СУДИ СЕБЯ САМ
рассказ
Ася стояла у окна и смотрела на мелькавших мимо людей, на серое небо, с проплывающими по нему черными тучами. Скоро осень, холода. Как же ей жить? Два дня назад заведующая отделением Лидия Михайловна распорядилась принести из камеры хранения Асин чемодан. Из вещей остались два платья и нижнее белье. Все было скомкано, в грязи. В тот роковой вечер лил сильный дождь, а вещи бросались прямо в лужу, где большинство их и осталось. Лидия Михайловна посмотрела на этот грязный ворох, горестно, по-бабьи, покачала головой и отправила Асю в ванную комнату.
– Иди, детка, постирай все это. Там и развесишь, потом у сестры-хозяйки погладишь.
Немногословной была Лидия Михайловна, но в ее редких словах, произнесенных тихим приветливым голосом, в ее материнском, нежном взгляде и подбадривающей улыбке было столько тепла, что хватало его надолго.
Сейчас Ася ждала последнего обхода врача: сегодня она выписывалась из больницы, где провела около двух месяцев – сначала в травматологии, а затем в неврологии. Врачи сделали все, чтобы вернуть ее к жизни, поставить на ноги. Она уже ходила без костылей, лишь слегка прихрамывая. Рана на голове и разорванные мочки ушей давно заросли, зажили. Вот только руки были слабые, и в них еще сохранялся небольшой мандраж. Врачи говорят, что со временем отойдет. Со временем... А как быть сейчас? Кто же возьмет ее на работу, да еще в то время, когда кругом повальное сокращение?
Вошла медсестра, позвала:
– Воробьева, к заведующей!
Ася оттолкнулась от подоконника и направилась к двери под напутствие соседок:
– В час добрый, милая.
– Смелей, смелей иди, дочка, она добрая.
– Не дрейфь, Аська!
В кабинете Лидия Михайловна была одна. Она показала рукой за ширму, откуда торчал угол Асиного чемодана, сказала спокойно:
– Давай-ка быстренько облачайся в свою одежду и иди устраиваться на работу. Чемодан потом заберешь – что с ним по городу мотаться.
Ася вышла за ворота больницы, увидела на остановке множество людей и остановилась в нерешительности – а вдруг он там? Она обернулась на спасительные стены больницы, вздохнула: на всю жизнь там не спрячешься.
В Гражданпроекте, куда Ася получила направление из института, ее встретили холодно. Кадровик, молодой, выхоленный щеголь, скосил на нее глаза, небрежно отодвинул поданные документы и безликим голосом процедил:
– Мест нет. И вообще мы принимаем только через биржу труда.
Ася даже вздохнуть при нем не позволила себе: что может понять этот лакированный муляж, который в людях видит точно такую же лакировку? Увидел бы он ее на выпускном вечере в воздушном бирюзовом платье! Тогда весь курс был без ума от нее, а девчонки чуть не лопнули от зависти. А всего-то в сто рублей обошлось платье, так как сама его сшила, а девчата платили по 500 – 700 рублей. И на второй день ее уговорили продать его за 400 рублей. Деньги ей были нужны, очень нужны, потому и согласилась. Да, сейчас эти деньги ее здорово бы выручили, и с работой могло быть по-другому, но все отняли у нее в ту ночь.
Биржу труда Ася нашла по огромной очереди вокруг здания. Ее удивило поведение людей: все стояли какие-то притихшие, не воинствующие – не то, что год назад на митингах. Отстояв более двух часов, она попала в одну из комнат. Но ее даже на очередь не поставили – не было прописки. Ася вышла и побрела бесцельно по улице, не понимая, куда и зачем она идет. Что делать? Кому она нужна? Ей вспомнилась встреча с бездомной, расхристанной девчушкой, после окончания ПТУ оказавшейся на улице. Ася тогда отдала ей половину только что полученной стипендии. Где-то она сейчас, на каком вокзале просит милостыню, торгует собой или сидит в колонии?
«Неужели и мне суждено повторить ее путь?» – Ася даже остановилась от пронзившей ее мысли, такой простой и такой жестокой по смыслу. Она посмотрела вверх на небо: надвигавшаяся черная туча была готова разразиться дождем, перевела взгляд на свои ста¬рение босоножки, на ноги, покрывшиеся пупырышками от хо¬лода, поежилась. Обогнавшая ее женщина зашла в здание, возле которого стояла Ася. Она медленно прочла: Трест «Химпромстрой», минуту подумала и решительно шагнула в дверь.
Возле приемной отдела кадров тоже была очередь, но совсем маленькая – по сравнению с биржей труда. Ася присмотрелась к стоящим людям – все та же молчаливость и тревога в глазах. Не осознавая, что она делает, Ася шагнула к кабинету с табличкой: «Начальник отдела кадров» и без стука вошла в него.
Сидящий за столом седоволосый мужчина при ее виде даже привстал, а потом сел, провел рукой по лицу, как бы сбрасывая наваждение. Ася неуверенно подала ему свои документы – он взял их, стал внимательно читать, особенно долго изучал больничную справку, потом вновь посмотрел на нее, покачал головой:
– Что же с тобой делать? Отказать, конечно, легче всего, а вот как помочь? Тебе же и жилье нужно?
Ася с затеплившейся надеждой подняла глаза на начальника и смущенно кивнула головой...
– Да-а, задача. Что же тебе подыскать? – Он смотрел на нее сочувствующе и с какой-то болью. По его лицу перекатывались желваки. – Как ты напомнила мне дочку... Сейчас уж внуки были бы... – Мужчина закашлялся, встал и направился к двери. – Посиди тут, я сейчас.
Ася нагнула голову и нервно перебирала подрагивающими руками складки на стареньком ситцевом платье. В окно заглянуло прорвавшееся сквозь редевшую тучу солнце, коснулось лица, рук Аси. Ее опущенные плечи распрямились под теплыми лучами. В кабинет начальник вернулся со стройной, средних лет женщиной. Ася с надеждой смотрела на них.
– Вот, Мария Павловна, посмотрите на эту дивчину: я думаю, что с нашей помощью она справится с работой, – начальник говорил тихо и, что было удивительно для Аси, просяще. Он вопросительно смотрел на моложавую, с золотисто-соломенными волосами женщину и даже взглядом уговаривал ее согласиться.
– Уж больно хлипка она. Вы же знаете, Андрей Николаевич, какие там «орлы».
– Да вы не сомневайтесь, она справится! – горячо воскликнул начальник и уже спокойнее, уверенней произнес: – Я помогу ей на первых порах. – И совсем тихо проговорил: – Это же последний вариант.
– Ну, хорошо, хорошо, я согласна, – уступчиво, но по-прежнему недовольно проговорила Мария Павловна. – А вообще-то на такой мизерный оклад да такое общество – не каждый пойдет. Сколько уж там поменялось. Вы, вероятно, скажете, чтобы сразу и передать библиотеку?
Андрей Николаевич развел руками, виновато улыбнулся. Весь его вид говорил: «А что делать, надо, выручайте». Мария Павловна снисходительно хлопнула Асю по плечу:
– Ну что, голуба, с утра пойдем атаковать библиотеку. Там тысячи три книг, но часть потеряна, часть на руках. Так что быстро справимся. А ты вообще-то знакома с этим делом?
– Я в совете библиотеки была, подменяла библиотекаршу, когда она болела, – тихо произнесла Ася, с надеждой глядя на женщину, в чьих руках была ее судьба.
– О, да ты оказывается ас в этом деле, – усмехнулась Мария Павловна. – Ладненько, поживем-увидим, что из этого получится.
К двум часам приходи с вещичками к третьему общежитию, вахтер покажет комнату. Это через дом от нас.
– Спасибо вам... – прошептала Ася, не веря своему счастью.
– Мне не за что, профсоюзы здесь ни при чем, это вот Андрея Николаевича – администрацию благодари, их заслуга.
Андрей Николаевич укоризненно посмотрел на Марию Павловну, затем перевел взгляд на Асю, сказал мягко, приглушенно:
– Давай, иди за вещами, а потом, как приступишь к работе, я загляну к тебе.
Ася заспешила за чемоданом в больницу: хотя и мало там вещей, да без них не обойтись. Сердце ее ликовало, но она боялась поверить в удачу: неужели и правда она будет работать и даже есть место, где она будет жить? Ей показалось, что она сейчас меньше прихрамывает, и в руках нет дрожи.
В больнице в кабинете Лидии Михайловны собрался почти весь персонал отделения. Последней с подушкой в руках вошла и направилась прямо к Асе старенькая, седая, сморщенная, как засохший гриб, санитарка тетя Поля – душа отделения.
– Вот тебе, дочка, подушка. Возьми, возьми, пригодится. Я целый десяток списанных подушек переворошила и собрала ее. Да ты не бойся, не брезгуй, я перо помыла, и наперник новый из тика сшила. Да что это ты? Никак плачешь? Ты, голуба моя, всех под одну гребенку не мети. Все мы разные. Есть среди нас и нелюди. Вот тебе такие и попались. А хороших людей все же больше. Бери подушку-то, еще и замуж с ней будешь выходить, у меня рука легкая.
Ася взяла подушку, неловко так ткнулась лицом в плечо тети Поли. К ним подошла Лидия Михайловна, взяла Асю за плечи, повернула к себе и махнула рукой на второй чемодан, стоящий рядом с Асиным:
– Мы тут кое-что собрали тебе. Ты уж не отказывайся и не благодари: вещи не новые, но тебе они еще послужат. Сейчас Галина Ивановна поедет с тобой, поможет. А ты, Асенька, приходи к нам в гости. Только в гости – запомнила?! Будь осмотрительней. Только не таи зла на людей. Права Полина Ивановна: среди нас добрых больше. Да и посуди сама: если бы доброта не побеждала, то и жизнь заглохла – во зле друг друга перегрызли бы. Хватит тебе слезы лить, а то и мы за тобой заревем. Уж тогда точно – все в слезном море утонем.
– Они сами бегут, – улыбаясь сквозь слезы, произнесла Ася. Ее потемневшие от влаги серые глаза, обрамленные густыми ресницами, напоминали в этот момент небо после ушедшей страшной грозы.
– Са-а-ми... – передразнила сестра-хозяйка, вытирая набежавшую слезу.
– Все, все, хватит, отправляйтесь. В час добрый. – Лидия Михайловна обняла Асю и подтолкнула к двери.
– Да хранит тебя Господь. – Тетя Поля поджала руки к подбородку и горестным взглядом провожала выходившую Асю с большой подушкой в руках. За ней следом с двумя чемоданами шла Галина Ивановна – молоденькая медсестра.
В общежитии коменданта на месте не оказалось, а моложавая сердитая вахтерша даже слушать не стала и выгнала их из вестибюля, крикливо причитая:
– Нечего тут торчать. Ишь ты, с чемоданами явились. Много тут вас таких ходит. Совсем обнаглели, сами к мужикам лезут. Ох, и надоели бесстыжие. Идите, идите на улицу, там и ждите.
Галина Ивановна ушла на работу, а Ася осталась ждать у подъезда. Чемоданы и подушку она сложила в уголочке у тамбура – чтобы не так видно было, а сама то присаживалась на скамейку, то захо¬дила в тамбур, но нигде не было спасения от холода. Ей казалось, что даже внутри все промерзло. Проходившие мимо ребята подшучивали:
– Давай, красотуля, пойдем с нами, отогреем. Гы, гы, гы.
Ася молча уходила в угол к чемоданам, но долго стоять на одном месте не могла и вновь начинала прыгать, стучать нога об ногу, растирать руки. Время тянулось черепашьим шагом. Часов у нее не было, но по уплотнившемуся потоку людей она поняла, что уже часов шесть-семь. «Где же комендант? А вдруг она совсем не придет?» – Мелькнувшая мысль была такой дикой, что ее даже бросило в жар. – Ну почему такая несправедливость в жизни? – думала Ася, продолжая притопывать задубевшими босыми ногами. – Почему одним дано все: дом, семья машина, а другие скитаются по свету без работы, без угла? Неужели на Земле нет такого места, где бы люди были равны: не было ни бедных, ни богатых, не было брошенных детей, не было убийц и насильников, а если бы они появлялись, то их уничтожали, как бешеных собак уничтожают. Неужели Правда не одолеет Злобу и не наступит такое время, когда не надо будет заглядывать в глаза идущим навстречу людям и мучительно думать о них: что они с тобой сделают – убьют, изуродуют, обкрадут или просто пройдут мимо? Неужели люди не устали от злобы?»
Усиливающийся промозглый ветер доконал Асю – она уже готова была бросить свои вещи и идти, куда глаза глядят. Она мельком гля¬нула в окно, в котором почти все время торчало круглое, с ехидной ухмылкой лицо вахтера, и увидела, как ее физиономия внезапно изменилась – ухмылка исчезла, а вместо нее все лицо заняли испуганные, почти квадратные глаза. Ася в недоумении обернулась назад – к ней приближался начальник отдела кадров треста.
– Ты чего это под дверью торчишь? Или заходить боишься? – Андрей Николаевич удивленно рассматривал скукоженную Асину фигуру.
– Я заходила, не разрешают там ждать, а коменданта нет.
– Ах ты, цыпленок беззащитный! А если коменданта до утра не будет – так и простоишь тут всю ночь? – Андрей Николаевич сокрушенно покачал головой. – Почему ко мне не зашла? Тут же два шага шагнуть.
– Вещи некуда деть. – От смущения Ася опустила глаза, стыдясь своего жалкого вида.
– Ну что за народ – даже вещи не оставили! – возмутился Андрей Николаевич. – Что ни букашка, то и император. Пойдем, авось двоих-то не съедят. О, да вот и сама хозяйка – Анна Ивановна идет. Спасайте нас, а то в сосульку превратимся. Кто это у вас сегодня на вахте «лютует»?
– Усерднова. – Подошедшая женщина лет сорока, миловидная, с приветливой улыбкой, уверенно открыла входную дверь.
– Вот, вот, она и усердствует в своей злобе. Ее бы усердие да на доброе дело – сколько бы пользы было людям. – Андрей Николаевич взял чемоданы и пропустил Асю впереди себя. – Ты сейчас прими душ горячий, а то сляжешь, а это совсем некстати.
Они все вместе прошли в кабинет коменданта. Асе выдали постельное белье и ключи от комнаты, расположенной на первом этаже рядом с библиотекой.
В комнате стояли односпальная кровать, журнальный столик и один стул. Из комнаты вели еще две двери: одна – закрытая – в библиотеку, другая – в санитарную комнату. Ася включила душ – вода была горячая. Она быстро разделась и встала под струю воды. Ее промерзшее, посиневшее тело задрожало, как бы не желая выпускать накопившийся холод. Все тревожные мысли куда-то ушли. От блаженства ее глаза непроизвольно закрылись и, чтобы совсем не заснуть, она нехотя вышла из-под струи воды, досуха вытерлась полотенцем, быстро, кое-как застелила постель, по привычке выпила снотворное и тут же провалилась в сон.
Рано утром к ней зашла Галина Ивановна. Посмотрев на небольшое, без шторы окно с решеткой, она поморщилась, затем быстро вытащила из чемодана цветную штору, взобралась на подоконник и стала прикреплять ее к карнизу.
– Сейчас мы закроем эту зубастую пасть. Аська, держи меня, а то свалюсь. Подай еще капроновую. Да там их две, а тебе и одной половинки хватит. Смотри, какая экономия. Ты знаешь, пусть пока так повисит, другую половинку можно разрезать, пришить к ней рюшечки из кружав и будет обалденная красота. Ладно, сейчас некогда, потом как-нибудь забегу к тебе.
Она спрыгнула с подоконника и вытащила из чемоданов все вещи, среди которых были платья, пальто и сложила все это во встроенный шкаф, подошла к Асе, сидящей на кровати, растерянно и недоуменно смотрящей на нее, затормошила за плечи:
– Да очнись ты, воробышек, посмотри, как преобразилась комната! Правда, жить можно?!
– Вы как волшебница, Галина Ивановна, – смущенно пролепетала Ася.
– Да не зови ты меня так. Просто Галя, Галка – как тебе вздумается. Ведь мы с тобой ровесницы. На работе – другое дело. Там наша строгая матушка не терпит панибратства. Ну, все, побежала я, дома работы по горло. Да и тебе сейчас принимать дела...
Как только за Галей закрылась дверь, сразу же открылась вторая, ведущая в библиотеку, и на пороге появилась Мария Павловна. Она осмотрела комнату, удовлетворенно воскликнула:
– Да ты уже все убрала! Хорошо-о. Закрывай дверь, и пойдем работать.
Ася стояла у стеллажа спиной к двери, когда услышала веселый самоуверенный мужской голос:
– О, какие тут красавицы работают! Нельзя с ними познакомиться?
– Отчего же не познакомиться с таким гусаром? Одно удовольствие, – на такой же мажорной ноте ответила Мария Павловна. – Тем более что мы уже закончили передачу и библиотека может работать.
– Нет, нет! – испуганно закричала Ася, обеими руками вцепившись в стеллаж и не поворачиваясь к вошедшему парню. Она узнала этот голос... Да и как не узнать, если он преследовал ее постоянно с той самой минуты. Но она нашла в себе силы, чтобы спокойно сказать:
– Здесь еще надо навести порядок. Через два дня библиотека откроется. – Ася заставила себя повернуться к двери и тот же час встретилась с его насмешливо-жестоким взглядом. Она хорошо помнила его холодные серые глаза, безжалостно смотревшие на нее. Да, она запомнила этот взгляд на всю жизнь, но никому не говорила об этом. Ей казалось, что она не выдержит еще одной встречи с ним: или вцепится зубами в его горло и перегрызет на последнем издыхании, или ее окончательно парализует от страха. А рассказать – значит непременно встретиться. Потому и молчала она, и на все вопросы следователя отвечала, что ничего не помнит. Хорошо, что можно было все свалить на травму головы.
Густые смоляные брови парня вздрогнули, в глазах появилось удивление. Но Ася не дала ему возможности опомниться и произнести хоть одно слово – сказала быстро, но твердо:
– Через два дня зайдете. Парень молча вышел.
– Ты смотри, худособа, а такого «тыгра» укротила. Чем ты его взяла? Ведь этот «король дев» так просто не отступает. Ну, ты и молодец! Знай наших. – Мария Павловна довольно рассмеялась. – А ведь прав Андрей Николаевич – справишься ты с этими охламонами. А, вообще-то, среди них есть всякие: и хорошие, и плохие. Некоторые по глупости попали, вот и заработали «химию». Рядом опорный пункт расположен, так что быстро успокаивают слишком «веселых». Ладненько, наводи тут порядок, только затягивать нечего. Завтра к вечеру откроешь библиотеку, а то мы устали от жалоб.
Проводив Марию Павловну, Ася закрыла дверь на замок, накинула крючок в пробоину. Но этого ей показалось мало, и она придвинула к двери стол, завесила окно старым коньевым одеялом со своей кровати и принялась расставлять книги на стеллажах по алфавиту, по тематике. В письменном столе были пузырьки с разной тушью и набор перьев «рондо» и она делала прекрасные надписи – рука слушалась!
В работе прошли вечер, ночь и половина следующего дня. О еде Ася не думала, только пила воду из-под крана. Да у нее ничего и не было. А спать она боялась – к ней вновь вернулся страх, преследовавший ее первые дни после той страшной ночи.
Асе казалось, что кто-то скребется в окно, пытается влезть. Она быстро выключала свет, прислушивалась, потом потихоньку подкрадывалась к окну, выглядывала из-за одеяла и, никого не обнаружив там, вновь принималась за работу. На всех обложках книг ей виделось одно и то же лицо – его. Не выдержав этой муки, она бежала в свою комнату, падала на койку и, уткнувшись в подушку, шептала: «За что, за что?»
Днем кто-то несколько раз дергал дверь, стучал. Но Ася не отзывалась. Ближе к вечеру стук стал более настойчивым, послышались голоса. Среди них выделялся звонкий голос медсестры Гали.
– Да что она, умерла там? Может быть, она вышла, а вы не заметили?
–Что ты, родимая, я же тебе твержу, что с ночи осталась дежурить и никуда не выходила. Не выходила она, и в окно не могла уйти – ты сама проверяла и убедилась, что решетки целы. Спит, поди, у вас, у молодежи, все вверх ногами.
Ася двинула стол, пытаясь быстрее открыть дверь. По ту сторону зашумели:
– Там она, там!
– Аська, открывай!
В замешательстве Ася никак не могла открыть замок, но вот ключ повернулся, дверь распахнулась и к ней бросилась Галя, затормошила ее, всматриваясь в осунувшееся лицо и покрасневшие глаза.
– Что с тобой, Воробышек? Тебя кто-то обидел?
Ася отрицательно замотала головой, смущенно глядя на столпившихся в дверях парней и старенькую женщину.
– Ты куда-нибудь выходила? – Галя все держала Асю за плечи и потихоньку отталкивала от двери.
– Нет, я работала. – От бурной тряски у Аси кружилась голова.
– Я так и знала! – Возбуждено воскликнула Галя и энергично стала выталкивать парней, переступивших порог комнаты, и закрыла дверь.
– Это ты со вчерашнего утра голодная? – и, увидев смущенную, совсем детскую улыбку, она шлепнула себя ладонью по лбу: – Вот дура я! Ох, какая дура, не подумала вчера об этом.
Она поспешно вытащила из висевшей на плече сумки сверток, развернула его.
– У нас в буфете продавались пирожки и котлеты. Ешь.
Ася замотала головой – у нее же нет денег, чтобы расплатится.
– Ешь, тебе говорят! – Галина насильно вложила котлету в руку Аси. – Вот тебе еще деньги Лидия Михайловна прислала. Да не маши ты руками, это она тебе в долг дает. Можешь же ты взять в долг?
Ася, жуя котлету, неуверенно пожала плечами.
– Давай, подкрепляйся и будем запускать эту говорливую ораву. Слышишь, они так и торчат под дверью. – Галя вытащила косметичку из сумки и стала прихорашиваться: подправила прическу, подкрасила губы и без того густо намазанные, подтянула повыше коротенькую юбчонку, подмигнула Асе: – Глядишь, и кавалеров себе подсмотрим.
– Щего? – воскликнула Ася сквозь набитый рот. Она судорожно проглотила и возбужденно заговорила, жестикулируя руками и крутя пальцем у виска:
– Ты что, совсем не того? О каких это кавалерах ты говоришь? Ты знаешь кто тут?
– О, о, раскудахталась, прорезался голосок у пташечки. Боишься, что отберу? Не жадничай, на всех хватит. – Галина простодушно улыбнулась.
Ася вздрогнула, отступила к стеллажу. По ее лицу пробежала судорога – ее как будто хлестанули плетью.
– Убирай свое угощенье, наелась, – хрипло произнесла она и села за стол. – Открывай дверь, работать надо.
– А зачем мне это? – Галя удивленно смотрела на хмурое лицо Аси, не понимая причины раздражения. – Это твое, тебе передали. Ладно, пойду, не буду тебе мешать. – Она перенесла сверток на стол за барьером, за которым сидела Ася, и направилась к двери.
– Спасибо... – неуверенно произнесла Ася, и было не понятно, за что она благодарит: то ли за то, что пришла, то ли за то, что уходит.
– Да чего уж там, – обиженно проговорила Галина и открыла дверь, впуская парней.
– Ну что, наконец-то, можно взять книжку?
– Можно, проходите. – Ася взяла формуляры, готовясь заполнять их.
Пять парней разбрелись за стеллажами и только один, взяв с первой полки два тома энциклопедии, сел за стол у окна и стал что-то выписывать в тетрадь.
Так прошло часа два. Уже человек двадцать взяли книги. Некоторые пытались заговорить с Асей, но, видя ее нахмуренные брови, они уходили. И только парень у окна продолжал писать, лишь иногда посматривая на входивших и выходивших ребят. Перед самым закрытием в комнату вошел Он. Весь вечер Ася чувствовала, что он обязательно придет, и со страхом ждала этого момента. Сейчас она, как кошка при виде огромной собаки, вся напружинилась, приготовилась к обороне.
– О, да тут очаг культуры открылся! – парень покосился на сидевшего за столом парня и развязано продолжал: – Давай, лапуся, окультуривай меня. Разыщи мне вещичку о самой страстной любви. – Он перегнулся через барьер, подмигнул нахально: – Что, крошка, тебе мой паспорт нужен? Так я еще маленький, у меня только свидетельство есть. – Парень небрежно бросил на стол зеленые корочки и стал нагло рассматривать Асю.
Лицо Аси, бледное после больницы, порозовело, разрумянилось. Жар охватил все тело, она не знала, куда себя деть под испепеляющим взглядом парня. Подрагивающими руками она взяла свидетельство о рождении, раскрыла его и наткнулась на женскую фотографию. На секунду внутри все замерло. Взгляд отыскал фамилию «Новоселов Феликс Викторович». Отстранив фотографию, на другой стороне прочла: «Родители: Новоселов Виктор Иванович, Новоселова Виктория Марковна». Ася медленно закрыла корочки, протянула парню.
– Что, лапуся, интересно?
Ася глубоко вздохнула, как бы набирая больше сил, с расстановкой и очень спокойно (сама удивилась этому), ответила:
– Интересно... очень. Какую книгу возьмете?
Феликс удивленно посмотрел на нее и, махнув рукой, беспечно сказал:
– А, была – не была, давай Мопассана, люблю его с детства – хорошо описывает жизнь.
Сидевший у окна парень подошел с улыбкой к барьеру:
– Я думаю, вас можно поздравить с окончанием первого рабочего дня?
– Спасибо, – смущенно проговорила Ася.
– Спокойной ночи вам, закрывайте за нами.
– Сторож... – Скривился Феликс и смачно выругался.
– Полегче, полегче. Человеку отдыхать надо, а мы шумим.
Закрыв за ними дверь, Ася тихо засмеялась, ей стало очень спокойно: если на земле есть хоть одна живая душа, вступившаяся за тебя, то можно никого не бояться. Она выключила свет и ушла в свою каморку. Незаметно для себя съела две оставшиеся котлеты и крепко уснула – впервые за два месяца без снотворных.
Так прошел месяц, другой. Ася раздала долги – Лидии Михайловне и Андрею Николаевичу, который тоже ссудил ее до зарплаты. Она привыкла к своей работе: охотно оформляла стенды, с нетерпением ждала открытия библиотеки. Ее «криминальные» читатели вели себя терпимо, особенно когда на своем излюбленном месте сидел Олег – сержант с опорного пункта. Она вместе с воспитателем общежития провела читательскую беседу по произведениям местных писателей, готовили встречу с одним из поэтов.
Ася очень легко вошла в коллектив персонала общежития, как будто десяток лет здесь работала. По утрам раздавался стук в дверь и буфетчица Люба вводила своего трехлетнего Деньку. Тот по-хозяйски притаскивал из библиотеки маленькую скамейку, садился на нее и важно заявлял:
– Я плишел! Читай мне книжку!
Люба с Асей смеялись.
– Ты тут слушайся тетю Асю, а я поехала за продуктами, – наказывала Дениске мать.
– Пливези шоколадку! – требовательно шепелявил малыш, сосредоточенно перелистывая книжку.
– А то нет! Шоколадку ему, беззубому поросенку, – незлобиво выговаривала буфетчица.
Вечерами, после закрытия библиотеки, Ася любила сидеть с вахтерами: она научилась у них вязать, и уже были готовы варежки, носки. Все как будто наладилось, да, видно, не ей ходить по гладкой дорожке. Сидя однажды за вязанием, Ася посмеялась:
– Ой, тетя Паша, я вчера объелась котлет, и они всю ночь во мне ворочались.
Анисимовна из-под очков подозрительно посмотрела на нее, но ничего не сказала. А на следующий день у Аси закружилась голова, началась рвота. Вызвали «скорую», увезли на обследование в больницу. И вынесли самый страшный для Аси приговор – восемнадцать недель беременности. Заметалась она, не зная, что предпринять. Даже мысли о самом плохом появились. А Анисимовна, как узнала, так наседкой вокруг нее закружилась.
– Что ты, что ты, девка, две души, загубить хочешь?! Своей жизнью ты можешь распоряжаться, а его, невинного, за что?
– Что же делать? – хлюпала носом Ася, размазывая слезы по лицу. Она сидела на своей койке, поджав ноги. Взлохмаченные короткие волосы торчали как иглы у свернувшегося ежа.
– Как это – что?! Рожать! Ты посмотри на меня, спроси, почему это я, трухлявый пень, торчу тут? Думаешь – пенсии не хватает? Хватает, она у меня максимальная. Дома думы заели. Страшно одной: свалишься – никто не увидит, так и сгниешь в квартире. А тут – на людях. Не придешь на работу, так вспомнят, проведают. Вот и живу с надеждой, что на ходу концы отдам. Сейчас вот спохватилась, да локоток далек, не достанешь. А у тебя работа не тяжкая, можешь до родов ходить. А потом два месяца посидишь (небось, эти охламоны без чтенья обойдутся) и выйдешь на работу: колясочку поставишь рядом со столом и сиди, выдавай книжки. А если встретится хороший человек, то полюбит и с ребенком. Может, мы научимся быть добрее, терпимее друг к другу. Вон Андрей Николаевич, как потерял дочку, так и стал всем помогать.
За стеной послышался звук гитары и молодой мужской голос запел:
Много я бродил по свету,
Много девушек встречал.
Приглашали та и эта
На пустующий причал.
Только ты, моя отрада,
Все бежишь, как от огня.
Иль любви моей не рада,
Иль не любишь ты меня?
Вновь пою я серенаду
У закрытого окна...
Не полюбишь – и не надо
-Будешь век ходить одна.
Тетя Паша рассмеялась:
– А кто это?
–Да Олежка наш. Он же рядом с тобой живет.
Уговорила Анисимовна Асю – успокоилась она. С любопытством стала прислушиваться, присматриваться к себе. А вечерами еще проворней замелькали спицы в старых да молодых руках. Аниси¬мовна то старый свитер распустит (сколько их, недоношенных, выбрасывают ребята), и стростит с новой ниткой – для прочности, то какие нитки перекрасит. И рождались в их руках мягкие, красивые ползунки, кофточки, шапочки.
В один из воскресных дней в библиотеке, кроме Олега, никого не оказалось. На улице была весенняя теплынь, и никому не хотелось заходить в здание.
Олег взял книгу и задержался у барьера.
– Хорошие у вас книги, только ни в одной из них я не нашел ответа на свой вопрос, – грустно сказал он, поправляя свой непокорный чуб.
– А что вас волнует?
– Что волнует? А волнует меня, милая Анастасия Николаевна, такой вопрос: почему это матери бросают своих детей?
– Это равносильно убийству. – Сразу посерьезнев, Ася потупила взор и бессмысленно теребила лежащий перед ней формуляр. – Моральное убийство порой бывает страшнее физического. Там один раз отмучаешься и все, а здесь всю жизнь тебя преследует эта кара.
– И вы?! – вскрикнул Олег.
Асе показалось, что на нее обрушивается потолок – так громко крикнул он. И так неожиданно открылся. Вот почему она тянулась к нему и так спокойно, хорошо было рядом с ним: оказывается, он – свой. Как это она не заметила в его глазах этот вопрошающий, ищущий взгляд, так отличающий всех детдомовских от «домашних» детей? Здорово ее выбили из колеи эти «голодные» зажравшиеся «детки», маменькины «несчастные» сыночки. Ох, как она ненавидела их! На что они способны? Отнять деньги у малолеток, изуродовать девчонку, оскорбить старших? Раньше она мечтала познакомиться, полюбить «домашнего» парня и чтобы оба родителя были у него – тянет всегда к тому, чего не имеешь. А после той ночи она возненавидела всех. Зачем она тогда села на попутную машину? Спешила попасть в отдел кадров к началу работы... До нее дошел голос Олега:
– И вы... И ты тоже... Где? В каком?
– В Сулинске.
–Нет, я дальше, я в Волжском был.
– А сюда как? – Ася говорила спокойно, и смело смотрела в глаза Олега: со своими не надо было прятаться за спасительные темные очки.
– Служил рядом, а потом поступил в школу МВД. Вот так и осел тут.
– А я здесь, во второй больнице родилась. После института попросила сюда направление.
– Ясно. Мечта – найти родных. Но они могли уехать отсюда.
– Так и случилось... – Ася не успела договорить – на пороге появился Феликс. Увидев их вдвоем и рядом, он заскрипел зубами, его лицо передернулось.
– Опять ты тут. Что ты ходишь за ней? Я же тебя предупреждал, что она моя. Ты слышал, мент, – она моя! В последний раз говорю: уйди с дороги, иначе пожалеешь... – Глаза Феликса бешено горели, он готов был вцепиться в Олега, спокойно, с ироничной полуулыбкой стоявшего перед ним. Эта невозмутимость еще больше раздражала Феликса, и он еле сдерживал себя.
Лицо Аси побледнело. Она быстро встала, зачем-то сняла сережки – круги, обнажив все еще розоватые шрамы разорванных мочек, вышла из-за барьера и подошла к Феликсу, положила руки на его плечи.
Феликс содрогнулся. Бешенство в его глазах исчезло, он пытался улыбнуться.
– Ну что ты, братишка, зачем шумишь? – Голос Аси дрожал, бледнота на лице еще более увеличилась, выделяя тем самым густые, смоляные брови. – Ты должен радоваться, что такой парень-красавец ухаживает за твоей сестрой. А ты воевать собрался.
Феликс недоуменно смотрел на Асю, пытаясь вникнуть в страшный смысл ее слов.
– Ты что?! Ты о чем?! – Он отступал от нее к двери, потом закричал: – Нет! Неправда! – Он шагнул за порог, и дверь разделила их.
Ася села за стол и горько заплакала. Напряжение, сковавшее все ее тело, постепенно уходило.
Олег стоял рядом и гладил Асю по голове. Пальцы наткнулись на шрам на темечке – рука вздрогнула. Стараясь быть веселым, он произнес:
– Ну что, мне колыбельную спеть, чтобы ты успокоилась?
Ася подняла голову, спросила:
– А ты знаешь?
– Научился: вожатым был в младших группах. – Он смотрел в потемневшие серые глаза и видел, что постоянный страх, поселившийся в них, исчез. И неожиданно для себя спросил: – Это он?
Ася поняла его вопрос. Она и раньше догадывалась, что Олег все знает. Она спокойно ответила:
– Да, он.
– Что же теперь будет?
– Ничего. Может быть, к матери уедет. У него закончился срок.
– Ты ее видела?
– Только на фотографии. Тогда и поняла, что он – брат.
– Вы с ним очень похожи. Меня смутила фамилия.
– Она вышла замуж. У нас разные отцы.
– А ты... ты пойдешь за меня?
– Я?! – голос Аси сорвался, она недоверчиво смотрела на Олега. – Я же...
– Молчи! – Прервал ее Олег. – И, вообще, что мы тут сидим? Рабочий день у тебя закончился. Скорее на свежий воздух!
1993