Изувеченный суровой окружающей действительностью, Ложкин пришел вечером домой, взял первую попавшуюся на глаза книжку и прилег на диван. В книжке рассказывалось про смерть Тарелкина и Ложкину немедленно захотелось помереть. Но помереть скоропостижно безболезненно и так, чтобы не насмерть совсем, а на некоторое время. И чтобы в это время он мог бы, словно со стороны, понаблюдать за своими похоронами и присутствующими на панихиде лицами. Ложкин стал представлять себя самого во гробе.
Домовину ему состругали отменную. И ростом угадали и в плечах не стиснуто, и лежать не жестко было. Разглядел усопший костюм свой, обувь, прическу, умно-отрешенное лицо, послушал потрескивание свечей в погребальной тишине. Венки были с цветами и лентами с проникновенными надписями от родных, частных лиц и организаций. Все было настолько трогательно, что Ложкину стало самого себя жалко до кома в горле.
Но прослезиться было никак нельзя - к телу уже открыли доступ. У изголовья встали жена и дети. Не сказать, чтобы убитые горем от потери человека, но потрясенные внезапным уходом кормильца - точно. Они ведь не знали, что их любимый муж и заботливый отец вылезет из гроба еще до того, как гроб накроется крышкой.
Справа от усопшего пристроился начальник. Слева другой. Ложкин терпеть не мог ни того, ни другого, но у одного работал, а у другого подвизался на полставки. Лица ответственных лиц были трагичны до смешного.
Почтить память усопшего прибежала продавщица из колбасного отдела соседнего гастронома. Еще каких-нибудь полчаса до кончины, эта стерва грозилась сгноить покупателя Ложкина в тюрьме, за то, что он, якобы, по пути к кассе отъел от батона колбасы чайной не меньше ста граммов, а теперь обвиняет честных работников прилавка в предумышленном недовесе этой колбасы чайной. В ногах стояла теща Ложкина и беззвучно шевелила губами. В кои-то веки Ложкин свою вторую маму не слышал.
Явился сосед, который со странной теплотой поглядывал на вдову. Поглядывал он на неё, и когда была она законной супругой живого Ложкина, и сказать по правде, с не меньшим теплом, чем в этот трагический момент. На церемонии прощания присутствовали и другие соболезнующие, но не менее лживые личности. «Кругом обман, - думал про себя покойный. – Вот погодите, лицемеры, оправлюсь от временного ухода из жизни, я вам всем покажу».
И восстал Ложкин под звонок будильника, не раздетый для сна, с книжкой в руке и полный решимости начать жизнь заново. Выйдя из дома, на проезжей части улицы имени Светлого Будущего Ложкин угодил под грузовик.