день победы

 
 ДЕНЬ ПОБЕДЫ.

 Как обычно, он сел в машину, включил зажигание и поехал на работу. Как обычно, он спокойно и уверенно вел свой очень хороший европейский автомобиль по московской улице. После зарядки и душа тело было спокойно и уверенно в своих силах. Как обычно, прежде чем выйти из дома, он поговорил с секретаршей, чтобы дорогой обдумать будущий день. Особых проблем не было - отлаженный механизм фирмы работал также уверенно и спокойно, как его машина, как он сам. "Как я сам" - подумал он с чего то и усмехнулся себе, взглянув в зеркало заднего обзора. Из зеркала на него взглянул спокойный 40-летний мужчина, хорошо одетый, хорошо следящий за своим здоровьем, с волевым подбородком, сильной шеей и грустными, грустными карими глазами. Он попытался переделать взгляд, но... получилось не очень убедительно. Он отогнал какие-то лишние мысли усилием воли и задумался о предстоящем дне. Надо было многое успеть, не смотря на то, что пятница, завтра надо в Питер. Филиал опять лихорадило, и шеф снова гнал его туда, на этот раз с неограниченными полномочиями. Если тот комсомольский болван все-таки ничего так и не сумел, он уполномочен даже поговорить с ... с очень важными людьми, которые этого болвана... рекомендовали, о новой должности для него, например, консультанта. Пусть сидит этот урод дома. " И если надо ему платить, я буду платить, только пусть он не мешает!". С барышней в Свердловске в свое время получилось очень легко. Как только она поняла, что можно сидеть дома получать деньги и ездить в командировки в Европу пару раз в год - она с радостью согласилась. Этот же питерский молодежный вожак горел неуемной жаждой деятельности, направленной в никуда. Он измордовал своих подчиненных, слал в Москву горы бумаг и счетов, вместо того, чтобы просто приносить прибыль. Нелегкая задача. Суббота и воскресенье - на неофициальные визиты, понедельник - на принятие решения, вторник и среда - на наладку работы, в среду вечером домой. "Домой..." - подумалось как-то нехорошо, но выстраивание стены сегодняшнего дня из разных по величине событий - кирпичиков отвлекло.
Возле Триумфальной арки какая-то женщина так голосовала, что чуть не оказалась под колесами машины. Он увернулся , как уворачивался, чтоб не наехать на ежа на какой-нибудь дачной дороге. Но так, как день был уже спланирован, а лицо женщины он видел очень близко и оно ему показалось знакомым, то можно было спокойно поковыряться в своей голове и вспомнить кому оно могло принадлежать. Что-то не вспоминалось. Зато вспомнилась жена, он с нежностью и грустью подумал о ней, о детях - он очень страдал от того, что не жил с ними, но... что делать. Это было его решение. Семья жила в Бельгии, а он зарабатывал здесь деньги. Дети учились в обычной бельгийской школе, уже знали два языка, играли в теннис и гольф, умели управляться с лошадью. И когда приезжали, выглядели, как иностранцы. Это льстило. Жена переучилась, работала в европарламенте. Он купил им... ну, в смысле себе... ну, всем вместе, одним словом, дом недалеко от Брюсселя, еще один в Испании, на море. У него уже был вид на жительство, так же, как и у семьи. Почти всю зарплату он отправлял в Бельгию, вернее в Швейцарию, а оттуда по надобности. Хотя... Судя по всему семье уже хватает зарплаты жены, его деньги идут на поездки и крупные покупки. Он скучал, очень скучал по детям и жене и твердо знал, что они тоже очень скучают. Но не мог все бросить и уехать. Он зарабатывал будущее своим детям. Он должен был это делать. Все. Приехали.
Почти одновременно подкатила машина шефа. Они встретились у входа.
- Здравствуй, босс!
 - Здравствуй, здравствуй. Слушай, ты завтра будешь в Питере, зайди к одному человечку, я дам тебе адресок. Он что-нибудь посоветует. В Питере меняется погода.
 - Да? Интересно.
 - Интересного мало. Потому будь поосторожней.
 - А тот человечек , он к какому ветру?
 - Человечек - метеоролог, фигурально выражаясь.
 - Понял, Лев Маркович. Как ваши?
 - Все хорошо. Эла звонила из Торонто, передавала привет и от Валерия и от себя.
 - Спасибо. Его московский контракт закончился?
- Да, но он ведь не волонтер, он на серьезной фирме работал и работает. Эла уже закончила учебу, вот на работе укрепиться, через пару лет обещают внука... не ухмыляйся, хоть обещают и то, слава Богу.
Они зашли в кабинет босса, он взял из стола маленькую бумажечку написал номер, имя и подал ее Александру. Тот спокойно положил ее в карман для визиток.
- Твои-то как?
- Тоже все, вроде, нормально. Спасибо.
- Ну, тут спасибо твоей жене, да и тебе, что выбрал такую. Ты же знаешь, как оно бывает.
- Знаю, поняв о ком говорит босс и опустив глаза , -сказал Алекс. Ситуация, когда жена - там, а муж - здесь, стала довольно распространенной в последнее время. Карловы Вары уже кишат молоденькими русскими красавицами при деньгах, с коляской и одиночеством в глазах. Отдельные несчастливые истории, приключающиеся от такого одиночества, были известны, в том числе и Александру. Его бывший непосредственный начальник сломал себе на этом шею. Его жену угораздило лечь под больного СПИДом, заразиться самой и наградить мужа. Несмотря ни на какие законы, его тут же выкинули с работы, собственно, Марк и выкинул, а Александр занял место несчастного. Дети - у бабушки, можно сказать, сироты, а сами бывшие супруги уже в больнице и , видимо, навсегда.
" Кошмар!" - передернуло Александра , когда он входил в свой кабинет. Секретарша сделала счастливое лицо, он улыбнулся в ответ и хлопнул дверью. Разделся, сел за стол и подумал: "Случись такое со мной и меня бы выкинули...", подумал еще: "... и я бы выкинул. А, что делать-то?"
Босс когда-то учил его в университете политэкономии социализма, был не дурак и не ханжа. На его семинарах было горячо и интересно. Когда все стало обрушиваться, Александр бросил школу, в которой работал, и по совету одного парня, его звали Джон, пошел на вернисаж в "Измайлово", пытаясь зарабатывать на жизнь детским увлечением. Там они и встретились. Лев Маркович, видимо, помнил его. И предложил идти к нему в фирму.
- Я, ведь, ничего такого не умею, - лепетал в ответ новоявленный свободный художник, попахивая водкой.
- Ничего, научишься, - спокойно говорил бывший преподаватель, делая вид, что этого запаха не чувствует.
Тогда-то он и появился на фирме, стесняющийся своего старого учительского костюма, боящийся компьютера, как гремучей змеи. Он первые две недели только смотрел через плечо, подносил бумаги и слушал. Брат Марковича уже жил к тому времени в Штатах, он дал начальный капитал и крышу совместного предприятия, которое, по сути дела, было скорее семейным, а в те романтические времена такая крыша вполне была надежной... Это сейчас... Александр сморщился от воспоминания о их сегодняшней крыше.
- Александр Андреич, - будто на ухо томно прошептала Юля. - Вы посмотрите бумаги? Через полчаса совещание отдела.
- Неси, должен успеть. - Пусть Гриша сделает мне отчет по Питеру за 3 месяца. Только цифры.
- Хорошо, - прошептала в ответ секретарша, так, будто он просил ее раздеться. Юля злилась на своего начальника, он терпеть не мог этого интимного тона подсмотренного, видимо, в каком то сериале, она знала это. Злилась сама и злила его. Фронтовая жена - трудная работа, труднее, чем секретарь- референт. Секретарь она была хороший, а для жены, даже фронтовой, слишком...слишком услужливой что ли и при этом какой то жалобно обидчивой. Недели две он ее не звал. Она злилась. Ему было плевать. Когда он увез семью подальше от стрельбы на улицах, Юля сама полезла к нему в кровать, он, в общем не возражал, считая, что этот вариант не самый плохой, надо же было как-то решать проблему ... одиночества. Но когда через 3 месяца она демонстративно залетела, пришлось самым жестким образом поставить девушку на место. Отправил в больницу, пригрозил увольнением, в общем, наделал таких гадостей, что иллюзии, если таковые были, сразу же улетучились. Она уже на пороге больницы созналась, что все придумала, плакала, обещала больше не заниматься подобными глупостями. Он с облегчением, больница очень огорчала, как бы, простил ее шантаж, она, как бы, простила его жестокость и вот уже несколько лет продолжалась эта.. близкая дружба. Юля была еще достаточно молода, заканчивала аспирантуру, зарплате ее мог позавидовать любой не взяточник министр, личной жизни другой у нее, вроде бы, не было - одним словом, Александр не чувствовал угрызений совести...
Уже во время обеда, сидя в буфете , он ел специально для него приготовленную пятничную рыбу с рисом и смотрел в окно. За окном на голых деревьях сидели черные вороны и смотрели ему в лицо холодными глазами. Они перегавкивались между собой , вернее, перекаркивались, но создавалось впечатление, что вот сейчас... нет, вот сейчас они разом поднимутся и, ринувшись всей своей ордой, разобьют этот несчастный стеклопакет, ворвутся в эту красивую уютную комнату и будут гадить на столы, выкалывать сидящим людям глаза, есть эти вкусные , приготовленные умелым поваром блюда и каркать: "Победа, победа!".
Он не испугался, нет, ему стало противно. Впрочем, противно ему было довольно давно, но не так, чтобы совсем, а как будто , палец ушиб гантелей. Жить можно и даже нужно, но иногда заденешь за что-то больным пальцем и вспомнишь. Не приятно. Иногда. Когда вспомнишь. Он вспомнил. "Что я здесь делаю, -подумал он и вдруг вспомнил... вспомнил ту девушку, что "бросалась" сегодня под колеса. Ее звали Таня, она училась на соседнем факультете, у нее был с Джоном роман и когда тот женился, он делал это через слезы и истерики Таньки. Этой самой... как там ее фамилия... или кличка... ее как-то звали коротко и ясно... типа Мышка, Фенька или еще как, не помню...Он попытался у себя внутри выстроить лестницу из воспоминаний и выкарабкаться из той тяжести, которую он называл словом "противно". Это было связано с чем-то фундаментальным, с чем-то очень важным. Когда все вроде хорошо и все-таки... не хорошо. С одной стороны Алекс получает в месяц столько, сколько многие в этой стране за всю жизнь. И жилье есть и там и тут и машина, и авторитет, и уважение, и в семье все нормальна и с .женой, и с детьми, на удивление в наше-то время. А с другой , они там привыкают к другой жизни, а он остается здесь. Последний раз, когда они уехали, он почувствовал некое горькое облегчение, ему все труднее становилось их понимать. Они все могли говорить между собой на языке, которого он не знал, упоминали имена, о которых он не слышал. Нет, он их всех любил, и они его, правда, и они его тоже, но... они уезжали,, а он оставался и никто не сказал: "Провались все, я остаюсь здесь с тобой!" Да. Он сам их к этому приучил, он сильный, они ждут, что еще немного и он сам приедет. Куда приедет, зачем? Что он будет там делать... Если здесь все вдруг взорвется... он предвидел, что обязательно взорвется, он все приготовил на такой случай... но, если все "вдруг" взорвется, может и самому тоже... со всеми. Здесь. Стоп.
Александр, наконец, понял, что происходит. Он называл это состояние: "Срочно нужна маленькая победоносная война". Состояние иногда приходило, усложняло жизнь и нарушало внутреннее равновесие. Когда-то, когда дома нечего было есть, работы не было и хотелось застрелиться, он тоже понял, что нужна, хоть какая-то победа и он сделал то, что обещал года три - он бросил курить. "Ну, могу, же я хоть что-то, за что меня можно уважать". Когда прошел первый месяц, дата и стала "днем победы" . "Победа!" - вот ключевое слово, подсказанное воронами. Он с благодарностью посмотрел на их злобные морды и пошел к себе, сел на диван у окна. Юля принесла минералки. Он пил ее и думал, вернее, озирал границы, как государь пошатнувшейся закисшей страны, ищет добычу полегче для всенародной адреналинизации и взбадривания авторитета. Ему была нужна победа для себя. Поэтому мысль набить кому-нибудь морду или перепить на спор какого-нибудь орла не грела. Женщины-противники тоже не грели. В своем кругу он не знал ни одной, затянуть в кровать которую можно было бы считать победой, скорее это будет их победа. Соблазнить студентку - не уроду, спортсмену лет сорока на его машине, в рубашке за 1000 баксов - это просто не красиво. А лезть куда-нибудь в шоу-высоты, к этим... звездам... все равно, что в болоте купаться. Нет, БГ был прав "дело не в деньгах и не в количестве женщин". И все -таки... все-таки он почувствовал, что где-то кривит душой. Алекс не любил алкоголь и поэтому "перепить" - было бы просто противно, а женщины... если самая желанная и так твоя, просто сейчас далеко, зачем все остальные, хорошие они или плохие, они просто не нужны. Нужна победа... он попытался сформулировать, чего он хотел конкретно. И получалось что-то типа бреда Андрея Болконского в битве при Аустерлице. Хотелось чужих счастливых глаз, слов благодарности и восхищения. Он быстро набросал план действий, поспросил Юлю отказаться от билета на самолет и узнать расписание электричек на Слободу. И прикинув время, свои возможности, стал собираться домой. Дела были все сделаны, командировочные получены, гостиница заказана, здесь все нормально. Он занялся делами, наконец часа через три дал последние распоряжения для Юли и отпустил ее с работы. Она ушла грустная и все пыталась тихонько заглянуть в глаза.
"Пора!" - подумал он. И зацепившись за слово мыслью, оно показалось знакомым, отправился на вокзал.
Вот досада! Он не знал сколько стоит проезд в метро. Он разучился прыгать на ступеньки. И хуже всего- он плохо относился к этим людям. К людям, которые его окружали. Грязные стоптанные башмаки, какие-то плохо стриженные головы, почему-то очень длинные шубы, а какие затравленные глаза... и у угрюмых мужчин и у, из последних сил старающихся быть красивыми, женщин. ... просто хотелось стать и завыть. Давно он не чувствовал так остро своего отчуждения от собственной страны, он сам совсем недавно был среди этих людей. А сегодня... " Да, я уже эмигрант..." - подумал он и какая-то немощная старуха стала что-то вдруг причитать, подставляя руки: " ...Во имя Господа Бога нашего Иисуса Христа, подайте на кусок хлеба. Дай вам Боже счастья и здоровья..." Алекс что-то подал и окончательно растерявшись, стал спускаться дальше. Выяснилось, что станция не та. Надо перейти, и он машинально прочитав подписи на разных табло, отправился на нужную станцию. В переходе стояло еще несколько старушек разного вида и возраста, а среди них молодая женщина со спящим ребенком на руках, совсем малышом. Над кульком бумага: " Срочно нужна платная операция". В одной руке какие-то бумажки, видимо подтверждающие, что написанное правда. Алекс собрал всю свою черствость в кучу, он не раз читал: " Это бизнес". "А если - нет? " - говорила раскисшая душа. Он достал визитку, подошел к женщине, у нее были очень красные глаза, как у кролика. Или от слез, или от водки...
- Если вы зарабатываете деньги на жизнь - это ваше дело, - он старался быть спокойным и бесстрастным, так, как бы он делал подобное каждый день. - А если, действительно, нужна операция, позвоните мне в четверг. Сколько надо?
 - 1 450 долларов, - прошептала женщина.
 - За жизнь ребенка - это не деньги. Да четверга это подождет?
 - Да...
 - Тогда идите домой. Все будет хорошо.
 - Я уже собрала 570 ... Я... - ее глаза говорили больше, чем надо.
- Идите домой, мне от вас ничего не надо, не мучайте малыша. Она ловко переложила ребенка с руки на руку, взяла кулек и пошла, оглядываясь, как бы не веря, неловко зажав его визитку напряженными сильными пальцами.
А он поехал на вокзал. Купил билет, пару красивых бутылок, закусить, каких-то сладостей и вкусностей. Сел в электричку.
 В громкоговоритель что-то произнесли и электричка тронулась с места.
 Куча народа производила целые клубы пара, и судя по всему, отапливался вагон именно этим "паровым" отоплением..
Напротив сидела женщина немного старше его, с ней рядом, видимо, дочка лет, наверное, 15-16 и другая женщина под 60, а с этой стороны - он у окна, мужик-пенсионер с лицом НКВДэшника и парень лет 28 с газетой. чтобы не замерзнуть в электричке, надо либо пить, либо спать, либо болтать. Настроение было именно болтать. Присмотревшись к женщине напротив, он решил, что погорячился, она была, по меньшей мере, лет на 10 его старше. Для любовницы это слишком, для собеседницы, в самый раз.
- Какое безобразие - не топить в такую погоду. - забросил он удочку и оглядел окружающих.
- Да, - с радостью согласилась мадам напротив, она тоже была явно расположена к беседе.
- Это все демократы проклятые, - проворчала старуха и пенсионер поддержал ее нечленораздельным мычанием.
Было отчего-то спокойно, напряжение отпустило и пришла такая расслабуха, да и толкотни здесь было поменьше, а потом... здесь явно не было людей, которые знали сколько стоят его часы. Здесь он был просто прилично одетым человеком и все. Таких тоже было немного, но, наверное, тот, кто сидел на соседней лавке в теплой кожаной турецкой куртке, 100% был уверен в том, что его куртка значительно круче и дороже, да и большинство, наверняка, предпочло бы иметь такую куртку. В метро же ехало много "слишком умных", уже умеющих считать, но еще не умеющих зарабатывать. Там было тяжело, здесь же он был один из... с сумами из Москвы с работы, по делам - не важно. Он был, как все.
- Какие это демократы? - удивился Александр.
- Да, какие - ельцины с чубайсами всякими и вся их шайка. - проворчал, явно раздражаясь, пенсионер.
- И какие ж они демократы, то... кого не глянь все из ЦК КПСС вышли или где-нибудь недалеко от ЦК.
- Ты чего это на КПСС? При КПСС все было и у всех, а сейчас...- с пол-оборота понесло пенсионера. Народ молчал, а хотелось, чтоб разговорился и Алекс продолжил.
- А, что было? Очереди в магазинах, лекарство по блату, туфли по блату, учится по блату. Или забыли, как за 300 км. за колбасой ездили, а те, кто дальше жил и этого не мог. - И вдруг он вспомнил и его самого понесло. - Никогда не забуду, как я на работу, а жена с 2-месячным дитем в коляске - в очередь за молоком, и никто не пропустит - все с детьми. А бывало возвращались и ни с чем. А в больнице - тому бутылку, этому бутылку и еще лекарства найди, то купи, это достань. И везде так было. Или нет?
- А сейчас лучше, да?
- Нет. Хуже. Но только потому, что те же самые люди, которые были, остались у власти, просто они делится перестали. Раньше они отбирали у всей страны, что она заработает. Заберут себе все, что нужно и вернут немного народу, чтоб он не голодал. А потом им делится надоело, они придумали перестройку, все приватизировали и теперь делится не хотят. Вот и все отличия. Называют себя демократами, коммунистами или еще как, а домой в один подъезд, в больницу к одним врачам, в одни места на отдых. Выпьют вместе и посмеются над вами и надо мной, что мы тут спорим между собой и денег за это не получаем. Они, ведь, и раньше так жили, только за заборами высокими прятались. Теперь не прячутся. Вот и все отличия. В банках главные лица - комсомольцы, в смысле бывшие работники обкомов да ЦК ВЛКСМ, хозяева заводов - их бывшие советские начальники и так далее...
Обалдевший дед растерянно смотрел по сторонам и что-то такое очень важное никак не срывалось с его языка. Все что-то посерьезнели. Алекс понял, что эта незнакомая ему роль не удалась. Он хотел завести народ и послушать, что он говорит... но не получалось, потому что все больше говорил он сам... " А может я и хочу просто выговорится?" - возникло сомнение. По сути дела, он давно говорил как то на заказ. С одними о делах, с другими о машинах, с этими о женщинах и т.д. Эти вынужденные разговоры были частью его роли. Он ее умело и спокойно играл. Сейчас что то прорвало и хотелось импровизации. И только что довольный тем, что не выделяется, он уже хотел блеснуть, удивить, выделится... "Сдаешь, брат." - подумал Алекс о столь частой смене настроений.
- Вы считаете, что стало хуже? - включилась, наконец, мадам напротив.
- И хуже и труднее. Но как-то честнее, по-моему...
- Как так "честнее", а именно бесчестные люди пробиваются наверх...
 - Ну, вы же знаете, что не тонет? Оно всегда на плаву. И раньше честному человеку с совестью было труднее всех. Всегда честному и совестливому труднее и везде.
 - Как то очень грустно получается...
 - Отчего же? То время было для размышлений, это для дел. Оно более жесткое, более мужское, что ли - решил он поддеть мадам напротив.
- Может быть оно и так, - съехидничала она в ответ. - Да только сплошь и рядом все держится на женщинах.
- Ну, вот уж нет...может на дачно - лавочно - палаточном , каком-то уровне, вы правы, но власть, экономика и даже культура - это мужчины. Наверное... Даже, наверняка, это дискриминация, но факт есть факт. Женщины играют роль, но не первую и часто не лучшую, стараясь подчас быть святее папы римского и мужественнее мужчин.
- О чем это вы?
- Ну, о том, что у нас появилась новая порода женщин, они устроили соревнование со всем миром и надеются его обогнать.
- А это плохо?
- Соревнование - это плохо. Особенно, когда женщины стараются обогнать мужчин, при том, что те не участвуют в соревновании.
- Это как же так "не участвуют"?
- Да, вот так... Например, так как мой трехлетний сын соревновался со мной кто быстрее поднимется по лестнице в подъезде. Он думал, что обогнал папу, а я по вполне понятным причинам не участвовал в соревновании.
- Ну, у вас и сравнения. На той лестнице, уверена, довольно много женщин вас в легкую обгонит по-настоящему.
- По-настоящему, я не буду соревноваться в скоростном подъеме. Поймите же вы, что мне нет никакого дела до того, кто меня на лестнице обгонит мой сын, ваша дочь или даже вы сами. Меня вполне устаивает моя скорость и я ее менять не намерен хотя бы потому, что для меня она оптимальна.
- Хорошо, тогда тест - согласитесь ли вы голосовать за президента женщину?
- Качества, которыми должен обладать президент страны, не входят в перечень определяющих пол. Если этими качествами будет обладать женщина - буду.
- А что это за качества?
- Мне кажется мы отвлекаемся... но тем не менее это: ум, честность и любовь к России. Хотя... эта женщина, наверняка, не была бы идеалом женщины, простите за тавтологию.
 - Ага, .. все-таки вы попались.
- Ничуть. Согласитесь, что имеется общепризнанный , если хотите классический образ женщины. Ему, этому образу, вряд ли будет к лицу роль президента, десантника или генерального директора крупной фирмы. Хотя есть и те, и другие, и третьи, и иногда случается, что они оказываются на своем месте. Мне кажется, что это скорее исключение, чем норма.
- И вам это исключение не нравится.
- Мне? Почему? У меня есть знакомые женщины которые успешно занимаются бизнесом или политикой и при этом остаются весьма интересными людьми и весьма привлекательными во всех отношениях женщинами.
Собеседница тут же призналась, что является депутатом горсовета какого-то заштатного городка. Алекс сказал, что это ей совсем не повредило. Разговор стал спокойнее, но все еще крутился вокруг мужчин и женщин. Где она любовь, волновало народную избранницу, чтоб женщина стала смыслом жизни.
- Упаси Вас Бог. Это самое чудовищное заблуждение, в которое только может впасть женщина.
- Почему это? - мадам была просто потрясена.
- Потому что, если мужчина говорит женщине "ты для меня - весь мир", то он либо врет, либо он не мужчина.
-Вы говорите какие-то страшные вещи.
-Ничего подобного, если вдуматься. Когда-то очень давно я прочел одно определение половых различий какого-то советского романиста, по-моему Каверина, впрочем не ручаюсь. Он там утверждал, что. отличие мужчины от женщины заключается в том, что мужчина - это человек, который хочет убить мамонта, а женщина - это человек, который хочет иметь друга, который его уже убил. Ничего более толкового мне не попадалось. Либо он охотник на мамонта, либо он не мужчина. Один мой знакомый поэт по этому поводу написал:

Дело и сын,
чтобы продолжил дело
и Бог,
чтобы все это дать.

- Красиво... и складно. Только где ж эти мужчины, которым нужно и дело и сын. Особенно сын.
- Ну, без сына вряд ли что может быть, согласен со своим другом. Мамонт - это такое занятие, знаете, не на один год. Не каждому в жизни повезет... -это был опасный поворот, он чуть не свалился в яму своих внутренних размышлений.
-А где... Даже странно слышать от вас такой вопрос, очень много их. Уверен, если Вы постараетесь то, обязательно вспомните хотя бы одного среди своих знакомых.
Она задумалась, он тоже замолчал. В вагоне стало все таки теплее, а раззадоренный собственными разговорами Алекс вдруг понял, что кажется уже сто лет не говорил ни о чем подобном, а зря. Теплее стало и внутри.
-Это странно, - заговорила снова женщина напротив, - но Вы оказались правы. Я вспомнила, но у подобных мужчин нет особой потребности в женщинах. Или я не права? Что женщины приходят и уходят, а дело остается? Так получается?
- Нет, не совсем. Даже самые крутые устают, даже самые сильные нуждаются в заботе, даже самые независимые нуждаются в том, чтобы их кто-то ждал, жалел, любил. Даже если они этого и не понимают сами, даже если никогда не сознаются. Если ты никому- никому не нужен - это тяжело и политику, и охотнику, и бизнесмену, и комбайнеру. Но с этим можно жить. Нельзя жить без мамонта. Пьют, наркоманят, вешаются мужики, у которых нет мамонта или те, которые посчитали, что их мамонт - это женщина. И стали охотиться на них . Это от безделья, вернее от отсутствия настоящих целей. Знаете, один английский наследник престола отказался от него из- за женщины американки.
- По-моему, это прекрасно.
- Бред! Он мог сделать счастливой целую страну. Он, мало того, должен был это сделать. А он говорит - нет, мне тут одна девушка нравится, пошли вы все. Все эти миллионы людей, которые знали , что настанет время и он будет их королем. Они уже присматривались к нему. Он спокойный или нет, делает все быстро или медленно, что для него главное. А оно вон, что главное.... выходит плевать ему было на все эти миллионы людей... Хотя, в этой истории есть и другой ракурс. Если он видел, что не тянул и поэтому ушел, найдя красивый предлог, что ведь тоже возможный вариант. Или похуже, его просто ушли. И тогда это просто борьба за престол, которую он проиграл. Такие вот дела...
 В разговоре давно участвовали только двое - он и мадам. Но остальные явно слушали и даже дед казалось был удовлетворен тем, что слышал. Алекс сам удивляться тому, как легко он говорил на совершенно незнакомую ему тему, как примеры и цитаты приходили сами. Наверное, это и называется быть в ударе. Между делом они выяснили, что муж собеседницу бросил, и они жили вдвоем с дочерью. Девочку надо было устраивать учиться как в старые времена (как Вы правы, ничего не изменилось), и мама с дочкой ездили хлопотать. Видимо не очень удачно, а он едет к другу выпить и закусить - в гости то есть. И у него пока нет таких проблем. Дети еще маленькие...для учебы в вузе во всяком случае а к политике относится весьма спокойно. Он не увлекается этим видом спорта, но... кто-то , ведь, должен этим заниматься.
Уже остановилась электричка а они все старались успеть что-то сказать друг другу...Явно желая не оборвать эту завязавшуюся ниточку. Дочка была слишком молода, а маме, напротив, было немного больше, чем надо лет. Но что-то не хотелось рвать этот человеческий контакт, без всяких прицелов на глупости. Просто не хотелось и все. Но и визитку давать не хотелось со всеми своими регалиями. Фирма его была довольно известна. Уже выходя он не выдержал и дал ей записать свой номер рабочего телефона., так на слух она судорожно записала. На темном перроне провинциального вокзала стояли замерзшие серые милиционеры, которые хотели водки больше, чем порядка в стране. Причем водки не для куража, а для согрева организма. Он добежал до автобусной остановки , судорожно вспоминая номер нужного автобуса. И вдруг увидел, как мама и дочь, что-то горячо обсуждают склонившись над бумажкой с его телефоном и именем. "Это два" - подумал он на ходу, довольный собой. Спросил у пары человек правильно ли он едет. В забитом автобусе с замерзшими окнами пахло перегаром и почему-то мороженным бельем. Он выскочил на смутно знакомой остановке и на ощупь, вспоминая на ходу, нашел дом, подъезд и квартиру. Стоя возле двери, он все еще не мог согреться и потому, нажав на звонок, усилием воли унял дрожь. Здесь он ждал свою главную победу. Дверь открылась.
-Здравствуйте, - сказал он девочке-подростку, не узнав ее, - а папа дома?
-Да, ответила она, тоже не узнав, - Па, к тебе пришли. - добавила повернувшись в квартиру и ушла, так и не поздоровавшись.
В трениках, майке и тапочках на босу ногу вышел Джон. Его глаза показали, как он сначала вспоминал кто перед ним, а потом растерялся. Лицо расплылось в нерешительной улыбке:
-Заходи, Алекс, не ждал честно говоря, но очень, очень рад. Да заходи ты скорее и дверь закрывай, - он засуетился в тесном коридоре хрущевки, и крикнул в комнату, - Лена, глянь кто приехал, ни за что не отгадаешь.
В этом довольно бедном доме провинциальных интеллигентов когда-то любили гостей. Когда-то их здесь были кучи, в том числе и Алекс. К Джону со всей России ехали его знакомые и друзья просто поговорить, попить пива (а оно было отменное). Здесь искали ответов и вопросов, покой и вдохновение, одним словом, что кому было нужно и, странно, ведь находили.
Выглянула жена Джона, она выглядела заметно лучше мужа, можно сказать не изменилась. У них было то же трое детей, жены когда-то дружили, даже кажется переписывались до сих пор.
- Какими судьбами, Алекс, вот верно говорят, что самые дорогие гости, те, которых не ждут.
Гость раздевался и вспоминал, сколько лет его здесь не было. Когда разница в доходах стала слишком заметной, он сам перестал ездить, и некогда стало он работал с утра до ночи, без отпусков и выходных. Это была славная гонка. Началась обычная гостевая кутерьма, пока на кухне Лена с подросшими дочками готовила угощение присовокупив туда алексовы сумки, мужчины быстро обменивались информацией стараясь не уронить оседлавшего их хозяйского сына. Бывший свободный художник и вечный философ закончил кандидатскую, работал где то совсем не по специальности и умудрялся сводить концы с концами. сейчас сидел на чемоданах. Он получил грант в каком-то австралийском университете и оформлял бумаги. Первая неловкость уже прошла, но была какая-то недосказанность. За стол позвали казалось так быстро, что старые друзья не успели даже толком начать говорить.
- Какой армянский стол, удивился Алекс, увидев, сразу и мягкий овечий сыр, и наструганную бастурму, гору зелени с разноцветными листочками (это зимой то и Бог знает где от супермаркетов) и даже тонкий как хорошие блины армянский хлеб, - Ты никак обретаешь Родину?
- Щас, там я на всегда русский, во всяком случае, пока не выучу языка. Ты ведь тоже не считаешь русскими, тех кто не умеет даже говорить по-русски?
-Пожалуй, ты прав, вернее они.
 Положив в тарелки фирменное пюре мягкое, сочное и пахучее с куском хорошо отбитого и прожаренного мяса разлили по первой. За встречу. Холодные закуски и салаты на время прервали разговор.
- И все таки, почему ты уезжаешь?
-А почему ты семью отправил? Почему сам собираешься? Или ты не знаешь, что скоро все это взлетит? А? Знаешь. И это ты, это ведь твоя страна, куда же мне с моим-то носом. И не кривись. Это и моя страна. Но теперь каждый мент, на каждом московском перекрестке говорит мне , что я здесь чужой, ну, типа эмигрант. Я понимаю.. это мелочь, но гадкая, противная мелочь. Она мешает жить. И ты не представляешь сколько теперь таких мелочей. Помнишь, "здесь все мое и я отсюда родом". Здесь с каждым днем делается все больше не моим.
А главное, мне предложили работу. Понимаешь, очень просто, первый раз в жизни мне предложили работу по специальности. У меня контракт на два года в один зачуханный австралийский университетишко. За два года спокойной сытой жизни я напишу все главное, что составляет смысл моего здесь пребывания. Да, да .. и не криви губы. Здесь- это на Земле. Должен же быть какой-то "смысл жизни", то, зачем мы здесь. Уверен он есть.
- И ты в это веришь? Ты, который искал мировой революции, теперь бежишь от этой самой революции.
- Во- первых, будет не революция. А во- вторых, я уже сделал для нее все, что мог, и в- третьих, я от мировой революции не отказался. Только это должна быть другая революция. Дело не в том как это назвать. Главное, чтобы в том другом обществе честный, трудолюбивый и талантливый жил лучше, чем жулик, лентяй и дурак. Чтобы честь, совесть и стремление к справедливости и правде не была непреодолимым препятствием к достойной жизни, а наоборот, стали ее необходимым условием. Т. е. Даже нечестные люди должны будут играть честно, а плохие не кичиться тем, что они плохие, а всячески это скрывать. И , наконец, в этом обществе сильный должен помогать слабому только потому, что тот нуждается в его помощи. На самом деле мир все века своего существования именно к этому обществу и идет. Плутает только уж больно часто, но тут тоже есть своя логика...
- Подожди, давай по очереди. Такое чувства, что тебе не давали высказаться лет 5 . все валишь в одну кучу. Наливай, а я подумаю. Джон спокойно разливает по рюмкам коньяк, а Алекс...
- Слушай, а определение ничего. Не хватает только одной мелочи. Но как ты это называешь "гадкой, противной мелочи". Твоя формула помогает слабым сесть на шею сильным. И сосать кровь, стараясь при этом хорошо выглядеть, вернее просто находить оправдание. А? - он взял свою рюмку, Джон свою. Они молча чокнулись. И молча выпили. Коньяк был очень хороший. Джон, никогда не умевший пить вообще, кинулся запивать его газировкой. А Алекс, сделав спокойный выдох, снова почувствовал аромат и вкус старой дубовой бочки, особого спирта и особенной воды теперь заграничной Армении. Это удивительное приятное сладкое эхо выпитого коньяка, идущего уже из твоей собственной души.
- Зря запиваешь.
- Та, знаю. но по-другому не могу.
- Это просто... - Алекс налил коньяк в рюмку себе и Джону. - Выдыхай. Делай глоток. Снова выдыхай. Чуть-чуть и теперь спокойно вдыхай. Ну ?
Джон поморщился будто хлебнул одеколона.
- Как к любому кайфу, к этому тоже надо привыкнуть. - он глотнул газировки и облегченно вздохнул. - Хотя что-то такое было. Вроде кто-то внутри меня вздохнул с облегчением.
- Красиво говоришь.
- Пьянею.
- Не пьянеешь, а обостряешь внутренний голос.
- Ага, понял. Пьянеем оба. ..вернее, оба обостряем, как там ты это называешь...
 Заглянула Лена. - Ну, как вы тут? Всего хватает?
- Не хватает трезвого человека, тебя, - с воодушевлением заговорил Алекс.
- Алекс, - с доброжелательной снисходительностью сказала Лена. - Я, ведь, буду за одно с мужем, так что арбитр из меня в ваших спорах никакой.
Джон молча налил в рюмку коньяк жене.
- Садись, - сказал он уверенно. Она села, взяла из горки стакан, перелила туда коньяк и добавила тоник.
- За твою семью, Алекс! Это хорошо, что ты скучаешь, что тебе плохо. Да, да, да, именно так. Хорошо, что в таких обстоятельствах плохо. Будь иначе - было бы плохо совсем...
- Откуда ты знаешь, что мне плохо, - игриво сгримасничал Алекс..
- Вижу. - Не замечая его кривляний ответила Лена. Они все трое соединили хрусталь и молча выпили.
Она сделала глоток из стакана и съела черную, почти круглую огромную маслину.
- Сама-то , как? Боишься туда ехать?
- Боюсь оставаться, - задумчиво сказала она и снова отхлебнула и не закусывая продолжила... - За детей боюсь, за мужа. Он от невостребованности скоро окончательно чокнется. Нелюбимая работа- это дорога в дурдом.
- Прямая цитата, - поддакнул Джон, но этого никто не заметил.
- Боюсь, что ему надоест тянуть лямку и мы помрем с голода. Боюсь, что ему повезет, мы, наконец, разбогатеем и соседи просто спалят нас из зависти, и так жить не легко. Смешно. Завидуют, что есть муж, что он не пьет, что у него есть работа, что я тоже "образованная" , и сидя дома, зарабатываю больше, чем они на работе. Каждая новая тряпка, каждая новая коробка в дом - это пересуды у подъезда. Нет, конечно, есть и нормальные люди, но их так мало, что погоды они не делают. Да , просто уехать, чтобы ничего не видеть: не получающих зарплату и пенсию соседей, бегающих по улице детей в обносках. Не видеть этого вовсе. Одним словом, я согласна. Если я могу спасти своих троих детей я это сделаю, а спасать страну не могу. Не умею. Вон, даже Джон не смог.
-Э...как же я это упустил, точно, что ты там такое "все что смог" сделал?
-Да...так мордовать можно только народ, который не защищается, а почему? Потому что Советы разобщили его. Народ...
-Пожалуй, я пойду, слова этой песни мне знакомы- сказала Лена и вышла.
- Короче народ надо объединить. Можно на ненависти как фашисты, а можно на любви. Любовь это ключевое русское слово, Достоевский называл это всечеловечностью.
-И что...
-Я не смог. Сказали: " Да иди ты, чурка." Но, я все, что мог придумал, написал, издал даже. Если это надо, не пропадет. Сейчас в стране, есть только одна сила это работящие мужики. Они работают и молчат, надо взятку дать - дадут, надо украсть - украдут. Эти мужики уже начинают понимать, что они сила, все зависит от них... Только ты меня не крути, ты ведь тоже не поболтать приехал.
-Это да. Я приехал дать тебе денег на журнал, помнишь ты все страдал?
- Помню. Сколько привез?
- Двадцать тысяч баксов.
- Как говорил один ослик: "Мой любимый размер." В смысле, для начала могло бы и хватить, только вот поздновато...
- Да вижу.
- Но все равно, спасибо. За доверие. Отдай эти деньги каким-нибудь работягам, на газету про русскую идею, главное, чтоб там не было ненависти. Ненависть еще никого не спасла. Я знаю, что все здесь, когда-то будет хорошо. Если мы с тобой не знаем как, это не значит, что это не возможно. Не уезжай, Алекс, это ведь, действительно, твоя страна...Может и я года через два пригожусь, уже доктором наук...
Они, порядком захмелев, разлили по последней. Алексу надо было ехать в Питер. Потом все прощались, Джон пошел провожать гостя на какой-то другой под номером два вокзал города, через который шел поезд из Нижнего на Питер. Они шли по дороге через заснеженный пустырь между гаражами, заборами и непонятными промышленными постройками. И орали дурными пьяными голосами: "Пора наливать чай", "Через день будет поздно", и так далее, и только тогда Алекс вспомнил почему слово "пора" показалось ему сегодня знакомым.. Потом они брали билет, снова пели забытые песни, засовывали Алекса в вагон, махали руками и кричали друг другу всякие глупости, не слушая, на удивление тихую проводницу, взывавшую к их совести. Поезд тронулся. Немного постояв в тамбуре, он вошел в вагон, заплатил за белье, наверное больше, чем надо, настолько, что проводница сама ему заправила постель. Он приехал в этот город, чтоб помочь старому другу осуществить его мечту, он опоздал. Но ощущение победы все таки было. Проводница ушла. Напротив, лицом к стене лежала женщина, а рядом с ней раскрывшись и закинув на нее коротенькие ножки спал маленький, еще в ползунках толстощекий крепыш. И такая была в нем спокойная уверенность в том, что все хорошо, что, наверное, так оно и было. Во всяком случае кровать показалась Алексу вполне удобной и он с удовольствием заснул, не находя пока объяснения тому, что сегодня приобрел. За окном стояла стена из заснеженных огромных елей. И никто на свете не знал, что же будет завтра. Что обрел и потерял этот человек и в чем он нуждался. В Родине, семье, или просто в крепкой попойке с близким другом, перед которым не надо кривляться.
16 марта 1999 года.