Так уж устроена, воистину, наша безграничная память. Ты побывал на лекции, в опере - пятая часть услышанного - твоя. Если остался дома, чтобы в кругу родных сопереживать героям очередной "мыльной...", считай, половина текстовой сути точно усвоена и ты доходчиво перескажешь соседке.
Но глубже, надежнее, основательнее наши энграммы памяти хранят в своих кладовых личные неудачи, упущения, промахи, обиды - тайные, интимные мысли о прошедшем, переданные шопотом жизни. И "дышит" человек этой сутью, строит настоящее, будущее, используя нужные кирпичики, важные кусочки памяти, как ценный жизненный материал.
Помню в детские годы непонятное беспокойство, нерешительность, необъяснимое нежелание, даже отстранение от друзей, когда они готовились раскрашивать, рисовать. И все потому, что не видел я ни радости, ни солнечных лучиков в красках, не понимал, не различал цветов. Мне вполне был достаточен черный карандаш KOH-I-NOOR, набор которых подарил и научил затачивать их Папа.
Наступила школьная пора. Выполнять домашние задания - святое дело! И я сижу вечерами под черной, "гусиной" лампой, раскрашиваю, по-своему, контурные карты, будто рисую в своем воображении далекие, незнакомые земли. До сих пор звенит в ушах "Моси оатунья" - гремящий дым, водопад Виктория. Как я старался! Долго примеривался, присматривался к цвету карандаша, который я должен пустить в дело, и, обычно, не был уверен, что выбрал правильно.
Наступал новый день и я получал свою законную "двойку" за то, что красным выкрасил низменности, зеленым - горы. И никак не мог я понять, принять такую оценку моего труда, как не желал мой Учитель подняться выше своих знаний, чтобы увидеть, почувствовать детские проблемы, так тесно связанные с учением.
Мало ли было таких педагогов, оставляющих нас в незаслуженной темноте?
Иначе, чем можно объяснить такую сцену? Март 1953 года. Умер вождь. Нас, 12-15-летних, построили в рекреации (коридоре). Стоим 5... 10... 15 минут. Почему? Зачем?
Вдруг слышу шум падающего тела, один... второй...третий... Относят. Оттаскивают.
"Надо же, - думаю я, - Как скорбят, переживают ребята..." И невдомек мне, что здесь "зарыта" нормальная физиология, когда кровь покинула мозг, несогласная с такой поминальной формой поведения.
Меня же "уличил" в дальтонизме профессор Е.Б.Рабкин своими полихроматическими таблицами лишь на втором курсе института. И зажег профессор яркий красный сигнал на моем желании пошоферить. Так автомобиль проехал мимо моей жизненной дороги и не почувствовал я интересного, нужного друга.
Жизнь, последующие события дали мне возможность не раз задуматься и осознать,что я не имею никаких прав, не должен, не достоин...
П Е Р В А Я
Студенческая пора. Страна готовилась ко Всемирному форуму молодежи и студентов. Все силы, вся интеллектуальная мощь страны брошены в "битву" за красивый фасад, за фанфары в честь "развивающегося" социализма. Но в закромах не так много лишних купюр и колосс "вспомнил" о способе "честного отъема денег" у народа, этом "уродливом явлении капитализма". У Остапа их было четыреста. Голему достаточно было одного - лотереи, которая снова шагнула в массы впервые после 1921 года.
Главный приз, естественно, автомобиль, билеты по три рубля и система четкого увещевания, чтобы никакой самодеятельной желательности. Староста цикла выдал мне десять билетов. Срок - три дня. Уговорами удалось "зачехлить" семь. А три, как пришитые, ну, никак.
Закончилась лекционная пара. Стоим мы с Владимиром, обсуждаем...
- Ты знаешь, - вдруг заявляет Владимир, наблюдая, как я рассматриваю денежно-вещевые знаки,
- Не представляю, как действовали римские патриции - организаторы лотерей по раздаче рабов во время сатурналий?
В этот момент мимо проходит Неля Жданкина, скромная, тихая девушка, как все первокурсницы, только что выпорхнувшие из гнезда. Остановить-то легко, я уже это прошел, стоит лишь спросить:
- А хочешь?
Последует ответ:
- За эту бумажку? Денег нет!
Ибо никто из нас не ведает, что такое лотерея, не приучен еще играть с государством в азартные игры, а о замороженных на десятилетия "добровольных" вкладах в государственные займы, все мы наслышаны от родителей сполна. Поэтому, я резко меняю тактику. "Металлический" голос, препятствующий любому возражению: "Отдашь со стипендии!"- я сопровождаю мягким, почти доверительным действием - кладу билет ей в руку. А для подстраховки, нежно охватываю девичьи плечи, создавая легкую, даже приятную обездвиженность. Она не вырвалась и эта секунда решила - билет взят.
- Как ты, однако, - удивился Владимир.
- Физиология, мой друг,- пояснил я - Резко замахнись на человека и он обязательно примет защитную позу, но сделай то же самое, у него на виду, мягко, замедленно и он, уверен, и не заметит.
Быстро катятся дни, вытесняя месяцы прекрасного студенческого времени. Летняя сессия на исходе. Празднично и жарко. Солнце везде: на крышах павильонов, в оконных стеклах, на лицах воркующей и смеющейся молодежи.
Последний экзамен. Я остановился у памятника Мечникову. Закурил. Обычный предэкзаменационный ритуал. Не успел затянуться, как рядом оказался Владимир. Поразил его вид, таким я его не видел: бледный, запыхавшийся, он смотрел на меня широко открытыми глазами, усиленно и как-то неравномерно моргая, и выпалил:
- Неля! Выиграла машину! - глаза его продолжали пожирать меня, будто говоря:
- Я сказал все!
- Что-о-о? - чуть не вскрикнул я, а пальцы почему-то метнулись ко рту,
- Где она? Ты видел ее?
- Больна, лежит в четвертом, пошли...
Через несколько минут мы были у дверей павильона. Наконец, идет...
- Неля, это правда?
- Да, - улыбнулась она, как-то скромно, сдержанно, даже устало, показалось мне - Вы не первые, уже два профессора пытались уговорить меня продать....
- И?
Наши взволнованные, недоуменные лица ей были откровенно смешны.
- Поеду домой, родители решат.
- Правильно.
Я стоял и смотрел на нее, точно в тумане, не в силах осознать, почему не по-моему, распорядился случай? Я поглядел на свои руки. Ведь, держал же! И отдал! Почти насильно...
Опустошенные, мы молча вышли.
Вечером, гуляя как-то у стрелки Васильевского острова, я остановился у гранитного одеяния Невы и вдруг слышу голос Высоцкого с проходящего прогулочного катера:
- Я куплю лотерейный билет.
И тогда мне останется
ждать так недолго.
И хотя справедливости в мире
все нет,
По нему обязательно
выиграю "Волгу".
В Т О Р А Я
Однажды я чуть припозднился и вошел в кассовый зал московского ипподрома, что на Беговой, когда прозвенел звонок. Незакрытой оставалась одна касса, около которой стоял мужчина. Я встал за ним и слышу, хотя он почти шептал кассиру:
- Экспресс 1-3, сто.
Сто рублей на одну комбинацию?! Не оглянувшись, он отошел. Я дублирую не размышляя :
- 1-3, пятьдесят.
Впервые действую по подсказке, которая, мне кажется, серьезно подкреплена - редкая ситуация, ничего не скажешь: высока возможность обеспечить "игровой разгул" на весь вечер. Начинается заезд.
Вперед с отрывом уходит пятый номер, за ней "наши" - первый и третий, остальные резко отстают, сразу, почему-то, слабеют... Всю дистанцию никаких изменений. Финишная прямая. Впереди попрежнему пятый с отрывом в шесть-семь корпусов.
Остается единственная возможность состояться нашей комбинации: лидер должен сбоить, пересечь финишный створ не рысью, а голопом. В этом случае лошадь будет снята, а победителями объявлены следующие за ней... И она сбоит! У самой линии финиша. "Да,- думаю я -наезднику "удалось" резко вздернуть поводьями, вовремя поднять лошадь в голоп. Мой выигрыш составил немалую сумму и я славно потешил свой игровой азарт.
А Александру Ширвиндту в тот вечер невезло отчаянно. В лисьей шапке и шубе с амимичным лицом он медленно выхаживал, ставил, в основном, на "темных" лошадок. Лицо его во время заездов лишь на миг "играло" эмоциями, собственно, так повелевали его ставленники, через несколько сотен метров прочно седлавшие лошадиный арьергард. Но даже и эти мгновения приносили ему минуты несказанного удовольствия. Это было видно по легкой улыбке, широкому развороту плеч, даже в детской припрыжке, появляющейся на короткий миг после заезда. Прав Великий комбинатор: "Волнующая вещь - бега!"
Прошли месяцы. Я снова у ипподрома. Надо купить программу бегов на воскресенье. Тепло и солнечно. Сажусь на скамейку в скверике. Готов погрузиться в поиски своих победителей - процесс, скажу Вам интереснейший, захватывает, ибо ты витаешь, глядя на лошадей, в почти сказочных надеждах...
Не заметил, как рядом кто-то сел.
- Молодой человек, извините... - поворачиваюсь, обращается пожилой мужчина, на вид лет 60, подтянутый, аккуратно одет в джинсы, светлую рубашку в крупную голубую клетку, приятное, располагающее лицо, добрые, чуть прищуренные глаза. Обе руки сверху обхватили палку и чуть склонившись, он как-то сбоку, искоса, на меня смотрит. Здороваюсь.
- Вы, молодой человек, не были на пятничных бегах? - голос молодой, теплый, располагающий.
- Был.
- Не подскажете победителей? - и он протягивает мне программу.
Я заполняю ее, отмечая галочкой не только победителей, но и призеров. Заинтересованная память удивительно глубока.
- Спасибо. Он взял програмку и закурил. Несколько минут он что-то обдумывал, помечал, по-стариковски двигая губами.
- Простите, - теперь атакую я - А, собственно, к чему Вам это? - стараюсь смягчить некорректность вопроса взглядом. Он быстро разворачивается и я вижу по улыбке, осветившей его лицо, что вопрос ему приятен.
- Понимаешь, - он переходит на естественную ступень наших отношений - Раньше любил играть, были возможности, но, главное, кипели страсти, игровые страсти! Теперь - не то. Время. Что делать? Но... на ипподром хожу постоянно. - Он опустил голову, начертил палкой на земле какие-то фигуры и после небольшой паузы продолжал:
- Теперь я «тренировочный» зритель. Нравится, понимаешь, наблюдать за процессом подготовки аргамаков. Рысь - это естественный аллюр, а скачки - это надо воспитать. Практически каждый день я сижу в тишине на своем месте в верхних рядах трибуны, это чтобы хорошо видеть круг, наблюдать. Знаю всех лошадок, жокеев, обслугу. Мой друг - секундомер. Засекаю, понимаешь, время от столба до столба, фиксирую. - Он полез в кошелку и вынул тетрадь, лихо прошелестел страницами, как я успел заметить, все испещренные цифрами. В этот момент мальчишка, игравший с мячом, загнал его под нашу скамью. Объединенными усилиями мы помогли ему.
- Да, - продолжал мой знакомый - Как тебя зовут? Меня - Владимир Ильич, легко запомнишь, - и он засмеялся. - Живу здесь недалеко, на Беговой уже 55 лет. Я и супруга, можно сказать, коренные москвичи. Лет тридцать хожу на ипподром. Супруга меня не ругает - все домашние дела сделаю исправно и сюда. Иногда и она рядом, вяжет, читает.
- Да, понимаешь, - и вдруг его глаза сверкнули - Я тебе подскажу три-четыре лошадки... Конечно, не гарантирую.- и он заглядывает в мою програмку:
- Хочешь?
- Не откажусь, спасибо, - я впервые слышал такое предложение и насторожился отчаянно.
- Ну, что ж, - голос его приобрел уверенные, проникновенные обертоны - В первом заезде "Сегмент", хорошо ходит, проделал большой объем работы... может, может. В третьем я бы взял "Багиру", щадит ее тренер, а она бегучая, понемногу, но прибавляет, нравится мне она. А, где же он? - Владимир Ильич как-то эмоционально листал тетрадь, точно потерял что-то очень личное, важное, имеющее для него особое значение. - Вот, нашел! А "Гея" держи обязательно! Превосходно готов. Давно не выступал. Должен где-то близко "выстрелить" и, если сделает, то красиво - большой запас сил, я чувствую, у этого темно-гнедого с буроватым отливом на ногах жеребца.
- Спасибо, Владимир Ильич, - и рядом с "Геем" я поставил три восклицательных знака.
Мы еще поговорили немного. Попрощались. Позже я корил себя, что не был любопытен, не "пытал", не затронул любимые струны, ведь, наверное, он много интересного мог поведать.
Запомнил его чуть потухший взгляд, когда он пожелал мне удачи, показалось, что это был взгляд человека, заглянувшего на миг в свою молодость.
За час до начала бегов я на ипподроме. Немноголюдно и мне отчетливо видится его былое великолепие, нарядность: медленно и чинно вышагивают в шляпах и смокингах мужчины, сидят за столиками в красивых нарядах и огромных, насыщенных цветами, лентами шляпах, женщины... праздник и радостные надежды во всем.
Звук колокола зовет меня играть. И я начинаю. "Сегмент" Владимира Ильича "обрабатываю" со всех сторон: в паре, экспрессе и, особенно, в дубле, сопрягаю его со всеми лошадьми следующего заезда. Но... меня ждет неудача -
он финиширует лишь третьим. "Ничего,"- думаю я. Третий заезд - "Багира". Я действую осторожнее, но ставленница Владимира Ильича, непременная участница всех моих ставок. И снова... "Багира в борьбе, но уступает, лишь четвертая.
Пятый заезд. Вижу три восклицательных знака напротив гнедого жеребца "Гея", слышу голос Владимира Ильича: " А "Гея", держи обязательно!" Смотрю на "Багиру", "Сегмент" и... отказываю подсказчику в доверии. " Не в "ту степь" ведешь меня, Владимир Ильич!" Иду к кассам, прислушиваюсь, на "Гея" никто не ставит и... я выбираю других.
Этот удивительный заезд я вижу до мелочей и сейчас, так ярко, эмоционально красиво и элегантно провел его "Гей"!
Он чуть задержался на старте, будто задумался, и ушел последним. Но по выходе из первой прямой он развил такую скорость, что создавалась полная иллюзия, точно он летит по воздуху, высоко вскидывая ноги, почти не касаясь земли; шаловливо, играючи,обходил он одного за другим соперников, как стоячих... Ипподром и ахнуть не успел, как он закончил дистанцию в гордом одиночестве, оставив всех за флагом.
Я слышу эту тишину, которая окутала, сжала зрителей, навалившись на ипподром, ибо некому из играющих было радоваться! Надежды всех порушил своим дивным бегом "Гей"!
Я был ошеломлен, повержен, раздавлен... Сверлила одна мысль:"Как я посмотрю в глаза Знатоку, так бескорыстно поделившемуся со мной своим опытом, знаниями? Как?" Медленно тянулось время. Я нервно расхаживал и ждал. Чего?
Голоса судьи, приговора за удручающе глупое недоверие .Затрещал динамик:
- Товарищи, имеющие на руках билет "дубль" 5-7, просим пройти в дирекцию ипподрома.
Это правило действует, когда выигрыш составляет сумму не менее, чем из четырех цифр.
Выигрыш на этот билет с "Геем" составил полтора автомобиля "Волга".
Поражения учат и жизнь прекрасна такими задачами. Перед каждым мужчиной часто встает вопрос: Прислушаться ли, принять подсказку - чужое мнение, скрывающееся часто под мягкой или жесткой формой "генеральской" рекомендации, отбросить ли свое, наступив на "горло" собственной песни?
Сложный вопрос. Не подлежит сомнению, что с детства нужно постоянно копить опыт продуманных решений, а соглашение с логически обоснованной подсказкой, уверяю-неглупое дело. В библии сказано: "Кто слушает совета, тот мудр."
Т Р Е Т Ь Я
Извилистой лентой проспектов и площадей раскинулся Мурманск, столица российского Заполярья, на правой стороне незамерзающего Кольского залива, воды которого мрачным, тяжелым покрывалом и летом, и зимой сдержанно и сурово ласкают его пологий, каменистый берег. Неповторима красота, сурова, несколько анемична, природа Заполярья, которая, однако, северным людям более сродни, чем яркая и пестрая красота юга. Многочисленные зеркальные, глубокие озера; порожистые, короткие, но быстрые и полноводные реки, стекающие со склонов сопок и прячущиеся среди скал и пятнистой тундры, в которой ты чувствуешь себя великаном среди карликовых берез, низкорослых рябин, приземистого богульника болотного. А бесчисленные болотца зорко хранят любимые поморами северные дары -морошку, клюкву, бруснику. Летом в редкие солнечные дни далеко видны шапки белых снегов в распадках северных склонов сопок, сверкающих в обрамлении мхов, лишайников, валунов. А северное сияние, полыхающее цветами и оттенками по всему черному морозному небу. А северные "будильники" - бакланы, разбойничающие пред утром у помоек. Все это - мой заполярный край. Полярная ночь на три месяца погружает его в спрессованную тьму, которая давит на твои плечи, лишает солнечного тепла, света, утренней улыбки. Снег, метели и морозы лишь добавляют жесткости, подчеркивая сложные жизненные установки этой среды обитания. Но после полярной ночи нет зрелища более волнующего, чем восход светила, только северяне-солнцепоклонники приветствуют, простирая руки к нему: Здравствуй, солнце! А в мае, когда природа Заполярья просыпается и солнце неуверенное, удивленное выкатывается, чтобы осветить и согреть, на юго - восточных склонах сопок тает снег, как тысячелетия назад таял у подножья Альп в ледниковый период земли, и яснеет на душе, чувствуешь, что живешь, что вынырнул к радости, улыбкам...
Первый заполярный декабрь. Мой путь лежит в рыбацкий поселок Териберка, что на берегу моря Баренца на выходе из залива. Теплоход "Клавдия Еланская" ночным переходом из Мурманска швартуется у небольшой пристани в губе.
Выхожу. Вокруг белое мелькающее "молоко". Снежные "заряды" хлещут в лицо, играют мной, швыряя тело в разные стороны под всхлипывающе-ревущие завывания пронизывающего борея - ветрюги седогривого. И не знаю, дошел бы до жилья я, молодой, спортивный, если бы не канаты, которые, как стены, поддержали меня.
Летом солнце не балует, словно напоминает всему живущему, что оно здесь - гость, неустойчивый, временный. Появилось на миг и спряталось в тучи, постоянно набухающие серые облака, и остается лишь узенькая полоска, в которой светится, золотится небо. Я люблю мартовское солнце, но не закат или восход, а заполярный его зенит! Когда сверкает, как алмаз, блестит снег, залитый ярким, теплым светилом, когда даже грязно-зеленые дома на Кольском проспекте, теряют свою угрюмость, когда удивляешься, что может сделать лучик солнца с душой, стремлениями, мыслями северян... Облачность высока и постоянна. Кажется, что Всевышний гонит "небесные странники" со всей земли, считая заполярье надежным своим хранилищем. А уж, когда солнышко появилось, и нет дождя, и воскресенье - праздник с друзьями, партнерами на теннисном корте.
Один из них Станислав, высокий, чуть грузноватый, круглолицый, легкий на подъем, молодой мужчина. С ним и связана эта история.
Я возглавлял медицинский коллектив. Станислав работал в "органах" ( право, забавно звучит официальное название нашего славного оружия Великой войны "Катюш" - "Сталинские органы". Именно так!).О работе Станислава я узнал случайно.
Кто из любителей спорта не помнит жаркое лето 1972 года, когда Москва изнемогала солнечным зноем, а весь мир с затаенным восторгом предвкушал битву двух хоккейных титанов Канады и Советского союза ( неприятная мелочь: главный идеолог КПСС т. Суслов был категорически против этих встреч).
Первая игра - в Монреале. Телекамера скользит по лицам волнующихся, встревоженных, внутренне потрясенных зрительской атакой, наших хоккеистов, тренеров ("сладкоежкам" на память: канадские профессионалы, так величал их радиокомментатор Николай Озеров, заявили, что "съедят нашу сборную, как черничный пирог"). И вдруг на экране, рядом с Тихоновым... знакомое, круглое, улыбающееся лицо! "Господи, Станислав! Чего он там?" Все прояснилось, когда он вернулся. Так "работало" КГБ...
И не скрою, однажды я воспользовался помощью этого всесильного КГБ. Раз в год в период относительного летнего рабочего "спада", в связи с отъездом значительной части северян в южные края, начальство поощряло мое желание съездить, посмотреть работу передовых коллективов страны, взять и перенести лучшее на Кольскую землю. В тот год я наметил Волгоград, но не учел летнюю нагрузку на вечно-переполненные гостиницы. Обратился к Станиславу.
- Постараюсь, позвони...,- ответил он в перерыве между сэтами.
Такой встречи, воистину царской, я не ожидал: объявление, машина, лучшая гостиница города на берегу Волги, одноместный номер с телевизором - мелочь, но приятна до чертиков, учитывая проходящий в те дни чемпионат мира по футболу. Оформляя, администратор смотрела на меня так заискивающе - внимательно, будто я по меньшей мере знаменитый актер, или спортсмен, не меньше; потом сопроводила меня, осмотрела номер... А какие котлеты "по-киевски" я откушал в ресторане (был четверг - рыбный день)...
Теннисные встречи на корте обычно проходили в обстановке повышенной эмоциональной напряженности, сказывался дефицит солнечных лучей, однако радости было больше, а беседы, общение, взаимная информация - эти вырванные из бытия прекрасные мгновения, как светлые видения еще долго потом накатывают на тебя, как волны. Однажды, вернувшись из Москвы, я и рассказал Станиславу о лотерее ( снова она, что делать?) , которая "шагнула" в столицу.
Прошло несколько недель. Небольшая сберкасса, что в центре города. Стою в очереди, хочу купить билеты "спринт". Заходит Станислав, протягивает:
- Поменяй, времени нет...
- Становись, - я делаю шаг назад, пропуская его вперед. Быстро движется очередь. Не успели мы запустить диалог, как Станислав уже у кассы. Кассир отсчитывает и бросает ему билеты. Следом - я. Отходим.
Не терпится побыстрей вскрыть, узнать... и Станислав начинает:
- Смотри, машина...
- Нет, у – меня? Жаль, - билеты летят в урну.
- Все же мне повезет, уверен - Станислав смеется и мнет в руке билет
- Почему "без выигрыша"? Выиграю, - все это мы говорим друг другу весело,
легко, нисколько не сомневаясь в возможности выигрыша... Со стороны сцена выглядит забавной: два мужика, как дети, "ловят журавля" и так увлечены, что не замечают улыбок...
- Последняя надежда, - и Станислав вскрывает....
........................................................
Глаза его не отрываются, вперившись в билет, он крутит его, будто пытаясь рассмотреть под разными углами, потом переводит взгляд на меня, молча поворачивает его и я читаю: Выигрыш - автомобиль "Жигули" № 2424.
Мы смотрим друг на друга. Улыбка на его побледневшем лице застыла, заморожена, ее никак нельзя назвать искренней, скорее - смущенной, извиняющейся. Он как-то неестественно держит билет между указательным и безымянным пальцами, и мне кажется, что он силится что-то сказать, но не решается, ищет слова, но не находит. Мой вид, отнюдь, не лучше. Лицо, уж точно, осветилось бледностью, а приоткрытый рот, глаза, устремленные на билет, руки, тянущиеся к лицу, - все говорит о потрясении.
Он опустил руку с билетом, сжал его в кулаке и сунул в карман.
- Я пошел, - резко повернулся, зашагал к выходу.
Через час он позвонил мне:
- Извини, мы так расстались, но уж больно остра ситуация, ты понимаешь?
- Ничего. Судьба. Не бери в голову. До встречи, - и я повесил трубку.
Через пару месяцев я шел по проспекту. Рядомпритормозили серебристые "жигули", открылась дверь:
- Привет! - я вижу улыбающегося, круглолицого Станислава,
- Заходи! - Я сел.
- Она?
- Да. Вчера получил. Спасибо. В этом подарке судьбы много твоего... У тебя есть двадцать минут?
- Да, - я взглянул на часы.
- Поедем на Ленинградку.
- Годится. Ты знаешь, - я смотрел на руки Станислава, нежно охватившие руль, - мне сверху Мурманск всегда кажется пестрой змеей, грациозно скользящей к морю, а его жители... Есть чудный цветок - кактус "Королева ночи". Он раскрывает свой цвет сразу после захода солнца, а к полуночи его нежно-белые одежды благоухают... Но совсем недолго. Уже к трем часам ночи он затворен. Поэтому этот цветок никогда не видит солнечного света. Разве не подобна жизнь северян этому цветку в Полярную ночь, которая вот-вот расцветет? Станислав взглянул на меня, кивнул. Жигули, мягко набирая скорость, как живое существо, следуя указаниям хозяина, весело бежали по полупустынной дороге. Вот и мост, который нависает над ухоженой, мшистой тропой. Это сегодня. А завтра, одетая в снега, уже - трасса позовет, покатит лыжников в "Долину уюта", где в марте каждый год стартует солнечный "Праздник Севера".
Ч Е Т В Е Р Т А Я, " П Р И П А Р К О В А Н Н А Я "
... мой Север, прощай.
Ты доблести, славы и мужества край,
Какая б со мной ни случилась беда,
Я эти края полюбил навсегда.
Р.Бернс
Мой рабочий чертог - на улице Челюскинцев, оживленной, муравьиной, людской тропе, которая на своем долгом асфальто-блочном маршруте вдоль Кольского залива, чертит все причудливые его изгибы. И кажется мне, что мы, северяне, как "семья Челюскина", в поисках Своего пути "схвачены" льдом и полярной ночью, что пребываем в постоянном ожидании господачек - северных надбавок, пытаясь откупить таким образом у земли и неба, свое тающее здоровье.
Рабочий кабинет, просторный, светлый, благодаря огромному во всю стену окну, которое, по моему разумению, должно привлекать, останавливать, уставших от заполярной тьмы, шастающих прохожих. И, сделав мягкую подсветку, я искал и находил "спонсоров", желающих "инвестировать" в широкое межоконье самодеятельные художественные полотна, фотографии, спортивную амуницию.
Мой стратегический плацдарм - длинный, старинный, черного морения дубовый стол с широкими тумбами, постоянно заваленный белоснежно-бумажными зарослями - справками, планами, отчетами. Исписанные, отпечатанные они тихо, скромно, даже инертно, клеились, прижимаясь друг к дружке, как все мы в то неосознанно-болтливое время, когда хором пели о трудовых победах, лепили лозунги на домах и дорогах : Слава труду!
Надо мной за спиной, как икона, висит портрет Ильича, как я считал, с человечным, но каким-то отрешенным взглядом, то ли спрашивающим, то ли жалеющим, трудно сказать. Но был он в то время с нами везде. Помню столетний его юбилей, пышный, торжественный, обстоятельный. Мой друг, главный врач, повесил у морга фотомонтаж: "Ленин - жил, Ленин - жив, Ленин - будет жить"... Увидев это творение, я позвонил ему, ненавязчиво пояснил.
Иногда я с трудом находил на столе нужную мне информацию, даже вставал, спрашивал: "Где же?" Тогда и возникали вопросы: "Не много ли беру на себя? Кто - я? Организатор?" А, собственно, каким руководителем я был?
Утвержденным? Номенклатурным! Была такая практика. Третий день я в должности. Вечереет. Зашел друг. Приговорили бутылку "Советского шампанского". И вдруг звонок: "Срочно прибыть в облисполком! Натерпелся я страху. Свербила лишь одна мысль: не улыбаться без толку, отвечать на вопросы, по возможности, короче". Пронесло, знать, не изгоем был в той среде.
Стремился ли к креслу? Нет. Хотел быть не хуже самых хороших.
Был молодым, горячим? Да. Что делать? Но это козырь не мой, к тому же, преходящий.
Свободным? Да. Повезло, не был под началом, не испытывал пресса свыше, творил то, что думал, с соратниками.
Уверенным? Да. И с опытом, убежденная готовность, самость нарастали. Но не смог одного - защитить диссертацию. Все было, материал, обработанный на ЭВМ, руководитель, походы в небольшой диссертационный московский зал, где все, сидя впритирку, переписывали по две диссертации в день.
Поддакивал начальству? Бывало.
Усмехался ли его "шуткам"? Частенько.
Напивался ли на сабантуях, "лил" ли спичи "сладкие"? Нередко.
Молчал ли, когда прилюдно унижали женщин? Было. Однажды. На слуху у вас сцена молчания всей мужской журналистской братии во время памятной хамской выходки Киркорова? Нечто подобное до сих пор жжет мое сердце.
Лез ли вперед, отталкивая всех? Да. На кладбище, когда хоронили старших товарищей, дважды чуть не упал за ними в могилу. Уходили обычно в весенне -летний период, провожали прилюдно, добропорядочно, с музыкой Баха и, почему-то всегда нехватало рук предать земле.
Cлышал ли, понимал сотрудников? Однажды получил письменно-телефонное указание: осудить поступок молодой работницы. Понимал - мелочь, не виновата. Знал, что она беременна. Не захотел вызывать: мало ли, заволнуется. Подошел, сели.
- Кого ждешь? - спрашиваю - Все ли в порядке?
Беременность безмерно украшает женщину, а ответы на подобные вопросы добавляют такие яркие краски. Полыхнула Марина широкой теплой улыбкой и показалось мне, словно, побывал в семейном кругу, где все ждут божьего чуда.
А ответ я подготовил и отправил по инстанциям в срок.
Что же получили северяне от деятельности нашей?
"Вы - четвертые,- заявил министр после Москвы, Ленинграда и Свердловска по уровню помощи населению", - и "выдал" премию, которую поделили поровну: каждый получил дополнительную оплату десяти средних рабочих дней.
Вечер. Ритм работы спадает. Прокручиваю, по-Пифагору, события минувшего дня. Размышления прерывают телефонный звонок и стук в дверь одновременно. Заканчиваю разговор, а в кабинет уже "вплыла" Муза Николаевна, статная, молодая женщина. Вот, ведь, мужчина - думаю я о себе, на службе, а глядит ни в глаза, где все можно прочесть, нет - подавай ему женскую красоту в целом.
Смущенная улыбка, сжатые в локтях руки, замедленная походка - все выражает заинтересованность, неопределенность.
- Разрешите уйти сегодня на два часа раньше? - Просьба проста, как жизнь.
- А, что, собственно? - Мой ответ еще более естественен.
- Школьная подруга выходит замуж... приглашена свидетельницей.
Свидетельницей? Чувствую нестыковку. Получается, что моего разрешения не требуется, все решено?
- Когда свадьба?
- Завтра в пять вечера.
- Люди у тебя есть?
- Да.
- Ну, что ж, - после небольшой паузы - На свадьбе и засвидетельствуешь, - закончил я грубовато и выругал себя после, что не попытался смягчить, встать и проводить до двери.
Прошли, пробежали недели. Хмурое, холодное октябрьское утро, одно из последних перед снегами, вдыхаю предзимний, изумленный воздух. Иду вдоль стадиона, необычно ладно вписавшегося в центральную часть города. Мелькают бледные, серьезные лица спешащих земляков. Солнце уже не в силах преодолеть облачность и будто прощается, посылая нам свои последние нежные отблески.
Захожу в кабинет. Пару телефонных звонков и... объекты.
- Можно? - Кто-то спешит.
- Заходите.
Муза. Не останавливаясь, уверенно и твердо идет к столу, и вижу я, что она вся светится какой-то внутренней радостью. Вид, явно, не просителя. Тогда, зачем к главному поспешает? Муза остановилась.
- Можно я вас поцелую?
- Господи,- выхожу из-за стола - Целуй, знать, есть за что.
- Помните, - Муза явно торопится выдать поскорее, переполнявшее ее благостное событие, - Вы не отпустили меня на бракосочетание подруги?
Конечно, помню, но сейчас меня поражает, как свободна жестикуляция женщины в радости. Несколько слов, а сколько игры лицом, руками, телом...
- Купила я десять билетов лотереи ДОСААФ, хотела вручить в ЗАГСе. Не удалось. Вы не отпустили. Решила вручу на свадьбе, но вы же знаете, какая там неразбериха, - она сжала кулачки, пытаясь изобразить несуразность своего
поступка.
- Муза, а может быть, тебе было просто трудно расстаться с ними? Мне уже ясно: снова лотерея и, видимо, неплохой выигрыш...
Но Муза и не слышит меня.
- Вчера прихожу домой, а там муж... Короче, из десяти билетов выиграли два, но выигрыши - машина и холодильник!
- Ну, Муза, - я развел руками, - это что-то запредельное. Я рад за вас.
Что я мог еще сказать? Видимо, надо побывать в шкуре выигравшего, чтобы найти те единственные слова, которые могли что-то добавить к этому, упавшему с неба, подарку.
* * *
Память - нежный и надежный жизненный щит. Тревожьте ее и чаще! Но не ропщите, если что-то забыли. Не подгоняйте, ибо Вы уже дали ей установку поискать, пошастать по закоулкам. Через несколько минут она, может быть, найдет.
У меня многие имена стерлись. Но, Неля, Владимир Ильич, Станислав, Муза, остались, чтобы ярким свечением напоминать мне о событиях, о больших и малых потерях, случайных приобретениях, о том, что каждого живущего на земле, обязательно ждет свое сокровище, чтобы иногда я терзался сомнениями, чтобы, наконец, мог лигировать свои чувства в нелегких житейских "сражениях".
* - мираж.
июль 2005 г.