Тихий шорох доносился с верхних этажей, которые вслед за нижними обвалились. Если кто-то и остался жив, то вряд ли надолго. В мире неожиданно случился конец. И не то, чтобы наводнение, землетрясение или теракт. Нет, вовсе нет. Это был самый что ни на есть реальный апокалипсис. Планета разваливалась на малюсенькие кусочки. Огромные плиты земной коры откалывались друг от друга и плавились под жаром раскалившегося до предела ядра. Это произошло в тот самый момент, когда она осознала, что хитросплетения его тела полностью обвились вокруг нее, соприкоснулись с ней настолько сильно, насколько может прикосновение нести в себе силу. Свободы больше не существовало. В воздухе чувствовалась непреодолимая нежностью ее глаз жестокость. Было страшно и непрерывно. Непрерывно страшно.
- Доброе утро, - прошептала Бэмби в пустоту комнату.
- Я на кухне, иди завтракать! - отозвался Тед.
Бэмби соскользнула с кровати и, обмотавшись одеялом, подошла к зеркалу в коридоре. Каштановые волосы спутались, пружиня на плечах и взлетая на затылке. Почему он не разбудил ее?
- Ты будешь чай или кофе?
- Чай с сахаром.
- Мои друзья любят зеленый чай. Моя тетя все время устраивает чайные церемонии у себя в квартире. В Швейцарии. Она покрасила волосы в рыжий цвет совсем недавно и завила кудряшки. У нас у всей семьи хорошие волосы. Ольга - так зовут мою тетю - фантастический человек. Она сшила моей сестре такое шикарное платье с кучей всяких рюшек и юбок. Как будто в стиле девятнадцатого века.
- Мне не нравятся платья... Я люблю джинсы.
- Знаешь, это платье для маскарада. Моя тетя - модельер. Она, кстати, моя ровесница. На полгода старше. Мы с друзьями из Швейцарии все время тусовались там в одном баре. Я однажды так напился, что стал танцевать в стиле Элвиса Пресли. Даже нарыл у кого-то очки с большими желтыми стеклами и водой поставил волосы, как Элвис. Только в силу того, что они у меня кудрявые, получилось не очень похоже. Но ольгины друзья были в восторге. Мадлен и Барбара - ее подруги пытались повторить мое выступление. Только они были АВВА. Представляешь, как это смотрелось?
- Ага. Здорово.
Тед говорил так, как будто читал. При этом его глаза не меняли выражения. Они только иногда поблескивали каким-то сероватым светом, а их приопущенные уголки сжимались, когда он во время рассказа смеялся. Бэмби старалась реагировать как можно правдоподобнее, но ее голова была то ли забита какими-то другими мыслями, то ли совсем раздавлена. Возможно, эти "то ли, то ли" она и пыталась понять и выяснить-таки, что произошло с ней.
Тед включил телевизор, как будто они уже давно были вместе, и их взаимное внимание имело полное право рассеиваться на совершенно потусторонние вещи.
Бэмби перевела взгляд на вид из окна. Почти что в балконное стекло упирались ветки совершенно непонятного дерева, засыпанного снегом. Небо растерянно посерело и стало похоже на покрашенный депрессивными дальтониками-инвалидами потолок. Кухня Теда вмиг превратилась из незнакомой территории в самый теплый и уютный уголок на свете. Бэмби попросила у Теда сигарету. Телефонный звонок.
- Да, ну и как мы планируем?
- ...
- Все. Да не вопрос. Намутим.
- ...
- Слушай, Майк, не надо гнать, ок?
- ...
- Я завтракаю.
- ...
- До вечера.
Тед и Бэмби шли по зимнему вечеру. Бэмби неуклюже курила, почти прожигая сигаретой шерстяные перчатки. Он довел ее до остановки. Они попрощались. Когда Бэмби смотрела на уменьшающуюся в дыму метели спину Теда, она ощутила что-то вроде легкого удара кувалдой по затылку. Стало пусто под сердцем, и сердцу негде стало греться, оно стало проваливаться куда-то в живот и холодеть, живот задрожал. Бэмби на мгновение взглянула на окна ближайшего к остановке дома, в которых горел свет. Каждый раз, когда она еще маленькая ехала откуда-нибудь с мамой, и они вместе кутались от зимы в очередном автобусе, Бэмби всегда очень завидовала тем, кто живет за этими теплыми окнами - ведь они уже дома, а она с мамой еще в пути.
Бэмби шла по летнему Лондону. Ее волосы были неаккуратно выкрашены в черный цвет. Солнце нетипично палило в спину, и люди жмурились и как будто вдавливались в стены от жары и уровня яркости воздуха. Хотелось в какую-нибудь темную комнату. Она приехала в Англию учиться. Оставалась неделя. А после этой недели еще месяц лета, но уже у себя в городе вместе с Тедом. Они снова начали встречаться за месяц до ее отъезда. Тед изменился - понял утрату. Прочувствовал. Он стал чаще брать ее за руку, и ему постоянно хотелось смотреть в ее глаза. Страх потерять Бэмби, которая за последние полтора года стала ЕГО Бэмби, был похож на часы, подаренные ему в детстве дедушкой, которые он тоже очень боялся потерять. Когда кто-нибудь из друзей мерил их, двенадцатилетний Тед испытывал такое неукротимое чувство хрупкости и собственности, что с нетерпением переминался с ноги на ногу и был готов собственноручно сорвать часы с чужой руки еще до того, как ему добровольно и небрежно вернут их. Тик-так. Эта схожесть с часами Теда сделала Бэмби более уверенной в себе и жестокой. Она все время говорила себе: "Теперь ты будешь ждать меня два часа под дождем и задыхаться от ревности, не зная где я и с кем. Теперь ты на моем месте." Тед стал сам без помощи Бэмби строить планы на будущее. Вот они начнут жить вместе. Уже очень скоро. Будут каждую ночь засыпать в одной кровати и вместе ходить в магазин за продуктами. Потом монтаж. Щелк! И в кадре их дом, дети, собака. Лабрадор. И кошка тоже будет.
Все это поселилось в голове эгоистичного и по природе своей немного трусливого Теда после того, как однажды Бэмби не выдержала и ушла от него. Когда заходишь в подъезд и вызываешь лифт, который довозит тебя до нужного этажа, ты не задумываешься о том, что привык жить на 145 этаже. А это достаточно высоко, и лифт постепенно ломается, поднимая туда твое тело. Только вот потом вдруг ты жмешь на привычную тобой же исцарапанную кнопку, а она не загорается. И на дверях лифта табличка "Не работает". И ты идешь по лестнице, с нежностью думая о лифте... Раньше он был для тебя просто лифтом, а теперь он твой спаситель, он то, что больше всего тебе сейчас нужно. И он не работает.
Бэмби вернулась к Теду через месяц. И с тех пор Тед стал заботиться о своем лифте. Поклеил в нем обои, смазал детали, поменял кнопки. Он полюбил свой лифт.
- Алло, Бэмби! Я люблю тебя! Я так жду! Я тебя встречу в аэропорту.
- В восемь. Не забудь.
- Да, конечно, я помню. Я люблю тебя.
- А я тебя. Очень.
- Я сильнее.
- Пока, - не стала спорить Бэмби.
- Пока, солнышко мое.
Да, она тоже безумно скучала по его кудряшкам, которым гель для волос придавал особенную сексуальность, по его татарскому разрезу серо-голубых глаз, по его теплому махровому голосу. Но это было всего лишь ТОЖЕ, каким бы сильным оно не было. Я давно заметила, что жизнь намного интереснее описывать самыми яркими отрезками, чем долгими самокопаниями и в постоянных мельчайших подробностях. Так вот. Тихая английская ночь. Легкий ветерок, нежно развевающий челку на лбу у Бэмби в такт ее тихим шагам по газону колледжа. Суетливый шепот ее подруги Сары, длинноволосой блондинки, хабалистой теннисистки с прямоуголными плечами и душой нараспашку... Стоило ли им в ту роковую ночь сбегать из оксфордского колледжа в Лондон? О, нет, наверное не стоило. А может за этим стояла насмешница-судьба, крутившая и вертевшая их жизнями по собственному усмотрению? И что было в ту ночь в их за счет Сары наполовину светлых головах? В общем речь идет даже не об этом побеге, во время которого они бурно отметили свое детство, плавно перетекающее в юность, в одном из ночных клубов Лондона. Речь идет о следующем. Вторая подруга Бэмби - Линда - настояла на еще одном подобном приключении, которое закончилось бессмысленным стоянием на автобусной станции в предвкушении пятичасового ожидания автобуса. Мимо как-то подозрительно никто не шел. А еще было очень обидно за закрытые ночные заведения и продрогшие на влажном английском воздухе тела. Линда курила, присев на корточки, А Бэмби вела сама с собой забавный монолог о катастрофической нехватке Теда рядом.
- Если бы он был здесь! Мой прекрасный милый Тед! - и ее голос то казался рассудительным и взрослым, то по-детски крикливым и смешным.
И тут на пересечении улицы Букингемского дворца и улицы Королевы Елизаветы возник силуэт, приближающегося мужского тела. Уже через пару метров можно было заметить искрящийся от лунного света или алкоголя, голубой и ясный, цвет его глаз, его тело с обложки журнала о таких же красивых телах, раскованную походку, пожалуй, даже слишком уверенного в себе человека.
- Привет, я Терри.
- Линда.
- Бэмби...
Следующие три дня Бэм не помнила. Ну или помнила очень по-лондонски туманно и спутанно. В последнюю ночь он приехал за ней в Оксфорд. Они ехали 160 миль в час, держались за руки. Она ему безусловно нравилась. Его рука была нужна ей для того, чтобы хоть какими-то ощущениями восполнить утерявшуюся где-то в недрах головы мозговую деталь, приводящую в движение все мыслительные процессы. Это даже была не влюбленность. Беспамятство какое-то пассивно-безрассудное. Американская горка под девяносто градусов. Ну и все это с элементами шалости, так присущей всем, кто хочет скорее повзрослеть.
Едва взлетевший самолет наполнился слезами, застывшими в невесомости над его фотографией. Соприкосновение шасси с землей, словно будильник в понедельник. А потом теплым душем на спине застыли ладони одуревшего от счастья Теда.
Были непонятные дни. Терри звонил, скучал, звал к себе, снова звонил и снова звал. Он казался совсем рядом, а потом оказался так далеко, когда звонки постепенно умолкли. Это случилось примерно одновременно с победным для зимы переходом в нее осени.
И Бэмби стала говорить, потому что не могла молчать о нем. Как будто она привязала свою кожу по кусочкам к его телу, и когда он отошел от нее, кожа натянулась и стало больно. Поэтому приходилось говорить, чтобы заглушить боль. Она говорила Саре, говорила Линде, говорила в институте, говорила дома и говорила Теду. Но Теду нельзя было говорить всю правду и приходилось говорить чувствами.
Veneno. Яд. Это был настоящий яд. Он никому бы не навредил, будь они оба сильнее и мудрее. Мудрость - хорошая защита. Но он навредил. Бэмби спасалась бегством к Теду. Они стали жить вместе. Только он никак не мог понять, почему она все время бежит. А она не могла ничего объяснить, потому что знала, что бежит не в ту сторону. Начались ссоры. Родилась злость. За ней обида. Тед весь съежился и снова стал трусом. Квартиру ему купил папа, папе и было поручено избавиться от паразитирующей тоски Бэмби. Но тоску нельзя было выкинуть без Бэмби. Пока Тед ел мамины пирожки в гостях у родителей, папа профессионально справился с задачей. Вещи в сумку, пара грубых фраз, и Бэм оказалась на улице. Позже у своих родителей. Хорошо, когда есть родители. Ведь у них всегда можно оказаться. Поесть пирожков. Чтобы не свихнуться. От голода.
Потянулось какое-то странное искание причин, желание забыть. Потянулось и оплело Бэмби с ног до головы пустыми догадками, ночными судорогами и самой злобной ревностью на свете. Вот он, ее первый важный, почти что книжный герой. А вот его уже нет. Остались одни воспоминания. Да еще и отголоски каких-то предков аристократов не могли вынести такого унижения. Когда внутри все кипит, очень сложно разговаривать от перехлестывающего за края души жара. Ты молчишь, слова теряют смысл. В них становится слишком мало смысла, чтобы их произносить. И слезы тоже высыхают - их тоже слишком мало, чтобы ими плакать. Это значит, что все сказано и все выплакано. Вакуумная пустота. НИЧЕГО. И только это НИЧТО давит из твоего нутра, забирая, заглатывая в себя все твои бывшие когда-то яркими чувства, иллюзии и надежды.
Бэм перекрасила волосы из черного в коричневый, желая хоть как-то измениться снаружи, чтобы изменить что-то внутри. Она завела себя, как будильник, и снова затикала. Только она уже не была часами Теда или его любимым лифтом. Она стала никому не нужным поломанным будильником, который необходимо было постоянно бить об стену, чтобы он не переставал снова и снова тикать. Тик-так.
На входе в клуб стоял загорелый с закрытым русыми волосами лицом молодой человек. Он вот уже в который раз улыбался Бэмби, а Бэмби хотелось улыбаться ему в ответ, что она и делала. В нем была сладкая сила, переданная ему той маленькой властью пускать или не пускать людей в веселье. Фэйсконтрольщик. Авторитет для прожигающих себя по ночам. Бэмби неплохо двигалась. С новым цветом волос она выглядела намного невиннее и наивнее, чем сама себя воспринимала. И ей нужны были его улыбки. Ей льстил его симпатизирующий ей взгляд.
Началась клубная жизнь в самом своем первоначальном соку. Новые шмотки, вечное чувство праздника - в праздник ведь нельзя умирать, его надо отмечать. Вот Бэмби и жила, отмечая каждый прожитый день. Глорен обменялся с ней телефонами, познакомил ее с какими-то крутыми людьми. Она радовалась ему, как весне. После унижения необходимо ощущение собственной значимости, а может дело и не в этом. Глорен был неплохим обезболивающим, действующим хоть и внешне, но качественно.
А потом выяснилось, что это обезболивающее довольно-таки популярно среди всех жаждующих. Бэм этого немного не ожидала. Сразу вспомнила про свой вакуум и стихла. Глорен продолжал улыбаться. Ей и всем остальным.
Ей надо было кому-то отдать свое тело на хранение, пока сознание не придет в то, что можно назвать удовлетворительным состоянием. Сара познакомила со своим фотографом.
Бэмби помнит, как она, расстроенная какой-то учебной мелочью, которая незамедлительно легла поверх общего морального состояния, приехала к сариному фотографу, сорокачетырехлетнему Джету Джексону. Загорелый обаятельный и очень сероглазый мужчина встретил ее у входа в не самую внушительную, но уютную студию. Они пили вино и медленно переходили с ВЫ на ТЫ. Когда началась съемка и Джет для придания сексуальности облил Бэмби водой из шланга, Бэм уже достаточно плохо координировала свои мысли и движения. В семь утра, обессиленная и опустошенная, она ловила такси до дома. Джет позвонил через несколько часов, потом опять позвонил. Он не был ей нужен. Было ли ей вообще что-то нужно? Ей определенно было необходимо не думать, не задумываться, не обдумывать. Она как будто врезалась в его грудь в своем бесцельном полете и решила ненадолго остаться рядом, в зоне его досягаемости.
- Тебе нравится, когда ты не понимаешь, что происходит вокруг?
- Мне нравится, когда мне удобно смотреть на все непонятное происходящее. Когда я сижу на твоем диване...
- Поджав под себя ноги?
- Да, поджав под себя ноги. Мне тепло. Я могу ни о чем с тобой не говорить.
- Просто смотреть.
- И иногда улыбаться.
- Иногда?
- Тогда, когда чувствую, что ты хочешь, чтобы я улыбнулась.
- Тебе идет улыбаться. Только не скалиться, а улыбаться.
- Я разве скалюсь?
- Нет. Просто иногда ты устаешь улыбаться. И тогда ты почти улыбаешься. Это почти, как скалишься.
- Как животное?
- Да. Брр. Ужас.
- И ориентироваться по запаху.
- Я тебя люблю.
Они раскладывали на полу диванные подушки и спали на них. Солнечный свет в студию не проникал, так что сложно было понять, какое именно сейчас время суток. Да и вообще, какое время. Однажды она сидела на этих диванных подушках, а Джет сидел на стуле в другом конце студии и курил. Он тогда показался ей очень старым. Ее отцу было на год меньше лет, чем Джету.
- Ты хотела бы семью?
- Все хотят семью.
- А ты?
- Ну да. Наверное. Я хотела семью с Тедом.
- Я хочу семью. Хочу с тобой. Представляешь?
- С трудом.
Остались фотографии, на которых Бэмби лежит на полу в черном платье и кошачьими глазами испуганно смотрит в объектив. Почти скалясь.
Бэмби продолжала видеть Глорена. Она устало озиралась по сторонам, продолжая танцевать, когда он проходил мимо, виновато улыбаясь. Часто она встречала Милоша с его открыто обожающим ее взглядом. Он просто возник. Из ниоткуда. И месяц встречался ей везде. Он был похож на собаку. Скорее даже волка. Всегда в теме и всегда мимо Бэмби. Всегда где-то рядом. От него пахло правдой. Очень терпкой чистейшей правдой. Это смущало и сразу же сражало. Милош просто пошел рядом. По бульвару. Они очень много ненасытно разговаривали обо всем. Она засыпала, а он говорил. И ей было так удобно и легко рядом с ним. Как будто он укрыл ее собой и вытащил из какой-то пещеры. Заговорил. Ревностно звонил, крепко держал за руку. А потом взял и отпустил. Наигрался. А она только-только поняла правила и ощутила чувство азарта и жизнелюбия. Пустила в него корни. Еще совсем слабые, но корни. Она начала ходить рядом с ним. Научилась.
Милош стал ее болью. Ее сожалением. Сожаление на сожаление. Жалость к себе. И снова вакуум.
Бэмби сидела на набережной и писала стихи Теду. По вызову приехала Сара. Села рядом, и их обеих, сначала Бэмби, а потом Сару окатило волной. Волна пришла с Темзы. Бэмби решила, что любимый Лондон все так же любим, как и раньше. Через неделю они сидели в мягких креслах самолета, поднимаясь над своим надоевшим городом. Терри...
Терри встретил их в аэропорту. Он был очень красивый и совсем не нужный Бэмби. Как нераспакованная вечерняя зубная щетка. А еще он был под кокаином. В первую же ночь пребывания в Лондоне Бэмби поехала в его квартиру, заснула перед телевизором на диване. А утром, когда он притянул ее к себе, она вспомнила, что они даже еще не поцеловались. Повернулась к нему, порылась своим взглядом в его зрачках и по какой-то безнадежно устаревшей инерции коснулась его губ своими. Отметилась. Приехала и поцеловала. Теперь можно и уезжать. Перед тем, как на следующий день идти и менять билеты, чтобы быстрее улететь, Бэм и Сара влезли в малоприличные платья и пошли по ночной шевелящейся улице. Хотелось напиться и танцевать.
Лео ехал мимо на машине. Увидел Бэмби и затормозил. Они неплохо станцевались в клубе Browns. Билеты было решено не менять. Перед отъездом Бэмби он прождал ее два часа на согретой солнцем лавочке. А когда невыспавшаяся Бэмби лениво хлопнула дверью неоправданно дорогого такси, Лео подмигнул продавцу цветочного магазинчика, пышнотелому афроамериканцу в шляпе пчеловода, и тот передал Лео огромный букет белых лилий, предназначившийся Бэмби. Потом Лео и Бэмби в предчувствии полного взаимного забытия сидели в Covent Garden и слушали уличного гитариста, игравшего Hotel California.
Самолет весело вылетел из Хитроу и уныло приземлился, окутанный смогом города Бэмби. Дождь безудержно напоминал ей о Теде. Как все-таки категорично вселяются в наши сердца некоторые люди. Они расставляют свою мебель в наших душах и, закинув ноги на стол, читают интересные им газеты, параллельно щелкая пультом телевизора. И их не выселишь - так исправно они платят за аренду помещения, нагло улыбаясь на все упреки и крики.
Прошел день с приезда Бэмби. Она вернулась туда, откуда хотела сбежать. Легла в свою односпальную кровать, раскидав по всей комнате лондонские воспоминания, и крепко уснула. Во сне Тед звал ее, исписав все английские домики, что ей снились, красными буквами: "Вернись".
Утром он вышел из сна. И вошел в жизнь.
- Давай встретимся.
Слезы. Слезы. Слезы.
- Давай.
Бэмби дрожащей рукой отломила ему кусок своего чизкейка. Он дрожащим голосом продолжал рассказывать что-то совершенно неважное и бессвязное. И словно не было этих трех с половиной месяцев. Они заснули в одной кровати. Повернули время на бок и усыпили его.
- Почему ты еще не сказал своему отцу, что мы вместе? Почему я уже успела не только рассказать своим родителям о тебе, но и убедить папу в том, что ты хороший?
Бэмби вспомнила уважительный к ее повзрослевшим рассуждениям взгляд отца. Отец был готов на все ради своего большеглазого детеныша. Сначала убить кого угодно за любой волос, упавший с ее головы, а потом того же "кого угодно" полюбить. Если Бэмби попросит.
- Да, я еще не сказал. Но я скажу, дай мне время в конце концов!
- Ты сам первый появился. Ты все вернул. Почему все так? Почему ты решил быть со мной, но ты не со мной?
- Я просто хотел встретиться. Ты дала понять, что можно все вернуть! Я решил попробовать. Я вообще еще думаю.
- Что? Мы ведь почти месяц вместе, а ты думаешь!
- Если ты рассчитываешь на то, что я способен сейчас посвятить себя тебе целиком и полностью, то это не так. У меня теперь есть работа. Так что для меня важнее карьера. Она на первом месте.
После этих слов Бэмби не захотелось ни уходить, ни оставаться. Она в полном безмолвии сползла по стенке и заплакала. Хорошо было то, что она снова могла плакать. И снова покрасила голову в черный цвет. Ей шло последнее.
Позже Тед рассказал родителям об их воссоединении. Родители тогда как раз ждали, когда младшая сестра Теда окончит школу, чтобы можно было спокойно развестись. Ведь у отца Теда обнаружилась другая семья на стороне, а у матери Теда - чисто женский психоз, переходящий в климакс и попутное остервенение.
Все наладилось: карьера Теда, нервы Бэмби. Шел ремонт в квартире, купленной отцом Бэмби. Там была большая спальня с нарисованным на потолке небом. Теда было все меньше заметно за его серым костюмом и разными галстуками, которые он с удовольствием покупал и носил.
Они стояли и смотрели на своего третьего сожителя - черную кудрявую кошку с огромными зелеными глазами. Рядом стоял Санни. Он был другом друга друзей Теда. Знакомым. Санни был также общительным и спокойным. Они втроем ходили в кино. Пили дома пиво и курили травку. Тед рассказывал Санни про работу, а Бэмби тайком делилась с ним своими переживаниями относительно их с Тедом будущего. Санни был хорошим фоном и милым парнем. Казавшись хитрым, он был честным. Это было по меньшей мере странно.
- Ты все-таки нашла способ напомнить мне о том, как ты прекрасно провела эти три с половиной месяца! Нашла, да?
- Я должна была стать монахиней? Ты сам меня выкинул. Точнее, твой папа.
- Перестань!
- Пойми, нам действительно не помешало бы сходить к врачу и провериться. Это не способ напомнить, это забота о нас.
- Ага...
- Почему ты не смотришь на меня, когда я с тобой разговариваю?
- Мы уже закончили разговаривать!
- Но я же еще говорю, - топнула Бэмби ногой и моментально получила сильный удар в спину. Ее согнуло пополам от боли и обиды. В неменьшей степени от первого, чем от второго. Тед. Ударил. Не Тед. Раз ударил. Тед?
Она выскочила на лестничную клетку в майке, джинсах и носках. Тед понесся за ней. Бэмби не могла разговаривать. Да и о чем? Зачем? Тед тряс ее за плечи, она смотрела мимо и прямо.
- Ты меня теперь не простишь?
- Нет.
- Тогда я поеду сейчас на футбол, а ты тогда уходи, раз не простишь.
Он ушел. Бэмби позвонила Санни.
- Помоги.
Санни приехал, собрал ее вещи и забрал ее. Совсем случайно он забрал ее совсем. Со всем, что было. Через неделю он уже любил ее. Не просто. А тоже совсем. Хитрый, но честный и добрый.
Тед долго не мог справиться с кудрявой кошкой и болью. Поэтому он и не хотел отдавать Бэмби кошку. Знал, что кошку отдать можно, а боль никому не отдашь. Возможно, кошка напоминала ему Бэмби.
В квартиру с небом на потолке Бэмби переехала с Санни. Вечером. Утром она проснулась рядом с Тедом. Санни зря возник между ними. Ночью ему пришлось так же быстро уйти, как и появиться. Бэмби готовила небо только для Теда, что бы ни натворил он, что бы ни сделала она, что бы ни случилось.
Санни еще появлялся. Он был спокоен, а спокойствие ненавязчиво. Бэмби привязалась к нему. Он был интересен, с ним было проще. Он ее понимал с полуслова. Всегда. Однажды они поехали к нему домой, пока Тед спал. На следующий день Тед услышал разговор Бэмби с подругой. Все узнал.
- Ты мне изменила?
- Да.
- Это было один раз?
- Да.
- Почему?
- Наверное, я что-то к нему чувствую.
- А ко мне?
- Люблю.
- Тогда почему?
- Не знаю.
- Мне уйти?
- Твое право. Я виновата.
- Если я останусь, ты обещаешь больше его не видеть?
- Да. Обещаю.
Бэмби сдержала обещание. Тед и кудрявая кошка стали ее семьей. Тед сделал ей предложение. В своем обычном прагматичном стиле, но сделал. Была зима. В апреле Бэмби исполнялось 18. Лето как раз подходило для свадьбы.
В феврале Бэмби очень серьезно заболела гриппом. Слегла моментально. Голова разрывалась от боли. Бэм было страшно, что голова возьмет и расколется. Она даже бредила. О том, чтобы встать с кровати и выпить обезболевающее, и речи быть не могло. Бэмби не могла даже от подушки оторваться. Так прошла неделя.
Тед ложился спать, накрываясь другим одеялом - боялся заразиться. Приходил домой поздно. Не заботился. Не переживал. К концу недели Бэмби уже ползала по квартире с сальными волосами и бледным лицом. Он пришел с работы и объявил, что идет на корпоративную вечеринку. Они поссорились. Он собрал вещи и уехал к себе.
Бэмби прорыдала три дня, а потом приехала к нему. Он ее имел. Не обнимал, не ласкал, а имел. Потом они легли спать, но Бэмби не спала. В мобильном телефоне Теда она нашла входящие вызовы с номера некой Хельги. Бэмби такую не знала, и поэтому разбудила Теда и спросила, кто это. Через секунду он уже прижимал Бэмби к стене и истошно орал, что она мешает ему выспаться перед работой.
На следующий день был праздник всех влюбленных. Бэмби обставила всю квартиру свечами, наполнила ванну.
- Спасибо, Бэмби, - и Тед заснул.
15 февраля Тед пришел с работы. Купил мыло - Бэмби попросила. Она вышла в коридор. Он дал ей мыло.
- Бэмби, я ухожу. Я тебя больше не люблю.
Мыло упало на пол.
Блок сигарет закончился за четыре дня. Бэмби решила-таки встать с кровати. Первые шаги. Кудрявая кошка поняла, что наконец-то появилась возможность поесть, и тоже спрыгнула с кровати.
Бэмби била себя кулаками по голове. Теперь ей наоборот хотелось, чтобы голова раскололась, и оттуда выпали воспоминания о Теде. Ей было невозможно знать, что теперь ВСЕ это воспоминания. Три года воспоминаний. То, что было до Теда забылось еще через полтора года его присутствия рядом. А через три забылось вдвойне. Совсем нечего было вспомнить. Одной было страшно спать. Она боялась темноты. Кошка кричала по ночам. Надо было гладить ее. Надо было любить ее.
Санни рассказал о новой девушке Теда. Хельге. Оказывается, она была уже давно. Тед приходил спать к Бэмби, чистил зубы у ее раковины. А Хельга уже существовала.
Бэмби жила с Санни. Он ей не мешал. И любил. Санни знал, что это ненадолго. Бэмби сама ему сказала. Даже если бы не говорила, он все равно знал бы это.
Сильное счастье похоже на сильное несчастье. Не понимаешь, что происходит. Не помнишь ничего. Просто знаешь: было так. Кажется, было так.
Так вот, кажется было так. Они вышли из кинотеатра. Санни был недоволен просмотренным фильмом. Фильм был не голливудский, не японский. Фильм был простой, сказочный немного, фильм был про героя. Бэмби никогда не любила героев. Никогда не принимала близко к сердцу впервые увиденные лица. Никогда не ходила на такие фильмы. Никогда не говори никогда.
Утром она проснулась, не зная Теда. Не зная Санни. И всех, кто был между Тедом и Санни. Бэм была уверена, что это защитная реакция организма на перетекающую за края сознания боль. Не угадала. Это было что-то очень живое, дрожащее, разговаривающее.
В тот же день она узнала, что тот герой из фильма играет в театре. Театр был в городе. А герой постепенно появлялся везде, окружая ее со всех сторон. Он был в телевизоре, в журналах.
После спектакля она подарила ему плюшевого медведя. Смешно. Вложила медведю в лапы бумажку со своим номером телефона. Медведь был серый с голубым бархатным носом. Смешно. Герой, которого звали Кристофер, посмотрел ей в глаза. Взял мишку и унес.
- Алло, здравствуйте, это театр?
- Да.
- Я Бэмби из газеты "Журналист". Мне нужно взять интервью у Кристофера.
- Вы знаете, это сейчас практически невозможно. Он очень занят.
- Совсем никак?
- Ну, попробуйте позвонить вот по этому номеру. Аманда вам вряд ли поможет, но вообще, все интервью организовываются через нее.
Бэмби звонила Аманде. Недозвонилась.
- Алло, театр? Это Бэмби. Скажите, когда у него репетиции? Я сама спрошу про интервью. Аманда мне не ответила.
- Позвоните Катарине. Вот телефон.
- Алло, это Катарина?
- Да...
- Мне нужно интервью с Кристофером. Это возможно?
- Нет.
- Но, понимаете, у меня задание...
- Из какого вы издания?
- "Журналист", - назвала Бэмби вымышленное название. Она училась на факультете журналистики. И потенциально у факультета могла быть газета с таким названием.
- Хм... Оставьте свой телефон. Позвоните завтра вечером.
В свой день рождения Бэмби шла в театр. Вся опытность и взрослость куда-то пропала. Она тряслась и краснела, как будто в ее жизни не было ничего кроме этого дня.
Он влетел через служебный вход. Бэм сидела и курила там уже тридцать минут.
- Привет, Крис.
- Привет.
Она задавала глупые вопросы. Его длинные ресницы так шли его легкой небритости. Карие глаза поблескивали с интересом и усталостью. Она смущалась, а он улыбался, вглядываясь в ее лицо.
- Слушай, а зачем ты мне оставила свой телефон?
- Ты мне понравился, я решила с тобой познакомиться.
- Спасибо.
- И тебе тоже.
Он позвонил на следующий день. Еще через день Санни уехал жить к родителям. Потом Крису позвонила Бэмби.
Он уехал на съемки. Они так и не увиделись. Через неделю он должен был приехать. Она действительно никогда в жизни никого так не хотела взять за руку, как его. Никогда не говори никогда? Возможно. А может иногда и можно.
Бэмби ополоумевше ждала. Опустошенно ждала. Ей хотелось все ему рассказать. Услышать все от него. Ей хотелось жить. Ей было страшно. Непрерывно страшно. Как вначале. Нет, сильнее. Значительно сильнее. Просто и по-детски искренне страшно и странно.
Прошла неделя. Она ждала. Тик-так.