ПО ТУ СТОРОНУ ЛИЦ
(Все имена вымышлены)
Дорога.
День четвертый.
— Хора, забей не него, пусть обгоняет!
— Летит, как бешеный…
Хора — это я. Я взяла немного к обочине, чтобы пропустить «бешеного» автогонщика. Получилось крутануть так резко, что наших в салоне на несколько секунд метнуло в одну сторону. Оттуда мне послышались возмущенно-радостные крики и смех, а затем снова голос Шмеля:
— Как с бензином?
— Все в порядке.
— А чья очередь заправлять? — этот вопрос был направлен уже в салон и конкретному человеку, потому что заправлять машину была очередь Лами, и Шмель об этом прекрасно помнил, а также помнил то, что Лами был известным халявщиком и постоянно умудрялся пропускать подобные вопросы мимо ушей.
По завязавшейся позади меня возне и хохоту, я поняла, что на этот раз у Ламьями отделаться не выйдет. Наверное, его оттопыренные уши опять подверглись пытке — повернуться не могу, потому только предполагаю, — и через секунду он уже взмолился и заверещал что-то о половине бака и о своей последней зарплате, от которой уже ничего и не осталось, если ему верить.
В той машине, которая меня обогнала, — открытый верх, белые блики на белых дверцах, — ехали двое, мужчина за рулем и женщина рядом. Я смотрела на них долго, пока невозможно высокая скорость кабриолета не разделила нас, и позавидовала им. Прошлым летом я точно также гоняла в открытой машине со своим другом. Мы ехали и ехали, как вот эта пара, и были счастливы, и больше никто нам нужен не был. А сейчас, пожалуй, даже почти ничего не изменилось: снова лето, и снова еду, но уже так не гоню, потому что это микроавтобус и в целом в моих руках и ногах девять человеческих жизней, это, если включая мою, и друг здесь, но не рядом со мной, а там, позади в салоне, и тоже счастлив, потому что у него новая подруга, и только я несчастлива… и это вот то самое почти. Почти… такое маленькое, малюсенькое, незаметное условие, которое, в принципе, можно и не учитывать, как незначительное отклонение от какого-то стандарта. Такое незначительное «почти», что любой нормальный человек его даже не заметит. Есть лето, есть машина, есть я и есть он, а то, что сидим мы теперь не рядом, и кто-то там не счастлив, значения не имеет. Как говориться, от перемены мест слагаемых, сумма не изменяется.
— А я, значит, беру ее за ляжки… гы-гы-гы… и говорю: че смотришь, давай, открывай ротик…
Я зажмурилась на долю секунды, и хотела бы заткнуть уши, но руки заняты баранкой, и мысль о девяти жизней… хотя, я уже подумываю что их можно уменьшить до семи — минус две, это те, что сидят рядом со мной и второй час уже травят пошлости.
— А она че?
— Че, взяла.
Свой умопомрачительный рассказ о любовных похождениях Бак снова закончил фразой «гы-гы-гы» и на последнем «гы» едва не подавился собственной слюной. Я и порадовалась, и не очень. С одной стороны, если такое существо, как Бак, умрет такой же нелепой и глупой смертью, как и он сам, человечеству не будет урона ровным счетом никакого, но, с другой стороны, ведь он умрет не сразу, и в этом перерыве между двумя мирами кому-то придется делать ему искусственное дыхание, и, скорей всего, это буду я, потому что все остальные вразумительные люди сидят на приличном расстоянии. Его друг по пошлостям, конечно, не счет.
— Итак, восьмая, — заключила я.
— Че? — массивное плечо Бака угрожающе повернулось ко мне.
— Восьмая любовная история. — От нечего делать я вела им подсчет. — Восемь — это цифра, которая идет после семи.
— Ага.
Стоит ли уточнять, что все эти истории отличались лишь именем девушки, которая в них участвовала. В одной истории их было аж три… я не на шутку восхитилась умственными способностями Бака, способного удерживать в памяти до десяти женских имен.
— А, вот, слушай анекдот про тапочки… — воодушевленный моим вниманием, Бак заерзал на месте, обращаясь и ко мне, и к своему другу, намереваясь на этот раз показать верх остроумия.
Я сцепила зубы и разомкнула их только тогда, когда концовка анекдота завершилась логичным двойным «гы-гы-гы».
Всего час, только час и я меняюсь со Шмелем и передаю руль ему. Очень надеюсь, что эта пара не проследует за мной в салон, пускай развлекают своими россказнями о штангах и эрекции его, ведь это он когда-то притащил их в нашу компанию. Ума не приложу, зачем он это сделал. Может нравиться их непринужденное, логично-тупое и тупо-логичное общество? Нет, против Шмеля я ничего не имею. Он малый что надо, все для него друзья и сам он друг для всех, и для нашей институтской шайки, и для Бака, и для любого человеческого существа. Да и нечеловеческого тоже. Он априори уважает каждого, несмотря на то, что каждый может и не заслуживать уважения. Наверное, таким человек и должен быть. В идеале… Хотя не мне сейчас об идеалах рассуждать, когда насмотришься, как твой любимый на твоих же глазах лижется со своей подружкой, какие уж тут идеалы…
Шмель — на самом-то деле его зовут Шиим, но из-за тех плавок в желто-черную полоску, думаю, это прозвище теперь за ним надолго, — он и ее пригласил, и его, и халявщика Лами, и ко мне подошел, когда я зачетку с последним экзаменом убирала в сумку, и сказал: завтра едем на Фестиваль авторской песни. На ту сторону. А Круо будет, спрашиваю. Будет. А подружка его? Тоже будет. Тогда не поеду. Я запихнула зачетку кое-как, помяв несколько листочков, и зашагала просто по коридору, и даже не к выходу из института, а вообще на факультет химиков. А Шмель бежит за мной и как затараторит на ходу о светлой печали, о горе, которое пережить надо, а не бегать от него, и о лечащем времени, и о каникулах, которые проводить надо весело, а не «грызть городской асфальт», как он выразился. Прости, поворачиваюсь, какое время, две недели всего прошло, как расстались, для меня это не время, а для него время, как выясняется, да еще и лечащее, не поеду, Шмель, не теряй времени даром. И для него не время это, говорит, и тебя он не забыл. Да как же, усмехаюсь. Дуреха, обидела ты его, вот и вся психология. Шмель, зачем ты говоришь это, тяжело мне, понимаешь, у меня сердце болит по-настоящему, я вот не верила никогда, что так бывает… езжайте вы без меня. А он остановился и сказал: ты думай, я утром все равно заеду за тобой, — развернулся и ушел с этого чертого химфака.
Стоит ли теперь обманывать кого-то и себя в первую очередь, что поехала не из-за Круо, что отдыхать как будто и песни на Фестивале слушать. Дались мне триста лет эти песни. И когда два дня назад Шмель все же приехал с утра под мои окна на этом вот микро автобусе и начал сигналить что было мочи, перебудив всех соседей, я была уже с собранной сумкой, бодрая от кофеина, умытая, накрашенная, и с солидными такими кругами под глазами. Опять ревела всю ночь? — догадался Шмель. Они здесь? Сейчас поедем за ними. Он сумку занес, а я в машину залезла и села на лежаке рядом с Изой, невестой шмеля. Иза, такая же добрая, как и Шмель, взяла меня за руку и обняла, и как девушка, поняла все же, что лучше промолчать. И мне так легко вдруг стало оттого, что у меня друзья есть, такие искренние и теплые, что через минут пять я уже рассказывала о вчерашнем экзамене, и о том, как Шмель, начав цитировать какого-то ученого, на половине цитаты забыл уже ее окончание, и в итоге придумал свое, а когда препод спросил об авторе, честно сознался, что высказывание принадлежит ему, Шииму, лично. Препод, не будучи сволочью, сказал, что за такое умелое жужжание можно и «хорошо» поставить.
Иза смеялась, и я смеялась, а Шмель с места водителя «жужжал» что-то о шпионах и о том, какой урон они наносят честным студентам. В общем, всем было весело, пока машина в очередной раз не остановилась. Открыв дверцу, Круо забросил в салон сумки, затем подал руку своей даме, а затем еще одной даме лет пятнадцати, и только после залез сам. Шмелю он пожал руку, Изе улыбнулся, а со мной даже поздоровался, и столько льда и снега было в этом «привет»…
Цивее, новая девушка моего Круо, училась с ним на одном курсе, но на разных факультетах, то есть, на год была старше меня. Ей двадцать три было, а ему двадцать шесть — Круо три года потерял в другом универе, который бросил, так и не окончив, — и я подумала, что они вообще друг другу не подходят, и отвернулась в окно. Я видела ее раньше в универе и даже общалась. Я в окно смотрела, и, слава богу, у Изы получилось завести с ними такой хороший разговор, который не предполагал моего участия.
Пятнадцатилетний подросток представился как Пика, и более ничего. Я даже не стала выяснять, имя это или нет. Она, оказывается, была сестрой Цивее и о Фестивале мечтала, наверное, все свои пятнадцать лет.
Неужели твои родители доверили твою безопасность какому-то малознакомому дядьке? Я, конечно, этого не спросила, но сердце как-то опять начало опускаться, как будто под ним, или вместо него образовалась пустота. Он знаком уже с родителями Цивее, а с моими так и не удосужился. Это проблематично, ведь живут они в другом городе, но все же возможность была. Например, прошлым летом.
Прошлым летом мы рванули ото всех, ничего не сказав и отключив сотики. Мы сели в машину ранним утром, когда еще не рассвело, и уехали прочь из города. Это было тоже после последнего экзамена. Мы поехали на побережье, где ночевали прямо на берегу, в машине или на песке, купались ночами, смотрели на звезды, ели экзотические блюда в рыбацких закусочных, собирали ракушки и так искренне дарили свою любовь друг другу… Да, сколько любви было прошлым летом, сколько нежности… И он должен это вспомнить, потому что сейчас мы опять едем к побережью, пускай к другому, но в этом ли суть, потому что сейчас лето, потому что лето и побережье стали нашим символом. Как бывает у пары их песня или дата, а у нас есть наше побережье и лето. И Круо только вспомнит это и будет думать лишь обо мне, а иначе никак… никак … это нечестно… Нечестно…
— … Нечестно…
— Вот и я говорю, что протеин сделает тебя … гы-гы-гы… импотентом… гы-гы-гы…
Я сжала руль еще сильнее, глубокими вдохами заталкивая обиду обратно, и отчасти была благодарна Баку, что он вырвал меня из этих мыслей.
— Конечно, тебя разопрет, но что потом? Ты пойми, Лис, организм человека совершенен, а протеин внесет необратимые изменения, которые разрушат сам молекулярный состав клеток.
Я прибалдела, услышав от Бака такое сложно структурированное предложение, и его друг, Лис, тоже, наверное, был ошарашен, потому что он долго молчал, и я была уверена, что слышу, с каким трудом передвигаются нейроны его мозга.
За Баком и Лисом мы заехали сразу после того, как забрали Круо с девушками. Они были неместные и жили в гостинице. До этого я видела их всего два раза: они приезжали на день рождение Шмеля в мае в прошлом году — на той же вечеринке мы с Круо познакомились, — и на его же день рождение в этом году. Где он их подцепил, я не знаю, и выяснять совсем не охота. Один, тот, что верзила под два метра, сразу представился как Бак, и это второй человек в машине на счет которого я не уверена, имя это или прозвище, а другой вначале вечеринки звался как Леис, но потом мудрый Шмель поправил меня, сказав, что Леис хоть и настоящее имя, но звать его обладателя надо не иначе как Лис. Лис и все. От слова лиса. Лиса, так лиса, как скажете. Лиса, Пика, Бак, Шмель… я вас умоляю, это же детский сад. Через две минуты после знакомства с Баком я поняла, что бак он либо пустой, либо наполненный первоклассной пошлостью. Или чередует одно с другим.
Лис не такой здоровенный, как его товарищ, он ростом примерно с меня, но выглядит ниже из-за ширины плеч и общей комплекции, потому что оба они толи занимаются каким-то силовым видом спорта, толи просто решили посвятить свое время тренажерам. Поправка: все свое время, потому что в те моменты, когда они не качаются, то говорят об этом, или видят во сне, или думают… хотя, это слово к ним применяется весьма относительно.
— Ты ел уже «буби-бум»? — подал голос Лис. Мне видно его не было, потому что сидел он у бокового окна, и мощная фигура Бака надежно перекрывала его целиком.
— Сегодня? Не-а.
— А че…
Бак отклонился ко мне, как бы невзначай потеснив водителя к самой дверце, и пропустил Лиса, который полез в салон, а затем вернулся с небольшой сумкой. Оттуда он достал два шоколадных батончика «буби-бум», один дал другу, а другой протянул мне.
— Будешь?
— Нет, спасибо, — я замотала головой, — это же ваша спортивная еда, там калорий столько, сколько я за неделю не трачу.
— Ну, как хочешь.
Лис зашуршал оберткой и добрую половину батончика отправил себе в рот.
— Е-е-у-у-оже-адо, — сказал Бак и, по всей видимости, остался доволен своей речью.
— Может, прожуешь сначала?
— Угу. — Последовав моему совету, Бак наспех заработал челюстью и проглотил шоколадку. — Тебе тоже надо, — повторил он.
— Что, качаться?
— Угу, у тебя икры слабые и спина, потому у тебя ноги кривые и позвоночник болит часто.
О, да, а что еще я хотела ожидать от Бака. Ноги кривые.
— И руки, ты вообще слабая какая-то…
— Я поняла, Бак, спасибо.
Осталось полчаса, полчаса и будешь Шмелю рассказывать, какой он слабый или еще что-нибудь.
— Если хочешь, я тебе программу составлю индивидуальную. Хочешь?
— Нет, не хочу.
Бак, наверное, обиделся, потому что он замолчал и еще усердней начал жевать. Уверена, что эта парочка нигде не работает и не учится. Я начинаю подозревать, что Шмель пригласил их лишь только из опасения, что машина может застрять в самом неподходящем месте, а эти двое ее и вытащат и дотащат куда надо. Наверное, если им втолковать, что это очень полезно — машины таскать, на бензин можно будет уже не скидываться. Вот Лами-то будет рад.
Лами мы забирали в то утро последним. И с ним столько проблем оказалось, что это утро плавно перетекло в день, и когда подбиралось уже к его второй половине, Ламьями, наконец-то залез в машину, сел напротив меня и сразу заснул. Дело в том, что жил он с родителями, которые категорически были против того, чтобы их сын покидал дом на столь внушительный срок, а тем более, ехал на Фестиваль. Лами в прошлом сильно увлекался наркотиками. Из-за этого он несколько раз вылетал из института, а сейчас, находился в академическом. Три месяца назад Лами вернулся из лечебницы и со следующего года планировал возобновить обучение. Шмель поддерживает его, пожалуй, он единственный, кто верит в это. Остальные его презирают. А еще Лами делит бремя несчастности со мной. Всем известно, с какой душевной травмой поехала я, но вот в сравнении с Лами, я просто баловень судьбы. Он несчастней меня в три раза, в сотню раз, он несчастный настолько, что Шмель даже не доверяет ему руль своей машины.
Пожалуй, это все девять: несчастный Лами, качки Бак и Лис, лучшие мои друзья Шмель и Иза, сама я, Цивее с сестрой и Он.
— Меняться что ли хочешь? — «прожужжал» кто-то над правым ухом.
— Спрашиваешь!
На свое двадцатидвухлетие Шмель возил нас на турбазу за город. Ему все равно было, что как раз самое время клещей и что зачетная неделя началась, и в понедельник нам такие рефераты сдавать… Плевать, сказал, Хора, захвати тот диск, который я тебе скачивал. Ну раз так хочешь, захвачу. Взяла я только этот диск с песнями и подарок. К слову добавить, это был еще один диск, но в отличие от первого, очень лицензионный и с фильмом. Это Иза мне насоветовала. Положила я в сумочку два диска, повесила сумочку на плечо, и ныла, ныла всю дорогу до турбазы о зачетах, о моей хвостовке и о том, что Шмеля не допустили до экзаменов. А так как нас всего трое ехало, остальные гости подтягивались потом помаленьку, то Шмель не свой микроавтобус взял, а старую-престарую легковушку у брата. У нее все четыре дверцы не захлопывались как следует, вот и слушали всю дорогу их дребезжание и мое нытье. А как приехали, мне и Изе сразу доверили накрывание столов. Дело оказалось очень ответственным, потому что гостей было так много — как минимум, пол универа, подумала я, даже кто-то из преподов, — что столов на всех не хватило. Пришлось договариваться с соседними домиками, чтобы они свои дали. В итоге, накрыли на огромной поляне. Изе сам Шмель помогал, хотя и был очень занят и постоянно отвлекался на новоприбывших гостей, и парень этот с третьего курса — тогдашнего третьего, сейчас уже четвертого, — Круо, а мне двое… это потом я узнала, что тоже друзья Шмеля, а так думала, что дурдом на выезде, Бак и Лис. Они умудрились в рекордно быстрый срок — минут десять — прийти в свинское состояние из-за выпитого алкоголя, сломать мне три стола, а сколько посуды перебить… Совместная работа с ними была царствием идиотизма, я так вымоталась, что даже забыла о зачетной неделе, на общем банкете посидела полчасика и незаметно выскользнула из-за стола, чтобы к воде спуститься. Сами домики роились на холме, а под ним протекала речушка, и через нее шаткий деревянный мостик был перекинут. Я дошла до его середины, села прямо на доски и ноги в воду опустила, сразу легко так стало… А через какое-то время чувствую, доски пошатываются из сторону в сторону, поворачиваюсь, а ко мне Круо идет. Тебя Шмель ищет, говорит. Да, уже иду, сама отвернулась, а уши горят не на шутку, хорошо хоть волосами прикрыты были. А ушла зачем? Устала. Тебя Хора зовут ведь? Да, а тебя Круо. Он вздохнул и рядом сел. А хочешь, не пойдем наверх, по пляжу погуляем? Хочу. И мы не пошли ко всем гостям. Ходили вдоль реки, и болтали, как малолетки какие-то о всякой ерунде, а возвратились, когда уже темнело. Потом танцевали и пили что-то легкое, и ночь эту провели вместе. Подумать только, а ведь в институте меня считали такой недотрогой… не совсем неприступной, конечно, но все же, просто так ко мне не подойти было. А когда мы вернулись в буднично-экзаменационную неделю, нам все завидовали, потому что мы не скрывали того, что теперь вместе и что наслаждаемся друг другом. Он, Круо красавчик настоящий и умный, и понимающий, и тоже недотрога. В ту сессию все экзамены я сдала на «отлично», а говорят, любовь отупляет. Ничего подобного.
Шмель частенько путешествует на этом автобусе, полстраны, наверное, уже изъездил, да и за границей они бывали точно, поэтому машина стала ему уже не то, чтобы вторым домом, скорее полным его продолжением. Не раз видела, как он и пылинки смахивал, и валялся под ней сутки напролет, а если, не дай бог, в грязной обуви залезешь… все, из списка друзей, считай, уже вычеркнут. Но есть в этой любви и положительные для нас стороны: кондиционер в салоне, холодильник, два откидных лежака в два яруса, на которых запросто мы все девять размещаемся — правда, неудобно так, а прошлой ночью я, вдобавок ко всему, спала между Лисом и Пикой, и Бак храпел где-то поблизости, — шторки на окнах и подушечки — здесь уже приложила руку Иза. Она тоже считает себя полноценной хозяйкой этого дома на колесах. В конце лета они со Шмелем поженятся, а пока любят шутить, что, если подходящей квартиры так и не подыщут, то поселяться прямо здесь. Я не против, главное, чтоб для друзей места хватало.
Когда со Шмелем мы поменялись, я перелезла в салон и села около Лами. Он спал. Спала и Иза, откинув голову на спинку сиденья, и Цивее на плече у любимого. Я долго сначала на нее смотрела и почувствовала всей кожей, что в этот момент на меня смотрит Круо, но когда подняла глаза, за миг да этого он успел отвернуться. Пика всю дорогу играла в какую-то игру на своем телефоне. Изредка она брала одну из трех гитар — Лами, Цивее и ее — и научено перебирала струны.
Время близилось к вечеру. Прищурившись, я рассмотрела циферблат на руке Лами, было около семи. Устала я уже что-то, хочется поесть и отдохнуть. Интересно, спать сегодня тоже придется в машине, или как? В этом процессе укладывания на лежаках существует определенная иерархия. Самый привилегированный слой, так сказать, наша элита — Шмель с Изой и Круо с Цивее, опочивает на нижнем этаже, как это не парадоксально. Дело в том, что он разделяется тоненькой красной шторкой на две части, и наши пары оказываются хоть немного отделены друг от друга. Особенно не разгуляться, конечно, но все же. На втором этаже этакий середняк — беспарые особи — Бак, Лис, Пика и я, — мы ничем друг от друга не отделяемся, спим вповалку, слушая взаимное сопение и храп. И оставшийся Лами спит один, свернувшись калачиком на трех сиденьях — это как бы общественный изгой. Что самое интересное, эти места для сна и отдыха были выбраны как бы даже добровольно. Не лягу же я в постель к Шмелю и Изе, разумеется, нет, это как-то нахально получиться, и к Круо и Цивее — такого от меня вообще не ожидают. Лами сразу сказал, что спать будет отдельно от всех. Это естественно, с этим никто и спорить бы не подумал. Когда я утром проснулась, а была я одна из первых — очень уж неудобно, если одну треть спального пространства занимает Бак, одну треть Лис, а на оставшемся клочке распустил слюни костляво-нервный комок Пика, — то решила, что распределены мы все именно так, как раскидывает нас жизнь. Во всяком случае, наша студенческая. Ты хорошо устроена, если у тебя есть мужчина, и если ваши отношения ведут к чему-нибудь серьезному, ты менее хорошо устроена, если пары у тебя нет, и здесь уже появляется возможность попасть в одну из трех предлагаемых категорий: ты или не достигла еще того возраста, когда половые отношение будут более-менее приемлемы в твоем окружении, или ты просто не способна на хоть сколько возвышенное чувство, например, если мозги твое заняты целиком протеином и тренажерами, или, третий вариант, избранник у тебя временно отсутствует, но это только при условии, что не так давно он все же был. Если он отсутствует достаточно долго, то имеет смысл начинать искать нового, иначе плавно начинаешь переходить на следующий уровень по убыванию. Этот уровень классификации не поддается. Уровень изгоев, отверженных, неудачников, наркоманов, уродов, как внутренних, так и внешних, зазнаек, «ботаников», заучек, красных дипломистов — что не говори, но их тоже не любят…
Вот примерно о чем думала я в то утро, проснувшись между Лисом и Пикой и слушая храп Бака. И грустно мне что-то так было…
— А я все же думаю, что жизнь — полное дерьмо.
Лами — завсегдатый представитель третьего уровня, — сделал глубокую затяжку из самокрутки, которую держал тремя пальцами, и направил дым мне в лицо. Я вежливо покашляла, отворачиваюсь от приторно-сладковатого запаха травки, и взяла со стола свои сигареты, обычные. Зря, все-таки Шмель так уверен в нем. Зря.
— Дерьмо, — уверенно повторил он. — А ты, что скажешь, Хорик?
— Ничего не скажу. — Я ощупала себя в поисках зажигалки. Та нашлась в боковом кармане рубашки.
— Грубить изволишь?
— Изволю сказать, что добавить мне нечего, во всяком случае, тебе, Лами. Ты и старше меня, и знаешь о жизни больше.
— Да фигня все это…
— Ну, не знаю.
Лами снова затянулся. Над нашим столиком дым поднимался в форме ядерного «гриба» метра два высотой и в диаметре не меньше метра. Может потому, к нам никто не подходил. Шмель и Иза оттанцовывали под ритмы какого-то зажигательного танца, который наигрывали местные жители на бубнах и гитарах, тем же самым занимались Круо с подружкой. Мы остановились в каком-то поселке, где не нашлось ни одного мотеля, но охотно откликнулись несколько здешних обитателей, готовых предоставить хоть сколько комнат по сдельным ценам. Этим мы охотно воспользовались, потому что было уже поздно, потому что ехать уже надоело, все хотели есть, пить и развлекаться. А здесь в баре, где мы сидели, ко всем прочим удобствам были очень веселые и отзывчивые музыканты. Заразившись их аккордами, наши, как чокнутые скакали вкруг небольшого костра, голыми пятками разбрасывая сухой песок.
Уже несколько минут я наблюдала только за Круо, а когда поняла, что привлекаю слишком много внимания столь пристальным взглядом, отвернулась. Это не ускользнуло от Лами. Жизнь — дерьмо…
— Дерьмо, — согласился он.
… и в этой реке жизни… дерьма?… мы плывем с ним на маленьком плотике, два скептика, два неудачника, со своим дымовым грибом, по очереди примеряя маски равнодушия и веселья. Лами — он весь, весь ядовитый. У него ядовитая улыбка, взгляд, его уста источают яд, его мысли жалят. Мудрая Змея — это он. Да, вождь, так точно.
Услыша за спиной ржание — «гы-гы-гы» — и топот, я обернулась, как раз для того, чтобы лицезреть невероятно счастливую и пьяную рожу Бака. Лис придерживал его за локоть. Заметив нас, не танцующих, двойная груда пьяных мышц направилась к грибу. Я забеспокоилась.
— Не, не надо. Здесь занято! Занято…
Неподъемная туша Бака рухнула на бамбуковый стульчик возле меня и зашаталась с ним вместе. Мне показалось, что был хруст.
Мы с Лами переглянулись. Ничего не сказав, он отложил свой окурок и кивнул на мою сигарету, которую я так и держала незажженной в одной руке, а зажигалку в другой. Я закурила.
— Вааще, ты слышал, че он говорил? Гы-гы… — сквозь неистовый смех прогудел Бак своему другу, который уселся по другую от меня сторону. Мое замечание о занятости этих мест оказалось пропущено. Самое страшное было в том, что на самом деле кроме нас с Лами никто за этим столиком больше не сидел.
— Вааще…
Приятели заржали, сотрясая столешницу, благо я успела ухватить свой коктейль, сделала глоток и тихо начала ненавидеть их обоих. И даже не за то, что были они пьяные, мы все уже хороши, и не потому, что столик подвергся землетрясению, а единственно за такое грубое вторжение беспричинной веселости в нашу сугубо пессимистичную компанию. Вот посмотришь на таких и начинаешь им завидовать. Сколько счастья, блин! Здесь люди страдают, душу изливают, вам что непонятно? Вааще.
— Это вредно. — Я и моргнуть не успела, как Лис, в довершение ко всему, выхватил у меня из руки сигарету и отшвырнул в сторону.
— Вы правы, тренер, — согласился Лами, веселясь над моим растерянным лицом.
— Да пошел ты! — я допила залпом коктейль, опасаясь и за его судьбу.
— А че я сказал?
— Лис прав, — нацепив рожу профессионализма кивнул Бак, видимо надеясь, что уж эти то слова, сказанные им самим, никак не оставят меня равнодушной к своему здоровью.
— Отвалите.
— Идем танцевать, — предложил Лис.
Я неуверенно оглянулась, очень надеясь, что предлагает он это не мне, а кому-то за моей спиной, но там никого не было.
— С ума сошел.
— Идем.
Лис схватил меня за руку, и тут же подоспел Бак, обхватив за талию и подняв со стула как пушинку. Все это происходило под неистовый смех Лами, который успел взять у меня бокал и поставить его на стол.
— Отпустите! Лами, что ты ржешь…
— Проветрись, тебе полезно будет!
И эти полоумные верзилы потащили меня на площадку к веселым влюбленным. Один Лами остался за столиком, раскуривая новый косяк для нового гриба. А старый еще не сошел, и я видела его сквозь бело-песочную дымку атомного творения. Вот так свобода. С Лами я не встречалась где-то год, а когда увидела снова, не узнала даже. И он не просто похудел, он высох, кожа стала белой как бумага и такой же тонкой, волосы с проседью, лицо в морщинах, и я не совру, если скажу, что постарел он на десять, а то и пятнадцать лет. На самом то деле ему двадцать четыре что ли. Год назад мы были хорошими друзьями, но этой дружбы много кто не одобрял. В том числе и Круо.
Через тройку песен мне удалось улизнуть, оставив моих кавалеров друг для друга, и вернуться к Лами. С ним мы посидели минут двадцать, еще покурили, пофилософствовали, а потом я пошла разыскивать Пику, потому что только она помнила, в каком домике нас с ней поселили.
День пятый.
Фестиваль находился по ту сторону реки, а мы были на этой. Пока что. И с каждым днем неумолимо скоро приближались к побережью, а конкретно к порту, чтобы оттуда сесть на паром. Я искренне полагала, что побережье изменит мою жизнь. Как же я ошибалась.
Вечер следующего дня мы встретили на пляже.
Еще днем по настоянию остальных Бак свернул на примыкающую дорогу. Она была неважно асфальтирована, с односторонним движением, в нескольких местах даже перекрытая. Но основными ее плюсами было то, что машин, кроме нашей больше не встречалось, пролегала она вдоль самой кромки песка в двухстах метрах непосредственно от воды. Бак сказал, что пропустить порт в таких условиях просто нереально. Отлично, а я надеялась, что основным нашим путеводителем будет карта, а не субъективное мнение Бака, но промолчала, раз Шмель ему доверяет, мне-то что суетиться — пропустим поворот— их проблемы, а сейчас главное — побережье. Оно нас манило. Каждого в той или иной степени.
Я сидела на берегу — ноги в воде по колено, а руки заняты строительством песочного замка. Наблюдала за Шмелем и Изой. Прикольный он все-таки в своих знаменитых плавках, очаровашка — других слов и не подобрать — среднего роста, кругленький и проворный такой, настоящий шмель, а лицо серьезное, с веснушками, как у очень сосредоточенного ребенка. Да, точно, на ребенка он больше похож, чем на студента третьего курса. Мы с ним в одной группе учимся, но он старше. С его поступлением вышла тогда неприятная история, и, в итоге, он поступил не с первого раза, да и не на тот факультет, на который хотел. И хорошо, что не на тот, а то бы я с ним не познакомилась. И с Круо получается тоже. Круо, Круо сколько же нервов ты мне потрепал.
Иза похожа на Шмеля. Обаятельная «пампушка» с волосами рыжими-рыжими, как солнышко. Красавица, что тут добавить, за нею столько пацанов увивалось, а она Шмеля выбрала. Они так долго встречаются, что это просто не поддается никакой логике. Глаз радуется, когда на них смотрю. А когда на Цивее, нет, не радуется. Он не уродина, но и не красавица, но я-то знаю, что дело не в этом. Не во внешности, а что-то внутри нее цепляет, не пойму что. Будь она хоть в три раза страшнее меня, ее шансы привлечь Круо не уменьшились бы, а может и возросли. Просто она человек хороший, и это меня убивает больше всего. Она не ангел с мордашкой, а именно человек, который давно осознал все свои недостатки и достоинства и научился с ними так жить, что теперь и то и другое играет только на плюсы. С такой полноценной самореализацией мне — неудавшемуся параноику — нечего и тягаться. Н-да.
Они все вчетвером играют сейчас в мяч на воде. Круо — четвертый. Мысли о нем похожи на смесь ярости и восхищения. Я раньше думала, что знаю как это — и любить, и ненавидеть одновременно одного и того же человека, но нет, нет, раньше я этого не знала. В моей голове сейчас укладывается все: мысли отмщения за разбитое сердце, сцены нашего примирения, его объяснения, моя неприступность, его слезы — хотя ни разу не видела, как он плачет, но помечтать-то можно, — мои усмешки, издевки, отсрочки, в итоге прощение, поцелуи, ну и все остальное… Сейчас, сидя на берегу и глядя, как он таскает на руках Цивее, я все пытаюсь утрировать. Пытаюсь представить все так, будто сижу в кинотеатре, будто эти люди мне чужие, или, наоборот, лучшие друзья, но не так. Не так, как есть на самом деле, не реальные эти отношения. И реальность эта меня бесит, как же опостылела она мне, как мне жить в ней, как менять ее? Что же делать, если она не меняется, и условия моего счастья лежат за пределами моих возможностей. Проще говоря, ключи к дверям у другого человека, он уходил насовсем и должен был их отдать, но произошел сбой, и ключи остались у него. Случайность, нелепость, сбой в системе, и я не могу выйти — войти? — их этих дверей. А человек теперь настолько недоступен, насколько может быть недоступен актер на киноленте. Я могу тянуться к нему сколько угодно, но натыкаться только на экран. И ключи за экраном, я в комнате с закрытыми дверьми и смотрю только кино.
Иногда хочется так поднять глаза к небу и сказать: забери меня, это невыносимо. Это преждевременный ад.
Побережье — вот оно, здесь. И я здесь, и лето, и никого больше нет.
Чуть в стороне Бак и Лис учат Пику плавать. Это смешно по-настоящему. Их скорость передвижения такая, что разгоняемыми волнами запросто могут вызвать шторм, а она как будто первый раз в воде. Они ее по очереди придерживают. Боже, она что заигрывает с ними?! Смотреть не могу. Девочка.
Лами не купается со всеми — опять дрыхнет в машине, наркуша.
Иза пошевелила длинной палкой угли в костре.
— Давайте, что ли страшилки рассказывать.
С воодушевлением не восприняли, кто-то даже прицыкнул. А зря, для страшилок самое время — стемнело недавно, прыгающие тени от костра, сидим по кругу прямо на песке, на пустынном пляже в сотнях километрах от цивилизации, уставшие, сытые и ленивые. Я бы не прочь сейчас попугаться. Лис что-то просопел, он как раз вытащил из костра последнюю обуглевщуюся сосиску. Я сижу между Изой и Лами, он так тяжело дышит, раскуривая сигарету, которую у меня же и стрелял. Не по себе даже — внутри него что-то клокочет. Прямо напротив меня — Круо, и в любой другой ситуации я бы порадовалась, но не сейчас — из-за этого костра ни черта ведь не видно, а может оно и к лучшему, подозреваю, что вот в эту самую секунду он благоговейно держит за руку свою подружку. Я снова засмотрелась, и теперь это заметил Шмель и громко так покашлял, будто его одолел приступ хронического бронхита. Это сразу же привлекло ко мне внимание Бака, Лиса, Изы и Лами. Я такую «заботу», конечно, без внимания не оставила и в свою очередь предложила:
— Шмель, а давай в нашу сыграем?
— Это в «сказки» что ли?
— Давайте не в ваши психологические штучки, — сразу же возмутился Круо и тут же нашел поддержку в лице Изы.
— Экспериментируйте на ком-нибудь другом, — вздохнула она и снова поворошила палкой угли.
Когда дело касается психологии, люди так бояться начинают, будто мы способны за пять минут вытрясти из них всю душу, перевернуть ее кверху дном и не засунуть обратно. Ненавижу. Я с надеждой посмотрела на Лиса, а затем на Бака. Оба они, разумеется, не понимали, что происходит, но у Лиса хватило ума спросить:
— Че за сказки такие?
— Тебе понравиться, — заверила я.
— Только там думать надо, — уточнил Лами, — хотя бы пытаться.
— У-у-у…
— А давайте попробуем. — Оживилась Цивее и потрясла за плечо Круо. — Давайте?
Я отвернулась. Я уже хотела уйти отсюда, никаких сказок мне нафиг не надо было.
— Ну, раз так хотите… — Круо погладил подружку по руке. — Шмель, ты первый.
— Отлично. — Шмель прихлопнул в ладоши. — Слушайте: однажды собрались девятеро приятелей и поехали.
— Распрекрасно, — хмыкнула Иза, по кругу она была следующей. — Взяли они только самое необходимое, потому что путь был не близкий и очень опасный.
— А так как дело было в средние века, то были они на конях и при оружии, — я решила сразу внести поправку, чтобы избавиться от напрашиваемой аналогии.
Следующий Лами с ответом медлил с полминуты, а после сказал:
— И были среди них король, королева, принц, принцесса, оборотень, шут, менестрель, паж, монах и рыцарь.
Ого, вот так игрушки у нашего Лами. Мой мозг усиленно заработал, быстро вычленив из этого списка двух женщин — королеву и принцессу — и начал прикладывать их к заданным образцам. Пика точно не королева, по возрасту, вроде еще мала, хотя от Лами всего можно ожидать. В кругу зашушукались и заерзали. Следующий Лис завис в пространствах своих витиеватых мыслей и после минутного раздумья спросил:
— Я че-то не понял, а кто среди них я?
— Боже мой! — взмолилась я. — Этого нельзя спрашивать. Никто вообще не сказал, что среди них можешь быть ты.
— Но это же все мы.
— Это только твои догадки.
— Но…
— Успокойся, — пробасил Бак, — ты — это шут.
Такое разъяснение вызвало несколько усмешек и мою в том числе.
— Не забывайте, что подчас шут — самый умный человек при дворе, — напустил на себя маску всезнайства Лами.
— А что значит оборотень? — снова поинтересовался неугомонный Лис.
Действительно, а что значит оборотень?
— То и значит, — пояснил Лами и выбросил окурок в костер. — Продолжай уже.
— Они шли и шли долго и попали в плен к дракону.
— А почему рыцарь их не защитил? — спросила Цивее.
— Он сражался честно, но дракон был сильнее и хитрее, потому победить его было невозможно.
— Дракон заточил их в замке, — подхватил эстафету Бак, — и каждый день приходил и сжирал кого-то одного.
Главное — побольше крови, поняла я. Перед тем, как сказать свое слово, Цивее мечтательно повздыхала и несколько секунд смотрела в небо.
— А дело все в том, что рыцарь был влюблен в принцессу и он боялся, что дракон придет за ней и разлучит их. И он не знал, что ему делать.
Ну понятно теперь, кого она считает рыцарем, я, если честно, тоже так подумала, правда металась еще между ним и принцем, или королем. Но король-то это, скорей всего, Шмель. «Рыцарь» продолжил:
— Но принцесса, конечно, его не любила, она же принцесса, а он почти никто. Она короля любила…
— Своего отца? — фыркнула Пика.
— С чего ты взяла, что он ее отец? Это король другого государства. Продолжай.
— В общем, все они с ума спятили. Дурацкая сказка.
Твоя правда, Пика, дурацкая. А все-таки интересно узнать, чем дело кончится и кто оборотень. Я умоляюще посмотрела на Шмеля: будем продолжать, один круг ведь кончился? Шмель покачался из стороны в сторону, потер ладони над костром.
— Спать охота. Ты пойдешь? — он обнял Изу за плечи.
Она кивнула, и стало понятно, что продолжения не будет. Вскоре все помаленьку начали расходиться: Шмель и Иза ушли в машину, Бак с Лисом купаться, а Круо и Цивее, под скрежет моих зубов, в одну из натянутых палаток. Пика залезла во вторую — поменьше, где жила вместе со мной. А у костра остались самые полуночники — я и Лами. Мы снова раскуривали «гриб».
Порой мне кажется, что Лами знает ответы на все вопросы.
День шестой.
— Лами, а ты любил когда-нибудь?
Своим вопросом я тут же привлекла к себе укоризненный взгляд Шмеля: ну зачем ты так? А все затем, Шмель, что в машине я почти самая младшая, Пика не в счет, и имею право на некую неосведомленность и любознательность, а ну как мудрые люди знают больше меня… На самом деле я немного осмелела, когда Круо сел за руль, и Цивее ушла вместе с ним. Вряд ли в разговоре он будет участвовать, пускай хоть послушает.
— Пожалуй, что нет.
— Почему?
— Проблема в том, Хорик, что любовь — это иллюзия, фикция, навязываемая нам веками книгами, картинами, рассказами, а в ее основе лежит простой инстинкт продолжения рода и страх одиночества.
— Это ужасно.
Я откинулась к спинке сиденья и мельком покосилась на водителя. Вдруг вспомнила, что, когда ехала за рулем, вообще не слышала никаких разговоров из салона, кроме самых громких выкриков, и расстроилась. Но делать нечего, затравка дана, тема есть, и, похоже, что она заинтересовала еще как минимум, Изу. Та недовольно схмурила брови и поджала губы.
— То есть, ты не веришь в то, что человек в своей эволюции хоть немного отличился от животного? — спросила она.
Лами кивнул.
— Это спорный момент, человек все же больше социальное существо, чем биологическое, — настаивала на своем Иза.
— Я не согласен, — Лами улыбнулся и подмигнул мне, типа, ничего, сейчас и до твоей темы доберемся. — В основе каждой социальной потребности лежит биологическая. Это как фундамент, а все остальное лишь надстройки…
— Какая потребность, например? — перебила Иза.
— Любую назови.
— Самосовершенствование.
С довольной ухмылкой Иза приподняла бровь: а ну, что на это ты скажешь? Я тоже посмотрела на Лами, что он придумает на этот раз и как подтвердит свою теорию. Идейно я поддерживаю Изу, а морально болею за Лами, но зла на них обоих, потому что мою тему любви, похоже, отставили на десятый план.
— Ну, смотри, — начал он, — какое самосовершенствование ты имеешь в виду: интеллектуальное, нравственное или физическое?
— Физическое, я знаю, ты сейчас быстро оспоришь, давай интеллектуальное.
При словах «физическое самосовершенствование» Бак и Лис что-то так напряглись, и я испугалась, что, не ровен час, и они влезут в разговор, тогда этой темы не исчерпать да вечера. А, зная упрямство Изы и Лами, могу предположить, что все может затянуться и на неделю.
Но Лами это не пугало. Он быстро принял вид профессора академии, весь подтянулся и сложил кисти рук у себя на груди.
— Интеллектуальное, значит. Идем вниз, идем от его основы. В основе лежит получение новых знаний, например, что еще?
— Навыков, — внесла слово я.
Я уже чувствовала себя как на уроке в школе.
— Навыков, — кивнул Лами, — умений, в общем, всего того, что способствует развитию нашего интеллекта, ума, назови, как хочешь…
— Ну, — нервничала Иза.
— … а тот же самый интеллект или ум нужны нам для того, чтобы вывести нас на более выгодный уровень в нашей системе ценностей, например, поступить в институт, что сделает нас более независимыми, даст нам больше силы…
— Все, все, я поняла, к чему ты клонишь! — замахала руками Иза.
Лами вскинул ладонь, давая понять, что все равно договорит.
— … да, знание — это сила, а выживает сильнейший, выживет тот, у кого больше знаний, кто лучше «подкован», это инстинкт выживания, и может еще потребность в безопасности и все. Точка.
— Хорошо, хорошо, хорошо. — С прищуром Иза переводила взгляд с меня на Лами, как будто я была с ним заодно. — А что ты скажешь о нравственном самосовершенствовании?
— Иза, я все равно докажу свою правоту.
— Попробуй.
— Что ты имеешь в виду под нравственным самосовершенствованием?
— Да что угодно. Хотя бы хорошие манеры, животные же им не учатся, зачем тогда они людям?
— Ага, копаем вглубь. Что такое манеры? Манеры — это правила поведения в том или ином обществе. Проще говоря, они нужны для того, чтобы это самое общество нас приняло, это стадность, Иза. Манеры нас уравнивают, они дают ту же самую безопасность.
Она всплеснула руками и повернулась к Шмелю.
— Я не могу так, чертов скептик отрицает все святое.
Ее жених пожал плечами и улыбнулся.
— Ну, ты что, Лами не знаешь, он тебе что угодно докажет, даже то, что ты мужчина, а я женщина.
— И кстати, у животных есть манеры и простроены они гораздо лучше, чем у человека, — закончил мысль Лами, чем убил Изу окончательно.
— Это все можно оспорить, — возмутилась она, — такая скользкая теория, где-то должен быть прокол…
— Это не теория, Иза, это жизнь.
— Как же! Есть сотни вопросов, на которые ты не ответишь: почему человек думает о смысле жизни, почему желает того, что несет ему вред, почему тянется к людям, которые делают больно…
Да, да, почему тянется к людям, которые делают больно? Я посмотрела на плечо водителя. Почему?
— Бога ради, давай по порядку, — попросил Лами, но Иза успела нацепить маску обиды и демонстративно отвернуть нос к Шмелю: с вами я больше не хочу спорить, непробиваемые остолопы.
Однако я не могла смириться с таким поворотом и спросила:
— А самоубийцы?
— Хорик, не удивляй меня так, и у животных бывают самоубийства.
— Ну да…
— Киты выбрасываются на берег.
— Еще не доказано по какой причине.
— Вот именно, не доказано. Отказ от жизни так же естественен, как и стремление к ней.
И точка. Спорить с Лами бесполезно, когда не может доказать сам, ему на помощь приходят все научные доводы.
— А как же понимать тех людей, которые не отказывались от самой жизни, но умирали во имя идеи, например?
Вопрос-то, конечно, ничего, очень уместный и разумный, но среди нас вызвал необычайное волнение единственно потому, что исходил он от Лиса. Будто не совсем доверяя своим ушам, Лами повернулся и посмотрел на него. Вообще-то все так сделали, но Лами почти не скрыл того, как сильно удивлен.
— Скажем… казненные революционеры или офицеры, не выдавшие военной тайны? — уточнил он.
— Да.
— Это фанатики, — Лами покачал головой. — Фанатики — это сбой в системе.
Сбой в системе, вот тебе на. Я так была уверена, что выдумала это выражение, сидя вчера на пляже, а оказывается, его когда-то подарил мне Лами.
— Значит, фанатики все же отличаются от животных, — оживилась тут же Иза. — Значит, они социализированы, они люди или кто?
— Они фанатики, это скорее исключение, чем правило, — начал оправдываться Лами.
Я отвернулась и снова посмотрела на водителя. Разговору суждено затянуться. Возможно до вечера. Теперь, когда в догматах Лами нашлась трещина, Иза не успокоиться. А моя тема любви, похоже, замята надолго.
Каникулы, лето, солнце, побережье, дорога, лучшие друзья, жизнь бьет ключом, а мне тошно до нельзя. Я смотрю на курносый профиль с отросшей челкой, еще недавно такой родной и близкий, а теперь далекий до сказочности, рыцарь из сказки, герой из прошлого, из моего прошлого, которое уже и не кажется мне моим. Я, наверное, была слишком счастлива, слишком окунулась в любовь, а ее надо было экономить, пить по капле, прятать от всех, а не то она — пшик! — и кончилась. Как скажет Лами, иллюзия массового потребления, чума, болезнь поколений, а я не иначе как отравлена продуктом фабрики грез? глюков? желаний? Завалена руинами воздушного замка.
Может Шмель взял Лами, чтобы тот «полечил» меня, мозги вправил и наставил на путь истинный? Да что знает этот Лами о любви? Ничего. И сам Шмель и половины не знает, его никогда не бросали, никогда вот так не говорили: прости, я больше так не могу, — никогда! Прости, я больше так не могу, Шмель, здесь ты мне не помощник и не советник, я разберусь как-нибудь сама, только не надо твоих разговоров о светлой печали и лечащем времени, не надо, ни к чему все это. Не помогает.
Я так вымоталась за день от этих заумных споров о биологической и социальной природе человека, что вечером подошла к Шмелю — выбрала момент, когда он был один, — и высказала все это ему вслух. Он пошевелил носом и спросил:
— Хор, а что мне делать?
— А почему ты должен что-то делать?
Я старалась не смотреть ему в глаза, потому цеплялась взглядом за что попало: за рыжий хвостик Изы, загорающей неподалеку, за бицепсы Лиса и спину Бака, отжимающихся на песке.
— А почему нет? Ты моя лучшая подруга, а он лучший друг, я вас обоих люблю, и мне невыносимо видеть, как вы… как вы теряете друг друга. Я ведь не меньше тебя верил, что вы, что у вас все надолго… Ведь вы свидетели на моей свадьбе, ты помнишь?
Вот черт, а я забыла, а свадьба-то уже в августе. Ч-ч-черт.
— Другого кого-нибудь позови, Шмель, — я уперлась ногой в подножку машины и сложила руки на согнутом колене. – Дурацкая из нас пара получится.
— Не нужен мне никто другой, я с вами все эти три года дружил…
— Может ты поговоришь с ним? — я с надеждой подняла глаза.
— И что мне, наехать на него, подраться…
— Нет, нет, — снова опустила.
— Может до свадьбы все наладиться, а? — он по-приятельски подтолкнул меня в плечо. С опорой на одну ногу, я немного покачалась. — Мы все-таки на Фестиваль едем.
— Ага, где она так на гитаре будет бренчать, что он влюбится окончательно.
— О-о, все не так. — Шмель вздохнул и наклонился к самому моему уху. — А можно, кстати, и струны ей испортить.
Я усмехнулась.
— Вот вредитель. У нее запасных, наверное, пачек десять, и там на каждом углу продаются.
— Ну пускай побегает, поищет. Ты заметила, нет, но Круо за всю дорогу ни разу не улыбнулся, а с тобой когда был, помнишь, вы же ржали наперебой.
— Может потому что я рядом, вот он и не улыбается.
— Не знаю, ты подумай.
Шмель вышел из машины и направился к Изе, но через два шага обернулся и опять сказал:
— Подумай.
От этого разговора у меня настроение что-то так улучшилось, я тоже подошла к Изе, оставила рядом с ней вещи, а сама побежала к воде. А ведь он правда не улыбается! Вот, Шмель, молодчина, все приметил.
Сегодня мы опять остановились ночевать на пляже. Днем заехали, купили еще сосисок, картошки, хлеба, пива и лимонада, и затарили этим всем холодильничек в машине. Завтра вечером, если верить знающим людям — то есть Баку, — будем в порту. Паром отходит каждое утро, толи в шесть, толи в восемь, не помню, значит, после завтра уже сможем отплыть. Говорят до того берега паром идет не меньше суток. Это здесь кажется, что до него рукой подать, но суда здесь не ходят — слишком мелко. А там, где ходят, берег не видно, как в море. Я-то сама только по рассказам знаю, а так ни разу не была.
— Лис, а ты, вроде, на том берегу живешь? — Обжигаясь, Шмель чистил печеную картошку и дул на пальцы. Впрочем, все занимались тем же самым.
— Угу… ну это как бы, дом родаков.
— Он же, вроде, твой уже?
— Ну да.
— У тебя дом есть? — уточнила Иза.
— Ну как бы да, но я там не живу.
Лис оставил в покое картошку и почесал затылок.
— Да хва скромничать, — Шмель проглотил угольный кусок и запил его пивом.
— Ну да, родаки мне дом оставили.
Мне даже показалось, что Лис засмущался, так не хотелось ему казаться обеспеченным молодым человеком с домом и родаками.
— На лето? — поинтересовалась я.
— Не, в наследство.
Блин, вот ляпнула. Сирота, что ли.
— Так ты сирота? — спросил Лами, озвучив мои опасения.
— Не, они сами в городе живут, а в доме этом не, никто не живет, кроме сторожа. Он старый.
— Кто — дом или сторож?
— Оба.
— У тебя свой старый дом? — опять переспросила Иза, все больше затягиваясь этим разговором. — Это родовое поместье что ли?
— Ну типа того.
— А давайте заедем, а? Лис, ты не против?
— Да ну…
— А правда, давайте, — поддержала идею Цивее. — До Фестиваля еще полно времени, мы можем на недельку задержаться. Лис, туда далеко ехать?
— Мне не охота, я десять лет там не был, — честно признался Лис и посмотрел на Бака, а потом на Шмеля.
— Я бы заскочил, — сказал последний.
Вот так мы решили, что помимо Фестиваля заедем еще и в гости к Лису. А я, если честно, совсем не возражала, каникулы и должны быть такими — непредсказуемыми. После ужина Цивее достала гитару и сбылись мои худшие опасения — она и правда классно играла. И пела тоже здорово. Ч-ч-черт.
День седьмой.
Утром я проснулась оттого, что в мой бок болезненно упиралось что-то острое и твердое. Несколько минут лежала, приходя в сознание, и когда оно восстановилось до дееспособного уровня, отодвинула от себя Пику с ее острыми локтями и вылезла из палатки. Девчонка так и осталась дрыхнуть как убитая. Снаружи я поежилась от прибрежного холодка и вытянула из палатки покрывало, которым укутывалась. Оказывается, так рано еще было. Солнце всходило из-за дальней кромки дальнего берега, застеленного туманом и сине-серыми кляксами хвойных деревьев. Холодно. Холодно с той стороны реки, холодно с этой, а вода не шелохнется, неподвижная, ленивая, как туман. Туман, плавно переходящий в реку, и по плотности с ней, наверное, одинаковый. Серость.
На берегу сидел Лис в джинсовых затертых шортах с длинной бахромой и смотрел на реку. Точнее, на печально-бесцветный обмылок солнца, снедаемый по краям несколькими слоями плотного тумана. Я, как куколка шелкопряда, обвернулась покрывалом с ног до шеи, оставив только голову, подошла к нему и села рядом.
— Как спалось? — как-то невесело спросил он.
— Хреново, — честно ответила я.
— Че так?
— Да, — я отмахнулась. — А ты что так рано встал?
Лис пожал плечами.
— Неудобно что-то. Места мало.
Ничего удивительного, ребята, с вашим-то телосложением. Я тут же представила бедного Лами, зажатого между этих бугаев. Да, Хора, это тебе не Пика, которую, если что, и подпинуть можно.
— Ты как, ничего, что мы к тебе в гости напросились?
— Нормально.
Лис улыбнулся и стал как мальчишка. Такой шухерной подросток с лохматыми жесткими волосами, как иглы у дикобраза. А вообще, я смотрела на него и думала, что нет, не дикобраз, а Лис он и есть лис. На лисенка похож. И скулы высокие, и подбородок острый, и лицо как будто хитрое такое. Он даже симпатичный. И Бак, если честно тоже, но только до той поры, пока они не заговорят. Причем именно друг с другом, по отдельности еще ничего, слушать можно.
Я отвела взгляд от его голых рук, и тут только до меня дошло, что волосы у Лиса мокрые. Я еще плотнее закуталась в покрывало, теперь уже с носом вместе.
— Ты купался?
— Очень помогает, кстати. Не хочешь?
— О, нет. — Меня не на шутку протрясло. Б-р-р. — Здоровье, не настолько уж нужная вещь, чтоб ради него идти на такие жертвы.
— Угу, понятно. — Лис кивнул, как будто соглашаясь, хотя точно знаю, что сказала ну полную чушь. — А почему ты со своим парнем рассталась?
Ну здравствуй, мало вам, стервятники, что его палатка в трех шагах от меня, нет, надо еще и в слух сказать, а то непорядок — Хора уже целые десять минут как проснулась а еще ни о каком Круо не думает. Я только не понимаю, как это к тебе, лиса, относится?
Однако я решила не грубить с самого утра, а потому мягко ответила:
— Всякое случается.
— Это точно, всякое.
Солнце выбралось еще немного и из жалкого обмылка превратилось в полноценный полукруг. Половина. Что такое половина чего-то, что изначально было лишь как целое и никогда не делилось? Это не луна, нет ущербного солнца, нет растущего, оно совершенно и никогда не распадается на части. И половин у него нет. Или все-таки есть?
— Пойду досыпать, — я притворно зевнула.
И не твоего, Лис, ума это дело, почему я рассталась со своим парнем, лучше подумай еще раз о бицепсах.
— А секс, Лами, секс — это биологическое или социальное больше?
Итак, день второй. Как я и думала, вчерашним вечером разговор не ограничился. Пика подняла глаза от карточного расклада, прижимая свой веер к груди и глазами с два блюдца посмотрела на спорящих. За две секунды она стала пунцовая, как рак. Я прицокнула и тоже обернулась на Изу и Лами.
— В конце концов, здесь дети.
— Хор, подожди. Итак…
— Глупый вопрос, Иза, чистая биология.
Иза издала что-то вроде победного клича туземца.
— Тогда, какая же потребность лежит в его основе, если не каждый акт ведет к зачатию, более того, люди сами заинтересованы, чтобы так оно и было? А, какая?
— Ты хочешь сказать, что дело не в продолжении рода?
Лами загнан в тупик. Теперь ему либо придется сильно выкручиваться, либо признать, что он не прав. Бьюсь об заклад, его никакой секс уже давно не интересует. Сейчас за рулем едет Лис, Бак сидит с ним рядом, а их места в салоне и во вчерашнем разговоре занимают Цивее и Круо. И при них мне не хочется говорить ни о каком сексе. А еще больше не хочется слушать, что скажут они.
— Тогда получение удовольствия, — ответил Лами и вздохнул. — Ну я понял, что должен признать, что секс очень социализирован, очень. Я это признаю.
Святые небеса, неужели конец этой научной болтовне?
Иза просияла. Я рада, что на такой хорошей ноте все закончилось, два дня — это все-таки не неделя и Лами, вроде, доволен, и Иза ничего. А то бывало, ее до слез доводили этими спорами, она девушка у нас взрывоопасная — это в противовес спокойному Шмелю, — но в последнее время как-то остепенилась. К семейной жизни что ли готовится.
Я отвернулась от них и посмотрела сначала на свои карты, затем на смущенного вконец подростка, сидевшего напротив.
— Твой ход, — сказала я Пике.
Время приближалось уже к обеду и я искренне надеялась, что вскоре мы сделаем привал, чтобы перекусить.
— Я, может, старомодна, — донесся до меня сзади голос Цивее, — но считаю, что секс — это не просто акт социального общения или получения удовольствия, но прежде всего, это таинство двух людей, двух сердец.
Кто ее спрашивал, что она считает?
— Здорово, — нервно прозвенела Иза.
Я всей кожей ощутила это зависшее, затянувшееся среди нас напряжение. Думаю, все это ощутили. Все, кроме Цивее.
— Для меня он не возможен без чувства, без настоящего, — как ни в чем не бывало, продолжала она, — для меня важно сначала добиться его любви, а секс — это уже как ее доказательство.
Ах ты блин… добиться его любви…
— Ходи, — напомнила Пика.
Не глядя, я бросила какую-то карту перед ней.
— Это соединение тел настолько, насколько ближе они быть уже не могут.
— Ты права, Цивее, — голос Изы, теперь уже с таким «жужжанием», почти шмелиным. — Я согласна.
— Ты чем пошла?
Отстань, Пика. Я отвернулась от девчонки и стала смотреть на ее сестру.
— Я хочу пояснить, что спорить о социальной и биологической природе секса нельзя, потому что его природа духовна. Это акт отдачи и принятия с обеих сторон. Я люблю одного только человека…
— Ты, может, заткнешься уже? — я только почувствовала, как карты из руки выпали, и поняла, что это уже сказано, и что у меня слезы по щекам текут.
— Что? — у нее брови поплыли вверх, как будто так удивлена она, тварь.
— Заткнись, говорю…
— Хора, не надо, — в плечо мне впился Шмель.
— Я убью ее.
Я его оттолкнула и прямо через его колени полезла к Цивее. Мир для меня будто сжался весь, сконцентрировался только вокруг ее лица, а остальное все было фоном: Иза визжала со Шмелем на пару, слов я не разобрала, Лами хохотал, а Круо начал что-то мне говорить, и я влепила ему пощечину, и сопроводила это высказыванием типа: «Скотина».
Через заслон рук и тел я прорвалась к Цивее и вцепилась в ее шею и волосы, но почти ничего не успела сделать. Девушка оказалась не промах и с такой силой отшвырнула меня к водительским сиденьям, что от удара я пролетела через них, через пригнувшегося вовремя Бака и так впечаталась в приборную панель, что, мне показалось, были искры. Но больно не было, тогда во всяком случая. Я вскочила снова и рванула в салон, но почувствовала, что что-то меня не отпускает, а когда поняла, что это Бак держит меня за ногу, ударила его коленом в нос. Тут меня резко повело вправо и всех в салоне тоже — с их стороны это было лево — и я упала наполовину на Лиса, наполовину ну баранку, за которой он сидел.
— Тормози! — вопль Шмеля из салона.
Лис очень небрежно выкинул меня с руля одной рукой, и следующей волной нас с окровавленным Баком мотануло влево. Только я остановилась щекой у стекла, как меня опять оторвало вправо, и теперь приземление было аккурат виском на плече Бака. Машина начала снижать скорость и я кинулась к ручке дверцы, но только успела приоткрыть ее, как меня снова потащили обратно. Я поняла, что это опять Бак и наугад, не глядя саданула по чему-то мягкому ногой и вывалилась из машины.
К счастью, в этот момент скорость была такая, что я бы этого и не заметила, если б не твердость асфальта. Когда я поднялась, машина уже стояла, из ее передней дверцы выскочил Бак, и общая тоже открывалась. Я ринулась к ней и с самой подножки меня едва не поразил удар кожаным ботинком Цивее, если бы не Бак, который успел схватить мои руки и оттащить от машины. По воплям изнутри нее я поняла, что Цивее тоже держат. Вот сволочь, никак не угомонится. Это я жертва, я, а она еще и добивает!
Я прокричала нечто нецензурное, и хотела еще вырваться, но когда поняла, что за руки меня держат и Бак, и Лис, перестала даже пытаться.
— Отпустите.
— Как же!
У Бака на щеке алел кровяной мазок, и из ноздри текла струйка.
— Это я сделала? Боже мой.
Я почувствовала, как у меня подкашиваются ноги, и нос Бака начал расплываться… и небо темнело… темнело… темнело… и пятна черно-желтые…
Чуть больше двух недель назад я ходила на дискотеку с моими соседками по общаге. Да это даже дискотекой назвать нельзя, потому что этот клуб, куда мы обычно наведываемся, сугубо университетский. И наше местное правление зажало на него деньги, потому там музыка дурацкая, выпивка еще хуже, здание в абсолютно убогом состоянии, зато компания всегда приятная. Мы с девчонками ничего тогда не отмечали, просто решили такой девичник устроить подальше от посторонних глаз. А подальше потому, что не все так решаются туда заходить, Шмель и Иза, например, никогда не заходят, это ниже их достоинства. Этот клуб, он самый натуральный третьесортный, вот Лами там торчит постоянно, завсегдатый просто, а остальное студенческое братство натурально брезгует. Но мы с девчонками иногда не брезгуем, особенно когда от стипендии только звонкие деньги остаются, а поразвлечься охота, этот клуб нам приходит на выручку. У него ведь даже названия нет официального, а между собой мы зовем его «канава». Иногда добавляем «сточная». Пойдешь в канаву? А идем. Экстрим, что тут сказать. Особенно когда вся общага обходит «канаву» в радиусе километра, а ты прешься прямиком туда по непротоптанным дорожкам в компании только таких же трусих как ты, адреналин зашкаливает. Да, там драки часто бывают, но девчонок, вообще-то никогда не трогают, если они сами не влезут. Итак сидим мы за столиком, восемь человек, пиво потягиваем третьесортное, болтаем, танцуем, снова сидим, новостями делимся, кто как сессию сдает, у кого что на личном фронте, кто куда летом поедет. И тут песня такая классная. Я слышала ее один раз только зимой, но так она мне запала. Встаю и говорю Ожее, мы с ней комнату вместе делим: пойдем, потанцуем. А ей в туалет вдруг приспичило. И вместе с ней еще двоим, а остальные пошли курить. Ну я же не могу эту песню пропустить, гордо пошла одна на танцпол. Скромно в сторонке пристроилась, и тут ко мне подходит парень. Он даже не студент и с нами не учится, он аспирант и иногда замещает препода по истории. Редко один или два раза всего, ну может три. Почему, спрашивает, Хора, ты одна танцуешь? Да вот, говорю, девчонки смылись, а мне так охота. Тогда позволь тебя пригласить? Отчего же не позволить. Это сейчас я понимаю, что странно как-то с преподавателем тискаться на танцплощадке, но тогда пьяная была и ни черта не понимала. Даже так приятно было, что на меня аспиранты внимание обращают. И мы танцевали с ним под эту песню, потом под следующую, а третья, это медляк был. Все, мне пора, говорю. Все-таки остатки разума еще работали на меня. А он взял меня за руку и не отпускает: ну зачем, куда ты спешить? И правда, думаю, куда спешу. Девчонки уже вернулись, на нас глазеют, улыбаются, да я на них уже три года смотрю, если еще на четыре минуты задержусь, вряд ли обидятся. Положила я руки ему на плечи, а он мне на талию. Мы двигаемся так медленно, блики от зеркального шара тоже медленно плавают по стенам, ну и как в самом банальном дешевом романе мы начали целоваться. Глупость, думаю, делаю глупость, но не самая же страшная глупость. Подумаешь, целовались, мы же взрослые люди. Я голову ему на плечо положила и жду уже только когда песня кончиться. И на дверь смотрю. И вижу, как по ней проплывают белые и красные пятнышки и звездочки, по ней, по стенам, и по Круо, который стоит около стены и на меня смотрит. А обычно в «канаве» не очень много народу, и под эту песню всего три пары танцевало. В общем, хорошо меня было видно. Мы с ним глазами сцепились секунд на пять, а потом он отвернулся и за дверь вышел. И я за ним, как чокнутая, вылетаю, а он уходит, уходит от меня. Я догнала его и даже не нашла, что сказать, кроме: я сейчас все объясню. Блин, думаю, почему в такой ответственный момент я кроме этой избитой всеми сериалами фразы ничего не смогла вспомнить? И говорю уже другое: ты все не так понял. От злости на себя я даже язык едва не прикусила. А Круо идет, молчит и не оборачивается даже, и я понимаю, что теряю его. Я заволновалась и затараторила, что это первый раз так случилось, что, спроси у девчонок, раньше не было такого никогда, я ведь только тебя люблю, и спроси, у кого угодно, я никогда, никогда, я только пиво там пью и больше ничего. Круо поворачивается ко мне и спрашивает: ты что, не первый раз в «канаве» торчишь? Вот тут я язык прикусила по-настоящему. И опять, как робот: ты не так меня понял. Он снова ко мне спиной и уходит. И говорит на ходу: прости, я больше так не могу.
Что происходит я поняла не сразу. Ощущения в теле были такие, словно его пропустили через мясорубку. А позвоночник, лопатки, грудную клетку, живот и голову, наверное, дважды. Я попыталась приподняться, но чья-то рука снова уложила меня на что-то мягкое. Я открыла глаза. Если бы мне сказали, что я умерла, я поверила бы не раздумывая. Иначе, я не вижу другой причины того, почему около меня сидит Круо.
— Полежи еще немного, — сказал он.
Его голос как будто немного издалека доносился.
— Где я?
— На пляже. Мы привал сделали.
— Привал?
Полы палатки раздвинулись и заглянула Иза.
— Очнулась, слава богу! — воскликнула она и влезла в палатку вся. – Хочешь чего-нибудь?
И тут я все вспомнила. И подумала, что умереть, наверное, и правда лучше. Иза заволновалась и посмотрела на Круо, затем повторила свой вопрос.
— Нет, — ответила я.
— Может водички?
— Нет, спасибо, сколько времени прошло?
— Три часа.
Всего-то.
— Бак сказал, что у тебя нет ни переломов, ни вывихов, — между тем продолжала Иза, — и сотрясения мозга тоже нет, просто полежать надо несколько часиков…
— Что Бак сказал? — я опять хотела приподняться, но тут они оба на меня шикнули, и я решила не шевелиться.
— Что все в порядке, — Иза, наверное, думала, что я ее недопонимаю, но я прекрасно все поняла.
— Он что, меня ощупывал?
— Конечно, как медик.
— Он, что врач?
— У него нет, конечно, диплома, но, знаешь, в нашем положении, выбирать не пришлось. — Иза начала было заводиться, но вдруг остановилась и погладила меня по плечу. — Извини, Хор, я так нервничала. Лежи сколько хочешь, поедем дальше, когда скажешь.
— Да я отлично себя чувствую. Побаливает, правда, все, но ничего страшного.
— Ладно, скажу тогда, остальным, что все нормально.
Она вылезла из палатки и задернула за собой полы. С минуту я смотрела в верхний угол ее оранжевого полога, а после спросила Круо:
— Глупо все, правда?
— Глупо, — согласился он, помолчал немного и добавил: — Попроси прощение у Цивее.
Ну как же, ага, держи карман шире. У меня даже не было сил возмущаться в открытую.
— Ты, может, не заметил, но она меня чуть не убила… как она, кстати?
— Да с ней все в порядке, но она места себе не находит. Она же не знала, что мы раньше встречались.
«Раньше», вот как он это называет. Это как? Это можно приравнять к слову «в прошлом»? Не знала, оказывается. Представляю тогда, какой у нее шок был — сидит, говорит о прекрасном, о духовном, а тут ее вдруг душить кидаются вроде как ни с того, ни с сего. Н-да. Мне и стремно, вроде, но, с другой стороны, я считаю, в этом вина Шмеля в первую очередь — он же ее пригласил, мог и предупредить сразу, Изы, во вторую — в конце концов, если Шмель не сообразил, ну ты, девушка, тебе же легче подойти с таким разговором. Ну и Круо тоже виноват, но его можно немного понять. Знаешь, там моя бывшая будет, с которой мы две недели как расстались, — звучит не очень. Пока я думала о том, кто же виноват в случившемся, Круо засуетился и хотел уже вылезти из палатки, но я ухватила его за руку.
— Скажи мне, как могли два человека, любившие друг друга больше всего на свете из-за какой-то глупости стать такими… чужими?
Я так силилась не заплакать, но слово «чужими» выбило меня из равновесия. Опять перед глазами все расплылось, но я точно знала, что сейчас не отключусь, и от этого мне только тяжелее. Уж лучше вырубиться еще часа на три.
— Я пойду, отдыхай.
— Ты ведь все еще любишь меня? — я руки его не отпустила и на этот раз позволила себе подняться и сесть. Да, голова покруживалась.
Круо молчал минуты две, наверное, но мне показалось, что так долго.
— Не хочешь отвечать?
— Это и есть ответ.
Он скрылся за пологом, оставив меня с этой неразрешенной задачей: молчание — это как знак согласия, или такой вопрос теперь уже не достоин ответа?
Когда я вылезла из палатки, каждый уже занимался своими делами, но Цивее сидела немного вдалеке прямо на песке и с гитарой. На всякий случай, я решила сзади не подходить. Описала сначала вокруг нее два круга, а когда убедилась, что она меня заметила, подошла спереди, остановилась метрах в двух, и сказала:
— Прости.
Цивее кивнула, но взгляда от гитары не оторвала и перебрала несколько струн.
— Я же ведь не знала.
— Да, мне сказали.
— И ты извини меня, я никогда не стала бы так говорить.
Я переступила с ноги на ногу и отважилась сесть напротив Цивее. Она быстро подняла на меня глаза и снова вцепилась в гитару.
— Извини еще раз, я, если бы знала, и пальцем бы тебя не тронула.
— Ну, у тебя хороший удар.
— Да я рукопашным боем занималась…
Вот так номер. Если бы я знала, я бы тоже и пальцем тебя не тронула.
— И что, разряд имеешь?
— Нет, я же всего год занималась, чтобы за себя уметь постоять.
— Понятно, — через силу я улыбнулась, — это у тебя хорошо получается.
Мы, естественно, не кинулись друг к другу с объятиями, и не разревелись от радости, и не стали отныне лучшими подругами, но, в целом, примирение прошло успешно. И главное, что оно все же было.
Шмель сказал, что сегодня уже никуда не поедем, потому что тогда в порту мы будем лишь ночью, а вставать на паром очень рано. Я подумала, что это все из-за меня, что я срываю групповые планы, и расстроилась.
— Хор, не бери в голову, отдых не повредит нам всем.
— Ты слишком добрый, Шмель.
Все опять сидели у костра, и я тоже сидела между Изой и Баком. Время от времени меня пошатывало из стороны в строну. Иза волновалась о моем здоровье и каждые минут пять-десять спрашивала, как я себя чувствую. Только почему-то спрашивала она это у Бака. Он отвечал, что мне надо есть и спать. На мои реплики «все нормально» и «отлично» внимания не обращали. Цивее тоже была как в воду опущенная, и, признаться, это меня радовало.
К палатке я отползла рано, когда еще не стемнело. Сегодня мне предстояло спать одной. Пика перебралась на эту ночь в машину. Сказала, меня не хочет беспокоить. Подозреваю, что мне не доверяют.
День восьмой.
Яда было много. В словах Лами, в его мыслях, в его сумке, а теперь еще и в его венах. Я сидела на лавочке, когда Круо и Шмель протащили его мимо, к воде, и стали окунать по самый пояс. Он не сопротивлялся, он вообще не двигался, как мешок, пустой, тряпичный. Следом за ними пробежал Лис, крича, что Лами может задохнуться, тогда его выволокли и уложили на берегу. Я неуверенно поднялась и подошла к ним. Лами смеялся, захлебываясь остатками воды, Лис схватил его и перевернул на спину. Тот стал смеяться еще громче. Я и раньше видела обкуренных или обколотых людей, агрессивных, оторванных, «блаженных», с неестественно резкими или плавными движениями, с непонятно заразительным смехом, но Лами был другим. Он не упивался собственным кайфом, не сопротивлялся попыткам друзей привести его в чувства, он просто смеялся, как смеется человек в цирке или над очень смешным анекдотом, искренне. Настораживало лишь то, что смех не прекращался, и что никакого повода, видимого нам, не было. Мне страшно стало. Лами был почти в своем обычном состоянии.
— Какого черта, ты же был с ним рядом?! — неожиданно рявкнул Шмель на Лиса и хотел ухватить его за майку.
Тот попятился и наткнулся на меня. Только сейчас все заметили, что я стою рядом.
— Хора, иди в домик, — приказал Круо, но я замотала головой.
— Хора? — оживился Лами и поднял темные стеклянные глаза, отыскивая ими меня. Не в силах справиться с задачей, они остановились в точке за моим плечом. — Ты здесь? — Он засмеялся роняя лицо в песок. — Думай еще, Хора… много думай…
Речь опять оборвалась в потоке смеха, и Лис загородил меня, отделив от Лами. Я отошла и села на лавку. Просто стала наблюдать, как они пытаются его скрутить, успокоить, а Лами, знай себе — смеется. Вскоре Круо и Лис подняли его, закинув руки себе на плечи и повели к домикам, а Шмель отсоединился и подошел ко мне, опустился на лавочку, повесив голову, и пальцами в волосы зарылся.
— Над чем думать? — спросила я.
— Что? — Шмель приподнял лицо.
— Над чем он сказал мне думать?
— Не знаю, Хор, не знаю…
Шмель, мне жаль тебя больше, чем Лами. Ты слеп. Я втянула носом вечерний воздух с реки. Мы были уже в порту. Завтра в восемь паром и отплытие. Порт был по большей части для грузовых судов, потому к нему тянулись аж три автострады, по которым увозили то, что сюда приплывало. Вообще, он представлял собой такую унылую местность, окруженную скромной турбазой домиков на двадцать, в основном для работников и их семей. Нас всех поселили в одном домике с четырьмя кроватями и запретили разжигать костры. Благо, это и не понадобилось — здесь была очень приличная столовая, где мы поужинали и затарились провизией.
— Шмель, как думаешь, Лами ведь и есть оборотень?
— Прости, Хор, я не расслышал. Оборотень?
— Из той нашей сказки у костра, помнишь?
— Ты об этом. Наверное.
На ступеньках перед домиком сидели Цивее и Пика, играли на гитарах. Увидели меня и раздвинулись, пропуская, подобрали инструменты.
А кто-то из них менестрель, что ли?
Думай, Хора, думай.
День девятый.
К утру Лами оклемался. Паром пришел без опозданий. Шмель на него загнал микроавтобус, а мы тем временем, распределялись по отведенным нам каютам. Кроме нас на него садились еще двое мужчин вместе с машиной и одна женщина с огромной собакой. В общем и все, людей больше не было.
Мы с Лами стояли у самого бортика и курили. Он пожаловался мне на боль в плече. Почему-то он был уверен, что в этом виноват Бак. Я доказывала, что Бака и рядом не было, когда его таскали по всему берегу, подобно кукле.
— А еще травка отсырела в кармане, — печально заключил Лами и плюнул в отбегающие от бортов волны.
— Как купали тебя тоже забыл?
— Купали?
— Купали, — заверила я, сделала затяжку и помолчала несколько секунд, пока дым не пошел из носа. — А помнишь, что мне сказал?
— Не-а, что?
— Да ладно, не бери в голову…
— Надеюсь не совсем пошлое?
— Нет.
Утром, еще до отплытия, Шмель перерыл вещи Лами и выбросил все наркотики, которые нашел. Мне показалось, Лами не сильно расстроился. Спалось мне в ту ночь отлично, а вот Иза до утра маялась с морской болезнью. В дороге столько нового узнаешь о своих друзьях.
Дом.
День десятый.
Ровно через сутки паром причалил к тому берегу. Внешне он не отличался от нашего никак. Те же самые сосны, песчаные и каменные откосы, разве что более дикий. Порта здесь не было, а лишь какая-то пристань, утонувшая в камышовых зарослях. Мы перекочевали в машину, и я сразу заснула, пристроив голову на плече Изы. Последнее, что слышала, как Шмель искал карту в салоне, а после, видимо когда нашел, перебрался к Лису. Тот опять был за рулем вместе с Баком.
— Это графские развалины? — Иза усмехнулась и подтолкнула меня. — Просыпайся, приехали.
— Нет, просто развалины, — послышался голос Лиса с места водителя.
Не расцепляя глаз, я спросила:
— Сколько времени?
— Десять. Ну ты и дрыхнуть.
Я поднялась и сразу поняла, что едем мы по наклонной, в гору. За окном я разглядела дорогу, а вдоль нее сосны, трехсотлетние, наверное, и моря папоротника. Дорога шла вверх и там, на ее окончании громоздилось нечто из стен серого камня с изгибами кирпичных дымовых труб, с покатой крышей мансарды, провалами темных окон с решетками, дверей и заросших мхом лепнинами на карнизах. Дом тянул к себе, как что-то неизведанное, как замок из старинной сказки, даже мелькнула мысль, что в нем есть приведения.
— Лис, а сколько лет дому?! — прокричала я, надеясь осилить звук двигателя.
— В этом году двести пятнадцать! — так же громко ответил он.
Двести пятнадцать, ни фига себе! Одного только понять не могу: как наш Лис, завсегдатай гулянок и спортклубов, и этот дом могут быть связаны друг с другом? Я пробежала глазами по салону: ну как, что скажете? Иза покачала головой.
— Вы знали, что у Лиса такой дом? — спросила я, теперь уже не крича.
— Даже не догадывались, — сказала она.
Остальные молча пялились в окна. Цивее от восторга даже прикрыла рот ладонью и почти не дышала.
— А кто он такой, этот Лис? — в этот момент она посмотрела на меня, и пришлось сказать, что я его почти не знаю.
— Я знаю, — пришла мне на помощь Иза, — что Шиим познакомился с ним, когда ездил в столицу к родне. Он работает инструктором в каком-то спортклубе вместе с Баком, ушел из дома в шестнадцать лет, не получил ни образования, ни чего. Больше не знаю.
Дом тем временем приближался, он не был обнесен ни забором, ни другой, какой-либо оградой. Машина остановилась метрах в десяти от самих стен, и двигатель замолк. Круо открыл дверцу, спрыгнул с подножки сам, затем подал руку Цивее — на этом моменте я отвернулась и принялась рассматривать каменный круглый фонтан около дома, — затем вылезли все остальные. Только я опустила одну ногу на землю, из-за угла каменной стены выбежал мужчина в фуфайке, в руке он держал что-то длинное и тяжелое.
— Какого лешего вам здесь надо?! — «поприветствовал» он нас и поднял инструмент над головой. — Кто такие?… Хозяин?
Хозяин? Дверца водителя открылась, и сторож неуверенно опустил оружие, а после вовсе отставил его к стене.
— Где же тебя носило?
Он припустил к нам, на ходу распахивая руки для объятий. Лиса, вышедшего ему навстречу едва не свалил с ног, сгребая в охапку. Рядом со сторожем наш спортсмен показался таким маленьким и щуплым.
— Нет, я не насовсем, — как мальчишка перед взрослым дядькой начал оправдываться Лис, отвечая на кучу посыпавшихся на него вопросов. — Живу хорошо… не женился… работаю… это мои друзья, — он повернулся к нам и назвал имя каждого.
Мужчина смерил нас одним очень недоверчивым глазом. Второй, почему-то был прищурен. Его лицо покрывала небольшая бородка с проседью, сначала мне показалось, что он старик уже, а сейчас разглядела, что мужчине лет пятьдесят, но смотрелся он очень моложаво.
— Скаол, он сторож, — сказал Лис для нас, но его никто не слушал.
Как завороженные все глазели то на двухсотпятнадцатилетние стены, то на мужика.
— Идемте же, идемте скорее, — пробасил Скаол, обхватил Лиса за плечи и повел от нас. — Какой же ты здоровый стал, теперь-то я тебя за уши не потаскаю. Надолго?
Лис обернулся к нам и махнул: за мной. Все пошли. Я держалась поближе к Шмелю. Машина осталась на подъездной дороге, уже основательно заросшей, а мы зашуршали по сухим иглам и редким листьям, по траве и шишкам следом за хозяином дома и его слугой.
— На неделю, может.
— Ты же, шельма, родителям даже не звонишь?
— Некогда, — неумело оправдался Лис и потер шею.
Они как раз проходили мимо поворота стены, и сторож взял инструмент для встречи с гостями. Вблизи я поняла, что это огромная монтировка с уплотненным наконечником длиной метр двадцать, наверное.
— Че за фигня? — спросил Лис, указывая на нее.
— Не фигня это, а оружие от всяких, — Скаол потряс ею в воздухе, и шедший за ним Круо осторожно приостановился.
Обойдя фонтан и угол дома мы вышли к парадному входу. То есть, так он назывался, но слово «парад» здесь было крайне неуместно. В нише находилась высокая дверь темного дерева, окованная чугуном, к ней вели три ступени. С обеих сторон росло по сосне, они даже около самого дома стояли также плотно, как в лесу, только папоротника не было и вообще никаких кустарников. Их, наверное, вырубали.
— Ты к родителям-то поедешь? — снова заладил сторож, а Лис, как провинившийся, завертелся по сторонам.
— Слышь, Скаол, я неделю здесь поживу, а потом уеду. Ты не говори им.
— Дело твое, но нельзя так, они ведь думали даже, что тебя в живых нет после аварии той. А ты даже им не позвонил.
Лис замотал головой и мельком глянул на нас. Все вежливо сделали вид, что целиком заняты рассматриванием сосен и ступеней у входа. Всегда неудобно как-то когда становишься свидетелем этих сцен «родитель-дитя», хотя сторож, это не отец, но ощущения не лучше. Лис вздохнул, и мне его жалко даже стало.
— Ну раз на неделю, тогда я к своим смотаюсь, — голос Скаола смягчился и он потрепал Лиса по макушке. – Ладно?
— Конечно, можешь и обратно не спешить.
— Как это?
— Считай, я тебе отпуск дал на лето.
— Ни черта! — в сердцах сторож плюнул на землю и растер слюну носком сапога. — Ты, Леис, и не представляешь, как тут воруют. — Он постучал монтировкой по решетке на окне первого этажа. — Даже вот, поставил.
— Мрачновато…
— Зато надежно, их не сломать и не снять. Пусть попробуют только что-нибудь стащить!
— Че, уже таскали?
— У нас пока нет, а деревню помнишь внизу, куда вы с братом плавали наперегонки, так там даже лодки уводят! Не, хозяин, в этом доме жить надо.
— Чего же не хочет никто.
Сторож что-то пробубнил и вдруг заметил кучку молодежи, приехавшей с Лисом, о которой уже успел забыть.
— Ох, что я стою, проходите в дом.
— Подожди. — Лис смахнул сор и маленькую шишку с первой ступеньки и сел на нее, посмотрел перед собой. От крыльца открывалась панорама неба в просвете между деревьев.
Мы опять вежливо разбрелись в разные стороны. Я подняла с земли растопыренную шишку и принялась откручивать от нее пластинки. Она пахла смолой.
Понимая настроения Лиса, сторож не стал настаивать, а сел рядом с ним и отставил монтировку.
— Там ремонт на третьем этаже не доделали. Еще отец твой начал, да, как всегда, не закончил, а потом уже уехали. Стена там разобрана, в комнате той здоровой, где твой рояль стоит.
Рояль? Мы со Шмелем переглянулись и подавили улыбки. Рояль Лиса? Нет, ну это уже слишком смешно.
— Понятно.
— И телефонный кабель поврежден из-за этого. А дров полно, я на той неделе только заготовил. Здесь ночами холодно. Так, — Скаол задумался, что-то подсчитывая на пальцах, — на втором этаже все камины работают, на первом только в гостиной, а на третьем грязные, лучше не трогай, а который в комнате мамки вообще забитый, я потом почищу. Как разжигать-то помнишь?
— Помню.
— В подвале, как всегда, все на месте. Вина наверху, внизу что-то из еды если осталось — хорошо, а так за едой я в деревню всегда плаваю. Лодка-то, — сторож всплеснул руками, — у нас только одна осталась, да и та весельная. Как грести-то помнишь?
— Помню.
— Я уеду, машину в гараж загоните. Она влезет. Твоя?
— Нет.
— А у самого есть?
— Есть.
— Ты где живешь-то, может, скажешь?
Лис покачал головой.
— А зарабатываешь хоть нормально?
— На еду хватает.
— Мамка твоя не слышит, — сторож вздохнул и поник весь как-то, но потом оживился и подтолкнул Лиса в плечо. — Малой-то юристом стал. Слышал?
— Нет.
— Женится в будущем году. В январе.
— Отлично.
— Приедешь?
— Не знаю… нет.
Я выкинула шишку и пошла искать другую. Отчасти потому, что неудобно стало за подслушивание чужого разговора.
— У тебя-то подруга есть? — я хоть отвернулась и отошла, но все равно, все было слышно.
— Есть.
— Красивая?
— Да.
— А то приезжай с ней вместе к брату-то на свадьбу. Знаешь, как обрадуются все…
— Ладно, — Лис прихлопнул ладонями по коленям и поднялся со ступеньки. — Идем в дом, что ли?
Скаол собрал свои вещи и уехал через час. Напоследок он оставил еще кучу рекомендаций и советов и так всех достал своим гостеприимством, что когда кузов его пикапа скрылся в лесных зарослях, волоча за собой ленты дыма, все вздохнули с облегчением. А Лис особенно. Взяв на себя обязанности полноправного хозяина, он расселил нас по комнатам. И даже ни единым словом или намеком не предложил Круо и Цивее пожить в разных. Нет, в одну, с огромной кроватью, с камином, без разговоров. С досады я чуть не начала грызть стены. Дом делился две части — восточную и западную — им досталась крайние апартаменты в западном крыле, мне — крайние в восточном. Насколько я поняла, это были две самые отдаленные друг от друга комнаты.
Лис каждого отдельно заводил в комнату, все объяснял, показывал и отдавал ключи.
— Там ванная, — сказал он, когда очередь дошла до меня, и открыл дверь в стене слева от входа. — Точно.
Я пробежала следом и заглянула через его плечо.
— Ого, здоровая какая.
— Да. — Лис открыл оба крана, из них исправно потекла вода и даже абсолютно бесцветная. — С горячей могут быть проблемы. — Он сунул руку под напор и тут же болезненно отдернул обратно. — Но, сейчас все нормально.
Лис протиснулся мимо меня снова в комнату, а я еще постояла, рассматривая разрисованный вручную старинный кафель.
— Постельное белье я еще не нашел, — услышала я из комнаты и вышла.
К моему удовольствию кровать стояла в нише стены, целиком в ней утопая, а в стене напротив был камин, и так красиво это все смотрелось… я сразу представила, что живу в этой комнате не одна и спросила у Лиса:
— А в других комнатах кровати тоже в таких нишах?
— Не помню. Что, нравится?
— Нравится. — Я села на кровать и покачалась на пружинистом матрасе. — Классно.
Лис улыбнулся и ушел, а я легла на покрывало и стала смотреть в высоченный потолок. Не простой домик.
Мы перетащили из машины свои сумки в комнаты, а также принесли остатки еды, и Иза с Цивее принялись готовить, а я крутиться рядом. Плита была газовая, и меня к ней близко не подпускали, потому что Иза хорошо еще помнила, что после моей фразы: «дайте что-нибудь поделать, а то руки некуда пристроить», — начиналось все самое худшее. Обязательно что-то рассыпалось, разбивалось, подгорало или пересаливалось. Поэтому я скромно сидела за огромным разделочным столом и очищала сосиски от целлофана. Такое ответственное задание не могли доверить мне одной, поэтому я делала это на пару с Баком. Вообще, у Изы всегда пристроен каждый. На данный момент Шмель, Лами и Круо чистили картошку, Пика резала какой-то салат, Цивее ждала у плиты, когда будут готовы ингредиенты для главного блюда «Сосиски с картошкой». Сама Иза наблюдала за всеми и деловито искала по всем ящичкам столовые приборы и приправы. Ей помогал Лис, который сам только что вылез из подвала и сказал, что из еды там только рыба и соленые грибы, но их есть не стоит. А, да еще вино.
— Вино? — переспросил Лами. — Фамильное?
— Хва прикалываться, — Лис сел за стол между мной и Баком. От него повеяло холодом подвальной земли.
— А много там этого вина? — решил уточнить Шмель.
— Ну да, две стены.
— Что значит, две стены?
Мы не поверили и пошли перепроверять. И убедились только когда попали в настоящий винный погреб со стенами, от пола до потолка заставленными деревянными полками с бутылками.
— И ты унаследовал все это добро? — спросил Шмель, когда все вернулись и опять принялись за свои дела. — Так чего ж ты такой… — он замялся и посмотрел на Лиса.
— Небогатый? — договорил он.
— Да нет, не то…
— Необразованный?
— Нет.
Да тупой, Лис, почему ты такой тупой?
— Ну как бы простой, — Шмель подобрал слово. — Спортивный инструктор — как-то это не очень престижно.
Бак насупился и запыхтел, но кроме меня этого никто не услышал. Мне стало весело, и я вдруг вспомнила про рояль, но пока решила помолчать. Вместо меня заговорила Цивее. Она всегда все делает вместо меня.
— Лис, а ты все детство здесь провел?
— До шести лет.
— А потом?
— Потом меня в городскую школу отдали. В закрытую. Ну то есть, я только на выходные сюда приезжал и на каникулы.
— С шести почти лет без родителей? — Цивее приняла у меня доску с начищенными и порезанными сосисками.
— Угу.
Все вдруг замолчали, вспомнив, наверное, что у Лиса и так проблемы с родаками. Это групповое молчание, бульканье кастрюли на плите и постукивание ящичков с ложками через пять минут начало напрягать и тогда я решила все же спросить:
— Лис, а что там за рояль на третьем этаже?
Услыша слово «рояль», он зажмурился и ткнулся лбом в открытую ладонь: не спрашивай. Но поздно, Лис, я уже спросила, и это вызвало такие удивленные гримасы, что любо-дорого посмотреть. Один Шмель не удивился, а тихо отвернулся, снова пряча улыбку. Похоже, кроме нас с ним никто про рояль не услышал. Цивее уж точно не слышала — у нашей музыкантши челюсть едва не отвалилась и глаза чуть не вылезли.
— Рояль? — сдавленным от восторга голосом переспросила она. — Ты на рояле играешь?
— Ну, я как бы в детстве… я давно не играл… — начал «плавать» Лис, а Цивее едва не визжала от радости, как будто бы он подарил ей этот рояль вместе со всем домом.
— Сыграй, пожалуйста! — простонала она, молитвенно сложив на груди руки.
— Я все уже, наверно, забыл, — Лис застеснялся и начал гонять пальцем крошку по столу.
— Че это забыл! — возмутился Бак. — Ты же на той неделе клавишника у «Харгов» заменял. Во как играет!
Он показал всем поднятый большой палец, а я едва со стула не свалилась — это же надо так друга подставить, теперь-то Лис точно от рояля не отвертится. Тут, конечно, была вторая волна всеобщего шока, потому что «Харги» — это очень известная в нашем городе рок-группа. С ними не то, чтобы играть вместе, с ними просто перемолвка в лифте уже почетна.
— На той неделе? — опять застонала Цивее. — В «Опале»?
— Да, да, так этот клуб назывался, — заверил Бак.
— Мы же были там, — она кивнула Круо, а я вдруг ощутила, что у меня в руке есть свободный нож, которым разрезала сосисочные обертки.
— Да, — кивнул он, — но я на клавишника не смотрел.
— Я тоже не смотрела, зато слушала. Это было нечто! — она протянула руки к Лису. — Дай мне обнять тебя, а потом, потом я блокнот принесу, ты мне распишешься.
Растерянный Лис поднялся со стула и ничего не успел сообразить, как на шею ему кинулась взволнованная Цивее и чмокнула в щеку. Я немного отклонилась в сторону, чтобы посмотреть на реакцию Круо, насколько помню, он не очень любит, когда его девушка с посторонними парнями обнимается. Но на этот раз он лишь мило улыбнулся.
— И теперь ты точно будешь играть для нас на рояле, — сказала она, еще раз поцеловала его в другую уже щеку — я опять отклонилась в сторону и услышала, как Шмеля опять поразил приступ бронхита, — потом отпустила Лиса, взяла у Круо начищенную картошку и стала нарезать ее навесу, прямо над кипящей кастрюлей.
За обедом было решено устроить вечером не просто концерт, а настоящий праздник — отметить наш приезд, да и просто повеселиться. Продуктов, правда, не было, поэтому Круо, Цивее, Бака и Лиса отправили в ту самую деревню, о которой говорил сторож. До нее надо было добираться через небольшую реку, а до реки — спускаться с холма, на котором стоит дом. А на том берегу еще идти и идти… в общем, сам путь занимал часа три и я рада была, что меня не отправили с ними.
Мы с Изой проводили их только до реки. К ней вела узкая крутая тропинка через сосны, выходящая на песчаный берег. Хотя шли мы недолго, но реку все равно из дома почти не видно. Слишком деревья высокие, сказал Лис. Я подумала, что здесь и без того так красиво, что об этом можно не беспокоиться. К берегу была привязана весельная лодка. Такая огромная, что парням пришлось тащить ее втроем до воды, а когда они все в нее залезли, их почти не стало видно.
Мы с Изой сели на берегу на какую-то корягу и провожали их глазами, а я представляла, как плыву в этой лодке вместе с Круо, а вокруг ночь и звезды.
— Скоро нянчиться будешь, — загадочно улыбаясь, ни с того, ни с сего сказала Иза и отвлекла меня от сладостных грез.
— Чего? — переспросила я и тут до меня дошло. — Ты, правда, что ли?
— Правда, — она обняла меня, а я ткнулась носом в ее плечо и мне так тепло опять стало и так радостно, оттого, что это мои друзья, Иза и Шмель, и что скоро появиться еще кто-то третий, такай же классный, как они.
— А как скоро-то?
— Ну не очень скоро, еще и месяца нет, наверное?
— И давно знаешь?
— Я тест раньше еще купила и таскала в сумке на всякий случай, а пару дней назад думаю, дайка проверюсь, у меня задержка. И вот…
— Потому тебя на пароме так полоскало?
— Наверное, да. У меня ведь никогда не было морской болезни.
— Иза, как здорово, — я погладила ее по спине и почувствовала, что сейчас заплачу. — А Шмель знает?
— Нет еще. Я попозже скажу, время выберу подходящее и скажу. И ты ни-ни, ясно?
— Конечно.
Мы сидели еще долго, час или полтора, болтая и придумывая всякие шуточки про Шмеля и про его реакцию на эту новость, а после пошли бродить по берегу и чуть не заблудились. Когда вернулись к дому, Пика сидела на краю старого фонтана, закинув ногу на ногу, наигрывала на гитаре какую-то мелодию. Насколько я помню, когда мы уходили к берегу, она также сидела и наигрывала, но только что-то другое.
— Ты бы отдохнула, — заботливо сказала Иза и присела рядом.
Возможно когда-то этот фонтан и был красивым, но сейчас у сидевших на нем бетонных птичек откололись головы, чаша, из которой они якобы пили воду, до краев была заполнена землей и песком, а самое его дно щедро устилали сухие желтые иголки, клочки старых газет и шишки.
— Не могу, — ответила Пика, — мне столько еще работать над собой надо, если я хочу хоть какое-нибудь место занять.
— Ты здорово играешь, — заверила ее Иза, и я кивнула, подтверждая.
— Ну да, — девчонка усмехнулась.
— Серьезно, — я села около нее, наклонилась и, по привычке достала из фонтана шишку. — У меня хоть слух не важный, но я столько раз слышала игру на гитаре, что скоро экспертом стану. Так вот, у тебя почти лучшая.
— Почти, — повторила Пика, — вот именно, почти, а лучшая, наверное, у Цивее.
Вообще-то да. Как играет ее сестра — это нечто неописуемое. Но я этого не стала говорить, а просто вежливо откашлялась.
— Кто-то же всегда лучше.
— Ты, может, уже и отчаялась, а я еще хочу ее победить.
Вот как. Такая реплика вызвала усмешку даже у Изы, а девчонка, как ни в чем не бывало, снова принялась наигрывать разные аккорды. Я ничего не ответила, а только поскребла шишкой по подбородку и про себя подумала: «вот утерла».
Для нас пика начала играть на заказ, меня удивляло, откуда она знает столько песен, а, главное, как удерживает в памяти все эти ноты? Через четыре композиции вернулись добытчики из деревни. К дому они протащили несколько больших пластиковых пакетов, не заметив нас, и только Лис остановился, немного прищурился и, разглядев, направился к фонтану.
— Ты че так и играешь? — спросил он, опуская белый пакет на землю.
— Надо, — промычала Пика, хотя сама уже устала, и ее спина превратилась в вопросительный знак.
— Лис, а этот фонтан работает? — я бросила ощипанную шишку на дно.
— Нет, к нему ни одной трубы и не подведено. Это вообще не фонтан.
— А что же?
— Колодец. — Он сел на его край и посмотрел вниз. — Глубокий на самом деле, метров десять, его столько раз засыпали, но он все равно проваливался, а потом родители эту платформу заказали, она съемная, — Лис пристукнул кроссовкой по дну, — и оформили так все, как будто фонтан.
— Зачем?
— Ну, — он взъерошил волосы на затылке, — я как-то раз туда упал, когда маленький был, вот и решили его заделать.
— Чуть не утонул? — побеспокоилась Иза.
— Да не, я и не помню, чтобы там когда-то была вода. Он высох лет сто назад.
Из-за угла дома выглянула Цивее и позвала нас, обещая Пике дать персональный подзатыльник за то, что она сидит на холодных камнях. Дурацкий фонтан, думала я, который и не фонтан вовсе, а колодец, высохший бог знает когда, а сейчас приспособленный только для сбора шишек.
Зала с роялем была и правда очень большая. И очень опасная, потому что одна ее стена была почти целиком разобрана и неаккуратно завешана плотной гардиной, которая перекидывалась на угол и на вторую стену, тоже неполную, за ней виднелась другая комната. Пол вдоль стены практически отсутствовал, а вместо паркета по нему были протянуты несерьезные балки. Они прогибались под нашими шагами, когда мы подходили к роялю. Помимо рояля в зале стояли несколько кресел и софа, задернутые пыльными покрывалами, которые мы поснимали. Я и Лами уселись на софе, остальным хватило кресел. Оказалось, что крышка рояля не поднимается, так как он был неисправен. Целый день все говорили: «старый рояль, старый рояль», и я уже приготовилась увидеть нечто древнее и антикварное, когда Лис стягивал с него чехол, но инструмент оказался такой приличный, черный, отполированный до блеска, со стершейся позолотой давней инкрустации. И клавиши были ровные и аккуратные и не торчали в разные стороны, но их оказалось так много, что я не удержалась от вопроса: «Как человек всего с десятью пальцами может справиться с этим?»
Лис еще пытался канючить про то, что не знает, где лежат ноты, что без нот он играть не умеет, но на Цивее это не подействовало. Я всегда замечала, что даже если просто пробежать от одного конца клавиш до другого и обратно — многие музыканты так делают, не знаю как это у них называется, может разминка? — уже получается что-то прекрасное. Лис проделал такую разминку и я чуть не оглохла, а от вибрации звука нас с Лами протрясло — софа стояла к роялю ближе кресел.
— Расстроен, — печально заключил Лис.
— Обалдеть! — сзади донесся восторг Цивее. — Ну, пожалуйста, играй.
И Лис сыграл что-то классическое, ностальгически печальное и красивое. На последней ноте рояль вздохнул и все с ним вместе, заворожено затаив дыхание. И я не была исключением. Потом он играл еще и еще, и мне это все уже успевало надоедать — и Лису тоже, — я начала ерзать и оборачиваться. Из всех один только Круо вел себя также, и я порадовалась, что наши мысли скорее все же совпадают, чем расходятся. Весь концерт длился где-то час, потому что после одиночных партий Лиса к нему присоединилась Цивее, и они играли в четыре руки.
О, моих восторгов не передать!
После большой холодной залы мы с Изой накрыли в гостиной. Там как раз все это время был зажжен камин, но все равно, было прохладно. А Лис еще нас всех так «обрадовал», сказав, что камины, в принципе, нагревают помещение очень плохо, поэтому, если мы не хотим, чтобы в наших комнатах было также, пора их разжигать. Я не знала, как это делать, поэтому просто взяла связку дров и развела в своем камине обычный костер.
В гостиной было уютнее, чем в других комнатах, чувствовалось, что сюда сторож хоть иногда заходил. Над камином висело широкое зеркало в массивной раме, а перед ним лежал толстенный ковер. Около него мы поставили вплотную два стола, чтобы все влезли, и накрыли одной скатертью. Я опять сидела около Лами, и рядом с нами стояла бутылка какой-то настойки, скорей всего вишневой, мы поедали пирожки, купленные в деревне и незаметно от остальных подливали ее в наши бокалы. Ее крепость была градусов сорок — сорок пять, поэтому мы очень скоро, но ненамного быстрее, чем остальные, стали очень веселыми и вывалили на улицу, чтобы покурить.
— А ты хотел бы жить в таком доме? — спросила я, присаживаясь на ступеньки и раскуривая свою сигарету.
Было уже достаточно темно и на небе вылезла первая звезда. Лами посмотрел на нее и прислонился к сосне около меня.
— Да ну.
— Не нравится?
— Смысла не вижу.
— Ну как же, а уединение?
Я так и знала, Лами это насмешило до коликов. Он и в пьяном виде вел себя так же, как всегда.
— Ты подумай только, Хорик, здесь же нет ни телевизоров, ни компьютеров, даже телефона нет.
— Это все можно поставить.
— И пробки тут же повылетают.
Почему-то это меня тоже очень повеселило, и с минуту я просто не могла отдышаться. А когда мы вернулись, Шмель тут же заметил наше, ну, возможно немного неадекватное состояние, и рассекретил под столом бутылку. И изъял.
— Ты девчонку-то мне не спаивай! — сделал он замечание Лами, а я от смеха чуть под стол не сползла:
— Девчонку…
Но не прошло и десяти минут, как Лами оттуда-то выкрал еще одну бутылку с не менее ядреным пойлом. Мы чередовали собственные тосты: за наркотики, за отщепенцев, за тяжелый рок, за биологическую природу человека, — с общими: за музыку, за любовь, за то, что мы все сюда приехали… В общем, я напилась и решила, что если сейчас не поговорю с Круо, не сделаю этого уже никогда.
Я встала, вылезла из-за стола и, опираясь на спинку дивана, подошла к нему.
— Нам надо поговорить.
— Хора, ты пьяная.
— Я просто хочу знать, что ты в ней нашел? — я указала пальцем в лицо Цивее, и тут меня опять поразил приступ хохота. — Она же уродина!
Я хотела замахнуться, чтобы дать ей пощечину, но Круо успел схватить мою ладонь и мне опять стало смешно. Я начала медленно оседать на пол, прижимая свободную руку к животу и не в силах вздохнуть. Мое поведение не осталось незамеченным Шмелем, и до того, как я упала целиком, он успел подойти и за плечи поднять меня обратно.
— Шмель, вжжж? — его круглая мордашка насмешила меня, как никогда. — А ты знаешь, почему тебя зовут «Шмель»?
— Хор, давай вернемся к нашему столу?
— Я только хочу ей врезать! — я взмахнула кулаком, и едва не потеряв равновесие, удержалась на ногах только благодаря Шмелю.
— Ну зачем тебе бить Цивее? Ты забыла, что она дерется лучше тебя?
— Точно, — на секунду я попыталась стать серьезной и позволила заботливо обнять себя и увести от Круо с подружкой.
Пошатываясь мы направились к другой части стола, нашей, как сказал бы Шмель. И он, наверное, уже начал радоваться, что со мной так легко договориться, как на пути нам попался Бак. То есть, он на пути не попадался, просто сидел за столом, а мы проходили мимо. Я только увидела Бака, как стопорнулась и наклонилась к нему, облокотившись о его неохватные плечи.
— Бак, ударь эту дуру, — жалостливо попросила я и погладила его по голове, по аккуратной «площадке». — Или Лис… Лис, ты классно играешь… вы помните ведь, что она со мной сделала, она не успокоиться, пока не убьет меня…
— Нет, это я ее убью, — услышала я сдержанный голос Круо где-то слева, и тут же меня резко отдернули от Бака. — Хочешь поговорить — пойдем, поговорим. — Круо повел меня из гостиной под мой радостный визг восторга.
— Ты добилась своего, малышка! — последнее, что донеслось из комнаты. Это был Лами.
Очень быстро мы оказались на улице, и я, едва не споткнувшись, остановилась на той ступеньке, где недавно курила.
— Ты вообще что уже позволяешь?
— Тебе я позволю все.
Эта фраза мне показалась такой остроумной, но Круо она, почему-то не позабавила.
— Я же знаю, ты не настолько пьяная, меня-то не обманешь. Что, просто решила поиздеваться?
— Нет, поиздеваться решил ты, а я решила полюбить тебя. — Я покачалась взад-вперед и перестала, поняв, что сейчас упаду. — Поцелуй меня.
Я хотела обнять его, и Круо перехватил мои руки. Одну и вторую.
— Сейчас мы вернемся, и остаток вечера или будешь сидеть очень тихо, или отправишься к себе. Спать пора уже.
— У-у-у.
Меня опять потащили в гостиную и усадили рядом с Лами.
— Так быстро?! — удивился он, а Шмель шикнул на нас обоих.
Я показала ему язык и весь вечер дулась на всех, а когда Цивее принесла гитару и снова начала на ней бренчать, я позволила себе во всеуслышание заявить, что с такими исполнителями авторская песня скоро потерпит крах.
Когда ночью я поднялась к себе, то обнаружила, что камин все же погас. Я приняла холодных душ, залезла в холодную постель и начала думать о холодной мести.
День одиннадцатый.
Утром голова не болела вообще, и я ничего не забыла о вчерашнем, потому что Круо прав — я действительно была не настолько пьяной, как хотела казаться. Просто пьяным много прощается. Естественно, мне стало стыдно. Я отправилась в ванную и длительное время любовалась собой в зеркало — давно уже заметила, что если вечеринка прошла нормально, то после выпитого, в меру, спиртного выглядишь только лучше. Глаза блестят, цвет лица выравнивается, а самое главное — я придумала свой план холодной мести. Точнее, просто вспомнила.
Сначала я долго мылась, потом долго сидела в комнате перед окном и красилась, потом просто смотрела на часы и ждала, что хоть кто-нибудь зайдет и скажет: «Ну ты и устроила вчера, да мы все хороши были, спускайся». Но никто не зашел, хоть я и слышала шаги на первом этаже и далекий разговор за окном, про меня забыли. Или очень хотели забыть. Пришлось спускаться самой.
На лестнице я почуяла запах кофе, который тянулся с кухни. На кухне встретила Изу, она стояла у плиты над кофейником, помешивая напиток, и Круо с Баком, просто сидевших за столом над пустыми чашками.
— Яичницу будешь? — спросила Иза. От ее голоса что-то так едва заметно веяло холодком.
— Нет, кофе только. Что случилось?
— А то ты не знаешь?
Я остановилась в дверях и решила не проходить к ним, приняла защитную позу, сложив на груди руки.
— Вы про вчерашнее что ли? О! — я всплеснула руками. — Да всякое случается…
— Извинись перед Цивее, — перебил меня Круо.
— Я, наверное, ослышалась.
— Извинись, я сказал.
— Да вы что? — Нет, я все-таки прошла в кухню и встала напротив Круо и Бака, схватившись за столешницу. — Тот раз она меня избила, так, что я сознание потеряла, а я извинялась, в этот раз меня все презирают, от меня отвернулись, а я опять извиняюсь. Где справедливость?
На секунду стали слышны только постукивания ложки о края кофейника и шипение газового огня, а потом Бак сказал:
— Ты сознание потеряла не потому, что она избила, а просто головой о стекло ударилась.
— Да? А о приборную панель, когда она меня…
— Извинись, — повторил Круо.
— Что твоя неженка опять закапризничала?
— Нет, — вместо него ответила Иза, — она просто взяла гитару и опять ушла на берег. Даже не ела ничего.
— Бедняжка, — я скривила лицо и хотела уже уходить.
— Ну с каких пор ты такая стерва?
— Стерва?… Иза…
Иза никогда не называла меня так. На миг даже показалось, что я тронулась умом.
— Понимаешь, Хора, Цивее новенькая в нашей компании, она так хочет влиться, понравиться нам, потому очень расстраивается, когда ты так делаешь.
— Она расстраивается?! Да что она хотела, если встречается с моим парнем. — Для понятливости я указала на Круо, как будто кто-то здесь еще мог не знать этого.
— Он не твой парень, вы расстались, и хватит жить уже в прошлом. А Цивее разве виновата в том, что теперь он ее любит, а она его?
— Какая же ты стерва, Иза…
— Круо, скажи ей что-нибудь, — Иза передала меня, как эстафету, и взяла с плиты кофейник.
— Не знаю уже, что добавить.
Он убрал руку от чашки, и Иза налила ему и Баку.
— Хочешь? — спросила меня и потянулась за следующей чашкой.
— Нет.
Я ушла от этой компании и отправилась на пляж. Цивее сидела на той самой коряге, на которой вчера я узнала, что Иза беременна. Она играла на гитаре. Я подошла, села рядом на песке и спросила:
— Ты не думала никогда, что в системе бывают сбои?
— Что? — Цивее посмотрела на меня во все глаза и даже отвернулась от гитары.
Я довольна была, что начала с этого вопроса, а то если бы сказала банальное «прости», она бы так и осталась сидеть, уткнувшись в гитару, и кивать мне.
— Сбой в системе, — повторила я, — это, например, когда у каждого человека есть своя вторая половина, только его и ни чья больше — это правильно, это норма, а когда понимаешь, что твоя половина является половиной еще кого-то — это сбой, потому что так быть не должно.
— Да, понимаю, трех половин быть никак не может, — согласилась она.
Я хотела рассказать ей еще и теорию о том, что половин вообще быть не может, как долек у солнца, но потом решила, что это не будет уже похожим на примирение.
— Теперь ты понимаешь, что я чувствую себя третьей ненужной никому половиной, которой вообще быть не должно.
Цивее отвернулась и стала смотреть на реку.
— Знаешь, я тоже чувствую себя третьей половиной.
— Нет, это неправильно. Ты себя не так должна чувствовать.
Она усмехнулась:
— Это сбой?
— Определенно.
Мне тоже стало смешно от нелепости всего этого разговора и я просто решила спросить:
— Ты не в обиде на пьяную женщину? — едва не сказала: «одинокую пьяную женщину».
— Мир.
— Знаешь, — я положила руку на грудь, — я ведь полночи не спала.
И я не соврала — остальную половину ночи я продумывала ингредиенты своего «холодного блюда».
— Я тоже.
«Интересно, из-за кого это?» — едва не спросила я, но подавила эту стервинку.
— Идем в дом, — я поднялась и протянула ей руку, — а то они мне кофе не наливают, пока не помирюсь.
Цивее засмеялась и пошла за мной. Я намеренно не отпускала ее руки, хотя это могло и показаться странным, чтобы в кухню зайти именно так: держась за руки и со счастливыми улыбками на лицах. А обстановка на кухне нисколько не изменилась, только что кофе поубавилось в чашках. Иза просияла, поставила перед нами две яркие кружки, Круо виду особо не подал, но стал не таким колючим. Я смотрела на них и думала: сколько же раз мне еще придется мириться с Цивее, прежде чем вы поймете, что я ее ненавижу.
Иза сказала, что они хотят пройтись по берегу, тем самым маршрутом, по которому мы с ней вчера заплутали, там места красивые, и предложила мне пойти с ними. Вот и хорошие условия, подумала я и отказалась, сославшись на головную боль после вчерашнего. Все поняли и никто не настаивал.
Из-за решетки своего окна я видела, как Шмель, Иза, Цивее без гитары и Круо уходили в сторону реки. Остальные рассредоточились по всему дому и прилегающим к нему территориям. Тем лучше для меня. Я взяла с тумбочки приготовленные заранее маникюрные ночницы и направилась в самую дальнюю комнату от моей. Дверь была незакрыта, я зашла и оставила небольшую щель, чтобы услышать шаги, если что. Быстро осмотрелась, где же гитара? На столе у окна чехол, но он пустой. По размеру комната была такой же, как моя, но кровать стояла не в нише. Это порадовало.
На шкафу я увидела торчащий гриф и возликовала: вот она! Пододвинула стул, залезла на него и прислушалась. Шаги? Нет. Я достала гитару, в кармане джинс быстро нащупала ножницы. Никогда струны не резала, не знаю даже, осилят ли их мои ножницы, но назад пути нет, хотя бы самую тоненькую.
— Ты че делаешь?
Я вздрогнула и выпрямилась. В дверях стоял Лис, а у меня в одной руке гитара, в другой ножницы. Интересно, смогу ли я придумать в такой ситуации что-нибудь правдоподобное и безобидное?
Он прошел в комнату и захлопнул за собой дверь.
— Лис, будет хорошо, если об этом кроме нас никто не узнает.
Я взяла ножницы на изготовку, но Лис, видимо, не совсем понял, что это тот самый план сладкой мести, и отнял гитару.
— Это же глупо, — он усмехнулся, — слезь со стула.
— Почему это глупо?
Я послушалась его, и Лис, воспользовавшись этим же стулом — элементом системы «месть», — закинул гитару обратно на шкаф.
— Потому что, — он спустился, — все сразу догадаются, что это сделала ты.
— Никто не догадается, Лис, ну, пожалуйста, не мешай мне.
— Догадаются, потому что больше некому.
— Некому? Я уже знаю, что свалю это дело на Пику, ведь сестра ее соперница на Фестивале. Как тебе такой план?
— Неумный план, идем.
Лис взял меня за руку и повел к двери, но почти сразу же остановился, и я поняла почему — из коридора явно слышались чьи-то голоса, а в следующую секунду их приближения, я поняла, что это голоса Круо и Цивее. У меня пропал дар речи. Я метнулась к окну, запоздало вспомнив о решетках, но Лис удержал меня за руку.
— Лис, сделай, что-нибудь, — зашептала я, вцепляясь в его плечо. — Мне крышка.
— Подожди, — Лис оставался абсолютно спокойным, и начал рассматривать стены.
— В ванную, — я рванула туда, но он отдернул меня обратно.
— Нет, нам туда.
И он повел меня к стене, а точнее к картине на ней, и когда я уже отчаялась тому, что доверилась Лису, он потянул за рамку картины и она открылась, как дверца. За ней я увидела квадратное окно в пустоту, из которого повеяло холодным деревом и камнем. Лис первым перелез туда и не скрылся, упав в темноту, как я ожидала, а так и остался стоять на уровне своего роста.
— Мне страшно, — призналась я.
— Идем, — он сгреб меня в охапку, перетащил к себе по ту сторону стены и закрыл за нами картину.
Я зажмурилась.
— Ты ставил его сюда? — приглушенный голос Цивее, она спрашивает про стул.
— Нет, — логичный ответ Круо.
Какого черта они приперлись? Я открыла глаза. Немного привыкнув к темноте, они разглядели, что мы стоим на деревянной балке шириной не больше моей ладони.
— Где мы? — прошептала я в самую шею Лиса.
— Надо спуститься, — вместо ответа сказал он и отцепил от себя мою правую руку. — Держись. — Ладонь тут же нащупала другую балку повыше. — Держишься?
— Да.
Лис отошел от меня и скользнул куда-то вниз. Я пригляделась и поняла, что он стоит на другой балке и протягивает мне руку.
— Нет, боюсь. — Я замотала головой.
— Хочешь, чтобы они тебя услышали?
— Нет.
— Тогда прыгай.
— Нет.
— Я поймаю.
Прыгать было страшно, поэтому я только осмелилась отцепиться от верхней балки и сесть на ту, которая была под ногами, а затем дотянуться одной ногой до балки Лиса. Когда я это сделала, то поняла, что повисла между двумя деревяшками, и не могу никуда пошевелиться.
— Наконец-то, — вздохнул Лис, взял меня за талию и спрыгнул вместе со мной.
Это мне стоило больших усилий не закричать, от страха я схватила первое, что попалась, а это была рука Лиса, и обняла ее.
— Мы уже на земле, — сказал он.
— Правда? — я сделала шаг назад и никуда не провалилась. — Где мы?
— Это шахты.
— Какие еще шахты?
— Лифтовые, видишь, — он указал куда-то. Приглядевшись, я увидела деревянный ящик. Он стоял на земле. — Это корзина. В ней мои прабабки спускали прислуге грязное белье.
Всего-то. Я усмехнулась.
— Через картины?
— Не знаю точно, мне кажется картин тогда не было. Он прошел дальше в глубь и я за ним. — Их сто раз переделывали и укрепляли. Они ненадежные.
— Но, Лис, — теперь я хорошо осмотрелась и поняла, что высотой шахты до третьего этажа и лишь откуда-то сверху в них просачиваются тоненькие полоски света. — Как-то много места для шахт.
— Они длинные, по всему дому.
— И к каждой комнате?
— Да.
— Ясно.
Я расставила руки и сразу же уперлась ими в противоположные стены, даже не распрямляя. Посмотрела наверх.
— И долго нам тут сидеть? — голос отражался недолгим эхом.
— Я не знаю, где выход, подождем, пока они уйдут.
Я обхватила себя руками, потерла плечи. В шахтах было прохладно.
— Можно же через другую какую-нибудь комнату пройти.
— Вдруг заколочено все?
Ладно, посидим, я прислушалась. В комнате определенно были голоса, а теперь еще и смех.
— Ну зачем они вернулись? — пожаловалась я Лису.
— А куда они должны были уйти?
— По берегу гулять обещали.
— По берегу? Это они только вечером пойдут и только со мной, потому что боятся заблудиться.
Ну вот.
— А куда же они сейчас уходили?
— Не знаю, видимо, никуда.
Я вздохнула и прислонилась к балке — стоять, наверное, долго. И Лис тоже вздохнул совсем рядом, мне его хорошо было видно из-за белой футболки. Шахты располагались от одной стены комнаты до стены другой комнаты. По всей высоте они были перехвачены балками, наполовину подгнившими. Шахта, про себя я усмехнулась, такое название серьезное, а всего лишь прослойка в стенах. Я пыталась присмотреться, где-то должен быть выход, но она уходила в темноту, сворачивая от глаз по периметру комнат. Все же, мне скорее повезло, что Лис зашел, а то не знаю, где бы сейчас была и как оправдывалась, почему у шкафа стоит стул, а у меня ножницы. Нет, все, что не делается, определенно к лучшему.
— Ужасно, да, этот вчерашний вечер? — спросила я.
— Нет, не очень. — В темноте я поняла, что он улыбается.
— Я ведь себя как дура вела.
Белая футболка пожала плечами, а я начала вертеть головой, думая, о чем бы еще спросить, чтобы не стоять вот так — в темноте и почти вплотную друг к другу. И вдруг он протянул к моему лицу руку и, придвинув меня поближе, поцеловал. А потом еще раз. Я попятилась и прижалась к той самой балке в которую упиралась, а Лис за мной, и двигаться уже было некуда. Конечно я понимала, что сейчас надо сделать — оттолкнуть Лиса, завозмущаться, — но мое тело, оно, наверное, говорило другое. Оно его хотело. И я чувствовала, как тяжело мне оторваться от его совершенной фигуры, и он так целовал, что все заныло — и груди и низ живота, — а у меня не было никого с тех пор, как рассталась с Круо. Первое время, говорят сложнее всего. Я чувствовала напряжение во всем его теле и подумала, что он тоже себя сдерживает, его останавливает что-то, а иначе бы он уже сорвал с меня хотя бы майку, под ней ведь ничего не было.
— Не надо. — Через силу я отвернулась, и его губы застыли на моей щеке.
— Хора, я люблю тебя.
От его шепота меня зазнобило, а от вдохов-выдохов качало в разные стороны.
— Какая чушь.
— Еще с той турбазы, помнишь, на дне рождения Шмеля?
Конечно, я помню тот день, но не из-за тебя, а по другой причине. А сейчас в жизни не поверю, что ты хоть что-нибудь испытывал к девушке, которая отвечала за те тарелки, что вы с Баком побили.
— Отойди.
Он послушался и отошел, и стало вдруг так холодно.
— Ты мне не веришь?
Само собой, я не верю тебе, Лис. Потому что ты — это бицепсы и трицепсы, пошлые анекдоты, тренажеры, протеин и легкие связи с легкими девочками, я а испила такую чашу страданий, что о любви мне никто нового уже не расскажет, ему просто будет нечего дополнить.
Дыхание восстанавливалась помаленьку.
— Верни меня в дом, Лис, и забудем об этом.
— Я приду ночью.
— Конечно. Я на ключ закроюсь и все картины приколочу намертво.
Но Лис не пришел ночью. И, по-моему, даже не пытался, а я и правда, запиралась на ключ и проверила все стены. У меня в комнате висели три каких-то гобелена в рамках, но под ними стена была сплошняком. И нигде я не нашла ни одного разъема, напоминающего дверцу. Нет, здесь не было выхода в шахты. Я опять разожгла костер в камине и залезла в свою нишу.
День двенадцатый.
Весь следующий день я старалась не попадаться Лису на глаза, и у меня это получалось. Но к вечеру все же пришлось. Мы сидели в гостиной. Иза в кресле читала старинные журналы моды, Круо — в кресле напротив листал какую-то книжку из библиотеки — она была на третьем этаже пыльная, холодная и очень огромная, — я и Лами просто расхаживали взад-вперед, напевая новую эстрадную песенку с легким мотивом и словами, накануне мы слушали радио в машине. А Лис сидел на корточках перед камином и ворошил в нем разгорающиеся дрова той самой монтировкой сторожа. Я все хотела спросить у Изы, сказала ли она свою новость Шмелю, но никак не могла выбрать время — рядом с подругой постоянно кто-то был. К ней тянуло всех, как магнитом, как тянет к беременным женщинам, когда они уже на последних сроках становятся такими мягкими и плавными, Иза в таком внимании купалась всегда.
— У меня дрова в комнате кончились, — сказал Лами и кивнул на камин. — Все сжирает.
— Тебе везет, я вторую ночь не могу разжечь, — пожаловалась я.
Это привлекло внимание заботливой Изы.
— Мерзнешь что ли?
— Ну так немного.
Она прихлопнула журналом по колену, и я поняла, что сейчас меня будут ругать.
— Почему раньше молчала? Лис, разожги ей камин, а то сама же не додумается попросить.
— Хорошо.
— Нет, спасибо, — отрезала я и остановилась за креслом Круо.
— Не вредничай.
— Я и не вредничаю… Я вчера почти разожгла сама… Что читаешь, Круо?
— Опять двадцать пять. — Иза хотела сказать что-то еще и уже набрала в грудь воздуха, как нас всех оглушил пронзительных вопль откуда-то с лестницы.
Почти сразу в арочном проеме гостиной появилась взлохмаченная Пика. На ее лице остались следы размазанной косметики, а сама она была замотана только в простыню.
— Иза! — прокричала девчонка нечеловеческим голосом, и все догадались, что первый вопль принадлежал тоже ей. — Спаси меня!
Она кинулась к Изе и вовремя — сразу же следом в гостиную ворвалась ее разъяренная сестра.
— Дрянь! — завопила Цивее и швырнула в Пику тапкой. — Мелкая дрянь!
Тапок не долетел до Пики и упал, завертевшись по паркету, а Иза успела к тому времени подняться, и девчонка спряталась за ее спиной.
— Эту тварь я убью!
Такой разъяренной я нашу тихоню еще не видела. Пика заплакала.
— Не подпускай ее, она убьет меня!
— Да что случилось? — Иза развела руки в стороны, а мы с Лами успели перехватить Цивее, к нам подоспел еще и Круо.
— Что случилось, вы хотите знать? — Цивее пыхтела и была похожа на шаровую молнию. — Где ты, скотина, иди сюда!
На ее крик с кухни прибежал Шмель.
— Что у вас здесь?
— Сейчас все поймете. Трусливая скотина! — Цивее вырвалась от нас и ушла.
Лами вдруг начал смеяться. На это никто не обратил внимание, а все кинулись к Пике. Она заливалась слезами, сжавшись в калачик в том кресле, где сидела Иза, а та прислонившись к подлокотнику, приглаживала ей волосы. Мы не успели ничего спросить, потому что ее сестра поспешила вернуться. За ней плелся Бак. На нем были надеты только джинсы.
— Это животное я вытащила из постели своей сестры! — заявила Цивее и ее голос едва не сорвался.
Сейчас я только заметила, что лицо Бака было несколько виноватым. Но не очень.
— Это не твое дело! — прокричала Пика, вытирая щеки в черных разводах уголком простыни.
— Не мое дело?! — Цивее направилась к креслу, но вокруг него уже успела сгромоздиться кучка защитников Пики. Они сомкнулись плечами и та остановилась.
— Это правда? — спросил Шмель, только не понятно у кого. Девчонка захлюпала носом. — И давно это продолжается?
У Пики чуть не началась истерика, и Изе пришлось урезонивать жениха:
— Шиим, ну зачем ты?
— Нет, я тоже хочу знать, — Цивее наматывала круги от меня до смеющегося Лами и обратно, — мне это очень интересно. Давно?
— Давно! Что, подавилась?!
— Дрянь.
— Цивее, заткнись, — не выдержала я, но никто и внимания не обратил на мое высказывание — все были сейчас заняты по уши другой историей.
— Никакого Фестиваля тебе не будет! Где твоя гитара, я раздолбаю ее к чертовой матери!
Девчонка завизжала и хотела рвануть с кресла за сестрой, потому что та и правда намерилась уходить из гостиной, но Цивее успел догнать Круо и вернуть обратно.
— Сядь, успокойся.
— Пусти.
— Успокойся.
— Она… она… — у Пики аж задрожали губы. — Сука настоящая.
Иза обняла ее за плечи.
— Идем, чайку налью?
— Не хочу.
— Идем.
Все также придерживая Пику за плечи, она увела ее, а Цивее усадили в кресло Круо. У нее тряслись руки. Все были растеряны и переглядывались друг с другом, кроме Лами, он стоял в стороне и от беззвучного смеха у него подрагивали плечи, и Лиса, он смотрел только на друга, и все его лицо недобро заострилось.
— Ты че, дурак? — через всю гостиную Лис направился к Баку, не выпуская из руки монтировку.
Тот попятился.
— Че это…
— Она же ребенок, несовершеннолетняя.
Это услышала Цивее и сразу же подхватила идею:
— Я его в тюрягу засажу.
— Слышал? — взвинтился Лис и положил монтировку на стул, видимо подальше от себя. Так, на всякий случай. — Тебе мало?
— Отвали.
Бак оттолкнул Лиса, но тот только больше завелся и едва не полез на верзилу с кулаками. Хорошо хоть, это успели заметить Шмель и Круо и вовремя растащить друзей. Представляю, что было бы, если б еще и Лис с Баком подрались.
Эти события разворачивались до поздней ночи, и к себе я поднялась только в три часа, голодная, злая и уставшая. Опять закрылась на ключ и спряталась в нише. Как же здесь хорошо и спокойно.
День четырнадцатый.
Лис не приходил и во вторую ночь, а в следующую я пришла к нему сама, потому что у меня снова был план. Надежный и простой, и если опять не будет сбоев, он должен сработать. Я долго слушала, пока все угомонятся и дом стихнет, я затем надела свой короткий шелковый халатик и скользнула в коридор. Тихо. Очень тихо. В отличие от меня Лис не запирался, я легонько опустила ручку, и она поддалась. Вот и все, подумала я, путей к отступлению нет. Со мной в комнату попала бледная полоска света от люстры в коридоре.
Он лежал один на большой кровати и на звук двери приподнял голову.
— Ты? — Лис сел, и на лицо ему упала челка. — Здесь?
— Здесь, — я хотела улыбнуться загадочно, но, скорее получилась лишь нервная ухмылка. В темноте все равно не видно. Я налегла на дверь и услышала, как щелкнул замок. Полоска исчезла.
— Хора, это ты? — наверно, он не верил своим глазам и ушам.
— Слушай меня.
Я прошла в глубь комнаты, на ходу развязывая тонкий гладкий поясок, он распался и повис в шелковых петельках. Полы халата немного разошлись, и я почувствовала, как Лис вздохнул почти со стоном — кроме этой одежды на мне ничего не было. Я скинула тонкую ткань с одного плеча и к тому времени уже оказалась у самого угла его кровати.
— Хора…
— Хочешь?
Он кивнул и быстро убрал челку за ухо, она была короткая и вылезла снова. На одно колено я опустилась на кровать, затем на второе, и медленно поползла к нему. Халат на одной руке волочился за мной, но я его не снимала.
— Значит так…
— Я не верю. — Не дожидаясь, пока я доползу, Лис потянул за одеяло и придвинул меня вместе с ним. Вот так? Так лучше, к чему тянуть.
Очень быстро я оказалась на нем. На одеяле. Которое лежало на Лисе. Ногами я обхватила его за талию, а ладонями зарылась в волосы, убирая челку.
— И правильно делаешь, что не веришь…
У меня снова начало сбиваться дыхание, и пока я молчала, он стал целовать мою шею, плавно переходя к ключицам. Я закрыла глаза и подумала, что так и должно быть, что этому не надо кончаться.
— Слушай меня, Лисенок, — я отстранилась и сдержала его, прикрыв губы кончиками пальцев. — Я буду твоей, если ты сделаешь для меня одну вещь…
— Ладно.
Он опять потянулся ко мне, и я снова отстранилась, едва не упав на спину.
— Сначала ты сделаешь кое-что для меня, а потом получишь, все, что хочешь…
— Что?
— Ты соблазнишь Цивее.
— Что?!
— Ты затащишь в постель девушку, с которой встречается Круо, — растолковала я и хотела подняться. А Лис не отпустил.
— Останься.
— Ты все уже слышал.
Я дернулась в сторону, но он удержал меня, обняв за талию, и перевернул на спину. Я упала на кровать, волосы разметались, а Лис навис сверху, и я поняла, что так возбуждаю его еще больше. Я как-то не учла, что он сильнее. Но пока между нами одеяло… я пока не очень волнуюсь.
— А что ты теперь скажешь? — Лис улыбнулся и своим весом прижал меня к кровати.
— Я скажу… — говорить было тяжело, и я только глубоко дышала. Ему это откровенно нравилось. — Что у тебя нет… никакого другого… шанса…
— Что ты так дышишь, детка? — он провел языком по моей шее до подбородка.
— … нет другого шанса, если ты… не согласишься на мои… условия…
— Нет шанса даже вот сейчас?
Лис покачался, проскользив своим торсом по мне, и щелкнул зубами у левого соска, легонько его прикусив. Я едва удержалась от стона и от желания остаться здесь «даже вот сейчас».
— Ты хочешь насилия?… Ты говорил о любви… Ты спишь без белья?
— Только сегодня.
— Пусти.
Лис поднялся и отпустил меня, а затем усадил перед собой, потянув за руку.
— Это нечестно, что ты мне предлагаешь.
— У тебя есть время подумать. — Я нащупала второй рукав халата, надела его и встала с кровати. — Думай всю ночь, Лисенок.
Я возвращалась в свою комнату и понимала, какие все кругом извращенцы.
День пятнадцатый.
Утром я встретила Лиса на кухне. Он пил кофе, которое сварила Иза. Здесь же были еще Лами, Бак, Пика и Цивее. Они все равномерно рассредоточились за столом, а когда я зашла немного потеснились и освободили мне место между Пикой и Лами. Иза тут же достала чистую кружку.
— Не, я здесь сяду, — я протолкнулась, отодвинув Бака и села около Лиса.
Иза пожала плечами и поставила кружку передо мной. В воздухе парила обстановка напряженности, и все искоса поглядывали друг на дружку. Дело в том, что конфликт между Пикой, Цивее и Баком еще не разрешился, и когда они все трое присутствовали на такой маленькой территории, как например, стол, остальные терялись и не знали о чем говорить. В основном, несли всякую чушь, вроде того: «хорошая сегодня погода, а на реке вода такая теплая». Я притворно зевнула и посмотрела на Лиса.
— Лис, как ты плохо выглядишь. Ты хорошо спал?
Он и правда выглядел не очень — синяки под глазами и скулы обозначились еще резче. Лис вздернул угловатые брови и ответил:
— Нормально.
Иза налила мне кофе. Такой ароматный и горячий.
— Мы все уже поели, — сказала она, — может и тебе?
— Попозже.
Я опустила глаза в густую черную массу в кружке с белым ободком. Все были убитые почти в прямом смысле, так же, как я, тыкались в свои кружки, молчали и быстро пытались допить их содержимое. Но оно было слишком горячим, потому время затягивалось и тишина тоже.
— А сон какой мне снился нехороший, — я смерила всех взглядом и пригубили кофе. Нет, слишком горячо. — Прихожу я к одному человеку, вы его не знаете, и прошу помощи, а он возьми и откажи мне.
Пика цокнула языком.
— Скукота.
— Хор, может тебе все-таки поесть? — снова поинтересовалась Иза.
— Не хочу.
Согласна тобой, Пика, скукота. Хорошо еще, что сделали привал в этом доме, а то не представляю, как сейчас в тесной машине все было бы. Не уйти никуда, сиди и считай минуты, пока Цивее и Пика друг на друга насмотрятся. Даже Лами не смеется. Совсем непорядок.
Первым кофе допил Бак и ушел, за ним Лами, а после сестры ушли вместе, и мне показалось, что Цивее не отпускает теперь младшенькую одну.
— Спятить можно, — Иза собрала со стола пустые кружки и понесла их в раковину. Я ей помогла. — Они совсем не разговаривают, а вчера Цивее спрашивала у меня, сколько лет дают за совращение малолеток.
Я так и застыла на месте. Она, что серьезно?
— Серьезно, — ответила Иза, когда я задала ей этот вопрос.
— Его посадят, — оставшийся за столом Лис подслушал разговор.
Иза повернулась к нему.
— Может и не посадят, если докажут…
Лис замотал головой и Иза замолчала.
— У него судимость, — сказал он.
— За что, за то же самое?
— Нет, за драку, но никто не будет разбираться — судимость есть и все.
Он поставил кружку на стол и поднялся.
— Спасибо.
— Подожди, я с тобой, — я метнулась за Лисом и перехватила его в дверях. — Идем, поболтаем.
— Вот тебе и двойная выгода, — мы вышли на улицу и завернули за угол к фонтану. Там никого не было.
— Какая еще двойная? — не понял Лис.
— Я и Бак.
— Причем здесь Бак?
Я хмыкнула и, остановившись около фонтана, села на его борт, поджав под себя ногу. Лис стоял напротив.
— Не понимаешь?
— Не совсем.
— Цивее будет совсем не до Бака, когда Круо ее бросит.
Лис взъерошил волосы на затылке и посмотрел на окна третьего этажа. Проследив за его взглядом, я увидела прикрепленное к барельефу карниза ласточкино гнездо. Туда юркнула двухвостая птичка.
— Теперь все ясно. Ты решила так вернуть его.
— Вот и хорошо, что ты такой догадливый. — Я прихлопнула в ладоши. — Надеялась, что ты поймешь это раньше.
— Мне все равно не нравиться это. Цивее — хороший человек, и ко мне относится нормально, а после этого она видеть меня не захочет.
Я чувствовала, что уже раздражаюсь. Честно говоря, думала, что с Лисом легче будет договориться. Но такая непробиваемая тупость — это очень сложный барьер, даже для меня.
— Я что много прошу?
— Затащить ты сказала.
— Это образно, а вообще, достаточно и одного поцелуя, а потом скажешь, не в себе был, выпил, а она такая красивая… и тому подобное. Мне главное, чтобы Круо это увидел.
— А как он увидит?
— Оставь это мне.
— Ладно, я сделаю, — Лис поставил одну ногу на фонтан и зачерпнул из него шишку, сжал в кулаке, — попробую, но не сейчас.
— Естественно, не сейчас. Вечером.
Я поднялась и зашагала прочь, слышала, как Лис выбросил в шишку обратно в фонтан.
— Хор, но мне не нравиться…
— Я слышала, — процедила я, впиваясь ногтями в ладони. Какой же зануда.
— … не нравиться, что ты меня так используешь.
— Ах, не нравится! — Я развернулась и хотела уже задушить его. — Знаешь что, Лис, сначала сделай, что тебя просят, а потом я подумаю, насколько мне интересны твои предпочтения!
Я больше не оборачивалась, потому что поняла, что, скорей всего, обидела Лиса, но и мои уста источают яд, не только Лами. И я тоже змея, но не мудрая, а просто змея, послушаешь меня и не отмоешься вовеки.
Я ушла на берег и села на уже полюбившуюся корягу. Здесь никого не было. Река золотилась и серебрилась, и была такая чистая, она все прощала, она всех любила. Недалеко от кромки лежала лодка, оставив в песке глубокий порез и неуклюже накренившись на один борт.
И мне не нравиться это, Лис. Не нравиться, что тебя использую, не нравиться, что вообще думаю об этом. Подлость. Яд. Я постоянно задаю себе один всего вопрос: а не стала ли моя любовь лишь спортивным интересом, гонкой, бессмысленным соревнованием? Ведь если так, лучше все прекратить, потому что, если нет цели, которая оправдает все это, то лучше не делать ничего. Лучше оставить как есть. Нет, цель есть, которая смоет любую грязь. Когда-нибудь я оглянусь и буду смеяться над этим, и пойму, что наше счастье стоило таких жертв, а пока за него надо бороться, и это должна делать я, ведь больше некому. Я много думала и поняла одну вещь, старую, как мир, и такую же мудрую: выживает сильнейший. Цивее из сильных, Круо из сильных, а я нет. Потому я кручусь, как могу. Потому я иду на ложь, на низость, и понимаю, как это противно, но таков закон — благородство удел сильных, а подлость слабых. Мой удел. Я человек низкий и недостойна Круо. Я потеряла его, потому что позволила себе предательство, я верну его, потому что позволю себе предательство. А по-другому никак. Он настоящий рыцарь, он другого ранга, и мы не должны быть вместе, но так будет. Система — вещь сильная, но будет сбой. Я и есть сбой в системе.
Нужен разговор, иначе, план может пойти к черту.
Разговор представился мне, когда я возвращалась с берега в дом и заглянула в гараж. Там был Шмель, склонившийся над открытым капотом, и Круо что-то делал под приборной панелью с проводками. Я подошла к ним.
— Шмель…
— Да, Хор.
— Уйди, пожалуйста.
Из-за капота показалось круглое удивленное лицо с черной полосой на щеке. Круо тоже выпрямился и посмотрел на меня через опущенное окно.
— Уйти? — переспросил Шмель.
— Да, мне нужно всего лишь поговорить. С Круо. Наедине.
— Может потом, мы заняты…
— Шмель!
Он поднял вверх открытые ладони: сдаюсь.
— Принесу чего-нибудь перекусить, — сказал он Круо и посмотрел на меня из-под бровей. — Без фокусов.
— Фокусник выдохся.
Я дождалась, пока клетчатая рубашка Шмеля окончательно исчезнет из моего поля зрения, и повернулась к Круо. Он молчал и был настроен ну не то чтобы очень дружелюбно.
— Так глупо, — я усмехнулась и поджала нижнюю губу. — Я подумала… черт, с чего начать…
Я отступила назад, убирая с лица волосы.
— Начни сначала, — посоветовал Круо.
— Да, сначала… все хотела сказать тебе, я столько раз просила прощения у Цивее, а у тебя ни разу, и я подумала, что стоит, наверное, это сделать. Прости меня.
Круо облокотился о дверцу и уперся щекой в кулак.
— Здесь подвох?
— Вот именно, что подвоха никакого-то и нет. Понимаешь, — как будто от нервов, я даже начала заламывать себе руки, — мы ведь когда встречались, не просто были любовниками… дурацкое слово… мы же еще и друзьями были, помнишь? У нас общего столько было, с тобой интересно, и я подумала, что не хочу терять тебя, как друга. Ведь настоящих друзей так мало, я не могу разбрасываться ими направо и налево… Понимаешь?
Круо кивнул.
— Ты хочешь сказать эту самую фразу: давай останемся друзьями.
— Нет, я хочу сказать: давай вспомним, что мы друзья. Ты, я, Цивее, Лами, Шмель, Иза.
Круо открыл дверцу и вышел из кабины. Сначала просто смотрел на меня, я выдержала этот взгляд, а после спросил:
— Хора, ты взрослеешь что ли?
— Не знаю, наверное… Так ты простишь?
— Иди сюда, — он протянул ко мне руки и обнял. По-дружески так, за плечи. — Я не верю, что услышал это от тебя, неужели, наконец, ты образумилась.
И правильно делаешь, что не веришь — невольно я вспомнила свою ночную фразу.
— Круо, — я отстранилась, но он продолжал держать меня за плечи. — Я сейчас к Цивее не подхожу, но передай ей, что я на ее стороне в этой истории с Баком и Пикой. И ты поддерживай ее, ладно?
Он еще раз обнял меня и был так счастлив, а мне стыдно стало.
Я ушла к себе, залезла в нишу и думала: а есть ли предел?
Обычно я спать ложусь очень поздно и поздно встаю. Потому, когда спускаюсь, остальные обычно уже заканчивают свой завтрак. Сегодня мне особенно не спалось. Я блуждала по темному дому, не зажигая ни одного ночника, зашла в темную кухню, а оттуда попала в темный погреб. Здесь было сыро и зябко, и, не глядя, я нащупала влажное округлое стекло одной из бутылок.
Бутылку я отерла полотенцем и открыла, вышла в гостиную и как раз столкнулась в дверях с Лисом.
— Наконец-то. — Я отпила из бутылки и протянула ему. — Она играет на третьем этаже на твоем рояле…
— Я слышу.
Да, эта мелодия едва заметно распространялась по всему дому. Что-то лиричное.
— Не вредничай, милый, тебе же надо сейчас понравиться девушке.
Лис взял бутылку, тоже отпил и заткнул ее пробкой.
— Ничего хорошего из этого не выйдет.
От его голоса веяло неуверенностью, я сделала вид, что не заметила.
— Посмотрим. Для начала принеси мне ключи от соседней комнаты, между ними стены нет.
— Зачем?
— Мне же надо знать, когда у вас там все уже наладиться, чтобы Круо вести.
Лис исчез в темноте и появился минут через пять, неся связку ключей. Отвязал один и протянул мне.
С первого на второй этаж вела одна широкая лестница, а со второго на третий две поуже. Они огибали жилые комнаты с обеих сторон и тоже звались восточной и западной. Я поднялась по восточной лестнице и быстро отыскала свое укрытие по звуку. Дверь была заперта на один оборот. Внутри — темно, и только из-под портьеры по полу стелились разводы желтой лампы. Она горела в соседней зале. Здесь где-то был хрусталь, может люстра или бокалы, он позванивал, вторя особо низким ударам рояля. Знаю это произведение, из какого-то мюзикла, он сейчас очень популярен в кинотеатрах.
Я подошла к гардине и вначале отскочила обратно, не сразу сообразив в чем дело — между двух стен вглубь уходил широкий провал шахты. Когда в комнате и без того нет света, она показалась мне провалом в ничто, глубина без единственной зацепки для глаза. Ничто… всего лишь шахта, подумаешь. В мыслях я усмехнулась и, отыскав в плотной ткани маленькую щелочку света, припала к ней глазом. Как раз вовремя — дверь залы открылась, и зашел Лис. Он сразу же направился к Цивее, но она его не слышала и не обернулась. Лис подошел к ней, и всю дорогу не сводил взгляда с портьеры, но меня не отыскал.
Лис обогнул рояль и остановился, облокотившись на его крышку и поставив бутылку. Увидев его, Цивее вздрогнула и отдернула руки от клавиш.
— Как ты меня напугал.
В воздухе завис гул остывающего инструмента.
— Извини.
— Все не могу заснуть. — Она встала, освободив стул, кивнула на клавиши. — Ты поиграть пришел?
— Нет, я хотел поговорить с тобой, — он отпил из бутылки и протянул ей.
— Да, пожалуй. — Цивее тоже сделала глоток. — О ком? О Баке, наверное…
— Не совсем…
— Не волнуйся, это я так сорвалась, я не буду подавать на него в суд. — Она усмехнулась чему-то своему. — К тому же сестра, по-моему, в него влюбилась.
— Серьезно не будешь?
— Не буду. Ты ведь это хотел узнать?
— Да. Ты очень хорошая, Цивее. Спокойной ночи.
Лис взял бутылку и… от негодования я притопнула и чуть не оступилась в шахту… направился к выходу.
— Подлец, — прошипела я, стискивая портьеру в кулаках. — Предатель.
— Лис, — окликнула его Цивее, когда он уже почти дошел до двери. — Хотела тебе сказать. Подожди.
— Слушаю.
Цивее неуверенно улыбнулась и начала заламывать большие пальцы.
— Все это так странно покажется, мы ведь едва знакомы…
К чему она клонит? Лис переступил с ноги на ногу и кивнул: продолжай.
Цивее вздохнула и заговорила с большей уверенностью:
— В общем, я хочу сказать, что ты, Лис, мне нравишься.
Она закончила на одном дыхании, и все стихло. Я боялась даже моргнуть, чтобы не воспроизвести шума. Что творится…
— В каком смысле нравлюсь?
— Очень нравишься, я… я… — Цивее склонилась над роялем, закрыв ладонью глаза. Она плакала.
Лис снова отпил из горла, посмотрел на портьеру, опять в сторону от меня, и спросил:
— А как же Круо?
— Я расстанусь с Круо, он классный, с ним здорово, но это же очевидно, что мы вместе только потому, что нам нечего делать. Он по-прежнему любит Хору, а я его не люблю. Круо и со мной-то встречаться начал только чтобы ей отомстить.
— За что отомстить?
— Я только по слухам знаю… Лис… могу я надеяться?
Цивее опустила голову, наверное, не могла на него смотреть. Да, знаю, какого это. Он сообразил подойти к ней и обнять, а девушка так и припала к его плечу. Если он сейчас спросит: «на что надеяться?», я не прощу ему этого. Но он ничего не спросил, а просто молчал и гладил ее по спине.
— Поцелуй меня, — попросила Цивее.
Сами слова я не расслышала, потому что говорила она очень тихо, но поняла по его действиям, когда он приподнял ее подбородок и, приблизив к себе, прикоснулся к губам.
Вот и вся проблема, подумала я и почувствовала себя на самом деле счастливой. Не надо ни кого подставлять, не надо ни под кого ложиться, никаких жертв, никакого обмана.
На цыпочках я вышла из комнаты, тихо прикрыла дверь и свернула налево к восточной лестнице. На сегодня еще остался душ и мягкая холодная ниша, может, удастся разжечь костер. Сегодня буду спать хорошо.
— Хора?
Вздрогнув, я едва споткнулась о складку дорожки — с восточной лестницы поднимался Круо. У меня сразу возникла мысль увести его отсюда, вроде и так наладилось, а с другой стороны… мало ли, что сказала Цивее Лису, но в моем плане больше не будет сбоев. Никаких.
— Чему улыбаешься? — спросил он.
— Да так. А ты куда собрался?
— Цивее пропала, думаю, может, за роялем сидит.
— Да, она там. Играют с Лисом какие-то вальсы, скучно так, я едва не заснула.
— Понимаю. — Он усмехнулся. — И Лис тоже мне нужен, раз он еще не спит.
Круо поднялся на последнюю ступеньку и обогнул меня.
— Спокойной ночи.
— Спокойной… — повторила я и зашагала за ним, на ходу пытаясь завязать такую непринужденную беседу, спросила про машину и про Шмеля. Мне лучше было бы оставить Круо, чтобы он был один, когда зайдет и увидит это, но не могла же я так пустить все на самотек. Вдруг Цивее его заболтает? Нет, я должна присутствовать.
Когда мы зашли в залу, Лис и Цивее были в той же самой позе, в какой я их оставила. Они стояли около рояля, на рояле была бутылка, и целовались. Круо остановился в дверях лишь на секунду, и я готова была поклясться, что сейчас он также развернется, как тот раз в клубе, и уйдет. Но почему-то он этого не сделал. Когда мы только зашли, пара успела нас услышать и отпрянуть друг от друга, а Цивее зашептала что-то, наверное: «я сейчас все объясню». Круо не слушал ее, он подошел к Лису и, пока тот тоже пытался что-то объяснить, схватил его за грудки и отшвырнул в сторону. Не ожидая такого, Лис едва не упал, хорошо так приложившись к роялю, и инструмент загудел.
В этом гуле я увидела, как Лис поднялся, заговорил снова, но Круо его не послушал и ударил в лицо. На какой-то момент Лис отшатнулся, а когда повернулся снова, из его носа текла кровь, и скула была ссажена. Я поняла, что он убьет Круо. Я только подумала об этом, как Лис бросился на него, сшибая с ног, и оба покатились к софе. Цивее завизжала и кинулась к ним, и я тоже. Не знаю, что хотела сделать она, мне надо было только оттащить Лиса.
Когда я подбежала ему как раз, досталось второй раз по левой щеке и он как-то медленно встряхнул головой, наверное, поправлял мозги. Я и не знала, что Круо умеет так драться. У него тоже было разбито лицо, и пока я быстро начала уговаривать его оставить Лиса, тот очухался и они снова сцепились, оттолкнув меня, а я каким-то образом, отлетела и очень неаккуратно приземлилась на пол, ударившись о тот же злополучный рояль. Он снова загудел, и этот гул смешался в голове с моим собственным гулом, с визгом и мольбами Цивее, я так и не могла понять, кого она пытается спасти. Все поплыло, и я испугалась, что снова отключусь, что у меня сотрясение мозга.
— Цивее, заткнись…
Я говорила ей уже это… приоткрыла глаза, чтобы увидеть, как Круо едва не переломил своим телом софу, я даже слышала хруст дерева.
— Оставь его, — я поднялась, оперевшись на рояль и нечаянно нажала на клавиши. — Цивее, заткнись!
И она заткнулась. Нестройный шум несвязанных нот заполнил всю черепную коробку. Я покрутила головой, наверное, как только что Лис, приходя в сознание. Они мотали друг друга по всей зале, сшибая собою мебель, и я подумала, что оба они придурки. И кроме их коротких вскриков, звука ударов и ломающихся стульев, ничего больше не было.
— А где Цивее? Цивее! — позвала я. Никто не откликнулся. — Где Цивее?
Я пошла по зале, старательно обходя тех двоих и заглядывая за кресла. Но зала не так заставлена, здесь невозможно потеряться, даже если ты в отключке.
— Где она?! — завизжала я, и это подействовало.
Круо коротко глянул на меня и отступил от Лиса — тот как раз поднимался, в очередной раз вставляя мозги на место.
— Где Цивее?! — повторила я, пока они не успели сцепиться заново.
Они тяжело дышали и смотрели на меня, не понимая, чего я хочу.
— Цивее? — переспросил Лис, сплевывая кровяную слюну.
— Ее нет…
— Она побежала за помощью, — перебил меня Круо и, пошатнувшись, сел в кресло.
— Круо, она не уходила, — я пыталась говорить спокойно, но руки дрожали. Я чувствовала, что-то не так. — Я была ближе к двери, а она около вас. Мимо меня она не пробегала.
— Цивее, где ты?! — крикнул он, с трудом поднимаясь на ноги.
— Она не отзывается.
— Она… там.
С Круо мы обернулись почти одновременно. Лис медленно отходил от полуразрушенной стены, пятился. Он указал в проем.
— Там.
— Там? В шахте? — я подошла ближе. — Где, там?
Я наклонилась и сначала ничего не увидела. Закрыла глаза, подождала, потом открыла и посмотрела снова. На этот раз в перекрестах балок я четко различила в темноте белый овал лица. Но он был так низко, так глубоко от меня. Я опустилась на четвереньки и наклонила голову в самый проем. Опять повеяло холодом дерева и камня.
— Цивее!
Эхо.
— Что с ней? — сзади меня стоял Круо.
— Не знаю. — Я распрямилась, посмотрела на него, потом на Лиса. — Надо спуститься, она молчит.
— Я спущусь, — отозвался Лис и переступил с паркета на балку, затем на вторую пониже, а после скрылся.
Пока его не было, я смотрела на разбитое лицо Круо, а он на меня, и мы молчали. Лис появился минут через десять. Он сел на самом краю и сначала ничего не сказал. И сразу все понятно стало. Только взглянуть на его лицо и все понятно.
— Что? — спросила я.
Как будто не мой голос.
— Не знаю, я так не знаю… она не дышит…
— Как это?
— Не знаю, надо Бака позвать.
Поднявшись, я поплелась от шахты и почти сразу все куда-то поплыло. Круо придержал меня под руку.
— Мне нехорошо. Отведи…
Втроем мы спустились по восточной лестнице, затем по общей, минули гостиную и вышли на улицу. Здесь было прохладно, и с реки ощутимо веяло свежестью. Меня усадили на ступеньки у входа.
— Хора, — позвал Круо.
Я подняла голову. Он стоял, прислонившись к одной из сосен. Он был бледный, и луна, взошедшая лишь на четверть, делала его лицо мраморным. Белое, как лицо в шахте.
— Хора, ты меня слышишь?
Я кивнула.
— Как это случилось? — из нас Круо был, наверное, самый спокойный.
— Я не видела. Она кричала, я сказала: заткнись, и она замолчала. И все, я ничего не делала. — Я глянула на Лиса, на острые скулы с черной ссадиной, и повторила: — Не делала.
— Я не имел в виду, — сказал Круо. — Нам надо вернуться.
Обратно я поднималась сама, меня никто не придерживал. Мне стало страшно. Еще с лестницы, мы поняли, что в комнате уже есть люди. Во всяком случае, один человек — точно. Дверь в залу была приоткрыта, оттуда доносился знакомый смех.
Лис и Круо зашли первыми, я осталась в дверях. Лами стоял, пошатываясь, около шахты и смотрел вниз. Он смеялся с веселой такой нервинкой в голосе. Круо подошел к нему ближе и окликнул. Тот только глянул на него, замолчав на секунду, и снова завелся в очередном приступе смеха. Лами опять был обкуренный, или обколотый, или что там еще он принимает…
— Лами, что ты делаешь здесь?
— Я убил ее, — отозвался Лами. — Убил твою подружку.
— Замолчи! — крикнула я, и тут же меня за локоть кто-то схватил.
Я обернулась и увидела Шмеля и Бака. За ними стояла заспанная Иза, наспех застегивая пуговицы халата, где-то на заднем плане промелькнула Пика.
— Что у вас тут опять? — спросил у меня Шмель. — Что вы орете?
Я замотала головой и попятилась вдоль стены, я не смогла ответить.
— Я убил Цивее! — усмехнулся Лами. — Столкнул в шахту, она и разбилась.
— Замолчи, — опять попросила я, медленно сползая вдоль стены на пол. — Шмель, пускай он замолчит.
— Хора, что он несет?
— Он не в себе, пусть замолчит.
— Хора, где Цивее?
Я подняла глаза на Шмеля и на Пику. Она выглядывала из-за его плеча, большеглазая, перепуганная.
Почему остальные молчат? Почему я отвечаю на эти вопросы?
— Она в шахте. Она не дышит.
— Не дышит? — Пика смотрела на меня, и глаза резануло.
— Она мертвая! — прокричал Лами. — Я столкнул ее, и она разбилась.
— Цивее, выходи! — Пика прошла в глубь залы и остановилась между роялем и Лисом. — Это не смешно, где моя сестра? Цивее!
Теперь она обращалась к Лису, но его лицо почти не скрывало никаких эмоций, и как когда он вылез из шахты, все было понятно. Но Пика это не приняла.
— Лис, где моя сестра?
— Она лежит в шахте…
— В какой, к черту, шахте, откуда здесь шахты?
Это опять позабавило Лами.
— Пика, девочка моя, шахты вот здесь, — он шаркнул ботинком около проема. — От одной стены до другой, а твоя сестра валяется во-о-он там.
Как же хотелось заткнуть его, оглушить и бросить в ту же самую шахту.
— Замолкни! — я поднялась с пола. — Шмель, скажи ему!
Но Шмель меня не слышал, или сделал вид, что не слышал, он уже подошел к самому проему и смотрел вниз вместе с Баком. Я глянула на Изу, та стояла недалеко от меня, не подходя к шахте, в ее глазах был ужас — она все поняла быстрее Пики.
— Кто-нибудь спускался? Может в отключке? — поинтересовался Бак, глядя на Лиса.
— Да, да, я смотрел…
— И что?
— Я не понял ничего. Она не дышала.
Бак облизнул губы и присел на колени. Затем поставил одну ногу на балку, попружинил на ней.
— Все гнилое, как ты не сорвался?
— Не знаю.
— Помоги.
Лис придержал его за локоть, когда тот спустился до уровня пояса, а затем просто за руку, когда массивное тело Бака исчезло в проеме. Его не было дольше, чем Лиса. Я не подходила к шахте и не заглядывала, остальные смотрели, но все молчали. Один раз было слышно какой-то грохот, но сразу после Бак отозвался и все успокоились.
Когда Бак вылез, его лоб покрывала испарина. Он провел по нему ладонью, оставив едва заметный след древесной плесени.
— Она сломала… — Бак откашлялся и посмотрел на Пику. — Сломала все бревна, когда падала… там, наверное, и ноги, и позвоночник… она не дышит…
— Я говорил! — перебил его Лами.
— Цивее мертвая? — Пика пошатнулась и оперлась рукой на рояль. — Как?
— Как это могло случиться? — поддержал вопрос Шмель.
— Шиим, я столкнул…
— Заткнись, Лами! — я вскочила и быстро направилась к нему. — Ты же не делал этого! Шмель, он не делал!
— Хора, — глядя на меня, Лами захохотал, — не лезь.
Я посмотрела на Шмеля, тот качал головой, мол, не знаю, чему верить.
— Шмель, да он же… — я оттянула ворот Лами, приблизив его лицо, — смотри на него, он же обколотый… Иза, ты хоть видишь? Круо…
— Да это не он! — взвизгнула Пика. Лами усмехнулся и, сжав мое запястье, отцепил от воротника руку. — Это не он! Это ты! — она указала на Бака и впилась в него стекленеющими глазами. — Он убил мою сестру! Шмель, это сделал он!
— Пика, ты…
— Это он! — девчонка кинулась к Баку, но ее успели перехватить Шмель и Круо. — Как вы не понимаете, она грозилась посадить его! Она бы упекла его за решетку!
Она извивалась, пытаясь вырваться, визжала и материлась, Лами смеялся, а я вообще не понимала, как такой разговор может иметь место, ведь есть три свидетеля, нас было всего четверо, больше никого.
— Подонок! Она ненавидела тебя, и ты убил ее! Круо, пусти меня! Это сделал он!
От этого запредельного крика становилось не по себе. У меня опять кружилась голова. Нащупав спинку стула, я села, опустив голову и сцепив пальцы в волосах.
— Шмель, — это говорил Лис, — она не права, Бак не делал этого.
Да, не делал, и трое это точно знают. Почему они до сих пор не сказали?
— Лис, я понимаю, ты хочешь защитить друга…
Шмель? Шмель, что ты несешь? Я подняла голову и во все глаза уставилась на Шмеля. Он не верит.
— Да нет же, он не делал этого… — И в голосе, и в лице Лиса уже было отчаяние. – Его вообще не было здесь.
— Откуда ты знаешь. Ты был?
— Да, я был…
— Они могли быть вместе! — Пика как-то извернулась и выскочила из объятий Круо. — Он покрывает, неужели вам не ясно?! Они же друзья!
Шмель перевел взгляд с Пики на Лиса, затем с Лиса на Бака.
— Нам надо успокоиться.
— Как вы не понимаете?! — Пику трясло, и она едва справлялась с руками. И плакала, плакала, наверное, не замечая этого.
— Шмель, Шмель! — окликнула я. — Бак правда этого не делал.
— Что ты ее слушаешь! — девчонка схватила Шмеля за рубашку. — Она же заодно с ними! Она же трахается с Лисом!
Все, все без исключения повернулись ко мне, даже Лис, ожидая моего слова.
— Хора, это правда? — осторожно поинтересовался Шмель.
— Вы спятили что ли, что вы слушаете эту соплю?
— Правда?
— Нет, конечно.
— Я видела, — вскрикнула Пика и посмотрела на Лиса. — Как она заходила вчера в твою комнату, почти голая!
Я хотела возразить сразу же, но осеклась: что я скажу?
— Хора, это правда? — опять спросил Шмель.
Я поднялась со стула, не отпуская, однако, его спинки, как будто она могла меня защитить.
— Я сейчас все объясню…
— Все это мы уже слышали, — прошипел Круо, отворачиваясь от меня.
— Вы даже не…
— Хора, лучше помолчи, — оборвал меня Шмель.
— Лис, Лис, скажи…
— Все, спасибо, мы слышали уже одного из вас!
— Это могла быть и она, — поддакнула Пика. — У нее тоже был повод.
Вот сволочная малолетка.
— Это могла быть и ты! — Мне плевать уже, вижу, правда здесь не торжествует. — Шмель, ты помнишь, как она боялась, что сестра запретит ей выступать? И Цивее бы это сделала. Она не хотела, чтобы ты встречалась с Баком…
— Это неправда!
— Неужели? Все слышали, как вы едва не поубивали друг друга тогда в гостиной. Это мог быть Лами, потому что он не контролировал себя. — Произнося имя Лами я только что заметила, что уже давно не слышно его смеха, но быстро осмотревшись, увидела, что он дрыхнет в кресле. Я перевела дыхание. — Это мог быть Круо, потому что мы не знаем, какие там у них были отношения, а, может их уже и не было, ведь все знают, как Круо быстро умеет бросать влюбленных девушек. И это мог быть ты, Шмель, потому что никто еще не забыл этой истории с твоим поступлением.
Я остановилась и глубоко задышала, чтобы успокоить сердцебиение. Я почти чувствовала, как в воздухе витали невидимые электрические разряды.
— Что за история? — спросил у меня Круо.
— Тебе-то ее Шмель не рассказал, наверное, но весь наш факультет ее знает. Расскажи, Шмель.
— Не буду, потому что это глупо.
— Хорошо, я сама. Шмель на год старше меня и поступал на год раньше. И он набрал одинаковое количество баллов с Цивее, и вставал вопрос о том, кого из них взять, и взяли ее, потому что ее папаня тогда был владельцем какой-то фирмы и хорошо был знаком с кем-то в комиссии. Ты тогда грозился, что отомстишь ей, а на следующий день кто-то поджег салон ее легковушки. Эта история, как легенда уже на нашем факультете. Шмель, что ты молчишь, так было?
Шмель не ответил и отвернулся. У меня на душе скребли кошки, и я утешала себя тем, что он начал первый, он мне не поверил.
— Я помню, — вдруг заговорила Пика. Ее голос был охрипший, но уже немного спокойный. — Тем летом, когда Цивее поступила, наш почтовый ящик забрасывали письмами. Там были написаны разные угрозы и обещания. Родители из-за этого отправляли Цивее на лето в санаторий, в психушку, у нее были нервные срывы. А в сентябре нам пришлось переехать в другой район, потому что письма все приходили, а этого ненормального никак не могли поймать. Теперь я понимаю, — у девчонки искривился рот, — это был ты? Так ведь?
— Пика, я думаю, здесь какая-то ошибка, — подала голос Иза, до этого она только молчала и плакала.
— Ошибка? Совпадение простое?
Иза удивлено-испытывающе посмотрела на своего жениха, и все последовали ее примеру.
— Шиим, не молчи, скажи что-нибудь.
— Нам всем надо успокоиться.
Дом среди леса. Каменный, мрачный, с решетками на окнах, с извилистыми лабиринтами непроглядных шахт, с холодными каминами, с полуразрушенной залой, с пафосно-помпезным роялем, с восьмью перепуганными людишками и одним трупом. Здесь и телефон не работает, и сотовые не ловят. Я как представила себе, насколько далеко от нас хоть одно жилое поселение, мне стало не по себе.
— Надо перетащить ее в машину, — предложил Лис. Я сидела с ним рядом на небольшом диванчике, нас почему-то теперь пытались оставлять вместе.
Я кивнула и наткнулась на вопросительный взгляд Шмеля.
— Зачем?
— Ну надо же ее как-то отвезти куда-то…
— И что ты скажешь? Мой дружок пришил девчонку, похороните ее?
— Я этого не делал! — сразу же вспылил Бак.
— А, есть другая версия — моя подружка пришила свою соперницу, а я ей помогал…
— Знаешь, Шмель, у меня есть третья история… — начала я, но меня тут же оборвала Иза.
— Поймите, ругаться нам нельзя, — сказала она, — обвинить могут любого из нас…
— Кроме тебя, — огрызнулась Пика.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты отмылась, вот и все…
— Давайте, по делу. — Перебил их Круо. Он нарезал медленные круги от входной двери до камина и обратно, а сейчас остановился напротив зеркала, глядя через него на меня. — Совершенно ясно, что везти тело никуда нельзя, если мы не хотим остаток жизни провести за решеткой.
Я так и подумала, что никто возражать не будет, даже Пика, как бы странно это не казалось, только Лис, но он ничего не сказал, а лишь вздохнул: так же нельзя.
— Раз ты говоришь по делу — значит, по делу, — я посмотрела на Круо. — Что предлагаешь? Закопать?
Я ведь всего лишь пошутила и никак не ожидала, что услышу сразу несколько голосов: «да».
— Вы че, сдурели? — Лису эта идея тоже не пришлась по душе. — Вы понимаете, у нее есть родители, какого будет им? Пика?
— Они не простят мне, — отозвалась она.
— Что не простят?
— Не простят, что я вернулась, а она нет… Не спрашивай больше меня.
— Ты же собираешься домой вернуться?
— Нет, я уеду вместе с Баком.
Судя, по лицу Бака, он слышал это впервые, но, хорошо, сообразил не перечить хотя бы сейчас.
— Нельзя закапывать, — помотал головой Шмель, — ненадежно. Животные разворошить могут, тогда, Лис, сразу все полицейские к тебе приедут.
Лис поджал губы, но Шмелю ничего не ответил, даже не посмотрел в его сторону. Я не удержалась и погладила его по плечу, пускай думают что хотят, нас в чем только сегодня не обвинили. Я тоже, Лис, никогда не представляла, что буду сидеть со своими лучшими друзьями и размышлять, куда же еще нам спрятать труп.
— Тогда в воду, — предложил Лами. Он уже успел проснуться и немного отрезвел, — привязать камень и на лодке отвезти поглубже. Не найдут.
— И веревка гниет, — фыркнула Пика. — Что фигней страдаете, давайте спрячем ее в фонтане. — Она окинула всех взглядом и, решив, что ее не понимают, объяснила: — У фонтана же во дворе съемное дно, а под ним пустота десять метров. Так ведь, Лис, ты говорил?
— Так, но я против…
— Объясните-ка подробнее, — Шмель смерил взглядом Лиса, а затем Пику, и девчонка рассказала ему всю историю фонтана-колодца, которую еще помнила.
— А это идея, — заключил он после того, как все выслушал.
— Я не соглашусь на это, — отрезал Лис, и как ни крути, колодец его и дом его, и пойти против никто не может.
— Почему? Его можно открыть?
— Можно, — ответила вместо Лиса Пика.
— Туда что, часто заглядывают? Засыплем чем-нибудь сверху…
— При чем здесь это? — возмутился Лис. — Это же…
— Надругательство, — договорила за него я.
Несколько секунд Шмель смотрел только на наш диван, затем вздохнул и на полном серьезе спросил:
— Вы оба, что задумали?
— Шмель…
— Хора, знаешь, я ни за что не поверю, что к этой истории ты не причастна, но доказательств нет, а кто знал наверняка, уже ничего нам не скажет…
— Делайте, что хотите, — отмахнулся от него Лис.
— Лис, — Шмель облизнул губы и выждал паузу, — не веди себя так, будто делаешь нам одолжение. И у тебя тоже рыльце в пушку. Кстати, почему у тебя синяк на лице?
— Подрался.
— С кем? С Цивее?
— Нет, — Лис покосился на Круо и Шмель перехватил его взгляд. Не поверить было бы сложно — и Круо был изрядно помятый, но заметно, может, чуть меньше.
— Ясно, — согласился Шмель. — Из-за чего, узнать можно?
— Нельзя, — ответил Круо.
— Слушай, я думаю, что сейчас нам не стоит что-либо скрывать друг от друга.
— Это не твое дело…
— Из-за меня, — я взяла дело в свои руки. — Шмель, ты не ослышался. Круо узнал обо мне с Лисом, и они подрались. Что, ты сам сказал, не стоит скрывать. Спроси у Круо, если не веришь.
Спрашивать Шмель не стал, а просто посмотрел на Круо, тот кивнул.
— Черт знает что, — пробубнил Шмель, опасливо косясь на нас троих. —Давайте теперь по делу.
Еще до того, как взошло солнце, тело обвязали веревками и подняли из шахты. Этим занимались только парни, поэтому я не видела, в каком состоянии оно было. Наверное, и к лучшему. Платформу-дно фонтана Бак и Лис переворачивали вместе, хотя она и казалась неподъемной. В образовавшейся яме дна не было. Я, Пика и Иза стояли на улице, когда мимо нас пронесли сверток темно-красного покрывала, перехватили веревками и начали медленно опускать. Минуты через три оно остановилось, веревки выдернули, а платформу водрузили на место. Поверх мы снова засыпали ее шишками и иголками. Все это напоминало ритуальное захоронение какого-нибудь жреца, а Лами сказал, что о такой шикарной гробнице Цивее даже не мечтала.