Я приняла твои слова буквально, я поверила им, как сегодня верила каждому листу, начинающему свое предсмертное преображение. Впрочем, кто сказал, что предсмертное. Наверное, всем людям, проходящим под невидимым серым небом, всем, кто пытался и пытается описать себя бесконечными словами, просто кажется, что приходит смерть. Ведь люди именно ее и боятся, им страшно, что их не будет, как исчезнет весь построенный весной, летом, за эти шесть тридцати с лишним дневных месяцев жизни мир. Я путаюсь в себе самой, но ты же простишь меня, я знаю. Итак, я поверила. Ты сказал, что все закончено, мягкой рукой отпустил тяжелый толстый шнур, сдерживающий бархат занавеса. И наступила осень. Нет тебя и теперь уже легче.
Во мне раздается только пронизывающий все вокруг стук времени. Его осталось предостаточно. Нежный испуганный голос произнес, что мне не надо больше ничего говорить. Не надо рассказывать тебе, как 17 последних дней августа я запоминала каждый миг, чтобы вернуться к тебе и рассказать…
Я увидела море. Оно оказалось серо-зеленым, мои глаза немедленно погрузились в его объятья и тоже стали зелеными, огромные волны были взволнованы этой долгожданной встречей, они беспокоились, неслись мне навстречу и разбивались у самых ног. И я их поняла. Мы долго смотрели друг на друга, не произнося ни единого слова, мы остались одни в этом мире неразличимых границ между водой и небом, никого не было вокруг. Наверное, где-то далеко, там, в глубине, меня кто-то ждал, кто-то звал. Было немного холодно, воздух вмешивался в нашу беседу, набирал в себя побольше соленой влаги и обрушивал ее на меня. Я рассказывала морю всю свою жизнь. Она оказалась очень короткой. Просто когда-то я встретила тебя. По работе. Я пришла неожиданно на осеннюю книжную выставку-ярмарку, пришла только для того, чтобы куда-нибудь прийти. А там уже был ты, сказав: «О, вот и Машка». Никто не понимал того, что я родилась, в мире всего лишь появился еще один человек, еще одна женщина с вечным именем. Это и была я. Я поверила, что есть очень важная сила, подтолкнувшая меня и тебя легонько в спины. Я и ты пошли навстречу друг к другу, я уходила назад, не оборачиваясь, только смотрела на тебя, в твои глаза, а ты шел ко мне, проникая своим невыразимо прекрасным взглядом в меня, в новую жизнь. Это были Мы.
Когда заканчивалась работа, мы шли гулять по выставке, проходили по бесконечным рядам книг, рассматривали гравюры старых городов, добрые сиреневые картинки книжек на французском языке, мы разыгрывали целые спектакли с волшебными мягкими игрушками, умевшими галантно раскланиваться гостям, жать лапу и целовать в нос. Необремененные ничем городским, привычным, лишенные памяти, тяжелых сумок, социальных статусов людей, студентов, москвичей, мы пропадали среди скученных посетителей выставки… мы не грустили. И если расставались на какой-нибудь день, то неизменно возвращались в маленькую каморку на втором этаже огромного павильона с прозрачными стенами, отгораживающими нас от хмурого московского мира, тогда я хвасталась купленными книжками, отысканной хрупкой золотой шкатулкой, осыпающей руки блестками, какими-то мелочами, остающимися понятными только нам двоим. Наш стеклянный дом опустел. Мы ушли из него, нас не стало. Я, наверное, и не пыталась удержать внезапную близость, безоговорочное понимание, скрытое под моросящим дождем. Потом ты будешь подходить ко мне, всего несколько раз, увидев меня одну, нависшую в безмолвном ожидании над факультетом, над головами людей, о которых я никогда не узнаю ничего больше, кроме их уменьшенных до нереального размера голов. Что ж. Меня кто-нибудь услышит. Только море почему-то умолкло и воцарился штиль. И в этом соленом свинце, озолоченном солнечной дорожкой, я уплывала, отдавшись спокойному безмыслию, уплывала далеко, оставив свою одежду на камнях набережной. Я была в воде впервые, но ничего не боялась, меня занимало морское молчание, ожидавшее, когда я начну говорить о тебе. Как это вовремя! Пустые кривые улочки, замершие, подобно янтарной смоле, в полуденном зное. Пыль на пальцах, тень от моей шляпы скользит по домам, построенных из желтых ракушек. Я пересчитываю в бесконечный раз шаги, умещающиеся в день. Со мной только сумка, несколько привезенных из Москвы песен, которые можно напевать, не произнося слов. Будет и дождливое утро, в котором окажусь я, закутанная в платок цвета моря, я пройду насквозь этот город, дойду до вознесшегося купола, а внутри будет синий теплый собор, темные иконы перед многопламенными гроздьями свечей. Я поставлю свою свечу перед ликом Богородицы. Она тоже любила, пусть она вспомнит твое имя.