В. Павлов
Туда и обратно
Пьеса-комедия
По мотивам повести «Кропоткинская, 17»
Действующие лица:
Николай Петрович Муханов - помещик и отставной гусарский полковник
Мещеряков Андрей Павлович – историк и литератор
Доктор психиатрической больницы
Медсестра Нина
Каневич - диссидент
Следователь КГБ
Сотрудники милиции – 2 сержанта и капитан, еще пара постовых
Обитатели палаты № 3 в количестве 3-5 человек
Граф Бенкендорф Александр Христофорович
Мордвинов – помощник Бенкендорфа
Капитан-исправник
Жена Марья Александровна
Степан, управляющий
Лакей
Телевизор
Действие первое
Сцена первая
Помещичья усадьба 30-х годов 19 века. Кабинет. На сцене письменный стол с креслом. На письменном столе горит пара зажженных канделябров. Большой книжный шкаф. На стене, на ковре висят старинные пистолеты и пара сабель. За окном сумерки.
Спиной к сцене, за письменным столом сидит наш герой в домашнем халате – здешний помещик и отставной гусарский полковник Николай Муханов. Он что-то сосредоточенно пишет, время от времени покусывает гусиное перо, затем недовольно откидывается в кресле и комкает исписанный лист бумаги, встает и, насвистывая незатейливый мотивчик, подходит к окну. Смотрит в него. Открывается дверь и входит управляющий и замирает у двери. Ждет, пока хозяин его заметит, но тот его не видит. Управляющий робко кашляет в кулак.
Муханов, оборачивается и замечает управляющего.
Муханов. Ты чего, Степан?
Управляющий. Вам письмо, барин, из Москвы.
Муханов. Так чего ж ты ждешь? Давай его скорей.
Управляющий почтительно подает конверт и деликатно отступает на шаг назад.
Муханов небрежно машет рукой – Ступай. С нетерпением вскрывает письмо и читает вслух. Первую часть письма читает скороговоркой, так, что в конце почти ничего не понять, вторую часть медленно и отчетливо.
- Благодарствую, душа моя, за любезное послание. Вот и отвечаю тебе сам, крепко напившись. Что это вздумалось тебе писать такое премеланхолическое письмо….
Далее бормочет скороговоркой. – Ага, вот оно…. Теперь, что касается дел твоих. Я с охотою взялся бы ….. тебе нужно двадцать тысяч, но я могу дать тебе только пятнадцать. На остальные у меня есть пара векселей, но срок им уже истек, но по причине дурных дел у моих должников, я ничего пока с них получить не могу. Вот, если бы ты с них выбил эти деньги, то вот тебе и недостающая сумма – она твоя.
A, propos, ты ведь одного из них хорошо знаешь. Служил он с тобой вместе, ты же его должен помнить – Фризенгоф – барон, поручик, он в отставку года на два раньше тебя вышел. Вот приезжай, да поскорее, обо всем этом и поговорим. А пока пытаюсь продать свой дом на Пречистенке. Да, Башилов подлец, молчит, хотя и обещал. Так я челобитную к Пушкину в «Современник» послал. Читай в третьем нумере. Там и цена указана «за сто тысяч дом богатый». Кабы продал, так и проблем бы никаких не было, и к Митьке Фризенгофу не надо было бы ехать с векселями.
Так что не медли, коли тебе так подпирает. В письме всего не обсудишь, а за бутылкой «Клико» как-то сподручнее поговорить, да ведь и придумаем непременно что-нибудь. И не вздумай в «Англии», как в прошлый раз, останавливаться. Сразу ко мне, может, в последний раз в нем погостишь. Ну, прощай брат, жду. Твой Денис.
Муханов складывает письмо и кладет его в карман сюртука, висящего на спинке кресла. Несколько раз прошелся по кабинету, затем хлопает в ладоши.
– А, была, не была. Эй, Степан! Степан!
В дверях показывается управляющий. – Звали, барин?
Муханов. Ты, вот что, Степан. Вели закладывать бричку. Завтра, поутру еду в Москву, сразу же после завтрака. Да, позови мне барыню.
Входит жена Марья Петровна.
Марья Петровна. Звал, Николаша?
Муханов. Да, Машенька. Вот Давыдов цидульку прислал. К себе зовет меня, обещал помочь, вот все и обсудим у него.
Марья Александровна. А, почему ты все к нему в Москву, а он к нам вот уж сколько времени обещает, да все никак не доедет.
Муханов. Дела у него Машенька. Все дом хочет продать, пока что не получается. А дом то действительно хорош, не может быть, чтобы не продал. За сто тысяч хочет продать. Я бы меньше чем сто пятьдесят и не просил.
Может последний раз, и погощу у него в этом доме. Да, еще и обещал помочь в моем деле.
Марья Александровнаа. Приникает к нему. – Ах, как жаль – мне так нравится его московский дом. Очень уютный, как будто там и родилась. В нем так тепло и светло. Зачем ему это? Может, отговоришь.
Муханов. Ну, что ты, Машенька. Денис упрям, если что ему втемяшилось в голову, так это – навсегда. Хочет он со своей молодой супружницей уехать подальше от всей этой суеты. Мы же с тобой чудесно обходимся без Москвы?
Марья Александровна. Нет, милый, ты не прав. Порой так хочется в Москву. Петербург, правда, не люблю, а по Москве скучаю, особенно осенью и под конец зимы. Вот, и сейчас ты нас бросаешь, а мы тут одни остаемся. Дороги еще не просохли, и не проедешь ни к кому.
Муханов. Не скучай, Машенька. В недельку-другую уложусь. Не успеете оглянуться, как я ворочусь. Пойдем-ка лучше ужинать.
Оба уходят.
Входит слуга и гасит канделябры.
Сцена вторая
В глубине сцены фасад особняка с колоннами. За сценой раздается цокот копыт и возглас – Тпру!
Голос за сценой. Приехали, барин.
Голос Муханова. Ну, все Прохор. Объезжай, поставь экипаж на заднем дворе.
Слышен звук отъезжающего экипажа.
Во двор входит Муханов. Выглядит как франт - во фраке, на голове цилиндр, а в руке массивная трость. Давненько я здесь не был.
В углу сцены виден силуэт современного автомобиля.
Муханов. Это что такое?
Подходит ближе и наклоняется к затененному окну. Внезапно возникает яркая световая вспышка зеленого цвета и раздается в течение нескольких секунд низкий гул. Свет на сцене гаснет и вновь зажигается. Автомобиля больше нет. За сценой слышен шум современного города.
Муханов. Что за черт! Принюхивается. Ну и запах.
Муханов смотрит на дом и замечает на нем две укрепленные доски. Одна красного цвета, другая – серого цвета с профилем Д. Давыдова.
Муханов подходит, читает вслух по слогам то, что написано на красной доске. «Исполнительный комитет Фрунзенского районного совета депутатов трудящихся города Москвы».
Что за абракадабра? Что за советы трудящихся?
Подходит к серой доске, рассматривает ее и вновь читает вслух: В этом доме в 1835-1837 годах жил выдающийся русский поэт-партизан Денис Давыдов.
Затем Муханов в недоумении разглядывает профиль Д. Давыдова и трогает его рукой.
Муханов. Так, а это что? Сейчас же 1836 год. Ну, Денис, шутник, а каков собой красавец-то. Ну не узнать, право.
Дергает дверь. Она закрыта. Берет свою трость и стучит ею в дверь, потом в ближайшее окно.
Муханов. Денис! Денис! Эй, люди! Денис, открывай! Что за фокусы? Эй!
Муханов продолжает стучать.
Из-за угла появляется милиционер, подходит к Муханову и трогает его за плечо.
Милиционер. Гражданин!
Муханов, не оборачиваясь. Это что за французские штучки?
Милиционер трогает его за плечо и еще раз громко произносит. Гражданин! Вы что здесь делаете?
Муханов оборачивается и в недоумении смотрит на милиционера. Нахмурив брови, грозно, командирским голосом спрашивает. Ты кто такой?
Милиционер, опешив, докладывает. Сержант Петренко.
Муханов, передразнивая. Сержант Петренко, сержант Петренко.
Как стоишь, болван перед полковником!
Милиционер, совсем растерявшись. Никак нет, товарищ полковник.
Муханов. Какой я тебе товарищ?! Смирно! Ты, чьих будешь?
Милиционер. Чаво?
Муханов. Я вот дам тебе сейчас чаво! А, ну, быстро беги за хозяином, пока розог не получил! Замахивается тростью.
Милиционер резво отпрыгивает и кричит. Иванов, давай, дуй сюда скорее! Где ты там?
Вбегает второй милиционер. Ты чего орешь?
Первый милиционер. Не видишь, что ли этого клоуна? Сумасшедший! Второй уже за неделю! Вызывай патруль!
Второй милиционер, доставая рацию. Пятый, пятый, я – седьмой. Мужики, на подмогу к нам давайте. Тут псих у райисполкома буйный. Пауза. Да, мы не справимся, он здоровый бугай. Все ждем. Конец связи.
Оба милиционера пытаются наброситься на Муханова, но тот ловко орудует тростью как шпагой и отбивает все их попытки.
За сценой раздается визг тормозов и через несколько секунд вбегают еще два милиционера и уже вчетвером набрасываются на Муханова. Все возятся, пыхтят.
Слышны крики. Вот я вас сволочей! Наручники, наручники давай скорей! Гусары не сдаются! И не таких бил, щенки! На тебе, гад! Псих ненормальный!
Наконец, куча-мала прекращается и Муханова волокут за угол. Слышен стук дверцы и звук отъезжающей машины.
Сцена третья
Кабинет в отделении милиции за столом сидит капитан милиции. На стене портрет Дзержинского. Сзади шкаф. В углу обшарпанный сейф. На столе перед капитаном разложены вещи. Видны вчетверо сложенных два листа бумаги, носовой платок, Стопка каких-то монет, еще что-то. Капитан берет один из листов бумаги, разворачивает и недоуменно смотрит на него. Затем начинает перебирать монеты. Перед ним навытяжку стоит первый милиционер. Капитан поднимает голову и разглядывает милиционера.
Капитан. Ну, что с тобой делать Петренко, ума не приложу.
Петренко. Так точно, товарищ капитан.
Капитан. А, ты еще и юмориста из себя корчишь?
Петренко. Никак нет, товарищ капитан.
Капитан. Эх, лимита ты, Петренко, лимита. Ну, какого хера ты его сюда приволок? Что не мог доехать до психушки Кащенко. Всего то 20 минут ехать – есть же у нас договоренность – психов на вверенной нам территории к ним доставлять. Инструктаж слушал?
Петренко. Так точно, товарищ капитан.
Капитан. Передразнивает. Так точно, так точно. Тебя самого впору туда сдавать.
Что прикажешь теперь делать?
Петренко. Так, товарищ капитан, вызвать к нам психушечную перевозку и всех делов-то.
А они к ним и доставят в лучшем виде.
Капитан. Умник ты, я посмотрю. А с этим что делать? Показывает на монеты.
Золото! Валюта, драгметалл. Да еще бумага на иностранном языке. От КГБ теперь не отвертеться. А мы уже их в протокол внесли.
Петренко. Переминается с ноги на ногу, потупив голову. Виноват, товарищ капитан.
Капитан. Инициатива, сержант, наказуема. Вот смотрю я на тебя и думаю – далеко пойдешь. Ты, вроде бы, в школу милиции собрался. Так?
Петренко. Так точно, товарищ капитан.
Капитан. Да, там таких и берут как раз. И будешь ты, Петренко, лет так через двадцать майором, а то, глядишь, и подполковником, а умней ведь не станешь. Я слышал, тебя здесь мухомором прозвали.
Помолчав. Не слышу ответа.
Петренко. Глядя в сторону. Ну, да.
Капитан. А потом про тебя и телесериал снимут и будешь ты, мухомор, известен на всю страну.
Раздумывает. Где он?
Петренко. В обезьяннике, товарищ капитан.
Капитан. Пошли.
Оба выходят.
За сценой слышится голос Муханова и милиционеров. А, еще один! Выпустите меня немедленно!
Я генерал-губернатору буду жаловаться! В ответ раздается смех и возгласы: Во, во, давай, давай, хоть Брежневу пиши, хоть в ООН жалуйся! Диссидент, понимаешь, нашелся!
Капитан возвращается. Звонит по телефону. Скорая? Капитан Кувалдин, 107 отделение милиции беспокоит. Примите вызов. Да, да псих, да еще в цилиндре и во фраке. Поведение очень странное. Агрессивен и дерется. Какой номер наряда? Записывает. Ждем.
Затем вынимает из стола лист бумаги и пишет что-то, бормоча при этом. Так….
Рапорт. Начальнику….. Пишет. Довожу до вашего сведения, что…….. Молча пишет.
Затем еще говорит вслух. Учитывая вышеуказанные, обнаруженные предметы из драгметалла и текст с иностранным текстом. Вот, блин… Текст с текстом. Ага, вот так – письменный документ на иностранном языке, считаю необходимым поставить Вас в известность об этом инцинденте, или инциденте?
Задумывается. Не помню. Лучше - происшествии.
Пишет дальше. Так подпись.
Капитан размашисто, со вкусом, ставит подпись, закуривает и удовлетворенно откидывается на стуле. Ну, Петренко, мать твою…. Петренко!
Вбегает Петренко. Звали товарищ капитан?
Капитан. Я на задание. Позови Сидоренко, пусть сидит принимает звонки населения. А ты, грамотей, оформишь все документы со скорой. И смотри у меня без фокусов и самодеятельности. Про то, что у него изъяли, молчать. Скажешь, что ничего при нем не обнаружили. Понял?
Петренко. Так точно, товарищ капитан.
Капитан. Все, я пошел, а ты заглядывай периодически к этому клоуну, может, что интересное услышишь.
Командует. Кругом!
Оба уходят. Гаснет свет.
За сценой опять раздаются крики и смех. На конюшне вас выпорю, болваны! Смотри-ка – конюшни! Ха! Я недавно Пушкина читал. Дубровский называется.
Вот там тоже про конюшни. Слышь, артист, а ты, случайно, не Дубровский? Ха, ха!
Ну, ничего, сейчас тебя в дурдом отправят, вот там и будешь им про губернатора и гусаров парить. Поколят тебя, полечат, глядишь и человеком станешь. Вспомнишь, как тебя папа с мамой назвали и где прописан.
Голоса замолкают.
Сцена четвертая
Врачебный кабинет. За столом сидит доктор в белом халате, лет сорока пяти. За отдельным столом сидит медсестра и что-то пишет. На стуле сидит больной Каневич. Он возмущенно жестикулирует. Разговор с доктором происходит на повышенных тонах.
Каневич. Я протестую. Почему меня здесь насильно удерживают.
Доктор. Ну, что Вы как маленький Борис Ильич? Что, первый раз у нас? Вы здесь уже в третий раз. В третий! Не надоело Вам? Не мальчик же. На что Вы надеетесь? Я Вам удивляюсь. Что за детский сад Вы устроили? Вам уже 38 лет, а Вы стоите перед МГУ и выискиваете провалившихся абитуриентов по 5 пункту, выспрашиваете у них процент еврейской чистоты, а потом пишите глупейшие статьи об антисемитизме в СССР. По вашему получается, что если еврей провалился на вступительных экзаменах, то это происки КГБ.
Каневич. А, Вы, скажете, что не так!
Доктор. Я скажу, что это чистейшей воды бред!
Каневич. Неправда! Евреи – самая талантливая нация и они, по определению, не могут завалить экзамены или недобрать баллы!
Доктор. А если все-таки это произошло?
Каневич. Это государственный антисемитизм!
Доктор. А, Вы, знаете, сколько ваших соплеменников у нас лечится? Это что, тоже антисемитизм?
Каневич. Конечно.
Доктор. Вот, я Вам скажу, что бред - это стойкое заблуждение, не
поддающееся коррекции, ни при каких обстоятельствах.
Каневич. Тогда и ваш марксизм такой же бред!
Доктор. Ну, хватит, Борис Ильич! Я уже устал от Вас. Надо же было президенту США, сейчас к нам приехать! Все больницы вашим братом-диссидентом заполнены. Я рад, что через неделю Вас переводят на судебную психиатрическую экспертизу.
И хотя, считаю, что Вы психически здоровый человек, невменяемость Вам гарантирована.
Каневич! Это произвол! У Вас нет против меня никаких аргументов!
Доктор. Аргументы - это ваши примитивные и дурацкие статейки! Все, идите! Нина, проводи.
Медсестра встает и берет под руку Каневича. Они вместе уходят.
Доктор. Уф! Сумасшедший дом! С ума сойти с этими диссидентами можно! И всего-то их по пальцам пересчитать, а шуму от них, как будто полстраны бунтует!
Входит медсестра.
Доктор. Замолчал он, наконец?
Медсестра. Продолжает выступать, Андрей Сергеевич. Взывает к общественному мнению в отделении.
Доктор. Самая подходящая аудитория для него. Все-таки нездоровые они люди.
Ну, ладно, надо новенького посмотреть.
Доктор открывает историю болезни, начинает ее читать и периодически хмыкает. Ну, поди ж ты, не Наполеон, но что-то близкое. Воевал он с ним. Нина, сходи, приведи новенького.
Медсестра молча выходит. Доктор продолжает читать историю болезни.
Через минуту входит медсестра, за ней Муханов в больничной пижаме.
Доктор вежливо. Садитесь, пожалуйста.
Муханов молча садится.
Доктор. Ну, рассказывайте, почему Вы к нам попали.
Муханов. Уж лучше я Вас послушаю, почему.
Доктор. Мне пока что нечего Вам рассказать, я вот Вас послушаю, а потом и сам буду говорить. Итак, как Вас зовут?
Муханов. Вот что, любезный, отвечать я Вам не собираюсь. Где я нахожусь, почему со мной так поступили, кто эти люди, которые меня схватили и доставили меня сюда?
Доктор. О, как много вопросов. Ну, что же постараюсь Вам ответить. Только Вы уж потом, будьте любезны, и мне постарайтесь ответить. Договорились?
Муханов. Ну, что ж, выхода нет. Будь по-вашему.
Доктор. Ну, любезный, находитесь Вы сейчас в психиатрической больнице, в связи с вашим нелепым нарядом и неадекватным поведением. Удовлетворены?
Муханов. Помилуйте, это почему у меня нелепый наряд? Полгода назад Гаврилыч, лучший наш губернский портной, мне этот фрак пошил, а цилиндр полгода назад на Кузнецком приобрел у Готье.
И что такое психиатрическая больница? Для умалишенных что ли? В чем же Вы видите у меня сумасшествие?
Доктор. О, уже слышу здравые нотки. Что вы делали
(заглядывает в историю болезни) у здания райисполкома?
Муханов. А вы имеете в виду эту нелепую красную доску на доме Дениса?
Доктор. Какого Дениса?
Муханов. Ну, Давыдова, какого же еще Дениса. Ведь, дом то его, он в нем уже целый год живет.
Доктор. Вы говорите о Денисе Давыдове, поэте-партизане?
Муханов. Ну, а кого же еще? Только почему Вы его зовете поэт-партизан? Что за нелепость? Денис – генерал, ну, стихи пописывает, но ведь не Пушкин же?
Доктор. Согласен, не Пушкин. Так Вы к нему приехали?
Муханов. К нему, конечно. У меня и письмо от него было, да вот в полиции отобрали.
Доктор. А какой сейчас год и число по-вашему?
Муханов. Удивляясь. 26 апреля 1836 года.
Доктор. Поглядев на Нину. Вот видишь, Нина, сейчас оказывается 19 век.
Записывает в историю болезни.
Ну, а зовут Вас как?
Муханов. Николай Петрович Муханов. Отставной полковник лейб-гвардии гусарского полка, помещик.
Доктор. А когда вы родились Николай Петрович?
Муханов. 7 ноября 1795 года.
Доктор. Про себя. Даже восемнадцатый век. О, вы даже справляете каждый год двойной праздник.
Муханов. Какой еще двойной праздник?
Доктор. Ну, как же, в день своего рождения еще и праздник Великой Октябрьской Революции.
Муханов. Удивляясь. Какой еще октябрьской революции? Была эта, французская революция, да Наполеон их всех, в конце концов, разогнал, да вот Рылеев с Трубецким вздумали учудить в 14 году восстание на Сенатской площади. Вот и все. И больше, слава Богу, никаких революций и в помине не было.
Доктор. Ну, хорошо, а что завтра День Победы, помните?
Муханов. Какой еще день победы? Над кем?
Доктор. Над Германией.
Муханов. Ну, так это еще когда было, при, блаженной памяти, государыне императрице Елизавете Петровне. Отец мой тогда при взятии Берлина командовал ротой гренадеров. Да и вроде это в другом месяце было. Точно не помню.
Доктор с медсестрой многозначительно переглядываются.
Муханов. Насупившись. Ну, вот что. Больше я Вам отвечать не намерен, пока не переговорю с генерал-губернатором князем Голицыном.
Доктор. Внезапно меняет манеру разговора. Так князя нет в Москве, голубчик.
Муханов. Подозрительно. Как нет, а где же ему быть? Вы-то откуда это знаете?
Доктор. Помилуйте, любезный, да как мне этого не знать, когда я вчера прочитал об этом в «Московских ведомостях». Отбыл князь в Петербург по повелению Государя Николая Павловича.
Сестра, округлив глаза, смотрит то на одного, то на другого.
Муханов. Ну, ладно, ваша взяла. Буду отвечать, а, Вы, извольте тотчас
послать за полицмейстером.
Доктор. А как же, всенепременно. Только ответьте мне еще на пару вопросов.
Вы где проживать изволите?
Муханов. Как где? У себя в имении, в 110 верстах от Москвы.
Доктор. Это простите где? В каком направлении.
Муханов. Да, верст 20-25 от Тулы будет.
Доктор. Ага, вот теперь становится все ясно. А много ли душ у Вас имеется?
Муханов. По последней ревизии 575 душ.
Доктор. А, батюшка ваш жив еще? Он ведь тоже служил?
Муханов. Ненадолго пережил он благодетеля своего, светлейшего князя Потемкина.
Доктор. Скажите, пожалуйста, неужто он у самого Григория Александровича служил?
Муханов. Подозрительно. У самого. Бригадиром. А вы, откуда про него знаете?
Доктор. Да как же не знать о светлейшем князе-то? А, простите, любезный, напомните еще раз, в каком году Вы изволили на свет явиться?
Муханов. В 1795 году.
Доктор. Батюшка ваш уже в летах был?
Муханов. Раньше не до женитьбы было ему.
Доктор. Меняет тему. Ого! Так Вы может и с Пушкиным знакомы?
Муханов. С Сашкой-то? Не скажу, чтобы мы уж так и приятельствовали, но пульку не единожды расписывали. Мне как-то Денис ближе.
Доктор. Понимаю. Гусар гусара….
Муханов. Рассерженно. Ничего Вы не понимаете. Думаете, что гусары могут только саблей махать, пить вино, в карты играть, да за женщинами волочиться. Неожиданно зевнув. Извините, больше разговаривать не могу – страшно спать хочу.
Доктор. Нина, отведи его в палату.
Сестра, дотронувшись до его плеча. Пойдемте, больной.
Муханов. Рассердившись. Я Вам не больной, скорее, сами вы больные оба.
Опять зевнув. А, впрочем, все равно. Пойдемте.
Муханов. Обернувшись в дверях. Не забудьте вызвать полицеймейстера.
Доктор. Обязательно. Тотчас и пошлю.
Оба уходят.
Доктор. Задумавшись. Однако, каков экземпляр. Интересно. Очень интересно. И, ни в чем не путается.
Дверь в кабинет открывается и входит сестра.
Доктор. Ну, как он там?
Сестра. Только до постели дошел, сразу же рухнул в нее и заснул.
Доктор. Удивительно, что еще столько продержался. Ведь шесть кубиков аминазина , да седуксен внутривенно.
Сестра. Андрей Сергеевич, а почему Вы так с ним разговариваете, как будто сами из того времени.
Доктор. Видишь ли, Ниночка. Я ведь по первому образованию историк. Все-таки за плечами четыре с половиной курса исторического факультета. И диплом уже писал по 19 веку и как раз по царствованию Николая 1.
Сестра. А чего же ушли?
Доктор. А все очень просто. История у нас – наука идеологическая. И вся она насквозь фальсифицирована. Причем, в любое время. В зависимости от того, что надо было, правителям страны. Как в царское время, так и в наше, советское.
Заспорил я об этом, писал даже, в результате и пришлось уйти. Вот с душевнобольными все-таки легче найти язык, чем с нашими историками. Вот где настоящая паранойя! Ну, что же напишем диагноз нашему Муханову, как там у классика: «Шизофрения, как и было сказано». Однако даже бакенбарды и усы отрастил по николаевской моде.
Помолчав несколько секунд и, начал перелистывать историю болезни. Задумывается. А все-таки странная история.
Сестра уходит и через мгновение приходит.
Доктор. Ну, что там еще?
Сестра. К Вам Мещеряков просится.
Доктор. Давай, зови. Вот нам и настоящий эксперт пригодится.
Сестра выходит и возвращается с бородатым мужчиной интеллигентной внешности в очках и больничной пижаме.
Доктор. Здравствуйте, Павел Петрович, как настроение?
Мещеряков. Здравствуйте Андрей Сергеевич. Спасибо, вроде получше.
Доктор. А как сон, наладился?
Мещеряков. Ну, пока без таблеток заснуть не могу.
Доктор. Давайте-ка Павел Петрович на физиотерапию, на ванны походите. Вы как на это посмотрите?
Мещеряков. С удовольствием. В прошлый раз они мне неплохо помогли.
Доктор. Ну, и чудесно. Вот общий массаж еще добавим сеансов десять. Нина запиши в назначения.
Медсестра. Записываю. Пишет. Поднимает голову. Я пойду Андрей Сергеевич, мне еще лекарства раздавать надо.
Доктор. Хорошо иди, а мы тут еще побеседуем.
Сестра уходит.
Доктор По дому не скучаете? Как ваша книга движется, сколько осталось написать?
Мещеряков. Две последние главы остались. Потом, это же только начало хождения по мукам. Издательство, редактура, цензура и прочая, прочая….
Доктор. Да, не завидую. Помолчав. Скажите, Павел Петрович, Вы пушкинский круг хорошо знаете?
Мещеряков. Конечно, неплохо, хотя это не совсем моя тематика. А что?
Доктор. Про Дениса Давыдова что-нибудь сказать можете?
Мещеряков. Ну, в общем, что-то, несомненно, сказать могу.
Доктор. Вот тут любопытный больной попался, видели Вы его?
Мещеряков. Новенький, что ли? С бакенбардами?
Доктор. Да, я про него. Странное впечатление производит. На роль Наполеона и других исторических персонажей не претендует, но вот называет себя приятелем Дениса Давыдова. И что удивительно, был даже одет во фрак и цилиндр, да еще трость с серебряным набалдашником. Их то где он взял? И ни в чем не путается – вот в чем дело-то. Любопытно мне это стало. Может, Вы как специалист с ним поговорите. Что-то здесь не так.
Мещеряков. Довлеет над Вами ваша специальность, Андрей Сергеевич. Неужели Вы не верите в чудеса? И фантастику не читаете?
Доктор. Ну, отчего же? Забыть нашу действительность порой не мешает.
Мещеряков. А поверить невозможно? Ладно, попробую его разговорить, просто помочь Вам хочу, учитывая Ваше участие в моей судьбе и наши отношения.
Доктор. Да уж, сделайте одолжение. Что-то есть во всей этой истории странное. По крайней мере, спасибо заранее. Не кажется он мне больным, в деталях не сходится.
Мещеряков. Заинтриговали Вы меня. Попробую. Мне, по крайней мере, уже и самому это интересно становится. Я ведь слышал, что он кричал, когда его в отделение доставили. Обратил внимание на его слова, так часть их была на французском языке.
Доктор. Вот я и говорю, что-то странное во всем этом есть. Еще раз спасибо. Идите, отдыхайте. А мне еще на конференцию надо идти.
До свидания.
Прощаются.
Гаснет свет.
Сцена пятая
Действие происходит в холле отделения, спустя неделю. Вечер. За двумя столами расположились больные. Их 5-6 человек. Среди них и Муханов. Перед ними телевизор. Все смотрят напряженно на экран. Из телевизора слышен репортаж о хоккейном матче.
Голос комментатора. И так друзья, пошла последняя минута матча Канада – СССР. Напоминаю вам, что впереди советская сборная: 4 - 2 в нашу пользу. Неудачная передача Михайлова Харламову и вот шайба оказывается у Фила Эспозито. Вот он обходит Петрова, устремляется вперед, все наши игроки оказались сзади. Эспозито пасует шайбу Грецки. Опаснейшее положение! Рагулин бросается наперерез, но не успевает. Сильнейший бросок! Третьяк, как всегда, на месте, парирует шайбу. Вот шайба у наших игроков. Они в последний, наверное, раз штурмуют ворота канадцев. Нервы у канадских игроков не выдерживают. Вот кто-то из канадцев, не видно, какой номер, бьет клюшкой Петрова. Нет, нам такой хоккей не нужен!!! Быстро подъезжает Рагулин и оттесняет противника от Петрова. Ну, с Александром особо не поспоришь! Вот, Михайлов в последний раз бьет по воротам канадцев. Голкипер отбивает. Сирена! Матч окончен! Со счетом 4 – 2 выиграли наши хоккеисты.
На этом мы заканчиваем репортаж о хоккейном матче в Монреале. Всего доброго друзья. До новых встреч!
Во время репортажа, сидящие перед телевизором, живо реагируют на слова комментатора.
Слышатся междометия и возгласы: Козел, куда ж ты шайбу-то пасуешь? Мочи его, падлу! Ну, Саша, давай! Эх! Ну, давай, вперед! Еще банку!
Муханов с любопытством также смотрит и в телевизор, и на болельщиков. Потом обращается к одному больному. Слушай, Юра, а что это за фамилия такая странная такая странная Голкипер? Из иудеев что-ли?
Больной Юра недоуменно смотрит на Муханова. Ну, ты даешь, Петрович? Ха! Голкипер это вратарь! Ты, что с луны свалился? Или что, вообще, хоккей не нравится? Ты, что хоккея никогда не видел?
Муханов. Не видел, конечно. Но захватывает очень, даже болеть начал, хотя еще не очень и разбираюсь.
Юра. У тебя, что, в твоей Тьму-Таракани, даже телевизора нету?
Муханов. Да, нет, конечно. К сожалению.
Юра. А чего же ты до сих пор не купил? Это что же за жизнь без телевизора?
Муханов. Вот, чудак, где ж я тебе его куплю. Спохватывается.
Юра не обращает внимания на последнюю фразу и смотрит на Каневича.
Каневич огорчено отходит от телевизора.
Юра. Ну, что диссидент, опять наши выиграли. Всыпали империалистам по первое число.
Каневич. Вы не правы! Советские игроки запуганы. Они – плод нашей тоталитарной системы! Если бы они проиграли, то их бы дома ждали репрессии.
Юра. Сам ты запуган! Тоже мне плод, нашелся! Вали отсюда! Откуда ты только взялся! Ты где живешь, гад?! Молчи в тряпочку, а то…. Показывает кулак.
Каневич. Испуганно отходит. Смотрит на Мещерякова и обращается к нему. Вот, Вы, я вижу человек интеллигентный. Хочу у Вас спросить про шахматы - ведь Корчной, по определению, должен выиграть у Карпова, не так ли?
Мещеряков. А почему же тогда он проиграл?
Каневич. Волнуется. Ну, как Вы не понимаете? Новейшие технологии КГБ. В первых рядах зрителей сидел гипнотизер и воздействовал на Корчного. И Корчной натура тонкая, впечатлительная, не выдержал этого воздействия.
Мещеряков. И проиграл с таким счетом. Знаете, Каневич, я не сторонник нашей системы, но надо же знать меру. Здесь же все чисто. А ваши взгляды на это, иначе, чем бредом не назовешь. Ведь побить могут. Их только в сумасшедшем доме и высказывать.
Каневич. Огорченно. Не ожидал от Вас такого. Я думал, что Вы как интеллигентный человек с нами. Уходит.
Мещеряков. С кем это с нами? Подходит к Муханову. Николай Петрович, Вы, сейчас свободны?
Муханов. Для Вас, конечно. Давайте продолжим.
Мещеряков. Мы в прошлый раз остановились на войне с Германией.
Муханов. Да, да. Это очень интересно.
Мещеряков. Но прежде я вот о чем Вас хотел спросить. Вы знакомы с Петром Андреевичем?…. Уходят со сцены.
Один из больных наигрывает на гитаре. Юра раскинулся на стуле. В холле опять появляется Каневич. Входит медсестра.
Медсестра. Все ребята, отбой. Расходитесь по палатам. Через пять минут потушу свет.
Каневич. Подходя ближе к медсестре. Вот интересно, Ниночка. Нас Вы разгоняете по палатам, а вот Мещеряков с этим гусаром день и ночь напролет беседуют, да еще по-французски.
Медсестра. А что по-французски разговаривать преступление, что Вы к ним цепляетесь?
Каневич. Дело не в том, что кто-то разговаривает на другом языке, а в том, что здесь нарушаются права человека, причем крайне избирательно! У меня, например, сегодня отобрали литературу, не пустили моего товарища. Я Вас предупреждаю, что буду жаловаться, и по выходе отсюда устрою пресс-конференцию с иностранными журналистами.
Медсестра. Если выйдете. Слушайте, Каневич, ну как Вы всех здесь достали. Ей Богу! Любой застарелый шизофреник ведет себя спокойнее, чем Вы! Идите спать!
Каневич с угрюмым видом уходит. За ним идет и медсестра.
По холлу проходят Муханов с Мещеряковым.
Юра. Увидев Муханова. Петрович, через полчаса десятая серия Штирлица, не забыл?
Муханов. Спасибо, Юра, что напомнил, обязательно приду. Обращаясь к Мещерякову. Просто голова кругом идет. Надо немного остановиться. До чего же мы там, у себя, наивны.
Мещеряков. А, я Вам так завидую. Просто золотой век. Кстати, Вы все-таки решились окончательно на это?
Муханов. Да, твердо.
Мещеряков. Тогда на всякий случай я дам Вам адрес своего друга. Он Вам весьма пригодится и человек он надежный, правда живет не близко. Завтра он ко мне придет, и я переговорю с ним и издалека покажу Вас ему. Потом поговорим подробнее.
Оба скрываются, продолжая на ходу разговаривать.
Сцена шестая.
Спустя неделю. Кабинет доктора. Медсестра стоит виновато, потупив голову, перед доктором.
Доктор. Взволнованно. Ну, как, как это могло случиться? Ты где была?
Медсестра. Так все тихо было. Персонала не хватает – я одна на всю смену. Не могу же я все время в этой палате торчать, у меня и другие больные есть. Тем более он такой спокойный был. Целые дни с Мещеряковым беседовал. А того уже два дня назад выписали. Я смотрю, он, вроде бы, затосковал, замкнулся.
Доктор. Ты чего же молчала?
Медсестра. Так вы же в приемном покое дежурили, а потом после дежурства домой ушли. И как раз он в это время совершил побег.
Раздается телефонный звонок. Доктор берет телефонную трубку. Да, Валентин Михайлович. Доктор слушает, не перебивая минуты, две. Из трубки слышен распекающий голос.
Доктор. Хорошо, Валентин Михайлович. Сейчас все подготовлю. Вешает трубку.
Ну, вот, дождались – товарищи из компетентных органов уже пожаловали. Мы же сообщили в отделение милиции. Эти то зачем? Да как быстро они спохватились! Мало мне выговора, теперь с этими еще объясняться придется. Ну, ладно, иди Нина к больным. Да, а чем он дверь открыл?
Нина. Да, что Вы, Андрей Сергеевич, как маленький! Как к нам Лизка из 5 отделения дверь открывала, к нашим солдатам все бегала. Зубной щеткой дверь можно открыть.
Доктор. Так на контрольный ключ надо было запирать. Сейчас хотя бы запри. Берет в руки историю болезни и быстро просматривает ее.
Так вроде бы все в порядке. Неужели все-таки Мещеряков прав?
Медсестра уходит.
Действие второе.
Сцена первая.
Кабинет Андрея Сергеевича. Входит медсестра с мужчиной в сером костюме.
Медсестра. Вот, Андрей Сергеевич, товарищ от главного врача. Я могу идти?
Доктор. Да, конечно, иди Нина. Мужчине в сером костюме. Здравствуйте.
Мужчина. Здравствуйте. Достает из внутреннего кармана удостоверение и показывает его доктору. Полковник КГБ Серегин.
Доктор. Садитесь, пожалуйста. Я Вас слушаю.
Полковник. Разрешите посмотреть историю болезни. Получив ее, внимательно просматривает. Доктор в это время нервно курит.
Полковник, откладывая историю болезни, тоже закуривает.
Полковник. Значит, сбежал ваш шизофреник?
Доктор. Морщась, как от зубной боли. Сбежал.
Полковник. Ничего удивительного. Какой же здоровый человек захочет у вас оставаться.
Доктор. Почему здоровый? Не очень уверенно. Типичная шизофрения. Без сомнения.
Полковник. Без сомнения, говорите. Достает из папки несколько листов бумаги. Протягивает их доктору. А на это что скажете? Читайте вслух.
Доктор. Читает вслух.
Заключение экспертизы
1. Предъявленные для производства экспертизы карманные часы яйцевидной формы желтого металла с цепочкой из такого же металла по устройству механизма относятся к первой четверти XIX века.
Корпус и цепочка сделаны из золота 96 пробы. Механизм часов в хорошем состоянии. Изношенность приблизительно 30 %.
2. Предъявленные на экспертизу 8 монет желтого металла относятся к XIX веку, эпохе царствования Николая 1.
Из них пять монет достоинством по 5 рублей (так называемый полуимпериал ) чеканки 1826 года. На лицевой стороне изображен двуглавый орел с короной на голове и надпись: монета 5 рублей и 1826 год. На оборотной стороне надпись - чистого серебра - 4, золота - 21 доля, СПБ. На верхней части этой стороны изображены корона и по бокам лавровые ветви.
2 монеты достоинством по 10 рублей (империал) выпуска 1836 года аналогичной чеканки.
1 монета достоинством один рубль 1834 года, называемый александровским, в честь установления Александровской колонны. На лицевой стороне изображен Александр 1, на оборотной стороне изображена Александровская колонна и надпись 1 рубль. Встречается исключительно редко. В настоящее время известно, что в государственных и частных коллекциях имеется всего 6 подобных монет.
3.Представленные на экспертизу два листа бумаги с текстом на французском и русском языках содержат:
Первый лист - отрывок из первого философического письма П.Я.Чаадаева на французском языке.
Второй лист - письмо на русском языке, написанное по правилам старинной орфографии.
Проведенная графологическая экспертиза, по материалам, предоставленными Центральным Государственным Архивом литературы и искусства, установила полную идентичность почерков представленного текста и рукописей Дениса Давыдова.
Оба листа бумаги слегка желтоватого цвета с золотым обрезом, изготовлялась в Лондоне в первой половине XIX века.
Примечание: В связи с тем, что графологическая экспертиза установила автором письма Д.Давыдова, оно, согласно действующему законодательству передается на хранение в ЦГАЛИ Центральный государственный архив литературы и искусства).
Доктор начинает читать письмо. « Благодарствую душа моя, за любезное послание. Вот и отвечаю тебе……. Доктор смолкает и продолжает читать молча.
Полковник. Ознакомились? Прекрасно. Так как какой диагноз вы поставили Муханову?
Доктор. Параноидная шизофрения. Он также подтвержден профессором Метельским.
Полковник. Ну, и как Вы с профессором Метельским объясните данные экспертизы?
Доктор разводит руками.
Полковник. А, скажите-ка мне доктор, много ли шизофреников имеют такие предметы при себе? Кстати, неимоверной цены. И где, по-вашему, он их взял?
Доктор. Нет, конечно, но….
Полковник перебивает. А Вас лично ничего не насторожило?
Доктор. Дело в том, что он был очень естественен, органичен - как будто он, действительно, из другого времени. Ни единого прокола. Это я, как бывший историк, могут Вам сказать.
Полковник. С кем он общался?
Доктор. Вообще-то, он со многими общался, но более всего с больным Мещеряковым.
Полковник. Кто такой?
Доктор. Ученый, историк и литератор, старший научный сотрудник, большой эрудит в русской истории.
Полковник. Тоже шизофреник?
Доктор. Нет. Он - травматик. Лет пять назад попал в автомобильную катастрофу, получил тяжелую черепно-мозговую травму с последствиями. У него периодические обострения в виде ухудшения самочувствия, головными болями и депрессивным состоянием. Лечится у нас один – два раза в год в связи с сезонными обострениями.
Полковник. Много они общались?
Доктор. Да, прилично, несколько часов в день. Часто говорили по-французски.
Полковник. Мещеряков здесь?
Доктор. Нет. Он выписался дней приблизительно неделю – полторы назад.
Полковник. Дайте мне его адрес.
Доктор вынимает из стопки историй болезни одну и подает ее полковнику и тот что-то записывает себе в блокнот.
Полковник. Каким путем он сбежал?
Доктор. Ну, это просто. Персонала не хватает. Сестра пошла к возбужденному больному, санитарка туалет мыла, а он зубной щеткой дверь открыл.
Полковник. Да, и порядки у вас тут… Хорошо еще, что массового побега не произошло.
Доктор. Это невозможно. Сумасшедшие не могут никогда между собой сговориться, поэтому и бегут по одиночке.
Полковник. И часто это происходит?
Доктор. Да, не так уже и часто. Раз в несколько месяцев. Мы милицию сразу же в известность ставим, да вот еще и выговор обязательно получу строгий.
Полковник. Не могу посочувствовать. Помолчав. Да, теперь нам вот работку подкинули. Ну, что же я пойду, вряд ли есть смысл затягивать нашу беседу.
Встает, подходит к двери и, оборачиваясь к доктору, говорит. Если понадобится, то мы еще встретимся. Думаю – обязательно встретимся.
Уходит.
Сцена вторая.
Квартира Мещерякова. Письменный стол, на котором масса книг и бумаг. На столе настольная лампа с зеленым абажуром. Вдоль стены книжные стеллажи. За столом сидит Мещеряков в очках и читает какую-то очень ветхую книгу или журнал. Издалека не разобрать. Края ее обуглены. Мещеряков внимательно читает ее минуты две. Затем аккуратно кладет ее на стол, встает и взволнованно начинает ходить по кабинету.
Мещеряков. Вот и не верь после этого фантастики! Берет опять книгу в руки, смотрит на нее в недоумении. Затем, оглядываясь по сторонам, выходит из кабинета и через минуту возвращается уже без книги. Опять в волнении ходит из угла в угол. Закуривает сигарету. Итак, что же получается? Дыра во времени? Но в каком месте? Неужели во дворе усадьбы? А что же сейчас? Куда же он делся? Ведь вот же повесть, написана же! Смотрит на стол.
Ах, да, я же спрятал ее. Ну, ладно, надо успокоиться. Так, посмотрим лучше сегодняшнюю почту. Берет со стола пачку газет, журналов и писем. Кладет газеты на стол, бегло смотрит название журналов, затем просматривает письма. На одном из них останавливает свое внимание. Так, без обратного адреса. Нетерпеливо вскрывает его и спустя мгновение раздается удивленный возглас – от Николая! Внимательно читает его. - Да, мои уроки не пропали даром! Опускает письмо в карман домашней куртки.
Звонит телефон. Мещеряков берет трубку.
Слушаю вас. Да, это я. Кто, кто? Внимательно слушает примерно полминуты. Хорошо, когда и куда? Кладет трубку. Началось. Да, так просто это не может закончиться. Вынимает письмо из кармана. Внимательно читает его еще раз. Жаль, но следов нельзя оставлять. Комкает письмо и поджигает его. Догорающую бумагу кладет в пепельницу. Затем, надевает пиджак и уходит из комнаты. Хлопает входная дверь.
Сцена вторая.
Управление КГБ. Кабинет следователя. На стене портрет Дзержинского.
За столом сидит следователь. Перед ним на стуле сидит Мещеряков.
Следователь. Итак, Павел Петрович, анкетные данные мы с Вами уточнили. Не догадываетесь, зачем мы Вас пригласили?
Мещеряков. Меня можно за многое пригласить.
Следователь. Ваше остроумие похвально, но неуместно. Кстати, расскажите подробнее о вашей работе.
Мещеряков. Ну, к чему эти формальности. Вы же прекрасно знаете, где и кем я работаю.
Следователь. Ну, разумеется. И все-таки хотелось бы знать все-таки из первых рук, вернее, уст, а не из сведений 1 отдела.
Мещеряков. Да, я думаю, что ваши познания вы имеете не только из первого отдела.
Следователь. Иначе, грош нам цена. Так все-таки я задал Вам вопрос о вашей работе.
Мещеряков. Немного подумав. Как Вам известно, я - старший научный сотрудник Института истории русской литературы. Круг моих интересов – история, литература и общественные отношения России периода царствования Николая 1. В настоящее время заканчиваю книгу по первой четверти девятнадцатого века.
Следователь. В общем, нам известна ваша биография, и круг Ваших интересов. Не только научных.
Мещеряков. Ну, тем лучше. Так что Вам от меня понадобилось?
Следователь. Вас пригласили сюда с тем, чтобы получить сведения по делу, имеющему государственное значение. Предупреждаю Вас об ответственности за дачу ложных показаний. Когда и где Вы познакомились с гражданином, называющим себя Мухановым?
Мещеряков. В сумасшедшем доме, где же еще я мог с ним познакомиться? Числа не помню, где в первой половине мая.
Следователь. Почему именно с вами общался Муханов?
Мещеряков. Я думаю, что у нас возник обоюдный интерес друг к другу.
Следователь. Конкретнее.
Мещеряков. Боюсь показаться нескромным.
Следователь. А вы не бойтесь.
Мещеряков. Я ведь неплохой историк и не только по девятнадцатому веку, но и по двадцатому, и естественно, что наше общение было чрезвычайно интересно и полезно обоим.
Следователь. Почему ваши разговоры велись на французском языке?
Мещеряков. Вы и это знаете? Ну, где же еще попрактиковаться в таком объеме? Вам же известно, что я невыездной. Это не книги, а живая речь.
Следователь. О чем вы беседовали?
Мещеряков. Два сумасшедших беседовали о судьбах государства Российского, прошу прощения за высокий стиль, его истории, литературе, о разном, знаете…
Следователь. И много вы там наговорили?
Мещеряков. Изрядно. И он, и я. Целую толстую книгу можно написать по нашим беседам.
Следователь. И что же Вы ему рассказали? Имейте в виду, что сейчас Вы фактически выступаете в качестве эксперта по делу чрезвычайному, можно сказать, делу государственной важности.
Мещеряков. Понимаю, и даже очень. А рассказывал я ему, естественно,
не только рассказы о Ленине, хотя и этой темы избежать было нельзя.
Следователь. А конкретнее?
Мещеряков. Вы, я думаю, имеете представление о моей личности. Вернее, Вам наверняка предоставили какие-то сведения обо мне, более или менее подробных, моих взглядах, моем отношении к действительности.
Следователь. Да, уж. Надо Вам сказать, что Вы не являетесь образцовым гражданином нашего общества, и взгляды Ваши, нам известны. Как, впрочем, и многих других. Но речь сейчас не об этом.
Мещеряков. По правде говоря, мне даже льстит сейчас выступать в роли эксперта. Несколько странно, что только ваше ведомство заинтересовалось Мухановым. И это жаль.
Следователь. Чего же Вам жаль?
Мещеряков. Жаль упущенных возможностей для специалистов, да, вообще, для всей нашей культуры, истории, литературы. Ведь этот человек лично знал не только Давыдова. Он разговаривал с Пушкиным, Вяземским, знал многих декабристов лично и сражался под Бородино! Он – бесценный свидетель прошлого! Другой такой возможности уже не будет!
Следователь. Не все еще потеряно.
Мещеряков. Нет, потеряно, навсегда, безвозвратно! Он уже в своем времени.
Муханов опубликовал повесть о своих приключениях.
Следователь. Этого не может быть!
Мещеряков. Что это Вы так разволновались? Фантастики начитались. Ход истории не изменился, хотя и у меня появилась такая же шальная мысль. История не имеет сослагательного наклонения. А Муханова и в своем времени объявили сумасшедшим, как Чаадаева, и сослали, правда, без огласки, и в глубокой тайне. Вернее, держали под строгим надзором в собственном имении, не допуская контактов даже с соседями. Журнал, в котором, была напечатана его повесть, был полностью уничтожен, уцелел только один экземпляр, да и он сгорел. Осталось всего 10 страниц, которые мне посчастливилось прочесть.
Полковник. Так где же эти десять страниц?
Мещеряков. Увы, время. Они были так ветхи, и к тому же повреждены, что, просто- напросто, превратились в пыль.
Следователь. Но ведь он у нас фактически ничего не видел. Просидел в сумасшедшем доме целый месяц.
Мещеряков. Да, нет. Тут вы ошибаетесь. Он после побега еще пару недель пробыл в Москве. Немало посмотрел, наблюдал, а человек он весьма неглупый.
Следователь. Да и Вы постарались его просветить.
Мещеряков. В меру своих возможностей.
Следователь. Вы отдаете себе отчет в своих действиях?! Вы совершили преступление!
Мещеряков. По какой статье? И в отношении человека, который давно умер. Бросьте полковник. Вы ведь умный человек. И потом, я подписки о разглашении не давал. Ну, рассказал о развитии цивилизации, об изменении общественного строя. Так это везде можно прочитать. А он много читал. Когда со мной не разговаривал. А про ГУЛАГ я не стал ему ничего говорить.
Следователь. Уже неплохо. Пожалели бедняжку.
Мещеряков. Считайте, что так.
Следователь. А как он обратно в свое время попал?
Мещеряков. Конкретно не знаю. Может сквозь какую-нибудь дыру во времени? Может, есть такое место в Москве?
Следователь. Да, здесь мои знания не глубже ваших. А как же такую книгу пропустила их цензура?
Мещеряков. А она и не пропустила. Я же сказал Вам, что все экземпляры были уничтожены, кроме одного. И, вообще, вся эта история считалась государственной тайной. Величайшей тайной. Может, они поверили в будущее? Подробностей, извините, не знаю.
Следователь. А кто же им там занимался?
Мещеряков. Нетрудно догадаться. Предшественник вашего начальника – шеф жандармов Александр Христофорович Бенкендорф. А как Вы догадались, что он лицо подлинное? Не психиатры же Вам сообщили?
Следователь. В раздражении. Да их самих надо лечить, мать их….
Достает сигарету и закуривает. Успокаиваясь. Конечно, не они. Экспертиза, а там уже и нам сообщили.
Мещеряков. Доставая пачку сигарет из кармана. Разрешите?
Следователь. Курите.
Мещеряков. Затягиваясь. Я вот все хочу у Вас спросить. Вам-то он зачем? Какой резон вашему ведомству?
Следователь. Не правомочен это обсуждать.
Мещеряков. Да, и так ясно. Я думаю, что Муханова подобная участь постигла бы в любой стране, не только в нашей. Человечество, в силу своей ограниченности и самомнения, не доросло до понимания подобных вещей, несмотря на миллионы экземпляров фантастических книг о путешествиях во времени. Мне, к несчастью, не удалось предупредить Муханова, чтобы он ничего не публиковал и постарался бы все забыть. Это единственное, что я мог сделать для него и не успел. Да и вряд ли он меня послушал бы.
Следователь. Вот я вам и советую все забыть. Вы же благоразумный человек.
Мещеряков. Благодарю, но такое забыть трудно, хотя мне вряд ли кто поверит. Как говорится, это для внутреннего потребления.
Следователь. Излишне, мне думается, говорить Вам, что все сказанное здесь не подлежит огласке. Поэтому распишитесь вот здесь. Протягивает Мещерякову лист бумаги, на котором тот расписывается. Давайте ваш пропуск.
Следователь расписывается и отдает пропуск Мещерякову.
Гаснет свет.
Сцена третья
Кабинет графа Бенкендорфа. Бенкендорф держит в руках номер журнала и с недоумением и отвращением листает его. Входит его помощник Мордвинов.
Мордвинов. Ваше сиятельство! От государя императора! Протягивает ему большой
конверт с сургучной печатью. Граф нетерпеливо вскрывает конверт и читает вслух:
Прочитав повесть отставного гусарского полковника Муханова, нахожу, что содержание оной есть смесь дерзостной и богопротивной бессмыслицы, ставящей под сомнение существующий государственный порядок и достойной умалишенного.
Считаю нужным принять по отношению к автору самые строгие меры, а также не оставить без последствий оплошность цензора и редактора журнала, не умышленной, полагаю.
Николай.
Бенкендорф. В волнении, размахивая журналом. Черт! Ну, что Александр Николаевич! Допрыгались с этими вольнодумцами и либералами! Как так получилось?! Куда цензор смотрел?! Почему напечатали?!
Мордвинов. Ведь только год прошел после этой истории с Чаадаевым, когда Государь высочайше повелел считать его умалишенным. И еще один сумасшедший!
Бенкендорф. Так что за история с этим Мухановым?
Мордвинов. Год назад этот Муханов уехал в Москву, по делам, к генералу Давыдову, но у него так и не появился, а исчез на 2 месяца. Потом внезапно объявился вдруг в своей деревне. Засел писать что-то, и месяца через три отправил написанное в «Московский телеграф». Редактору эта писанина понравилась и велел печатать, а уж после напечатания отправил цензору. Смешной эта повесть ему показалась. Если бы не наша бдительность, да и то случайность, что ее успел прочитать помощник князя Голицына. Как его фамилия, запамятовал? А, вспомнил! Алексеев. Вот после этого весь тираж задержали и арестовали.
Бенкендорф. А велика ли повесть? Не успел еще толком просмотреть.
Мордвинов. 127 страниц, Ваше сиятельство. Этот Муханов вообразил себя новым Гулливером, совершившим очередное путешествие, на этот раз в будущее.
Бенкендорф. Однако наглец! Давай-ка, братец, садись и пиши. Не сочти за труд – простого писаря в это дело нельзя посвящать.
Мордвинов. Садится за стол, берет лист бумаги, обмакивает перо в чернильницу.
Слушаю Вас, Александр Христофорович.
Бенкендорф. Диктует.
Его превосходительству генерал-губернатору Москвы князю Голицыну.
Ваше Сиятельство!
Вам без сомнения уже известна повесть, написанная отставным гусарским полковником Мухановым, которая, будь оная опубликована, без сомнения могла бы возбудить в подданных Российской Империи сильнейшее удивление и негодование.
В ней говорится о России, народе русском, его истории и будущем государства с таким презрением и безумными предположениями, что непонятно даже, каким образом русский, дворянин старинного рода, предки которого столь доблестно и самоотверженно доказали свою преданность Вере, Престолу и Отечеству, мог унизить себя до такой степени, чтобы подобное написать. Те немногие лица, коим довелось ознакомиться с этим сочинением, несомненно, обладающие здравым смыслом и патриотизмом, будучи преисполнены чувством достоинства Русского народа, тотчас постигли, что подобная повесть не могла быть написана человеком, сохранившим свой рассудок и поэтому не только не обратили своего негодования против господина сочинителя, но даже изъявили полное свое сочувствие и сожаление о постигшем его расстройстве ума, которое одно могло стать причиной подобных нелепостей и басен.
Государь Император повелевает содержать отставного полковника Муханова под строгим надзором в его имении и поручить лечение от сумасшествия, временного, полагаю, искусному лекарю, находящемуся при господине Муханове постоянно, и каждый месяц докладывать о состоянии его здоровья и рассудке мне лично.
Употребить все имеющиеся средства к восстановлению его здоровья.
Начальник Третьего отделения
Его Императорского Величества Собственной канцелярии
Граф Бенкендорф
Голос Николая. Быть по сему.
Бенкендорф. И вот что, Александр Николаевич. Подберите команду посмышленнее для исполнения. Думаю, что лучше поручить это ротмистру Никитину с тремя – четырьмя молодцами. Он, вроде бы, неплохо выполняет щекотливые поручения. Лекаря пусть он сам подыщет и вручит необходимые инструкции капитану-исправнику.
Мордвинов. Будет исполнено, Ваше сиятельство. А как с соседями его быть? Изолировать?
Бенкендорф. Видеться разрешить, но регламентировать. - Подумав. - Нет, лучше все-таки запретить любое общение с соседями. Капитану-исправнику, назначенному для надзора, находиться при Муханове в имении постоянно. Лекарю осматривать поднадзорного еженедельно и составлять письменный отчет. Мне лично все докладывать.
Сцена четвертая.
Кабинет Муханова в имении. В кабинете Муханов с женой. Они сидят на диване, обнявшись.
Жена, сдерживая слезы. Ну, Николаша, мы что, так и будем жить, сил моих уже нет. Ах, зачем ты только написал эту повесть. Жили же, как люди. Засел тогда, после возвращения, и писал как сумасшедший. Из кабинета почти два месяца не выходил! Все у нас было чудесно. А теперь, как в тюрьме. Уже скоро полгода, как живем под надзором, света белого не видим!
Муханов. Ну, уж и в тюрьме. Скажешь, право, Машенька. Успокойся. А писал так, чтобы все успеть написать, пока свежи впечатления были. И будь любезна, никогда не употребляй слова «сумасшедший». Давай лучше музыку послушаем.
Жена. Да меня и играть более не тянет на фортепьяно. Настроения нет.
Муханов. Да, какое там фортепьяно, Машенька, давай-ка, лучше битлов послушаем.
Подходит к книжному шкафу и достает из него портативную магнитолу.
Еще шесть батареек осталось. Включает магнитолу. Слышится музыка битлов.
Оба слушают несколько минут. Дверь открывается и появляется голова капитана-исправника.
Капитан-исправник. Опять слушаете, Николай Петрович? А мне можно присоединиться? Уж больно мне тоже нравится эта музыка. За душу крепко берет.
Муханов. Ты, вот что, Михалыч. Сходи лучше к Авдотье во флигель. Прикажи выдать вина. Скажи, что я велел.
Голова исчезает.
Муханов. Ну, все Маша. Больше тянуть время нельзя. Что еще придет в голову им? Ты иди к детям в детскую. Сиди там и жди меня. Как все получится тотчас и приду.
Он наклоняется к жене, и что-то шепчет ей на ухо. Жена внимательно слушает, кивает головой и потом смотрит на него с испугом.
Жена. Ой, боюсь, а вдруг не выйдет ничего, не подействует. Ты, точно, уверен, что получится?
Муханов. На себе испытал. С ног сшибает, а в сочетании с вином, не дай Бог! Кстати, и московские проститутки освоили этот метод, чтобы клиентов грабить. У меня две упаковки этого снадобья припасено. Меня им в больнице кормили, да я так удачно обманывал медсестер, что никто и не заподозрил.
Достает из кармана пузырек с каким-то лекарством.
Буду действовать с гарантией. Без шума и пыли. Шутка! Эх, жаль, Машуня, ты не знаешь, что такое кино. Но запомни, ты тут ни при чем. Знать не знаешь, ведать не ведаешь. Грибков, мол, они наелись и все! Стой на этом до конца. Я исчезну, а от тебя они скоро отстанут. Будь спокойна. Через три-четыре месяца я дам о себе знать. Но теперь я уже ученый и буду конспиратором, как Штирлиц. Тьфу, черт! Насмотрелся я там! Теперь вот в голову все это лезет. Так вот, я и говорю, что они потом три дня в себя не придут. Будет их по стенке водить и язык заплетаться так, что и понять будет трудно. Ну, все. Иди. Я
скоро.
Муханов притягивает к себе Машу и целует ее. Маша уходит. Муханов расхаживает по кабинету. Через минуту входят капитан-исправник и Степан, управляющий. В руках у них две бутылки вина и корзина со снедью.
Степан. Вот, барин, принесли все, что надо.
Муханов. Ну, хорошо, Степан. Давай тут, все организуй аккуратно.
Степан, расставляет различную снедь по столу и открывает бутылки. Делает он это ловко и быстро. Косится на магнитолу, из которой звучит музыка и незаметно крестится.
Муханов. Садись Михалыч. Выпьем и закусим, чем Бог послал.
Оба садятся. Степан наливает каждому в бокал вина.
Муханов. Можешь идти, Степан. Поднимая бокал. Выпьем за неведующих и неверующих.
Степан уходит, покачивая головой.
Капитан-исправник. Не понимаю, Николай Петрович.
Муханов. Ты, многое не понимаешь, друг Гораций. А раз не понимаешь, так пей.
Оба выпивают. Даже не представляешь, кого ты охраняешь, а еще больше не знаешь.
Задумывается. Вот музыка – нравится тебе?
Капитан-исправник. Очень. И приятно, и весело, и грустно как-то.
Муханов. Так пей еще. Не стесняйся – начальство не видит и не узнает.
Оба еще выпивают по бокалу вина.
Муханов. Вот видишь эту хреновину. Показывает на работающую магнитолу.
Появится только на этом свете лет через сто пятьдесят!
Еще выпивают по бокалу. А сколько еще ты не знаешь? Телевизоры, телефоны, радио, кино, самолеты, пулеметы. Эх, пару бы танков под Бородино! Бежал бы Наполеон со своим войском до самого Парижа, не оглядываясь!
Капитан- исправник недоуменно слушает Муханова, затем подходит к магнитоле и наклоняется к ней, подставляя ухо к ней. Умиленно слушает, закрыв глаза. Муханов высыпает несколько таблеток в бокал капитану.
Муханов. Ты закусывай, а то захмелеешь быстро. Вот огурчик возьми, грибочки не забывай. Знатные закуски делает Авдотья! Да… Самолеты, пулеметы. И мини юбки. Несчастный ты мужик Михалыч! Видел бы ты мини юбки! Пей еще. Они тебе и в страшном сне не приснятся! Вот это изобретение человечества, так изобретение!
Капитан-исправник пьет уже автоматически. В его состоянии происходит разительная перемена. Он начинает зевать, трет глаза, встряхивает головой и, наконец, роняет голову на стол.
Муханов. Замечая все эти перемены. Эй, Михалыч! Ты чего, уже готов? Готов. Подходит к нему и сильно трясет его за плечо. Капитан не реагирует.
Муханов. Эх, ты! Мюллер недоделанный! Подхватывает его и укладывает на диван, потом пару раз проходится по кабинету.
Ну, отлично! Лекарь приедет послезавтра и увидит его, голубчика, в таком состоянии и засвидетельствует. А мне еще по пути, в первопрестольную надо заглянуть, кое-какие дела закончить. Дениса я так тогда и не застал, авось сейчас повезет. Эй, Степан!
Входит Степан. Чего изволите, барин? Глядит на капитана-исправника. Ах ты, Господи, как его развезло.
Муханов. Убери-ка капитана. Позови Прохора, и вдвоем его отнесите в баню. Жидковат он оказался. Да, живо давай, шевелись!
Степан убегает.
Муханов. В волнении. Удалось! Слава Богу! Все, пора! Пойду, попрощаюсь с Машей. Быстро уходит.
Сцена пятая
1837 год. Во двор особняка Давыдова быстрым шагом входит Муханов. Он одет более скромно, чем в прошлый раз – в сюртуке, без цилиндра. Подходит к дверям и дергает за шнур колокольчика. Через несколько секунд открываются двери и показывается важный лакей в ливрее.
Лакей. Что Вам угодно, сударь?
Муханов. Мне угодно видеть генерала Давыдова!
Лакей. Их превосходительство, генерал-майор Давыдов продали особняк два месяца назад господину тайному советнику Муравьеву. Его превосходительство, господин тайный советник изволят отдыхать после обеда. Как прикажете доложить?
Муханов. Досадливо машет рукой. Никак не докладывай. Поворачивается спиной к лакею.
Лакей недоуменно смотрит на Муханова и закрывает дверь.
Муханов. Задумавшись, медленно идет в тот угол, где в прошлый раз началась вся эта история. Внезапно, как в первый раз, раздается гул и яркая вспышка света. Слышится шум современного города.
Муханов. Что за черт! Опять дыра во времени! Оглядывается вокруг и вновь замечает две доски на фасаде. Подходит к ним. Так и есть.
К Муханову подходит сержант милиции и трогает за плечо.
Сержант. Гражданин! Вы что тут делаете?
Муханов. Резко оборачивается. Петренко! Опять ты!
Сержант. Диссидент! Гусар! Это ты опять!
Муханов. Сбивает фуражку с сержанта. Ну, уж нет Петренко! Показывает ему кукиш. Я теперь ученый – меня теперь не возьмешь. Бьет его по голове кулаком сверху вниз и убегает.
Сержант через пару секунд встает пошатываясь, бежит за ним, на ходу достает свисток. Свистит и кричит. Иванов, Иванов!
Давай сюда! Опять этот псих здесь! Держи его, держи! Убегает. Слышны трели милицейского свистка.