ТЮХА – МАТЮХА
рассказ
В Туманове среди бела дня было совершено убийство. По своей жестокости и дерзости оно превосходило все преступления, происшедшие за время существования села: был убит местный фельдшер Каверин Николай Аверьянович. Жители села, от мала до велика, звали его любовно только по отчеству или того лучше – Валерьяныч, что было ближе к медицине.
Аверьяныч – уроженец села, мальчишкой, студентом медучилища ушел на фронт, дотопал до Берлина, а затем через всю Европу и часть Азии проехал до Камчатки. И только в пятидесятом году закончил Медучилище и с тех пор работал фельдшером в родном селе. Он был хорошим специалистом, умеющим все: и легкую хирургическую помощь оказать, и роды принять. На селе много детишек прошло через его руки: почти в каждом доме или родители, или дети были его крестниками. Фельдшера уважали за его талант, любили за доброту и отзывчивость.
И вот это злодейское убийство с одиннадцатью ножевыми ранами. Село затаилось в ожидании разгадки преступления. Вместе со следователями пытался найти преступников и участковый милиционер Пантюхин Яков Кузьмич. Он никак не мог понять: какая мразь могла поднять руку на этого поистине святого человека.
Пантюхин ходил от дома к дому, беседовал с селянами, пытаясь зацепиться за любое словечко. Но все было тщетно: выходило, что никто из жителей села не причастен к совершенному зверству.
Участковый не мог сказать, что Туманово было спокойным селом: оно располагалось вблизи города, и все негативные явления быстро достигали села: у них были и свои панки, и рокеры, и фанаты. И драки случались. За 35 лет работы участковым Пантюхину всякое довелось видеть. За последние десять лет люди ожесточились из-за безработицы и безденежья. Работать с людьми становилось намного труднее.
Переговорив и обсудив все срочные вопросы с главой сельской администрации Ионкиным, Яков Кузьмич решил еще раз обойти дома, где молодежь была у него на особом учете. А перед этим зашел домой пообедать.
– Груша, борщечка у тебя не найдется? – обратился он к жене, хлопотавшей у газовой плиты.
– Как же не найдется, только что отстранила от огня. Садись за стол, сейчас налью, – Аграфена Дмитриевна в светлом пышном фартуке, подвязанном сверх темного нарядного платья, с тугим пучком темных с проседью волос, закрученным на затылке и покрытым черной гипюровой полоской, походила на строгую учительницу, и выглядела намного моложе своих пятидесяти пяти лет. Она работала овощеводом, и первый год пошла на пенсию, все своё время посвящала дому и мужу, работы у которого прибавилось за последние годы.
– Груша, а вчерашний-то борщ где же, я же не ел его?
– А я отнесла переселенцам. Ребятня даже толком подогреть не дала, в один момент уписали его. Ты знаешь, Яша, они говорят, что накануне убийства у клуба ночью драка была.
– Да ты что?! А мне они не сказали, я же был у них, – удивился Яков Кузьмич.
– Так ведь ты с папкой ходил, как официальное лицо. А люди боятся, что следователи, не разобравшись, арестовать могут.
– Как это – не разобравшись? Дело ведут опытные следователи, – возмутился Пантюхин, хотя еще час назад сам говорил об этом же с Ионкиным, – Ваше юбочное радио ничего не сообщило о детях Аверьяныча?
– Как же, как же, телеграммы оба прислали, сегодня вечером приедут. Председатель колхоза распорядился встретить их.
– А почему ему отнесли телеграмму, а не в администрацию?
– А откуда у твоего Ионкина деньги на похороны возьмутся? Вот Федулов и взвалил все на свои плечи. Умный мужик. Валерьяныча считал своим крестным отцом. Завтра на похоронах во все глаза смотрите – убийца обязательно придет туда.
– А почему так бывает, Груша?
– Нечистая сила ведет еще раз взглянуть на совершенное грязное дело. Только завтра ей эту победу не праздновать, – лицо Аграфены Дмитриевны нахмурилось.
– А что случится, Груша? Ты что-то загадками говоришь, – Кузьмич не понимал сейчас жену, хотя за время совместного проживания он привык к ее предвидению событий.
– Ты сам все загадки разгадаешь.
– Хорошо, поживем – увидим. – Пантюхин взял из папки лист бумаги, сложил вчетверо и вместе с ручкой спрятал в карман костюма.
– Я пошел. Рано не жди. – Он вновь зашагал от дома к дому, с кем только перебросившись словом, а у кого задерживаясь надолго. Так и в доме Дроновых он просидел целый час.
Старший сын Сергей три месяца назад вернулся из колонии, где отбывал годичный срок наказания за кражу зерна. По пьянке украли мешок зерна на самогон. И вот это желание напиться исковеркало всю его судьбу: его отпустили досрочно, но в «подарок» он привез открытую форму туберкулеза. Дома Аверьяныч готовил ему специально снадобья и залечил эту коварную болезнь. А что будет дальше? Болезнь может вернуться, а Аверьяныча нет.
Вел себя Сергей тихо, спокойно. Но по свидетельству очевидцев (результат повторного обхода домов) именно он участвовал в драке у клуба. Он и Мягков – по кличке Мякиш, Мякина. Тот действительно был как мякиш непропеченного хлеба, из которого каждый мог слепить то, что ему хотелось.
– Так из-за чего, или из-за кого ты подрался с Мягковым? – Пантюхин пытался разговорить Сергея, но тот упрямо твердил: «Не дрался я».
– Так ты того-этого, Тюха – Матюха, кого хочешь обмануть? Меня? – рассердился участковый.
В этот момент в дом забежала соседская небольшого росточка девчонка – шестнадцатилетняя Ольга, треповатая в поведении и на вид неказистая, но ребята часто дрались из-за нее.
– Серега, ты чего не идешь, я жду тебя, – прямо с порога выпалила она, но, увидев участкового, переключилась на него: – Ой, дядя Яша, а вы что тут делаете? Чего к Сереге пристали? Он ни в чем не виноват, – ее глаза испугано бегали с Дронова на участкового и обратно.
– А ну-ка, садись, голуба моя, давай рассказывай все по порядку: как началась драка, что стало причиной. Ты еще не нагулялась, тебе не надоело менять кавалеров? – Кузьмич строго смотрел на Ольгу.
– Надоело. Я теперь остепенилась: два месяца ношу дитя под сердцем от Сереги, – Ольга села рядом с Дроновым, взяла его руку в свои маленькие ручки, с густо накрашенными ногтями в тёмно фиолетовый цвет.
– Да ну?! Вот тебе и Тюха-Матюха. За тобой не уследишь. Давай рассказывай о драке.
– А какая же это драка? Серега мозги вправлял Мякине, – спокойно произнесла девчонка и картинно пожала плечами.
– Мозги вправлял, говоришь? А они, что же, набекрень у него стали? – усмехнулся Пантюхин и почесал свой крупный нос.
– Точно, набекрень. Он, дурак, с наркотой связался, а это гиблое дело. Вы же нам рассказывали. А он еще наших ребят втягивает. Вот Серега и решил его проучить.
Сергей дернул Ольгу за руку и недовольно посмотрел на нее.
– Чего ты меня дергаешь? Ты что, не чувствуешь, что вокруг тебя петля может затянуться? На тебя же легче всего свалить это дело. Правда, дядя Яша? – Ольга своими детскими бесхитростными глазами смотрела на участкового, и он в этот момент понял, почему ребята дрались из-за нее: от ее глаз невозможно было отвести взгляд. Они околдовывали, завораживали, опьяняли. Она, по своей неопытности, смотрела таким взглядом на всех подряд, еще не осознавая силу своего оружия, и что им надо пользоваться по определенной цели.
– Так ты говоришь, что он познакомился с наркотой? Давно ли? – Пантюхин был удивлен этой новостью, и подумал, что за месяц, пока ездил к сыну, многое изменилось в селе, а замещающий его Лыков ничего не доложил.
– Да вот месяц, как съякшался с городскими пацанами.
– А в тот день к нему никто не приезжал? – насторожился участковый.
– Приезжали вдвоем на машине. Они ее оставили у магазина. Один – лысый, пожилой, а второй – плюгавенький, помоложе. Он пошел к Мякишу, а Лысый – к Валерьянычу в медпункт, а потом и Плюгавый туда зашел.
– Какая машина, не заметили?
– Голубая «Ока», новенькая.
– Долго они были?
– С полчаса, наверное. Лысый вышел первый, а за ним выскочил Плюгавый и все озирался.
– Ты сама это видела, Ольга?
– Нет. Баба Шура, что живет напротив. Она любопытная, спряталась за штору и смотрела. И еще другие люди их видели – на незнакомых в селе сразу обращают внимание.
– Молодец, Ольга, что рассказала. Ты вот что, голубка, забирай своего Серегу к себе и до конца следствия не отпускай, чтоб рядышком везде ходили. А драка из-за тебя была – такая установка пока.
– А никакой драки не было. Это я вам рассказала, а для остальных – я ночевала эту ночь у Сереги.
– А днем где ты был, Сергей? – Пантюхин пытался скрыть свою усмешку, ему нравилось, как Ольга защищала парня.
– Он на работе был. Да вы председателя спросите, они вместе в машине копались в это время. Федулов взял Серегу водителем на свою машину, – Ольга не давала Сергею и рта раскрыть.
– В это время, – задумчиво произнес Пантюхин, а затем с улыбкой посмотрел на встревоженных и перепуганных Ольгу с Сергеем. – Ну вот, а вы говорите Тюха – Матюха, а тут другой расклад получается.
– Дядя Яша, а на похороны нам можно пойти? – вновь заговорила Ольга.
– А как же, обязательно, а то подозрение вызовете. Только поближе ко мне будьте, в случае чего я заступлюсь.
– Ой, спасибо вам, – Ольга облегченно вздохнула, ее лицо озарила счастливая улыбка и она победно посмотрела на Сергея, который был в два раза больше ее по росту и старше на пять лет, но сейчас он сидел согнувшись, и даже съежившись от страха, и было непонятно, кто из них выше, кто ниже.
– Мне-то не за что, это тебе, Ольга, спасибо за помощь, – Пантюхин покинул дом Дроновых с легким сердцем, радуясь, что Сергей не причастен к убийству.
Он прошел все село и остановился у медпункта, намереваясь зайти к Александре Зайновой, жившей напротив, но вдруг круто развернулся и подошел к покосившейся избушке, стоявшей рядом с медпунктом. Здесь жила Прасковья Анисимовна Подворкина, бессменная санитарка, истопница, сторож, одним словом хранительница медпункта.
Участковый упрекнул себя, что до сих пор не переговорил с ней, но она жила так тихо и незаметно, что о ней никто и не вспомнил за эти дни, тем более, что медпункт был закрыт. А ведь ее не было там в тот момент, когда выносили Валерьяныча! Жива ли она?!
Яков Кузьмич хотел постучать в дверь, но она открылась, будто его ждали. В дверях на костылях стояла Анисимовна, а волосы ее были белее полотна. На участкового напала оторопь. А когда старушка быстро захлопнула за ним дверь и набросила щеколду, у него сорвалось с языка:
– Что с тобой, Анисимовна?
– Ты что же это, бесстыдник, в третий раз обходишь село, а ко мне не заходишь? – тихо прошелестела охрипшим голосом санитарка.
Они вошли в избу. Участковый увидел возле печи полное помойное ведро.
– Совсем я обезножила, а помочь некому, – Анисимовна заметила взгляд Кузьмича. – Оформи ты меня в дом престарелых, а то тут прибьют.
Яков Кузьмич молча взял ведро и вынес во двор, а когда вернулся, то старушка уже сидела за столом у окна и печально смотрела на медпункт, дверь которого была почти рядом. В руках у нее были бумаги.
– Что это у тебя, Анисимовна?
– Аверьяныч, покойник, просил тебе передать.
Яков Кузьмич развернул бумаги – они были испещрены наименованиями лекарств, фамилиями. Он обратил внимание, что одна фамилия повторялась чаще других и принадлежала она хирургу районной больницы, исполняющему обязанности заместителя главного врача Хаюзину.
– Что же он сам мне этого не передал? – удивился Пантюхин. Он не понял смысла этих документов, но догадался, что именно они стали причиной смерти Валерьяныча.
– Боялся, что посадят, позор на детей бы лег, – сокрушенно вздохнула Анисимовна. – Он же уезжать собрался. Через неделю сыновья должны были приехать на его восьмидесятилетие, и он все приготовил к отъезду. После смерти жены он не хотел оставаться в селе. Да вот не успел, убийцы не дали это сделать. Жаловался он, что невозможно стало работать: лекарств не давали, а какие давали, то отбирали в районе. Так он всю свою пенсию тратил на лекарства и лечил наших больных. Вот какой человек был. А они его... Страшнее фашистов издевались, – Анисимовна хлюпала носом, слезы бежали по щекам.
– У фашизма нации нет, – грустно произнес участковый, и вдруг догадка пронзила его: – Прасковья Анисимовна, да ты никак видела все?
– Видела, в щелочку. Он меня, сердешный, закрыл в чулане, да велел изнутри запор наложить.
– А как же ты вышла оттуда?
– Темно стало, я и вышла через запасной ход, он прямо рядом с моим двором. Вот только идти-то не могла: ползком, да катком катилась. Вот какие дела-то, Кузьмич, какую страсть на старости лет довелось увидеть. Да как же он жить-то будет? Разве ж можно ему жить после этого? – старушка гневно стукнула кулаками по столу: – Да неужто ты его не посадишь, Кузьмич? Откуда он взялся на нашу голову, Хаюза эта ненасытная? Вон они, опять явились. Ищут они эти бумаги и рецепт один ищут. Думают, что он у меня может быть. Третий раз приходят сюда.
Участковый глянул в окно и увидел, как на крыльцо медпункта вошли Хаюзин, его водитель Воропаев и Мягков. Хаюзин подергал замок, толкнул Мягкова в спину и тот направился к избушке Анисимовны. Раздался стук в дверь.
Пантюхин спрятал во внутренний карман бумаги Валерьяныча, вынул из кобуры пистолет, снял с предохранителя и вышел в сенцы. За дверью послышался хриплый голос Мякиша.
– Ей, бабка, открывай, ключи от медпункта нужны, начальство приехало. Живая ты там или подохла? А то мы тебе поможем, – он неестественно захохотал.
Пантюхин резко распахнул дверь, носком ботинка ударил Мякиша под низ живота, увидел Хаюзина, все еще держащего замок левой рукой, прицелился и выстрелил по этой руке, а затем по ноге, чтобы не убежал, и еще раз выстрелил по ногам Воропаева.
Рядом с медпунктом заскрипели тормозами две машины: из одной выскочили следователи и отобрали у Кузьмича пистолет, а из другой машины вышли Ионкин, Федулов и оба сына Аверьяныча. Пантюхин протянул бумаги Ионкину:
– Держи, Виктор, сними копии, чтобы ненароком не затерялись в папках у следователей. Отвезите Анисимовну к моей Грушеньке, а то у нее ноги отнялись от страха. А эти упыри пытались в медпункт залезть – тянет их на место преступления. Может быть, что-то оборонили там, следы замести хотят. Анисимовна говорит, что третий раз приходят. А может быть и больше – Он посмотрел на сыновей Аверьяныча, таких же рослых и стройных, и очень похожих на отца, виновато произнес: – Не уберег я вашего отца, не предугадал его тревоги, его забот. А должен был по должности. Время ненормальное, перевернуло все, искорежило, а в норму войти, ох, как трудно.
К участковому подошли Ионкин с Федуловым.
– Ты что это, Кузьмич, говоришь так, как будто хоронишь себя? Рановато, нам еще вот эту мразь за решетку надо упечь, а то улизнуть могут.
– Вот-вот, это правильно. Вы на них наручники наденьте да отправьте в район, а то потом не поймаешь, – Пантюхин кивнул на Хаюзина с Воропаевым, которые шаг за шагом спускались с крыльца. Но, вдруг рассмотрели сжимающееся кольцо сбежавшихся сельчан, и рванулись в сторону избенки Анисимовны, прихрамывая, доковыляли до участкового, встали рядом с Мягковым, который первым заметил это кольцо и неодобрительные, злые взгляды односельчан, и потому стоял рядом с Кузьмичом.
– Что, нелюди, испугались самосуда? – Пантюхин угрюмо посмотрел на преступников. – Вы еще не знаете, как страшна эта штука – самосуд: в своей ярости толпа не ведает, что творит, и если не остановить вовремя, то живым оттуда не выбраться – разберут на косточки.
К ним подошел следователь, надел наручники на всех троих преступников, посмотрел на рану Хаюзина, удивленно перевел взгляд на участкового:
– Я что-то не пойму, Яков Кузьмич, каким зарядом вы стреляли?
– Холостым, конечно. Не боевые же пули тратить на них, – спокойно ответил Пантюхин, и тихо произнес: – Ты мне пистолет мой верни, он еще может пригодиться. – Он посмотрел на односельчан, стоявших плотной стеной, поискал кого-то глазами, крикнул:
– Серега! Дронов! Иди сюда.
Из толпы вышел хмурый Сергей, а за ним следом Ольга.
– Ты вот что Серега, забирай в свою машину Воропаева с Мягковым, одного следователя и везите в райотдел. А мы следом повезем Хаюзина. Что-то он сильно волнуется. А ну-ка, давайте их обыщем.
Участковый подошел к Хаюзину, приказал:
– Лицом к стене! Быстро руки за голову! – он обшарил все его карманы, и из нагрудного вытащил коробочку со скальпелем внутри.
– Вот и орудие убийства найдено, – тихо произнес Пантюхин. – А в протоколе вскрытия стоит совсем другое. Не ты ли сам его писал, а, Хаюзин?
– А он все может, – гневно произнес учитель Хорошев, стоявший в первом ряду, как всегда навеселе. За последние полгода после смерти жены он редко бывал трезвым. – Ему не привыкать убивать. Он с меня за операцию жены просил двенадцать тысяч. А откуда они у меня? Вот моя Анюта без операции и пропала – прорвался аппендицит, и все сгнило внутри. А с какими муками она умирала. Спасибо Валерьянычу, он помощь оказывал. А сколько людей угробил ещё этот изверг за эти годы? Убийца! – Хорошев подошел почти вплотную и замахнулся на Хаюзина. В толпе одобрительно зашумели.
Пантюхин схватил руку Хорошего, обнял его за плечи.
– Что ты, Сашок, что ты?! Опомнись! Разве твоя Анюта одобрила бы тебя? Ей же теперь обидно смотреть, в кого ты превратился. Какой из тебя учитель, какой пример ты показываешь своим ученикам? – с досадой произнес участковый.
Хорошев вздрогнул, выпрямился, посмотрел вмиг прояснившимся взглядом на участкового:
– Спасибо, дядя Яша, больше этого не повторится. Анюте не будет стыдно за меня.
Преступников посадили в машины, в которые сели по одному братья Каверины, следователи, Кузьмич, и они беспрепятственно выехали из села.
На следующий день были похороны. Все село собралось возле клуба, где стоял гроб с телом Валерьяныча, а затем состоялся митинг с многочисленными выступающими и местными, и приезжими.
Особенно выделилось длинное и нудное выступление областного нарколога Курдюкова и еще одного приезжего, который вышел на трибуну, постоял, и, не проронив ни слова, с досады махнул рукой, отошел в сторону.
Пантюхин сразу же приблизился к нему.
– Личность ваша знакома, а что-то не вспомню, кто вы? – тихо спросил Кузьмич.
– Да я, дядя Яша, мальчонкой отсюда уехал. Семенова Андрея сын, может, помните? – так же тихо ответил приезжий.
– Припоминаю. Кажется, Аверьяныч был повивальной бабкой у твоей матери? А тебя Костей зовут, так?
– Точно, он был моим крестным. У вас хорошая память. Вы бы краснобая этого взяли за жабры – это он верховодит всей бандой.
– А Хаюзин? – удивился Кузьмич.
– А что – Хаюзин? Он сам сидит на игле. Вот Курдюков и сообщил ему, что Каверин получил наркотики.
– Неужели из-за каких-то пяти – десяти ампул надо убивать человека?! – возмутился Пантюхин.
– Валерьяныч по простоте своей кому-то обмолвился в райздравотделе, что можно изготовить простой и дешевый наркотик. Вот и поплатился за свою словоохотливость.
– Откуда знаешь об этом?
– Воропаев в пивной в тот день наклюкался и выболтал все. Мой сосед оказался там в этот момент. Мир-то наш тесен.
– Ты прав, мир тесен. А сам где работаешь?
– Я – в ГИБДД. Насмотрелся на таких вот воротил, в каком они виде раскатывают.
– Да, за последние десять лет некоторые люди так перевернулись, что диву даешься. Возьми вот того же Курдюкова – краснобая – Аверьяныч на фронте спас его отца, а он, в благодарность за это, вместе со своей бандой лишил его жизни. До какой же степени надо испоганиться, потерять в себе все человеческое, чтобы решиться на такое?!
А за жабры мы его возьмем, у следователей уже есть материал на него. Они же – мразь, каждый спешит другого потопить, чтобы самому выплыть, но так не бывает.
Когда за живое народ возьмут, то он не позволит издеваться над ним. А тут над всем селом надругались – Валерьяныч в каждом доме роднёй был. Такое не прощается. Это тебе не Тюха – Матюха.
И я счастлив, что у моих односельчан остались чистые души, открытые сердца.
2002 г.