В Москве я говорю, что родился на Волге. От моего села до нее всего с десяток километров. Но я не видел большой реки лет до пяти, пока не попал в детский санаторий в Ильинке. Зимой. А весной река тронулась. И тогда я впервые увидел ледоход – мрачные льдины на темной расплывшейся воде.
«Издалека долго течет река Волга…» Эту песню я услышал еще раньше, чем увидел ледоход. Радиола «Волна» занимала полстола и светилась зеленым глазом. Было лето, и я лбом ощущал, какая холодная печка. Как банка рыбных консервов, которую купили для гостей. Стояло лето, и играло радио. А я стоял возле печки и слушал эту странную песню. Где за пять минут уходила чья-то жизнь. Заканчивалась быстро, как вскрытая хлебным ножом маленькая баночка рыбы.
… «А я иду, шагаю по Москве…» Я чувствую босыми ногами теплую и мягкую придорожную пыль. А ладонь дяди Лени жесткая и сильная. Это брат моего отца. И взял меня в кино на ночной сеанс. Я шагаю с дядей Леней по теплой вечерней дороге. Дорога теплая, потому что я шел босиком. И мы шагали вслед уходящему солнцу. Заканчивался еще один день моего бесконечного лета. День, когда я узнал кино.
А в кино оказалось темно. Посреди долгого летнего вечера внезапно наступила темнота. Точно, как в бабушкином сундуке, куда я однажды спрятался. В большой зале старой церкви наглухо занавесили окна. Я удивился этому больше, чем появлению на экране людей. Темнота была удивительней. Когда парень допел: «А я иду, шагаю по Москве…», темень еще раз поразила меня. Фильм закончился. На улице было тоже темно. Дорога, местами выложенная камнем, еще помнила мои ноги и согревала их. Мягкая придорожная пыль пухло принимала мои шаги. Я еще не знал, что уже люблю Москву.
После школы я поехал в Москву учиться. В институт я тогда не смог поступить. Все окончилось тем, что я пошел в замечательный магазин ГУМ, где в музыкальном отделе купил несколько дисков. И даже не заметил, насколько это напоминает сценарий того давнего фильма из детства. Помните, где они приходят знакомиться с девушкой- продавщицей в тот самый отдел? Позже, когда я уже учился в Москве, у меня была точно такая девушка из ГУМа. И я ждал ее на свидание там у фонтана. А кто там не ждал…
А в тот раз я увез с собой пластинку с другими словами. И понес ее вечером под рубашкой в клетку на нашу танцплощадку с единственным фонарем. И поставил тот диск на старенький проигрыватель: «Как прекрасен этот мир…»
И все действительно было замечательно в тот вечер, потому что мне было 17 лет. И вокруг были мои друзья, и мы торопили солнце садиться, чтобы открыть поскорее танцы. И верили, что каждый следующий день будет еще лучше.
Но на следующий вечер на танцплощадке музыки не было. И танцев на закате вокруг единственного столба с фонарем тоже не было. Потому что у Вовки умер отец. А мы огорчились не тому, что он умер. Мы больше расстроились, что вечером не будет танцев.
Потому что наше лето все еще продолжалось. Солнце так же плавно скатывалось на закат. Жара ниспадала. Темнота заменяла нам вечерние костюмы. И мы считали себя совершенно взрослыми.
Я и теперь люблю Москву. Потому что это как бы город моего детства. Куда меня за руку привел дядя Леня по теплой сельской дороге, местами выложенной булыжником.И брусчатка на Красной площади перед ГУМом такая же теплая.«А я иду, шагаю по Москве…»
А если пойти по той родимой дороге вспять, навстречу рассвету, как когда- то на выпускной вечер, я обязательно догоню на той дороге дядю Леню, большого и сильного. И застану дома друга детства Вовку, у которого так не вовремя умер отец. А если подняться в гору и дождаться солнышка, то там наверху, наверное, увижу и его отца. Только не надо останавливаться…
Вставай, надо идти.
А рыбные консервы я терпеть не могу - холодные и скользкие.