- В прошлой жизни я был Фёдором Михайловичем Достоевским, - торжественно объявил я.
- Быть того не может! – усмехнулась Наталья.
Шёл второй час ночи. У Натальи была ночная смена в магазине. Мы сидели в подсобке и тянули разливное пиво.
- Вот смотри, - начал я объяснять. – Достоевский родился 30 октября. А я – 11 ноября.
- Ну и где тут связь?
- 30 октября – это дата по старому стилю. Разница между старым и новым стилем – 12 дней. То есть, если высчитывать дату его рождения по новому стилю, окажется, что он родился именно 11 ноября.
- Не слабо!
- Представляешь, мы родились с ним в один день!
- Поздравляю. Только с чего ты решил, что это позволяет тебе думать, будто ты был им в прошлой жизни?
- Ну как же! – возмутился я. – Чего тут не понять?! Ведь я такой же талантливый как он! В чьё же ещё тело должен вселиться Достоевский в своей новой инкарнации, как не в моё?
Наталья саркастически качала головой.
- Чё-то ты заврался, Олежек, - сказала она. – Жидкие у тебя аргументы.
- Он писатель, и я писатель. Он гений, и я тоже. Ты же читала мои рассказы, как ты можешь не чувствовать мой грандиозный талант?
- Да как тебе сказать… «Беззаветно влюблённые в порнографию» и «Умная мама» мне понравились более-менее. Есть над чем приколоться. А вот «Психоанализ», «Просто любовь» и особенно «Обнажённая» с «Фестиной» - это чистой воды извращения. Сразу видно, что у тебя с головой не всё в порядке.
- Одинаковая дата дня рождения – это явный знак. Короче, я понял, понял со всей безапелляционной очевидностью: ну кем я мог ещё быть в прошлой жизни, как не Достоевским? Только им. Однозначно им.
- С чего ты решил, что есть какие-то прошлые и будущие жизни? Жизнь одна-единственная. Сдохнешь – и нет тебя.
- Э-э, - сокрушённо махнул я рукой, - вот теперь мне понятно, почему ты работаешь продавщицей, а не Голливудской кинозвездой. Потому что ты находишься в плену примитивного материализма. Потому что тебе чужд идеалистический подход к жизни. Прошлые жизни, карма – реальная вещь, я абсолютно уверен в этом.
- Что-то и ты не в Голливуде работаешь.
- Это временно. Он от меня никуда не денется.
В магазин кто-то вошёл. Сначала донёсся звук открываемой входной двери, а потом раздались нетвёрдые шаги.
- Девушки! – закричал вошедший мужчина хриплым подвыпившим голосом. – Есть кто живой?
Наташа поднялась.
- Ладно, верь в свою карму, - сказала она мне, - если очень хочется. Только это всё бред.
Она вышла к покупателю. Тот взял бутылку водки и какую-то закуску.
- Ну и чего ты, Лукошкин, добился в свои тридцать лет и со своим идеалистическим взглядом на жизнь? – вернулась она в подсобку. – Два рассказа в районной газете «Ленинская правда». Вот и всё, чем ты можешь похвастаться.
- И один – в «вагриусовском» сборнике, - сказал я. – А за Лукошкина ответишь.
- Я видела имя под твоим рассказом в газете. «О. Лукошкин». Вот как там написано.
- Они ошиблись. И в газетах я больше не печатаюсь. Они деньги платить не хотят и целые абзацы выкидывают. Да и бессмысленно это. Публикацию в районной газете никто всерьёз не воспринимает. Там хоть всю жизнь печатайся – толку не будет.
- Всё равно, как ни крути – не впечатляют твои достижения.
- А Интернет?
- Что Интернет?
- Ты знаешь, какой я популярный в Интернете?
- А ты популярный?
- Я о-го-го какой популярный! Мало кто сравнится со мной по популярности. Все меня любят, все уважают.
- Дама и господа! – начала паясничать Наталья, - сегодня мы вручаем Нобелевскую премию Олегу Лукошину!
- Смейся, смейся.
- Олег Лукошин – бывший Достоевский! К сожалению, мы не могли вручить ему премию, когда он был Достоевским, потому что нашей премии тогда не было. Но сейчас мы исправляем ошибку. Вот тебе, Олег, две Нобелевские премии: одна за Достоевского, а другая за себя.
- Очень смешно, очень.
- А давай мы тебе и третью дадим! Сразу, чтобы не искать тебя в следующей твоей инкарнации?
- Наталья, а в рыло?
- Нет, Олежек, не тянешь ты на современного Достоевского.
- Ну правильно. Кому сейчас нужна такая мутотень, которую я писал будучи Достоевским. Новое время требует новых подходов.
- Не впечатляют твои подходы.
Я горестно вздохнул. Разумеется, Наталья ни уха, ни рыла в литературе не понимала, но какие-то жалостливые струны она во мне задела. Есть такие люди – они умеют выводить человека из себя. Несомненно, она принадлежала к их числу.
- Да, есть доля правды в твоих словах, - сказал я. - Но дело в том, что я тогда карму себе испортил.
- Когда был Достоевским?
- Да. Он, то есть я, был большим грешником. Жене изменял, в рулетку играл. Может быть даже с несовершеннолетними девочками забавлялся. Я же не знал тогда, идиот, что моя следующая инкарнация – Олег Лукошин – окажется в незавидных стартовых условиях. Подпортил себе карму, гнилой она стала.
Пришли покупатели - пацаны, тоже весьма подвыпившие. Взяли пиво и стали клеиться к Наталье. Я нарисовался в проходе, чтобы показать им, что она не одна. Пацаны поняли всё на удивление быстро. Тут же примолкли и ушли.
- С тобой всё-таки спокойней, - прижалась она ко мне.
- Ну так… – я почувствовал разливавшуюся по телу гордость.
Посадил подругу на колени.
- Эх, Наташа, Наташа! – говорил я. – И что же ты не киноактриса?
- Да уж. И чего я не киноактриса?
- И имя у тебя как у актрисы.
- Что, есть такая?
- Была. Наташа Гусева – это такая девочка с большими красивыми глазами, которая играла Алису Селезнёву в фильме «Гостья из будущего».
- А, смотрела, смотрела.
- Знаешь, как я плакал, когда в конце фильма она улетала в будущее! Навзрыд!
- А вот я не плакала.
- Она стояла, готовая улететь в своё счастливое будущее, и предсказывала всем детям судьбу. «Вот ты, Володя, - говорила она, - станешь знаменитым доктором. Ты, Марина, станешь знаменитой балериной. Ты, Коля, станешь знаменитым учёным. А из тебя, Олег, ничего не выйдет…»
- Прямо так и сказала?
- Да, представь себе. Взяла меня за руку и говорит: «Олег Лукошин, ты чмо и бестолочь. И карма у тебя гнилая. Благодари Достоевского».
- А, помню, это я и была! Только забросила потом кино. И гадания. В магазине интереснее.
Алкалоиды уже усиленно бродили в наших головах. Мы решили спеть на пару песню «Прекрасное далёко». Получилось неплохо. Вот только я расчувствовался и заплакал.
- Олежка, солнышко! – утешала меня Наташа. – Ну хватит, маленький, перестань.
- Ну почему, - не мог я успокоиться, - почему я был таким дурным Достоевским?! Нафига мне сдалась эта рулетка? Да и девочки не нужны были. Не испорть тогда карму, был бы уже богатым и знаменитым. Все магазины были бы завалены моими книгами.
- Ничего, ничего, - гладила меня Наталья. – Идеалистический взгляд на жизнь спасёт тебя.
- А вдруг я так и не получу Нобелевскую премию? – с ужасом делал я предположения.
- Что ты, что ты! Типун тебе на язык!
- А вдруг Линч и Коппола так и не снимут фильмы по моим сценариям?
- О, господи! Я отказываюсь верить в это.
- А вдруг Достоевский ещё и мальчиками увлекался? Мне такие грехи за целую жизнь не искупить.
- Крепись. Будем надеяться на лучшее.
Разморенный пивом, я уснул на руках Натальи. Снился мне какой-то идиотский сон, в котором я был белым кругом, который тщательно скрывался за оранжевыми прямоугольниками от коричневых ромбов. Ромбы были неумолимы в своих поисках и определённо жестоки.
Наталья разбудила меня утром.
- Олег, вставай! – трясла она меня за плечо. – Пора собираться, сейчас сменщица придёт.
Я приходил в себя.
- Сколько мы выпили пива? – спросила она.
- Не помню.
- Литра три?
- Возможно.
- Долей в бидон воды.
Она всучила мне пустую трёхлитровую банку. В кухоньке, которая располагалась за занавеской, я поставил её под кран. Набранную воду вылил в бидон с пивом.
- Вроде всё нормально, - оглядывала она подсобку. – А, как ты думаешь?
- Всё нормально.
Без десяти восемь пришла сменщица. Мне она была не рада.
- Гусева! – заявила она Наталье. – Если я вляпаюсь в сперму, я не знаю что с вами сделаю!
- Не вляпаешься, - ответила она. – Он не успел. Отрубился.
- Во всём вините Достоевского! – отмахнулся я от них.
Пошатываясь, в обнимку, мы шли по городу. Наташа жила недалеко от магазина. У неё дома мы поели и завалились спать.
- А всё-таки не так уж плохо дела обстоят, - говорил я, сытый и почти счастливый, прижимаясь к ней в постели. – Несмотря на Достоевского.
Наталья мне не отвечала. Она уже спала.
«Вот отосплюсь и рассказ напишу, - подумал я. – Про свою гнилую карму. Потому что каждую свою фантазию надо превращать в нетленную литературу».