Солнце прощается с землёй, плещется в воде, последними, красноватыми лучами освещая прибрежную полосу, мерцает на лёгких волнах. Только там, где натянутой струной уходит далеко в море рыбачий причал, ещё светло. И плывут по вечернему небу ленивые розовые облака, и серебристый самолёт, с протяжным гулом перечёркивая небосвод, оставляет свой след…
Двое сидят на мокрых досках причала, держась за руки. У мужчины в камуфляже глаза цвета летнего неба. Он неподвижно смотрит вперёд, о чём-то глубоко задумавшись. Правильные черты лица застыли, словно гипсовая маска. «Скоро кончится лето – оно уже уходит, а вместе с ним уходит и спокойная жизнь. Уходит уверенность в завтрашнем дне, в людях, тебя окружающих, ломаются и рушатся стереотипы, привитые с детства: все люди – братья, дружба народов… Господи, какая глупость… Остаётся лишь вера в себя. Вера в то, что в решающий момент палец на курке не дрогнет, когда мишенью окажется твой вчерашний товарищ. Это больно, но другого выбора не дано. Или всё же он есть, этот выбор, только в своей извечной слепоте мы не замечаем его, не хотим его найти? Кончится лето. Подует Кошава, забираясь за ворот шинели. Покроется серой рябью Дунай, облетят последние листья… И станет больно и одиноко на этой полумёртвой земле, где вчерашние друзья, игравшие во дворе, оказались по разные стороны баррикад, где вместо моря разлилась тоска – ибо не вернуть былого, и мы все это знаем. Как знаем бессмысленность нынешней войны. Но сделать ничего не можем. Или не хотим? Иногда мне кажется, что это война времён – не наша, что мы лишь мешаем чему-то более грозному свершиться, в такие моменты мне страшно. Прощай, моя маленькая родина, разрываемая национальными противоречиями, я чувствую, что это – моё последнее лето. И я сомневаюсь уже, существует ли на самом деле та, что сидит сейчас рядом, в лёгком белом платье, пока не коснусь её загорелого плеча горькими губами. Её имя станет защитой и боевым кличем в последнем бою, и с именем этим я переплыву Дунай под пулемётным огнём, чтобы погибнуть за Великую Сербию и – за неё. Жаль, что мы больше не встретимся. Никогда. А я уже начал было привыкать к этому странному состоянию – чистой любви…» Но та, что рядом – ещё ребёнок. И ей непонятно внезапное молчание, и, отчаянно пытаясь казаться старше, девочка глядит в эти странные, подёрнутые дымкой далёких воспоминаний глаза, не зная, что сказать.
- Вот ты говоришь – война… А что будет с твоим домом, Драган? Ведь потом надо где-то жить?
- Потом, Куна, может, уже и не придётся… - девочка испуганно замолкает, в растерянности крутя в руке большое яблоко.
- Почему? – Наконец выдыхает она, отводя взгляд – ей кажется, что она задаёт неправильный, глупый вопрос.
- Война, Куна… - просто отвечает Драган, пожимая плечами. Он не может сейчас начать объяснять ребёнку, что неотъемлемой частью войны является смерть. И что она совсем не так романтична, как о ней принято писать.
- Я уезжаю через день. Домой. Я буду посылать письма, Драган. Дай мне адрес…
- Пиши мне домой. До востребования. Я ведь не знаю, когда вернусь… - он улыбается, глядя на Куну, она прижимается к нему.
- Я… буду молиться… за тебя… - серьёзно произносит Куна. Словно последнюю клятву.
Это потом – он напишет ей единственное письмо – тяжёлое, длинное… Он напишет о войне, о том, что он не может больше, он расскажет в письме об этнических чистках, и об изумлении на лицах людей, и о кровавой пене унижений, через которые придётся пройти… А через день погибнет.
Потом – она, повзрослев, будет читать неровные, наспех написанные строки, и заливаться слезами, плохо понимая ещё, что Драгана больше нет, а когда поймёт окончательно – неожиданно сможет спокойно жить дальше. Пока не придёт мысль отыскать человека, который их познакомил тогда, в 1991-м, в самом начале войны.
И она найдёт Ристо, и узнает, что Драган умер у него на руках, и ей снова станет больно, и она начнёт упрекать себя в том, что все эти годы не вспомнила ни разу…
Это – будет потом. А сейчас – почти стемнело. И огромные близкие звёзды проглянули в кисее тёплого тумана, поднимающегося от чёрной ночной воды. Скоро зарядит дождь. Только сквозь его пелену эти двое будут вглядываться в даль, и тоска по бесконечности охватит впервые… Это – их земля. Это – их Адриатика, их звёзды, их – туман мелкого дождя, жизнь, судьба, предначертание…
И яблоко, сорванное в чужом саду Драганом, почему-то сладко-горькое…