Женя проснулась за минуту до звонка будильника и провела эту самую минуту в полном недоумении. Потом машинально остановила готовый взорваться неблагозвучным, зато гарантированно вламывающимся в самый глубокий сон треском агрегат и прислушалась. Не поворачивая головы, скосила глаза в сторону сопящего рядом мужа. Снова прислушалась.
- Са-а-а-а-аш, - протянула она и тихонечко потрясла мужа за плечо. - Ну Са-а-а-аш... это чего за звук?
- М-м-м-м-м-м? - сонно отозвался Саша, как раз досматривавший интереснейший сюжет о том, как с позором выгоняют шеф-редактора, и его кресло занимает он, Саша, становясь, таким образом, начальником самого крупного, хоть и самого геморройного подразделения издательского дома.
- Да елки! - уже встревожено сказала Женя, отбросила одеяло, уселась и принялась тормошить мужа более активно. - Ну что за херня! Проснись уже и послушай!
Саша с трудом разлепил глаза.
- Ну чего у тебя тут?
- Звук у меня тут, - раздражаясь непонятно отчего, ответила Женя.
- Какой еще звук? - Саша резко потряс головой, разгоняя остатки дремы. - Не слышу я нифига.
- Внимательней послушай тогда. Я его еще во сне поймала и все время теперь слышу.
- А я вот не слышу ничего, Женюр. Чего ты дергаешься?
- Да доставучий звук такой. Как будто часы в ухо засунули, и они там тикают.
- Фигня какая-нибудь, - уверенно заявил Саша. Он уже встал, потянулся и собирался идти в душ. - Ну пробки там серные - у меня были один раз, так все время казалось, что кто-то в ухо шепчет, а слышал при этом плохо. Ты слышишь-то нормально?
- Нормально, вроде, - пожала плечами Женя. - Может, к лору сходить?
- Сходи, ага. Ой блин, слушай, я опаздываю, а у меня редколлегия сегодня. Кофе сваришь?
- Сварю-сварю, - задумчиво пообещала Женя. - Вали в душ давай, а то мне тоже бежать скоро.
Обычные утренние ритуалы были выполнены, Саша, подхватил сумку с ноутом, сцапал ключи от машины, на бегу клюнул Женю куда-то между ухом и щекой, хлопнул дверью. Женя осталась одна. В ушах продолжалось равномерное тиктаканье. К нему добавился странный шорох. И ощущение смутной тянущей тревоги. "Возьми себя в руки немедленно! - мысленно приказала себе Женя. Ишь, распустилась. Психуешь - пойди к врачу. Вот прямо сейчас позвони на работу, отпросись на полдня и пойди, чего тянуть-то? К обеду уже будешь как новенькая!"
В районной поликлинике Женя моментально стала объектом внимания любопытных старушек, составлявших довольно длинную очередь к лору. Судя по всему, она им не очень-то понравилась, хотя вела себя вполне пристойно: место на обитой рваным дерматином лавочке не занимала, вперед не рвалась, а тихонько пристроилась с книжкой на подоконнике. Попутно отметила про себя, что поликлиника - самое то место для чтения Гибсона. В меру сюрно. "Виртуальный свет" уже резво катился к развязке, когда подошла женина очередь. Усталая докторица без возраста выслушала жалобу, позадавала стандартные вопросы насчет попадавшей в уши воды, ударов головой, посветила лампочкой, посмотрела в трубочку и уверенно заявила, что с ушами у Жени все в совершеннейшем порядке. Как и со слухом. Так что, если что и есть, это не по ее части. А вот томографию мозга девушке она настоятельно сделать рекомендует. Нет, бояться не надо, ничего страшного, так, на всякий пожарный. Но скорее всего, явление психологическое и пройдет само. В общем, вот направление на томографию, всего вам доброго, не волнуйтесь. "Тик-так, - ответило ей внутри жениной головы, - тик-так".
За ужином Женя была мрачна и рассеяна. Саша, не замечая, оживленно рассказывал ей свои редакционные новости, традиционно жаловался на Пасюкова. Этот Пасюков постоянно обходил его на карьерных поворотах и естественно, в сашином изложении оказывался распоследней гнусью, подхалимом и никаким спецом. Обычно Женя, как и положено хорошей жене, охала, ахала, поддерживала мужа и негодовала вместе с ним. Но сегодня у нее в сумке лежало направление на томограмму. А в голове прочно поселилось проклятое тиканье.
- Да пошел он в жопу! - вдруг брякнула она.
- Кто?! - оцепенел Саша, застыв с не донесенной до рта вилкой.
- Пасюков твой. И ты вместе с ним, елы-палы! Я уже три года это слышу, с тех пор, как ты в "Вести недели" перешел. Неужели нельзя поговорить о чем-то другом, не тащить это все домой постоянно?!
- Так, Жень... я не понял. Ты что истерики на пустом месте закатываешь? - Саша со стуком отложил вилку, его взгляд заметно потяжелел.
- Да потому что, Сашечка, нах мне не уперлась твоя так называемая карьера, а еще больше - постоянные разговоры о ней. Можешь ее делать - делай. Не можешь - не делай, - Женя плюхнула на стол чайник, злобно плюнувший из носика заваркой. - По мне, Сашечка, так у нас все есть, что надо. Остальное - бонусы, и сомнительно, стоит ли ради них надрываться. А еще, Сашечка, у меня в голове тикает. А еще... еще жизнь проходит, Саш... - закончила она неожиданно очень тихо и устало.
- Да ты чего, мать?!- ошарашено вытаращился Саша. - Какое "жизнь проходит"? Только чуть за тридцак. Ты Данте обчиталась, что ли, с его "до середины"? Тикает у нее, блин. У врача была?
- Была. Все в порядке с ушами. Дали направление на томографию, - Женя хлюпнула носом.
- Это в смысле... опухоль, что ли? - у Саши резко сел голос.
- В смысле все возможно, - Женя машинально собрала грязные тарелки, составила их в раковину. - Ты прости, что я орала. Только про Пасюкова сегодня слушать правда не могу. Слушай, давай спать, а? Утром посуду помою.
Саша уснул сразу - сказались битва с Пасюковым и женин вечерний срыв. Женя же долго глядела в темноту, и в голове звучало гребенщиковское "...но как странно бел потолок". И тиктаканье. И шорох.
Томография оказалась процедурой быстрой и совсем не страшной. Саша настоял, чтобы Женя не экономила, а пошла в платный медицинский центр. Там ее разве что не облизали с ног до головы, были предельно вежливы и внимательны, отправили домой, пообещав, что позвонят к вечеру. И действительно позвонили. Профессионально радостный девичий голос сообщил, что Лазовская Евгения Сергеевна беспокоиться не должна ни в коем случае. Все у нее в полнейшем порядке, все замечательно, и жить она будет долго и счастливо. "И умрет в один день", - машинально додумала Женя, вешая трубку. Этого самого счастья она почему-то абсолютно не чувствовала. Потому что тиктаканье никуда не девалось само, а значит, надо было что-то делать. Она позвонила Саше, выслушала все его: "Ну слава богу, Женюр, слава богу... значит, теперь все в порядке. Все, прости, убегаю на интервью. Люблю, целую", - села на диван, поджав ноги, и задумалась. Видимо, следующий этап - психиатр. Или психолог? И тех, и других она видела только в кино. "Интересно, если я приду и к нему и скажу, что у меня в голове бомба, он засмеется? - невесело пошутила Женя. - А если добавлю, что жизнь проходит - наверное, заплачет. В общем, пора с этим ****ством как-то кончать". "Тик-так - отозвалось это ****ство. - Тик-так". И зашуршало.
Саша ушел через полгода. Психолог, к которому Женя ходила два раза в неделю, оказался не полезнее томографии. Он тоже не нашел абсолютно ничего - ни комплексов, истоки которых коренятся в глубоком детстве пациента, ни подавленной сексуальности, ни склонности к депрессии. Вслед за ним руками развел психиатр, предложивший Жене "полежать у нас в стационарчике, понаблюдаться", от чего она категорически отказалась. Тиканье и шорох стали привычными, как утренний кофе, но легче от этого не сделалось. Женя поймала себя на том, что ей постоянно не хватает времени. Нет, не на дом и работу. На то, что составляет остальную жизнь. Она постоянно, маниакально боялась не успеть. Не успеть сделать что-то самое важное. Долюбить. Досказать. Дослушать. Догулять по городу. "Достучаться до небес", - как она определила в приступе злобной самоиронии.
Все это она пыталась объяснить и профессиональным слушателям - докторам, и, вроде как, самому заинтересованному лицу - Саше. Объяснить не получилось. Или у мужа просто от этих объяснений ум заехал за разум. Он понял только, что живут они, в представлении Жени, как-то не так, причем серьезно не так. И что с этим делать - неясно.
- Жень, - сказал он смущенно, пряча глаза. - С меня хватит, ей-богу. Нормально ж жили. Пасюкова вот я победил, наконец. Мне работать надо спокойно, а с этой херотой твоей больше ничего в голову не лезет. Придешь в себя - звони. Я у Ларсона буду.
- У Ларсона, - усмехнулась Женя, вспомнив секретаршу в мужниной редакции. - Ну прямо как дамском романе. Ты иди, Сашечка. Не беспокойся за меня. И я за тебя не буду, раз уж Ларсон...
- Тик-так, - согласилось нечто в голове у Жени.
Шел последний день жениного отпуска. Кончался август. Она ловила ускользающее тепло, сидя в Михайловском саду, попивала яблочный сок и наслаждалась моментом. Шелестящий тик-так очень редко позволял ей пребывать вот так, в покое, без движения...
За год, прошедший после ухода Саши, она сменила работу на куда менее перспективную (как она теперь ненавидела это слово!), но куда более приятную - редактирование хороших книг в хорошем, и естественно, нищем издательстве. Достала с антресолей давно заброшенные мольберт и краски - снова захотелось рисовать. Вспомнила, что когда-то фотографировала, привела в порядок допотопный "Зенит" и теперь не расставалась с ним, ловя в объектив городские картинки, людей, машины, деревья, птиц... Ужасно хотелось зарисовать и заснять мир, как он есть. Быстрый и нейтральный.
Еще она стала нежнее с родителями и друзьями. Тик-так неизвестно какими методами постепенно приучил ее, что надо успевать любить здесь и сейчас. Пока живы. Естественно, им она этого не говорила, боясь показаться слишком правильной и дидактичной. Просто любить, пока живы... пока. "Жека, - с тревогой сказала как-то лучшая подруга Наташка, - ты какая-то стала... пронзительная. У тебя все в порядке, а?" "В порядке, Нат, - ответила Женя. - Все хорошо. Честно".
На скамейку рядом присела старуха. Не старушка, а именно старуха. Тот редкий случай, когда это звучит гордо - похожая на Ахматову времен "Реквиема". Тот же обрюзгший, но благородный профиль, роскошная посадка абсолютно седой головы. Бросила беглый взгляд на Женю, отвела глаза, потом посмотрела еще раз, гораздо внимательнее.
- Ну как, тяжело слышать время, девочка? - спросила вдруг.
- Что, простите? - пробормотала совершенно офигевшая Женя, уверенная, что ослышалась.
- Тяжело. Слышать. Время? - четко артикулируя, произнесла старуха. - Тик-так.
- Тяжело, - машинально подтвердила Женя, думая одновременно, что все происходит, как в фильме про Санта Клауса. Или про добрую фею. Или про недобрую. В любом случае, качество фильма ясно оставляет желать лучшего.
- Привыкай, - посоветовала лже-Анна Андревна. - Выбора-то нет. Шорох слышишь?
- Да... - Женя почувствовала, что голова кружится, и деревья грозятся поплыть в разные стороны, уволакивая за собой сознание.
- Обмороков только не надо, - строго продолжала старуха. - Ничего страшного в этом нет. Это просто секунды от твоей кожи отскакивают и умирают. Почти никто не слышишь. А ты - да. И я тоже. Не спрашивай только, ради бога, почему и за что. Я понятия не имею, - закончила она даже вроде как раздраженно.
- А... а что мне теперь с этим делать? - Женя говорила очень тихо, губы почти не слушались.
- Жить, милая моя. Жить. И успевать. Ты ведь сама уже все поняла прекрасно. Больше сказать мне нечего, уж извини, - и начала тяжело вставать со скамейки.
- Погодите, - беспомощно сказала ей вслед Женя. - А это нельзя никак... ну прекратить? Я так устала...
Старуха только фыркнула в ответ и пошла к выходу из сада, не оглядываясь. "Тик-так!" - требовательно прошуршали по жениной коже умирающие секунды.
Лешу она заметила сразу, как только он пришел в редакцию. Начальство решило несколько подправить финансовые дела, купив права на перевод и издание какого-то входящего в моду не то мексиканца, не то аргентинца. Лешу позвали переводить, работать ему выпало в паре с Женей. Он оказался очень спокойным, неторопливым и легким. Женю сразу же купил тем, что первой же песней, которую он включил на компе, оказалась ее любимейшая битловская "I'll Follow The Sun".
- Тоже хочешь пойти за солнцем? - улыбаясь, спросил Леша, услышав, как она подпевает в полголоса. Странно, но у него этот вопрос не прозвучал ни идиотски, ни пафосно.
- Угу, - кивнула Женя. - Вот допереведем нашего нового Коэльо-хренельо - сразу и двинусь. Может, успею догнать.
- Не торопись, некуда. Солнце может и подождать! - Леша беспечно махнул рукой. Женя поежилась и уткнулась в монитор.
Прошел месяц. "Хренельо" был почти готов, и Женя заметно нервничала. Осень сделала тик-так еще более острым, к тому же, перспектива потерять Лешу, когда иссякнет этот фриланс, пугала. Его плавность и размеренность моментами почти уверяли ее, что успеет она если не все, то многое. Поздно вечером, когда они добивали последнюю главу, в редакции больше никого не было. И Женя неожиданно разревелась. Впервые с того момента, как ходила на томографию. Как ни странно, Леша не испугался внезапных дамских слез, не вылетел пулей из кабинета и вообще не казался растерянным. Сел на край ее стола, прикурил две сигареты, машинально отметив: "Курить в кабинете категорически запрещено".
- Что с тобой, Женьк? - спросил, сунув ей в дрожащие пальцы дымящийся цилиндрик. - Выкладывай давай. Я слушаю.
Женя подняла зареванное лицо. Блин, а ведь действительно слушает. Глаза внимательные какие... карие. Цвета темного янтаря, вот какие. Ладно... Женя набрала побольше воздуха и рассказала Леше все. Про то самое первое утро. Про тик-так и шорох. Про мужа Сашу. Про то, что времени осталось очень мало. Про старуху. Про страх не успеть. Вообще - все.
- Значит, ты слышишь время? - без особого удивления спросил Леша. - Охуеть.
- Вольно тебе, Лешка, счесть меня теперь ****утой на всю голову, - печально подтвердила Женя. - Слышу...
- Может, ты и ****утая, - Леша склонил голову к плечу. - Но я-то не меньше. Я время вижу, понимаешь ли.
- Леш, честно слово, для меня это не повод глумиться! - Женя резко встала, их лица оказались на одном уровне.
- Да погоди ты обижаться, блин! - Леша положил руки ей на плечи, заставил снова сесть. - Правду я говорю. Ты - слышишь. Я - вижу. Только, Женьк, вижу я его по-другому совсем.
- И какое оно, твое время? - Женя затянулась почти докуренной сигаретой. - Что значит "другое".
- Оно очень медленное. И оно тянется, - Леша показал руками, как именно. - Патока такая. Иногда оно настолько медленное, что мне трудно дышать, как будто воздух густеет. И боюсь не выплыть из него. Теперь понимаешь?
- Ох, Лешка... - Женя схватилась за голову, сжала виски, - бедный Лешка. Ты утонешь. А я сгорю.
- Нас бы с тобой перемешать и поделить поровну - получились бы два чела что надо, - мрачновато усмехнулся Леша. - Поздно уже, Жень. Давай домой тебя провожу.
Они жили вместе уже несколько месяцев. Все получилось как-то само собой - он не хотел уходить, она не хотела отпускать. Время, конечно, не оставило их в покое, но они уговорились молчать об этом, пытаясь - и довольно успешно - быть счастливыми с тем, что есть. Каждый из них отдал бы все, что имел, чтобы другого отпустило. Чтобы быстрое замедлилось, а медленное ускорилось. Чтобы стало не страшно.
- Лешк, - спросила Женя тихонько, ткнувшись ему носом в плечо, - а что завтра будет с нами, а?
- Завтра, - спокойно сказал Леша, - будет завтра. Мы с тобой пойдем за солнцем и обязательно его догоним.
- Да уж, при наших-то разных скоростях... - вздохнула Женя.
- Ну... я чуть поднажму, ты меня подождешь. Все будет правильно, торопливая ты моя, - Женя поняла, что он улыбается в темноте. - Угу?
- Угу... - и сны ее были светлы.
За минуту до звонка будильника она почувствовала, как Леша резко сел в постели и почти сразу потряс ее за плечо.
- Женьк, что это за звук странный, слышишь? - встревожено спросил он.
- Звук? - пробормотала Женя, не открывая глаз. - Какой звук?
В ее голове царила абсолютная, какая-то тягучая тишина.
18-19.06.05 г.