Сидеть холодной ночью около открытого окна – идиотское занятие. Уж поверьте мне, заядлой идиотке.
Так странно. В ту ночь чувства просто перли из меня наружу. Так хотелось повесится. Но я выбрала другой путь. Сидеть около раскрытого окна, слушать музыку дождя и смотреть на капли, которые, словно маленькие черные паучки ползли по моей коже, вперемежку со слезами. Досадно, но я научилась плакать. До этого лета я плакала всего три раза в жизни. Из-за неудачной карьеры профессиональной спортсменки, из-за несбывшейся мечты всей моей жизни и из-за неизлечимого заболевания, которое неожиданно свалилось мне на голову. С первым случаем я смирилась, с третьим научилась жить, а над вторым работаю. И уверена, что однажды эта мечта осуществиться совсем не тогда, когда я этого жду.
Вернемся к той самой ночи. Я оглянулась и увидела позади себя комнату, в которой жила последние семь лет. Она чем-то напоминала склад для recycling, лондонскую библиотеку и салон красоты. Все это одновременно. Так захотелось навсегда избавиться от этого! Вы себе просто не представляете! Я сидела, болтала голыми ногами в воздухе и раздумывала над чувством свободы, которое я испытаю в первую и, наверное, последнюю секунду полета. Я думаю, вы догадались, что чувству полета я предпочла жизнь. Целую жизнь! Только подумайте, сколько всего можно успеть! Можно учредить свой журнал, желтый, как гепатит, получить нобелевскую премию в области экономики, прожить несколько лет в Сан-Франциско и, наконец, двадцать тысяч раз влюбиться, потерять голову, или что-то в этом духе.
Но в тот момент больше всего на свете хотелось умереть. А удержало меня, знаете что? Гордость. Нет, даже не гордость, а страх за свою репутацию. Представляете, что будут говорить на похоронах? Что-то типа: «Она выпрыгнула из окна из-за несчастной любви». Ну, уж нет. Такого позора я не могла себе позволить. Спасибо такому самолюбию за то, что я до сих пор жива.
Форточка хлопала о стекло, словно предупреждая, что пора закрыть это fucking окно и лечь спать. Но спать решительно не хотелось, ровно, как и есть. Удивительно, но во времена такого вот жесткого стресса можно было похудеть так, как я не худела за пару месяцев жизни в фитнесс-клубе. Тяжелое испытание для организма. Но так как мой желудок привык переваривать даже гвозди, то я могла за него не опасаться.
Дико хотелось курить. Это при том, что я ненавижу курение вообще. Да, странные со мной творились вещи. Всю свою сознательную жизнь я была пассивным курильщиком, так что вся эта гадость уже сидела внутри. Хорошо, что в час ночи немногие магазины работают, и при всем своем диком желании, я бы не смогла в эту чертову ночь покурить.
Я совсем потеряна для общества. Любовь, она, как дачница, полющая траву, выдирает сердце с корнем, оставляю какую-то пустую дырку. Эта дырка впоследствии и заполняется каким-то абсолютно диким по своей природе чувством. И хочется танцевать на краю пропасти, хочется петь. Но когда ты начинаешь петь, ты, словно оказываешься в обществе глухонемых. Никто не врубается, что с тобой не так. А главное, что объект любви тоже становится глухонемым. И тогда ты сидишь на мокром подоконнике и мокрыми руками размазываешь по мокрому лицу мокрые слезы, перемешанные с мокрыми каплями дождя.
Я рада, что я не умерла в ту ночь. Рада, и все тут. Я не хочу портить репутацию, я не хочу доказывать ему что-то, I just wanna live…
Вот сижу теперь и слушаю Lifehouse… Жизненный домик, как символично.
Everything he does is beautiful
Everything, he does is right.
Все так и есть. Я не на минуту не перестаю думать о нем. И нужно верить, что в один прекрасный день у него прорежется слух, и он просто услышит меня. Поймет, или нет – дело десятое. А сегодня я просто сижу у раскрытого окна.