Ираида Павловна слегла со скачущим давлением в койку. Её пушистый наглый кот жалобно мяукал и отказывался есть порезанный кусочками минтай в миске.
- Минтай несвежий купил. Кота отравить надумал. Паршивец. – причитала на всю квартиру Ираида Павловна. – Ой, Люба дура ты у меня. А ведь какие женихи увивались! Нашла себе лентяя. Лежит днями на диване. Тяжелее ручки ничего не поднимал. Сопля, а не переводчик.
Так причитала она пока Дроздов не вернулся с магазина с новой порцией свежемороженного минтая, обернутого клочком серой вощеной бумаги.
С приходом Дроздова в доме стало тихо и неуютно. Ираида Павловна часто и методично стонала. Телевизор очень тихо бубнил новости. Дроздов сидел, уткнувшись в экран, ничего не слыша и не видя, находясь скорее в состоянии некого транса, чем мирной дремы.
Люба распускала полочку у полувера, который она уже почти было успела связать. Сегодня пальцы не слушались, Петли спускались, узор не выходил. Люба крутила моток ниток, наматывая распущенную кучерявую красную нить пряжи и мечтательно смотрела сквозь воздух в никуда. Вспоминала.
...
А Тихоновы тем временем не могли прийти в себя от резкой смены обстановки. После волокиты суеты и многолюдности Москвы и ее международного аэропорта с зевающими пассажирами, важными и неулыбающимися работниками порта, после позорного стояния в длиннющей очереди, соединяющей два разных мира, одним затяжным стежком по синеве небес пришил самолет день вчерашний – холодный и бессонный с днем сегодняшним – жарким и непонятным пока. Сказочным.
Тихоновы поражались небольшому аэропортику, его чистоте, обилию цветов на крумбах, самораскрывающимся дверям, бесплатным тележкам... и привыкали к собственному незнакомому прежде состоянию непонимания и отупения от разноязычной и чистой пестроты вокруг.
Вдруг Тихоновым стало смешно. Костя обнял жену, та прижалась со слезами неведомого счастья на глазах. У Кости у самого было не на месте сердечко. Он безудержно говорил и говорил. Он радовался как ребенок. Даже молчаливая Маша вдруг ожила. Она тянула мать за руку:
- Пойдем, там ТАКОЙ туалет! Я не знала как вода включается. Пойдем. Вот скажи... как? Ну? – повторяла и повторяла девочка, смеясь от растерянности прежде всегда все знающей матери.
Вера прикидывала в уме как у них в квартире мог бы разместиться такой туалет. Зеркало во всю стену. Плитка. Где ж такой смеситель? Ой, да здесь же и купим, а дома установим. – обрадовалась собственным мыслям Вера.
Она была практичная, целеустремленная и очень любила свой дом. Вернее, квартиру на третьем этаже.
Квартира была крупногабаритная. Солнечная. Новой планировки. Все в ней сверкало чистотой и отмытостью. Только вот такой роскоши в ней не было. Таких запахов.
- Вон ты, глянь, - толкала в бок мужа раскрасневшаяся Вера – на тележке уборщица катит несколько ведер, перчаток несколько пар висит разноцветных, а тюбиков сколько! Порошки, жидкости какие-то...
Костя на минуту даже засмущался, что его любопытная Вера, как ребенок не прячась, уставилась в тележку с разнокалиберными флакончиками и пыталась по буквам прочесть названия.
- Ой! «Фейри»! – крикнула Вера – потом сама же себе закрыла рот ладошкой и тихо озираясь по сторонам стала шептать Косте – У нас тоже продают. Я покупала раза два. Точно экономно.
Пока Вера разглядывала обстановку настоящего заграничного аэропорта, Костя наблюдал за окружающими. Его ласковая Вера казалась теперь слишком простой и деревенской даже. На ней были босоножки на толстой соломенной платформе, отчего верины ноги казались полнее, чем на самом деле. Сарафан обнажал пухлые коленки и скрывал тот самую красивую часть Вериного тела – ее стройную талию. Тоненькие его лямки, напротив, невыгодно подчеркивали пышные Верины плечи, зато вырез на сарафане обтягивал верину грудь и Костя на секунду закрыл глаза, втянул ноздрями воздух, как бы пытаясь поймать любимый сладкий аромат вериного пота в ложбинке между грудей.
Мимо кокетливо прошла плоская француженка.