Маленькая девочка, которую звали Наташа, весело бежала по весенней улице. Вокруг не было никого – и поэтому никто, никто, никто даже на секунду не задумался – что делает эта маленькая девочка совершенно одна в пустом городе, в самом центре глубокой ночи? Хотя сама Наташа прекрасно знала, что она делает. Она бежала. Она быстро бежала по направлению к площади.
Одинокий человек в мятом костюме, белой рубашке и темном галстуке в белый горошек одиноко прохаживался по брусчатке, периодически поднимая глаза к небу. Он достал из кармана платок, вытер высокий лысый лоб и посмотрел на башенные часы. Те разразились звоном – одинокий удар прогремел, словно раскат грома.
- Без пятнадцати двенадцать, - громко сказал человек.
Площадь молчала.
- Уже без пятнадцати двенадцать, - громко повторил человек и огляделся по сторонам. Ему навстречу, со стороны набережной, шел нищий.
- Без пятнадцати двенадцать, дорогой Василий, а вас все нет и нет! – укоризненно, слегка грассируя, произнес человек в костюме, направляясь навстречу нищему. Тот взмахнул клюкой, погрозил – и расхохотался высоким, почти детским смехом:
- Ой гули-гули-гули, прилетели голуби, стали баю баить, стали мамку славить! Ай люли, ай люлю, ай люли! – и он сел, раскинув ноги, прямо на камень площади. Человек в костюме опустился рядом, покачал головой:
- Безбожно опаздываете, Василий! Я начал волноваться. Вы же знаете, вы же следите за временем… Меньше четверти часа осталось!
- Не торопись, Володенька, не торопись, фараон ты мой разлюбезный! – улыбнулся нищий. – Все успеем, все сделаем, не торопись… Давай-ка пройдемся, - и с этими словами он взял под руку своего спутника, и они вместе двинулись вдоль зеленых елочек, сейчас казавшимися черными провалами в красно-кровяной стене, огораживавшей площадь.
- Смотри, что понаделали, ироды! – воскликнул нищий, показывая на другой конец площади. где в ночное небо упирался разноцветными куполами храм. – Каков был вид! На пригорочке стоял, на горке… Слева-справа, ничего не видать было – небо одно, и казалось, что парил он в небе… А теперь! Смотри, смотри! – он ткнул пальцем в возвышающуюся слева от храма громаду гостиницы, - Нарушена, эта, перспектива, вот!…
- Василий, откуда вы знаете столь мудреные слова? – удивленно спросил Владимир, а нищий хитро посмотрел исподлобья и снова расхохотался:
- Ангелы в ушки мне, Володенька, нашептали… Так и сказали, мол, Василий, заучи слова мудреные, ненашенские, труднопроизносимы, для языка российского нелепые…
- Пора. – сухо сказал Владимир. Он двинулся в сторону стены, обнесенной живым заборчиком из пушистых елок. Разрезанный на спине пиджак колыхнулся на ветру, приоткрыв обрывки рубашки и желтоватое сморщенное тело.
- Володенька, все спросить хочу, - нищий Василий подковылял поближе, - зачем они, сарданапалы, так тебе платье-то раскроили-разорвали?
- Удобней им так, - процедил сквозь зубы Владимир, - переодевают они меня раз в полгода. Раз в месяц общее состояние проверяют. Говорят – «удовлетворительное». То есть – нормальное, хорошее состояние. Пойдемте, а то опоздаем.
Они приблизились к стене, посмотрели друг на друга и синхронно приложили ладони к красной кирпичной поверхности. Смуглая рука Василия дотронулась до желтоватой руки Владимира – и тут забили часы.
Девочка Наташа услышала этот звон – глухой раскат невидимых колоколов, а затем, после паузы, двенадцать мощных ударов – и чуть приостановила бег. Потом – где-то на девятом ударе – перешла на шаг. С последним ударом ее маленькие ножки в белых детских туфельках коснулись брусчатки площади.
Старый человек, припадая на одну ногу, помогая себе сучковатой клюкой, двигался к ней.
- Отроковица… - прошептал Василий, - пришла…
Наташе сперва стало страшно, а потом на удивление спокойно, хотя, наверное, встретив этого нищего в другое время и в другом месте, а не здесь, на полуночной пустой площади, она бы кинулась бежать.
- Пришла… - повторил Василий, - как есть пришла. Прибежала…
- Вы кто, дяденька? – спросила Наташа.
- Я-то? – по-доброму улыбнулся Василий. – Да как тебе сказать? Кто-то Васькой называл, кто-то Василием, а ты вот дяденькой назвала.
- Вы здесь живете? – Наташа склонила головку на плечо, внимательно разглядывая таинственного нищего.
- Ну, можно и так сказать, - Василий ласково потрепал Наташу по вьющимся волосам. – Жил я здесь когда-то. Людей учил, да с Боженькой разговаривал.
- Боженьки нету, - весомо сказала Наташа, - мне мама говорила.
- Ну, если мама говорила, то, может, так оно и есть, - кивнул головой Василий, - так-то оно так, да не так. Боженька - он для кого есть, а для кого и нет. Вот и тебе он подарок приготовил, подарит скоро.
- Подарок? – в синих наташиных глазах зажглись лукавые огонечки. - А какой? Я люблю подарки!
- Хороший подарок, - мечтательно произнес Василий, - многие о таком мечтают, да не многие получают, а многие и за подарок вовсе не считают… Придет он к тебе зимою снежной, страшной, когда все кажется мертвым да уснувшим… Придет – и навсегда останется. И не понравится сперва тебе такое, да смиришься потом, и осчастливишься… И Боженька вразумит, не даст перепутать…
- Непонятно говорите вы, дяденька, - грустно насупилась Наташа.
- Да и мне многое непонятно, - устало улыбнулся Василий, - да не я говорю, а моими устами говорят, чтобы слышала ты, отроковица…
… Где-то недалеко от площади, в новом доме, проснулся мальчик. Он был старше Наташи и уже умел читать и играть на пианино. Оно черной громадой возвышалось у стены. Родители спали. Мерно тикал будильник – мальчику утром надо было в школу.
Мальчик подошел к окну, распахнул, впустил запахи весенней ночи.
Открыл крышку пианино, взял мажорный аккорд. Звук медленно выплыл из черного деревянного нутра, поплыл, над городом, над рекой, над площадью…
Старый нищий ласково обнял маленькую девочку.
- Ты слышала? – тихо спросил он.