Даже имеющий духовные тылы человек, порою испытывает недостаток в своей духовности. Такие обострения чаще всего возникают, наверное, в полнолуния, когда Луна всем своим светом, на который только способна, укрывает ночную сторону Земли. Человек, вдруг, оказывается неприкрытым и его два начала могущество и беспомощность предстают перед ним во всей их красе. И тогда уже ничто его не может отвлечь от мыслей, возникающих в глубине подсознания, развивающихся в теории, достигающих своего апогея и, ударившись о кость черепной коробки, остающихся погребенными навечно в человеческом мозге. Человек этот, вдруг, понимает, что каждое прожитое мгновение, каждая микроскопическая доля жизни, это результат тысячелетий и, что никуда от этих мгновений ему не деться. И осознав эту безвыходность, он понимает и еще одно, что мысль это дуга, оторвавшаяся от одной части мозга, проделавшая дугообразную траекторию над головой и упавшая в другой части мозга, зародив тем самым процесс для созидания другой мысли. Вот так они прыгают над головой, опровергая сами себя и хороня себя на благо себе подобным. И тогда человеку приходит озарение, что мысль это дуга – часть, часть чего-то другого большого и замкнутого – кольца. И как он не пытается доказать себе, что человечество развивается по спирали, все не выходит – дальше черепной коробки он умней стать не может. Может быть и спираль. Только каждая ее точка это одновременно и конец ее и начало – замкнутая спираль – лента Мебиуса – проста, а завораживает.
А Луна издевательски выглядывает из-за деревьев, мол, вот она я. Как бы хотелось слизать ее с неба. Если бы человек не имел морали, он бы тоже выл на Луну. Волки – мудрейшие из зверей и те сталкиваются с бессмысленностью полной Луны. А она их зовет зачем-то. Они и сами не понимают зачем, но, почему-то так хочется выть. Вывыть всю скорбь о вселенском мироздании и своем в нем участии. Докричаться до Луны, чтобы она передала всем далеким и близким космическим телам, что я есть и, что спасибо, что ли им за это или они мне этим обязаны. А выть хочется все нестерпимее и нестерпимее по мере того, как эта издевка триумфально выползает на центр неба. Словно проделывается какая-то невыносимая работа, требующая неимоверных физических усилий, с потом и кровью и скрипом чего-то огромного о небо.