Конечно, она была сказочно идеальна. По крайней мере, мне так казалось, когда она изящно проходила по коридору. Её походка возбуждала меня до безобразия. Никакими словами не передать то,
что происходило внутри меня, когда она шла.
Мне нравилась её улыбка, никогда не сходящая с её лица. В этой улыбке я мог бы, если бы я захотел, найти всё: от любви до хладнокровия или равнодушия.
Взгляд её тоже меня нежно трогал за душу, пробуждал во мне какие-то скрытые чувства, потому что он всегда был искренне добрым и мягким, было видно, что она ни на кого не таит зла…
Но особенно чётко это можно было заметить, когда она курила.
Она курила так высокомерно и чувственно, так трогательно и любовно-нежно, что если кто-нибудь (ну вот я, например) волей или неволей окажется зрителем этого чудесного спектакля,
то на глаза его непременно навернутся слёзы истомы, безмятежности и счастья.
Кроме неё никто не умел курить ТАК. Я мог даже чётко знать, о чём она думала, когда затягивалась. И, казалось, ей в этот момент так было приятно, как будто она курит и одновременно плавно взлетает в воздух на божественных крыльях любви. И летит, посылая в каждую точку нашей планеты-матушки очень много любви. И от этого всем, абсолютно всем, кто живёт на этой прекрасной Земле, всему человечеству делается также приятно, как и ей, когда она так трогательно парит в небесах…
Я стоял тогда возле обшарпанной входной двери, и в узкую щель наблюдал за пластикой её движений, за безупречностью её чудных форм… Я готов был лицезреть этот удивительный спектакль целую вечность, и смотрел его, и томился от чувств.
Под впечатлением этого чуда природы, этой неземной красоты, которую я только что созерцал, пойти домой было невозможно, и даже опасно, так как я пребывал в непередаваемом экстазе, и был я счастлив, как никогда…
Примерно минут через тридцать, когда в нутре моём всё начало приходить в норму, я с любовью дотронулся до входной двери
(Я весь был преисполнен любовью к девушке, поэтому даже к неодушевлённым предметам относился с любовью; дверь, конечно, открылась, когда постигла мою любовь) и, превозмогая свой духовный порыв, тихо пошёл at home.
Благополучно, если не считать небольшого казуса (на середине пути я опять размечтался, и меня чуть не сбила машина), попав
в пункт назначения, т. е. домой, я подумал: «Так. Надо срочно что-то предпринять. Я так не могу. Ведь она задела наиболее чувствительные струны человеческого сердца, и нет абсолютно ничего удивительного, что несколько часов назад в моей душе происходила эта мистика. Надо что-то сделать».
Для приличия, заморив червячка, хотя в моём положении, конечно, этого делать не следовало, я сел на диван, включил приёмник
и начал думать, что же всё-таки надо сделать.
Первое, что пришло мне в голову, это – подарить букет роскошных белых роз. Поразмыслив, я пришёл к выводу, что нелепо было бы дарить цветы человеку, которого ты видел всего раза два (или, может быть, три от силы).
Позвонить и всё как есть рассказать? Тоже глупо. Стесняюсь пока ещё, да и номер свой она мне не сказала…
Когда я понял, что не могу придумать ничего путного, размышляя индуктивно, я решил, что надо попробовать мыслить дедуктивно, как мыслил герой нашумевшего детективного романа.
Так. Начнём размышлять дедуктивно. И вот тут-то и пришло мне в голову наименее нелепое решение. Вот оно. Я решил (что бы вы думали?)… Написать стихотворение. И в нём всё рассказать, как есть (или, может быть, немного приврать? Для большей выразительности!)
Ну ладно. Важно, что я принял решение. Так будет лучше. Во-первых, в письменном виде всё же легче будет поначалу, а во-вторых – появился, таким образом уникальный шанс удивить и очаровать мою прекрасную богиню
…Я написал стихотворение (О, такое написал! По большому счёту,
это бред панка, а не стихотворение, если прочитать вдумчиво, разумеется; перечитываю – так даже дурно делается – неужели я мог такое написать?), и почему-то стал безумно счастлив и взволнован; я был нереально уверен, что ей понравится!
Я положил листок с этой чепухой в сумку, чтоб не забыть завтра,
и поплёлся романтически в постель, предаваясь своим утопическим мечтам…
Сколько я мечтал – не знаю. Знаю только, что проснулся – обыкновенно в семь утра. Настроение моё было почему-то приподнятое. Я, подумав, даже понял, почему. Ну да, точно.
я понял, что я очень сильно пьян. Любовью.
Поскольку мне надо было позавтракать, я, разумеется, позавтракал. Но без особого аппетита. Ну, понятное дело – я был сыт любовью.
По горло.
Затем, как водится, вызвал себе такси, неспешно собрался на службу, не забыв, конечно, захватить и сумку с роковым листком, и – в путь.
Через несколько минут я приехал к ней, к этой ослепительной богине. Вернее, приехал я, разумеется, на работу, но в данный момент ОНА меня волновала во много раз сильнее.
Заблаговременно положив в карман злополучный листок с чепухой
(посудите сами: ну как ещё можно назвать тот набор слов, который я, простите, «сочинил»?) , я вошёл в свой кабинет…
Стыдно, конечно, об этом говорить и обращать Ваше внимание на подобные пустяки, но весь я немного дрожал, не от волнения, не от холода, а от чувства песни, божественной песни, которую в моей душе ласково нашёптывала любовь…
…Едва я сел за свой рабочий стол, я почувствовал какими-то внутренними струнами души, что нужно немедленно на пару минут выйти в коридор.
Интуиция меня не обманула. Я вышел и увидел ЕЁ. Она несмело, но изящно шла мне навстречу.
«Здорово», - застенчиво прошептала она.
«Вот это номер», - подумал я про себя – «Почему это она первая поздоровалась?»
Я понял также, что упускать случай сейчас было бы неправильно.
И, не теряя времени, я подошёл к ней.
«Подожди. Постой, девочка», - сказал я негромко.
Она остановилась, окончательно заинтригованная…
И добродушно, нежно улыбалась.
«Держи. Это тебе», - пролепетал я, немного заикаясь.
«Спасибо» - промолвила она приветливо, но холодно. Листок, конечно, взяла.
С чувством выполненного долга я вошёл в свой кабинет. Непростое это было задание, я вам должен сказать… На первый взгляд, чего бы проще – листок протянуть. Но ведь морально – очень непростая штука.
Так. Я сел, отдышался и принялся за работу. Вернее, я заставил себя хоть немного поработать. Ведь занимали меня тогда мысли иного мира, романтического, райского.
Спустя два с лишним часа я почувствовал необходимость в непродолжительной прогулке по коридору. Думаю, вы поняли, почему…
Я вышел, прошёл десять или двенадцать шагов и что бы вы думали?
Да-да, мне навстречу опять шла ОНА… Боже мой, до чего же унеё изящная походка! Я так и замер, любуясь…
И она – тоже. Подошла ко мне почти вплотную и застыла. Она улыбалась. Впрочем, она всегда это делала.
Было совершенно ясно, что она желает что-то сказать. Именно ЖЕЛАЕТ, потому что о таких созданиях говорить более простым языком было бы абсурдно.
Ей нужно было набраться смелости. Я по себе знал, что это такое,
тем более, в ДАННОЙ СИТУАЦИИ, поэтому я понимал её и не торопил.
«Ничего, ничего», - подумал я. – «Я подожду. Ради тебя я готов на всё. Я подожду сколько угодно. Не волнуйся, прекраснейшая, не спеши»
«Спасибо», - изрекла, наконец, она, но уже гораздо более нежно, проникновенно, глубоко и чувственно, чем тогда…
Я был настолько потрясён и смущён этим «спасибо», что ничего не смог из себя выдавить. Головой только кивнул, мол, рад стараться…
Вернувшись на свой боевой пост и продолжив работу, я параллельно начал размышлять об этом её «спасибо», о высших материях и о перспективах сложившейся ситуации.
В тот день я ещё несколько раз встречал её в коридоре, и был весьма удивлён: она мне больше НИЧЕГО не говорила. Насчёт моей поэмы ничего не говорила, да и насчёт всего остального мира – тоже. Улыбалась только, потому что всегда это делала.
«Ну ладно», - подумал я. – «Значит, так надо. У неё просто нет слов,
да и без слов вроде всё понятно…»
Как бы там ни было, одному лишь Богу известно, почему на этом всё закончилось, но я, несмотря на это, с преогромным удовольствием прожил эти дни. Я понимал, что они прожиты не зря, что никогда они уже не повторятся.
Точно знаю лишь одно: до самой смерти моей, что бы со мной ни случилось, я часто буду вспоминать о Ней, ибо заслуживают того эти
совершенные создания, которые сотворил сам Бог…