Пушкина убили, Лермонтова убили, Достоевский умер. Толстой долго жил, но тоже помер, вечный ему покой. Набоков, и тот умер в свой срок.
Галич умер, Бродский умер, Высоцкий, Енигбаров.
Плятт, Раневская, Филатов, Тарковский, А. Стругацкий.
Шура Чернов погиб, Андрей Кудашов умер, Вовка Жиров, с которым не так давно вместе работали, тоже умер. Пошел в раздевалку после работы, упал и умер. Утром его нашли там на полу. Синего и окоченевшего. Инфаркт, однако.
Все помрем, все там будем. Что-то не стало веселей оттого, что все.
Можно даже предположить, что стало еще грустней от непреложного факта неминуемой смерти всех. Всех, всех, поголовно. И себя ненаглядного в том числе.
В юности, или даже еще раньше, в невинные отроческие лета, любили потрепаться на эту тему. Повыпендриваться оригинальностью суждений и красотой построений. Нервы пощекотать, в основном, картинами разных возможных смертей и гибелей, потому что каждый-то был чугунно уверен, что сам он никогда не умрет. Постепенно эта уверенность пропадает и неуправляемость процесса сильно удручает.
Помрем, ребята, помрем. И богатые помрем, и бедные, и здоровые и не очень, и талантливые с умными помрем, и тупые жвачные тоже.
Так что, танцуй, пока молодой. Продолжай думать, что тебя эта забава минует, и так ты и проскачешь до скончания времен.
Представлю, как эти эволюции забавляют Того, Кто Точно Знает на когда ты записан.