Все складывалось как нельзя лучше. В последнюю минуту выяснилось, что Нелупаев в командировку не едет: кто-то там у него заболел. Новость была хорошая и, прежде всего, конечно, потому, что не едет. Этот козел постоянно мешал ему на работе, путал все планы. Теперь, значит, в Калупаевск вместе с директором едет он один.
— Та-а-к… что день грядущий нам готовит?
С этим вопросом Лупаев полез во всемирную паутину, чтобы узнать, что в скором времени ожидает его, стопроцентного Козерога.
Колупаться в интернетовских гороскопах он пристрастился с легкой руки Виолетты. А Виолетта — это… Когда Лупаев впервые столкнулся с ней в офисном коридоре, то решил, что грезит наяву. Таких красивых баб ему раньше доводилось видеть только на обложках журналов. Придраться у этой шельмы было не к чему: ни малейшего изъяна, всё при ней! И главный козырь — губы, как апельсиновые дольки, становившиеся еще более аппетитными, когда красотка прикуривала очередную тонкую длинную, как и её пальцы, сигарету.
Трудно было понять, какой важности участок закрывала на фирме своей потрясающей грудью Виолетта, но на её столе, кроме «канцелярии», баночек, тюбиков, пузырьков с помадами и благовониями, нашлось место и для телефона, и для компьютера. Пользовалась всем этим добром она бесконечно и с чарующей грациозностью; а после шести часов не спешила убежать домой, как большинство офисных клуш. Деятельная, она беспрестанно куда-то звонила, о чем-то с кем-то договаривалась и умудрялась при этом безжалостно терзать компьютерную мышь.
На гороскопах Виолетта была помешана, жить без них не могла. На улицах города она не пропускала ни один киоск, где можно было добыть свежих сплетен о земных избранниках, носящих печать родного зодиакального созвездия. Представителя любого знака Виолетта видела насквозь, знала о них такие подробности, о каких даже им было невдомёк. Безобидная страсть имела и оборотную сторону: держать в тайне предсказания звёзд девушка не могла. Ей непременно нужно было избавиться от тяготившего её груза, и как можно скорей. Поэтому офисные «овны» узнавали о скором продвижении по службе почти одновременно со «стрельцами» и «раками», у которых на тот момент предвиделись проблемы с финансами и здоровьем.
Через эту милую слабость и подкатил к красавице Лупаев.
— А вы кто по Зодиаку? — спросила Вита, когда рыжеволосый новичок попросил и ему поведать о судьбе.
Получив ответ, она вскинула тонкую бровь и кокетливо заметила:
— О-о-о, вы опасный человек.
— Почему?
— Да так. Кое-что знаем про вас, Козерогов.
Немного освоившись на фирме, Лупаев сам стал захаживать на «зодиаковские» сайты — так было нужно для завязки отношений. Очень скоро он втянулся в процесс, да так увлёкся, что хитроумная уловка незаметно превратилась в навязчивую потребность. Наживкой послужил его собственный зодиакальный знак. Почти неимоверным показалось полное совпадение написанного о Козерогах с личными знаниями о самом себе. Стыдно было признаться, но даже эрогенные зоны у Лупаева располагались именно там, где им и надлежало быть у январских особей студеного зимнего знака. Отмахнуться от потрясающего факта казалось немыслимым. Доверчивый исследователь, ежедневно открывавший для себя новый пласт человеческих знаний, убеждался в научности полученных знаний, а против науки, как известно, — не попрёшь.
Точно так же, как дисциплинированный автомобилист выполняет предписания дорожных знаков, Лупаев стал четко следовать указаниям гороскопов. Никакая сила не могла теперь заставить его действовать вопреки их рекомендациям. Он перестал садиться играть с друзьями в преферанс, если успех в игре ставился под сомнение, не пил даже пиво, если в гороскопе содержался намек на воздержание от алкоголя, избегал людных мест; мог все выходные пролежать на диване, если того требовали неумолимые звёзды.
С нетерпением, с замиранием сердца ожидал Лупаев подсказки вселенной о времени наступления на неприступную Виолетту, оказавшуюся, по слухам, любовницей директора. Говорили всякое, но и без злых оговоров Лупаев мог видеть какими масляными становились глаза шефа при виде ямочек на лучезарном лице соблазнительной блондинки.
Как это обычно и бывает, терпеливость, свойственная Козерогам, в один прекрасный день была вознаграждена. Приблизиться к вожделенной мечте помог случай, который и подтолкнул дальнейшее развитие событий.
В один из дней Лупаев получил от шефа задание. Оно было муторным и требовало сверхурочной работы. Возиться пришлось до позднего вечера, и когда он, уставший и злой, заспешил, наконец, на выход, ему показалось, что в офисе оставался еще кто-то. И действительно: из кабинета бухгалтерии доносились музыка и женские голоса. Любопытство заставило Лупаева тихо подойти к двери и осторожно её приоткрыть. За столом, в табачном дыму, сидели Виолетта и кассирша Лупко. Девчонки выпивали и, видимо, частили: перед ними стояла ополовиненная бутылка с водочной этикеткой.
Продолжать шпионить Лупаев не стал. Он с силой распахнул дверь, заставив сигаретное облако вздрогнуть, и голосом строгого спортивного наставника произнёс:
— Та-ак! Режим нарушаем?!
— О-о-о, Козерог, заходи, — увидев в дверях своего воздыхателя, махнула рукой Виолетта. — Ты знаешь, что он Козерог? — спросила она кассиршу, но та лишь глупо улыбнулась и покачала головой.
— Козерог Лупаев. Сокращенно — Козалуп, — продолжила Виолетта и двусмысленно хохотнула.
— Да знаю я, — пробормотала кассирша. — Кто ему деньги выдает? Пушкин? Садитесь, выпейте с нами.
Лупаев не стал ждать повторного приглашения. Чуть позже ему пришлось сбегать в магазин, а уж под самую ночь и развозить пьяных девок по домам. Последней он вез Виолетту. По пути, джентльмен умудрился-таки запустить руку под пальто прекрасной коллеги и несколько раз попробовать на вкус её апельсиновые губы. В эти сладостные минуты он до ломоты в костях жалел, что вожделенный контакт происходит всего лишь на заднем сиденьи разбитой «шестёры».
«Так вот что имелось в виду, когда говорилось, что к концу дня Козерогов ждет неожиданный сюрприз, — думал он по дороге домой. — Надо было ее к себе тащить…».
На следующий день Виолетта в упор не хотела замечать своего вчерашнего провожатого. Лупаев ходил вокруг неё кругами и злился. После очередной попытки повезло: желанный тет-а-тет произошёл.
— Привет. Как жизнь? — в надежде вызвать вчерашнюю собутыльницу на откровенность, спросил он и сразу понял, что ляпнул не то.
Красавица оглядела Козерога как не родного, и резко, словно «отстань!», произнесла:
— Бьет ключом. И все — по голове.
Не первый раз Лупаев слышал от Виолетты эту фразу, но впервые она была адресована именно ему. Расхожих прибауток — весёлых и не очень — девушка знала предостаточно. На фирме их особенно обожали тёртые мужики. Охранники и водители специально интересовались у Виолетты «за жизнь», чтобы услышать от неё в ответ то: «Как в Японии», то: «Как в Польше». За одно только это они считали красотку своей в доску и, глядя ей вслед, понимающе перемигивались.
На пустом месте, то есть: за здорово живёшь, сплоченность не возникнет даже в муравейнике. Руководство фирмы, где и работал Лупаев, избрало самый гуманный путь к единению коллектива: товарищеские застолья. Отмечать даты с размахом, «по-людски», считалось здесь делом святым. Порой человеку нужно было здорово изловчиться, чтобы предъявить коллегам аргумент такой силы, который не позволил бы ни одному из них на следующий день косо посмотреть на прогульщика.
Художественную часть каждого сабантуя брали на себя Виолетта и кассирша Лупко. Они писали сценарии, закупали шутливые призы, держа фабулу очередного пиршества в секрете.
«Много счастья желаем и солнечных дней …», — проникновенно звучал над оливье и морковкой по-корейски голос кассирши. Следом подключалась Виолетта. Потом опять Лупко произносила собственные рифмы; и поэтическая душа девушки всегда страдала от безразличия людей к строкам, рождённым ею в творческих муках. Но нужно было улыбаться и продолжать вести вечер:
— Выпили, поели мы. Слово бухгалтерии!
Кутить с размахом любил сам директор. А ещё ему нравилось наблюдать свой коллектив из гущи, когда запросто можно хлопнуть по плечу сантехника или ухватить за талию вертлявую специалистку по продажам. Но по-настоящему хозяином он начинал чувствовать себя лишь в минуты, когда у сидящего за столом народа созревала потребность выразить любовь к начальству. Всеобщий восторг наступал неожиданно, и всегда — к несчастью кассирши Лупко — в кульминационный момент художественной части.
— Какая вы у нас лапочка!
— Давайте выпьем за нашего директора!
— Ура-а-а!
В финале одного из сеансов единения Лупаев добрался-таки до виолетиного тела. Произошло всё прямо на рабочем месте при минимуме удобств, но с обоюдным порывом и бурно. В безумном пылу детали случившегося почти не запомнились. Да и так ли важны были все эти детали, подробности, выпитые граммы? Случился сам факт, и счастливчик чувствовал, что в отведённое ему небесами время он был великолепен, как и подобает Козерогам, не знающим в сексе половинчатости.
Мужская победа вдохновила Лупаева, но неожиданно породила и безотчетную тревогу, создававшую внутренний дискомфорт. Похвастаться своей прытью нигде, и уж тем более на работе, он не мог. Да и победный дух постепенно испарился, уступив место чувству вины, которое особенно сильно жгло при встречах с директором.
Угрызения совести, приступы честности, посещающие Козерогов гораздо чаще, чем представителей других созвездий, усиливались и долго не отпускали. Вчерашний везунчик мучился, как пионер, ждущий справедливой кары за ворованные с колхозного поля колоски. И однажды ему в голову пришла мысль, которой позавидовал бы самый заядлый джентльмен. Он решил открыться директору и уговорить его оставить Виолетту в покое.
«Так будет честно и по-мужски», — успокоил себя Лупаев.
Предстоящая командировка в Калупаевск становилась настоящим подарком судьбы. На радостях он и занырнул в интернет, где на заслуживающих доверия страницах без утайки и простым языком говорилось обо всём, что ожидало Козерогов в предстоящие часы.
— Й-й-ес, — раздался в офисной тишине его радостный возглас. Согнутая в локте, рука Лупаева прочертила в воздухе несложную траекторию и застыла, как бы ставя точку затянувшимся ожиданиям.
Этого момента он ждал все последние недели. Гороскоп давал добро на дальнее путешествие, серьезный разговор с начальством и сообщал о кардинальных переменах, как на работе, так и в жизни. Звезды благоволили Козерогам.
За двадцать минут до отхода поезда Лупаев был на вокзале, занес вещи в купе, и в ожидании директора решил выйти на перрон, чтобы перекурить на воздухе. Привычным движением он похлопал себя по ляжкам, но зажигалки в брюках не нащупал, запустил руки в карманы пиджака — и там было пусто.
— Уважаемый, можно огонька? — обратился он к весьма грузному мужчине, дымившему рядом.
Тот недовольно посмотрел на просителя, скривил губы и спичек не дал, хотя держал коробок в руке. Вместо этого, у подбородка Козерога появилась тлеющая сигарета.
— В себя тяни, — приказал толстяк.
Пришлось подчиниться голосу и склониться, будто для поцелуя, над рукой благодетеля.
«Сволочь, гад, свинья жирная», — костерил мужика несчастный Лупаев. Он представил насколько глупо выглядит в навязанной позе и ему стало ужасно неловко за себя. Впрочем, было ясно, что прекратить начатое было ещё глупее, не говоря уже о том, чтобы вновь обратиться сюда же «за огнём», пусть даже если ему до смерти захочется курить.
Долгожданная затяжка не принесла удовольствия. Единственное, за что благодарил бога Лупаев, так только за то, что никто из знакомых не мог видеть его унижения.
Директор появился, когда из вагона поспешили провожающие. В руках он держал небольшую дорожную сумку и объёмные пакеты из супермаркета. Поездка обещала быть похожей на приятный пикник: всё, к чему прикладывал руку шеф, обставлялось основательно и с размахом.
— Ну что, как у нас дела? — осведомился руководитель.
— Как в Японии, — с непринужденной улыбкой ответил Лупаев.
— Да? И что это значит?
— Ну, типа, нас имели, мы не поняли.
— Ты чешешь прям как наша Виолетта Яновна.
— Разве?
Лупаев понял, что прокололся. Упоминание о Виолетте было преждевременным. В купе, за расстановкой напитков и провианта, разговор поменял направленность, а когда поезд тронулся, мужчины вообще не стали разводить тары-бары и налили по первой. После третьей — а за ней и четвёртой — субординационная линия, незримо присутствовавшая между правой и левой полками, растворилась. Когда пришло время сделать перерыв и размяться, мужчины вышли из купе в коридор.
— Позвольте, пожалуйста, пройти.
Пухленький малец, лет шести—семи, причесанный как на детский утренник, держал в руках сверток с мусором и терпеливо ждал пока два дяди освободят ему дорогу.
— Благодарю, — с ещё большей вежливостью произнёс ребёнок, увидев, что мужчины расступились.
Пока директор и Лупаев стояли у тёмного окна, в котором видны были лишь их собственные силуэты да изредка мелькавшие за стеклом электрические огни, мальчишка ещё несколько раз обращался к ним с той же самой просьбой.
— Задолбал малыш, — обронил директор.
— Шибко культурный. До тошноты, — согласился Лупаев и внимательно посмотрел на удаляющегося бутуза. Ему показалось, что этого противного мальчишку он уже видел, причем совсем недавно, вот только где — вспомнить не мог.
Как же хорошо ехать в поезде! Как приятно поболтать с незнакомцем, даже если в самом начале пути он показался тебе неприятным и подозрительным. Здесь, в купе и плацкартных вагонах, ведутся самые задушевные, самые откровенные беседы. Под стук колес люди делятся наболевшим, изливают застаревшие обиды, запросто решают эпохальные проблемы. В поездах они легче сходятся и понимают друг друга. В обычной обстановке разговор может не клеиться, а в уютном вагоне всегда найдётся общая тема. Порой только в поезде, в неспешном разговоре появляется шанс разобраться в застарелом конфликте, перешагнуть через любую неприязнь, начать воспринимать то, что ранее казалось непонятным и чуждым. Есть в этих вагонных бдениях свое волшебное обаяние, тепло, которое греет, но греет, блин, ровно до тех пор, пока твой попутчик ни сойдёт на нужном ему полустанке.
Лупаев был уже в той кондиции, когда лирическое настроение начало уступать свое место ухарской бесшабашности. Вначале у него возникло желание прихвастнуть, поведать о своих былых похождениях, в результате которых ни один муж становился обладателем хоть и виртуальных, но рогов. Затем сам, без согласия на то родного — в известном смысле — директора, перешел с ним на «ты». Наконец, в его голосе появились покровительственные нотки.
— Я тебя понимаю, — развалившись на полке, и, подмяв под собой хилую вагонную подушку, раздумчиво проронил Лупаев.
— Ты о чем?
— О Витке … Тут такое дело… Ты прости, конечно, я теперь ее того… трахаю. Ты не против?
Немой сцены не последовало. И комментария никакого по этому поводу Лупаев от директора тоже не услышал. Шеф только кашлянул себе в кулак, сел поудобней и разлил оставшуюся водку. Получилось чуть больше, чем предыдущие дозы.
— Давай! За отсутствующих здесь дам, — предложил директор. Не чокаясь, он опрокинул в себя содержимое одноразового стакана и смял его. В следующую минуту он уже стоял в коридоре, вновь перегородив его своим крупным телом.
— Позвольте, пожалуйста, пройти, — отчетливо произнес свою фразу мальчик, стоя с очередной порцией мусора в руках.
— Ты долго еще здесь шастать будешь? — раздраженно спросил директор. А Лупаев, поднявшийся с полки, чтобы присоединиться к шефу и услышать от него ожидаемое благословение, машинально шлепнул проходившего меж ними пацана по затылку:
— Брысь отсюда!
Мальчишка от неожиданности и испуга заорал на весь вагон. На его крик выскочил из купе отец — это был тот самый верзила, у которого Лупаев на платформе просил огонька. Мальчик походил на него, как две капли воды.
«Так вот почему этот щенок показался знакомым, вот…».
Завершить начатую мысль Лупаеву было не суждено. Яркие искры брызнули из его зеленых глаз, а обмякшее тело, развернувшись в узком пространстве, влетело в купе и больно ударилось о столик.
Директор не дал разъяренному отцу растерзать Лупаева. Но подлинное великодушие шеф проявил позже, когда в руку страдальца вложил мокрое полотенце.
Закрывшись в купе, путешественники примолкли.
«Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, тук-тук», — стучали колеса. Вагон покачивался и неутомимо бежал к Калупаевску. «Тук-тук, тук-тук. Тук-тук, тук-тук», — убаюкивал монотонный звук, заставляя двух командированных сомкнуть глаза.
Директору приснился странный сон: будто сидит он в первом ряду огромного зрительного зала, а за ним — никого. На стенах висят транспаранты, на креслах, вплоть до самых последних рядов, расставлены плакаты. Он не может их видеть, но почему-то знает что написано на каждом из них. «Ставь на красное!», «Даешь Куршевель!», «Голосуй за святую Русь!», «Бабы — дуры». Хочется повернуть голову и проверить: нет ли орфографических ошибок в написании слов, особенно в названии французского городка. Однако голос Виолетты не разрешает ему этого сделать:
— Нет, вначале тост. Алаверды… алаверды. Ваша очередь.
Лупаев не видел снов в эту ночь. Он дважды вставал и бегал в туалет по надобности, а заодно и намочить полотенце. На некоторое время прохладная ткань давала облегчение.