перевала Широкий и пошли вниз по Апуке. Вода в реке коричневая, жуткая. Это последствия вчерашнего ливня. Внизу, в двухстах километрах отсюда, наверное, уже живут люди, там корякская малая столица - поселок Ачайваям. Их когда-то называли ачайваямскими чукчами.
Так вот, это был и есть особый народ. С детства, как только малыш становился на ножки, ему начинали подвя-зывать к ногам камни. Чем больше рос ребенок, тем тяжелее были привязанные к ногам камни. Ходить не разрешалось, нужно было все время бегать. А когда он достигал возраста, при котором ему уже можно было пасти оленей, то камни снимали, и такой пастух бегал быстрее любого оленя.
Рассказывают такую легенду. В прошлом северные народы не воевали и не проливали кровь за территории. Вопрос о праве на те или иные пастбища-ягельники решался очень просто и демократично. Претендующий клан выставлял от своего племени богатыря, а «ответчики» своего. Племя победителя оставалось на богатых и сочных пастбищах, а пле-мя проигравшего уходило прочь, в поисках других, не занятых пастбищ. И вот к ачайваямским чукчам приехали марков-ские чукчи и выставили огромного бойца. Марковские всегда славились необыкновенным ростом (для чукчей) и силой, поэтому они и процветали на самых лучших пастбищах. Маленькие ачаваямцы расстроились и не знали чем ответить, у них такого силача не было.
Но был юноша, которого дед на протяжении пятнадцати лет ежедневно гонял с камнями на ногах за гору и об-ратно. На другой стороне горы рос одинокий тополь, и каждый раз малец должен был приносить маленькую свежесло-манную веточку тополя, подтверждая тем самым деду, что он пробежал всю установленную ему дистанцию. Однаж-ды мальчонка решил схитрить и, отломив лишнюю веточку, спрятал ее в камнях почти на вершине горы. На следующий день он добежал до этих камней и улегся отдыхать. Через некоторое время, взяв вчера приготовленную веточку, вер-нулся к деду, как ни в чем ни бывало. Но дед увидел, что ветка уже сухая, и бегун был наказан двойной дистанцией. Впредь, он уже не старался хитрить, а бегал на совесть.
Теперь пришло время, ему постоять за честь и земли племени. И юноша угнал богатую оленью упряжку марковско-го богатыря. Тот бросился в погоню на самых лучших оленях, но догнать юношу не смог. Тогда ачайваямские старики вышли к марковским и сказали: «Как можно считать вашего богатыря сильнейшим, если у него из-под носа увели его собственных оленей, а он не смог ни вернуть их, ни отомстить обидчику? Значит, наш юнец победил вашего богаты-ря!».И марковским чукчам ничего не оставалось делать, как убраться восвояси.
Это практически чукотский вариант легенды о Давиде и Голиафе. Вот в таких сказочных местах проходил теперь наш маршрут. И только ачайваямские чукчи-коряки пасут своих оленей, бегая за ними быстрее ветра. Здесь я не могу удержаться, чтобы не ударится в теорию оленеводства, которую попутно изучил, путешествуя по Северу.
Эвены на Делькю-Охотской в горах Сунтар-Хаята используют, на мой взгляд, самую прогрессивную технологию. Там широченная долина реки перегорожена заборами, так называемыми, дарпирами. Такой забор идет от самого скаль-ного гребня одного хребта, пересекая долину и реку, до скального гребня другого хребта. Расстояние между параллель-ными дарпирами примерно пять километров. И такая сеть идет на многие десятки километров с верховьев реки до ее среднего течения, где находится основная база оленеводов на озере Чирпулай. Зимой все стада находятся в нижнем те-чении реки, в таежной зоне. Олени сами пасутся, запертые двумя параллельными дарпирами, через некоторое время пастухи открывают калитку и прогоняют все стадо, а это обычно две тысячи голов, в следующую зону, а сами отправ-ляются в стойбище спать и есть. И так постепенно, не доводя пастбища до истощения, стада перемещаются вверх по долине и к лету выходят в альпийскую зону, где на прекрасных ягельниках нет гнус. Осенью весь процесс повторяется в обратном направлении, и когда откормленных оленей пригоняют в Чирпулай (обычно это происходит в ноябре), их заби-вают, и самолетами, которые садятся на лед замерзшего озера, вывозят в Охотск, а там на судах-рефрижераторах везут прямиком в Японию и Австралию в обмен на жирную австралийскую баранину. В цивилизованном мире давно уже знают, что мясо животных, выросших в экстремальных природных условиях гораздо вкуснее и полезнее, так как со-держит множество биологически-активных веществ. А вот мясо животных, выращенных на рафинированных кормах в тепличных, стойловых условиях, не только невкусно, но и бывает вредно.
А вот эвены в заполярной части Верхоянского хребта пасут своих оленей, сидя верхом на специально прирученных оленях же. Они не представляют, как можно оставить оленей без присмотра, так как их тундра простирается на де-сятки и сотни километров, и никаких преград для оленей там нет. В Корякии тоже нет возможностей городить дар-пиры, да и не из чего: ведь на всем нагорье нет лесов, только стланик-кустарник. Но здесь вырастают пастухи-бегуны.
Наверное, олимпийскому комитету надо было бы знать эти особенности, ведь камерунские бегуны славятся по всему свету, и они бегают так же сотни лет, только в своей саванне. А может быть, то, что об ачайваямских бегунах никто толком не знает и сохраняет их счастливую и безмятежную жизнь. Здесь оленей в августе пригоняют в бухту Наталии, где забивают в течение недели десять тысяч оленей вручную! Все берега этой знаменитой бухты в это время оккупированы медведями, которым достаются потроха забитых оленей. А мясо морским путем уходит к тем же гур-манам японцам и австралийцам.
А мы продолжаем идти по топким берегам Апуки, плюхаясь в грязи. Пробуем идти по руслу реки, выходим на верхнюю террасу, вновь спускаемся к воде. В этом месте Апукваям (так называется самая верхняя часть Апуки) делает огромную дугу. Пытаемся срезать путь, поэтому весь день идем по воде, переходя вброд многочисленные протоки. Нако-нец, переходим на правый берег, выходим на сухую и твердую террасу, а по ней быстро подходим к истоку, в верховьях которого лежит наш следующий перевал. Пасмурная погода, тоскливые пейзажи и накопившаяся усталость вводят в со-стояние какой-то прострации: мы уже забываем останавливаться на привалы, переходы делаем по полтора часа, пока не взмолилась не выдержавшая этой «гонки» Валентина Чикова.
Погода к вечеру улучшается, стланик вокруг высотой уже в два роста и чем-то напоминает лес. На ночлег останав-ливаемся прямо в зарослях полярных цветов. Сергей уходит на разведку, держа ружье наготове, но куропатки уже все на крыле, пуганные и осторожные, чувствуется, что людей они уже знают. Наша охота становится более сложной.
30 июля 1985 года. С утра бодро шагаем по бечевнику вдоль реки, но потом выходим на заболоченное плато. На нем огромные кочки - почти по колено, причем встать на них невозможно, вот и приходится ставить ноги между ними, а это очень не удобно и муторно. Вижу след вездехода, который ведет по склону круто вверх в небольшой цирк. Так по этому следу и выходим на перевал.
Внизу видны очень красивые озерца, на каждом большая утиная стая. На самом перевале вместо тура оленьи рога. Перевал так и называем «Оленьи рога». Спускаемся вниз в долину Чичайваяма. Здесь, кажущаяся бесконечной, тундро-вая пустыня. Уходим в долину маленького притока, которому даем название Звериный (за многочисленные звериные следы и даже тропки). Долина ручья очень красивая -скалы, прижимы - все маленькое, миниатюрное. Останавливаемся на обед и с большим трудом находим воду. Она шумит где-то под камнями в практически сухом русле. Я все время с тре-вогой и опаской смотрю вперед, надеясь между сужающимися скалами увидеть просвет перевала. А вдруг выхода из это-го ущелья нет? Ставим лагерь и тут же отправляем вперед разведку. Через два часа слышу их голоса, не могу удержаться и иду навстречу. Сергей еще издали радостно кричит, что перевал есть, и даже два.
31 июля 1985 года. Настроение с утра приподнятое. Ведь найденные перевалы открывают путь к последнему пере-ходу, ведущему к заброске. Поднимаемся на перевальное седло. На него по снежнику ведут волчьи следы. Это и дает на-звание перевалу. Виктор поднимается на соседнюю седловину, украшенную причудливыми каменными останцами. Этот перевал назвали «перевал Каменных идолов». Оба ведут в долину реки Пахачи, но в разные притоки. Спускаемся по бо-ковому гребню, срезая к нижнему притоку Пахачи. Переходим ее вброд - здесь она не велика и глубина по колено. Те-перь наш путь лежит в ее правый исток.
И тут вновь выходим на тот же вездеходный след! Значит, нам все еще по пути. Вездеход, по-видимому, перевалил гораздо ниже по долине Пахачи - ну что ж, для него сто верст не крюк, как для бешенной собаки, а нам свои ноги дороже. Мы идем почти по прямой линии, соединившей две точки - место нашего старта в верховьях Укэлаята и место нахожде-ния заброски.
Снова перевал, но это долгожданный перевал Каменный, а след, по которому, как по путеводной нити, мы двига-лись до сих пор, скорее всего, от вездехода того самого коряка, которого мы подбрасывали вертолетом на другой берег Учхичхиля и выручали репеллентом. Все, теперь я могу вздохнуть свободно, свою штурманскую задачу я выполнил! Се-рега с восторгом смотрит на меня, похоже, только он понимает, какой груз я сейчас свалил с плеч. До заброски еще ки-лометров семнадцать, но решаем дойти до нее сегодня, несмотря на усталость. К бочкам вышли уже в полночь, по дороге набрали огромное количество грибов.
На двадцать третий день похода мы вышли к своей заброске. Медведи, к счастью, обошли ее стороной. Все было в целости и сохранности. Вскрыв зубилом крышки бочек, мы получили не только средства сплава, которые, как возвра-щаемые аппараты должны были вынести нас к людям, но и новые продукты, запасное снаряжение, горючее, кое-какие маленькие радости и даже гитару, оставленную Дергуновым по моей настоятельной просьбе в заброске вместо того, что-бы брать ее на пешеходную часть. Сейчас Володька обрадовался любимому инструменту, но не забыл сказать, что я ока-зался прав: в эти три недели тяжелой работы было не до гитары.
Накопившаяся усталость, которую в последние дни уже не могли снять ни сон, ни отдых, теперь отлетела, как че-шуя. Ребята будто заново родились. В этом и заключался секрет моих длинных и сложных маршрутов. Смена вида ту-ризма не просто обновляла эмоции и возвращала интерес и азарт, она снимала накопленную усталость, в работу включа-лись другие мышцы, хотя это, конечно, было не главное. Как и в сунтарских экспедициях и в Орулгане, сплав всегда ожидался нами, как интересная эмоциональная часть путешествия, тем более, что почти всегда это означало и близкий финиш маршрута.
Наверное, вообще разнообразие и перемены - стимул к активизации человеческих сил. Кстати, после каждого своего такого путешествия, я возвращался в прежнюю жизнь обновленным человеком, у которого пробуждался вновь утрачен-ный было вкус к жизни. Все теперь виделось и чувствовалось по-новому, даже шум трамваев и сутолока людей, раздра-жавшие раньше, теперь были в радость. Именно поэтому я и прожил пятнадцать лет в браке с Леной, возвращаясь каж-дый раз к не сложившейся семейной жизни с новыми надеждами и новыми иллюзиями. Теперь, с высоты прожитых лет, я могу сказать, что выдержать жизнь в той Стране, при тех порядках, можно было только так - уходя и возвращаясь. На-верное, поэтому я и не спился, как многие, и сумел удержаться от петли.
Сплав
К сожалению, на этом записи в моем дневнике закончились - на сплаве времени для записей почти не было, но помню все, как сейчас, хотя прошло уже почти двадцать лет. В заброске у нас был большой плот-лодка ТЛП. Это овальный спасательный плот, на котором могли спокойно разместиться в простых условиях до десяти человек, но в наших условиях сплава в экипаж этого плота было всего семеро. Остальные четверо я в том числе, должны были сплавляться на катамаране. Как я уже не раз упоминал, леса на Корякском нагорье нет, и в начале сплаве его по-прежнему не было. Зная это заранее, мы забросили для ра-мы катамарана дюралевый профиль, который в Сургуте применяли для оконных переплетов в новых домах. Теперь наши стан-ковые рюкзаки и профиль должны были составить гибкую, но достаточно прочную раму для нашего катамарана. Мы надея-лись усилить эту раму деревьями по ходу сплава, если они где-нибудь появятся.
Оказалось, что всего не предусмотришь: еще одна проблема проявилась совершенно неожиданно для нас. Вода в реке за эти три недели сильно упала. В скальном каньоне воды было чуть-чуть на донышке. В первый день пришлось больше идти, чем сплавляться. Но все равно двигались гораздо быстрее, чем шли до этого пешком, и с радостью замечали, что горы стано-вятся все меньше и меньше. И, наконец, мы вышли из них! Река выкатила нас на стол Пенжинской низменности.
Первыми людьми, встретившимися нам на двадцать пятый день путешествия, были две семьи оленеводов. Они были очень удивлены и обрадованы, угощали нас вяленным оленьим мясом, оленьим салом и крепким цейлонским чаем. Нашему скромному подарку - набору рыболовных крючков были рады, как дети.
Позади остался скальный каньон мелкой Учхичхиля, галечниковые плесы Пикасьваяма, и теперь, когда нас вынесло в Пальматкину речку, нас потащило гораздо быстрее. Мы плыли будто в канале - берега высотой в два-три метра, из-за которых не видно ничего кроме голубого или серого неба. Но вот надвинулся на нас Пенжинский хребет. Значит скоро пойдет прорыв к Охотскому морю. Река вошла в узкий прорыв в горах и снова сменила название, стала называться Белой.
Наконец-то, появился лес - березы, вербы, тополя. Мы так соскучились по этим чисто русским пейзажам. Вокруг девст-венные места, красота их завораживает. Прорыв прошли на одном дыхании, а вечером на розовой от закатного солнца реке услышали, а потом и увидели, катер, идущий нам навстречу. Поразительно, но егерь из Каменского шел навстречу именно нам. Оказалось, что в Каменском давно ожидали нашего прибытия и уже стали волноваться, вот и послали егеря, на всякий случай, вперед. А ведь я написал им о нашей экспедиции еще в апреле. Но мы были первыми туристами, которые добрались до этих мест, и люди воспринимали наш переход, как что-то совершенно необычное, вот и жили столько времени ожиданием встречи.
Вот и все. Утром, последнего - тридцатого - походного дня нас приняли серые воды могучей Пенжины. На нашем альти-метре, когда мы причалили к топкому грязному берегу у поселка Каменское, была отметка восемь метров над уровнем моря. А ведь на нашем альтиметре был отметка и в 2021 метр на вершине пика Маршала Жукова!
В этот холодный осенний день (а на календаре было всего лишь 8 августа) утиные стаи проносились стремительно на «бреющем» над самыми головами, а в спокойной воде отражались пылающие факелы кустов рябины. На одном дыхании мы прожили на Корякском нагорье весну, лето и осень. Утренний холод и ледок в кружках подсказывали, что еще несколько дней и пойдет снег, закрывая все пеленой на долгие, долгие одиннадцать месяцев.
Надо обязательно сказать, что в Каменском нас встречали, как в тридцатые годы встречали Чкалова, а в шестидесятые космонавтов. Вот только цветов уже не было. Но встречи с общественностью, с детьми, с руководством района были торжест-венными и искренними. Для того, чтобы оказать нам соответствующее гостеприимство из нескольких комнат маленькой гос-тиницы выселили даже делегатов партхозактива, которые безропотно перебрались в холл. Билеты на самолет, прилетающий сюда несколько раз в неделю, были уже проданы за месяц, но секретарь райкома распорядился отправить нас на первом же «Як-40», и это никого не возмутило. Все понимали, что таким героям, как мы, надо было уступить место. Ребята еще успели на катере подъехать к самому берегу Охотского моря, чтобы искупаться и в нем. Так за один месяц это удалось сделать в двух морях.
Плавный размеренный ход путешествия сменился дорожной суетой, мельканием лиц все большего и большего количест-ва людей. Все теперь проносилось мимо - и белые конуса камчатских вулканов под крылом самолета, и праздничные (в честь Дня строителей) улицы камчатской столицы, Питера, как звали ее камчадалы. А скорость все нарастала и вот, вместив в сутки тридцать один час, мы разом пролетаем полстраны, чтобы, остановившись перед традиционным препятствием - билетной кас-сой на железнодорожном вокзале Тюмени - в давке и шуме, отрешившись от суеты, вспомнить белые снега Корякии и поду-мать: «А было ли это все? Неужели было?!».
Вряд ли мы еще раз попадем в эти сказочные края, но еще не раз вспыхнут в памяти горы и тундра, голубые и серые реки, два моря, густая шкура стланика, башни скальных вершин, и будто вновь опалит горячим дыханием солнце Корякии, отражен-ное зеркалом ледника. А в студеные зимние вечера, собираясь под перебор прошедшей с нами гитары, вглядываясь в тонкие линии на потертой карте, мы будем тосковать о новых, еще не пройденных горах, о новых дальних маршрутах.
И весь год опять
Не дадут мне спать
Северные горы,
Тундра и тайга,
Белые снега и оленя след.
Так заканчивался мой очерк, который я написал в 1985 году для славной газеты «Нефть Приобья». Сейчас я его несколь-ко поправил, но все равно он остался очерком, а жизнь на самом деле несколько отличалась от того, что можно было напи-сать в те годы в прессе.
После окончания маршрута, как я уже рассказывал выше, я собирался навсегда покинуть Сургут, чтобы заняться нау-кой в Новосибирске. Жаль было оставлять свое детище - клуб «Югория», но я рассчитывал, что мы еще не раз сходим вместе с ребятами в горы. Так, впоследствии, и получилось, но тогда еще в серых водах могучей Пенжины, в последний день нашего путешествия, Виктор Есюнин, который все последние годы был моим заместителем по клубу, ни секунды не сомневавшийся, что именно его я оставлю своим приемником на посту руководителя клуба, завел об этом разговор.
Река спокойно и сильно несла нас к приближающемуся финишу, настроение было приподнято-расслабленное, и я, не за-думываясь и вполне дружелюбно, искренне считая Виктора своим другом, совершенно неожиданно для него сказал, что он отличный заместитель, но руководить клубом не сможет, для этого нужны были и образование и еще что-то, чего, на мой взгляд, не было у исполнительного, но не творческого Есюнина. Председателем клуба я предполагал рекомендовать Александ-ра Кузьмина - туриста со студенческой скамьи Уральского политехнического института, прекрасно представлявшего каким должен быть настоящий клуб.
Мне тогда и в голову не могло придти, как жестоко я обидел амбициозного «партайгеносе» Виктора Есюнина, превра-тив его моментально тем самым в своего самого злобного врага. Несколько дней назад он с легкостью подставил мне свою спину, чтобы уберечь меня от падения в трещину, к этому моменту мы дружили более четырех лет, но, оскорбленный отка-зом в ожидаемом «кресле» руководителя клуба туристов, не задумываясь больше ни о чем, он возненавидел меня настолько, что решился на редкую подлость.
Едва мы вернулись в Сургут, как все финансовые документы экспедиции были арестованы ОБХСС (отделом по борьбе с хищениями социалистической собственности), а членов нашей команды стали вызывать на допросы, о законности которых никто тогда и не подумал - слишком все испугались. Следователь грозил, что посадит Стариковского, который, якобы, под видом экспедиции украл не меньше тридцати тысяч рублей (за девять лет работы на Севере я, получая большую северную зарплату, заработал около пятидесяти тысяч рублей). Все эти действия были вызваны доносом, который, как настоящий и бдительный член КПСС, написал Виктор Есюнин. В клубе никто не знал автора доноса, а сам Есюнин возмущался «наветом» не меньше других, ловко подводя под подозрения другого человека, отсутствующего в это время в городе.
Я, наверное, сам никогда бы не догадался, что автор доноса Виктор Есюнин - слишком доверчив я был и по сей день та-ким остаюсь. Удивительно, что открыла истинного «патриота» Люба Уляшина - маленькая женщина, стоявшая у истоков сургутского туризма. Я до сих пор не могу понять, как это ей пришло в голову, но когда на общем собрании клуба «Югория» у Есюнина неожиданно спросили об этом в упор, он даже не смог отказаться. Так на глазах всех ребят произошла эта мета-морфоза - бравый покоритель Корякского нагорья, политрук, как он сам любил себя называть, мужественный Виктор Есю-нин стал жалким доносчиком, предателем, и, конечно, изгоем.
Как ни пытался он впоследствии оправдаться, писал даже слезливые и смешные письма в туристские инстанции, но в клуб его больше не пустили, общаться с ним перестали, этого было более чем достаточно. Я же получил тогда жестокий урок. Может быть, он был первым, но далеко не последним. Дружба - очень сложная и хрупкая штука, по настоящему мы узнавали и проверяли ее в экстремальных условиях наших путешествий, именно там узнавалась истинная цена каждому, там проверялась дружба, но случалось и такое, как в этот раз.