/Статья написана в 2002 году, но не опубликована, т.к. обещала знакомому в газету. Но в январе 2003г. газета накрылась медным тазом, и о статье я забыла. Учитывая проснувшийся интерес к моим стишкам «по мотивам» текстов Линдемана, статью публикую здесь./
"…Мои тексты возникают из чувств и из мечтаний, но все же больше от боли, нежели по желанию. Мне часто снятся кошмары, и я просыпаюсь ночью весь в поту, т.к. я вижу во сне жуткие кровавые сцены. Мои тексты - своего рода вентиль для лавы чувств в моей душе. Мы все с трудом пытаемся скрыться за благовоспитанностью и внешними приличиями, а на самом деле нами управляют инстинкты и чувства: голод, жажда, ужас, ненависть, жажда власти, секс и т.д. Конечно, есть еще дополнительная энергия в нас - это любовь. Без нее все человеческие ощущения угасли бы. Порыв и негативные чувства особенно опасны, если они зажимаются в сознании и подавляются. Мои тексты помогают им выйти на свет..."
Тиль Линдеман
Тексты, написанные Тилем Линдеманом, тексты порой страшные, жесткие, и, почти всегда повествующие о боли, испытываемой героем песни – привлекают многих слушателей именно этим отношением к чувствам, отвергаемым или подавляемым людьми угоду общественным установкам, вбитым в нас с раннего детства, когда нам доходчиво объясняли: «Не плачь – ты же мальчик!», «Не бойся темноты – там никого нет!», «Не бей соседа по башке! (и не важно, что он только что сделал тебе гадость) И вообще никого не бей!»
Да, конечно, мы уже не даем в морду хаму и подонку, хотя – стоило бы, мы делаем вид, что нам не страшно, когда смерть (а что еще может быть «темней» и непонятней для человека) выкашивает бывших одноклассников и зависает над тобой с торжествующей ухмылкой, а слезы – да они просто льются не по лицу за воротник, а прямехонько из души – в сердце.
Сдавшись на милость «специалистов», придумывающих каждый раз новое объяснение неблагополучия – не только тебя самого, но и теперешней цивилизации, рискуешь снова оказаться в роли лоха, который не только сам себя побил, но и заплатил за это деньги. Может, хватит слушать каждого дипломированного урода? Может, лучше разобраться самому, подумав своей головой, и превратить слабость – в силу.
Существуют силы, управляющие человеком – они неизмеримо древнее его, сильнее и соотносятся с ним так же, как море – с челноком на его зыби. Это – не инстинкты, далеко не архетипы, это то, что присуще всему живому – от червя до человека, и даже далее – там, где уже нет белковой жизни, но остается сознание, эти две силы играют им, словно дети футбольным мячом, кидая из крайности в крайность.
Эти две силы – боль и жажда жизни.
Практически неуничтожимые извне, они могут лишь заглушать или усиливать друг друга. Попробуйте уничтожить боль, не устранив ее причины! Препараты, блокирующие различные механизмы ее передачи (от химических медиаторов до электрических импульсов в нейронах) вызывают привыкание, и уже не действуют на приспособившийся к ним организм. Повышение дозы и смена препарата дают лишь временный эффект. Можно отключить мозг от восприятия боли, дав общий наркоз – но время его действия крайне ограниченно. Можно перерезать нерв, ведущий к источнику боли – но она найдет обходной путь. Сама по себе боль неуничтожима.
И не только физическая. Существует и душевная боль, не находящая успокоения. Можно залечить душевную травму, и душевная боль, которую она вызывала, утихнет сама, можно привыкнуть к ощущению этой боли, но она не исчезнет ни от каких психотерапий, ни, тем более, «со временем». Не только к чувству потери – но и к унижению, одиночеству, бесприютности привыкает человек, душа его, подобно моллюску, в раковину которого засунули колючий осколок, обволакивает его оправданиями; как дерево обтекает своей плотью вколоченный гвоздь, делая его частью себя – и раны затягивает камедь, так и душа латает свои повреждения, но пока они есть – боль не перестанет напоминать тебе о том, что тут «все не так, как должно было быть».
Да, именно об этом говорит нам боль. Болит – значит, повреждено. Повреждено, потому и болит. Боль – один из первых симптомов нарушения, начавшегося в физическом или в духовном организме. Но у нас никогда не бывает все в порядке – таково устройство мира, что любая система колеблется около точки оптимального состояния, всякий раз пролетая мимо него по инерции. Боль запускает механизм возвращения, поддержания гомеостаза. Чем больше отклонение – тем сильнее боль. Сравните с маятником – чем больше угол отклонения, тем больше момент силы. Но вот мы привели маятник в положение наивысшей точки, угол развернулся в прямую – и момент исчез. Нет, конечно, механический маятник недолго задержится в этой точке – какой-нибудь микротолчок выведет его из состояния неустойчивого равновесия, и качание продолжится. Но для живой системы возвращение невозможно, это – смерть, изменение необратимо. Боль исчезла. Исчезла и жизнь.
Правы, наверно, буддисты – чтобы уничтожить источники боли, надо умерщвлять не только тело, но еще и душу, и даже самые основы человеческой личности, вплоть до осознания себя. Только тогда наступит «нирвана» - в дословном переводе – «угасание».
Не напоминает ли вам это такую пословицу: «Осердясь на блох – да одеяло в печь!» Возникает вопрос – «а оно вам надо»? Возникает не из пустоты, не из трусливой телесности – она-то чаще всего ратует за прекращение страданий любым путем, а из той же темной запредельности сознания, откуда берет свое начало и боль. Оттуда берет начало не менее древняя вещь – жажда жизни.
Не будь этой всеобщей жажды, любая боль была бы смертельной – не успев начаться, жизнь кончалась бы самоубийством – ради уничтожения боли. Но эта жажда, возникающая одновременно с жизнью, ведет ее от одного страдания к другому, преодолевая их и находя в этом удовлетворение. Даже боль она использует себе во благо – как сигнал к возвращению системы к оптимальной точке. Всё служит ей – и страх, и голод, и страсть, и любовь – все они заставляют нас искать источник удовлетворения вне себя, взаимодействовать с миром – и менять его. Трудно согласиться с тем, что наши лучшие, самоотверженные порывы, часто сопряженные с риском для физического существования, имеют такой элементарный и прозаический источник, но это так – для уничтожения боли жажда жизни использует иной, менее радикальный путь, чем уничтожение себя – изменения касаются именно причины разрушения, а не точки приложения боли. Сосуды сжимаются вокруг пораненного места, кровь сворачивается, организм начинает процесс заживления – а вовсе не отключает его от нервной системы, дабы уменьшить боль. Как часто героические поступки совершаются лишь для того, чтобы душа не пострадала от нарушения привычных ей постулатов – и человек вступает в неравный, обреченный на поражение бой с реальностью. Самое смешное, что иногда – побеждает! Но и само поражение и смерть помогает ему избежать разрушения души. До чего же иным противна реальность…
Да, правы, наверное, христиане, возвеличившие боль… Или нет? Их страдающий бог. Их оценка материального мира, как вместилища боли. Их оценка всего, что нравится, что приносит удовлетворение, что привязывает нас к этому миру, как порока, греха. Даже запрет на самоубийство имеет в христианстве садо-мазохическую природу: «Из тюрьмы хотел убежать, сволочь?»
Забавно наблюдать, как агнцы божии, подобно еноту из байки Генри Катнера, не только собирают хворост для костра, на котором их поджарят, но еще и освежевывают себя сами. Бр-рр. Сравните пиротехника, увлекшегося до полного забвения простой истины, что огонь обжигает, и доброго христианина, изо дня в день упражняющегося в смирении – так кто же из них мазохист?
Ладно-ладно, оставим священных коров в покое… Не будем упоминать о любимейшем (за рубежом) русском писателе Федоре Михалыче, когда-то доходчиво объяснившего всем, как спасаться христианину – мучая себя и других, не будем перетирать многочисленные секты гностического, скопческого и хлыстовского толка, регулярно отпочковывающиеся от основного русла христианского вероучения, здесь это не главное.
Просто из широчайшего опыта христианства можно понять, что стремиться к боли, не смотря на то, что она – естественный защитный механизм всего живого – саморазрушительно.
Вспоминая тилевы слова о любви…
В детстве, читая все подряд, кажется, у Данте – да, навроде как там, я наткнулась на фразу, что его повлекла за собой – нет, не гравитация, а «любовь, что движет Солнце и светила». Меня это просто ушибло, особенно как вспомнила то, что во времена треченто до Коперника было еще ой, как далеко – и так верно связать неведомый ему физический закон со знакомым душевным переживанием – это надо не придумать, а увидеть.
И наверняка, сейчас подумалось мне, у нашей парочки всеобщих регуляторов – боли и жажды жить есть свои аналоги среди неодушевленной материи.
В состоянии хронического недосыпа есть свои прелести…такого навидаться можно, что в самом дурном сне не привидится…
И увиделся, появился перед глазами, как бывает только во сне, центр нашей вселенной, скрытый от любых телескопов черной завесой, вселенская утроба, порождающая галактики, что начинают свою жизнь газовыми скоплениями, продолжают – звездными системами и заканчивают – облаками холодного газа… нет, не газа – и он подвержен разрушению, и вот, после нежных встреч элементарных частиц остается лишь блуждающий свет…
Ну, не такой уж и блуждающий. Под влиянием той силы, той самой любви, что движет солнца, нежные лучики сгибаются, словно стебли травы после ливня, под собственной тяжестью, и текут – в обратную сторону, туда, где их ждет породившая мать…
«Все ручьи достигнут моря…» И вечность продолжится.
Не мгновенная вспышка сингулярности, медленно спадающаяся или рассасывающаяся в безбрежном пространстве, а бесконечное путешествие в вечность, поддерживаемое и управляемое изнутри. Заманчиво?
Человек по своей природе ориентирован не на какой-то промежуток времени, а на время в целом. Вот, к примеру – вы можете представить пространство без себя? Представили? А теперь – представьте время, в котором нет вас – нет никакого. Ну и что? Смогли? Вот то-то.
Так вот и сдается мне, что эта парочка – боль и жажда жизни поддерживает на каком-то глубинном уровне человеческой личности, заключенном отнюдь не в белковые структуры, не только желание, но и возможность вечной жизни – не в качестве непреложного, обязательного факта, а как возможность самовосстановления.
… А причем здесь Тиль Линдеман – спросите вы. Да притом. Мне кажется, что этот человек – на интуитивном уровне – пришел к такому выводу гораздо раньше меня, и сделал свои кошмары не слабостью – а своей силой. Может быть, я ошибаюсь, чужая душа – потемки. Может быть, это – только бравада. Выводы делать рано. Сейчас в его творчестве наступило некоторое затишье, и я с интересом наблюдаю, а чем же оно завершится. Вот тогда и поговорим об этом.