Главное, что дождик унёс соринку…
Главное, что ёжик всегда в тумане…
Е. Летов
Товарный поезд замедлил свой ход у небольшого моста над заводью. Мокрая листва, потревоженная потоком воздуха, беспокойно зашумела, осыпая вниз бесчисленную водяную пыль.
Он, не мигая, смотрел на приближающийся состав. Собирал силы. «Воля человека неограниченна», - говорило что-то внутри. «Но человек смертен», - ответствовало что-то ещё. Наверное, та часть естества, в которой ещё осталась память об инстинкте самосохранения.
Рельсы блестели – вдаль, до горизонта, уходя в пространство, сливаясь в единую точку. Там, на западе, серые разводы туч разметал ветер, и лоскутки неба сшивал день.
Он подпрыгнул, ухватившись здоровой рукой за поручень, забросил ногу. Вторая, окровавленная рука, была бесполезна. Могла снова пойти кровь. Мокрый поручень заскользил в ладони, и он испугался – вот сейчас, не выдержав, пальцы разожмутся, сейчас он упадёт обратно – покатится по насыпи вниз – в листья сливы, в лужи.. Он подтянул вторую ногу… Тяжело перевалившись на спину, прислонился к деревянной двери и замер.
Тёплый летний дождь. Волосы прилипли к лицу. Нет сил, чтобы убрать. По пальцам на правой руке стекают ручейки, медленно окрашивая лужу на полу красным.
Поезд набирал скорость, унося случайного пассажира прочь.
Дрожащей рукой вытащил отсыревшие сигареты. Пальцы не слушались – и упала на пол зажигалка, так и не дав искры. Он усмехнулся и не стал поднимать, держа в тонких окровавленных пальцах сигарету Vogue. Он так и заснул, а точнее, не заснул, а забылся- чем-то вроде бреда во сне. А поезд всё шёл и шёл – к Белграду, где ждала неизвестность, где ждала прежняя боль, и бесконечное ожидание, когда вагоны встанут на вокзале, сейчас было самым лучшим ощущением, пережитым за последние дни – психиатрическая больница Крагуеваца, побег оттуда, ночные перемещения – всё это казалось нелепым сном, который исчезал, смывался потоками дождя.
Он вздохнул во сне и улыбнулся – ему снился синий хмурый вечер, полная луна над тёмной черепичной крышей, высокие кроны старых слив… Ему снился дом. Быть может, он слишком рано повзрослел.
Смеркалось. По лицу спящего заскользили тени. Поезд ёл, оставляя позади лишь цепь воспоминаний.
Неизвестность конечной остановки приятно успокаивала, несмотря на кажущуюся нелепость этого состояния. Он не знал. И почему-то это нравилось ему больше, чем если бы в Белграде его встречали, если бы… Ему сейчас было неважно. Хотел ли он встречи? Да, как никто другой. Тогда, в Крагуеваце. Но его никто не встретил.
А сейчас у него не было еды, не было денег. Была лишь безумная усталость и какая-то до изнеможения сладкая тоска по тому, чего никогда не было. Остервенелая душевная боль от всего пережитого. Ему было двадцать восемь. Жёлтая луна клонилась, освещая дощатый пол вагона. Он был один – на всей этой обетованной земле, среди изгородей, слив, среди лоскутов неба и рваной кромки гор.
Кровь застывала на белой фланелевой рубашке, остановленная неумело наложенной повязкой. Но слабость, накатившая так внезапно, усиливалась. Теперь не то что волосы с глаз убрать – ничего… Сигарета, которую он продолжал сжимать, выпала на залитый кровью пол. Глаза сами собой закрылись.
Белый потолок. Неужели? Ужас охватил его снова – неужели это был всего лишь сон, всего лишь болезненный бред - и он всё ещё в Крагуеваце, в больнице? Медленно скосил глаза на бок. Штамп на простыне: «Больница скорой помощи № 1 г. Белграда».
Память постепенно возвращалась. Обморок был недолгим – несколько минут. А были ещё – часы и километры железнодорожного полотна. И, конечно, бред, температура, потеря крови… Всё это было.
Белград встретил во всём великолепии – этакий симбиоз буйного Востока и респектабельного Запада. А больше усталому и замутнённому сознанию и не требовалось.