Такие моменты, когда случаются со мной все эти обычные, то смешные, то печальные события, бывают постоянно. Главное – часто вовремя.
Вечером одного мерзкого осеннего дня, когда на улице было ужасно холодно, и по окнам хлестал подгоняемый ветром ливень, глядя в окно казалось, будто само здание больницы плывет в потоках воды, словно огромный, неуклюжий дрейфующий корабль.
- Смотрите, вы халат испачкали ! - сказала Люба, поправляя съехавшую на затылок шапочку. - Во сколько писать остановку ?
Я машинально посмотрел на часы. Было без пяти. Отняв положенные пол часа, я пробубнил:
- В двадцать пять минут.
Правда, уверенности не было, что это продолжалось пол часа, кто же там на часы смотрел? Наверно гораздо больше. Но в тот момент такие детали казались совершенно безынтересными, поскольку внимание моё было поглощено испачканным халатом.
Халат я испачкал совершенно безнадежно, и это было очень плохо.
Во первых, это ведь мой любимый халат. Я в нем еще до армии болтался по больницам, учился всем этим искусствам, которые сейчас, сквозь призму практики разглядываю скептически, словно бесполезные, старые советские деньги. Зачем они сейчас ? Что мне от них ?
Что ЕЙ от них сейчас ?
А во вторых, этот халат, раз уж речь зашла вначале о нем, сидит на мне и до сих пор лучше ,чем все его многочисленные собратья, нигде не обвисая и не топорщась.
И вот теперь его придется скомкать и кинуть в угол бытовки. Он весь грязный !
Потом его заберет унылая школьница санитарка, мозолистые руки в перчатках унесут его вместе с другими халатами, штанами и куртками и сдадут в прачечную. В прачечной будут долго ругаться на чем свет стоит, вспоминая моих коллег, и меня в том числе, добрым словом.
А что делать ?
Да, всю эту смесь из крови, гноя и желудочного содержимого отстирать наверное не так просто. Даже наверное очень не легко. ОНИ конечно это сделают и вернут мой любимый халат абсолютно чистым, честь им за это и хвала !! Но вернется он ко мне не раньше чем через неделю. Да, да. И до этого времени ни определить его местонахождение , ни как-либо ускорить процесс его чудесного появления на вешалке просто невозможно.
Сколько всего произойдет за эти дни !? Сколько будет переработано тел и душ !? Сколько человеческой боли и беспомощности будет нужно изъять, спрятать поглубже, зарыть в дальних углах сознания !? Как много произойдет стычек с упрямством и наглостью людей, оказавшихся на краю; угнетающих бесед с их депрессивными, или истеричными родственниками !?
Какое именно количество тарелок казенной - молочной - рисовой каши будет съедено на завтрак по утрам, когда в желудке становится особенно пусто ?
И сколько разных нелюбимых халатов, штанов и курток будет без сожаления скомкано и выброшено в угол бытовки !
А потом мой халат вернется ко мне. Вот на долго ли ?
В этот раз он побыл со мной неполных 2 рабочих дня.
Настроение омрачал еще и тот факт, что она так и не завелась ! Не захотела она жить дальше. А ведь ей было всего двадцать один !
И когда это я успел стать таким черствым циником?!!
Конечно, как это всегда бывает, сначала наступает кратковременный период полного штиля в мыслях; а потом начинает мотать из стороны в сторону, от самоутешения – мысли о том, что все равно скорый конец был уже предрешен; до отвратительного ощущения своей беспомощности и, наконец, самоуничижения. После всего этого наступает период мыслей о состоянии спецодежды.
Не помню точно, но кажется в самый первый раз этот шторм продолжался очень долго, даже наверное не один день !
Сейчас все по другому.
Еще каких-нибудь пять минут назад я, распаленный выброшенным в кровь адреналином, гнулся в неестественных позах над ее худющим, уже окончательно мертвым телом, рвал и метал, заставляя флегматичных сестер своих носиться по палате.
А теперь вот стою, угрюмо созерцая пятна на халате, и думаю о проблемах моих рабочих шмоток, которые, как выясняется, далеко не все меня устраивают ! И не вспоминаю даже о происхождении самих пятен. А между прочим, пятна на моем халате – это не что иное, как частицы недавно жившего, дышавшего, думавшего, чувствовавшего человека !!
Конечно, она была больна, сильно больна, но…
Да, халату крышка, придется снимать.
Теперь надо еще вымыть руки и лицо. Некоторые после такого сразу лезут в душ; да и я бы не прочь, только вот сил что-то нет совсем. Наверное на мне тоже , как и на халате сейчас куча разных въевшихся пятен. Только это уже не те безобидные брызги, которые видны невооруженным глазом, и вообще не те, не из тела летящие, а от разрываемой на части самой человеческой сущности… может души, как угодно.
Я решил что лучше просто помою лицо и руки с мылом, прямо тут, в бытовке – комнатке 2х2 с дощатыми стеллажами уставленными порошками и жидкостями, заваленной грязной одеждой и постельным бельем.
Условия задачи : На стене комнаты привинчены рядом две железных мойки «Для перчаток» и «Для рук». Моюсь в «Для рук». Над мойками висят четыре одинаковых вафельных полотенца : «Для перчаток м/с», «Для рук м/с», «Для перчаток санитарка», «Для рук санитарка». Вопрос : какое из них, как вы думаете самое чистое ?
Ответ : конечно же « Для перчаток санитарка», им и буду вытираться.
Парадокс ? Вовсе нет. Просто, как дважды два. Вообще все полотенца развешивает, стирает, гладит и меняет санитарка, так что те два, которые для этой касты – чище по определению. Но если руки моются хотя бы один раз за смену, перед обедом; то руки в перчатках не моются вообще, а зачем ?
Моюсь медленно и долго, вяло проводя по лицу мокрыми руками, ощущая на короткий момент нырок в холодную воду…
Чтобы не приступать сразу после этого урезанного очистительного ритуала к написанию печальных, циничных строк в ЕЕ карту, с указанием тех самых условных «двадцати пяти» и «без пяти», я решил зайти на два этажа выше, в лабораторию. Анализы, которые теперь ни к чему, все же следовало забрать.
Забрав треклятые бумажки, я направился обратно с самым отвратительным настроением, какое только могло быть. Тошно мне было.
И вот в этот момент, моему, чуть шире открывшемуся восприятию, предстало одно из тех чудес, которые небеса посылают в минуты отчаяния.
Впереди по лестнице спускался старичок. Обогнать неказистого попутчика на узких пролетах было нереально, так что я успел рассмотреть его во всех подробностях.
На вид ему было под 70. Он был сед, худощав и длинен как удав. Наверно выше меня на пол головы, а это поверьте не мало! Но то был не рост, а именно длина его морщинистого старческого тела, поскольку спина его сгорбилась знаком вопроса, а костлявые руки свисали аж ниже колен. По всему было видно, что он – завсегдатай богоугодных заведений. Истертое коричневое трико с оттопыренными коленками, обвислая застиранная майка и растоптанные домашние тапки; вся эта нелепейшая одежда сидела на нем так, как и должны сидеть вещи одеваемые каждый день в течение многих лет. Его горбатый нос и дряблые, покрытые седыми волосками уши венчали очки в копеечной пластмассовой оправе, с толстенными двойными линзами. Спереди, из под майки, направлялась вниз и вправо прозрачная трубка, соединяющая эпицистостому с прозрачным мешочком подвязанным к поясу, но болтающимся на уровне колен. В мешочке плескалась моча. Удивительный старик бодро, приплясывая вышагивал по лестнице вниз не шаркая тапками и не держась за перила. Ноги его тряслись, и сам он был бледен и слаб, и болен он был страшно! Но когда я почти поравнялся с ним и шел буквально в двух ступенях позади, я замер от изумления – старик напевал!
Посвистывал и напевал !
Боже мой, что он пел !!!
« Пора-, пора-, порадуемся на своем веку
Красавице Икукку, счастливому клинку…» !
В моем настроении произошла кардинальная перемена к лучшему.