Антинаркотическая комо-трагедия
Место действия – любой российский город с населением от 300 000 человек, кроме Москвы.
Время действия – 2003 год.
Действующие лица:
МИХАИЛ КОБЗОН – студент медицинского института, драг-дилер.
МАРИНА АРСЕНЬЕВА – актриса Независимого Экспериментального театра.
ГОГА и СТЕППЛЕР – студенты медицинского института, наркоманы.
ВИТАЛИЙ КОЧЕТКОВ – майор милиции, «крыша» Кобзона.
ЮРИЙ ГАЙДУКОВ – театральный режиссёр.
АЛЕКСЕЙ ДРОБЫШ – рок-музыкант, «завязавший» наркоман.
ЕКАТЕРИНА КАЦ – преподаватель медицинского института.
ВЛАДИМИР ПОЗНЕР и ЖАННА АГАЛАКОВА – ведущие программы «Времена».
ГЕРОИН – наркотик.
ДИКТОР ГОРОДСКИХ НОВОСТЕЙ.
АКТЁРЫ НЭТ.
СТУДЕНТЫ МЕДИНСТИТУТА.
ОТРЯД ОМОНА ВО ГЛАВЕ С КАПИТАНОМ.
АКТ 1
Картина 1
Комната в квартире Кобзона. Обстановка даёт понять, что здесь живёт обеспеченный человек. В комнате: шифоньер, кровать, телевизор, музыкальный центр, круглый стол и несколько стульев. Шторы плотно задёрнуты. Над входной дверью висят электронные часы, время – 8.00. На кровати, время от времени переворачиваясь с боку на бок, спит Кобзон. Рядом с кроватью стоит стул, на спинке которого висит трико Кобзона. Несколько минут проходят в тишине. Потом её нарушает дребезжащий звук дверного звонка. Кобзон приподнимается и очумело смотрит по сторонам.
КОБЗОН: Что за чёрт?
Звонок не повторяется. Пожав плечами, Кобзон поправляет подушку и снова укладывается спать. Тут же звонок раздаётся вновь. На этот раз он длится немыслимо долго. Сбросив одеяло, Кобзон вскакивает с кровати. Его лицо выражает крайнюю степень раздражения.
КОБЗОН: Иду! (Хватает трико и начинает надевать. Звонок повторяется в виде нескольких коротких очередей. Кобзон в одной штанине прыгает по комнате. Очутившись около входной двери, он наконец-то натягивает штаны, включает свет и открывает дверь. В комнату входит Марина).
КОБЗОН: Не понял…
Марина с интересом оглядывает комнату и поднимает взгляд на Кобзона.
МАРИНА: Ты, что ли, Кобзон?
КОБЗОН: Нет, я не понял! Ты кто такая?!
МАРИНА: Я – твоё счастье на сегодня. Если, конечно, у тебя что-нибудь есть. (снимает туфли и пытается пройти в комнату. Кобзон хватает её за руку и поворачивает к себе лицом).
КОБЗОН: Нет уж, сударыня, извольте объясниться!
МАРИНА: А чего тут объяснять? Я торчу. А ты – барыга. Торгуешь героином. Я пришла к тебе за дозой. Ещё вопросы есть?
КОБЗОН (захлопнув дверь): Ты что несёшь? Какой героин? С чего ты взяла, что я им торгую? Откуда ты вообще про меня знаешь?
МАРИНА: От Гоги.
КОБЗОН: Какого Гоги? Я с грузинами не знаюсь!
МАРИНА: Да не Гоги, а Гога. Это он мне про тебя рассказал.
КОБЗОН: Так. Уже похоже на правду. Присядь. (Марина идёт к кровати и садится) Итак. Кто такой Гога, и что он тебе рассказал?
МАРИНА: Гога учится в медицинском. А ещё он мой сосед. Месяц назад он мне предложил ширнуться. Я согласилась. Понравилось. В общем, я на игле уже конкретно. Пару раз у Гоги отоваривалась, потом у азеров на рынке. А сегодня такой облом! Азеров менты свинтили, у Гоги нет ни фига… Я спросила у него, где он сам покупает. Он мне про тебя и рассказал. И адрес дал.
КОБЗОН: А он тебе не сказал случайно, что я дома не торгую? Что здесь обычная квартира, а не притон для нариков? Что со мной нужно по телефону связываться и «стрелку» забивать? Или у него совсем мозги от «дури» спеклись?!
МАРИНА: Он всё сказал. Только меня уже ломать начинает, я бы до «стрелки» не дожила. Подумала, может прокатит…
КОБЗОН: Ладно. Считай, что тебе повезло. Сделаю для тебя исключение. Что я, дурак, новых клиентов отпугивать? Но учти – больше сюда ни ногой. Звони, если вдруг приспичит.
МАРИНА: Понятно…
КОБЗОН: Расценки мои знаешь?
МАРИНА: Да, мне Гога сказал. Только…
КОБЗОН (настороженно): Что - «только»?
МАРИНА (потупив взор): У меня нет денег…
КОБЗОН: Что-о? А ну-ка, повтори!
МАРИНА (упавшим голосом): У меня. Нет. Денег.
КОБЗОН (указывая на дверь): Вон отсюда!
МАРИНА: Ну пожалуйста! Я отдам… потом.
Кобзон хватает её за руку и тащит к двери. Марина упирается.
КОБЗОН: Иди нахрен отсюда! Сучка! Мало того, что домой ко мне припёрлась, так ещё и «бабок» у неё нет! Думать надо было, прежде, чем сюда идти! Это только первая доза бесплатно, и то не у всех! Я, например, в кредит не отпускаю. Ты ещё и царапаться, курва?!
Марина вырывается, срывает со своей шеи золотую цепочку и дрожащей рукой протягивает её Кобзону.
КОБЗОН: И цацки твои из туфтового рыжья мне не нужны! (Толкает Марину к двери). Что я с ней делать буду?
МАРИНА: Это настоящее золото! Её продать можно!
КОБЗОН: Ну так иди и продай! Или этим я заниматься должен? Можно подумать, у меня времени вагон. Давай, вали отсюда! Продашь цепуру, потом приходи.
МАРИНА (упав перед Кобзоном на колени): Пожалуйста! Мне очень надо!
КОБЗОН: Это твои проблемы, красавица. Проваливай, пока ты ещё красавица (заносит над лицом девушки кулак).
МАРИНА: Ну пожалуйста! Я что угодно для тебя сделаю! Ну, хочешь, я у тебя отсосу?
КОБЗОН (опустив руку): Ты это серьёзно?
МАРИНА (с надеждой в голосе): Да (запускает руку ему в штаны, но Кобзон отстраняется).
КОБЗОН: Нет, ты в самом деле готова унизиться ради этой дряни?
МАРИНА: А что делать? Ты же так не даёшь.
КОБЗОН: А кто тебе сказал, что за это дам? Мне деньги нужны! День-ги! (начинает загибать пальцы). За квартиру платить надо? Надо. Ментам отстёгивать надо? Надо. Преподам взятки давать, товар новый покупать. При таком раскладе на хавку с гулькин нос остаётся! Вон, посмотри, какой я стройный! А ты хочешь за отсос дозу получить. Считай, бесплатно. Считай, стольник я не заработал. А знаешь, сколько у меня таких, как ты? Если каждая будет собой расплачиваться, я через месяц от истощения сдохну. А перед тем, как сдохнуть, обнищаю. Это в кино барыги хорошо живут. На деле жируют те, у кого я отовариваюсь. А я завишу от них, как ты зависишь от меня. И все мы – в зависимости от этого… Ладно, хрен с тобой. Дам я тебе дозу.
Марина вскакивает с пола и бросается Кобзону на шею. Он отталкивает её.
КОБЗОН: Только ты, сучка, сделай то, что пообещала. Не думай, что я такой добрый. С этим говном возни столько, что и потрахаться, как следует, некогда. Так что ты очень вовремя подвалила со своим «деловым предложением». (Идёт к кровати и садится. Марина подходит к нему и опускается на корточки. Затемнение).
КОБЗОН: Вот! Наши дети – это наше будущее. Какое, нахрен, будущее?! Была б ты хотя бы одна такая на весь двор! Сейчас, блин, тот, кто не долбится, уже выглядит странно. А кто не пьёт – и подавно. Страна победившего капитализма, блин! При совке я бы и учился бесплатно, и жил бы в общаге, и стипендию получал. Не парился бы, в общем. А сейчас в общагу разве устроишься? Тамошнее начальство только об одном думает, – как бы побольше комнат на коммерческой основе сдать. Гостям с Кавказа, мать их. А студентов выживают! Как крыс травят! И куда прикажете идти? Бомжевать? Нет уж, извините! Лучше, конечно, снять себе что-нибудь. Так хрен! Однокомнатная халупа на окраине пять штук в месяц стоит. Сарай без удобств – три с половиной! И где несчастному студенту такие деньги взять? Можно, конечно, предков напрячь, так не у всех же они крутые. Идти работать – учёба коту под хвост. Тут только две дороги остаётся – в криминал, или в пидоры. Аааах!
Свет загорается. Кобзон поправляет штаны. Марина вытирает губы, поднимается с пола и садится рядом с Кобзоном.
КОБЗОН: Я сначала хотел в пидоры. В активные, конечно, ты не подумай. Дал объявление в газету. Псевдоним себе придумал звучный – Туалетный Утёнок. И знаешь, сразу клюнули. Думал, будет чмо какое-нибудь накрашенное. Так нет – приличный такой мужичок попался. Геной звали. Бизнесмен. Лет ему сорок пять было, что-то вроде того. Посидели мы с Геннадием в кафешке, потом домой к нему поехали. Выпили вина, поговорили. Потом он меня целовать начал… тьфу, как вспомню, тошно становится. Но тогда стерпел. Потом этот Гена разделся до галстука, и раком встал. «Возьми», - говорит, - «меня, милый». И вот тут со мной облом приключился. Я-то думал, что всё гладко пройдёт – как-никак, девок в жопу трахал до этого. Только жопа жопой, а под ней, между ног, колбасина болтается. Я, блин, еле удержался, чтобы прямо на спину ему не сблевать. И хрен мой, конечно, не встал. Но Гена не обиделся. «В первый раз», - говорит, - «почти всегда так. Давай я для начала в рот его возьму». Тут-то у меня башню и снесло. Как начал я его мудохать! Всю морду в кровь разбил. А он, вместо того, чтобы отбиваться, кричит: «Ещё! Ещё!». Мазохистом оказался, прикинь, - набор «два в одном». И вот, бью я его, а сам думаю: «А ведь никто же не видел, как я в квартиру-то заходил. Чем чёрт не шутит, замочу пидора». В общем, я того Гену его же галстуком и задушил.
Марина отодвигается от Кобзона и испуганно смотрит на него.
МАРИНА: Зачем ты мне это рассказываешь?
КОБЗОН: А думаешь, легко в себе такое носить? Три года уже прошло, а он до сих пор ко мне во снах приходит и говорит: «Возьми меня, милый!».
МАРИНА: А ты не боишься, что я теперь тебя шантажировать буду?
КОБЗОН: Шантажировать? Ты? Меня? (смеётся) Ты на вены свои посмотри! Кто тебе поверит? Тебя же первую и загребут. Слушай дальше и молчи в тряпочку. Приподнялся я тогда нехило. Правда, жить было негде. Из общаги меня аккурат за день до этого попёрли. Пришлось в Генкиной квартире остаться. Прикинь – четыре комнаты, и в каждой – ковры, кожаные кресла, стулья красного дерева, аквариумы с подсветкой. Аппаратуры импортной дохрена – первый день я только и делал, что музыку слушал, да видик смотрел. Два холодильника, и оба под завязку жратвой забиты. Ванна с джакузи. Рай, одним словом, кабы не мёртвый хозяин. Отдохнул я, как следует, и начал потихоньку Генкино имущество реализовывать. Договориться-то было с кем – те же гости с Кавказа в общаге. Им я компьютер продал, музыкальный центр, видик и телевизор. Мобильники на радиорынке загнал. С золотом посложнее было. Официально его продать сложно, не засветившись, а тёмные личности за рыжьё и зарезать могут. Но я справился. Там у Генки ещё много всяких ценных финтифлюшек было – кое-что я припрятал на чёрный день. Только теперь он вряд ли настанет.
МАРИНА (с пробуждающимся интересом): Что, ты вот так и жил в одной квартире с трупом? И никто тебя не обнаружил?
КОБЗОН (с гордостью): Ну а то! Телефон я отключил, шторы задёрнул, дверь никому не открывал. Уходил до рассвета, возвращался глубокой ночью. Никто меня не срисовал. Девять дней я там прожил. А потом Генка совсем уж невозможно вонять начал. Я его помянул коньячком, вещички собрал, и свалил оттуда. Хату себе я к тому времени уже подыскал.
МАРИНА: Эту?
КОБЗОН: А вот и не угадала. Эта уже четвёртая. При моём роде занятий на одном месте засиживаться вредно. Отсюда тоже, видно, линять придётся, если клиенты ко мне домой захаживать стали. Говоришь, Гога тебе мой адрес сказал?
МАРИНА: Гога.
КОБЗОН: Ну, мудак! Ладно, с ним я потом разберусь. А ты своё дело сделала. Сейчас получишь дозу – и долой с глаз моих.
МАРИНА: Слушай, можно я здесь уколюсь? Мне домой далеко идти.
КОБЗОН: Да ты, я вижу, совсем охренела! В подъезде уколешься. А впрочем, ладно. Ты и отсосала у меня, и выслушала… Спасибо. За это я тебе даже сам зелье сварганю (Идёт на кухню. Марина воровато оглядывается по сторонам, вскакивает и начинает шарить в ящиках шифоньера. Услышав шаги возвращающегося Кобзона, она задвигает ящики и быстро садится на кровать. Входит Кобзон. В одной руке у него наполненный шприц, в другой – резиновый жгут).
КОБЗОН: Кушать подано, сударыня! (бросает Марине жгут). Держи (осторожно протягивает шприц. Марина обматывает жгутом свою левую руку). Как зовут-то тебя?
МАРИНА: Что?
КОБЗОН: Зовут тебя как?
МАРИНА (сделав себе укол): Марина.
КОБЗОН: Надо же. Моё любимое имя. Всех моих девушек звали Маринами. Должно быть, это судьба. Сколько тебе лет?
МАРИНА: Пятнадцать.
КОБЗОН: Приехали. Девчонке пятнадцать лет, а она уже сосёт член за дозу. Куда катится мир?!
МАРИНА: Я в первый раз сосала!
КОБЗОН: Серьёзно? Так может быть, ты целка?
МАРИНА (смущённо): Да.
КОБЗОН: Я и говорю, – куда катится мир, если люди в нём начинают колоться раньше, чем трахаться? Ладно, извини. В любом случае, это твои проблемы.
МАРИНА: Я и не обижаюсь. Мне, если хочешь знать, даже понравилось.
КОБЗОН: Правда? А по-взрослому не хочешь?
МАРИНА: А почему бы и нет? (принимает коленно-локтевую позу. Кобзон берёт со стола пульт дистанционного управления и включает музыкальный центр. Звучит песня группы Megadeth “Crush’em”. Кобзон подходит к Марине, задирает на ней юбку, спускает трусики. Затемнение.
Несколько минут герои занимаются сексом под музыку. Потом она смолкает, свет загорается, и мы видим одетых Кобзона и Марину сидящими бок о бок на кровати. Кобзон курит сигарету).
КОБЗОН: Да, такое не каждый день бывает. Точнее, в мире-то каждый день, а вот со мной – впервые. Тинэйджер-целка-торчила отдаётся барыге после укола. Тарантино отдыхает!
МАРИНА (заторможенно): А это клёво было – под кайфом лишиться девственности. Слушай, а ты мне нравишься. Как тебя зовут? Кобзон – это ведь кличка?
КОБЗОН: Опять не угадала. Это фамилиё у меня такое. А зовут меня Миша.
МАРИНА: Миша, а сколько доз ты мне дашь за трах?
КОБЗОН (поперхнувшись дымом): Что?!
МАРИНА: Сколько доз ты мне дашь за трах?
КОБЗОН: Слушай, для тебя в этой жизни что-нибудь, кроме «дури» имеет значение?
МАРИНА: Ну, да… Я танцевать люблю, музыку слушать. И сама пою даже, в школьном ансамбле.
КОБЗОН: «Молодость»?
МАРИНА: Что?
КОБЗОН: Ансамбль называется «Молодость»?
МАРИНА: Нет, «Весна», только при чём здесь это? Скажи лучше, сколько доз ты мне дашь?
КОБЗОН (вставая с кровати): Шестьсот шестьдесят шесть.
МАРИНА: Сколько?!
КОБЗОН: Каждый, кто имеет ум, пусть сочтёт число Зверя, ибо это – число человеческое. Число его – шестьсот шестьдесят шесть!
МАРИНА (улыбаясь): А, я видела этот фильм. Там ещё на фотографиях людей проявлялась их будущая смерть. Не помню, только, как называется. «Предсказание», что ли?
КОБЗОН: «Предзнаменование».
МАРИНА: Точно, «Предзнаменование». Мне эта фишка с предсказанием смерти очень понравилась. Я вообще люблю американские фильмы, особенно ужасы.
КОБЗОН (с усмешкой): Мало тебе, что ли, в жизни ужасов? (щёлкает пальцами) А хочешь, я предскажу, отчего ты умрёшь?
МАРИНА: Попробуй.
КОБЗОН (делает в воздухе пассы руками): Сейчас… Ага, вот. От передозировки.
МАРИНА: Да ну нафиг! Облажался ты, колдун хренов! Я проживу долгую и счастливую жизнь, а смерть моя будет тихой и безболезненной.
КОБЗОН: Что тихой, так это верно. А вот насчёт безболезненности я сомневаюсь…
МАРИНА: Погоди, ты на что намекаешь? Ай! (хватается за сердце). Что это со мной? (пытается встать, но тут же падает обратно на кровать).
КОБЗОН (присев перед ней на корточки): Ты умираешь. В дозе, которую ты приняла, была предельная концентрация героина. Слишком много, чтобы человек мог выжить после укола. Ты у нас девочка продвинутая, наверняка видела фильм, в котором жена босса мафии переборщила с порошком. То же самое происходит сейчас с тобой. Только, в отличие от той крошки, тебе никто не поможет. А знаешь, почему?
По телу Марины пробегают конвульсии. Девушка всхлипывает.
КОБЗОН: Я специально дал тебе предельную дозу. Люблю иногда избавить мир от какой-нибудь твари вроде тебя. Толку от вас всё равно никакого. Ты, вон, даже за дозу расплатиться, как следует, не смогла. Запомни, те, кому я отпускаю, отсасывают у других, чтобы было, чем заплатить мне.
Меня не интересуют ваши имена, привычки и знаки Зодиака. Я не считаю вас за людей и никогда не откажу себе в удовольствии отправить кого-нибудь из вас на тот свет. Ничего личного, Марина, просто сегодня мне подвернулась ты. Скажи спасибо – я подарил тебе вечный кайф. Скоро выдохнешь ты последнее дыханье, и оно прекратится. Тут увидишь ты Предвечный Чистый свет. Перед тобой распахнётся невероятный простор, безбрежный, подобный океану без волн под безоблачным небом. Прощай.
Марина умирает. Кобзон закрывает её глаза, поднимается, снимает трико, вешает его туда, откуда взял, и идёт к шифоньеру одеваться. Всё это время он продолжает говорить.
КОБЗОН: Пидора из меня не получилось, и я решил податься в криминал. Хоть я на Генкином барахле и наварился, но не так, чтобы расслабляться. Всего-то сто косарей с небольшим. Это только на первый взгляд много, а на деле – не очень. Особенно, когда источника доходов нет. А где его взять, этот источник, этот волшебный Грааль? Только в американских фильмах, которые так любила Марина, героям вдруг выпадает заветный шанс. А в нашей реальности если что и выпадает, так только геморрой. Перебрав множество вариантов, я остановился на наркобизнесе, как на самом безопасном из опасных промыслов.
Знаете, это ещё хуже, чем быть несостоявшимся пидором. Я всегда ненавидел торчков.
Одевшись, причесавшись, побрызгавшись парфюмом и взяв позвякивающий рюкзак, Кобзон гасит свет и выходит из квартиры, захлопнув дверь.
Дверцы шифоньера распахиваются, и наружу выходит Героин. Он одет в золотой халат и причёсан а-ля Элвис. Глаза Героина скрыты за тёмными очками. Героин идёт к двери и включает свет. Подходит к телу Марины и, улыбаясь, смотрит на неё. Выходит на авансцену и совершает лёгкий поклон.
ГЕРОИН: Добрый вечер (идёт к кровати и садится на неё лицом к зрителям). Меня зовут Героин (достаёт из кармана портсигар и зажигалку, вынимает сигарету, закуривает). Я выгляжу, как белый порошок, прах. А ради развлечения иногда принимаю человеческий облик. Я считаюсь одним из сильнейших наркотиков в мире. Вы не поверите (глубоко затягивается, выпускает дым), – но я и сам наркоман.
Наркотик, который я принимаю, называется «человек». Люди думают, что употребляют меня, но это не так. На самом деле это я употребляю их. Чтобы вмазаться «человеком», мне нужно проникнуть в его кровь. Это такая красная жидкость внутри него. Для этого я должен перейти в жидкое состояние – ведь в своём обычном виде я всего лишь белый порошок, прах. Стать жидким мне помогают сами люди. Я гипнотизирую их, подобно тому, как удав подманивает кроликов. Заставляю их думать, будто то, что они делают, нужно им самим. Тогда, как на самом деле это нужно мне.
Попав в кровь, я скоро распространяюсь по всему организму. Это доставляет мне невыразимое удовольствие. Купаясь в крови, не думаешь о проблемах, которые тяжким грузом висят над тобой всё остальное время.
Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Одного «человека» мне хватает, в среднем, на шесть-восемь лет. Тут всё зависит от качества. Лучшие экземпляры выдерживают до пятнадцати лет непрерывного пользования. Но больше всего я люблю вот такие моменты (приподнимает тело Марины и кладёт его спиной себе на колени) – когда «человек» растворяется во мне полностью. Становится частью меня. Превращается в сыпучий белый порошок, прах (достаёт из кармана пустой шприц и бросает его через плечо).
Картина 2
Коридор перед аудиторией в медицинском институте. Часть сцены занимает сплошная стена с единственной дверью. Другая часть – мужской туалет «в разрезе»: четыре кабинки, умывальник, два писсуара, урна для мусора. На стене аудитории чёрной краской написано «Пирогов - лох!».
Раздаётся звонок. Из-за дверей аудитории доносится голос Кац.
КАЦ: К следующему занятию вы должны знать о гемоглобине всё! (выходит из аудитории и покидает сцену. Следом начинают выходить студенты. Кто-то сразу уходит, кто-то, закурив, останавливается у дверей, кто-то идёт в туалет. Постепенно все студенты уходят. На сцене остаются только двое парней, одетых как рейверы. Это Гога и Степплер).
ГОГА: Степплер, ты последний анекдот про Кастанеду слышал?
СТЕППЛЕР: Нет. Расскажи.
ГОГА: Короче, нажрался как-то раз Кастанеда пейота…
СТЕППЛЕР: Ну, это с ним довольно часто бывало.
ГОГА: Не перебивай. Значит, нажрался Карлос пейота. И открылся ему смысл мироздания. Он охренел и думает: «Кайф-то какой! Это ж я теперь самым мудрым стал! Что угодно сделать смогу!». Короче, лёг спать, наутро просыпается – забыл всё.
Степплер начинает дико хохотать.
ГОГА: Да подожди ты, это ещё не всё. Короче, досада его взяла, и он решил в следующий раз всё записать. Нажрался опять пейота. Открылся ему снова смысл мироздания. Он всё записал на бумажке, спрятал её в карман, и спать. Просыпается, – в голове шаром покати. Ни хрена не помнит. Но бумажка-то вот она – в кармане! Читает: «Шесть кроликов трахают розового слона!»
Оба студента безудержно смеются.
СТЕППЛЕР (переводя дыхание): Кстати, пейота неплохо бы сейчас.
ГОГА: Или хотя бы чего-нибудь на букву «Г». Например…
СТЕППЛЕР: Гемоглобина! (Смеются. В коридоре появляется Кобзон).
СТЕППЛЕР: О, а вот и Кобзон идёт.
ГОГА: И это очень кстати (смеются).
КОБЗОН: Привет, пацаны. Гога, пойдём, побазарить надо.
ГОГА (напряжённо): А что случилось?
КОБЗОН: Ничего, просто поговорить надо. Степ, подожди нас здесь, хорошо?
Приобняв Гогу за плечо, Кобзон ведёт его к двери туалета. Войдя внутрь, он закрывает дверь и начинает проверять кабинки. Гога присаживается на подоконник. Все кабинки пусты. Кобзон достаёт из кармана ключ и запирает дверь. Гога удивлённо смотрит на него.
Степплер надевает наушники, включает плеер и начинает покачивать головой в такт музыке.
ГОГА: Да что случилось?
КОБЗОН: Окно открой.
ГОГА: Зачем?
КОБЗОН: Жарко.
Гога, пожав плечами, открывает окно. Кобзон быстро подходит к нему, хватает за грудки и резко толкает вперёд. Гога оказывается по пояс снаружи. Кобзон держит его, грозя в любой момент выбросить из окна.
КОБЗОН: Что за сучку ты ко мне подослал?
ГОГА: Кобзон, ты чего? Отпусти меня!
КОБЗОН: Отпустить? Сейчас я тебя отпущу! (отпускает одну руку).
ГОГА: Я не это имел в виду! Вытащи меня! Я высоты боюсь!
Кобзон втаскивает Гогу обратно и прижимает его к двери кабинки.
КОБЗОН: Бояться ты должен меня, а не высоты. Подумаешь, пятый этаж. Спрашиваю ещё раз, – что за сучка припёрлась сегодня ко мне, сославшись на тебя?
ГОГА: К-какая сучка?
КОБЗОН: Это я тебя спрашиваю – какая? Она сказала, что ты её сосед, что на иглу её посадил, что толкал ей «герыч» пару раз…
ГОГА: Марина?
КОБЗОН: Она самая. Так за каким хреном ты сказал ей, где я живу? Забыл первое правило барыги? Так я тебе напомню. Первое правило барыги гласит: «Никогда не делай этого дома»! Знать мой адрес имеют право только самые надёжные, постоянные клиенты. Такие, как ты, Степплер, и ещё несколько человек. Если что - я про вас тоже всё знаю. Кто такая эта Марина?
ГОГА: Старик, ты уж извини. Я хотел тебя предупредить, но потом подумал, что так ничего не выйдет…
КОБЗОН: Не понял…
ГОГА: Понимаешь, Маринка – она актриса. И она не торчит ни фига, просто…
КОБЗОН: Не торчит? Да у неё, блин, все вены в кратерах.
ГОГА: А, это грим! Слушай, ты в театре когда в последний раз был?
КОБЗОН (в ярости): При чём здесь театр? При чём здесь актрисы? У тебя, кретин, точно мозги расплавились!
ГОГА (возмущённо): Да не ори ты на меня! Марина – актриса Независимого Экспериментального театра. Одна из ведущих, между прочим. Моя хорошая знакомая. Мы с ней действительно в одном доме живём.
КОБЗОН (отпускает Гогу): Ладно. Тогда, причём здесь я?
ГОГА: В принципе, ни при чём. Я потому тебя и спросил про театр. К ним недавно режиссёр из Москвы приехал. Ставит пьесу из жизни наркоманов. Маринке дали главную роль. Она, понятное дело, ко мне обратилась за консультацией.
КОБЗОН: Да уж, ты у нас торчила знатный.
ГОГА (выпятив грудь): А то! В общем, я ей теорию рассказал, осталась практика. Ей по сюжету пьесы нужно покупать наркотики. Вот она и решила узнать, как это на самом деле происходит. Вжиться в образ, так сказать. Вижу, ей это удалось.
КОБЗОН: Мастерски. Ты что же, не мог вместе с ней прийти?
ГОГА: Я ей сначала это и предложил. Но она упрямая. Упёрлась рогом – и ни в какую. «Только сама», - говорит, - «иначе эффект не тот». Система Станиславского, блин. Сам ведь знаешь – с женщиной спорить последнее дело.
КОБЗОН: Это точно. Так, говоришь, она не употребляет?
ГОГА: Абсолютно. Никогда к «дури» не притрагивалась.
КОБЗОН: А вела себя как законченная торчила. Видать, и впрямь актриса хорошая, не зря ей главную роль дали. Слушай, а лет ей сколько?
ГОГА: Двадцать четыре.
КОБЗОН: Надо же! А мне сказала – пятнадцать.
ГОГА: Вот что значит, – умело наложенный грим в совокупности с недюжинным актёрским талантом! (Оба смеются).
КОБЗОН: Скажи ей, чтоб на премьеру меня пригласила. Слушай… (чешет в затылке). По-твоему, как далеко она может зайти в своём «вживании в образ»? Она у меня дозу купила и ушла. Может уколоться?
ГОГА: А вот этого я не знаю. Раньше-то она не пробовала, но… актёры – они такие. На многое способны ради искусства.
КОБЗОН: Вот-вот. На многое. А что, если она теперь в натуре на иглу сядет? И Независимый театр потеряет свою лучшую актрису? Таких лохов, как ты, никто жалеть не станет (Неожиданно бьёт Гогу кулаком в живот. Тот сгибается пополам и недоумённо смотрит на Кобзона снизу вверх), а тут совсем другое дело! Это тебе на будущее. Театр театром, но твоя самодеятельность мне изрядно нервы попортила. Я полагаю, мы в расчёте?
ГОГА: В рас-чёте.
КОБЗОН: Не желаешь оформить настоящую сделку?
ГОГА (улыбаясь): Ещё как желаю. После такого-то стресса. Тебе, Мишаня, бы тоже в актёры податься. Умеешь произвести нужное впечатление.
КОБЗОН: Заметь, я играю не по Станиславскому. И даже не по Чехову. Я играю по Кобзону. То есть, совсем не играю.
ГОГА: Так ты, что, это – серьёзно? (кивает на окно).
КОБЗОН: Каждый зритель волен по-своему интерпретировать то, что он видит на сцене. А знаешь, в принципе, это мысль. Как зовут того режиссёра?
ГОГА: Гайдуков. Юрий Гайдуков.
КОБЗОН: Возможно, я и навещу его на днях. Больно уж мне тема близка. Может, твоя Марина меня и порекомендует. Но мы, кажется, отвлеклись (отпирает дверь и, приоткрыв её, окликает Степплера). Степ! Иди сюда! Для тебя есть хорошие новости.
Степплер, улыбаясь и потирая руки, заходит в туалет. Кобзон снова запирает дверь. Степплер закатывает рукав рубашки. Гога вопросительно смотрит на Кобзона. Тот изображает пальцами жест, обозначающий деньги. Гога и Степплер скидываются по пятьдесят рублей и отдают деньги Кобзону, получив от него взамен заветный шприц. Кобзон перехватывает у локтя руку Степплера. Степплер начинает сжимать и разжимать кулак, чтобы проступила вена. Гога вкалывает ему половину содержимого шприца. Эта процедура повторяется ещё раз, – Степплер сжимает руку Гоги, а Кобзон делает укол.
КОБЗОН: Ну ладно, ребята. С вами, конечно, весело, но дела не ждут (пожимает руки обоим наркоманам и уходит).
ГОГА (подождав, когда за Кобзоном закроется дверь): Псих ненормальный…
СТЕППЛЕР: Ага. Дрексл.
ГОГА: Погоди… Дрексл… Это откуда?
СТЕППЛЕР: Позор! Барыга-сутенёр, помнишь? Гэри Олдмен!
ГОГА: Ах, ну да. Фильм «Настоящая любовь» по сценарию Тарантино. 1993 год. Режиссёр – Ридли Скотт.
СТЕППЛЕР: Тони Скотт!
Гога с досадой хлопает себя по бедру. Разговор студентов становится беззвучным. Дверь одной из кабинок открывается, и оттуда выходит Героин. Он одет в том же стиле, что и Гога со Степплером.
ГЕРОИН: Я всегда любил молодёжь. И она платила мне тем же, отдавая мне свои лучшие годы. Познав меня, молодые люди не могут думать уже ни о чём другом. Постепенно я становлюсь смыслом их жизни. Своего рода божественной амброзией, ради которой они готовы на всё. Не далее, как сегодня утром я стал свидетелем тому, как одна юная особа запросто рассталась со своей честью ради встречи со мной. Я бы не удивился, будь мы с ней знакомы, но нет же, – она действительно пришла ко мне в первый раз. Это я, а не мой помощник, лишил её девственности! Для молодых я стал настоящим символом. Должно быть, скоро они начнут поклоняться мне, как богу. Воздвигнут храмы с куполами в виде шприцов, где будут причащаться мной и возносить мне молитвы. Жду, не дождусь!
Вы когда-нибудь сталкивались с таким понятием, как «героиновая культура»? Нет? А между тем, она существует. Забавно бывает наблюдать за теми, кто её создаёт. Мои отношения с ними – своеобразная игра в войну. Игра со смертельным исходом. Каждый день может стать последним для любого из них. Но вот парадокс – когда очередной солдат армии наркоманов навсегда выходит из строя, оставшиеся винят в этом не себя, и даже не меня. Они обвиняют жестокое и несправедливое общество, которое толкнуло их в мои объятия.
Степплер обхватывает себя руками за плечи и падает на пол. Его сотрясают конвульсии. Гога падает на колени рядом со Степплером, тормошит его, пытается помочь, что-то беззвучно кричит. На губах Степплера выступает пена. Он выгибается дугой и замирает.
ГОГА (обхватив руками голову Степплера): Падлы! Суки!
Героин достаёт из кармана пустой шприц, бросает его на пол, давит ботинком и возвращается в кабинку.
Картина 3
Квартира Кобзона. На часах – 20.00. Мёртвая Марина лежит на кровати в той же позе, в которой Кобзон оставил её, уходя. Сам Кобзон, одетый в трико и белую майку, стоит перед ней на коленях. В одной руке он держит ладонь Марины, в другой – наполненный шприц.
КОБЗОН:
Прости меня, о милая Марина.
Зачем ты так прекрасна? Можно думать,
Что смерть бесплотная в тебя влюбилась,
Что страшное чудовище здесь прячет
Во мраке, как любовницу, тебя!
Так лучше я останусь здесь с тобой:
Из этого дворца зловещей ночи
Я больше не уйду: здесь, здесь останусь,
С могильными червями, что отныне –
Прислужники твои. О, здесь себе
Найду покой, навеки нерушимый,
Стряхну я иго несчастливых звёзд
С моей усталой плоти! – Ну, взгляните
В последний раз, глаза мои! Вы, руки,
В последний раз объятия раскройте!
А вы, дороги вен, каналы жизни,
Священным поцелуем закрепите
Союз бессрочный со скупою смертью!
Сюда, мой горький спутник, проводник
Зловещий мой, отчаянный мой кормчий!
Разбей о скалы мой усталый чёлн.
Любовь моя, колюсь я за тебя!
Поворачивается лицом к зрителям, усевшись прямо между ног Марины. Подносит правую руку со шприцем к локтевому сгибу левой. Некоторое время держит иглу над кожей, потом в ярости швыряет шприц в стену, делает кувырок в сторону от трупа и несколько минут лежит на полу, сотрясаемый рыданиями.
КОБЗОН: Аааааа! Что! Я! Натворил! Она не была наркоманкой! Не была малолетней шлюшкой! Она всего-навсего хотела вжиться в роль! А я? Убил… Убил её ни за что!
Чёрт побери, если б я знал, кто она! Ну, Гога, ну, мудак! Грёбаный дискотечный пидор! (Царапает ногтями пол, выгибается в «мостик», скрипит зубами – происходящее с ним напоминает наркоманскую «ломку». Вдруг резко выпрямляется и замирает. Встаёт и, словно сомнамбула, плетётся к трупу Марины. Садится рядом, подперев руками голову и глядя в пол).
КОБЗОН (не поднимая головы): Я, Кобзон Михаил Игоревич, уроженец города Шахты Ростовской области, хочу сделать чистосердечное признание в том, что являюсь наркодельцом, а также убийцей нескольких человек. Первое убийство я совершил три года назад. Я убил гомосексуалиста по имени Геннадий с целью завладеть его имуществом и деньгами. Вскоре после этого я начал покупать у цыганской группировки героин, чтобы распространять его среди своих друзей и знакомых. На сегодняшний день торговля наркотиками является единственной статьёй моего дохода.
В течение трёх лет я убил ещё десятерых. Все они были наркоманами. Были моими клиентами. Я ненавижу наркоманов. Ненавижу их за то, во что они себя превратили. С таким же успехом можно жрать говно и весело смеяться при этом, и утверждать, что говномания – это особый, продвинутый и стильный образ жизни. Вы должны меня понять. Каждый раз, когда я видел их зелёные рожи, спутанные волосы и тусклые глаза, мне хотелось перебить их, всех до одного! Естественно, я не мог этого сделать. Поэтому убивал только тех, кого считал самыми законченными, тех, кто ради дозы не останавливался ни перед чем. Один из них, чтобы заработать деньги на героин, стал промышлять гоп-стопом. Другой обокрал своих родителей. Третий начал продавать друзьям десятилетнюю сестру. Четвёртый выдернул золотые зубы у своей парализованной бабушки!!!
Их тьмы. На всех верёвок не напасёшься. А ведь были ещё и девушки. Не существует пределов мерзости, до которых они не опустились бы, чтоб заработать деньги на дозу.
Я убивал наркоманов, намеренно отпуская им чрезмерные порции героина. Они умирали в страшных мучениях, искупая свой грех перед миром и перед самими собой.
Я никогда не пришёл бы к вам, если бы не то, что случилось со мной вчера.
Раздаётся дверной звонок.
КОБЗОН (вставая): Ну, наконец-то! (идёт открывать).
Входит Кочетков.
КОБЗОН: Здравствуйте.
КОЧЕТКОВ: Здорово. Чего звонил?
КОБЗОН: Проблема у меня, Виталий Андреевич. Проблема.
КОЧЕТКОВ: Какая проблема, Миша? РОНОН, что ли, наехал?
КОБЗОН: Не надо об этом к ночи. Не в РОНОНе дело, а вот в ней (кивает на мёртвую Марину).
КОЧЕТКОВ (взглянув на труп): А что с ней?
КОБЗОН: Померла Панночка. Передоз.
КОЧЕТКОВ: Ох, Кобзон, Кобзон! Втравил-таки старика в свои дела богомерзкие. Раньше я тебя только прикрывал, а теперь, выходит, стал настоящим соучастником. Кто такая эта твоя Панночка?
КОБЗОН: Знать не знаю, ведать не ведаю. Прихожу домой, а она лежит. Я уж было обрадовался, а потом пригляделся – мёртвая.
КОЧЕТКОВ: Всё ясно. Я так понял, тебе от трупа надо избавиться?
КОБЗОН: Так точно.
КОЧЕТКОВ: Так чего тут мудрить? Бросим её возле мусорных баков. Дескать, шла девочка, шла, да и смерть свою нашла. Осмотр места преступления и опрос свидетелей я возьму на себя. Никто ничего и не заподозрит. Труп неизвестной наркоманки. Таких сейчас много по городу находят. Передоз ведь, значит, сама виновата. Значит, убийцу искать не надо. И Мишенька Кобзон может спокойно спать.
КОБЗОН: Схема славная, но работать по ней нельзя. Кое-кто в городе знает, что она у меня была. Знает, зачем она сюда приходила.
КОЧЕТКОВ: Тьфу ты! Нет, на мокруху я не пойду. Но с людьми нужными могу тебя свести…
КОБЗОН: Не надо никого убивать. Нужно сделать так, чтобы девчонка исчезла бесследно. Чтобы никто не знал, жива она, или нет. Я последний, кто её видел. Я дал ей сверхдозу наркотика. Если это откроется, плохо будет и мне, и вам.
КОЧЕТКОВ: Это точно. Ты в Сибирь отдыхать поедешь, а я без дополнительного заработка останусь. Задал ты мне, парень, задачку, что и говорить. Ах, да! Доктор Смерть!
КОБЗОН: Что за Доктор Смерть?
КОЧЕТКОВ: Да так, извращенец один. Некрофил. Он у меня несколько раз трупы неопознанные покупал. Берёт и мужские и женские. Главное, чем старше мертвяк, тем больше Доктор отстёгивает (брезгливо морщится). За эту больше ста баксов не даст. Когда она копыта отбросила?
КОБЗОН: Сегодня утром.
КОЧЕТКОВ: Я и говорю – сто баксов, не больше. Ладно, хватит резину тянуть. Повезло тебе, Миша, что я на колёсах. Давай, открывай дверь. Если что – девочка пьяная, а мы с тобой её задержали.
Кобзон открывает дверь. Кочетков и Кобзон берут труп Марины под руки и «выводят» наружу. Дверь захлопывается. Затемнение.
Картина 4
Квартира Кобзона. На часах – 23.00. За столом сидят Кобзон и Кочетков. На столе стоит початая бутылка водки, два стакана, закуски, полная окурков пепельница. Под столом – две пустых бутылки. Оба мужчины уже здорово пьяны. Поют «Наша служба и опасна и трудна».
КОЧЕТКОВ: Знаешь, за что я хочу выпить? (разливает по стаканам водку). Я хочу выпить за то, чтобы будущие поколения молодых россиян… (Кобзон усмехается) да-да, не смейся… чтобы будущие поколения молодых россиян росли сильными и здоровыми, умными и отважными, а самое главное – добрыми и честными… (поёт) если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет…
Кобзон заходится истерическим хохотом. По его щекам текут слёзы.
КОЧЕТКОВ: Что? Я что-то не так сказал?
КОБЗОН: Да нет, всё правильно. Я просто представил себе будущие поколения молодых россиян. Добрых и честных, умных и отважных, а главное – сильных и здоровых! Представил – и прослезился от гордости за свою страну! (берёт стакан) Не чокаясь! (выпивает).
Пауза
КОЧЕТКОВ: А знаешь, ты прав. Никогда они такими не будут. Никогда, пока существует такое говно, как мы (выпивает). Вот я всё думаю, Миша, – а почему бы не взять, да не пристрелить тебя прямо сейчас? А потом самому застрелиться! Ведь я как подумаю о том, чем мы с тобой занимаемся, - у меня сердце в груди переворачивается. Ведь мы же эти самые поколения … мы их в зародыше уничтожаем! (вскакивает со стула, выхватывает пистолет и направляет его на Кобзона. Тот поднимает на него злой пьяный взгляд).
КОБЗОН: Стреляй, мусор!
КОЧЕТКОВ: Не буду (прячет пистолет). Не буду (садится). Живи… и мучайся.
Кобзон с ненавистью смотрит на Кочеткова, роняет голову на стол и засыпает. Майор, не замечая этого, продолжает говорить.
КОЧЕТКОВ: Никогда не мог понять, что они находят в этих наркотиках. Мишка! Ты их лучше знаешь, может объяснишь? Мишка! Уснул он там, что ли? (пытается встать, но не может). Слава Богу, дочка моя этим не увлекается. Ох, а уж дочка у меня – заглядение! Мишка! Не был бы ты, паскуда, дилером, хоть завтра бы Оксанку за тебя выдал! Да что ж ты молчишь, чёрт? (кряхтя, с трудом встаёт). Как есть, уснул. Мишка косолапый… в спячку впал! Ну и спи. А я выпью. (садится, берёт бутылку, хочет налить водки в стакан. Махнув рукой, начинает пить прямо из горлышка. Выпив половину, вытирает рот рукавом и тут же начинает храпеть).
Из-под стола вылезает Героин. Взглянув на Кобзона с Кочетковым, он укоризненно качает головой.
ГЕРОИН: Ни для кого не секрет, что существуют правые барыги, и левые. Правые – это те, кто работает в спайке с органами правопорядка, как, например, Михаил Кобзон. Левые – те, кто, на свой страх и риск, барыжничает самостоятельно. Попавшись, левый барыга получает возможность выбора – сесть в тюрьму, либо же стать правым. Угадайте, что они выбирают? Так в своё время было и с Михаилом.
Как же выходит, что правоохранительные структуры поддерживают и покрывают тех, с кем должны бороться?
Я лучше других могу ответить на этот вопрос, ведь дело-то всё во мне.
Для людей я, как Пушкин, или группа «Битлз», являюсь бесконечным источником обогащения. Одни предпочитают торговать мной напрямую. Другие снимают пенки с доходов первых. Третьи, которые не могут ни того, ни другого, пишут обо мне статьи, рассказы и пьесы. А многие из тех, кто борется со мной, тоже делают это для того, чтобы заработать. Эти зарабатывают себе имя и репутацию.
Я начал создавать эту инфраструктуру в середине семидесятых. Я оказался удачливым бизнесменом. Мне удалось найти то, единственно верное решение, до которого не додумался ни один из моих конкурентов.
Есть низкопробные стимуляторы, и есть элитарные. Уличная шпана, нанюхавшись клея, идёт громить телефонные будки, а утончённые эстеты предаются возвышенным мечтам, вкушая священные грибы. Я же универсален, тем и хорош. Всего за тридцать лет мне удалось добиться феноменальных успехов. Согласен, есть и другие, но их время приходит и уходит, а на вершине я по-прежнему остаюсь в гордом одиночестве. Мне посвящают колонки в модных журналах. Обо мне поют песни, пишут книги, снимают фильмы. Ни об одном из кумиров не говорят так много, как обо мне. I am the king of the World!
Занавес
АКТ 2
Картина 5
Квартира Кобзона. На часах – 9.35. Полулёжа на захламлённом столе, спит Кобзон. На голове у него фуражка Кочеткова. Кобзон начинает шевелиться и просыпается.
КОБЗОН (держась за голову): Ёооооо! (нащупывает у себя на голове фуражку, снимает её и с удивлением рассматривает). Что, и этот здесь? (смотрит по сторонам). Ну и где же он? А, хрен с ним… Марина! Что это за срач на столе? Почему завтрака до сих пор нет? Марина! Да что это я? Её не вернёшь (махнув рукой, встаёт и начинает наводить порядок. Включает телевизор. На экране – студия новостей).
ДИКТОР: … город взбудоражен таинственным исчезновением ведущей актрисы Независимого Экспериментального театра Марины Арсеньевой (на экране появляется фотография Марины. Кобзон подскакивает, как ужаленный, прибавляет звук и опускается перед телевизором на корточки). Вчера она не пришла на репетицию, но тогда это ни у кого не вызвало беспокойства. Тревога поднялась лишь, когда отец Марины пришёл в театр, чтобы выяснить, почему его дочь не вернулась домой. Арсеньева до сих пор не дала о себе знать, и её местонахождение в настоящий момент неизвестно.
Напомним, что Марина Арсеньева была недавно утверждена на главную роль в спектакле по пьесе Платона Трелковского «Неофициальный воздух», постановку которого осуществляет в независимом театре приглашённый из Москвы режиссёр Юрий Гайдуков. Это – трагическая история из жизни молодых наркоманов. Какой будет судьба спектакля в случае, если Арсеньева так и не объявится, сказать сложно. Будем надеяться, что с актрисой не случилось ничего экстраординарного.
Кобзон выключает телевизор и встаёт.
КОБЗОН: Надейтесь. Надейтесь! Надежда умирает последней. А впрочем… С ней действительно не случилось ничего такого… Смерть от передозировки в наши дни – дело вполне обычное! (продолжает заниматься уборкой). Говоришь, Гога, мне в актёры пора? А почему бы и нет? (подбирает с пола использованный шприц). В люди выйду, легально зарабатывать начну. Не до смерти же мне этим дерьмом торговать! (с отвращением отбрасывает шприц и начинает переодеваться). Юрий Гайдуков. Юрий Гайдуков. Юрий Гайдуков.
Картина 6
Независимый Экспериментальный театр. Сцена и зал превращаются в одну большую декорацию. На сцене на табуретках сидят актёры с текстами ролей в руках. Вдоль первого ряда, покуривая трубку, прохаживается Гайдуков. У главного входа в партер стоит Кобзон.
ГАЙДУКОВ: Да, сегодня намного лучше. Только… Рита, не забывайте, что ваша героиня – пятнадцатилетняя девочка. Это не Кабанова, и тем более не Аркадина. Здесь ни страдать, ни манерничать не надо. Наоборот – чем проще, тем лучше. Ей нравиться наркоманить, и «завязывать» она не хо-чет! Что бы там ей кто ни говорил. У Марины это получалось, вспомните.
РИТА: Извините, Юрий Петрович. Это как раз с Мариной и связано. Я переживаю… Мы тут все на нервах. Мне напряжение мешает играть.
ГАЙДУКОВ: Понимаю. Знаете, Рита, мне бы очень не хотелось, чтобы вы, а не Марина, играли эту роль. Не потому, что вы мне как актриса не нравитесь. Я о другом… ну, вы понимаете. Так, ладно, на сегодня всё. Спасибо, мастера.
Актёры покидают сцену. Кобзон идёт к Гайдукову. Гайдуков берёт с авансцены пепельницу, выбивает трубку, снимает со спинки одного из кресел свой пиджак, надевает его и поднимается на сцену, чтобы уйти. Замечает Кобзона и останавливается. Кобзон поднимается к нему на сцену.
ГАЙДУКОВ: Вы видели?
Кобзон кивает.
ГАЙДУКОВ: Понравилось?
КОБЗОН: Нет слов.
ГАЙДУКОВ: А ведь это ещё только начало. Представляете, что будет, когда мы сдадим спектакль? Я на все сто процентов уверен, что ваш город ещё не видел ничего подобного. Я хотел поставить «Неофициальный воздух» в Москве, но опоздал – за него уже взялся Золотницкий. Это, к сожалению, не моя весовая категория. Но у меня есть, что ему противопоставить. Открою вам один маленький секрет… вы, кстати, из какой газеты?
КОБЗОН: Я не из газеты.
ГАЙДУКОВ: А откуда? С телевидения? (оглядывается по сторонам). А где же ваша камера?
КОБЗОН: Понимаете, я…
ГАЙДУКОВ: Понятно. Вы не журналист. А я, дурак, разоткровенничался. Но у вас, тем не менее, есть ко мне какое-то дело?
КОБЗОН: Да.
ГАЙДУКОВ: Какое же?
КОБЗОН: Я друг Марины.
ГАЙДУКОВ: Она просила что-то передать? Говорите же скорее, что с ней?
КОБЗОН: Она ничего не передавала. Я не видел Марину несколько дней. Более того, – я уверен, что её уже нет в живых.
ГАЙДУКОВ (изумлённо): С чего вы взяли? Нужно надеяться на лучшее. В жизни много чего бывает. Может, она просто решила выпить с подружками, и вечеринка несколько затянулась. Хотя, за Мариной, насколько я знаю, подобного не водилось. Чёрт, вот и я уже о ней в прошедшем времени говорю…
КОБЗОН: Юрий Петрович, если в нашем городе девушка два дня не даёт о себе знать, это значит, что она либо сбежала в Москву, либо попалась какому-нибудь маньяку. Как вы думаете, у Марины были причины уезжать?
ГАЙДУКОВ: Я, конечно, не знаю подробностей её жизни, но ни одна актриса не сорвётся с места, получив главную роль в пьесе такого уровня.
КОБЗОН: Вот именно. А извращенцев всяких здесь, как грязи. Каждый месяц новые появляются. Пачками людей режут.
ГАЙДУКОВ: Господи, мне-то вы зачем эти ужасы рассказываете?
КОБЗОН: Извините… Я, собственно, не за этим сюда пришёл.
ГАЙДУКОВ (недоумённо): А зачем?
КОБЗОН: Юрий Петрович… Я хочу играть в вашем спектакле.
ГАЙДУКОВ: А, так вы тоже актёр? Только, должно быть, из другого театра? Здесь я вас раньше не видел.
КОБЗОН: Не стану вас обманывать. Я не актёр. Я учусь в медицинском институте. Просто, когда я узнал об исчезновении Марины, то понял, что должен сыграть в этом спектакле… в память о ней.
ГАЙДУКОВ: Да почему вы так уверены, что она мертва?! Мало ли что… Впрочем, я уже начинаю сомневаться…
КОБЗОН: Я более чем уверен. Этот город жесток к своим людям.
ГАЙДУКОВ: К приезжим тоже. Я здесь всего две недели, а мне уже успели намять на улице бока.
КОБЗОН: А это для нас вообще как семечки. Ну так что, вы меня возьмёте?
ГАЙДУКОВ: Погодите. Так просто это не делается. Сначала мне нужно вас прослушать, увидеть, на что вы способны, а уж потом я решу. Как вас зовут?
КОБЗОН: Кобзон. Михаил Кобзон.
ГАЙДУКОВ: Родственник?
КОБЗОН: Дальний. Но он обо мне не знает.
ГАЙДУКОВ: Хорошо, что не знает. Иначе мне в любом случае пришлось бы вас взять. Пьесу, надеюсь, читали?
КОБЗОН (разводит руками): Увы. Но я знаю, о чём она. Потому и пришёл.
ГАЙДУКОВ: Стоп, вы же сказали, что это из-за Марины.
КОБЗОН: Да. Но не только.
ГАЙДУКОВ: А, понимаю. Вам это интересно, как будущему медику.
КОБЗОН: Опять-таки, не совсем.
ГАЙДУКОВ: Вы меня совсем запутали. Вы не актёр, не знаете пьесы, не можете ничего объяснить, но почему-то уверены, что сможете что-то сыграть.
КОБЗОН: Да. Я уверен, что смогу сыграть роль драг-дилера.
ГАЙДУКОВ: Но почему?
КОБЗОН: Потому, что я сам – драг-дилер.
ГАЙДУКОВ: Час от часу не легче! Что ж… мне это начинает нравиться! Такого ни один драматург не придумает. Ладно. Ваши тёмные дела оставим милиции (Кобзон едва заметно усмехается). Тему вы знаете, это хорошо. Будете натаскивать остальных. Они ни сленга молодёжного не знают, ни как наркотики действуют. Осталось узнать, на что вы сами способны. Давайте сделаем как на экзаменах в театральный вуз. Прочтёте стихотворение, басню, и… а впрочем, хватит стихотворения, у меня глаз намётан. Итак, давайте начнём. Вы – абитуриент, я – приёмная комиссия (садится на табуретку). Поехали!
КОБЗОН: Что, уже можно рассказывать?
Гайдуков: Да, я весь внимание!
КОБЗОН (снимает и ставит на пол рюкзак): Артюр Рембо. Стихотворение «Зло».
Когда над головой свистят плевки картечи,
Окрашивая синь кровавою слюной,
И, тысячи солдат сжигая и калеча,
Кровавый властелин полки бросает в бой,
Когда скрежещет сталь, сводя с ума бегущих,
И грудою парной лежат в полях тела,
Бедняги мертвецы! В твоих, Природа, кущах!
Зачем же ты людей так свято создала?
В то время Бог, смеясь и глядя на узоры
Покровов, алтарей, на блеск красивых чаш,
Успев сто раз на дню уснуть под «Отче наш»,
Проснётся, ощутив тоскующие взоры
Скорбящих матерей. Они пришли, и что ж?
Он с жадностью глядит на их последний грош!
ГАЙДУКОВ (аплодируя): Браво! Вы подходите. Зря вы пошли в медицинский. Вам прямая дорога на сцену. Мой вам совет – бросайте свой институт и езжайте поступать в ГИТИС. Сначала будет трудно, но с вашим талантом отдача придёт скоро. Я, опять-таки, буду рядом и всегда помогу. Ну, а что касается роли драг-дилера, то она, к сожалению, уже занята.
Кобзон весь как-то съёживается.
ГАЙДУКОВ: Но вы не отчаивайтесь. У меня есть для вас гораздо более выгодное предложение. Вы можете сыграть роль наркотика!
КОБЗОН: Что?
ГАЙДУКОВ: Да-да. Это и есть мой маленький секрет. Я решил ввести в пьесу новый персонаж. Им будет… собственно наркотик! Героин! Он будет действовать и говорить, как реальный человек. Ну? Каково? Золотницкий до такого не додумается, как бы его ни хвалили! Это придумал я! Юрий! Петрович! Гайдуков!
И этим наркотиком… этим чёртовым Героином будете вы, Михаил! Можете считать это наказанием за ваши дурные дела! Ха-ха-ха-ха!
КОБЗОН: Вы мне сейчас текст дадите?
ГАЙДУКОВ: Текст? (кладёт руку Кобзону на плечо). Вот с текстом у нас проблема. Идея-то есть – и, согласитесь, идея хорошая. Что же до её воплощения… Честно сказать, я и сам ещё не вполне представляю, что будет говорить Героин. В крайнем случае можно будет взять отрывки из каких-нибудь наркоманских писателей – Ширянова, там, или Берроуза. Но это уже называется «вставные номера» и к настоящему искусству отношения не имеет. Знаете, что, Миша – вы ведь не против, если я вас буду Мишей называть? – давайте вы сами на досуге что-нибудь сочините. Всё-таки, вам эта тема ближе, чем мне. Согласны?
КОБЗОН: Согласен. И когда я должен буду принести текст?
ГАЙДУКОВ: Чем раньше, тем лучше. У нас премьера через полтора месяца. Нужно будет успеть отрепетировать и прогнать.
КОБЗОН: Кого прогнать?
ГАЙДУКОВ: Спектакль прогнать. Это на театральном жаргоне генеральная репетиция так называется – «прогон».
КОБЗОН: Так я могу идти?
ГАЙДУКОВ: Да. Только не пропадайте, Михаил. Приходите на репетиции, втягивайтесь в процесс. Вы в любом случае будете у меня играть. Хотя бы в память о Марине.
КОБЗОН: До свидания (берёт рюкзак и уходит).
ГАЙДУКОВ: Это действительно очень странный город (уходит со сцены).
Картина 7
Квартира Дробыша. На стенах висят плакаты рок-исполнителей, три электрических гитары, и полка, уставленная аудиокассетами. На стоящем в центре комнаты столе в беспорядке разбросаны коробки с лекарствами. Дробыш в джинсах и в стоптанных тапочках на босу ногу сметает с пола в совок шприцы и окурки «Беломора». Время от времени он останавливается, обхватывает руками голову, стонет, приседает на корточки. Его терзает ломка. Раздаётся голос Кобзона.
КОБЗОН: Побывав в театре, я понял, что это – своего рода храм, в котором, так же, как в церкви, можно покаяться и освободить свою душу. Я решил порвать с наркобизнесом. Мне нужно было избавиться от оставшегося товара, и я пошёл к Лёхе Дробышу. Это мой старинный клиент. Дробыш – один из первых рокеров нашего города, и один из первых торчков. Когда он начал колоться, мне было четыре года. Лёха – единственный наркоман, которого я уважаю. Несмотря на свою зависимость, он не потерял человеческого лица. Он знает, что болен, и много раз пытался вылечиться. К сожалению, это невозможно. Лёха сидит на игле пятнадцать лет. Странно, что он ещё жив, ведь подавляющее большинство отбрасывает коньки уже через год. Должно быть, Лёхина жажда жизни сильнее, чем даже Его Величество Героин. Такие люди встречаются редко. Именно Лёхе я решил отдать остатки товара. Да-да, именно отдать, а не продать. Мне он больше не нужен, а Дробышу пригодится. Пускай напишет десятка три новых песен о боли, отчаянии и смерти. Это единственное, на что способен вдохновить героин.
Раздаётся стук в дверь. Дробыш ставит в угол веник с совком и идёт открывать. На пороге стоит Кобзон.
ДРОБЫШ: Чур меня! (пытается закрыть дверь, оставив Кобзона снаружи. Кобзон упирается в дверь рукой и проскальзывает в квартиру. Дробыш закрывает лицо руками).
ДРОБЫШ: Изыди, дьявольское отродье! Не искушай меня!
Кобзон подходит к столу, берёт в руки одну из упаковок с таблетками, читает название и, усмехнувшись, бросает её обратно на стол. Дробыш наблюдает за ним сквозь щель между пальцами.
КОБЗОН: Ты снова пытаешься завязать? Знаешь ведь, что это бесполезно.
ДРОБЫШ: Это мои проблемы. Зря ты сюда пришёл. Я больше не куплю у тебя ни грамма.
КОБЗОН: А я и не собираюсь ничего тебе продавать (снимает рюкзак и бросает его Дробышу. Тот машинально ловит рюкзак). Здесь пятьдесят доз. Они твои. Бесплатно.
Дробыш внимательно смотрит на рюкзак, прижимает его к груди и гладит.
ДРОБЫШ (шепчет): Пятьдесят доз… Почти целый месяц отрыва… (громко и чётко) А знаешь, - я не кололся уже три недели. Это мой личный рекорд. Я пятнадцать лет провёл в Аду, и наконец-то вырвался. Чтобы полностью восстановиться, моему организму понадобится ещё пятнадцать лет. Я твёрдо сказал себе, что больше не буду покупать эту дрянь. А ты пришёл и предлагаешь взять её даром. Зовёшь меня обратно в преисподнюю. Скажи, Кобзон, ты сам когда-нибудь колол себе героин?
КОБЗОН: Нет.
ДРОБЫШ: Но почему? Что за сапожник без сапог? Разве твоя жизнь спокойна и безоблачна? Разве в ней нет проблем, от которых можно сбежать только в гроб или на иглу? Неужели тебе действительно никогда не хотелось забыться в объятиях серого зверя?
КОБЗОН: Нет.
ДРОБЫШ: Я знаю, в чём дело. Сев на иглу, ты перестанешь устраивать тех, кто поставляет тебе товар. Став наркоманом сам, ты больше не сможешь работать с прежней отдачей и расширять клиентскую сеть. Ты начнёшь запускать руку в свои запасы – всё глубже, и глубже, и глубже. Ты будешь твердить самому себе, что вот это – самый, что ни на есть, последний раз. А потом ты вдруг обнаружишь, что перестал быть барыгой и превратился в обыкновенного торчка. Что ты больше не нужен ни своим хозяевам, ни своим клиентам. Что ты – бесполезная единица протоплазмы.
Это во-первых. А во-вторых… ты ведь терпеть не можешь нас, наркоманов. Думаешь, это незаметно? Как бы не так. Ты можешь говорить, что угодно, но правда – она ведь в глазах! Что написано в твоих глазах, Миша? Там написано: «Чтоб ты сдох, проклятый торчок!». Конечно, тебе ненавистна мысль о том, чтобы самому стать таким же ничтожеством. И ты прав, чёрт тебя побери!
Пятнадцать лет назад я повстречал серого зверя, и он предложил мне сделку. Моя жизнь в обмен на райское блаженство и абсолютную свободу. Я согласился. Тогда я ещё не знал, что его блаженство окажется адским, а свобода станет для меня тюрьмой. Теперь я это знаю. Миша, ты хоть представляешь себе, что такое пятнадцать лет?!
Это ведь целая жизнь! Жизнь человека, отцом которого я мог бы стать вместо того, чтобы отдать эти годы серому монстру по имени Героин! К счастью, я вовремя понял, что совершил ошибку. Фатальную, непоправимую ошибку! Даже теперь, когда я вырвался из его когтей, моя жизнь всё равно висит на волоске. А ты предлагаешь мне снова начать колоться. Ты, что же, смерти моей желаешь?
КОБЗОН: Нет.
ДРОБЫШ: Тогда забирай свой яд! (бросает рюкзак обратно Кобзону. Кобзон ловит рюкзак и ставит на пол). С чего ты вообще решил мне его подарить? Это что, новая услуга для постоянных клиентов?
КОБЗОН: Нет. Просто я больше не торгую. Тоже решил завязать.
ДРОБЫШ: Уезжаешь из города?
КОБЗОН: Уезжаю из прежней жизни.
ДРОБЫШ: Куда?
КОБЗОН: В театр. Буду играть на сцене.
ДРОБЫШ: Круто ты попал, Миша. Театр – это тебе не героин. С этой иглы не слезешь.
КОБЗОН: Это мои проблемы. Кстати, Лёха… Если бы тебе дали роль Героина – каким бы ты его сыграл?
ДРОБЫШ: Героин? Этот ублюдок похож на Дьявола. Возможно, он и есть Дьявол (делает страшное лицо и кружится по комнате, расставив руки). Я ужас, летящий на крыльях ночи! (останавливается) Вот таким я его представляю. Впрочем, у каждого своё видение. Скажу тебе честно, – я отказался бы от этой роли. Я по горло сыт заигрываниями с Тьмой.
КОБЗОН: Дьявол… Воплощение Абсолютного Зла… Над этим стоит подумать. Да, а как ты смотришь на то, чтобы написать музыку к спектаклю про наркоманов?
ДРОБЫШ: А мне не надо её писать. Вся моя музыка за последние пятнадцать лет – об этом.
КОБЗОН: Дай мне послушать что-нибудь из последнего.
Дробыш подходит к полке, берёт оттуда одну из кассет и протягивает её Кобзону.
ДРОБЫШ: Вот, держи. Только сразу предупреждаю – эта музыка не для слабонервных.
КОБЗОН: Так и спектакль будет не для них. Обещать ничего не могу, но если режиссёру что-нибудь понравится, я тебе сообщу.
ДРОБЫШ: Спектакль про наркоманов… Думаешь, он кому-нибудь нужен?
КОБЗОН: Не знаю. Если хотя бы один человек после него бросит употреблять, значит, это имеет смысл.
ДРОБЫШ: Тем, кто уже на игле, не надо лишний раз объяснять, что героин – это плохо. Главное, чтобы больше никто не начал.
КОБЗОН: А вот тут спектаклем не обойдёшься (прячет кассету в карман). Ну ладно, я побежал. Удачи тебе в новой жизни.
ДРОБЫШ: И вам того же! На премьеру не забудь пригласить. Хочу посмотреть со стороны, каким дураком я был!
Кобзон машет рукой на прощание и уходит. Дробыш закрывает дверь и возвращается к тому, чем занимался до прихода Кобзона. Его взгляд падает на забытый Кобзоном рюкзак.
ДРОБЫШ: Вот чёрт! Забыл свою хренотень. А что, если… (наклоняется за рюкзаком, но тут же резко выпрямляется и отвешивает себе несколько пощёчин). Нет! Даже думать об этом не смей! (падает на колени и вцепляется пальцами в свои волосы. Расставив руки замирает над рюкзаком, словно над волшебным сокровищем). Пятьдесят доз! Никогда в своей жизни я даже мечтать об этом не мог! И вот они здесь, передо мной. Они мои! Я не должен за них платить! Стоит протянуть руку, и я обрету такую свободу и такое блаженство, о которых не мог и мечтать! (дрожащими руками открывает рюкзак, достаёт шприц, срывает колпачок, надавливает на поршень и зачарованно смотрит на брызжущую из шприца струю). Неееееееееееееееет! (отбрасывает шприц и растягивается на полу, закрыв руками голову. Встаёт и пятится по направлению к кушетке, отмахиваясь руками от невидимого противника). Нет, нет, нет! (навзрыд) Никогда! (падает назад, на кушетку, и садится, обхватив голову руками и глядя в пол. Дверь открывается, и в комнату входит Героин. У него взволнованный вид).
ГЕРОИН: Одумайся, Алексей!
Дробыш, вздрогнув, поднимает голову и смотрит на Героина. Глаза Алексея расширяются от ужаса.
ГЕРОИН: Как ты можешь бросить меня после всего, что между нами было? Разве я не был ласков с тобой? Разве не я показал тебе дорогу в Рай?
ДРОБЫШ: В Рай? Ты называешь Раем тот кошмар, в который превратил мою жизнь? (смеётся). Убирайся! Ты мне больше не нужен!
ГЕРОИН: Не так-то просто заставить меня уйти.
ДРОБЫШ: Знаю. Я много раз пытался, но ты всегда приползал обратно, чёртов змей-искуситель. Приползал и оставался: ещё на день, на неделю, на месяц, на год… Вонзал свои когти в мой мозг и потихоньку высасывал из меня жизнь.
ГЕРОИН: Не забывай о том, что я давал взамен.
ДРОБЫШ: Что?! Что ты давал мне взамен?! Ночные кошмары? Галлюцинации? Ломки? За них я должен сказать тебе спасибо?!
ГЕРОИН: А кто, как не я, вдохновлял тебя? Когда мы были вдвоём, ты писал гениальные песни. Вспомни, когда ты в последний раз брал в руки гитару? Это было не сегодня, и не вчера. А ровно три недели назад. Как раз в тот день, когда ты решил порвать со мной.
ДРОБЫШ: Я не вернусь к тебе, даже если не смогу больше написать ни строчки. Лучшие свои песни я сочинил в юности. Все остальные – о страхе, страдании и смерти – написал ты, Героин! Можешь забрать их с собой в Ад и услаждать слух Князя Тьмы, чтобы он укрепил твою власть над людьми. Но знай, – на меня она больше не распространяется! Уходи! Дорога в мой дом закрыта для тебя навсегда! (встаёт с кушетки, хватает рюкзак и выбрасывает его в окно. Слышен отдалённый грохот. Героин в ужасе хватается за голову).
ГЕРОИН: Что ты наделал?! Ты мог раздать эти дозы нуждающимся! Мог пожертвовать в фонд помощи беспризорным детям! Мог, наконец, отнести в милицию, на радость правым барыгам! Ты как собака на сене, ни себе, ни другим! Предатель! Я ненавижу тебя!
ДРОБЫШ: Уж в этом-то я никогда не сомневался. Уходи!
ГЕРОИН: Что ж, я уйду. Но знай, – твоя жизнь теперь превратится в куда больший кошмар. Я уйду, навсегда оставив тебя наедине с самым страшным твоим врагом – с тобою самим. И вот ещё, что. Есть только одно слово хуже, чем «никогда». Это слово – «поздно»! (выходит, хлопнув дверью так, что с полки сыплются кассеты. Дробыш стоит в центре комнаты и смотрит на дверь).
Картина 8
Квартира Кобзона. На часах – 0.45. Кобзон в домашнем наряде сидит за столом. Перед ним – пачка бумаги, ручка, пепельница, зажигалка и пачка сигарет. Кобзон курит. На его лице отражена напряжённая работа мысли. Неожиданно Кобзон, хватает ручку и начинает что-то быстро записывать. Исписав половину листа, откладывает ручку и вглядывается в только что написанный текст.
КОБЗОН: Оригинально. Сам возьми и напиши… Может, это он меня послал так интеллигентно? Или это у них обычное дело, когда актёры сами себе роли пишут? Хрен их поймёшь, этих театралов. А впрочем… я ведь теперь и сам один из них (откладывает лист в сторону, приосанивается, делает глубокую затяжку и начинает пускать дымные колечки). Итак, вот перед вами источник счастья. Оно вмещается в чайной ложечке, это счастье, со всеми его восторгами, его безумием и ребячеством! Вы можете без страха проглотить его: от этого не умирают (выдерживает паузу). Бодлер (снова глубоко затягивается и выдыхает дым). Не умирают, как же… Ещё как умирают, голубчики! А ещё дебилами становятся. И на нары попадают, где я уже давно должен греться… (снова берёт в руки лист). Так, посмотрим, что у нас получилось… (читает вслух). Баста, карапузики! Меня зовут Героин! Я – абсолютное зло! Воплощение Дьявола на земле! От вас мне нужно только одно – ваши жалкие жизни! Одних из вас я убью. Других доведу до самоубийства. Третьих заражу СПИДом. Четвёртых сгною в тюрьме. Никто не уйдёт живым! Чёрт, фигня какая-то получилась… Глубже надо копать, глубже (смотрит на часы). Ого, блин, засиделся! (гасит сигарету в пепельнице). Ну как же мне его сыграть? А что, если спросить об этом… у него самого?
Идёт на кухню. Через несколько минут возвращается – в правой руке клочок ваты, в левой, перевязанной жгутом – наполненный шприц. Садится на кровать и начинает растирать ватой место будущего укола. Из кухни с чашкой дымящегося кофе в руке выходит Героин в золотом халате. Подходит к столу, отхлёбывает из чашки и ставит её на стол. Берёт лист с записями Кобзона, читает. Улыбнувшись, качает головой, кладёт лист на стол и подходит к Кобзону. Кобзон уже протёр место укола спиртом и теперь сидит, держа перед собой шприц иглой вверх и задумчиво глядя на него. Героин склоняется на Кобзоном и начинает говорить.
ГЕРОИН: Что, Миша, страшно? Не бойся. Ты долго проповедовал другим, но не верил сам. Настало время пройти дорогой истинного познания. Впусти меня внутрь, и станешь сильным и мудрым, узнаешь много такого, чего не знал раньше. Ты написал, что я похож на Дьявола. Это не так. Увидев меня, Сатана поседел бы до кончика хвоста. Ты не сможешь понять меня, не попробовав. Сделай это. Один раз – не пидарас. Не бойся (забирает со стола кофе уходит на кухню).
Кобзон делает себе укол, снимает жгут и, разбросав руки, падает на кровать. Шприц выскальзывает из его пальцев и разбивается. Кобзон засыпает.
Картина 8
Квартира Кобзона. Освещение приглушённое. По стенам ползут световые изображения зверей: зайцев, белок, медведей, лосей, кабанов. За столом сидят Владимир Познер и Жанна Агалакова. По левую руку от них расположился одетый Героином Кобзон, по правую – Дробыш в джинсах и «косухе». Справа от стола на табуретках сидят Кочетков, Кац и Гайдуков. На кровати уютно устроились молодые наркоманы – Гога, Степплер и загримированная наркоманкой Марина Арсеньева. Молодые люди передают по кругу дымящийся джойнт.
ПОЗНЕР: Добрый вечер. В эфире информационно-аналитическая программа «Времена». Меня зовут Владимир Познер, мне помогает Жанна Агалакова. Мы рады приветствовать всех зрителей Первого канала, а также зрителей в студии. Сегодня – всемирный день борьбы с наркоманией. Именно этой наболевшей теме мы решили посвятить нашу сегодняшнюю программу.
Не буду оригинален, если скажу, что наркомания в нашей стране давно приобрела характер эпидемии. У неё есть свои симптомы, очаги распространения, стадии развития. И, конечно, от неё умирают.
Официальные лица утверждают, что наркотики в России употребляют три миллиона человек. Но в кулуарах те же самые люди называют совсем другую цифру. Одиннадцать процентов населения. Семнадцать миллионов шестьсот тысяч российских граждан! Не время ли бить тревогу?
Наркоманы цинично посмеиваются.
ПОЗНЕР: Чтобы разобраться в проблеме, мы пригласили в студию самих наркоманов. Встречайте! Вот они, герои нашего времени! Гога, Степплер и Танька-Пилорама! («Торчки» по очереди встают и кланяются).
Также в нашей студии присутствует весьма необычный гость, и, признаться честно, его присутствие нас несколько смущает. Разрешите представить – Героин собственной персоной.
Кобзон встаёт, поворачивается лицом к залу и поднимает руки вверх в приветственном жесте. Наркоманы поддерживают его аплодисментами и радостными криками. Кобзон садится.
ПОЗНЕР: А наша «свежая голова» сегодня – вылечившийся наркоман Алексей Дробыш. Особого интереса он не представляет (Дробыш с виноватым видом разводит руками).
Вопрос, который мы обсуждаем, звучит так: «Является ли наркомания угрозой национальной безопасности России?». Вы можете высказывать своё мнение, позвонив нам в студию. По телефону 4955777, если считаете, что является, или 4955666, если считаете, что не является (Гога достаёт мобильный телефон и начинает нажимать кнопки). Звонок из Москвы бесплатный.
КОЧЕТКОВ (вставая): Наркомания, безусловно, является…
ПОЗНЕР: Представьтесь, пожалуйста.
КОЧЕТКОВ: Виталий Кочетков, майор милиции. Я являюсь сторонником самых жёстких мер борьбы с наркоманией. Наркоторговля, а также хранение и изготовление наркотиков сами по себе являются преступлениями. Но они также служат косвенными причинами множества других противоправных действий. Часто они совершаются людьми, находящимися в состоянии наркотического опьянения. Но гораздо чаще наркоманы нарушают закон, добывая деньги на очередную дозу. Наркомания, безусловно, является угрозой для национальной безопасности нашей страны. Единственная действенная мера борьбы с ней – смертная казнь за распространение наркосодержащих веществ.
ГОГА: Майор, да если барыг стрелять будут, ты же первый по миру пойдёшь! Кто тебе приплачивать будет, чтобы ты в другую сторону смотрел? Ответь-ка мне, сколько лет ты уже с Кобзоном в спайке работаешь?
КОЧЕТКОВ: Три… С каким Кобзоном? Вы что себе позволяете?! Да вы мне спасибо сказать должны за то, что я за свою нищенскую зарплату охраняю ваши дешёвые задницы!
ГОГА: Спасибо мы тебе за другое сказать должны. За то, что Миша Кобзон до сих пор на свободе, и мы можем каждый день покупать у него наши любимые (с придыханием) наркотики!
ПОЗНЕР: Господа, вы переходите на личности. Давайте вернёмся к сути проблемы и попробуем выяснить, – как молодые люди становятся наркоманами? В чём причина их страстного увлечения психотропными веществами? Возможно, поняв, где кроются предпосылки, мы сможем более эффективно бороться с этой заразой.
Встаёт Кац.
КАЦ: Екатерина Семёновна Кац, преподаватель медицинского института. С прискорбием вынуждена констатировать, что за последние несколько лет российские вузы превратились в настоящие рассадники наркомании. Не является исключением и наш институт. Молодые люди и, что гораздо ужаснее, девушки, курят марихуану, глотают таблетки и принимают наркотики внутривенно. Многие из них даже на лекции приходят «под кайфом». А некоторые (злобно смотрит на Гогу) до того обнаглели, что колются прямо во время занятий! Мы, преподаватели, ничего не можем с этим поделать. Ведь мы лишены даже права взять наркомана за ухо и вышвырнуть из аудитории! (садится).
Со своего места вскакивает Степплер.
СТЕППЛЕР: Чья бы корова мычала, Кац?! Ты вот кудахчешь, что мы на твоих лекциях двигаемся? Сама посуди: а что на них ещё делать? Давно пора понять, что твой предмет никому не нужен! Так называемые «знания», которые ты нам даёшь, реальной ценности не имеют! И нечего удивляться, что студенты поголовно в торчков превращаются, – вы ж нас так дрочите, что сигаретой или бутылкой стресс уже не снимешь! Да у тебя ведь и у самой рыльце в пушку! Без твоего зачёта сессию не закроешь, ты и пользуешься этим вовсю, взяточница! Мишка Кобзон, тот за три года ни разу на твою лекцию не пришёл и ничего, не вылетел. А всё потому, что он тебе то коньячок за три штуки подсунет, то колечко с бриллиантиком. А где он «бабки» берёт, тебя, конечно же, не колбасит. Так я тебе скажу. Твой любимый Кобзон вовсю героином торгует!
Кац достаёт из кармана пузырёк с таблетками и начинает судорожно глотать одну за другой. Степплер показывает на неё пальцем.
СТЕППЛЕР: Ну и кто из нас наркоман?
АГАЛАКОВА: То, что сегодня среднестатистический наркоман – вовсе не бандит с большой дороги, а вполне приличный, интеллигентный, зачастую даже творческий человек, – весьма тревожное обстоятельство. Посмотрев на страну с высоты птичьего полёта, мы увидим толпы молодых людей, употребляющих тонны всевозможных веществ, поток которых хлынул в Россию, как только рухнул пресловутый «железный занавес». Узнав о существовании наркотиков, «продвинутая» молодёжь захотела их попробовать. Эти люди также стали потребителями наркоманской культуры, уже давно сформировавшейся на Западе. Писатели Уильям Берроуз, Ирвин Уэлш и Карлос Кастанеда, пропагандировавшие в своём творчестве специфический наркоманский образ жизни, заняли самые тёплые места в системе ценностей российского поколения Next…
СТЕППЛЕР: Да ничего они не пропагандировали! Они просто объективно освещали наш наркоманский быт. А Кастанеда – тот здесь вообще ни при чём!
ГАЙДУКОВ (встаёт): Позвольте мне сказать. Юрий Гайдуков, театральный режиссёр. Кто-то, возможно, меня осудит, но я согласен со Степплером, – не стоит огульно обвинять деятелей культуры в пропаганде наркомании. Никто из них напрямую не утверждает, что быть наркоманом – хорошо и правильно. Как раз наоборот, – живописуя в своих произведениях самые неприглядные стороны жизни наркоманов, они предостерегают молодёжь от этой фатальной ошибки.
КАЦ: А результат получается прямо противоположный!
ГАЙДУКОВ: Возможно, но вины художников в этом нет. Я со своей стороны стараюсь внести посильную лепту в дело борьбы с наркоманией и делаю это единственным доступным мне способом. В настоящее время я работаю над спектаклем по пьесе Платона Трелковского «Неофициальный воздух», посвящённой жизни молодых наркоманов. Я слегка переработал сюжет, введя в пьесу новый персонаж. Это будет сам Героин. Только таким образом, я считаю, можно показать на сцене всё зло, заключённое в этом наркотике…
МАРИНА: А зачем его вообще на сцене показывать? Что, в жизни дерьма недостаточно? Нас и так гнобят со всех сторон, так теперь ещё и в театре пародировать будут? И кто?! Юрий Петрович Гайдуков! Да какой ты, к Дьяволу, режиссёр? Раньше водевильчики ставил, а теперь на Трелковского замахнулся? Конъюнктурщик! Думаешь, мы не знаем, что Министерство культуры спонсирует антинаркотические постановки? Ты вот что лучше скажи, – кто у тебя в спектакле Героина играет?
ГАЙДУКОВ (смущённо): М… Михаил Кобзон. Да, он непрофессиональный актёр, но…
МАРИНА: Все слышали? Кобзон! Чудовище! Барыга из барыг! Всё, как обычно, – объявляют концерт «Рок против наркотиков» и выпускают на сцену стаю волосатых торчков. Только на этот раз ещё похлеще. Кобзон! Вы случайно в нагрузку к билетам метадон раздавать не собираетесь?
ПОЗНЕР: О! Метадон! Настало время поговорить о том, каким образом можно избавиться от наркозависимости. Излечившихся наркоманов немного, но они есть. Один из них присутствует в нашей студии. Алексей, как вам удалось побороть это пагубное пристрастие?
ДРОБЫШ: Я стал наркоманом пятнадцать лет назад, и десять из них пытался слезть с иглы. Совсем недавно мне это, наконец, удалось. Я не использовал метадон или другие заменители героина. Вылез только на силе воли. Вылез из чудовищного котла, в котором варятся души миллионов подобных мне. Но, оглядевшись по сторонам, я понял, что моя жизнь без наркотика вовсе не стала лучше. Я слишком глубоко погряз в этой дряни, слишком поздно взялся за ум. Мне сорок пять лет. Я только что вернулся из Ада. Мне нужно заново адаптироваться к жизни, вновь научиться отмершим за время болезни чувствам. На это уйдут долгие годы. Когда наступит окончательное выздоровление, я буду глубоким стариком, и единственной радостью для меня станет то, что я умру своей смертью, а не навязанной мне героином. А этого ведь так мало! Есть только одно слово хуже, чем «никогда». Это слово – «поздно».
ГОГА: Обломались? Сами видите, он на нашей стороне! Зачем бросать, если в жизни всё равно смысла нет? Нафига вы вообще эту тягомотину развели?
ПОЗНЕР: Похоже, у нас цейтнот. На все обвинения противной стороны молодые отщепенцы отвечают контраргументами, которые, как ни странно, звучат весьма убедительно. Осталось узнать, что по этому поводу думает сам Героин. Итак, уважаемый Героин, на ваш взгляд, является ли наркомания угрозой национальной безопасности России, каковы её истоки, и какие методы борьбы с ней вы считаете наиболее эффективными?
КОБЗОН: Вы что, вчера родились? При чём тут Россия? Я весь мир держу в своих руках. Вам, вместо того, чтобы кричать на всех углах о своей уникальности, нужно разуть глаза и понять, что все люди одинаковы. Да, если хотите, – я являюсь угрозой для вашей грёбаной безопасности. А также немецкой, французской, испанской, и конголезской. Везде, где есть люди, есть и я. Причины? Просто мне хочется ловить кайф, и для этого я использую людей. А способ борьбы со мной только один – стрелять барыг на месте. Но этого никогда не будет, потому что я слишком многим нужен. Даже тем, кто не сидит на игле (кивает на Кац, Кочеткова и Гайдукова).
ПОЗНЕР: То есть, вы хотите сказать, что на деле всё совсем наоборот? Люди думают, что принимают наркотики, тогда как…
КОБЗОН: Именно. На самом деле наркотики употребляют людей. А иногда наркотикам кажется, что пора завязывать, и очередной наркоман отправляется на тот свет. Правда, никто из нас так до сих пор и не вылечился…
В квартиру врывается отряд ОМОНа.
КАПИТАН: Всем лежать! Руки за голову!
Все присутствующие, кроме Кобзона, послушно выполняют приказ. Бойцы отряда одного за другим выводят их из квартиры. Кобзон остаётся за столом.
КАПИТАН: Ишь, чего удумали! В прямом эфире на всю страну героин рекламируют!
КОБЗОН: Козлы!
Затемнение.
Свет загорается. На часах – 9.00. На кровати, ворочаясь, спит Кобзон в домашнем костюме. Вдруг он резко приподнимается с криком «Козлы!». Некоторое время Кобзон сидит на кровати, очумело глядя по сторонам.
КОБЗОН: Уфф! Приснится же такое (пауза). А ведь в руку сон! (смотрит на «пуговку» укола на левом предплечье). Итак, мой путь на дно начался. Странно… Это совсем меня не пугает. Я ведь теперь в богеме. Имею право. Но прежде, чем сдохнуть от передоза, Миша Кобзон всех поставит раком (идёт к столу, садится и начинает что-то писать, неразборчиво проговаривая эти же слова вслух). Да, теперь я всем покажу! (берёт со стола исписанный лист и начинает кругами ходить вокруг кровати, на разные лады и с жестикуляцией повторяя одну и ту же фразу). Здравствуйте. Меня зовут Героин. Здравствуйте. Меня зовут Героин. Здравствуйте. Меня зовут Героин.
Из кухни с подносом в руках выходит Героин. На подносе – завтрак на две персоны. Героин ставит поднос на стол, выходит на авансцену, некоторое время смотрит в зал и кланяется.
Затем на поклон выходят остальные персонажи в следующем порядке:
ОМОН,
Актёры НЭТ,
Познер и Агалакова,
Гога и Степплер,
Гайдуков, Кочетков и Кац,
Дробыш,
Марина.
Последним кланяется Кобзон.
Занавес